В подземном царстве

ПЕРВЫЕ ШАГИ ПОД ЗЕМЛЕЙ

Это было 10 марта 1946 года. На деревьях уже набухали почки. Теплые лучи весеннего солнца заливали золотистым светом уставший от зимы Будапешт. Мы с моим другом и соседом по общежитию Шандором бездельничали, лежа на неубранных кроватях. Шандор перелистывал путеводитель по Будайским горам. От нечего делать я мял в руках тлеющую сигарету и следил за прилетевшей через окно божьей коровкой.

Я почти не слыхал, когда Шандор начал вслух читать о каком-то Реметогорском лазе. Потом он стал меня уговаривать, чтобы мы использовали этот воскресный день для прогулки и заодно посмотрели бы пещеру Семи дыр (Хетйук).

Вдруг я словно очнулся.

— О чем ты говоришь?

Поскольку естественный колодец, о котором шла речь, был недалеко от трамвайной остановки «Прохладная долина» (Хювешвельд), я поддался уговорам и начал собираться в экскурсию, которая обещала быть довольно интересной.

По описанию в путеводителе пещера Семи дыр совершенно отвесна и довольно глубока, поэтому попасть в нее можно только при помощи веревки или веревочной лестницы. Мы также прочитали, что любознательным туристам рекомендуется взять с собой какой-нибудь источник света: колодец книзу расширяется, и на заваленное камнями дно через верхнее небольшое отверстие падает слишком мало света.

На чердаке общежития мы «одолжили» около двадцати метров крепкой веревки, предназначенной для сушки белья, и, пополнив наше снаряжение тремя свечами, форсированным маршем еще до захода солнца прибыли на место. Руководствуясь указаниями нашего замечательного путеводителя, быстро нашли по соседству с другими глубокими, но легко доступными ямами нашу таинственно и мрачно зияющую дыру.

После непродолжительного осмотра местности мы привязали для предосторожности один конец веревки к растущему рядом с входом в пещеру дереву, а на другом конце с малым знанием дела, но зато с огромным узлом я сделал петлю и затянул ее вокруг поясницы. Все больше увлекаясь еще неведомой нам работой спелеолога[1], я зажег одну из свечей, опустив ее нижний конец в нагрудный карман. Горящая в таком «подсвечнике», она немного опалила молодой пушок на моем лице, но вскоре я приловчился, найдя нужное положение головы, и теперь без опасения обжечься мог спокойно отправляться в путь.

Еще раз тщательно проверили наше приспособление: да, все в порядке. Шандор поплевал себе на ладони и, взявшись за веревку, стал осторожно спускать меня. О наивные, неопытные дети! Как легкомысленно играли мы тогда со смертью! Нам и в голову не приходило, что глубина колодца достигает двадцати трех метров! Я еще держался руками за край ямы, болтая ногами в воздухе, как заметил, что покрытые мхом стенки заметно расширяются. Ясно, что дотянуться до них я не в состоянии. Остается целиком положиться на Шандора. Теперь настал его черед поработать…

— Держи крепче, Шандор! — сказал я, уже с трудом дыша, и разжал руки.

Схематический разрез пещеры Семи дыр (рис. автора)

Помню, на мгновение я удивился, что веревка не жмет в талии, чего так боялся, в то же время раздался отчаянный вопль Шандора… в ушах засвистел ветер… Но осознать, что со мной происходит, я уже не успел.

Что было дальше — не помню.

… в ушах засвистел ветер…

Веревка не оборвалась. Около пятнадцати метров я летел вниз, пока она. привязанная другим концом к дереву, не остановила мое падение.

С тех пор я всегда с особым уважением вспоминаю коменданта университетского общежития покойного господина Томаса, не пожалевшего для сушки белья приобрести столь прочную веревку. Но в тот момент, конечно, ни один из нас не вспомнил о нем: я потому, что все еще висел без сознания с затянутой, как у осы, талией на высоте восьми метров над дном пещеры, а мой бедный Шандор облизывал ладони, с которых выскользнувшей веревкой было содрано количество кожи, пропорциональное усилиям, какими он пытался удержать своего любознательного друга. Почти целый час висел я, качаясь, словно маятник. В конце концов меня вытащили пять монахов, которых Шандор, придя в полное отчаяние, призвал на помощь из находящегося неподалеку монастыря Мариаремет.

НА БОЛЬНИЧНОЙ КОЙКЕ

Вряд ли мне удастся выжить. Если лежать спокойно и не думать о боли, то она терпима. Как видно, смерть не очень болезненна. Я даже не заметил бы ее, если бы тогда умер на веревке. Ведь после случившегося я не чувствовал никакой боли. Даже больше того: совсем ничего не чувствовал.

Ох, если бы только не кашель! Ужасно! Этого не перенести! Лишь бы выздороветь. Никогда, никогда больше не сделаю подобной глупости! И зачем мне это нужно было?

Интересно, что делают сейчас ребята? Завтра утром о случившемся узнают, наверно, в университете. Возможно, даже жалеть меня будут.

Что? Доктор говорит медсестре: «Два дня продержался, теперь уже есть надежда». Как это два дня? Не понимаю. Впрочем, это и неинтересно… Очень устал, даже думать…

Почему же все-таки я пошел в пещеру Семи дыр? Несомненно, меня влечет к приключениям. Но можно было бы и немного подумать, черт побери! Гагенбека[2] все же легче понять. Он-то уж знал, ради чего рисковал жизнью среди тигров. Если бы хоть какой-нибудь клад найти в этой проклятой дыре…

Но что-то нужно будет сказать, если спросят, зачем меня туда потянуло, почему я интересуюсь карстом[3]. Правда, такая опасность еще несколько дней не угрожает. Интересно, когда разрешат мне разговаривать? Кажется, я уже в состоянии произносить членораздельные звуки. Вот, если бы еще не мучила изжога! Только бы скорее выбраться отсюда!

По мнению врачей, дело идет на поправку. Все внутренние кровоизлияния уже рассасываются. Сегодня разрешили разговаривать. Как мило, что дядюшка Геза пришел навестить. Только не понимаю, почему он смотрел так укоризненно, когда я сказал, что. несмотря на мою неудачу, пещера Семи дыр — страшно интересная вещь.

Дело, конечно, в том, что спускаться при помощи веревки нужно не так. как я это сделал. Можно было раньше додуматься. что из рук Шандора веревка вырвется. Что ни говори, а восемьдесят килограммов! С другой стороны, лазить по канату, как мы делаем на занятиях по физкультуре, тоже не годится. Да по такой тонкой веревочке лазить вверх и вниз двадцать метров просто невозможно. Но веревка альпинистов не толще нашей. Обязательно выясню, как они это делают. Если знать соответствующие приемы, то. может быть, и силы столько не нужно будет тратить.

По мнению Лани Кашшаи, мы должны были спуститься в пещеру Семи дыр по веревочной лестнице, что совершенно безопасно. Ну, конечно, нам ведь только веревочной лестницы не хватало! Ему легко говорить! Что ни захочет, все выпросит у родителей. Даже моторную лодку скоро будет иметь. Хотя, по-моему, это уже слишком для студента. Какой же из него геолог выйдет, если его так балуют? Но, надо признаться, студент он хороший, лучший на нашем курсе, а все же… Правда, и конспекты у него очень аккуратные.

Мы должны были спуститься в пещеру Семи дыр по веревочной лестнице, что совершенно безопасно

Интересно, сдержит ли он слово и действительно ли пришлет своего знакомого альпиниста? Было бы очень хорошо, если бы тот пришел и рассказал нам, как можно без риска для жизни спуститься в двадцатитрехметровую пропасть. Нет, у меня нет подобных планов, просто полезно на всякий случай быть в курсе дела.

Знакомый Лаци Кашшаи очень симпатичный малый. Он был совершенно прав, назвав меня человеком легкомысленным. Но напрасно он при помощи своего брючного пояса пытался объяснить мне приемы дюльферзитц и пруссик, рассказать, как я должен был тогда поступить. Мне до сих пор это совсем неясно.

Неужели три схватывающие петли, завязанные на основном канате, могут надежно держать человека? А если они так крепко затягиваются, то можно ли, качаясь над бездной, их снова ослабить, чтобы подняться выше?

Спуск, сидя в петле, я представляю лучше. Непременно, как только поправлюсь, попробую, ведь это очень заманчиво.

Конечно, не обязательно в пещере Семи дыр. найдется же где-нибудь безопасное место для тренировки по скалолазанию. Зато принять участие в походе в вертикальную пещеру стодвадцатиметровой глубины, где висящий над бездной человек каруселью крутится на веревке, — это уже не просто. Интересно, смог бы я удержаться на веревке, да так, чтобы голова не закружилась?

Один альпинист рассказал поучительную историю о том. как сорвался его товарищ на горе Осой, когда крюк, державший веревку, выскочил из расселины скалы. И все же они поймали и удержали своего товарища, не дав ему разбиться. Ничего не скажешь, в этом деле надо иметь и сердце на месте, и голову на плечах. Такая работа для настоящего мужчины — истинное удовольствие.

Интересно, в университете как будущие геологи мы во время учебной практики будем изучать скалолазание? Я считаю, что это тоже относится к моей профессии. К счастью, уже чувствую, как ко мне возвращаются силы. Только поскорее бы сняли с ног тяжелые гири! Обязательно спрошу завтра Лаци Кашшаи, не говорили ли еще на лекциях, как надо правильно спускаться в пещеры. Он обещал навестить меня.

Кашшаи принес мне какие-то растрепанные конспекты. Сегодня от скуки перечитал их не менее двадцати раз. Вот что там было:

«Исследование пещер, которое можно назвать «обратным альпинизмом», так же как и альпинизм, требует большой специальной подготовки. Однако есть существенное различие в спортивной подготовке альпиниста, одолевающего отвесные скалы под открытым небом, и спелеолога, который работает в темноте под струей ледяного душа.

Альпинизмом можно заниматься, оставаясь чистым: альпинисты даже после преодоления невероятных трудностей сохраняют то, что можно назвать физическим достоинством человека. Усталые, обессиленные, они все же «наполнены» горным духом, полны впечатлениями от увиденного. Альпинист рискует жизнью. Но ожесточенная борьба со скалами, льдами и снегом не мешает ему любоваться величием пейзажа, чистотой и видимой далью гор.

Исследователь пещер — рядовой пехотинец. С большим трудом он ползет по липкой грязи, пробирается в тесных лазах, в ледяной воде

Альпинист похож на пилота: всегда готов сменить смокинг на штормовку и отправиться, рискуя жизнью, в бой.

Исследователь пещер — рядовой пехотинец. С большим трудом он ползет по липкой грязи, пробирается в тесных лазах, в ледяной воде, чтобы отвоевать у «неприятеля» — у еще не разведанной пещеры — клочок за клочком его территорию. Он тоже рискует собой. Мрачные отвесные стены, с которыми борется спелеолог, не уступают по размерам тем, которые покоряет альпинист. Спелеолог находится в худших условиях еще и потому, что, как правило, когда он карабкается по лестнице, ведущей из понора[4] в пещеру, на его голову падают со стен и с потолка камни. Спуск вниз сравнительно легок, но тем труднее обратный подъем, потому что к этому времени промерзаешь уже до мозга костей. Какое еще счастье, если пещера сухая! Но часто спелеолога преследует вода. Правда, иногда лишь тонкая струйка, но вполне достаточная, чтобы промочить до нитки. Впрочем, чаще это настоящий водопад: с высоты низвергается ручей или даже целая речка. Спелеолог, пробираясь под ударами падающей воды, должен удержаться на лестнице. Путь ему преграждают скользкие склоны и отвесные стены, нередко ему приходится переправляться через глубокие озера, берега которых в любую минуту могут обвалиться, нырять в ледяную воду. Конечно, условия работы открывателя пещер гораздо сложнее, чем у альпиниста. Речь идет не только о том, что, рискуя жизнью, приходится преодолевать препятствия, а о гораздо большем: используя самые различные научные методы, необходимо познать сложный путь образования известняковых пустот. В этом познании и открытии неожиданных подземных красот и находит спелеолог моральное удовлетворение. С ног до головы испачканный глиной, окоченевший и насквозь промокший, отважный исследователь пещер редко возвращается из похода с гордым видом победителя, но потом опять начинает все сначала.

Нередко ему приходится переправляться через глубокие озера

Там, внизу, глубоко под землей, природа хранит для него необычный подарок: отвесные стены, величественные подземные водопады и красоту нетронутых гротов, покрытых блестящими белыми кристаллами, где каждый шаг кажется святотатством, — вот оплата его труда. В мерцающем свете карбидной лампы, чаруя искателя, тысячами огней блестят кристаллы — эти подземные «драгоценности». Грязный, мокрый и подслеповато моргающий человек идет, спотыкаясь, как жалкий нищий в сказочном царстве чудес. Необходимо хотя бы раз самому испытать ощущение, возникающее при открытии нового, чтобы понять ту радость, которая переполняет спелеолога и рядом с которой все испытания и перенесенные трудности кажутся ничтожными.

…отважный исследователь пещер редко возвращается из похода с гордым видом победителя

Красота пещер почти неописуема. Те, кто не привыкли к пещерам, стараются с чем-то сравнить сталактиты и сталагмиты. Но подземные «пейзажи», открывающиеся человеческому взору, тем и трогают, что они ни с чем не сравнимы. Они просто удивительно прекрасны сами по себе. Формы, краски, размеры и сама атмосфера — манящие дали, величественная тишина, неожиданный звук капли воды или падающего камня, вначале напоминающий звон хрусталя и переходящий в протяжный гул, — да, это неповторимая и ни с чем не сравнимая красота.

То общая панорама, то маленькие детали се привлекают к себе внимание и очаровывают. Все интересно, все ново: начиная от совершенно прозрачной почти невидимой воды известкового бассейна, в котором отражаются тысячами блестков сверкающие кристаллы, до фантастических сталактитов, своими формами как будто отвергающих закон земного тяготения.

К эстетическим наслаждениям и впечатлениям, которые как у альпинистов, так и у спелеологов вызывают стремление к новым походам, присоединяется еще радость открытий иного рода. Спелеология включает в себя очень много различных областей знания: археолог, геолог, биолог, гидрогеолог, врач и химик — все они находят в пещерах нужный и интересный материал для своей работы.

Поэтому исследовательская работа в пещерах привлекает не только спортсменов-любителей, но и самых различных специалистов. Подвиги победителей глубин — это не просто проверка выносливости, смелости и мужества, а очень полезная деятельность, благодаря которой открываются новые природные богатства страны и приносится большая польза науке».

Да, действительно интересные мысли. Возможно, что все-таки еще раз стоит посмотреть пещеру Семи дыр? Кажется, я по-настоящему начинаю увлекаться спелеологией! Если кто-то другой в состоянии спуститься туда и даже на большие глубины, то почему не могу это сделать я? Конечно, теперь я буду уже очень осторожным и осмотрительным.

Наконец завтра я прощаюсь с больничной койкой. Еле дождался! Теперь отдыхать да восстанавливать силы! Впредь буду осторожен, буду следить за собой!

СНОВА ПО ДОРОГЕ ЖИЗНИ

Мне опять удалось раздобыть хорошую крепкую веревку. Постепенно я набирался сил. Сначала «научился» ходить, нагибаться, а потом постепенно начал заниматься гимнастикой, лазанием по канату.

Позже приступил к освоению техники скалолазания. Возможности для этого у меня оказались в самом общежитии.

Моя комната находилась на третьем этаже. Я привязал веревку к оконной раме, а ее свободный конец опустил во двор. Мне хотелось попробовать спуститься способом дюльферзитц, то есть сидя в петле. Как только я вылез из окна и повис в воздухе, то тут же начал внимательно следить за реакцией моего организма. Опустившись на один этаж, я успокоился: боль, которую причиняла веревка моему еще полувыздоровевшему телу, стиснув зубы, можно было перенести. Лица переживающих за меня товарищей, выглядывающих из всех окон, удалялись по мере того, как я. подобно пауку, спускался все ниже и ниже. Ух, как больно режет веревка ноги и плечи! Когда осталось до земли лишь шесть-восемь мет ров, перед глазами поплыли желтые круги. Собрав последние силы, я поборол надвигающийся обморок и достиг земли целым и невредимым.

Осталось до земли всего шесть-восемь метров

В следующие дни все свободные часы я тренировался в подъеме. Это было гораздо труднее. Не только труднее, но и намного болезненнее, потому что приходилось дольше находиться в затянутой до отказа тяжестью моего тела петле пруссик.

Сначала от этих упражнений под мышкой образовывались фиолетовые кровоподтеки. Позже, конечно, все пошло гораздо лучше, менее болезненно, и если и были кое-где кровоподтеки, то, привыкнув, я уже не рассматривал их вечерами перед зеркалом.

ВТОРОЙ ПОХОД В ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Ровно шесть недель спустя после своего злополучного падения, я снова отправился в поход — прямо в пещеру Семи дыр.

Да, именно туда. После происшедшего я должен был пойти только туда. Какая-то необъяснимая сила влекла меня к месту, где я потерпел поражение. Необходимо наперекор всему преодолеть препятствие и остаться победителем. Меня уже манили неизвестные и непокоренные глубины. Но тогда я еще не подозревал, что уже стал рабом таинственного подземного мира.

Посещение пещеры Семи дыр оставило незабываемое впечатление! На дне сырой темной пустоты я сел на холмик из помета летучих мышей. Потушил лампу. Слышен был только ритмичный стук падающих капель воды. В одном месте они падали каждые семь секунд, в другом — немного чаще. С одной стороны стук капель был похож на звон стеклянного колокольчика, с другой — на удар о жестяной бидон. Иногда возле моих ушей вибрировал воздух. Но ничего не было слышно, и только по еле заметному движению воздуха я определил, что рядом пролетела летучая мышь. Она, наверно, и не заметила меня. А вот сейчас уже издали слышу ее негромкий, но резкий писк, чем-то напоминающий треск кузнечиков другого, так хорошо знакомого мира.

В этом походе победа была за мной. Оставалась она за мной и во всех последующих походах, в которые я отправлялся все с большим энтузиазмом, проникая в самые опасные сифоны, в самые глубокие и неисследованные пещеры. Я хотел их покорить и был счастлив, когда мне это удавалось. Я одерживал победы над таинственным подземным миром!

В ШОЙМАРСКОЙ ЧЕРТОВОЙ ДЫРЕ (ОРДОГЙУК)

Дядюшка Плухар — тучный старик, астматик, более сорока лет проработавший под землей в каменноугольных шахтах. Он оставил там свое здоровье, молодость и легкие. Тем более надо быть признательным ему за то, что еще и сегодня он поднимается на верх старого известнякового карьера на горе Жирош-хедь и проводит любознательных туристов через узкий круглый ход вниз по множеству крутых ступенек, по шатающейся железной лестнице в «желудок» земли — пещеру. Дядюшка Плухар связан с шоймарской пещерой и находящейся при ней турбазой так же неразрывно, как лето связано с солнцем. И каким это оказалось счастьем для нас!..

Стоя перед главным входом Чертовой дыры, мы с Шандором увидели железную решетку, а за ней большой висячий замок и минут десять злились, что напрасно проделали этот огромный путь пешком. А теперь вот не можем попасть в пещеру! О существовании дядюшки Плухара и о том, что у него ключи от входа, мы еще ничего не знали. Посоветовавшись, мы пошли искать другой вход. Может быть, он не так надежно закрыт? После поисков, продолжавшихся всего несколько минут, вход в пещеру, также закрытый решеткой, был найден. Он напоминал клетку тигров в зоопарке, но все же имелась возможность пробраться внутрь этой каменной ниши. В ее потолке имелся ход не шире человеческого тела, по которому можно было проникнуть в пещеру. Об этом свидетельствовал ток прохладного воздуха, дующий из отверстия. На этот раз мы были уже более осмотрительными и, чтобы не забыть какую-нибудь важную деталь, сначала устроили с Шандором совещание.

— Посмотрим карту-схему пещеры!

Сейчас мы находимся здесь. Вот и главный вход. Хотя на нашей схеме не обозначен масштаб, мы все же сможем рассчитать расстояние между неизвестными нам залами, а также всю длину ожидающего нас подземного пути. Ведь на карте обозначен еще один вход! Между двумя входами по схеме восемь сантиметров. Как раз необходимые и достаточные данные для расчета.

Посмотрим карту-схему шоймарской пещеры Чертова дыра!

1 — Выход; 2 — Храм; 3 — Зал Анонимуса; 4 — Сталактитовый коридор; 5 — Зал гуано; 6 — К Белому залу; 7 — Глазные впадины; 8 — К Красному залу; 9 — К Лабиринту; 10 — Большой коридор; И — Волчья яма; 12 — К Аду и Большому залу; 13 — Цирк; 14 — Вход

(рис. автора)

Чтобы узнать, чему соответствуют восемь сантиметров на местности, мы быстро измерили это расстояние шагами.

— Шестьдесят пять метров! — докладывает Шандор. Теперь, зная, что восемь сантиметров соответствуют шестидесяти пяти метрам, то есть, что в одном сантиметре схемы восемь метров, легко вы считать протяжение подземного пути.

Мы снова занимаемся измерениями на карте. У меня получается, что расстояние между двумя входами по главному коридору составляет семнадцать сантиметров, то есть приблизительно сто сорок метров. Чепуховое расстояние, всего десять минут ходьбы туда и столько же обратно. Свечек у нас достаточно, пойдем спокойно.

— В течение целого часа можем быть там! — восхищался Шандор, — поскольку у нас четыре свечи, если они будут гореть попарно, на это время обеспечат приличное освещение.

И действительно, мы не ошиблись: нас ожидало около ста сорока метров пути. Ошибка заключалась лишь в том, и мы не могли ее предвидеть, что в Чертовой дыре труднее пройти десять метров, чем в густом лесу один-два километра. Но не будем забегать вперед.

Тихонечко подтягиваясь и подталкивая друг друга, полезли по крутому, скользкому камину[5] в котором сильный ток воздуха то и дело тушил наши свечи.

Что-то вылазка в пещеру начинается довольно тяжело! Ничего, дальше, наверно, будет легче и пойдем быстрее. Зажигаю вторую свечу. Наш узкий ход идет теперь горизонтально и даже слегка вниз. Вдруг предо мной открывается грот. Но где дно грота? Не вижу его, свет свечи не достигает пола.

Подходит вспотевший Шандор, ворча на скалу, об уступ которой больно стукнулся коленом.

Надо спуститься в грот! Давай руку, Шандор, поддержи немного!

Но это довольно трудно и рискованно. На отвесной стене не нахожу никакой опоры. Чуть было не сорвался. К моему счастью, уже на глубине трех метров я достиг глинистого дна: ноги на что-то встали. Шандору было уже легче, так как я помогал ему снизу.

— Можешь стать мне на плечи, потом на руки. Там, на стене, есть за что уцепиться. Наконец мы по-настоящему внутри. Здесь уже будет намного легче. Согнувшись, проходим между серыми, гладко отшлифованными скалами все глубже и дальше. Интересные, волнующие минуты!

— А что ты думаешь, — спрашивает Шандор, — о том, как образовалась эта извилистая, ведущая то вверх, то вниз пещера?

— Наверно, вода вымыла, — отвечаю я после некоторого раздумья.

Похоже на истину, но как ты объяснишь, что вода, очевидно, текла вверх, а не вниз? Посмотри на тот широкий круглый камин! Потолок его похож на опрокинутый огромный котел. Если это работа воды, то здесь должны быть быстрое течение и водоворот, что пока всем и подтверждается. Но почему вода вытекала через потолок, а не дно? Может быть, здесь нарушены законы физики и не действует закон земного тяготения?

Мы раздумывали над этим довольно продолжительное время, а наши свечи тем временем горели и горели…

— Пошли дальше, Шандор, путь впереди еще длинный, и если идти такими темпами, то сомнительно, чтобы хватило наших свечек на обратный путь.

Однако «идти» быстрее нам не удавалось. То на животе, то на спине протискиваясь через узкие лазы, то широко расставив ноги и опираясь ими в противоположные стенки глубоких расселин, продвигались мы вперед. Вдруг справа открылся еще один ход. А сейчас куда идти?

— Это, наверное, Храм.

Ох, и неудобная же пещера, вот почему она Чертова дыра! Кое-где видим сталактиты, но они не так красивы, как мы их представляли по рассказам.

Теперь вперед пошел я. спускаясь на «пятой точке». Попадаю в небольшой зал. Посередине стоит скала, на ней висят странные «сушеные черносливы». Присмотревшись к ним получше, узнаем летучих мышей. Вот интересно! Они своими кожистыми крыльями прикрывают тело, а когтями цепляются за малейшие трещины на стенах и висят вниз головой. Снимаю одну, и, рассматривая, мы с Шандором расправляем ей крылья. От столь бесцеремонного обращения она просыпается. Мы кладем летучую мышь на камень, но она беспомощно бьется и не может почему-то подняться. Мне жалко бедняжку, и я пытаюсь подвесить ее обратно. Она моментально цепляется когтями за стену и, как только отнимаю руку, сразу же улетает. Два-три взмаха крыльев, и все летучие мыши тоже взлетают. За несколько секунд зал стал похож на взбудораженный пчелиный улей. Шандор прикрывается рукой. Что будет? Но скоро мы убеждаемся, что причин для волнения нет. Мыши не только не нападают, а спасаются от нас. На дне этого небольшого зала есть глубокий и узкий колодец, в нем они исчезают одна за другой. Прошло всего две-три минуты, а уже откуда-то издалека доносится их резкий писк. Тем временем свеча догорает. Пламя жжет ногти.

— Шандор, нужно спешить, если карта правильна, то мы на половине дороги.

Но куда идти? Кроме колодца, в котором исчезли летучие мыши, нет других ходов дальше. Придется следовать за ними. На дне колодца находим небольшой лаз, наполовину заполненный водой, но настолько узкий, что пролезть через него можно только ползком, вытеснив своим телом воду. Весьма неприятное дело, но иного выхода нет. Костюмы наши уже и так пропали. Продвигаемся вперед опять-таки намного медленнее, чем предполагали.

— Мы должны экономить свечи, Шандор! Две уже сгорели! Оставшиеся нельзя зажигать одновременно! Я зажгу одну, вторая пусть остается в сумке про запас, она нам еще пригодится. Я буду освещать дорогу, а ты возьми сумку!

На скале висят странные «сушеные черносливы»

Тяжело дыша, пробираемся по коридору, сплошь покрытому известковыми натеками. От того, что приходится почти все время ползти, болят колени, локти и спина. Инстинктивно чувствуем, что нужно спешить: не очень-то у нас много времени все рассматривать. Ведь нам еще нужно вернуться обратно!

— Послушай, нам ведь все равно возвращаться этим путем. Так зачем же тогда таскать за собой сумку? Давай оставим ее здесь! — вносит Шандор рационализаторское предложение, и я, как сторонник всего нового и прогрессивного, одобряю его решение.

В сумке, подвешенной на один из сталагмитов Сталактитового коридора, осталась наша последняя четвертая свеча. Ей было, наверное, неплохо рядом с бутербродами. А мы поползли дальше. Из Зала гуано мы смогли подняться в следующий небольшой грот пещеры, только применив альпинистские приемы скалолазания. К счастью, на почти отвесной скале мы нашли закрепленный стальной крюк, который послужил нам хорошей опорой при подъеме. Но вот перед нами снова отвесная стена, однако на ней железного крюка не оказалось. Я подсаживаю Шандора, потом он, свесив ногу, подтягивает меня. Дышим как паровозы, работать приходится крепко, но все же понемногу продвигаемся. Перед нами два круглых отверстия. Куда они ведут? Не знаем. Как глазные впадины великана смотрят на нас эти дыры. На карте они не обозначены. Где мы сейчас находимся? Смотрим схему. На ней здесь развилка, но идет она как раз в противоположном направлении.

— Может быть, обозначенная развилка будет где-то дальше? Пошли вперед, Шандор!

Опускаемся вниз по крутому, скользкому глинистому скату. Снова находим закрепленный крюк, при помощи которого спускаться значительно легче. Да, положение не из приятных. Лежа на боку и прижимаясь спиной к стене, ползем по узкому каменному карнизу. Ширина его немногим больше тридцати сантиметров, а прямо под нами зияет широкая и глубокая пропасть.

— Ну, стоит здесь поскользнуться — и конец!

Я такого же мнения, но молчу, потому что Шандор не прошел еще самый трудный участок.

— Чепуха все это, иди смелей, Шандорка! Я даже вижу дно пропасти, и вообще не так уж глубоко!

И этот участок наконец успешно преодолели. Скатившись на спине по глинистому склону, мы сравнительно легко достигли его подножия. Места было достаточно, мы могли спокойно встать в полный рост. Между тем уже и эта свеча начала жечь ногти. Фитилек скривился, и, вспыхнув в последний раз, огонек погас. Мы стояли с Шандором в кромешной темноте. Как выяснилось позднее, находились мы в Волчьей пасти.

— Ну, вынимай последнюю свечу, Шандор! Дальше идти нельзя. С этой последней свечой, зная дорогу, еще можно успеть вернуться к выходу, если поторопиться, — говорю я и жду, что Шандор протянет мне руку со свечой.

Я мог, конечно, ждать сколько угодно! Шандор ждал от меня того же самого… Через несколько минут мы вспомнили, где осталась наша последняя свеча. Но даже спичек было у нас только штук пять. Друг друга мы не видели.

Освещая себе дорогу оставшимися спичками, мы прошли наугад метров десять или двадцать, потом остановились на краю новой пропасти. Усиленно напрягали зрение, но ничего не видели. Решили отдохнуть. Устроились относительно удобно на нагроможденных камнях. Прошли многие минуты, а может быть и часы. Мы начали мерзнуть и дрожать от холода. Потом прижались друг к другу спинами, но от этого не стало ни теплее, ни светлее…

Дядюшка Плухар, сидя на пороге своего домика, любовался огненным закатом солнца.

— Мать, иди-ка сюда, у тебя глаза лучше, чем у меня! Посмотри на тех людей, не к нам ли они идут?

Тетушка Плухар выпрямилась и подняла руку к глазам:

— Кажется, две женщины и один мужчина… с рюкзаками. Смотри, старый, не проболтайся, если они остановятся у нас! Ты мог бы уже знать, что эти будапештские пьют только коровье молоко. Запри козу побыстрее!

— Далеко еще до трамвайной остановки? — спросил мужчина, идя по дороге на Пилишверешвар.

— Бог в помощь! — и тетушка Плухар поправила передник. — Какую остановку изволите спрашивать?

— Ну конечно остановку восемьдесят третьего!

Обе женщины были явно утомлены. Волосы их растрепались, косметика на лицах размазалась. Одна, очевидно, очень хотела пить и сразу же спросила, можно ли достать свежей воды.

— Заходите, пожалуйста, далеко вы забрели, мои бедненькие.

Тем временем и дядюшка Плухар вернулся из хлева. Три будапештских экскурсанта остались ночевать в лесной сторожке.

Надо сказать, что они остановились не в плохом месте! Если до сих пор они не знали, что значит веселиться, то, выпив шоймарского вина в доме дядюшки Плухара, это скоро усвоили. Хозяин оказался на высоте. Хотя он и не выдал секрет жениной «коровы», то все же не позволил обмануть столь милых и усталых гостей, поставив перед ними на стол пятилитровую бутыль, наполненную по самое горлышко палинкой[6].

Руки и ноги коченели от холода. Время от времени я вставал, совершал те разогревающие движения, которые можно было применить в этих условиях без опасности потерять равновесие и упасть, но напрасно — согреться не смог. Шандор тоже стучал зубами. Немного спустя он даже потерял всякое желание разговаривать. Только теперь начал доходить до сознания весь ужас нашего положения. Никто на свете не знал о том, что мы были здесь. Ожидание неизвестно чего в этом глубоком мраке, холоде, сырости и тишине вызывало у нас жуткое чувство. В пещере когда-то протекала вода. А если она сейчас снова зальет ее? Я думаю, что наше положение намного бы не ухудшилось.

То здесь, то там слышен стук падающих капель. Слушаю, как они отсчитывают течение времени, которое здесь человеческие органы чувств не способны воспринимать. Меня клонит ко сну. Кажется, Шандор уже уснул от изнеможения.

Возможно, мы больше уже не проснемся?..

Но что это такое!? Я сразу ожил. Издали донесся звук, похожий на протяжный демонический смех. Может быть, мне мерещится? Нет… может быть… Шандор, оказывается, тоже не спит и хватает меня за руку.

— Ты тоже слышал? Тс-с!

Протяжный гул заполняет зал. Шум все усиливается, приближаясь к нам. Мы словно каменеем, затаив дыхание и стараясь даже приглушить удары сердца, впиваемся глазами в мрак. Подобный гул слышишь обычно в закрытых бассейнах или в бассейнах водолечебницы Геллерт, где вода и высокие своды делают звуки неразборчивыми и протяжными, сливая последующие с эхом предыдущих. По спине пробегают мурашки. Люди! Вот сейчас можно разобрать женский голос. Гудит, шумит вся пещера.

— Шандор! Поют!

И действительно, старик Плухар и его новые гости во все горло распевают песенку: «Пил я красное вино, нас, моя звезда, веселит оно…»

Прошло еще две минуты — и мы были спасены. В зале Цирк голос четверых веселых посетителей пещеры осекся.

Из непроглядной тьмы появились два взъерошенных призрака.

Этой ночью дядюшке Плухару еще не раз пришлось ходить в подвал за вином…

РАЗМЫШЛЕНИЯ НА ПОВЕРХНОСТИ

Мысли о пещерах не покидают меня ни на минуту. Даже ночью во сне я вижу каменные котлованы, глубокие пропасти, затейливо ведущие вверх или вниз узкие ходы. Целыми днями думаю только об одном. Эта Шоймарская пещера, находящаяся глубоко в горе Жирошхедь, похожа на голландский сыр. Всю хаотическую систему ходов, то суживающихся, то расширяющихся, залов, колодцев и тупиков можно сравнить только с ним. По-моему, сравнение удачное. Человек в этой пещере похож на муравья, заблудившегося в дырках сыра. Можешь часами пробираться вперед, тебе кажется, что прошел много километров, и вдруг ты сам не знаешь, как очутился на том самом месте, откуда ушел. Какой же чародей трудился под землей, сотворив такой причудливый лабиринт ходов?

Читаю специальную литературу, научные журналы. Меня очень интересует, как объясняют ученые возникновение пещер? Известный специалист Ене Холноки все приписывает действию воды. Мнения ученых на этом в основном сходятся. Попытаюсь разобраться в их объяснениях.

Эти водопоглощающие поноры создают ведущую в глубину почти вертикальную сеть полостей

Дождь падает на поверхность горы. Что происходит потом с дождевой водой? Это зависит от пород, из которых сложена гора. В большинстве случаев вода собирается в ручейки и стекает по склонам. В других местах вся влага впитывается почвой. Вода заполняет свободные промежутки и. просочившись, спустя некоторое время выходит в ключах, собирается в колодцах или всасывается корнями деревьев и растений.

Но есть одна горная порода, у которой особые отношения с водой. Речь идет об известняке[7].

Несмотря на то что известняк является твердой и прочной породой, он поглощает воду, так как пронизан трещинами[8]. Вода, попавшая в трещины, просачиваясь все глубже и глубже, постепенно расширяет их. Происходит это вследствие растворимости известняка в дождевой воде. Проникшая в глубину недр, она в течение сотен тысяч лет промывает себе дорогу, образуя каналы и колодцы (поноры), которые создают ведущую в глубину почти вертикальную сеть полостей. А что же происходит с водой дальше? Куда она течет, где собираются ее огромные массы, которые тысячелетиями скапливаются на глубине? Ученые дают ответ и на этот вопрос.

Когда вода уже не в состоянии углубляться внутрь гор потому, что достигла водонепроницаемой горной породы, или потому, что расселины, находящиеся еще глубже, уже заполнены водой, ранее попавшей туда, она скапливается и промывает себе путь под большим или меньшим уклоном. Скоро из вод многих расселин образуется ручей, а затем целые подземные реки, текущие там до тех пор, пока где-нибудь на склоне горы или в глубокой долине не появятся на поверхности в виде больших ключей.

Такая подземная река представляет грозную силу. Повсюду, где она протекает, создаются широкие тоннели, громадные гроты. Эти в основном горизонтальные галереи, соединяющие все естественные колодцы и расселины, собирают их в единую пещерную систему.

Ученые приводят примеры, когда по подземным рекам исследователь может проплыть на лодке не один километр. В некоторых местах подземные реки со временем меняют русло и прокладывают себе новый путь. В таких случаях идти по старому руслу уже легко — это сухие пещеры.

Все это я понимаю и даже ясно представляю, хотя еще не видел такой пещеры. Но что шоймарская Чертова дыра, да и пещера Семи дыр образовались иным путем, в этом я уверен. И, кажется, уверенность моя не без оснований.

Что я видел в Шоймаре? Давайте-ка вспомним! Просторные камины, возвышающиеся на десять-двадцать метров вверх над галереей, из которых вода не только не течет вниз, но даже, очевидно, не могла течь и не текла никогда. Камины заканчиваются куполообразно, и по направлению к поверхности на них нельзя обнаружить ни малейшей трещинки.

Исследователь может проплыть на лодке не один километр

Происхождение пещеры не дает мне покоя. Ищу, роюсь в книгах, но о Чертовой дыре нигде ни слова. Почему, ведь она довольно большая пещера?

Интересно, что наши ученые нигде не упоминают о ней, даже когда говорят о разных способах возникновения и процессах образования пещер. Не теряю надежды, что все же сумею найти какое-то объяснение этого явления.

Продолжаю рыться на библиотечных полках. В руки попадает вышедший в 1930 году «Гидрологический вестник». Просматриваю содержание журнала. Одна из статей называется: «Роль горячих растворов, паров и газов в образовании пещер». Автор статьи доктор Ференц Паваи-Вайна. Кажется, это нечто другое, чем все предыдущее.

«Известно, что через трещины и расселины известняков просачивается дождевая вода и постепенно вымывает полости огромных объемов протяженностью во много километров. Просочившаяся вода собирается в ручей, который, растворяя стенки этих полостей, тем самым все время расширяет их и углубляет». Вот в нескольких словах теория образования пещер, принятая ныне.

Когда я ходил по пещерам, у меня создалось впечатление, что не в каждой пещере протекала когда-то вода. Я много занимался этим вопросом, но разрешить его не мог, так как не знал, что и сегодня есть еще места, где можно наблюдать другой вид образования пещер.

Я уже знаю, что иногда поблизости горячих источников из расселин известняка вырывается на поверхность смесь газов и паров. «Эти газы и пары, — пишет Паваи-Вайна, — и образуют в известняках пустоты. На внутреннюю поверхность пустот капли воды не могли попасть, и все же они имеют вид, как будто их создала постепенно стекающая по стенам вода. Очевидно, что эти пустоты образовала прорывающаяся снизу смесь паров и газов. На основании этого мы делаем вывод, что в известняковых массивах, особенно в наших, подверженных интенсивным тектоническим движениям, существуют такие пустоты и даже большие пещерные системы, образование которых в основном произошло не столько под воздействием просочившейся сверху воды, сколько под воздействием поднимающихся вверх горячих растворов и сопутствующих им паров и газов».

Статья Паваи-Вайны меня очень заинтересовала, хотя приводимые в ней для доказательства гипотезы происхождения пещер (Селета, Палвельдь, Иштвана) тогда мне еще не были известны.

Возможно, что шоймарская Чертова дыра образовалась таким же путем? Надо обязательно проверить! Завтра же еду в Шоймар. К счастью, вчера на толкучке удалось купить карбидную лампу. Только вот кого мне удастся уговорить пойти со мной? Не думаю, чтобы Шандор сейчас согласился…

ПОД ЗЕМЛЕЙ

27 апреля 1946 года я снова побывал в Шоймаре, на этот раз с Кальманом Уйлаки. Кальман никогда не был в пещерах, а после посещения сказал, что и не пойдет больше никогда. Странные люди! Ведь в этом походе с нами ничего страшного не произошло.

Дядюшка Плухар посоветовал найти ход, ведущий из Зала гуано налево, если идти по главному тоннелю.

— Самые интересные места находятся в той части пещеры! Стоит потрудиться!

Следуя его совету, мы вскоре нашли узкий коридор. Здесь начинался длинный лабиринт, пробравшись через который мы вышли к страшному колодцу Белого зала — совершенно круглому отверстию диаметром в полтора и глубиной в двадцать метров. Спуститься в него, а также и подняться можно было только при помощи веревки. Но веревки у нас не было, и мы решили обойтись без нее. Было немного опасно, но зато захватывающе интересно. Кальман лазил по скалам и держался гораздо уверенней, чем я ожидал. В Белом зале мы нашли в жестяной коробке книгу с записями туристов, посетивших пещеру.

Можно ли нанести на карту такой лабиринт? Ведь здесь галереи расположены на разных уровнях одна над другой в удивительном беспорядке.

Теперь я уже ни на минуту не сомневаюсь, что Шоймарская пещера — результат работы термальных вод.

Поднимающаяся снизу под давлением горячая минеральная вода искала выхода на поверхность. Выщелачивая породу, она превратила всю гору в огромную губку. В одном из коридоров Белого зала мы нашли кристаллический гипс. Его образовала когда-то из известняка горячая вода, содержащая серную кислоту[9]. Слой гипса толщиной в восемь-десять сантиметров покрывал все стены этого коридора.

Возвращаясь из Белого зала в Зал гуано через Волчью пасть, мы спустились и в Красный зал. Стены его покрыты известковыми натечными образованиями величиной с горошек. Здесь мы встретили множество высоких расселин, широких слепых каминов и узких ходов. Попадались настолько узкие лазейки, что приходилось пробираться по ним, предварительно выдохнув из легких весь воздух. А через несколько шагов уже нужно было думать, каким же образом спуститься на дно просторного и высокого зала? Упираясь ногами в одну стену камина, а затылком в другую, выгибая тело этаким мостом над пропастью, опускаемся сантиметр за сантиметром все ниже и ниже.

Упираясь ногами в одну стену камина, а затылком в другую…

Эх, а с какой легкостью преодолевают все эти препятствия летучие мыши!

— Вот были бы у нас крылья, и мы могли бы летать!

— Ты уж лучше не лети! — предупреждает меня Кальман. — Полетишь, так и костей твоих никто отсюда не вынесет. Да и сам я не выберусь на поверхность.

И хотя мы очень устали, но решили осмотреть еще два ответвления. Сначала спускаемся без веревки в Ад, а потом в Гигантский зал, чуть не сорвавшись с крутого склона. Ровно двадцать часов ходили по пещере без еды и отдыха. Одежда висела на нас клочьями, и дядюшка Плухар не хотел даже поверить, что мы действительно, не имея с собой веревки, осмотрели все. Карбидная лампа — отличная штука! Запаса карбида, которыми были набиты карманы, хватило до самого конца похода.

На пути к трамваю Кальман хромает, у меня болят ноги и шея будто не своя — видимо, от перенапряжения.

В следующие дни я ознакомился еще с пещерой Палвельдь и с Сомовой пастью (Харчасай), а немного подальше от них с Матяшхедьским лазом. Затем осмотрел арагонитовые пещеры гор Ференцхедь и Семлехедь.

ВСТРЕЧА С БОРОДАТЫМ ЧЕЛОВЕКОМ

Припекает майское солнышко…

Об археологе Вертеше я знал только по рассказам дядюшки Плухара, что это какой-то чудаковатый преподаватель, который часто приходит в Шоймар и что-то ищет в земле.

Не удивительно, что после такой характеристики я с любопытством смотрел на этого по пояс голого человека, который то и дело вытирал запачканные глиной руки о свою бороду. На половине дороги между входами в Чертову дыру он вместе с несколькими рабочими рыл глубокую яму. Медленно, с некоторой опаской я стал приближаться к ним. Он заметил меня, но не обратил ни малейшего внимания.

— Добрый день!

— Добрый день! — пробормотал он в бороду.

— Извините, пожалуйста, что помешал вам. Вы профессор Вертеш?

— Не «профессор» и не «вы», а попросту «ты», — отрезал он жестко. Я совсем испугался.

Хм! Очевидно, это какой-то серьезный ученый, которого нельзя так просто беспокоить во время его важной работы. Страшно смущенный, продолжаю молча стоять и смотрю, как рабочие орудуют лопатами. Вертеш каждую найденную кость стремительно выхватывает у них из рук, тщательно вытирает от грязи и облизывает. Я еще не решил, что собой представляет Вертеш, но это он делает хорошо. Набравшись храбрости, я снова спрашиваю:

— А что вы делаете?

— Разве не видите? Кости облизываю. Но я уже говорил, как ко мне обращаться!

Да, тяжелый случай. С подобным типом я еще не встречался.

— Послушайте! Обращаться так к почтенным людям я не привык, предложите что-нибудь другое.

Вертеш долго и пристально рассматривает меня и наконец подходит, приветливо улыбаясь.

— Ты тот несчастный Якуч, о котором старик Плухар рассказывал? Здравствуй, я Вертеш, — и протянул мне испачканную глиной руку.

Знакомились мы еще с неопределенными чувствами друг к другу, но через несколько минут я уже искренне был рад этому знакомству. Вертеш, по всему чувствуется, настоящий специалист-археолог.

Сначала осмотрели места раскопок, а немногим позже спустились в пещеру и там продолжали начатый разговор.

Все то, что я узнал сегодня от Вертеша, о его специальности и работе в шоймарской Чертовой дыре, привожу ниже, немного освежив память главами из замечательной работы Кальмана Ламбрехта на эту же тему'.

Археология не относится к древним наукам, особенно в Венгрии. Датой создания венгерской археологии считается 19 февраля 1893 года, когда Отто Герман на заседании секции Общества естествоиспытателей прочитал доклад о кремневых рубилах, найденных в городе Мишкольце. Позже он на страницах «Археологического вестника» высказал мнение, что на «территории сегодняшней Венгрии в четвертичном периоде жил человек».

Ввиду особой примечательности этих находок о них писали очень много, но всегда относились с некоторой сдержанностью к гипотезе о существовании в окрестностях Мишкольца палеолитических стоянок. Большинство венгерских геологов считало сомнительным существование близ Мишкольца дилювиальных[10] слоев, а иногда и отрицали их. Это привело к полемике, продолжавшейся 15 лет. Спор был разрешен только в 1906 году, когда близкий друг Отто Германа Игнац Дарани. будучи министром сельского хозяйства, распорядился провести в окрестностях Мишкольца стратиграфические исследования. Работа была поручена известному геологу Карой Папп.

Карой Папп обнаружил, что «окрестность Мишкольца исключительно богата дилювиальными отложениями, а что же касается отпечатков ног первобытного человека, то Отто Герман правильно установил это еще полтора десятилетия тому назад».

В то время как Карой Папп на месте доказал, что найденные Отто Германом предметы были действительно сделаны руками первобытного человека, геолог Оттокар Кадич приступил к систематическим раскопкам пещер в окрестностях Мишкольца.

Лучшего кандидата и нельзя было найти для такой работы. Кадич с нечеловеческим упорством и педантичностью буквально по кубическим дециметрам извлекал глину, в которой встречались каменные орудия доисторического периода. Очень тщательно изучал он материалы каждого пласта культурного слоя. Сначала провел раскопки в пещере Селета, а затем подряд исследовал другие пещеры и скальные ниши района Бюккских гор.

Если мы 19 февраля 1893 года назвали днем рождения венгерской археологии, то 14 ноября 1906 года, когда начались первые раскопки в пещере Селета, можно назвать крестинами. Раскопки здесь вскоре дали свои результаты: в мощных наносных слоях ледникового периода были найдены места доисторических очагов, вблизи которых вместе с костями пещерных медведей, гиен, львов, диких лошадей, носорогов и мамонтов сотнями лежали очень красивые, похожие по форме на лавровый лист, каменные острия копий.

Эти прекрасно выделанные из халцедона древние орудия ничем не уступали французским образцам и бесспорно доказывали, что человек ледникового периода и в Венгрии занимался прежде всего охотой.

Раскопками в пещере Селета, которые окончательно доказали существование первобытного человека на территории Венгрии, начался новый значительный этап в изучении древней истории страны.

С тех пор изучение пещерных находок значительно продвинулось вперед. Молодые ученые, приходящие на смену старшему поколению, все в новых и новых пещерах изучали красноречивые остатки костей и каменных орудий, которые «рассказали» о первобытных людях. Появились такие признанные знатоки вымершей пещерной фауны, как Иштван Гаал, а немногим позже — Миклош Кретцои. Одну за другой раскапывали они пещеры, и перед ними раскрывалась полная картина фауны ледникового периода. Вместе с тем собиралось все больше данных об образе жизни первобытного человека, его обычаях, орудиях труда. Вертеш тоже пришел в Шоймар, чтобы учинить «допрос» бурой глине Чертовой дыры.

Шоймарская пещера очень интересна в археологическом отношении, несмотря на то что систематические раскопки в ней еще не проводились.

Карой Будински нашел здесь полностью сохранившиеся кости конечностей пещерного льва. Имре Бекеи и другие отмечают, что в наносных слоях малого кольца найдена берцовая кость древнего зубра. В Зале летучих мышей и в Грязевом горле Янош Еллинек выкопал кости древних животных, но его находки никем не были исследованы. Со своими добровольными помощниками Вертеш уже с 1939 года проводил раскопки в бурых наносах Зала летучих мышей, отыскивая в течение двух лет палеофауну ледникового периода. Часть этих костей была определена в Институте геологии. Кроме того, Вертеш рассказал, что девяносто восемь процентов покрытых толстым слоем извести костей принадлежит пещерному медведю; большинство — самкам и только некоторые — медвежатам и новорожденным. Можно предполагать, что пещера была обитаема медведями.

Вертеш нашел в Чертовой дыре и останки пещерного льва.

— Вот когда рассматриваю эти зубы, — говорит он, почесывая трубкой свою бороду, — представляю себе, каким же огромным должен был быть их хозяин. Потом. перечисляет другие находки:

— Довольно часто встречаются кости оленей, а кости волков, лисиц, горных коз и сусликов, напротив, крайне редко. О существовании пещерной гиены я узнал только по кусочку окаменевшего кала (капролит). Это очень характерный красивый кусочек. Если зайдешь как-нибудь ко мне, покажу. Встретил я и дикую лошадь Equus woldrichi, а также лошадь меньших размеров иного вида, но что это за вид, мне еще определить не удалось.

Вертеш также рассказал, что после раскопок в Зале летучих мышей он исследовал всю прилегающую к входу часть пещеры и в нетронутой темно-красной глине Малого кольца нашел полностью сохранившиеся скелеты марала и многих мелких животных, а также весьма интересную микрофауну.

Возвращаясь домой, я думал о страстной влюбленности Вертеша в свою профессию и восхищался им.

МАСТЕРСКАЯ НАУКИ

Прошел месяц с тех пор, как я познакомился с бородатым человеком.

Вертеш встречает меня в своей квартире, ворча на хозяина: тот случайно выпустил хорька из садка.

— А жаль, уже стал приручаться, — говорит он.

В комнате везде гипс: в кресле — гипсовая пыль, в воздухе — гипсовая пыль, в стакане — тоже гипсовая пыль. На диване красуется какой-то странный гипсовый предмет из причудливо перепутанных трубок. Вертеш убирает с одного из стульев клетку с сонями и предлагает мне сесть.

— Уже во время раскопок я ломал голову над тем. как марал, найденный в пещере, мог пройти через входное отверстие шириной всего в полметра. Непонятным оставалось и то обстоятельство, почему наносы глины рисского оледенения лежат на много метров выше наносов более молодого, вюрмского оледенения. У меня возникло предположение о существовании в то время другого входа в пещеру. Его я и начал искать в 1943 году. Тогда мы с Пиштой Венковичем обследовали камин, который тянется почти до поверхности над местом, где был найден скелет марала.

Я утвердительно кивнул головой в знак того, что знаю этот камин, так как всего месяц назад лазил в нем.

— Ну, тогда помнишь. Может быть, я рассказывал уже. что в конце слепого камина мы нашли с Пиштой темно-красную глину и кости, точно характеризующие эпоху. Но во время мировой войны было не до исследований. После Освобождения руководство Пилишсентиванского каменноугольного акционерного общества отнес лось ко мне весьма благосклонно. Дали в мое распоряжение необходимый инвентарь и рабочих, и я мог продолжить выяснение нерешенных проблем. Сейчас я снова приступил к работе. С инженером шахты мы прежде всего составили точную карту прилегающего к входу участка пещеры. На ее основании я изготовил дома вот эту гипсовую модель. Работа была немного грязная, но жене полезно: есть что убирать, — говорит он и тянет меня к модели. Потом все разъясняет уже на ней.

Потом Вертеш все разъясняет мне на модели

— Видишь, здесь ясно видно, что Н — место находки, к которому сейчас можно попасть только через D. Малое кольцо лежит в прямом продолжении камина В и под острым углом выходящего камина J. По моим измерениям, верхнюю точку камина J отделяет от поверхности слой в два — два с половиной метра. Но на поверхности нет даже следа какого-нибудь оседания или провала почвы. Я отметил нужную мне на поверхности точку и вырыл яму I. В ней нашел слой красной глины и огромные остатки породы, которые под землей, плотно сгрудившись в бывшем входе пещеры, закрыли его. Они-то и поддерживали поверхностный слой и не позволили почве осесть. Рассказывая, Вертеш так увлекся, что остановить его было невозможно.

— На основании этого происхождение и расположение наносов доледникового периода, в которых был найден скелет марала, я объясняю следующим образом: современный вход А еще не существовал. Вместо него была воронка на вершине горы, в которую попадало много животных и разных обломков породы. Со временем воронка заполнилась до краев, а бывшее отверстие оказалось закрытым большими камнями. Данный процесс протекал еще при рисском оледенении, потому что в этом месте мы нашли наносы доледникового периода. Вплоть до вюрмского оледенения пещера не имела никакого сообщения с внешним миром. Современный вход открылся лишь в вюрмский период. Характер наносов и расположение найденных в них костей доказывают, что пещера не однократно заливалась водой. Красная глина, нагроможденная в камине В. была смыта через D и Е в более глубокие части пещеры. На дне камина, то есть на месте находок Н, остался лишь небольшой слой глины. Обнаруженные здесь кости медведей, по-видимому, находятся на своем первоначальном месте.

— Нельзя себе представить. — говорит дальше Вертеш, — чтобы медведи спускались вниз по отвесному камину на двадцать метров до Н — зала Купол. Вероятнее, что медведи жили где-то вблизи входа. Там они погибали, а вода смывала кости в конец слепого камина.

— На сегодня, кажется, хватит? — прерываю я его. — Извини, Лаци, мне уже надоело следить за твоими мыслями. У тебя прекрасная профессия, но не для меня. Сейчас очень тороплюсь. Завтра экзамен, а я еще ничего не знаю. Нужно что-нибудь подучить, хотя от всех этих «рисе», «вюрм», «доледниковье», от А, от В, от D у меня и так голова кругом идет.

ШКОЛА РАЗВЕДКИ ПЕЩЕР И СКАЛОЛАЗАНИЯ

Этой главой я несколько нарушу ход быстро меняющихся событий и ознакомлю читателя с такими сведениями, которые выяснил уже значительно позже и главным образом на своем горьком опыте. Мой рассказ поможет тем, кто захочет узнать мир пещер не по книгам.

Препятствия при исследовании пещер бывают в основном двух видов. В одном случае препятствием является вода. В другом — и это бывает гораздо чаще — трудные задачи ставят перед спелеологом вертикальные стены, отвесные камины, скользкие скаты или узкие лазейки.

Кроме того, осложняет и без того тяжелую работу в подземелье глубокая мгла, над которой мы тоже должны одержать победу. Взобраться на каменную стену в горах не представляет особой трудности, в пещере же это требует огромного напряжения сил, так как порода там мокрая, скользкая и от каменных нагромождений легко отрываются отдельные глыбы. Под землей нет ни деревьев, ни кустов, так помогающих при преодолении крутых склонов на поверхности.

Освоение лучших приемов скалолазания в пещерах — целая наука, которая спелеологам чаще всего дается ценой долгой практики, неудач и, к сожалению, нередко несчастных случаев. Сначала я изучал азы этой науки один. Позже мне посчастливилось принять участие в экспедициях, где я мог наблюдать и изучать приемы опытных спелеологов. Больше всего я почерпнул от наших замечательных скалолазов: Лайоша Пушкаша и Имре Гайдаша. И все же мой путь освоения техники скалолазания был довольно долог и тернист.

Самый важный вопрос — освещение. Насколько он значителен, лучше всего знают те. кто уже не раз бывали в пещерах и ощутили на себе, что значит плохое освещение. У нас в Венгрии наиболее подходящим источником света спелеологи считают простую карбидную лампу шахтеров. Обращение с ней не требует никакой специальной подготовки. Она проста по своему устройству, а самое главное — очень надежна. Пока в лампе имеется запас карбида и мы добавляем в него воду, газ беспрерывно выделяется, и свет лампы дает возможность спокойно работать и созерцать созданные природой красоты пещеры. Двести пятьдесят — триста граммов карбида, который вмещается в резервуар такой небольшой лампы, обеспечивают нас хорошим светом приблизительно в течение шести часов. Если поход планируется длительным, то в водонепроницаемом пакетике, легко помещающемся в кармане, можно захватить с собой столько карбида, сколько необходимо.

Некоторые исследователи предпочитают пользоваться ацетиленовой лампой, укрепив ее по-шахтерски на лбу. В этом случае корпус лампы с карбидом и водой носится в мешке на боку или прикрепляется к поясу, а выделяющийся газ подводится через тонкий резиновый шланг к прикрепленному на голове фонарику с горелкой. Такой способ, безусловно, имеет свои плюсы и минусы. Одно из основных преимуществ ацетиленовой лампы в том, что руки совершенно свободны и свет падает всегда в том направлении, куда смотришь. При подъеме по веревке или веревочной лестнице это очень удобно. Иногда бывает выгодно и при скалолазании. Но нельзя забывать, что лампочка, прикрепленная к голове, часто сковывает спелеолога: во-первых, вниз ее свет почти не попадает и в узких местах она может быть препятствием для прохождения; во-вторых, резиновый шланг легко растягивается и может быть причиной повреждения лампы даже тогда, когда он проведен под одеждой.

Принцип работы с электрической шахтерской лампочкой не отличается от работы с карбидной — батарейки прикреплены к поясу. Но такой фонарик дает слишком узкий луч света, и всегда, как назло, в самый ответственный момент замыкаются провода или кончается батарейка.

Однако при выполнении некоторых работ эта лампа является единственно подходящей, например, при измерениях или при плавании, хотя полагаться целиком и полностью на нее — преступное легкомыслие.

Дающие яркий свет лампы, работающие на парах бензина или керосина…

В кармане или под шапкой у спелеолога всегда должны быть свечка и хорошо упакованные защищенные от сырости спички. При работе с карбидной лампой зажигалка лучше, чем спички. Чтобы зажечь ацетилен, достаточно той искры, которую она высекает, даже побывав в воде.

Дающие яркий свет лампы, работающие на парах бензина или керосина, можно использовать только в таких пещерах, где продвижение не встречает препятствий. От простых электрических карманных фонариков лучше совсем отказаться: при подземных походах они, как правило, портятся.

После того как я превратил в клочья несколько костюмов в пещерах Будайских гор, я понял, что дешевле и целесообразнее сшить для похода специальный костюм. Но каким он должен быть?

Прежде всего одежда должна допускать полную свободу движений. Спелеологу приходится ползти то вперед, то назад по узким и извилистым ходам, подниматься и опускаться то головой, то ногами вперед. Нужно учитывать также, что при напряженной работе человек сильно потеет. Когда по условиям работы в пещере требуется резиновый костюм, то его надо надевать так, чтобы резина нигде не соприкасалась с телом. Мы знаем — этим правилом нельзя пренебрегать, если хочешь избежать тяжелых последствий.

Что касается нижнего белья, то предпочтение нужно отдать шерстяному, которое, даже намокнув, удерживает тепло и не препятствует свободному выделению пота.

В сухих пещерах вполне достаточны длинные брюки, рубашка и надетый поверх них комбинезон. Комбинезон, позволяющий свободно двигаться даже в самых узких местах, нужно считать для спелеолога обязательным. Костюм, состоящий из брюк с пиджаком или рубашкой, может, если ползти назад, закрутиться и, собравшись у плеч, зажать исследователя в узком лазе. Комбинезон должен быть крепким, но нельзя, чтобы вода его делала жестким. По возможности лучше, если он застегивается на молнию.

Когда приходится нырять под воду или продолжительное время идти, скажем, по грудь в воде, то под комбинезон необходимо надеть резиновый костюм. Получается совершенно герметичный скафандр, но его опасно оставлять на себе несколько часов. Некоторые мои товарищи считают удобным применение простого купального костюма, даже если температура воды не превышает пяти-шести градусов. После исследования, одевшись в сухую и теплую одежду, они чувствуют себя отлично. Я со своей стороны не рекомендовал бы данный способ при многочасовых походах в воде.

Спелеологу приходится ползти по узким и извилистым ходам

В таких случаях даже выпитый крепкий допинг не в состоянии помочь организму восполнить потерю тепла. Через несколько часов температура тела сильно понизится, и сопровождается это весьма опасными явлениями (боли в спине, общая слабость, понижение волевых качеств и даже потеря инстинкта самосохранения).

Обувью для сухих пещер могут служить простые подбитые гвоздями крепкие ботинки, хотя они значительно сильней изнашивают веревочные лестницы, чем резиновые сапоги. При спуске по веревке или веревочной лестнице на подошвах ботинок не должно быть триконей[11], так как они будут цепляться за волокна веревки.

При спуске по веревочной лестнице на подошвах ботинок не должно быть триконей

Есть много сторонников резиновых сапог. Они не скользят на влажных поверхностях скал и весьма удобны при спусках по лестнице. Здесь я напомню одну мелочь: в подземный поход необходимо надевать всегда новые резиновые сапоги, на подошве которых еще не стерлись бугорки. Сапоги лучше короткие, до колен, не мешающие свободно сгибать ноги, а если в них наберется вода, то одним движением можно ее оттуда вылить. Некоторые предпочитают сапогам спортивные тапочки или кеды.

Головной убор спелеолога зависит от условий его работы. Простой берет или старая шляпа без полей вполне подходят для похода в сравнительно легко проходимую пещеру. Но если подземный поход обещает быть более трудным и можно ожидать падения камней, необходимо надевать шлем. Шлем не должен иметь широких краев, так как они легко могут за что-нибудь зацепиться, а в узких лазах будут мешать не только видеть, но и двигаться.

По мнению одного французского специалиста, по-видимому, хорошо разбирающегося в этом вопросе, каждому члену спелеологической экспедиции необходимо взять с собой следующие вещи:

«Кроме основной лампы, у каждого должен быть запасной источник света (несколько коробок спичек и зажигалка), запасы продуктов, молоток, отвертка, плоскогубцы, ружье, нож, водонепроницаемые часы, свисток, компас, запасной свитер, рулетка, носки, носовые платки, фотоаппарат, магний, записная книжка, спиртовая горелка, кастрюля, чай, бутыль с вином, алюминиевый бидон, веревки, веревочная лестница, карандаш, бинты, вата, йод, ртутно-хромовая мазь, чистые тряпки, термометр, треножник для фотоаппарата, манометр, краска для окрашивания воды, банки со спиртом для сбора коллекции насекомых, шпагат, иголка, нитки и резиновый клей».

К этому перечню я бы еще обязательно добавил гроб. Его очень целесообразно захватить с собой: если бедняга спелеолог не надорвется под тяжестью описанной выше ноши, то гроб с успехом можно применить вместо резиновой надув-ной лодки.

Конечно, смеяться легче всего. Но попробуйте-ка отправиться хотя бы в сорокачасовой подземный поход, как сразу выяснится, что все описанное очень нужно. И как вам еще будет не хватать забытых дома вещей!

После того как вы приблизительно уточнили, что надо брать из одежды, снаряжения и средств освещения, рассмотрим некоторые вопросы техники передвижения.

В неглубокие, до двадцати метров, колодцы можно смело спускаться без веревочной лестницы при помощи одной веревки. Для этого поступают следующим образом: прежде всего веревку одним концом крепко завязывают за какой-нибудь прочно стоящий поблизости предмет, а другой конец от екают в колодец, пока не убедятся, что он достиг дна. Проверить глубину колодца можно двумя способами: бросить камень и точно засечь время его падения или, привязав концом веревки большой камень, прощупать им дно. Второй способ наиболее надежен, но он не всегда применим, потому что веревка иногда не достигает дна.

Кажется, излишне напоминать о том, почему не рекомендуется спускаться на неведомую глубину. Прежде всего необходимо измерить глубину провала, бросив на дно камень и заметив продолжительность его падения. Это не сложно сделать по приводимой ниже таблице, наблюдая время падения по часам. Правильный результат, с нашей точки зрения, указывается в последней графе.

Удостоверившись, что веревка достигла дна, делают так: встают лицом к предмету, где закреплена веревка, и ее свободный конец пропускают между ногами. За тем перебрасывают его сзади через левое плечо и, снова пропустив между ногами, опускают в глубину. Получается петля, в которую садятся. Потом одной рукой сжимают перед собой петлю и се нижнюю часть подводят под правое бедро, спокойно садятся и, сжимая петлю с разной силой, регулируют скорость спуска. Чтобы остановить движение, нужно крепко сжать обе веревки.

Спуск по одинарной веревке

при помощи «сидячей» петли (рис. автора)

Есть другой способ спуска с одной веревкой, но он требует большей натренированности, чем вышеописанный способ «сидя в петле» (по Дюльферу). При втором способе петлю помещают между бедром и голенью и скорость спуска регулируют с разной силой, сжимая вытянутые ноги. Я считаю более подходящим спуск по Дюльферу, в этом случае свободны ноги, а это весьма важно при спусках вдоль не очень отвесных стен, чтобы держать от них тело подальше. Кроме того, здесь свободна также одна из рук и в ней можно держать лампу. У бедренной петли и руки и ноги заняты. При спусках на глубину больше двадцати метров не стоит применять ни один из этих способов, так как веревка невыносимо режет тело.

При подъемах по одной веревке употребляется еще и петля пруссик. Речь идет о трех коротких петлях, которые прикрепляются одна под другой двойной петлей к висящему в камине главному канату.

Верхняя петля пруссик проходит под мышками, а две нижние придерживают ступни ног. Процесс подъема осуществляется следующим образом: по очереди освобождаем от ног нижние петли и поднимаем вверх по главному канату то одну, то другую петлю. Рука у нас свободна, и мы без особого усилия можем расслаблять натяжение петель и поднимать их по очереди. Таким образом, мы медленно, но вполне надежно взбираемся все выше и выше, пока не достигнем цели.

Единственный недостаток этого способа — медлительность, да и под мышкой тоже довольно ощутимо режет веревка. Группа из пяти человек, пользуясь этим способом, приблизительно за два часа в состоянии подняться лишь на двадцать метров. Но если в распоряжении исследователей нет веревочной лестницы, приходится прибегать к этому способу, иначе на поверхность не выбраться.

Когда речь идет о более глубоких пещерах и колодцах, веревочная лестница является неотъемлемой частью снаряжения спелеолога. Она должна быть, прежде всего, прочной и легкой.

Один мой приятель обещал мне подарить в день рождения такую лестницу. Он сдержал слово, и у меня появилась крепкая десятиметровая веревочная лестница весом в пятьдесят пять килограммов. Дареному коню в зубы не смотрят, но я все же с завистью думаю о тех счастливчиках французах, которые в последнее время имеют дссятиметровые лестницы весом всего в один килограмм[12].

Закрепление петли пруссик на главном канате (рис. автора)

Правила пользования веревочными лестницами уже настолько подробно описаны в литературе, что я не вижу надобности их повторять, и лишь вкратце ознакомлю с весьма распространенной за границей техникой скалолазания с шестами.

Подъем по веревке с помощью петли пруссик (рис. автора)

При помощи специальных шестов можно преодолеть такие стены и камины, которые классическими приемами скалолазания по веревке, лестнице и даже по веревке с карабином[13] почти непреодолимы. Эти шесты чаще всего представляют собой стальные двухметровые трубки, скрепляемые одна с другой винтами и зажимами. Уже на месте собирают шест длиной до восемнадцати метров, но подъем по нему никогда не производится: шест служит только для того, чтобы держать на его верхнем конце веревочную лестницу в нужном спелеологу направлении. Шевалье называл данный способ «лазанием на мачту» и достиг в нем совершенства. В системе пустот пещеры Тру де Глас, настоящем лабиринте пещер и пропастей головокружительной высоты, он поднялся выше чем на двести метров.

Само собой разумеется, что для достижения этих кажущихся почти неповторимыми результатов он применял все приемы опытных альпинистов-скалолазов, начиная от переброски веревки на выступы скал, постройки моста из шестов для лазания и кончая смелыми прыжками с качающейся веревки.

При исследованиях пещер спелеологи нередко сталкиваются с такими трудностями, для преодоления которых нужно не только собрать все душевные и физические силы, но и проявить находчивость и смекалку в выборе средств и приемов скалолазания.

Он применял все приемы опытных альпинистов-скалолазов

Примером может служить поход Тромба, весьма оригинально проникшего вместе со своими товарищами в пещеру Мурэтер, вход в которую находился на высоте восьмидесяти метров над уровнем реки Бурн в совершенно скалистом береге высотой в двести метров.

«В 1937 году, — пишет Тромб, — вместе с Анрэ Буржинелем, Густавом Буассьером, Анрэ Турионом и другими членами Парижского клуба спелеологов я находился в Веркоре, в долине реки Бурн. Река Бурн проложила себе русло среди огромного известнякового массива, на котором явно вырисовывались горизонтальные линии постепенного понижения уровня реки. Нам вместе с Р. Тахе, пользуясь веревкой с карабином, удалось приблизиться к входу пещеры, расположенной значительно ниже, но впереди еще оставался заманчивый и многообещающий вестибюль пещеры Мурэтер, как бы врезанный в нависающий скалистый берег реки Бурн на уровне восьмидесяти метров от воды и на сто двадцать метров ниже прибрежного плато. Мы решили, что наверху этого скалистого берега, то есть на высоте двухсот метров, точно над входом пещеры установим лебедку и спустим через кустарник по стене двухсотметровый основной канат. Но вход в пещеру Мурэтер оказался на расстоянии двадцати метров от вертикально висящего каната. Нам пришлось спуститься по канату на дно этой страшной пропасти, к самой реке. Там к концу каната мы прикрепили веревочную лестницу и жестами дали знать оставшимся наверху товарищам, чтобы они подтянули канат на восемьдесят метров вверх. Воды Бурн неслись таким стремительным потоком и с таким шумом, что он лишал нас возможности перекрикиваться с ними, а порой не было слышно даже собственного голоса.

Но наверху нас, очевидно, поняли, так как канат начал медленно подниматься, увлекая за собой все выше и выше привязанную к нему веревочную лестницу.

Полез по уходящей вверх лестнице на головокружительную высоту Турнон. Когда он достиг уровня пещеры, мы начали раскачивать лестницу. Турнон провел на лестнице, находясь на стометровой высоте и раскачиваясь все время на двадцать-тридцать метров, несколько часов. Но все его попытки «пришвартоваться» к входу пещеры кончались неудачей. Его каждый раз оттягивала назад увлекаемая раскачивающимся основным канатом и лестницей страхующая веревка.

Вечером после долгих споров мы решили, что завтра я попытаюсь достичь входа пещеры. Делать это я буду несколько иначе, чем мой предшественник: приблизившись к входу не при помощи раскачивания, а метнув в него гарпун.

Вместе с сельским кузнецом мы сделали из старых вил гарпун с четырьмя зубцами, которым я и хотел зацепиться за камни или кусты, находящиеся у входа пещеры.

Веревочную лестницу при помощи лебедки подняли так, что я оказался на высоте десяти метров над входом пещеры и на девяносто метров над уровнем реки. С этой высоты я начал на следующий день забрасывать свой гарпун. Стоя на качающейся лестнице, я кинул гарпун по возможности дальше во входное отверстие. Если удастся зацепиться. то я опущусь немного ниже и буду осторожно подтягиваться при помощи веревки, привязан ной к гарпуну. Таким образом, лестница вместе со мной приблизится к входу настолько, что я смогу перепрыгнуть в пещеру.

Расчеты мои оправдались. Все я проделал благополучно и уже через несколько минут был там…»

Попытаюсь достичь входа пещеры не при помощи раскачивания. а метнув в него гарпун. 1 — Лебедка; 2 — Исследователь; 3 — Начало подъема

Для спелеолога пропасти, камины, колодцы и высокие скользкие отвесные стены представляют только один вид препятствий. Еще труднее приходится ему. когда попадается участок пещеры, заполненный до потолка водой, так называемый сифон. Надо идти дальше: все говорит о том, что впереди следуют новые, может быть, наиболее красивые участки пещеры. Идти, но как?

Еще труднее приходится, когда попадается участок пещеры, заполненный до потолка водой

Если подойти к сифону снизу, идя против течения, то есть возможность, углубив русло кайлом, понизить уровень воды, и тогда, если нам, как говорится, повезет, вода потечет, не достигая потолка, то есть сифон «откроется». Но если подойти к сифону по течению, то этот способ неприемлем.

В данном случае нужно тщательно осмотреть близлежащую часть пещеры, и. если окажется, что даже путем разборки стены нельзя найти верхний старый обходной путь, ничего не остается, как попытаться переплыть сифон.

Аппараты, работающие на кислороде или на сжатом воздухе, появившиеся в последнее время в Венгрии в качестве снаряжения легких водолазов-амфибий, безусловно, могут оказать исследователям в подобных случаях неоценимые услуги. Но наши спелеологи, к сожалению, пока еще не имеют таких дорогостоящих аппаратов. Остается брать на ура, плывя под водой с одной, прикрепленной к поясу страхующей веревкой.

Преодолевать сифоны не рекомендуется в одиночку. Тот, кто берется переплыть сифон, должен сначала сделать несколько пробных стеков, чтобы определить время возможного пребывания под водой (при данной температуре воды и в данных условиях). Только после этого можно дать разрешение на спуск. Один и тот же человек при одинаковой температуре воды в зависимости от состояния своего организма совершенно по-разному переносит пребывание под водой.

Самые ничтожные мелочи (например, сыт исследователь или голоден) влияют на то, сколько он может вобрать воздуха в легкие. Момент спуска засекается секундомером, и страхующие опускают веревку с плывущим товарищем. По истечении двух третей выверенного времени, если только не получен условный знак выхода на поверхность, они безотлагательно вытягивают пловца.

Чаще всего на практике при первой попытке не удается переплыть сифон. В дальнейшем пловец уже лучше ориентируется под водой, конечно, только на ощупь, так как во взбудораженной воде ничего не видно. В дальнейшем открыватель, все лучше и лучше ориентируясь среди подводных скал, плывет дальше и дальше, пока наконец не достигает конца сифона и не выходит на поверхность. Об этом он дает знать своим товарищам при помощи условленного знака: наиболее целесообразно это делать ритмическим подергиванием страхующей веревки.

Однако такая переправа небезопасна даже тогда, когда она проводится хорошо сработавшейся и дисциплинированной группой. Насколько же больше эти опасности, если сами исследователи не принимают всех мер предосторожности! Поэтому «смельчака», который отправляется один в неразведанные глубины или, еще хуже, переплывает неизвестный сифон и хвастается своими достижениями, мы считаем не героем, а человеком безответственным и легкомысленным.

Сифон, образовавшийся путем поднятия воды известково-туфовой плотиной, можно открыть снизу, разобрав плотину. 1 — Направление подземного ручья, 2 — Сифон 3 — Туфовая плотина (рис. автора)

К этому выводу пришел и сам первый «покоритель» сифонов Норберт Кастере. В своих описаниях он неоднократно подчеркивал, какое важное значение имеют в подобных случаях совместные действия хорошо тренированного и сплоченного коллектива.

Да, человек очень многое начинает понимать, пока изучает и познает подземный мир. Между прочим, и то, что одной карбидной лампы недостаточно, когда вдвоем отправляешься даже в знакомую пещеру…

ШОЙМАРСКИЙ ПОХОД СМЕРТИ

Все еще шел 1946 год. Был жаркий июльский день. Проделав путь от конечной остановки трамвая в Будапеште до Шоймара, мы совсем выбились из сил. Имре Гайдаш, несмотря на свой небольшой рост, все время шел со мной в ногу. Если бы со стороны посмотреть на нас, так можно было бы подумать, что соревнуются два сумасшедших: «пожарная каланча» и «плоскогубцы». Имре уже четвертый день обучает меня скалолазанию, и очень умело! Он считает меня успевающим учеником и поэтому согласился пойти сегодня в шоймарскую Чертову дыру.

Эта пещера стала уже моим вторым домом. В последние месяцы я проводил в ней все свободное время. Пока шли занятия и экзамены в университете, приходил сюда вечерами, производил измерения и составлял план. Частенько до самого рассвета один-одинешенек работал в мрачном подземелье, проклиная летучих мышей, которые без конца вились вокруг растянутых рулеток. Тогда я не успел закончить измерения, но зато хорошо изучил весь лабиринт. А сейчас каникулы — полная свобода!.. Дядюшка Плухар еще несколько дней назад уговаривал меня зайти в сельсовет и попросить какой-нибудь пустующий домик, чтобы не возвращаться каждый вечер в пыльный, покрытый копотью Будапешт.

Целью сегодняшнего похода мы наметили с Гайдашем Красный зал. Моя карбидная лампа прошлый раз испортилась, и можно было пользоваться только лампой Имре. Пыль столбом стояла в пещере, так бодро и быстро мы продвигались по знакомым лазам вверх и вниз, стараясь показать друг другу свою ловкость и проворство под землей.

В Волчьем горле, находящемся ниже Зала гуано, Имре зацепился за острый выступ скалы и отломал у лампы горелку.

Для меня уже, собственно говоря, не являлось новостью остаться без света в пустотах Чертовой дыры, но данное положение несколько иное: во-первых, со мной не Шандор, а Имре Гайдаш; во-вторых, и это беспокоило меня больше всего, забравшись в Волчье горло, мы были намного дальше от входа и вряд ли в ближайшие часы могли рассчитывать на веселую компанию, подобную той, которая в прошлый раз спасла нас с Шандором.

Имре в течение получаса не хотел верить, что отломанная горелка окончательно пропала. Через зияющую круглую дырку лампы выходил ацетилен, и мы чувствовали его резкий неприятный запах. Надеясь получить хоть какой-нибудь плохонький свет, Имре со спокойствием бывалого исследователя зажег спичку и поднес к отверстию. Неожиданный взрыв выбил лампу у него из рук. Снова неудача! Однако Имре невозмутимо заявил о необходимости продолжать поиски не только горелки, но и лампы.

— Потом привяжем шпагатом горелку к отверстию, и, пока доберемся до поверхности, какой-нибудь свет она нам все-таки даст…

Но напрасно он спускался не менее пяти раз в узкий колодец, теперь даже лампа потерялась! Я терпеливо стоял и ждал результатов поисков, которые Гайдаш сопровождал тихими сквозь зубы ругательствами. Мне не хотелось уходить с хорошо знакомого места из боязни потерять ориентировку. Здесь в Волчьем горле это грозило нам слишком серьезными последствиями. Когда Гайдаш сжег последнюю спичку и наконец прекратил поиски, мы, ощупью выбирая и подолгу испытывая каждую точку опоры, начали подниматься в Зал гуано.

Интересно, насколько быстрее теряет человек чувство равновесия в абсолютной темноте, чем на свету. Имре, тяжело дыша, путался где-то у меня под ногами, а я объяснял ему, какие точки опоры нужно искать. Мы продвигались здесь страшно медленно. Правда, из Волчьего горла даже при свете довольно трудно выбраться.

В Зале гуано нам нужно было снова точно и безошибочно выбрать направление. Для этого пять или шесть раз мы облазили весь зал на четвереньках, докладывая друг другу о своих наблюдениях, сделанных, конечно, вслепую. Наконец определили путь. Я осторожно взялся за прикрепленный здесь стальной канат. Гайдаш руками нащупал щель в стене и пристроил туда мою ногу. Сначала раз десять мысленно я проделал то движение, которым привык отсюда выбираться, думая, какой рукой и за что схвачусь. Потом размахнулся, протянул руку, но, вместо того чтобы уцепиться за искомую трещину в скале, влип в скользкую, смешанную с пометом глину и тут же полетел.

Вместо того чтобы уцепиться за трещину в скале, я тут же полетел

Однако мой друг сумел меня снизу немного поддержать, и я не расшибся, а, откатившись в сторону, уперся лицом в грунт. О, благословенные летучие мыши! Только благодаря вам я не разбил себе лицо о каменный пол пещеры. Мягкий, рыхлый и «душистый» помет нежно принял мою голову в свои объятия.

Наспех очистившись, я снова повторил попытку подняться. На этот раз удачно, хотя рука и соскользнула с камня, за который держался, но Имре удалось, схватив меня за ноги, спасти от нового падения. В следующем зале в первую очередь опять надо было определить, куда идти. Какое счастье, что я так много лазил в Чертовой дыре. Почти каждый камень мне здесь знаком. Этот верхний зал имеет три отвесные стены, и только с одной стороны глубокая пропасть, через нее мы сейчас и выбрались из Зала гуано. Глаза уже не болят от едкой жидкости свежего помета, и я в состоянии их открыть. Но напрасно вглядываюсь в кромешную тьму, ничего не вижу, только желтые круги танцуют перед глазами.

Осторожно по-пластунски отползаю обратно к краю провала — помочь подняться Имре. Лежу ничком на краю ущелья, свесив ноги, и минут пять жду, пока он их находит. Все время говорю, чтобы он мог ориентироваться по голосу. Когда Имре наконец схватился за ногу, я в тот же миг почувствовал, как сползаю вниз. И как ни стремился зацепиться хотя бы ногтями за скользкую глину, все было напрасно.

Теперь свалились вместе. Я здорово ушиб колено и в течение нескольких минут был не в состоянии вымолвить ни слова, только, согнувшись в три погибели, с присвистом вбирал воздух. Имре повезло, он упал удачно. Немного передохнув, мы опять принялись за новую, кажущуюся уже почти безнадежной, попытку подняться в следующий зал. Я посадил себе на шею своего низкорослого товарища, и таким образом ему удалось успешно туда перебраться. Затем под лозунгом «пропади все пропадом» я снял с себя спецовку и. скрутив ее наподобие веревки, бросил конец Гайдашу. Все остальное шло просто И вот я уже наверху. Так как этот способ оправдал себя, его с успехом применяли в дальнейшем. Ощупью удалось найти лазы Глазной впадины. Они служили хорошим ориентиром для выбора направления нашего дальнейшего продвижения. Но вся беда заключалась в том, что только сейчас начинался самый сложный участок пути. Нужно было пройти по наклонному узкому тридцатисантиметровому карнизу, под которым зияла глубокая пропасть. Даже когда я проходил здесь при свете, и то возникало неприятное чувство, хотя вдоль карниза протянут стальной канат для страховки. Поскольку это место я знал лучше, чем Гайдаш, снова пришлось идти первым.

Я очень устал. Имре тоже еле держался. Ноги у меня дрожали, но не от холода, пот лил ручьями, хотя на мне. кроме рубашки, ничего не было. Продвигался я на спине ногами вперед, по сантиметрам, одной рукой, как щупальцами, все время описывая перед собой широкие круги. Я прекрасно понимал, что подо мной глубина не менее трех этажей. Одно неосторожное движение… Но нет, об этом и думать нельзя! Мы должны благополучно выбраться отсюда!

Имре я попросил двигаться за мной вплотную. Лежа на спине, пусть прижимается к правой стороне карниза так. чтобы его ноги были все время у моей шеи.

Я уже начал терять надежду выбраться живым. Вот и последний поход в подземное царство, подумал я про себя. Поход смерти, после которого не будет уже ничего, кроме вечной тьмы… По правде сказать, меня ничуть не утешала мысль, что я не один, что судьбу мою разделяет и Гайдаш. Но свои тяжелые мысли я перед ним ничем не выдал. Может быть, и он тоже так думает? Нет, Имре ни одним словом не выразил сомнения в том, что я его выведу на поверхность. Ну и хорошо, пусть верит! Это придает мне силы.

Только бы еще немножечко продержаться! Уже по крайней мере полдня твержу себе это. Подбадриваем друг друга, но слова звучат с каждой минутой менее убедительно. И все же надо действовать, хотя и нет надежды, напрягая силы, внимание, медленно, медленно продвигаться вперед…

Все больше вокруг нас кружится летучих мышей. Наверное, вечереет. Сейчас они отправятся за добычей в лунную летнюю ночь. Мы останемся совсем одни. Вот покинули нас и эти стражи подземного мира, покинули в каменном склепе вечной ночи, на краю пропасти. Но снова выручила моя превращенная в веревку спецовка. Мы благополучно добрались до конца каменного карниза. Однако здесь сделали одно неосторожное движение, оступились, и один за другим скатились в колодцеобразную яму. Сначала упал я. Ударившись о что-то твердое, тут же покатился дальше по скату и потом, очевидно в Волчьей яме, на относительно ровном месте остановился. Сразу же крикнул Имре, чтобы он не совершил той же ошибки, но не успел докончить фразу, как услышал, что и он рухнул вниз.

Спустя несколько секунд мы сидели рядом на земле, обсуждая создавшееся положение. На этот раз отделались легким испугом, но сейчас уже представления не имеем, куда идти дальше? Эта Волчья яма, пожалуй, самый запутанный лабиринт во всей пещере. Коридоры из него уходят в шести направлениях. Но я помнил совершенно точно: нужный нам ход, ведущий через Цирк к входу, начинается прямо напротив камина, через который мы сюда попали, в противоположном конце зала. Однако, свалившись, мы уже окончательно потеряли способность ориентироваться и, хоть убей, не знали, с какой стороны камин. А силы уходили. Нас начало одолевать чувство беспомощности и полного отчаяния. Интересно, что человек даже в кромешной тьме никогда не закрывает глаза. Одержимые страхом, мы еще упорнее, чем прежде, старались хоть что-нибудь разглядеть в абсолютной темноте.

Тщательно ощупываем почву. Ищем следы своих ног, ведь по ним можно определить, где находимся. Направление, в сторону которого пол понижается, исключили, не катились же мы вверх!

В одном месте мы действительно нащупали идущий вверх глинистый скос. На нем удалось найти следы гвоздей наших ботинок и одну полу сгоревшую спичку. Я попросил Гайдаша лечь в этом месте, предполагая, что именно отсюда свалились мы в Волчью яму, а сам, ориентируясь на его голос, направился искать нужный нам коридор.

Полз я сначала на четвереньках, потом стал передвигаться сидя. Еле хватало сил поднять руки, настолько они болели от постоянного ощупывания в темноте. Сначала, направляемый голосом Гайдаша, я спустился в самую нижнюю точку зала, зная, что оттуда ведет вверх крутой каменный желоб, по которому нужно подняться метра на три. Найденные точки опоры оказались мне знакомыми, подъем удался. Здесь наверху пол был покрыт мелкими камушками, больно впивающимися в колени. Да, узкий ход, соединяющий Цирк и Волчью яму, именно такой. Я с облегчением крикнул Имре, чтобы он шел за мной, ощупал все вокруг себя и прилег на камень отдохнуть.

Ждал я очень долго и настолько раскис, что уже совершенно не был в состоянии продвигаться дальше. Объясняю Гайдашу, что он должен опуститься ниже по глинистому склону, и потом, держась все время правой стены, обойти кругом Цирк.

— Осторожно, Имре, не поскользнись! Под тобой пропасть!

Еще два-три метра я все-таки ползу за ним, но потом окончательно сдаюсь.

Каким безнадежным ни было наше положение, я не переставал восхищаться хладнокровием Гайдаша, верящего до сих пор, что нам удастся выбраться отсюда живыми.

В этой кромешной темноте у меня выработалось нечто вроде седьмого чувства. Чувствую перед собой скалу, уже на расстоянии тридцати сантиметров чувствую. Протягиваю вперед руку и действительно упираюсь в стену. Медленно касаюсь ее твердой, сырой и гладкой поверхности. Снизу, приблизительно на расстоянии двух метров от меня, слышится голос Гайдаша.

Держась рукой за скалу, пытаюсь подняться на четвереньки. Затылком крепко ударяюсь о потолок и снова ложусь. По лицу текут ручейки пота, солоно во рту. Значит, я все же ошибся? Если мы в Цирке, я не должен был, даже стоя в полный рост, доставать головой потолок. Не понимаю. Ничего не понимаю! Как я мог так просчитаться?! Снова ощупываю глинистый пол. Да, это бесспорно следы моих ног! Робко миллиметр за миллиметром ощупываю в глине дырочки от гвоздей ботинок. Вдруг слышу странный звук, потом на мгновение снова наступает абсолютная тишина, и затем покой вечной ночи нарушает глухой удар. Гайдаш сорвался! Куда? Понятия не имею. Напряженно вслушиваюсь, не слышно ли чего-нибудь. Но в пещере царит безмолвие, только слышу, как громко бьется сердце да стучит в висках..

Наконец после трехминутной жуткой тишины раздаются стоны Имре. Значит, жив! Слава богу, словно гора с плеч свалилась…

— Ой, нога! — стонет он где-то внизу. Потом затихает, а затем уже спокойно говорит, что, очевидно, перелома нет, ему удалось встать на ушибленную ногу. Только на месте ушиба она сильно распухла и кровоточит. Я его все подбадриваю, чтобы он попытался выбраться.

По характерному шороху спецовки и звуку покатившихся мелких камешков мне удается определить, что Гайдаш начинает двигаться. Он не слишком глубоко. Голос его постепенно приближается. Кроме как словами, помочь ему ничем не могу. Наконец Имре сообщает, что обошел кругом весь зал, но выхода не нашел ни в одну сторону разве только спуститься снова вниз.

— Не спускайся! — кричу я. — По всему видно, что ты все же попал в Цирк! Здесь я не знаю другого такого глубокого зала. Если ты в Цирке, то поднимись по противоположной от меня стене на три метра! Сможешь — тогда мы спасены! Там должна быть лестница, ведущая на поверхность!

В одно мгновение я снова ожил: значит, шоймарский поход не последний в моей жизни? Если и это препятствие удастся преодолеть, жизнь снова будет улыбаться нам.

Гайдаш старается изо всех сил, но снова падает. Опять начинает все сначала. Я же громко кричу, чтобы по моему голосу он нашел нужное направление.

— Лаци, подожди немного, кажется, тут можно зацепиться!

Снова шорох спецовки, тяжелое отрывистое дыхание, и затем мертвая тишина. Но она длится недолго. Вот уже издалека слышу голос Имре. Возбужденный, он во все горло кричит лишь два слова:

— Лестница! Лестница здесь!

Мы спасены! Взобраться по ступенькам для Гайдаша не представляло никаких трудностей. На полчаса я остался один. Волнуюсь, жду его возвращения. И вот наконец золотистый свет лампы, которую он одолжил у дядюшки Плухара, осветил мое полуголое черное от грязи тело.

ПЕЩЕРА ЧУДЕС В ШАТОРКЕПУСТА

Еще в июне 1946 года в самый летний зной на очередном заседании Общества друзей природы, которые проходили обычно по средам в вечерние часы, я заинтересовался одним из писем, прочитанных нам Иштваном Венковичем. Письмо прислали из Дорога незнакомые молодые шахтеры. Оно состояло всего из нескольких строк:

«Уважаемые разведчики подземелья, товарищи по профессии! Мы тоже очень любим наши горы, проводя в них весь свой досуг. К сожалению, у нас очень мало времени для походов. Интересуемся мы и пещерами, хотя не во всем там разбираемся. Просим вас, если найдется какое-нибудь лишнее снаряжение, пришлите его. Заранее очень благодарны! На прошлой неделе мы с младшим братом взрывали мины у подножия горы Штражахедь. После войны их еще очень много в лесах. Делали мы это просто ради своего удовольствия. Во время войны немцы на склоне горы Штражахедь начали разработку нового известнякового карьера, вывозя отсюда камень на постройку дотов. В одной из стен карьера мы обнаружили небольшую расселину, ведущую в пещеру. Нам бы хотелось пройти в нее, так как брошенный туда камень катился очень долго. Если вас интересует эта пещера, приезжайте, посмотрите. Будет у нас время, мы с удовольствием вам поможем. Желаем удачи.

Братья Вархиди (Вончина) из Дорога».

Я попросил письмо у Венковича, который уже тогда был признанным спелеологом, и решил, что еще до начала занятий в университете выкрою время осмотреть упомянутую скальную нишу. Правда, многого я не ожидал от этого сообщения, ведь мы очень часто получали от восторженных любителей подобные письма о новых «чудесных пещерах», и каждый раз оказывалось, что речь идет или об известной уже пещере, или о скальных нишах, которые только фантазия их «открывателей» возвела в категорию пещер.

Район Дорога, который находится в сорока с лишним километрах от Будапешта, я еще совсем не знал. А поскольку мне, как будущему геологу, надо было бы познакомиться с одним из самых больших угольных бассейнов страны, я решил знойным утром 28 августа отправиться пешком из Будапешта в дальний путь на Дорог.

Уже смеркалось, когда я дошел до села Кестельц. Отсюда, судя по карте, до горы оставалось всего четыре километра. В селе я немного отдохнул. Теперь дорогу к карьеру мне освещал месяц.

Наконец я подошел к горе Штражахедь. Ее отвесные стены, по всей вероятности, образовались в геологическом прошлом по линиям разломов во время поднятия известнякового массива, сложившегося в третичный период. Когда-то по глубоким трещинам поднималась из недр горячая вода, она и могла образовать пустоты в известняке. Пещеру иного происхождения здесь трудно себе представить.

Вот и вся теория. А какова действительность? Это сейчас предстоит разведать.

Колени подгибались от усталости, безбожно мучила жажда, но последние капли воды из своей фляги я вылил в карбидную лампу у скальной ниши, которую отыскал довольно быстро.

Заглядываю через узкую щель хода и рассматриваю при свете лампы небольшую, диаметром, может быть, в два метра, шарообразную пустоту. Внизу я вижу узкий, не шире человеческого тела, лаз. Залезаю в нишу и с недоумением смотрю вокруг. Она словно большой пузырь, а вогнутые стенки, к моему удивлению, совершенно мягкие, палец свободно входит в похожий на глину известняк. Странное явление. Продвигаюсь дальше. Пришлось снять намотанную на тело веревку, чтобы протиснуться в узкий лаз, ведущий вниз. Но это сужение имело длину не больше метра. Ноги болтаются под потолком какой-то более значительной пустоты. Освещаю лампой пространство под собой и вижу: до пола не больше двух метров. Спрыгиваю. Вокруг меня поднимается облако пыли. Здесь сухо, как на шоссе.

Любопытное зрелище: нигде ни одного ребра, ни одного угла. Все круглое. Пораженный, продолжаю разведку. Из одного пузыря перелезаю в другой. Я еще ничего подобного не видел! Или это только игра воображения? Создается впечатление, будто таинственная рука залила гипсом огромную виноградную кисть. Виноград уже давно сопрел, и только шаровидные оболочки свидетельствуют о когда-то налитых «гроздьях».

«Гроздья винограда» должны были быть действительно гигантскими! Диаметры многих шарообразных пустот не менее одного метра, а некоторые доходят до четырех. Стенки сухие, нигде ни капли воды. В каком бы месте я ни дотрагивался до них, они настолько мягкие, что рука оставляет след. Присматриваюсь к стенкам, особенно внимательно в тех местах, где они еще не тронуты. Ничто не указывает на причину мягкости породы. Точно такой же плотный, почти белый известняк, который наш профессор Элемер Вадас называл дахштейнским известняком. Замечаю в известняке извилистые кристаллические жилы, наполненные кальцитом, какие я видел неоднократно и на поверхности. Разница лишь в том, что там порода настолько твердая, что при ударах по ней молотком только искры сыпались, а здесь мягкая масса. Что за колдовство?

Из последнего огромного «шара» нет дальше хода, приходится возвращаться. Отправляюсь теперь по этому сказочному лабиринту шарообразных пустот в другом направлении.

Подхожу к совершенно круглой трубе. Освещаю ее и вижу, что осторожно по ней можно спуститься. Но замечаю еще и другое: на стенках тут и там белые кисточки, напоминающие свежевыпавший снег, блестящие пятна.

— Вот, чудеса! — восторгаюсь я, — вот удача!

Чем ниже спускаюсь, тем больше удивляюсь. Облик пещеры, состоящей и здесь из нагромождения огромных шарообразных пустот, увлекающих меня все дальше и дальше, совершенно преображается. Стены покрыты белыми, искрящимися в свете лампы игольчатыми кристаллами настолько густо, что их собственной поверхности уже совсем не видно от этих переливающихся всеми цветами радуги «алмазов».

Девственная, похожая на сновидение, красота пещеры меня совершенно покоряет. Ее широкие, неведомой глубины камины в любую минуту могут меня поглотить, но сейчас я не замечаю опасности, а только смотрю, смотрю, восторгаясь до слез.

В пещере горы Семлехедь я тоже видел на стенках белые гипсовые кристаллы. Там было действительно очень красиво. Совершенно прав ее открыватель Кесслер, когда, восхищенный увиденным, назвал ее подземным цветником. Но как далеко ей до красот пещеры Штражахедь!

Стены покрыты белыми, искрящимися в свете лампы игольчатыми кристаллами

Пытаюсь с чем-то сравнить покрытие стен: с кисточками для бритья, с ежами. Но нет, ни с чем не сравнимы эти состоящие из шести-восьмисантиметровых кристаллических иголок пушистые образования! Под ногами со звуком, похожим на звон стеклянного колокольчика, ломаются тысячи кристаллов, напоминая мне о том, что я хожу по нетронутой целине святая святых природы.

К сожалению, у меня нет другого выбора: куда бы я ни ступил, все равно что-то ломаю.

Находясь под впечатлением увиденного, забываю о времени, об усталости. Снова спускаюсь в более опасный и глубокий колодец. Впрочем, совершенно наугад, с таким же успехом я мог бы пойти в одном из трех других направлений. Здесь столько ходов, сводчатых залов и каморок, сплошь покрытых кристаллами, что нет сомнения: я обязательно заблужусь. Однако этот необыкновенной красоты брильянтовый лабиринт стоит риска. Да, ради таких впечатлений стоило родиться на свет, стоит преодолевать трудности, отдать жизнь!

Зал, в который я сейчас попал, отличается от предыдущих. Создается впечатление, что находишься в беседке, увитой розовыми и кремовыми гроздьями винограда. Нет слов, чтобы описать красоту хрупких каменных цветков, арагонитовых роз.

В то время я был уверен, что это самая красивая пещера нашей страны, но как мало знал я, имея двадцать один год от роду, о созданных природой красотах Венгрии! А сегодня уже мои знания и опыт разрешают сказать другое: я ошибся тогда в своих суждениях. Пещера Шаторкепуста, образованная поднимающимися из глубоких недр земной коры горячими минерализованными растворами, является уникальной по своей красоте!

Я осветил лампой идущий из Розового зала каменных цветов глубокий, довольно широкий и, как я заметил, расширяющийся книзу колодец. В него, однако, без веревочной лестницы я уже спуститься не мог.

Наверное, долго бродил я в этой подземной сокровищнице чудес. Очень долго. Потому что, когда вылез через неказистый вход пещеры на поверхность, солнце стояло уже высоко, бросая на землю яркие, ослепительные лучи. Всевидящее солнце приятно согревало мое уставшее тело, и я был очень счастлив, ведь даже оно не знало тайны, которой поделилась со мной этой ночью молчаливая Штражахедь.

Ни с чем не сравнимы эти пушистые образования!

Создается впечатление, что находишься в беседке, увитой розовыми и кремовыми гроздьями винограда

Прибыв в Будапешт и горя нетерпением, я не смог дождаться вечера следующей среды и, отыскав Венковича в Институте геологии, рассказал ему свои впечатления о пещере Штражахедь. Иштван слушал мой восторженный рассказ несколько сдержанно. Я видел, что половине он не верит. Но даже и половины было достаточно для того, чтобы он пообещал: в воскресенье вместе поедем в Дорог поездом, а оттуда пешком пойдем к пещере.

В воскресенье ранним утром Пишта[14] вместе с Матильдой Никкл действительно был у Будайской железнодорожной станции. На станции Дорог наша маленькая экспедиция собралась в полном составе. Прежде всего мы отыскали братьев Вархиди, приславших нам письмо. Пишта хотел, чтобы они тоже пошли вместе с нами. В случае если пещера действительно представляет какой-то интерес, то им сразу на месте, как наиболее правомочным, он расскажет, как ее охранять. Семью Вархиди мы нашли легко. Их небольшая бакалейная лавка стояла на берегу речушки. К счастью, братья были дома: жизнерадостные Карчи и Руди, ставшие потом моими товарищами, были, однако, заняты и не смогли идти с нами. Но они рассказали, что на днях были в пещере и спустились при помощи троса в тот колодец, перед которым я остановился. Они считали, что нижние участки пещеры гораздо красивее разведанных мною верхних.

— Надо спуститься на десять-одиннадцать метров, — сказали они, — может быть, попозже и мы пойдем вслед за вами.

Погода не была такой чудесной, как пять дней тому назад: грязные серые тучи заволокли небо, и тихо по-осеннему накрапывал дождь. В двух километрах от Дорога мы миновали ферму Шаторкепуста (по этому месту мы и назвали впоследствии пещеру) и отсюда уже напрямик направились к виднеющемуся сквозь туман восточному склону горы Штражахедь. Поля, по которым мы проходили, были обезображены дотами, разбитыми огневыми точками и траншеями — печальными свидетелями недавно прошедшего мирового пожара.

В пещере я с волнением следил за выражением лица Венковича и его знакомой. Я был необычайно рад, видя их восхищение и удивление. Все-таки это большое дело, когда простой студент показывает известному спелеологу, и даже больше — заместителю директора Государственного института геологии, — такую пещеру и тот не находит слов для выражения своего восторга.

— Теперь, ты веришь, Пишта, что перед нами одна из красивейших пещер, образованная горячими источниками?

Да, Венкович верил, и, когда, пройдя первые шарообразные пустоты, мы попали в мир чудесных кристаллов, блестящих, как брильянты, его с трудом можно было уговорить идти дальше. Наметанным глазом специалиста он сразу определил, что мы имеем дело с гипсовыми образованиями особой кристаллографической структуры и арагонитовыми иглами. С первого взгляда он узнал в белых, похожих на вату образованиях, покрывающих стены, разновидность кальцита, называемую люблинитом. Я с благоговением слушал его, впитывая новые познания.

— Воды гейзера, образовавшие эту пещеру, очевидно, были сернокислые. Серная кислота, содержавшаяся в горячей воде, вступила в реакцию с известняком, образуя на стенах пустот гипс[15]. И сначала, наверное, безводный гипс — ангидрит. Присмотрись к штопорообразным белым кристаллам. Сначала это бы ли, вероятно, кристаллы ангидрита, и только позже ангидрит, вступая в реакцию с водой, превратился в кристалл гипса. Последнее преобразование внутренней структуры происходило с увеличением объема; кристалл, набухая, скривился.

Я слушал и, действительно, все больше и полнее представлял себе историю образования пещеры. Когда я первый раз был здесь, то даже не заметил прозрачных, как капля воды, ромбических кристаллов кальцита, перемежающихся с гипсом. По мнению Пишты, возможно, что и твердая порода стала столь мягкой под действием горячей воды, содержавшей серную кислоту. Можно предположить, что она проникла в структуру известняка и там выделялся ангидрит.

Мы имеем дело с гипсовыми образованиями особой кристаллографической структуры и арагонитовыми иглами

Это образование может быть только кристаллом ангидрита

Позже, при образовании из него гипса, увеличение объема разрушало структуру породы, и поэтому так мягок здесь обычно плотный известняк.

— Но все это только предположения, а их необходимо еще доказать. Возьмем потом образцы породы со стен и в институте проведем их анализ. Если мои пред положения правильны, то в образцах еще и сейчас мы должны найти гипс.

Так обменивались мы мнениями, впрочем, ни на минуту не переставая восхищаться и удивляться, ибо этим сказочным подземным белоснежным миром нельзя было налюбоваться досыта. В Розовом зале виноградных беседок Пишта, задумавшись, почесал затылок.

— Да, ты прав. Нужно было захватить с собой веревочную лестницу!

— Если братья Вархиди опустились при помощи веревки, то надо и нам попытаться, — начинаю беспокоиться я, боясь, что опять не пойдем дальше. Но Венкович разумен и осторожен. Он не разрешает спускаться по одной веревке в темный колодец неизвестной глубины. Мы с ним чуть не поссорились из-за этого. Я готов был заплакать от чувства своего бессилия. Пишту тоже разъедает любопытство. В конце концов приходим к соглашению: Матильду обвяжем вокруг поясницы веревкой и вдвоем опустим ее вниз. Из нас троих она самая легкая, и двое сильных мужчин смогут ее вытащить обратно. Матильда с удовольствием соглашается с таким решением вопроса. Мне нравится смелая молодая женщина.

— О, если бы моя мама все видела! Наверное, закричала бы от испуга и поскорее утащила бы меня отсюда, — говорит она.

Матильду без особого труда опускаем вниз. Отсчитываем метры по веревке, уходящей в колодец. На одиннадцатом девушка достигает дна и кричит нам голосом, дрожащим от волнения, что попала в самый рай. Мы с Пиштой около получаса сидим на краю колодца, покусывая от нетерпения губы. Матильда ушла на разведку сказочного Зала каменных цветов.

Все же те удивительные красоты, которые она там видела, нам посмотреть на этот раз не удалось. А чего только стоило поднять Матильду наверх!

Я разговаривал по телефону с Венковичем. Он сообщил радостную весть.

— Мне удалось договориться с директором Института геологии товарищем Салаи, чтобы меня командировали для научного исследования и составления плана пещеры. Тебя могу взять с собой в качестве рабочего, это будет достаточно для того, чтобы покрыть твои расходы по переезду и прочим мелочам. Работа рассчитана на четыре воскресенья. Значит, в следующее воскресенье приступаем! Конечно, мы захватим с собой веревочную лестницу и разные приборы для проведения измерений. Стеклянные баночки и коробки с ватой для образцов пород я уже приготовил. В институте все очень заинтересовались нашей пещерой, потому что мы встретились с действительно незаурядным явлением природы. Открывателем пещеры будет считаться тот. кто проведет ее научное исследование. Но мы сделаем так. чтобы и ты принял участие в публикации материалов. Таким образом, всем будет ясно, что не я один имею отношение к пещере горы Штражахедь.

Я был страшно рад, ведь все идет как по маслу! Да, еще вдобавок ко всему иметь возможность написать реферат об образовании пещеры. Как счастлива будет моя мать, когда увидит в печати научную работу сына! Не зря шагал я голодным от Будапешта до Дорога. А Пишта Венкович — настоящий друг!

Самая красивая часть пещеры действительно нижняя — Зал каменных цветов. После спуска через одиннадцатиметровый главный камин мы измерили этот наибольший зал пещеры. Длина его тридцать четыре метра, ширина — двадцать семь, а высота меняется от двух до шести метров.

Пришли к выводу, что здесь была горизонтальная расселина, полость которой под влиянием выщелачивающего действия термальной воды расширилась и изменила свой вид.

Покоряя великолепием и разнообразием форм, в этом зале царствует гипс: вытянулись от пола до потолка имеющие несколько метров в поперечнике, сверкающие белизной натечные гипсовые колонны и гипсовые деревья; стоят друг подле друга у главного камина три восьмиметровых арагонитовых столба; серебрятся покрытые двадцатисантиметровым слоем кристаллов арагонита и гипса стены, пол и потолок. Тут виднеются заросли извивающихся штопором гипсовых прутиков, там — сверкающие, подобно брильянтам, и напоминающие ежей скопления кристаллов арагонита. Измеряем самую длинную кристаллическую иглу: семьдесят сантиметров. Настоящая рапира. Все блестит, и при каждом движении карбидной лампы играют всеми цветами радуги мириады кристаллов. В одном месте на свешивающемся с потолка гипсовом занавесе можно, как на золотых звоночках, выстукивать целые мелодии. Сказочная картина!

Только спустя несколько часов приступаем к работе по составлению плана. В этом нам помогают пришедшие братья Вархиди. А помощь очень нужна, ведь необходимо провести измерения даже самых мелких деталей: направления скатов, углов возвышения пола и все время меняющихся сечений. Блокноты заполняются тысячами цифровых данных, и в лихорадочной работе мы не замечаем, что наше время истекло и нужно бежать к поезду.

Расстаемся с братьями Вархиди с тем, что они общими силами дорогских любителей природы приделают к входу пещеры крепкую железную дверь, ограждающую сокровище от посторонних лиц.

— На следующей неделе привезем к пещере крепкую, в два сантиметра толщины, стальную дверь от дота и хорошо зацементируем ее, — сложив руки рупором, кричит нам вдогонку Руди, когда из окон уходящего поезда мы машем им на прощание платками.

К 6 октября план был готов. Вернее, были проведены необходимые для его составления топографические работы. Вычерчивание самого плана и перенесение на нее цифровых данных можно уже делать сидя за письменным столом.

Братья Вархиди собрали из молодежи Дорога целую гвардию, которая с воодушевлением охраняла пещеру. Забетонировали закрывающую ее стальную дверь. Это было нелегкое дело! Дверь, которая весила два центнера, необходимо было установить в том месте пещеры, где один-единственный камин соединяет все ходы верхнего лабиринта. Но они сделали здесь настолько массивные ворота, что мы были совершенно спокойны: их не разломают.

Установка двери была работой, которую невозможно оценить никакими денежными вознаграждениями. Только подлинная любовь к природе своего края придавала молодым энтузиастам силы и выдержку для такого труда!

Слава о сказочной гипсовой пещере распространилась с быстротой молнии. Почти все наши специалисты побывали здесь, чтобы своими глазами посмотреть эти уникальные пустоты. Однако ни они, ни многочисленные местные жители не могли удержаться, чтобы не взять с собой что-нибудь на память. Каждый раз мы замечали или нам с прискорбием сообщали братья Вархиди о новых опустошениях и пропажах.

Стальная дверь была сделана очень вовремя!

К концу ноября мы закончили вычерчивание плана. Это оказалось делом не особенно простым. Трудность задачи заключалась в изображении расположенных по всем трем измерениям разветвленных лабиринтов.

И что вы думаете — и ее взломали! Взорвали ручными гранатами.

Из-за неимоверной путаницы линий схема пещеры в Шаторкепуста стала походить на выкройку.

1 — Проекции каминов; 2 — Открытые участки пещеры; 3 — Гипсовые или арагонитовые столбы; 4 — Разность уровней между двумя поверхностями (рис. автора)

Гипсовая модель пещеры кристаллов в Шаторкепуста (рис. автора)

Камины и ходы мы могли изобразить в проекции только так, что линии, обозначающие их различные уровни, пересекались, а местами ложились одна на другую. Получалась неимоверная путаница, словно выкройка, какую вычерчивает портной. Не прояснилась картина даже тогда, когда линии, обозначающие разные уровни, мы нанесли неодинаковыми цветами. По этому плану мы порой и сами не очень-то уверенно ориентировались. Поэтому я решил во время зимних каникул дома в Дебрецене сделать гипсовую модель всей системы пустот — конечно, с пропорциональным уменьшением. С Венковичем мы договорились о том, что морфологию и историю образования пещеры Суду описывать я, а он займется самыми интересными пустотами пещеры с точки зрения минералогии.

К моему реферату желательно было показать объемные формы пещеры, а что лучше всего это сделать при помощи гипсовой модели и фотоснимков, я узнал от Вертеша.

В рождественские каникулы квартира моих родителей в Дебрецене была полна гипсовой пыли, как в свое время комнаты Лаци Вертеша. Но я относился к себе менее критически, чем тогда к нему. Три недели подряд с утра до вечера работал я над изготовлением модели. Сначала сделал основной остов из дерева, потом из проволоки и бумаги столярным клеем прикреплял к нему соответствующих размеров и форм отдельные детали. Гипсом покрывал модель только сверху, чтобы сделать ровной ее поверхность.

Какими полезными оказались сейчас данные многочисленных измерений ее различных участков! Модель была готова. Странное ветвистое гипсовое чудо высотой в сто девяносто сантиметров заполнило всю мою маленькую комнатку. Уменьшенные в двенадцать раз стояли передо мной знакомые шарообразные пустоты, широкие камины, Зал каменных цветов.

В двухстах шестидесяти километрах от горы Штражахедь — точная копия пещеры Шаторкепуста; пока это мой первый значительный труд.

НАВОДНЕНИЕ В БАРАДЛЕ

Это случилось 15 марта 1947 года. До сих пор считаю его самым ужасным днем в моей жизни.

С Изабеллой и антропологом Яношем Немешкери, очень интересующимся костями первобытного человека, мы отправились из Иошвафе в пещеру Аггтелек[16]. Параллельно с прогулкой по пещере мы намеревались также провести некоторые ее исследования. Было разрешено спуститься с нами в подземелье девятилетнему Ечи и тринадцатилетней Клари. Впрочем, они чувствовали себя в пещере как дома, да и не мудрено ведь их отец, Лайош Ревес, был ее директором.

Итак, впятером мы отправились в семикилометровую подземную экспедицию При нормальных условиях такое путешествие под громадными скалистыми сводами пещеры Барадла обычно длилось пять часов.

Мы двинулись в 9 часов утра. Землю еще покрывал толстый, сантиметров в пятнадцать слой снега. Перед выходом Немешкери тщательно измерил температуру воздуха. Я думаю, просто по привычке.

— Минус четыре градуса, — заявил он и стал упаковывать свой маленький термометр в вещевой мешок. Я еще сказал ему тогда, чтобы он не измерял температуру на солнце, так как результат будет неправильный.

— Не пригревает еще солнце утром, да в марте оно вообще мало влияет на ртутный столбик, — последовал его оптимистический ответ. В руках у нас три лампы: две карбидные и большая газонакальная, на бензине. С грохотом закрываются за нами толстые бревенчатые двери пещеры.

Идем по громадной темной пещере не спеша, разговариваем. Мы в мире тьмы и безмолвия. Нескончаемые коридоры, наступающие на нас спереди, сзади, и вызывающие гнетущее чувство мрачные и таинственные залы. Эти подземные пустоты с «фонтонами»-сталактитами поражают своими гигантскими размерами. Они словно плачут, и капли воды падают с потолка, как маленькие алмазы, сверкнут в пространстве и рассыпаются. Как образовалась Аггтелекская пещера, мне непонятно, но не думаю, что она результат действия термальных вод. Ведь нигде не видно ни шарообразных ниш, ни гипсовых кристаллов, ни арагонитовых роз. Разве могли создать ее те попавшие сюда несколько капель воды, которые на моих глазах лепят сталактиты. Нет, невозможно. Видимо, давно, еще в ледниковом периоде, бурные потоки несли свои воды к неведомым целям сквозь эти просторные тоннели. Только они могли быть ваятелями такой сводчатой долины, о чем свидетельствует и изобилие гальки в русле бывшей реки. Ну и жизнь была здесь, наверное, в то время! Не очень-то приятная! А если бы нам пришлось изучать пещеры во время таяния ледников, когда несутся с гор в каменные пустоты потоки растаявшего снега!

Мы дошли до бокового тоннеля пещеры, ведущего к выходу от Красного озера, и решили сделать привал.

Эти подземные пустоты с «фонтонами» — сталактитами поражают своими гигантскими размерами

У входа в тоннель стояла покрытая плесенью одинокая скамейка, пригодная как раз для того, чтобы разложить на ней еду. Кушали с большим аппетитом, ведь прошло больше двух часов, как мы простились с внешним миром. Кончив трапезу, мы двинулись дальше. Клари Ревес уже немножечко надоела экскурсия. Лучше было бы ей остаться дома, тринадцатилетнюю девочку не волнуют вопросы, о которых мы ведем с Немешкери «ученый» спор. Но Изабелла, ставшая в последнее время верной спутницей моих поисков, с интересом следит за рассуждениями Яноша. Конечно, попутно мы не забываем любоваться прекрасными сталактитами. Фантастические формы и придуманные игрой воображения их меткие наименования: «Гати[17] Шандора Рожи», «Хижина негра», «Шлем Минервы», «Булава», «Сто сборок на юбке» и так далее одно за другим.

Около «Упавшего столба прошлого» мы остановились немного отдохнуть. Ствол сталактита лежал погребенным в гальке. Древние потоки выломали его где-то и принесли сюда. Стоим, смотрим на дело рук разбушевавшейся когда-то стихии. Вдруг пещера заговорила. Да, именно заговорила!

Первый ее звук — словно вздох. По мнению Ечи, это гудит ветер или гуляет сквозняк. Странно, до сих пор мы ничего не замечали.

Гул не утихает. Он усиливается, становится все слышней, уже можно различить, что он приближается со стороны Аггте-лека. куда мы идем. Воздух как будто дрожит. Густой рой летучих мышей с писком пролетает над нами. Пламя карбидных ламп начинает беспокойно плясать. Похолодало. Нас начинает знобить. Гул переходит в завывание. Все звуки представлены в нем: от высокого «ля» до низкого «до». Словно мы слышим шум приближающегося поезда. Даже дух захватывает. Беспомощно останавливаемся, устремив взгляды в темноту, но ничего не видно. Может быть, где-то обрушивается пещера?

Земля дрожит. Даже не дрожит, а трясется, как и мы сами. Звуковой ураган неистовствует все сильнее, все безумнее. Он словно раскаты грома, и нам кажется, что видим вспышки молнии. Стены скал как бы подхватывают и вторят гневу титана. Ечи заплакал и порывается бежать. Клари стоит, широко раскрыв глаза, не в состоянии произнести ни звука.

Пенистый вал — это олицетворение смерти — уже метрах в двадцати от нас

Во мне в эту минуту все замерло. Хватаю за руку Изабеллу, и что есть сил все бежим обратно в направлении к Йошва-фе. Вздымается метровой высоты пенящийся вал и, грохоча, с диким ревом устремляется вслед за нами. Мы бежим как безумные. Дети громко плачут, они не могут выдержать темп бега. Да и мы выбились из сил. Мощный поток воды двигается быстро. Пенистый вал — это олицетворение смерти — уже метрах в двадцати от нас покрывает все выступы, скамейки и мостки пещеры. Нет другого спасения, как на что-то взобраться. Но на что? Только трехметровый остроконечный известковый монолит возвышается посредине русла. Размышлять некогда. Бросаемся к нему.

Завывая, пенится грязный поток. Вот он уже в десяти метрах. Ечи падает. Разбиваю о сталагмит фонарь. Хватаю мальчика и подбрасываю его на монолит. Ему удается удержаться. Янош помогает Клари, Изабелла справляется сама. Наверху нет больше места, там и троим тесно. Напрасно стараюсь подняться выше, ноги соскальзывают. Немешкери пытается взобраться на еще более неудачном месте. Спасения нет! С ревом вздымающаяся волна обрушивается на нас.

Пальцы судорожно цепляются за скалу. В следующую минуту вода попадает в рот, еще мгновение и захлестывает с головой… Меня беспощадно всасывает леденящий ад…

Спасения нет! С ревом вздымающаяся волна обрушивается на нас

Лайош Ревес, директор пещеры, — человек сильный и закаленный с мужественным лицом и суровым выражением глаз.

Поцеловав на прощание своих милых ребят и закрыв за ушедшей группой ворота пещеры, он вспомнил, что еще не завтракал, и поспешил домой. Жена встретила его без улыбки.

— Как ты можешь быть таким легкомысленным, Лайош! Разве можно было отпускать Ечи! Ведь ты хорошо знаешь, что вечером у него была температура.

— По-твоему, лучше, если бы он весь день возился в снегу? — возразил муж.

Но в этом он был неправ, хотя бы потому, что весь снег к обеду растаял.

Около десяти часов с юго-запада пришли необычные для марта свинцовые дождевые тучи. Начался весенний проливной дождь. Сквозь его густую завесу не было видно дальше пятидесяти-шестидесяти метров. Снег сначала осел, а потом превратился в грязное месиво. Скоро повсюду зажурчали ручьи. Ливень длился полтора часа, но так. словно это было в тропиках. Снег как рукой сняло. А к 12 часам уже и солнце выглянуло из-за туч. Зима кончилась, пришла весна.

Когда Ревес вышел во двор полюбоваться пришедшей весной, ручейки журчали лишь на дне глубоких овражков, вырытых буквально за какие-то минуты потоками бегущей воды. Сразу стало настолько тепло, что он даже шапку не надел. Неожиданный ранний дождь и быстрое таяние снега принесли немало бед. На шоссе местами не было видно асфальта от толстого слоя ила, нанесенного со склонов гор. Ревес решил посмотреть, набухли ли почки на кустах. Притянув к себе ветку сирени, он смахнул рукой с ее коричневой коры блестящие капли воды, и в эту минуту он вдруг услышал странный гул.

Было похоже, что в долине начался обвал. Ревес отпустил ветку и прислушался. Звук шел будто бы из-под земли, гудела вся долина Морской Глазок (Тенгерсемвельдь). Ревес понял, что гул, который буквально за несколько секунд перерос в громовой рев, идет от источника. Он стоял перед гостиницей, откуда хорошо виднелось озеро. Онемев от ужаса, наблюдал он за тем, как на его глазах зеленая вода озера за полминуты превратилась в коричневую. Ре весу не была присуща медлительность соображения. Хотя он никогда не видел такого, но все же моментально понял, что это означает.

Источник Иошва берет начало в пещере. Раз он сейчас в течение минуты из ручейка превратился в бурную реку, то значит, в пещере тоже беда. Страшная беда: внезапное наводнение в недрах земли. Подземные воды могут иногда полностью заполнить пустоты гор. Вдруг мелькнула мысль: в Югославии во время наводнений в пещере Шкоцияни уровень воды поднимается на восемьдесят метров. Это воды Реки. А дети его в пещере… Они пошли с Якучем посмотреть большой канал для отвода воды.

Каким спокойным и хладнокровным ни был Ревес, сейчас он обезумев побежал домой. Схватил лампу и, ни словом не ответив на испуганный взгляд жены, помчался к пещере. Жена еще не знает о случившемся, но материнское сердце предчувствует несчастье. Полная отчаяния, она закричала вслед мужу:

— Лайош, куда бежишь? О боже, что произошло!?

Ей никто не ответил, собственно, некому было отвечать. Ревес уже исчез в пещере.

Что может думать в таких случаях мать? Вот и она слышит, вот и она видит подножие горы, с ревом извергающее из себя пенящуюся реку.

Ревес стремглав побежал вниз. Ему не хватало воздуха, он почти задыхался. Воды нигде не видно, он спускался все ниже и ниже. Только в Зале великанов он услышал гул.

По ступенькам вбежал в коридор, по которому должны были идти его дети. Оттуда доносился мощный рев от большого понора. И здесь Ревес остановился. Огромный коридор был до половины заполнен шумящей, бешено крутящейся водой. А все новые и новые массы этого коричневого потока мчатся вниз, где огромная шестиметровая воронка проглатывает их в свой гигантский желудок. Ре вес в ужасе. Здесь уж ничем нельзя помочь. Когда бушует стихия, спасайся, человек! Ты — ничтожная букашка! Спасайся, как можешь! Беги по крайней мере отсюда сам! Если хватит сил, если хватит времени…

Руками все еще судорожно держусь за скалу. Вода не отнесла меня, а только накрыла. Изабелла, нагнувшись, хватает меня за волосы. Лишь с ее помощью я наконец взбираюсь на монолит. Янош Немешкери тоже наверху. Наш маленький островок лишь на метр поднимается из-под воды. Его поверхности хватает для троих, причем, если они не будут шевелиться. Я стою по колено в воде на боковом выступе. Немешкери с трудом удерживается, вцепившись в ребят. У нас осталось две лампы, обе карбидные. Уровень воды все повышается. В мерцающем тусклом свете, лишь едва рассеивающем густой мрак, жутко смотреть на клокочущий грязный поток, который увлекает за собой гнилые бревна и желтые клочья пены.

Кажется, не вода несется, а мы летим в маленькой лодке против течения!

Но «лодка» наша тонет! Вода поднимается все выше и выше. Теперь я уже стою в ней по бедра. Она с ожесточением бьет по ногам, еще немного — и я рухну вниз. В мокрой оледенелой одежде замерз настолько, что зуб на зуб не попадает. Но вот гул воды как будто немного утихает. Теперь уже слышу, как плачут дети. Время от времени слышатся удары по скале — это, очевидно, перекатываются по дну каменные глыбы. Да, неистовый шум воды постепенно стихает. Яростное клокотание сменяется спокойными всплесками. Теперь она словно мурлычет. Все разборчивее слышится еще одна мелодия: тихое потрескивание на дне — это движется галька, издавая скрипучие и глухие звуки, словно под водой работает камнедробилка. Вода строит, расширяет коридор. Тысячи зубил вгрызаются в стены. Сейчас я понимаю, как образовались эти огромные пустоты. Воды наводнений миллионами лет выдалбливали здесь, в недрах горы, свое русло.

Приблизительно полчаса я еще в состоянии сопротивляться ледяной реке. Постепенно теряю силы. Вода все прибывает: уже доходит до пояса. Скалу целиком захлестывает волной. Дети теперь не плачут. Не двигаясь, в каком-то оцепенении сморят они в лицо смерти — желтому потоку, клокочущему у их ног. Я больше не в состоянии держаться на выступе. Заявляю: с одной лампой спущусь в воду и попытаюсь вплавь выбраться из пещеры.

Я понимал, на что иду. С маленькой лампой в руках, еле излучающей мерцающий свет, проплыть три километра в двухтрехградусной воде этой бурной с водоворотами подземной реки — равносильно верной смерти. Но погибнуть там, пожалуй, лучше, чем обречь себя на медленную и мучительную смерть здесь, на скале. Немешкери изъявляет желание плыть вместе со мной, он тоже не может стоять без движения в промокшей одежде и дрожать от холода.

Янош плавает хорошо, да и я не раз переплывал Дунай. Почему бы не попытаться? Утопающий всегда хватается за соломинку. Изабелла должна остаться с детьми. Мы оставим им одну лампу. Она умеет плавать, но дети нет. Сердце разрывается глядя на них. Мы впадаем в отчаяние, нервничаем, и от этого нам кажется, что воды вокруг нас больше, чем на самом деле.

Мы с Яношем спускаемся одновременно. Единственная сухая коробка спичек находится у меня под шапкой. В ледяном потоке даже плыть не надо, только лежать на спине и держать лампу. Поток сам несет нас по темному коридору.

Интересно, чувствую себя лучше, чем ожидал. Оглядываюсь назад. Три человеческие фигурки быстро удаляются. Через десять секунд уже их не различаю, вижу только маленькую светящуюся точку, танцующую на воде, тонкий золотистый мостик. Как на озере Балатон во время заката солнца.

Обо что-то больно ударяюсь ногами. Переворачиваюсь — скала. Вода захлестывает с головой. Изо всех сил работаю ногами в ледяном месиве, чтобы всплыть на поверхность. Но пока это мне удалось, спички промокли, а лампа, конечно, погасла. В непроглядной темноте поток несет меня дальше, неизвестно куда, к чему. Немешкери где-то рядом, слышу его жалобные причитания:

— О господи милосердный!., до чего дожил… отец троих детей… как крыса… как утопающая жалкая крыса… помогите! Ой… крыса…

Пытаюсь перекричать его полусумасшедшие стоны.

— Янош, плыви вправо, мы должны выбраться из воды! Вон там можно! Там есть карниз!

Да, тогда еще был, когда я видел. Но как далеко были мы уже от него! Вода со скоростью примерно пятнадцать километров в час мчала свои беспомощные жертвы. Черные невидимые водовороты то захлестывают нас, прибивают к скалам, то выбрасывают снова на поверхность. Перед глазами танцуют желтые круги. Хочется откашляться, но не могу. Словно клещами сжимает горло. Стучит в висках, голова чуть не раскалывается, гудит, как перегретый паровой котел. Я захлебываюсь, становится ясно, что дальше уже ничего нет, что это конец…

И вдруг под ногами чувствую почву. Ноги вязнут в глинистом дне какого-то островка. Водой прибило ко мне Немешкери. Мы причалили. Снова заработал инстинкт самосохранения. Ногтями, зубами цепляемся за землю, всеми силами стараясь выбраться из воды.

Вот и стоим. Тянусь за спичками, но вся коробка разлезлась. Все кончено. Мы пропали в этом воющем черном аду.

Дрожим так, что только зубы стучат. Произносить членораздельные звуки не в состоянии. Резкие судороги ежеминутно сковывают все тело.

Понимая свое бессилие, Лайош Ревес вернулся на поверхность и побежал в село Аггтелек, находящееся в семи километрах. Он хотел пробраться, к нам с другого конца пещеры. Вода текла от Аггтелска к Иошвафе. А если попытаться на лодке? Течение понесет ее в нужном направлении. Долго пришлось ему искать, пока нашелся смельчак, согласившийся за хорошую плату и за литр рому предпринять опасную для жизни спасательную экспедицию. К этому времени вода немного спала.

Они отправились в путь на старой, но крепкой дубовой лодке, которая хранилась в пещере. В некоторых местах, например у Мореахедь и у Железных ворот, лодка застревала среди нагромождений каменных глыб. Тогда приходилось перетаскивать ее на себе. Ревес очень опасался водопада Турецкой бани и Трудной дороги. Здесь даже самая крепкая лодка могла не выдержать разломаться и затонуть. Поэтому Ревес вылез из лодки и побежал вперед по верхнему коридору Дороги Мюнниха, сквозь Гору Либанон к нижнему концу Трудной дороги.

Они договорились, что его товарищ пустит лодку порожняком через участок опасных порогов приблизительно к тому времени, когда Ревес успеет обойти эти места и подойти туда, где подземная река снова течет широко и спокойно.

Все вышло так, как они рассчитали. Идущую порожняком лодку Лайошу удалось поймать при помощи длинной палки с крючком у Трудной дороги. Скоро ушедший вслед за ним товарищ догнал его. и они снова могли продолжать свой опасный путь по воде.

Грести не было надобности, и так слишком быстро неслись они среди остроконечных сталагмитов. А управлять лодкой необходимо было только при приближении торчащих из-под воды огромных скал, чтобы не разбиться о них. Эту работу всю дорогу проделывал Ревес, пока его товарищ вычерпывал засаленной шляпой воду из лодки, которую все-таки пробило.

Грести не было надобности, и так слишком быстро неслись они среди остроконечных сталагмитов

Наконец они достигли на своем необузданном «коне» монолита, где в полной темноте, тесно прижавшись друг к другу, стояли связанные шарфом дети: тринадцатилетняя Клари и девятилетний Ечи. Ревес направил лодку к маленькому скалистому острову и одним движением втащил в нее своих полуживых ребят. Изабеллы и карбидной лампы там не было.

Несколькими часами раньше она спустилась в воду, заметив. что наша лампа погасла и нас увлек в темноту подземный поток.

Да, Изабелла, увидев, что с нами случилась беда, без единой спички отправилась вслед.

С тех пор прошло тридцать часов. Мы все уже немного отдохнули, но так ноют ушибы, нанесенные острыми подводными скалами.

Сейчас мы сидим на кровати в моей теплой уютной комнате. Изабелла всех заразила своим молодым задором, когда, сверкнув глазами и встряхнув копной густых волос, смеясь, сказала:

— Почему я должна была бояться? Если бы вы погибли, нам бы тоже не спастись Откуда я могла знать, до каких пор будет длиться наводнение? Ведь нужно было выбраться на поверхность и сообщить о бедствии! Что Ревес сам заметит и отправится на помощь, этого я не могла даже предполагать. Я думала, если догоню вас и от моей лампы зажжем и вашу, то с двумя лампами безопаснее плыть дальше. Если одна потухнет, будет гореть другая. Разве я не была права?

Да, она была права. Изабелла поступила правильно. Только она забыла подумать о том, что случится, если ее лампа потухнет раньше, чем она нас догонит? Или она и это учла и все же пошла за нами. Освещая себе путь, мы, наконец, добрались до знакомой скамейки, от которой шел тоннель к выходу близ Красного озера (Вереште). Отсюда нам уже не составляло трудности выбраться по ступенькам на поверхность.

Я никогда не забуду, как испугался старик крестьянин, встретившийся нам вечером на берегу Красного озера Увидев окровавленных, грязных, в мокрой разорванной одежде людей, он так гаркнул на своих кляч, что те сразу пустились галопом.

Подобное зрелище, наверное, даже видавшим виды и имевшим крепкие нервы жителям Аггтелека было непривычным.

Я РАБОТАЮ НАД РЕФЕРАТОМ ПО СПЕЛЕОЛОГИИ

Со времени моих первых экспедиций и знакомства с миром пещер прошло много лет. И вот теперь, уже более зрело, но с такой же любовью, подходя к милым моему сердцу подземным пустотам, я решил рассказать о своих наблюдениях широкому кругу читателей.

Мне казалось, что в спелеологии нет вопроса более важного, чем классификация пещер. Да и их образование тоже проблема не менее значительная. Но по этим вопросам литературы на венгерском языке я еще не встречал. Так я приступил к работе и долгие месяцы мучился над своим любимым детищем. Однако закончить этот большой реферат мне так и не удалось, потому что меня постоянно отвлекали. С разрешения читателя я привожу здесь небольшие отрывки из этого незаконченного труда — реферата «Об образовании пещер».

Пещерами называются все образованные естественным путем каменные пустоты, размеры которых достаточны для того, чтобы в них мог продвигаться человек.

Понятие «пещера» объединяет самые различные пустоты, то есть мы должны рассматривать как пещеру и скальную нишу длиной в пять-шесть метров, и Мамонтовую пещеру, тоннели которой, говорят, составляют двухсоткилометровую подземную сеть. Однако никак нельзя назвать пещерой пустоты, созданные руками человека, даже если по своим формам и расположению они совершенно пещерообразны. Я имею в виду огромные подземные залы соляных копей (Фертеракош) и известняковых карьеров или весьма распространенные по всему земному шару подземные жилища, вырытые в земле или в лёссе. Эти лёссовые пещерные жилища, особенно распространенные в Китае, так же далеки от естественных пещер, как, например, далеки от них наши токайские винные погреба. Хотя несомненно последние могут привести не случайно попавшего в них спелеолога в столь же приятное расположение духа, как и настоящая сталактитовая пещера.

В мире очень много различных пещер Поэтому появилась необходимость их каким-то образом классифицировать. Некоторые ученые при классификации брали за основу только размеры пустот и поэтому говорили о норах барсука, чертовых дырах, пещерах, каналах и о тоннелях.

Другие принимали во внимание только породы, в которых они образовались: появились названия базальтовых, гранитных, доломитовых, гипсовых и карстовых (известняковых) пещер[18]. Третьи руководствовались формами пещер и создали понятия: каменная ниша, естественная шахта, пещера-понор и пещера с источником.

Каждая из этих классификаций по-своему правильна, но, исходя из них, мы, в сущности, получаем о пещерах лишь одностороннее представление.

Более разумно систематизировать пещеры на основе способа их образования. Мысли о такой систематизации появились не у меня. Теперь почти каждый спелеолог придерживается этой точки зрения.

Самые большие и известные пещеры земного шара относятся к числу так называемых карстовых явлений известняковых гор и образовались в основном из-за выщелачивания породы водами подземных ручьев и рек. Но имеется очень много пещер, возникших иначе. Например, нередки пещеры, образование которых проходило параллельно с образованием пород, в которых они находятся.

Пустоты в породе, если они достаточно велики для того, чтобы подойти под понятие пещеры, мы называем первичными пустотами или первичными пещерами. К ним относятся так называемые кристаллические камеры (вулканические пузыри), пещеры в лавовой коре, некоторые из пещер в известковых туфах и пустоты в коралловых рифах. Ознакомимся подробнее с ними.

Ученые заметили, что лавовые потоки, извергаемые некоторыми вулканами, содержат в себе исключительно большое количество газов. Эти газы до тех пор, пока лава не вытекла на поверхность и не начала остывать, удерживаются ею. Газы, содержащиеся в магме и находящиеся в глубоких недрах земли под огромным давлением, как только магма вырывается на поверхность, стараются освободиться из ее пут. Этим объясняется, почему в кратерах некоторых действующих вулканов огненно-жидкая лава в буквальном смысле слова «кипит». Иногда «кипение» бывает настолько сильным, что газы, удаляющиеся из клокочущего потока лавы, захватывают с собой и жидкую лавовую массу, которая, охлаждаясь в воздухе, образует капли, иглы или тончайшие, зачастую сплетенные нити, похожие на капли дождя или волосинки.

Иногда занесенные ветрами довольно далеко, они выпадают на землю в твердом состоянии. На Гавайских островах знаменитое Гилемаумау — озеро кипящей лавы в кратере вулкана Килауэа — до сих пор разбрасывает такие капли. Местные жители называют их слезами богини Пэле.

Часты случаи, когда лава, извергающаяся на поверхность, представляет собой не жидкую, легко растекающуюся массу, а вязкую тестообразную. Из этой лавы газы не в состоянии так легко удалиться, как из лавы Гилемаумау. Лава вспучивается, и газы остаются «запертыми» внутри затвердевшей породы.

Если в породе много мелких газовых пузырей, то она по своей структуре напоминает губку и может стать настолько легкой, что не тонет в воде. Такую пузыристую затвердевшую лаву называют пемзой, и ее успешно применяют в хозяйстве для чистки различных изделий. Иногда мелкие пузырьки газа, скапливаясь в одном месте, оставляют в застывшей лаве шарообразные пустоты, величиной с комнату. На стенках этих пустот — кристаллических камер — из затвердевшей лавы образуются кристаллические иглы, бывающие иногда больших размеров и исключительной красоты. Собиратели минералов, которым удается найти подобный образец, совершенно вправе гордятся им.

Эти «дворцы» не имеют никакого сообщения с поверхностью. Известны из них очень немногие, да и те открыты случайно, главным образом во время работ в каменоломнях. Сколько еще по всему свету таких замечательных «спящих красавиц» ждет, когда придет принц-человек и увидит их в царстве тьмы!

В вязких потоках лавы образуются и так называемые лавовые каналы. Извергающаяся из кратера лава, стекая по склонам вулкана, образует настоящую реку — лавовый поток, текущий очень медленно. Иногда для его продвижения на один километр требуется несколько дней. Обычно он не продвигается дальше нескольких километров, создавая длинную реку с выпуклой поверхностью, похожей на спекшийся шлак, которая затвердевает настолько быстро, что человек может спокойно по ней расхаживать, в то время как под ним движется поток магмы. Многие трещины в коре светятся красным светом: это виднеется еще не остывшая огненно-жидкая масса.

Вокруг лавового потока создается кора — своеобразная броня, которая со временем постепенно утолщается. В период покоя она затвердевает, и новые извержения не в состоянии привести ее в движение. Но часто она прорывается, и находящаяся внутри нее все еще жидкая и горячая масса вытекает. Таким образом может образоваться сводчатый коридор, называемый пещерой лавовой коры (лавовый канал).

Если такой канал пройти до конца — конечно, только после полного его охлаждения, — он производит весьма интересное впечатление. Его черные стены местами покрыты образованиями лавы, напоминающими известковые сталактиты. Теряющийся в темноте овальный полый каменный коридор — не слишком веселое зрелище, особенно когда вспомнишь о том, что в нем можно встретиться с потоком огненно-жидкой лавы, текущей из мрачного неведомого. Некоторые лавовые каналы довольно длинны и достигают нескольких сотен метров. Но образованные так пещеры, к сожалению, очень недолговечны. Иногда их разрушает новый, еще не остывший поток магмы, которая, заполнив пустоты, застывает в них. Бывает также, что потолок таких пустот со временем проваливается, и только корытообразное углубление свидетельствует о когда-то существовавшей пещере.

Об образовании далеко не всех пещер мы можем рассказать с такой уверенностью, как о возникновении пустот лавовых потоков. О первичных известково-туфовых пещерах даже в настоящее время в научном мире существуют самые различные мнения. Это. вероятно, объясняется тем. что таких пещер в мире очень немного, а без возможности достаточного количества сопоставлений их трудно изучать. Но мы в Венгрии находимся в весьма благоприятных условиях, потому что у нас имеется одна из самых больших первичных известково-туфовых пещер мира.

Где? В самом известном месте Бюккских гор — в Лиллафюреде. Посетители знают се как пещеру Анны или Известково-туфовую пещеру четырех источников. Выходя из нее, они зачастую и понятия не имеют о том, что смогли любоваться редчайшим и удивительнейшим творением природы.

Пещера, образовавшаяся при застывании лавы, и следы после ее разрушения — лавовая ложбина (по Шафферу)

Я разговаривал со многими опытными туристами о сталактитовой пещере Иштвана и о пещере Анны, подготовленных для посещения иностранцев. Они обязательно восхищались первой из них, рассказывая о прекрасных сталактитах и огромных залах, но о пещере Анны лишь вскользь замечали: «Ничего особенного». Однако я. не умаляя достоинств пещеры Иштвана, хочу шкалу их оценки повернуть на сто восемьдесят градусов. Осмеливаюсь это сделать потому, что пещер, подобных сталактитовой пещера Иштвана, известно в Европе не меньше двух дюжин, а о пещере, подобной Анне, я еще нигде не читал и не слышал.

Эта пещера не имеет огромных залов, и даже ее сталактитовые образования весьма скромны. Почти все ходы в ней — искусственно выкопанные коридоры, которые связывают отдельные пустоты, не имевшие между собой сообщения. И все же пещера Анны — самый сказочный подземный музей.

Жаль, что экскурсоводы нс обращают внимание посетителей как раз на самое интересное в ней[19]. Постараемся восполнить этот пробел.

Курортное местечко Лиллафюред расположено на огромном известково-туфовом плато, образовавшемся на стыке двух долин гор Бюкка: долины реки Гарадны и долины реки Синвы. Составляющие его рыхлые известково-туфовые отложения образовывались в течение сотен тысячелетий водопадами Синвы.

Воды Синвы представляют так называемую карстовую воду, исключительно богатую растворенной в ней известью. Такая вода имеет одну особенность: в тех местах, где она почему-то ускоряет свое течение и даже образует водопады, часть из растворимой в ней извести выпадает в осадок. Почему это так? Чтобы вода могла иметь некоторое количество извести в растворенном состоянии, необходимо определенное содержание в ней углекислоты.

В некоторых местах образование известково-туфовых холмов имеет более выраженный характер, чем в Лиллафюреде (колодец Клеопатры в Йеллоустонском парке США)

Оказывается, что поглощенный водой углекислый газ чувствует себя лучше в спокойной воде, так как в тех местах, где вода хоть немного разбрызгивается, например, у порогов или где течение ее вследствие более выпуклого и более покатого русла ускоряется, углекислый газ, хотя и частично, тут же улетучивается. Именно здесь часть растворенной извести и выпадает в виде осадка[20].

Выделение извести ускоряется и становится более обильным в том случае, если в воде живут зеленые растения, например мхи. Они. как известно, для своей жизнедеятельности поглощают из окружающей среды много углекислого газа, который при помощи солнечного света превращается частью в кислород, частью в углерод, необходимый для строения растительных клеток. То, что эти зеленые растения от выпадающего на них осадка извести заживо каменеют и гибнут, печально только для них самих.

У Лиллафюреда происходило именно это и происходит до сих пор. В долине Синвы ручей еще со времени ледникового периода у своего водопада строил и создал на миллиардах окаменевших зеленых водорослей, на мхах, елках и травах известково-туфовое плато сорокамстровой высоты — своеобразное хранилище многочисленных и разнообразных представителей растительного мира этой местности.

Ручей Синва продолжает свою работу и в наши дни. У его водопадов мы можем воочию наблюдать, как отчаянно борется за существование обреченная на смерть свежая трава, постепенно покрывающаяся все более толстой известковой коркой.

Подобные явления, то есть выпадение осадка в виде известкового туфа из карстовых источников, ручьев или водопадов, известны во многих местах, где протекают карстовые воды. Есть образования туфа гораздо значительнее, чем лиллафюредские, но нигде в них не встречаются такие исключительно интересные пустоты, как в пещере Анны. Образование их можно объяснить особыми условиями откладывания известкового туфа в данной местности.

В обычных условиях выпадающий осадок извести из карстовых вод ручьев строит плато маленьких или больших размеров, фронт и боковые стороны которых имеют красиво выгнутые ступенчатые скаты. Постоянно откладывающаяся известь равномерно наращивает каждую ступень такого известково-туфового холма.

Ручей Синва строил известково-туфовое плато, а Гарадна разрушала его основание.

1 — Лиллафюредское известково-туфовое плато; 2 — Гарадна, 3 — Синва (рис. автора)

Из извести, выделяемой при стоке Синвы, росла завеса — так возникала новая пустота.

I. а — Синва, б — Гарадна. II. а — известково туфовая плотина; III. а — известково туфовый нарост, б — известково туфовая плотина в — Гарадна IV. а — Гарадна (рис автора)

Но лиллафюредский известково-туфовый холм не мог развиваться нормально. Ему мешал протекающий у подножия ручей Гарадна, постоянно подмывающий основание холма.

С давних времен шла борьба между двумя ручьями. Ручей Синва строил туфовую плотину, а Гарадна разрушала ее основание. Эта борьба привела к тому, что ручей Синва, падая с нависающей стены, мог откладывать новые массы туфа только в верхнем участке. Так водопады образовали и построили выступающие навесы, с краев которых вода свободно падала в глубину. Падающая и разбрызгивающаяся вода еще более подмывала и без того нависающую стену плато.

Со временем образовавшиеся у подножия водопадов туфовые плотины отвели воды Гарадны от основания плато, но образованные глубокие раны Синва уже не была в состоянии залечить. С краев сводчатого потолка длинными «бородами» свисали корни водяных растений, а также растения, принесенные сюда водой и застрявшие у порога водопада. Стекающая вода постепенно покрывала их известковой оболочкой.

Это происходило до тех пор. пока постоянно нарастающий занавес достигал поднимающейся снизу бассейна туфовой плотины и образовывалась пустота. Рядом с закрывшимися пустотами водопад Синвы создавал новые.

У водопада Синвы и сегодня можно наблюдать процесс непрерывного образования навесов, который мы восстанавливаем только путем изучения пустот в известково-туфовых отложениях. А древние мхи, растения и корни, свисавшие в свое время с краев водопада, окаменев, соткали под сводами пещеры Анны тончайшие кружева, рассказывающие о прошлом земли.

Однако моя гипотеза образования пещер в известковых туфах принимается не всеми учеными. Например, один из наших лучших исследователей карста Хуберт Кесслер объясняет образование первичных пустот в Лиллафюредском плато по-иному. По его мнению, эти пустоты образовались следующим образом: «Вода, содержащая известь в растворенном состоянии, не выделяет ее в тех местах, где имеется возможность увеличения содержания углекислоты. Такими являются места, где гниют растения или деревья. Процесс распада и гниения происходит с выделением углекислого газа, поэтому гниющие на земле листья и ветки выделяют его в большом количестве. Углекислый газ тяжелее воздуха, следовательно, он стелется по земле; вода, попадающая в такие места поглощает его. препятствуя таким образом выделению извести. Поэтому в глухих болотах попадаются участки, где (например, благодаря упавшим друг на друга деревьям или торфу) не будет откладываться известковый туф или, наоборот, где живая растительность будет способствовать выделению извести. Сгнившие части позже исчезнут, вымытые почвенными водами, а на их месте останутся в толстом слое известкового туфа причудливой формы изолированные пустоты».

С мнением Кесслера я могу согласиться только частично. Безусловно, пустоты могут образоваться и вышеупомянутым способом; больше того, в лиллафюредском известковом туфе известно несколько таких маленьких «щелей», например, оставшиеся после распада деревьев прямые «Пушечные стволы». Однако так, как это делает цитируемый автор, нельзя всесторонне и удовлетворительно объяснить образование тех пустот, о которых идет речь.

Ведь тогда и в других местах, например в известковых туфах ледникового периода огромной долины Салайка, тоже должны были быть известково-туфовые пещеры. Этот туфовый холм образовался в те же годы, в тот же период, среди такого же девственного леса, из отложений карстовой воды ручья, подобного Синве, и все же он не имеет первичных пустот. Но тогда в конце концов чем можно объяснить в пещере Анны образование «Северного сияния» или «Кружевного занавеса», где тысячи покрытых известью пучков мха совершенно свободно свисают со свода, напоминая бороды?

Эти растения, еще будучи живыми, свисали с образовавшегося тогда свода и остались в том же положении до сегодняшнего дня, в каком жили и окаменели, быть может, сто тысяч лет тому назад. Следов гниения или вымывания сгнивших растений в этих пустотах нет.

Говоря о первичных пустотах, обычно упоминают и о коралловых пещерах. О них я скажу очень мало, ибо в мире пещер они играют совсем незначительную роль. Живущие на дне морей кораллы «строят» из своих известковых отложений «дворцы», вырастающие потом в целые коралловые рифы. В их лабиринтах часто образуются пустоты: интересные, но малоизвестные небольшие пещеры.

Все упомянутые виды первичных пустот, возникшие одновременно с образованием породы, в которой они находятся. — это лишь небольшие пещеры, недостаточно изученные. В противоположность им пещеры, состоящие из пустот, образовавшиеся после возникновения заключающей их породы, то есть из пустот вторичного происхождения, имеют гораздо большее распространение, и среди них находим много пещер довольно значительных размеров. К этой второй основной группе пещер, называемой системой карстовых пещер, относятся вторичные пустоты, вымытые подземными реками в глубине карстовых гор и представляющие собой огромные многокилометровые подземные русла рек. Но раньше чем приступить к рассмотрению карстовых пещер, необходимо еще кратко ознакомиться с некоторыми типами пещер, которые были образованы не работой подземных вод. а другими силами, участвующими в формировании земной коры.

Эти расселины иногда могут быть шириной в несколько метров, а глубиной и длиной до нескольких сотен метров

Среди них в первую очередь должны упомянуть о тектонических пещерах. Общеизвестно, что твердая земная кора, особенно в тех местах, где ее образуют мало-пластичные породы, как, например, известняк или гранит, вдоль и поперек пересечена маленькими и большими трещинами и расселинами. Эти расселины иногда могут быть шириной в несколько метров, а глубиной и длиной до нескольких сотен метров. Часто они, сливаясь и пересекаясь, образуют сложные лабиринты тектонических пещер. Их создают силы, формирующие твердую земную кору, так называемые горообразовательные или тектонические силы, чаще всего при значительных землетрясениях.

Схема Ференцхедьской пещеры указывает на ее тектоническое происхождение

Такого рода пещеры могут возникать в любой твердой породе. но они наиболее неизменяемы и долговечны в открытой форме только в известняке. Это объясняется тем, что известняк слабо разрушается механически, а нерастворимый остаток настолько незначителен, что попадающие в расселины с поверхности почвенные воды долгое время не закупоривают, не сравнивают расселины. В некоторые наиболее глубокие расселины могут попасть поднимающиеся из глубоких недр земли термальные воды. Под их растворяющим действием тектонические пустоты еще больше расширяются, образуя пещеры термальных вод. Иногда попадающая туда с поверхности холодная вода может значительно изменить вид таких пещер, но и в этих случаях опытный глаз сразу определит их тектоническое происхождение[21].

В горах Буды имеется значительное количество систем тектонических пещер, которые были своеобразно расширены термальными водами. Так сложились Фсрснцхедьская, Семлехедьская, Матяшхедьская и Палвельдская пещеры. Основные направления их решетчатой системы (в горизонтальном сечении) совпадают с главными линиями разломов современного строения гор.

Коридоры типичных тектонических пещер чаще всего представляют собой вертикальные отверстия в горе: узкие, высокие камины. Однако иногда в горизонтально расположенной системе пещер в четко расслоенном известняке вследствие отслоения друг от друга геологических пластов в горизонтальной или почти горизонтальной плоскости возникают низкие, но широкие пустоты.

Эта пустоты производят угнетающее впечатление на исследователя. часто только лежа помещающегося в них и хорошо сознающего опасность положения, потому что чем шире пласт породы, образующей потолок, тем больше опасность обвала.

Чтобы наш обзор пещер был по возможности полным, отметим еще два способа образования пустот (подземных).

Эоловые гроты, образованные путем выветривания породы, характерны в основном для пустынь. Они и гипсовые пещеры заканчивают более или менее полный перечень вторичных пещер (то есть из пустот вторичного происхождения).

Основные направления схемы Палвельдской пещеры совпадают с главными линиями разломов современного строения гор

Образованные путем выветривания песчаника пустоты совсем незначительны по величине, в то время как подземные гипсовые залы бывают довольно больших размеров. Пещеры такого рода очень интересны. Например, в Германии вблизи Уфтрунгена находится огромная пещера Хеймкеле, а поблизости Захса — пещеры Гномов.

Схема, объясняющая возникновение гипсовой пещеры (по Буллу)

А — гипс, Б — пещера. В — антдрит

Эти пещеры возникли в результате реакции безводного сернистого кальция с водой, когда, как известно, образуется гипс. С поглощением воды объем породы увеличивается до тридцати трех процентов, а ранее устойчивые ангидридные слои вследствие набухания значительно вспучиваются. Шарообразно поднимающиеся своды таких пустот поэтому всегда состоят из содержащего большое количество воды гипса, а основания — из ангидрита.

После того как мы ознакомились с некоторыми способами образования пещер, я должен признаться, что все это так просто происходит только на бумаге. В природе исключительно редко встречаются пещеры, созданные в результате только какого-то одного процесса.

Окончательный облик большинства пещер надо рассматривать как результат совместного действия нескольких пещерообразующих сил. С точки зрения своего образования пещеры весьма комплексны, и зачастую мы в состоянии определить только, какие силы и процессы сыграли основную роль в их создании.

Так оно и должно быть. Безусловно, на свете было бы скучно, если бы не существовало бесконечных вариаций, которые делают явления природы неповторимо многообразными. Это многообразие внутри всякой классификации и дает возможность ставить бесчисленные «почему» и «как», постоянно искать ответы на эти вопросы.

Попытаемся и мы ответить на них.

До сих пор мы знакомились с пещерами Золушками, теперь нам предстоит познакомиться с пещерами Спящими красавицами.

Бесспорно, что основной пещерообразующей силой является работа воды. Эта вода, будь она термальной водой глубинного источника, водой моря, водой тающего глетчера, водой ручейка или титанической подземной реки, она всегда и везде делает свою удивительную работу. В течение миллионов лет то строя то разрушая, вода создает по всему земному шару свои исполинские величественные подземные храмы.

Начнем с термальных вод.

То обстоятельство, что горячая вода в состоянии образовывать в известковых породах совершенно исключительные пещеры, доказал впервые и намного раньше зарубежных спелеологов наш соотечественник — известный геолог доктор Ференц Паваи-Вайна. Он обнаружил действие термальных вод в той лиллафюредской сталактитовой пещере Иштвана, о которой другие специалисты по сей день придерживаются мнения, что в ней никогда не было даже капли теплой воды. Ференц Паваи-Вайна на основании своих наблюдений, сделанных в пещере Иштвана, точно и правильно описал и даже обобщил морфологические элементы форм, которые в любой части земного шара являются доказательством того, что пещера образована термальными водами.

Короче говоря, сегодня уже известно, что пещеры, образованные термальными водами, действительно существуют, причем в довольно большом количестве. Правда, очень редки случаи, когда пустоты были разработаны в плотной породе одним только растворяющим действием горячих вод. Большинство термальных пещер создавалось, очевидно, расширением уже существующих тектонических пустот.

Те термальные пещеры, с которыми я ознакомился у нас и за границей, за исключением гипсовой пещеры Шаторкепуста (Венгрия, Задунайщина), которую можно рассматривать как прототип чисто термальной пещеры, все представляют собой смешанные по происхождению формы. Пещера Шаторкепуста при ее тщательном обследовании и изучении дала ключ к правильному объяснению происхождения и других пещер, образовавшихся термальным путем. Из этой пещеры…

Прошу прощения у читателя. Реферат был написан только до сих пор…

МОСКОВСКИЙ ЭКЗАМЕН

Летом 1949 года я окончил университет и получил диплом геолога. Как молодого специалиста меня взяли в Государственный геологический институт на должность научного сотрудника. В конце этого же года я попросил направить меня в Советский Союз для специального изучения карстовых явлений.

Вот и Москва. Сначала пришлось учить русский язык, а затем знакомиться с научной литературой, с передовыми принципами и методами работы советских ученых.

Я узнал и полюбил эту совершенно новую для меня страну и ее замечательный народ. Здесь я научился применять на практике теоретические знания, почерпнутые из книг и лекций, научился правильно оценивать полученные результаты своих исследований.

Волнуясь, готовился к решающему экзамену. Сочтут ли достаточными мои почтенные научные руководители приобретенные мною знания? Да, в таких случаях даже в Москве человеку становится жарко в мае!

— Я прошу ответить еще на один вопрос, — оторвавшись от своих записей, произнес профессор Каменский, заведующий кафедрой гидрогеологии Московского геологоразведочного института имени Орджоникидзе. — В каком случае при исследовании карста вы будете при менять для окрашивания воды флуоресцеин и в каком случае фуксин?

В зале все насторожились. У меня было две минуты на то, чтобы собраться с мыслями. Тогда я еще и не предполагал, какую важную роль будет играть в моей дальнейшей исследовательской работе именно этот вопрос. Уже готовый отвечать, я немного растерялся, боясь, что не смогу по-русски достаточно ясно выразить свою мысль. И тут я заметил ободряющий взгляд моего научного руководителя профессора Овчинникова, известного гидрогеолога, который тоже был членом экзаменационной комиссии. Страх прошел, я начал говорить.

— При исследовании карстовых местностей, когда мы хотим выяснить и доказать связь между водой, исчезающей в карстовом поноре, и водой, появляющейся где-то в более дальнем источнике. Сначала всегда подкрашиваем уходящую под землю воду флуоресцеином. Если зеленый цвет флуоресцеина появится в воде источника, можно считать, что зачастую многокилометровый, неизвестный подземный путь, пройденный водой, представляет собой связанную, возможно обширную, пещерную систему, в которой вода протекает свободно, в большинстве случаев без всяких препятствий. Если же флуоресцеин нельзя обнаружить в воде источника, то это объясняется разными причинами. Например, это может случиться, когда тоннели пещеры заполнены песчано-глинистыми фильтрующими осадками, создающими кислую среду. Такие осадки пропускают воду, но задерживают флуоресцеин. В другом случае разбавление окрашенной воды в подземных карстовых пустотах будет так велико, что у наблюдаемого источника не обнаружится и следов окраски. Это указывает на то, что в глубине находятся значительные по своим размерам водоемы.

Когда опыт подкрашивания флуоресцеином не приводит к положительному результату, мы, выясняя истинные причины неудачи, прибегаем к фуксину. Кислые песчано-глинистые фильтрующие слои его не задерживают. Поэтому повторяем опыт подкрашивания воды с эквивалентным количеством фуксина. Если у источника появится его характерный красный цвет, тогда очевидно наличие значительных кислых фильтрующих слоев, которые при первом опыте задержали флуоресцеин. В таком случае излишне проводить работы по открытию пещеры, ибо результат опыта показывает, что, если даже и существовала когда-то большая связанная проходимая система пещер в глубине этого карстового массива, сейчас она закупорена глинистыми и песчаными наносами и, следовательно, перестала быть проходимой.

В зале царила тишина. На лицах членов экзаменационной комиссии я прочитал одобрение. Но вот попросил слово профессор Овчинников.

— Закончите, пожалуйста, свою мысль. Вы утверждаете, что появление фуксина в источнике может и не произойти. Исходя из этого, вы делаете вывод о возможности сильного разбавления благодаря наличию подземных водоемов. В таком случае как доказать правильность ваших предположений?

Теперь я был в состоянии отвечать совершенно спокойно.

— Конечно, есть. Я повторю опыт подкрашивания флуоресцеином, взяв на этот раз значительно большее количество с учетом на сильное разбавление. Если опыт будет поставлен до конца правильно, то характерная зеленая окраска обязательно появится в воде источника.

Таким образом, метод подкрашивания воды дает возможность заранее определить находящиеся в известняковых массивах системы карстовых пещер. Раньше чем кто-либо их увидит, мы с уверенностью можем сказать: каковы их размеры, много ли там глинистых наносов, имеется ли подземное озеро, река или только маленький ручеек, протекающий в извилистых сталактитовых тоннелях. Правильно применяемый метод подкрашивания воды в руках диалектически мыслящего исследователя такой же верный способ, как рентгеноскопия в руках врача.

Экзамен закончился. За окнами шумел город. На улицах было по-весеннему оживленно. Плыл красноглазый поток автомобилей. У витрины книжного магазина две девушки записывали в свои тетрадки названия каких-то книг. В этот майский вечер ветер нес из парков благоухание цветущих деревьев. Озаренная огнями кремлевских рубиновых звезд готовилась к ночному отдыху великая столица Москва.

Придя домой, я сразу взялся за конспекты, чтобы проверить, как я ответил на заданные вопросы. О подкрашивании воды мне нужно бы еще рассказать многое. Правда, вопросы были заданы очень конкретно, и на них мне удалось ответить. В моих конспектах о способах пометки карстовых вод написано следующее:

«Различные способы, применяемые для пометки подземных водных стоков при их исследованиях, можно подразделить на три основные группы: смешанные, электролитические и подкрашивание.

К группе смешанных способов относятся звуковой, применение ароматических жидкостей, использование цветочной пыльцы, а также употребление высевок бактерий. Способы этой группы пригодны для доказательства взаимосвязи карстовых вод на небольших расстояниях.

Концентрация поваренной соли (NaCl) в карстовых водах может доходить до 10 миллиграммов на литр воды.

Более значительные концентрации говорят об искусственном вмешательстве. Поэтому растворение большого количества поваренной соли в воде, уходящей под землю, дает возможность установить некоторую тождественность, но этот способ не настолько эффективен, как применение органических красителей (например, флуоресцеина). Для того, чтобы наверняка пометить 1000 кубических метров воды, необходимо взять 10 миллиграммов миллион раз, то есть растворить в воде 10 килограммов соли. Но иногда бывает необходимость пометить несколько сот тысяч кубических метров воды, а то и нескольких миллионов. В карсте очень часто встречаются водные системы емкостью в 100 000 кубических метров. Для такой системы нам потребовалась бы целая тонна поваренной соли, а флуоресцеина нужно всего несколько килограммов.

Хлористый литий, который находится в карстовых водах в незначительных количествах, можно с успехом применять в значительно меньших дозах, чем поваренную соль, но стоимость его очень высока. Иногда применяют хлористый аммоний и хлористый кальций, но они еще в меньшей степени оправдывают себя.

Вообще обнаружение электролитов в источниках гораздо сложнее, чем обнаружение органических красок. Подкрашенную воду легко увидеть, и очевидность подземной связи становится ясной.

Обнаружение электролитов требует проведения определенных опытов. Например, измерений электропроводности воды источника или фиксирования изменения состава воды рядом последовательных титрований на ионы хлора.

Органическими красителями, наиболее оправдавшими себя на практике, являются флуоресцеин и фуксин.

Флуоресцеин (резорцинфталеин С_3оН₁₂О₅ растворим в воде и щелочных растворах. Это оранжевого цвета порошок, дающий в растворенном состоянии очень красивый флуоресцирующий зеленый цвет. В щелочной среде окрашивание и флуоресценция гораздо значительнее, чем в растворах, близких к нейтральным[22]. Вода подвергается в течение целых суток, а то и в течение месяцев воздействию глинистых отложений и углекислого газа. Чтобы взятые из источника пробы воды более отчетливо показали окрашивание, необходимо прибавить к ним несколько капель раствора аммиака (нашатырного спирта).

Под действием последнего даже совершенно бесцветные растворы при наличии в них флуоресцеина приобретают желто-зеленый цвет[23]. При надлежащих условиях одним килограммом флуоресцеина можно окрасить 40 000 кубических метров воды.

Иногда под действием карстовой воды, глинистых и известковых осадков, некоторых бактерий и углекислого газа, выделяемого разными организмами, флуоресцеин разрушается (если продолжительно подвергался их воздействию), и в таких случаях обнаружение его не удается даже при прибавлении раствора аммиака. Необходимо еще отметить, что сильно разбавленные растворы флуоресцеина при действии света теряют постепенно свою характерную окраску. Если взятые пробы нельзя исследовать сразу, то их надо хранить в темном месте.

Фуксиновая кислота, которая не теряет свои красящие свойства под действием извести, имеет некоторые преимущества перед флуоресцеином. Она химически более устойчива, чем флуоресцеин, и ее окраска всегда легко восстанавливается при прибавлении уксусной кислоты. Но фуксин имеет менее сильное окрашивающее действие. Для достижения одного и того же результата фуксина необходимо в десять раз больше, чем флуоресцеина.

Если мы имеем дело со сложной подземной водной системой, то для получения правильной оценки результатов окрашивания наиболее целесообразно одновременное применение того и другого красителя. В щелочной (аммиачной) среде будет обнаруживаться флуоресцеин, а в кислой (уксуснокислой) среде — фуксин.

В том случае, если появившаяся из-под земли вода мутная, прежде чем создавать прибавлением аммиака или уксусной кислоты ту или иную среду, необходимо сначала пропустить через фильтровальную бумагу взятые пробы.

Прибавление краски всегда должно производиться там, где вода течет свободно. Таким образом, нам не будет грозить опасность задержки подкрашенного раствора на долгое время в самом начале пути.

Если в сухом поноре нет проточной воды, то необходимо доставить несколько тонн воды и влить туда.

При употреблении флуоресцеина — чаще всего в аммиачном растворе — лучше приготовить на месте концентрированный раствор и влить его в воду[24].

После проведения окрашивания необходимо организовать наблюдение за всеми источниками и ключами, в которых мы предполагаем появление воды. В первые дни проверка осуществляется через каждые три часа: когда подземная система не имеет водоемов, краска проходит очень быстро. В последующие дни проводить отбор проб достаточно три раза в день. Если окрашенная вода появится через неделю, она обнаруживается не менее чем в течение двенадцати часов, — значит, проверка достаточна два раза в сутки. При появлении окрашенной воды спустя 15 дней достаточен только один отбор пробы в сутки. В этом деле необходимо иметь терпение и выдержку, потому что иногда опыт затягивается на несколько месяцев.

Трудно себе представить какое-нибудь более капризное явление, чем гидрогеологическая система карста. Летом и осенью дебит воды в источниках может быть незначительным, и краситель, застряв в большом водоеме, не движется дальше. Но вот на поверхности прошел ливень, и краска за один день проделает путь больший, чем проделала до этого за недели или даже месяцы. Данные, относящиеся к дебиту воды, определенные в момент окрашивания, недостаточны. Скорость прохождения краски при повторении опыта никогда не совпадает со скоростью при первом опыте. Подземные воды могут включать в себя дополнительную систему (чаще всего при наводнениях). Иногда случается, что подкрашивают именно ее, а основная водная система остается не подкрашенной. Во всяком случае, необходимо очень долго, иногда в течение нескольких месяцев, вести наблюдение за появлением воды. Поэтому мы особенно рекомендуем применение флуоресцеина, цвет которого легко опознается даже совершенно неискушенными в этом деле людьми.

Мартель установил формулу для расчета необходимого количества флуоресцеина:

N = L × M,

где:

N — количество флуоресцеина в килограммах;

L — предполагаемая длина подземного пути воды в километрах;

М — дебит воды предполагаемого источника (то есть источника, с которым предполагается связь. — Прим. ред.).

Но формула Мартеля, как это показала практика, может быть применима к глубинным потокам карстовых вод только в очень редких случаях. Особенно неприемлемы ее результаты, когда в подземной системе имеются значительные водоемы или если попадающая в них подкрашенная вода составляет только определенную часть всего дебита источника. В этих случаях необходимо применять гораздо большее количество краски, чем рассчитывается по указанной формуле. Это уже и сами французские исследователи карста поняли на своем горьком опыте, когда подкрашивали систему Хенн-Морт. По формуле Мартеля они высчитали, что в понор достаточно влить 0,1 (м³) × 0,5 (км) = 0.05 кг, то есть всего 50 граммов флуоресцеина. На всякий случай они влили 25 килограммов краски, но результат не был достигнут. Они повторили подкрашивание ста килограммами флуоресцеина и только тогда наконец получили удовлетворительный результат».

На этом кончается мой конспект.

Закрываю тетрадку. Мысли уносятся в далекую страну, где сверкают алмазные пустоты горы Штражахедь, где неистовствует, возможно, и сейчас река Стикс в Барадле. Думаю о маленькой стране, где я родился, где начал свою работу и где должен ее продолжать. Может быть, на поверхности, может быть, и под землей, но отныне идя всегда и всюду по новому, самостоятельному пути…

Схематический план Аггтелекской пещеры Барадла