В Саласпилсском лагере смерти (сборник воспоминаний)

Непокоренные

Павел Коршунов-Сапожников

Машина остановилась. С грохотом откинулся задний борт. Раздалась команда:

— Слезай!

Мы очутились на большой квадратной территории, обнесенной несколькими рядами колючей проволоки. Вокруг на возвышениях под навесом зловеще поблескивали стволы пулеметов и немецкие каски. В центре стояла высокая наблюдательная вышка, с которой весь лагерь был виден как на ладони.

Заключенных разместили в бараке. Я держался вместе с товарищами Кожановским, Грешанниковым и Подопригорой. Уже с первых дней в лагере нас не покидала мысль установить связь с антифашистским подпольем. Но как это сделать, где искать отважных подпольщиков? Возможно, они рядом? Эти вопросы не давали покоя. Внимательно наблюдая за лагерной жизнью, я все больше убеждался, что здесь действует тайная организация сопротивления. Оставалось установить связь с одним из ее членов.

С Микелисом Гринбергом, отменным старичком, я познакомился еще в Рижской Центральной тюрьме. Тогда он многозначительно сказал:

— Если нас переведут в Саласпилсский концентрационный лагерь, то запомните, там будет шире поле деятельности… Там есть свои…

Вторично с дедушкой Мишей я встретился здесь, в лагере. Он был толковым и остроумным человеком. «Именно такой может быть связан с подпольем», — думал я. Но с чего начать разговор? Этот несгибаемый латыш может, как обычно, отшутиться: «Бог с вами, молодой человек…» И все же надо было решиться.

Разговаривали долго, осторожно. Лукаво прищурив близорукие глаза, дедушка Миша проэкзаменовал меня и наконец, как бы в шутку, сказал:

— Ну, тогда сходи завтра на кухню и спроси Баранова. Он там кипятит воду…

Метель бушевала с самого вечера, гоняя волны снега на лагерь. Ветер выл и свистел вокруг бараков, прорывался в помещения. В такую погоду, как говорят, хороший хозяин и собаку не выгонит.

Отворилась дверь. Вошел гестаповец.

— Встать!

Все поднялись со своих мест. Старший барака поспешно доложил, что в бараке Б-9 350 заключенных.

— Становись! — последовала команда.

Заключенных построили, велели взять лопаты и ломы. Нас погнали на земляные работы. Работать было тяжело. От холода захватывало дыхание. Превозмогая усталость, люди долили, разравнивали мерзлую землю, копали канавы. Товарищи помогали друг другу. До начала работы передали по цепочке, что слабых в трудную минуту надо отвести на кухню или в зубоврачебный кабинет, где можно обогреться и отдохнуть.

Лагерный зубной врач, узник из Чехословакии, был хорошим человеком и замечательным специалистом, с большим опытом и широкими знаниями. В холодные дни в кабинет зубного врача, если там не лечили зубы эсэсовцы, приходили заключенные, отдыхали и грели замерзшие руки и ноги. Когда один приходил в себя, появлялся другой, третий… десятый…

Вьюга не утихала. Колючий ветер обжигал лицо, пробирал До костей. Несмотря на мороз и метель, истощенные узники продолжали работу.

В одном месте лопаты неожиданно наткнулись на кости. Осторожно откопали. Рядом лежали два скелета — большой и маленький, свернувшийся в клубок. Мать и ребенок! Заключенные похоронили их в стороне. Следы каких фашистских злодеяний хранит земля? На каждом шагу здесь происходили убийства! Саласпилсские пески пропитаны кровью невинных людей. Пройдут года, и эти места еще будут призывать живых к бдительности, будут призывать не забывать, ничего не прощать.

В обед заключенных загнали в бараки. Я отправился на кухню, попросил кружку горячей воды. Ее подал высокий мужчина средних лет. Он внимательно осмотрел меня:

— Значит, за горячей водичкой пришел?

— К теплу тянет… Как бабочку ночью к огню, — немного смутился я.

— Случается, что бабочка в огне и сгорает…

— Лучше сгореть, чем тлеть…

Так началась наша дружба с этим много повидавшем на своем веку человеком — рижанином Константином Барановым, участником гражданской войны и подпольной работы в буржуазной Латвии.

Дни в Саласпилсе тянулись, как сплошной кошмар. Но заключенные не поддавались отчаянию. Они верили, что скоро Советская Армия разорвет оковы лагеря смерти, вернет людей к жизни. Эта вера не только жила, но и звала к борьбе. Внешне усталые, истощенные люди участвовали в невидимой, бесшумной борьбе. В их сердцах пылала любовь к родине и ненависть к врагу. Дух сопротивления не оставлял этих людей даже в самые трудные минуты.

В декабре нам приказали плести соломенную обувь для нужд немецкой армии. В отдельном корпусе недалеко от лагерной кухни оборудовали мастерские.

— Армия на соломенных ногах! — смеялись мы и так мастерили эту обувь, что она быстро разваливалась.

В нашей группе кроме Бориса Подопригоры, Сергея Грешанника, Никиты Кожановского и меня теперь был и Федор Зарубин, мой старый товарищ по оружию. В Саласпилс он попал из Рижской Центральной тюрьмы, куда был заключен после неудачного побега из лагеря военнопленных.

В мастерских мы многое переговорили о своей жизни, здесь рождались новые идеи и замыслы. Кто мы сейчас такие? Были в боях, сражались, а теперь плетем лапти. И для кого? Для врага! У Николая Островского есть прекрасные слова: «Умей жить даже тогда, когда жизнь становится невыносимой». Так надо было жить и нам.

Распределили между собой задачи: Кожановский информирует группу о всех событиях в лагере, Подопригора поддерживает связь с кухней, Грешанник налаживает прием посылок извне, а Зарубин будет выполнять самое трудное — организует побег из лагеря. Так мы снова будем в боевом строю.

Все было рассчитано и решено. Чтобы не обратить на себя внимание стражи, мы продолжали старательно работать. Однажды кто-то рывком открыл дверь барака — на пороге стоял гладко выбритый человек в гражданском и властным взглядом осматривал все помещение. Это был Магнус Качеровский, начальник строительства лагеря. Он люто ненавидел советских людей, ибо видел в них личных врагов, испортивших его карьеру частного предпринимателя. Теперь, злой и опьяненный неограниченной властью, он мстил им. С появлением Качеровского в бараке установилась мертвая тишина, он прошелся по помещению и вышел.

Но не всегда «визиты» Качеровского кончались так мирно. Заключенные еще хорошо помнили тот день, когда Саласпилсский концентрационный лагерь посетил начальник гестапо и СД Латвии — штурмбаннфюрер Ланге. Сопровождал его Магнус Качеровский. Недалеко от группы советских военнопленных Ланге остановил машину и, выйдя из нее, избрал людей мишенью для стрельбы из пистолета. Это занятие доставляло шефу гестапо и СД нескрываемое удовольствие. Одному пустить пулю в спину, другому в живот, застрелить ребенка вместе с матерью, убить еврея, подвернувшегося на дороге… Качеровский, угодливо улыбаясь, помогал начальнику «веселиться».

…В Саласпилсский лагерь смерти прибывали все новые и новые партии заключенных. Некоторые из тюрьмы, другие были арестованы недавно. Вместе с ними поступали вести с фронта. Стоял февраль 1943 года. Заключенные радовались, узнав, что Советская Армия одержала большую победу на Волге. Совсем иначе реагировали на это гитлеровцы — в лагере ввели строгий режим, сократили паек, запретили встречаться заключенным из разных бараков. Репрессии усилились.

Начались массовые экзекуции. Когда на дворе бушевала метель, людей разделяли на группы. Гитлеровец становился спиной к ветру и начинал командовать: «Ложись! Встать! Бегом! Ложись! Встать! Бегом!..» Заключенные, теряя последние силы, выполняли команды — ложились, вставали, бежали по кругу, падали в снег, снова поднимались и снова падали. Тех, кто не мог уже подняться, били до смерти. На следующий день экзекуция повторялась с прусским педантизмом.

Эти экзекуции были местью гитлеровцев заключенным за разгром фашистских войск на Волге. Руководил ими комендант лагеря смерти гауптштурмфюрер Краузе. Чтобы казаться выше, этот изверг носил сапоги на высоких каблуках. Если что-нибудь привлекало его вниманий, он вытягивал вперед лицо, на котором подергивался нос, а глаза застывали в тупом напряжении.

Одним из наиболее верных подручных Краузе был староста лагеря мадонец Альберт Видуж. Чаще всех он руководил экзекуциями на лагерной площади. Далеко разносился его пронзительный голос — «Ложись! Встать! Бегом!» Всех, кто не мог достаточно быстро выполнять его команду, ожидала одна судьба — смерть от побоев или автоматная очередь.

Суровый режим был невыносим; люди гибли от голода, болезней, побоев, пуль. Такова и была задача этого лагеря: умертвлять, уничтожать.

Наперекор всем трудностям наша подпольная ячейка — пятерка действовала. Подопригора вместе с Барановым подкармливали больных. С помощью Яниса Логина они доставали продукты питания у заключенных латышей, которые получали передачи и посылки от родных.

Янис Логин выполнял в бараке обязанности писаря. С его помощью подпольщика Кожановского устроили слесарем, а Грешанника — мастером различных ремонтных работ. Таким образом они получили возможность посещать все бараки, быть в курсе лагерных событий, а главное — тайно снабжать подполье различными инструментами и материалами. Подпольщики начали изготавливать оружие, готовиться к вооруженному восстанию. Из каменоломен заключенные приносили взрывчатку. Уже было припасено несколько десятков гранат, холодное оружие. Этой работой руководила подпольная группа, в которой действовал и Федор Зарубин из нашей пятерки. Заключенные готовились к вооруженному восстанию Из каменоломен заключенные приносили взрывчатку. Уже было припасено несколько десятков гранат, холодное оружие. Этой работой руководила подпольная группа, в которой действовал и Федор Зарубин из нашей пятерки. Заключенные готовились к вооруженному восстанию, не теряли надежды вырваться на свободу. Но в конце из-за подлой провокации Качеровского в лапы гестапо один из руководителей подпольной организации — Карл Фельдман и его товарищи. Всех их сразу увезли в Рижскую Центральную тюрьму и подвергли нечеловеческим пыткам. Аресты продолжались. В течение недели в тюрьму увезли более ста человек. Нашли все оружие подпольщиков.

ЯНИС ЛОГИН — один из организаторов движения сопротивления в Саласпилсском концентрационном лагере. Расстрелян в 1943 году в Бикерниекском лесу.

_{Рисунок К. Буша}

В ночь с 5 на 6 мая 1943 года в Бикерниекском лесу расстреляли 135 заключенных — активных участников антифашистского сопротивления. Среди казненных были и Янис Логин, Борис Подопригора, Федор Зарубин…

Я не могу забыть Яниса Логина, замечательного человека и товарища, коммуниста. Это был несгибаемый, верный, мужественный человек.

Янис Логин родился 21 мая 1914 года в селе Шумском в Латгалии. Отец его был неграмотным крестьянином, всю жизнь мечтавшим вывести сына в люди. Уже с первых школьных дней единственный сын Людвига Логина жадно потянулся к знаниям. После окончания местной начальной школы Янис поступил в Балвскую гимназию, которую окончил в 1934 году.

Сбылись мечты отца — сын поступил на факультет классической филологии Латвийского университета. Он сразу же стал работать в нелегальном Коммунистическом Союзе Молодежи. После окончания второго курса Яниса призвали на военную службу, и только в 1938 году он вернулся в университет и продолжал революционную подпольную деятельность. Когда в Латвии была восстановлена Советская власть, Янис Логин, полный кипучей энергии, включился в строительство новой жизни и в ноябре 1940 года вступил в ряды Коммунистической партии. Еще занимаясь в Латвийском государственном университете, молодой коммунист активно участвовал в общественной жизни. Он выполнял ответственную работу в университете, организовывал политучебу студентов, вел атеистическую пропаганду. Но… все замыслы и надежды на будущее зачеркнула война. С первых же дней войны Янис собрал вокруг себя борцов против фашистских оккупантов в окрестностях Балви. Но его предали, и недалеко от села Шумского он попал в руки шуцманов. Сначала Абренская тюрьма, потом рижская «централка».

И все же тюрьма не смогла сломить железную выдержку и оптимизм Яниса Логина. В Центральной тюрьме он своей энергией и жизнерадостностью ободрял политзаключенных, обучал товарищей по камере иностранным языкам.

В июне 1942 года Яниса Логина заточили в Саласпилсский лагерь смерти.

И здесь он скоро приобрел много друзей среди заключенных. Он стал одним из организаторов антифашистского сопротивления, помогал товарищам устраиваться на такую работу, где они могли больше сделать для подпольной организации.

— Может случиться так, — полушутя, полусерьезно сказал как-то Янис, — что мои кости будут белеть на солнышке… Но разве можно поэтому отступать, капитулировать? Посмотрите, представители скольких национальностей в нашем лагере! Сколько народов томятся под игом фашизма! Я верю, что когда-нибудь мы все вместе будем сражаться против фашизма. Поэтому сейчас нельзя сидеть сложа руки. Если суждено умереть — так в борьбе.

21 января 1943 года, в день смерти Владимира Ильича Ленина, Янис Логин организовал в бараке митинг. Более трехсот заключенных собралось вокруг стола, с которого он говорил о великом вожде революции. Затем Янис декламировал поэму Владимира Маяковского «Ленин», стихи Пушкина и Райниса.

Заключенные с затаенным дыханием слушали пламенные слова коммуниста и благодарили его за большое мужество, В бараке раздавалась буря аплодисментов. Многоголосо зазвучала «Марсельеза».

Почувствовав что-то неладное, в барак ворвались гестаповцы во главе с Видужем. Заключенные вмиг разбежались по своим нарам. Но Янис Логин свое дело сделал искра запала в человеческие сердца.

…В Рижской Центральной тюрьме гестаповцы зверски пытали смелого антифашиста. Его нечеловечески избивали, жгли каленым железом. Гитлеровцы расстреляли его вместе с другими подпольщиками в Бикерниекских соснах. Так оборвалась жизнь этого верного сына латышского народа.

Подпольщики тяжело переживали гибель своего товарища. Это был суровый урок. Борьбу надо было продолжать более осторожно, искать новые формы. Но дух сопротивления не был сломлен, он продолжал жить.

Снова пришла весна. Еще сильнее она будила у заключенных тоску по свободе. Свобода! Казалось, она рядом, за колючей проволокой, — близка, но недосягаема. Сердце тянулось к ней. Неотступно и упорно.

Вечерами около восьмого барака раздавались грустные цыганские песни. В них звучала глубокая, неугасимая тоска. Пел молодой цыган Миша. Обычно он сидел у стены барака, уткнув подбородок в колени, и долго смотрел на заход солнца.

Однажды вечером Миша снова сидел так, устремив взор в сторону леса, откуда еле-еле доносился терпкий запах влажной земли и прелых листьев. В черных глазах цыгана отражалось зарево заката, и лицо его казалось одухотворенным. Вдруг Миша вскочил на ноги и одним прыжком оказался на колючей проволоке. Но перебраться через нее ему не удалось. Его скосила пулеметная очередь.

В те весенние дни далеко от Саласпилса в одной белорусской деревне произошла ужасная трагедия. Люди еще спали, когда в деревню ворвались эсэсовцы. Людей вырвали из постелей и согнали в одно место. Перепуганные дети, женщины, старики ожидали, что их заживо сожгут в каком-нибудь здании или перестреляют, как это не раз бывало во многих белорусских деревнях. Эсэсовцы подожгли деревню, а жителей угнали с собой.

Людей гнали долго, били и ругали, ругали и били. Тот, кто не мог идти, того пристреливали.

Наконец сильно поредевшая в дороге группа белорусских жителей прибыла в Саласпилсский концентрационный лагерь. Фашисты отняли у матерей детей и приступили к реализации своего зловещего замысла.

Детей помыли в бане и с утра построили всех, кто мог встать. Старших детей заставили держать грудных. Ни одного взрослого в барак не пускали. Гитлеровцы в белых халатах положили грудных детей на стол. Фашистские звери действовали хладнокровно, педантично — одни определяли группу крови малюток, другие вонзали в маленькие тельца шприцы и отсасывали кровь.

Одна девочка подбежала к фашисту и, указывая на малютку, стала просить:

— Это мой братик Коля. Не делайте ему так!

Фашист ногой отбросил девочку в угол, где она, скорчившись в клубок, осталась лежать.

Затем подошла очередь старших детей. У них тоже взяли кровь, и дети, шатаясь от слабости, отходили от стола.

…Из Рижской Центральной тюрьмы прибывали все новые группы заключенных. Понемногу стала оживать подпольная работа. Погибшего члена нашей пятерки Бориса Подопригору заменил бойкий, долговязый семнадцатилетний юноша Вася Николаев. Самоотверженно он старался раздобыть дополнительное питание для больных и был счастлив, когда удавалось кому-нибудь помочь. Немного позднее обязанности Федора Зарубина стал выполнять Вячеслав Михневич — огромного роста москвич.

Когда фашисты организовали новую команду для каменоломни Бэма, в нее зачислили Михневича, Абраменкова и Николаева. Работа в каменоломнях входила в планы Вячеслава, готовившего коллективный побег из лагеря.

Михневич и Абраменков участвовали в разработке плана побега, внимательно изучали окрестность и совещались с товарищами. Нам много помог старичок Петр Быстров. Он дал несколько адресов и рассказал, как беглецам пробраться к партизанам.

15 сентября нас послали в лес копать канавы. Возможности побега увеличились. План оставался прежний: Михневич дает сигнал, первым бежит Улдис Пурмалис.

День шел к концу. Солнце клонилось к горизонту. На легком ветерке шелестели листья. Вот-вот кончится перекур. Михневич заметил, что один из охранников внимательно следит за заключенными, но время не ждало. Надо было действовать. Вячеслав подошел к охраннику, закрыв своей широкой спиной товарищей. В тот же миг зашуршали листья, раздался шум шагов. Охранники вскочили на ноги, открыли беспорядочную стрельбу, но было уже поздно. Пять заключенных вырвались на свободу.

По возвращении в лагерь всю команду выстроили на площади. Явились Краузе, Качеровский, Теккемейер, Видуж. Они допрашивали и били заключенных. После допроса всех отвели в конюшни и выпороли плетьми, свитыми из стальной проволоки. Гитлеровцы мстили за удавшийся побег из лагеря смерти.

На другой день заключенные были очевидцами зверского убийства зубного врача. Когда-то этот замечательный человек говорил Янису Логину:

— Я этих убийц не считаю за людей, но вынужден лечить им зубы. К тому же знаю: они меня расстреляют, как расстреляли жену и дочь.

Гитлеровцы подозревали зубного врача в связи с заключенными и решили его уничтожить. Врача вывели на площадь и заставили бежать по кругу. Вслед ему спустили овчарку. Она прыжком сбила несчастного с ног. Собаку позвали обратно и человека снова заставили бежать. И снова натравили на него собаку… И снова заставили встать и бежать по своим кровавым следам.

В стороне стояли руководители лагеря и улыбались. Спектакль на сей раз закончился быстро — зубной врач умер от разрыва сердца⁵. На лицах убийц отразилось недовольство.

Террор в лагере нарастал. Краузе и его подручные мучили и убивали заключенных. Их машина смерти работала на полных оборотах.

На оккупированной территории усиливалось сопротивление населения фашизму. Советские люди отказывались работать на оккупантов. Гитлеровцы обвиняли их в спекуляции и саботаже и заключали в Саласпилсский лагерь на срок от 2 до 8 недель. Их размещали в отдельном бараке и посылали на самые грязные работы.

Среди заключенных был и художник Микелис Страздынь, которому посчастливилось вырваться на свободу. Вскоре то один, то другой стал получать из Риги посылки с продуктами питания.

В одной из посылок для нас был припасен сюрприз. В буханке ржаного хлеба Грешанник нашел газету. Это было издание одного из соединений белорусских партизан. В наших руках была газета, рассказывающая о сражениях и победах советского народа.

Газета переходила из рук в руки. За несколько дней она обошла весь лагерь и сделала большое дело. Газета поднимала настроение и боевой дух заключенных, звала к борьбе и вселяла надежду на скорое освобождение. Как будто свежий ветер ворвался в лагерь — в нем появилась небывалая активность, созревали могучие силы, готовые прорваться наружу.