Вечное Евангелие в вечно меняющемся мире

В предыдущей главе мы увидели, что мир за свою историю претерпел целый ряд серьезных мировоззренческих сдвигов. Последний из этих сдвигов оставил церковь на обочине западного общества и делает все труднее и труднее проповедь Евангелия основной массе людей. Текущий сдвиг представляет собой переход от секулярного модернизма к тому, что я называю секулярным постмодернизмом. И хотя некоторые аспекты этого сдвига вызывают беспокойство, я уверен, что мы можем узреть Божью руку в этих переменах. Другими словами, у постмодернизма есть черты, которые имеют положительный для подлинного христианства характер.

Надломленность

Постмодернисты явно не столь уверены в себе, как секулярные модернисты. Считающих себя конченными людьми среди них гораздо больше, чем среди их бабушек и дедушек. Они очень часто выходят из разбитых семей или из семей, где конфликты и унижения — обычное дело. Рассказывая своим друзьям о том, что творилось у них дома, они видят, что в других семьях дела были не лучше. В результате постмодернисты страдают от внутренней надломленности и испытывают острую нужду в исцелении души.

Мой опыт показывает, что то же самое происходит и в адвентистской среде. Мои дети учились в престижной адвентистской школе. У них было много друзей из распавшихся или смешанных семей, в которых царила напряженная, порой жестокая атмосфера. Объективные исследования свидетельствуют о том, что уровень насилия, измен и разводов в адвентистских семьях не на много ниже среднего уровня, который отмечается в обществе в целом. Приблизительно то же самое происходит повсюду в западных странах.

И хотя надломленность может привести к отчаянию, она, помимо прочего, открывает дверь для обновляющего веяния Евангелия. Чтобы исцелиться, человек сначала должен узнать, что он болен. Ему нужно осознать, что у него проблема, прежде чем он захочет искать ее решение. Осознание своей собственной испорченности — это необходимый шаг на пути к Евангелию. Смею предположить, что в этой надломленности, которую переживают секулярные постмодернисты, чувствуется рука Божья.

Скромность и искренность

Живя в мире, где всем правит имидж, постмодернисты высоко ценят скромность, честность и искренность в межличностных отношениях. Они считают, что лучше быть честными и не скрывать свои слабости и недостатки, чем выдумывать себе имидж или «играть на публику». Этот принцип тесно связан с предыдущим. Постмодернисты не только чувствуют надлом в душе; они готовы искренно делиться своими переживаниями с друзьями, которым они доверяют.

Вряд ли кто–то станет спорить, что скромность и искренность — крайне важные качества, отличающие истинного христианина. Подлинное исповедание — это ничто иное как высказанная о самом себе правда. В секулярном модернизме смирение и скромность не имели большой цены. Считалось, что они унизительны для человека. Когда модернизм был в апогее своего могущества, людям надлежало вести себя скромно, только если уж им совсем нечем было похвастаться! Тогда как постмодернизм гораздо выше ценит искренность и честность. Отсюда я делаю вывод, что Бог подводит культуру к той черте, где она начинает ценить одну из величайших испытующих истин христианства (см. Ин. 3:19, 20). Это замечательный шанс, который подлинному христианству ни в коем случае нельзя упускать.

Однако при том что постмодернисты высоко ценят подлинную искренность, они, как правило, с большим подозрением относятся к тем, кто пытается казаться таковыми. Искренность — это не одежда, которую можно одеть, а потом снять. Это качество, которое человек вырабатывает на протяжении всей жизни. Многие христианские сообщества довольствуются тем, что приглаживают свой имидж, думая, что внешние ничего под этой оболочкой не разглядят. Но они ошибаются. Постмодернисты чуют фальшь за версту. Если христианское сообщество внутренне не соответствует тому, каким оно хочет показать себя людям, постмодернисты быстро теряют к нему интерес. Итак, шанс у христиан есть, но им не так–то просто воспользоваться.

Поиски своего лица и цели в жизни

Чувство надломленности тесно связано с личностным кризисом — кризисом самоопределения. Люди ощущают душевную пустоту, когда не имеют ясного представления о том, кто они и в чем смысл их существования. Это ведет к интересному парадоксу. Постмодернисты находятся в постоянных поисках себя, но при этом они сомневаются, что эти поиски увенчаются положительным результатом. Они по опыту знают, что у других эти поиски нередко кончаются либо неудачей, либо созданием имиджа. Не имея перед глазами достойных примеров, постмодернисты скатываются к жестокому кризису самоопределения. Они могут провести всю жизнь, пытаясь примерить на себя то одно «лицо», то другое, но так и не обрести своего истинного лица, так и не определиться, кто они есть на самом деле.

Этим отчасти объясняется, почему у нынешнего поколения людей так популярны художественные фильмы. Просмотр кинофильмов позволяет людям наблюдать различные «лица» в действии. По окончании фильма (или после неоднократных его просмотров) постмодернисты начинают примерять на себя различные роли или проигрывать у себя в голове различные сценарии или даже пытаются опробовать их на своих друзьях. Но поскольку эти выдуманные образы чаще всего далеки от реальности, все старания постмодернистов, как правило, оказываются тщетными, оставляя их неудовлетворенными и неспособными обрести свое собственное лицо.

Между тем данное положение вещей оставляет им шанс обрести почву под ногами. И они обретут ее, если осознают, что куплены дорогой ценой. Евангелие дает человеку возможность ощутить собственную значимость, и это ощущение его никогда не покинет. Полноценная христианская вера помогает людям узнать, зачем они живут на этой земле, откуда они на ней появились и куда идут. Священное Писание, будучи правильно понято, позволяет обрести именно то самоопределение, которого ищут постмодернисты.

С этим поиском лица тесно связано горячее желание иметь достойную цель в жизни. Постмодернистам претит жить без цели; они хотят оставить свой след в этой жизни, жить с ощущением, что их жизнь не напрасна. И это тоже открывает путь для подлинной христианской веры. Библия подчеркивает, что у Бога есть цель для каждого человека (см. Иер. 1:5). Если наше самоопределение уже вплетено в ткань нашей жизни, то нам нет нужды что–то выдумывать самим, надевать на себя маску; нам нужно лишь открыть в себе это лицо, которое уже было создано для нас.

Потребность в сообществе

Как я уже подчеркивал в предыдущей главе, постмодернисты испытывают острую нужду в искреннем общении, в подлинном единении с другими людьми. Я поражаюсь отношениям, принятым в среде современной молодежи. В наше время мы предпочитали делиться на пары — и не только ради романтических отношений. Парни тоже, как правило, дружили по двое — вдвоем катались на машинах, вдвоем предавались какому–нибудь хобби. То же самое и с девушками. Как мне кажется, тогда отношения были глубже, но при этом более обособлены от толпы. Если дружили, то дружба была не разлей вода.

Молодежь постмодернистского поколения делиться на пары, похоже, не очень–то любит. Они предпочитают собираться группами по пять (две девушки и три парня, например) или семь (пять девушек и два парня) человек. Они всегда вместе, но при этом отношения между ними не так уж глубоки. Они словно чего–то опасаются. Круг школьных друзей довольно часто меняется из года в год. Если предыдущие поколения поддерживали тесные связи с ближайшими и дальними родственниками, то нынешнее поколение ищет такой общности в отношениях с друзьями и приятелями. Такое впечатление, что постмодернисты стремятся к близким отношениям, но при этом почему–то боятся их углублять.

Одним из серьезных показателей потребности людей принадлежать к какому–нибудь сообществу служат крупные торговые центры. В этих торговых центрах постмодернисты удовлетворяют общую страсть, две нерасторжимые мании — шопинг и любовь к ресторанам и кафе. «Если тебе плохо, пройдись по магазинам!» Кто может это себе позволить, находят себя в потреблении материальных благ. И не только себя, но и некую общность с другими. Скажем, мои дочери терпеть не могут ходить за покупками в одиночку (а мой сын вообще не любит ходить по магазинам, за исключением компьютерных). Потребление само по себе не насыщает; делать покупки вместе с кем–то — вот что главное.

Несмотря на все его изъяны, в этом поиске общности есть нечто весьма полезное. Братское общение (koinonea) — основополагающее для новозаветной веры понятие. Если бы христианские сообщества знали, как воплощать и как выражать то самое братское общение, которое провозглашает Новый Завет, то постмодернистам было бы весьма интересно то, что они могут предложить. В этой сфере, как и во многих других, рука Божья словно подталкивает основную массу людей ближе к библейскому идеалу.

Терпимость к инако…

Постмодернистам свойственна удивительная терпимость к инаковыглядящим, инакомыслящим, инакодействующим и просто чем–то отличающимся от них людям. Однажды мы с женой (кто из нас точно не помню) неосторожно пошутили насчет гомосексуалистов. Моя старшая дочь тут же вспыхнула: «Нельзя так говорить! Даже если вам не нравится, как они себя ведут, они все равно люди, и к ним нужно относиться с уважением!» Я проникся гордостью за нее в тот момент. Она была преисполнена решимости не допустить, чтобы в ее отношении к людям была какая–то предвзятость. И ее гневная реплика вполне типична для многих представителей ее поколения.

Движущие силы, стоящие за постмодернистской терпимостью, — это глобализация и урбанизация. Модернизм сделал возможным возникновение огромных городов — центров промышленности и торговли. Эти мегаполисы, уровень жизни в них и рабочие места, которые они предлагали, как магнитом тянули к себе людей со всех уголков света. Эти глобальные «плавильные котлы» стали средой, в которой пришлось соприкасаться друг с другом людям с разным цветом кожи и верованиями, из разных народов и культур.

Поначалу такое сожительство приводило к серьезному напряжению, однако затем большинство людей поняли, что совместная жизнь обязывает их уважать друг друга и прислушиваться друг к другу. Поэтому постмодернисты выросли в среде, где разнообразие считалось нормой, а терпимость — наилучшим способом существования в этой среде. Такое общемировое явление, как смешение различных народностей в больших городах, указывает на то, что постмодернистское состояние тоже становится общемировым явлением, даже в тех регионах, где модернизм так и не успел серьезно укорениться.

Когда я писал свою докторскую диссертацию, интеллектуальная атмосфера в богословских сообществах была гораздо сильнее стеснена определенными рамками, чем сейчас. Можно было читать научные доклады и делать содержательные комментарии только в строгих рамках модернистского библейского критицизма. Люди излагали свои взгляды на библейский мир с большой долей уверенности в своей правоте. Любая неопределенность облекалась в научную терминологию и заумный язык. Большинство адвентистских богословов чувствовали себя как чужаки в незнакомой стране.

Однако лет двадцать назад мне довелось прослушать серию докладов по Книге Откровение. Один из них был написан на крайне сложном языке, насыщенном эзотерической терминологией. Честно говоря, я так и не понял, о чем вел речь автор, но и задавать вопросы и выставлять себя невеждой мне тоже не хотелось. Поэтому я был поражен, когда другой богослов начал обсуждение представленной работы со следующего замечания: «Я почти ничего не понял из того, о чем он говорил, но, основываясь на том, что мне все–таки удалось понять, вот что мне хотелось бы сказать».

Тогда я впервые ощутил, что грядут перемены. С тех пор богословское академическое сообщество стало гораздо более открытым для широкого спектра взглядов, включая адвентистские. Терпимость и открытость, свойственные постмодернизму, дают адвентистским богословам возможность поделиться своими уникальными адвентистскими воззрениями с остальными. И такой обмен идеями и мнениями полезен для всех. Я думаю, что эта терпимость появилась тоже не без Божьего участия.

Терпимость к противоположному мнению

Еще одной замечательной чертой постмодернистского сознания служит его способность быть терпимым к противоположному мнению. То, что истинно для вас, может быть очень далеко от истины для меня. И однако же оба эти взгляда на истину могут быть приемлемы и восприняты как обоснованные в постмодернистской среде. И этим она сильно отличается от логической замкнутости модернизма.

Древнегреческие философы считали, что противоположность истины — это заблуждение. Если вы принимали что–то за истину, а кто–то другой говорил нечто совершенно иное, то это означало, что тот другой заблуждается и достоин осуждения. Эта установка служила важным философским основанием для самоуверенности модернизма.

Научный модернизм отличался четкой логикой в греко–западном ее понимании. А греческая логика не допускала истинность обоих противоположностей. Поэтому в секулярном модернизме из двух конфликтующих претензий на истинность правой могла быть только одна. В сочетании с принципом, обязывающим все подвергать сомнению, это означало, что наука доказывала неправоту одних идей с тем же упорством, что и правоту других.

А вот еврейская логика, выраженная в Библии, могла рассматривать противоположные идеи не в плоскости «истинно–ложно», а в рамках напряженности между двумя полюсами. Скажем, учение о природе Христа не укладывается в греческую однозначность. Христос есть на 100 процентов человек и на 100 процентов Бог. Для греко–западной логики это недопустимо; она рассматривает такие утверждения, по определению, как полную несуразность. Тогда как Библия считает оба этих аспекта Христовой природы в равной степени истинными.

В том же ряду можно упомянуть новозаветное учение о примирении с Богом во Христе, дабы мы могли примириться с Ним (см. 2 Кор. 5:18–20). Этого греко–западной логике никак не переварить. Кроме того, Библия учит, что мы спасаемся исключительно по вере, независимо от дел, но при этом никто не будет спасен без дел. Даже христианские модернисты никак не могли этого понять и принять!

Постмодернистское неприятие однозначных категорий греческой логики возвращает мир к более еврейским логическим построениям. Благодаря этому постмодернистам, пожалуй, проще понять Библию, чем предыдущим поколениям. Случаи некоторой логической напряженности библейской мысли воспринимаются более естественно в постмодернистском контексте. И это тоже играет свою положительную роль.

Духовность

Хоть я и считаю, что постмодернизм следует включить в общее понятие секуляризма, у меня нет сомнений, что нынешнее молодое поколение более духовно, чем предшествующее. Двадцать пять лет назад, если кто–то из спортсменов, политиков или голливудских звезд говорил о своей вере, на него смотрели с ужасом, а иногда и подвергали остракизму. Считалось хорошим тоном не упоминать в публичных высказываниях ни о религии, ни о политике. Во многих богословских сообществах было непринято молиться и говорить о своей вере, поскольку это могло оскорбить богословов иного вероисповедания или вовсе без оного.

Однако это повсеместное стремление умалчивать о Боге — уже в прошлом, по крайней мере в Северной Америке. Спортсмены, политики и актеры открыто говорят о своей вере. В богословских сообществах люди все более искренне высказывают свои личные религиозные убеждения — чего я от них совсем не ожидал. Хотя постмодернисты с большим подозрением относятся к традиционным религиозным институтам и Библии, они открыты для духовных дискуссий со всяким, кто знает Бога и кто может научить других, как Его узнать. Формы постмодернистской духовности бросают вызов традиционной религии, но в целом в западном мире сейчас гораздо больше веры, чем несколько десятков лет назад.

Поэтому, благовествуя постмодернистам, необходимо начинать с личного опыта. Если истины, которые вы стремитесь выразить, не изменили вашу собственную жизнь, не рассчитывайте, что постмодернисты ими всерьез заинтересуются. Если же то, чему вы учите, повлияло на вас самих и принесло заметные результаты, постмодернисты с меньшей вероятностью отвергнут ваши попытки донести до них суть Евангелия. Какую бы духовную истину вы ни открывали постмодернисту, она должна быть практической и достоверной.

Истина «в рассказе»

Как мы уже увидели, постмодернисты не ищут истину в церкви, в Библии (в традиционном ее понимании) или в науке. Они ищут истину в сообществе и в обмене мнениями, «рассказами», с другими людьми. Но и это не так уж плохо. Концепция истины как рассказа позволяет нам внести существенную поправку в традиционное для модернизма использование Библии.

В эпоху модернизма люди относились к Библии как к золотоносному руднику, а не как к повествованию. Она воспринималась как залежь руды, из которой можно было добыть «доказательные тексты» или самородки вечных богословских истин, а затем «собрать» их в стройные системы. На практике Библия как таковая истиной не была; истину нужно было «добывать» из Библии. Увы, в процессе «добывания» слишком часто случалось так, что библейские «истины» принимали образ их толкователя.

Модернистов часто удручало, что люди с трудом воспринимают истины Библии. Их бы больше устроило, если бы Библия была написана в форме систематического богословия или как четкое и последовательное изложение фундаментальных доктрин. Что говорить: ведь мы и вправду, открыв Библию, не сможем найти там четко прописанные двадцать восемь основных пунктов адвентистского вероучения. Напротив, Библия представляет собой собрание повествований, поэм и разрозненных личных писем. Библия предлагает нам рассеянные по ее страницам фрагменты общей картины, и ей зачастую не хватает той черно–белой определенности, которой требуют от нее многие христиане. Многие отрывки и учения Библии смутны и туманны. Порой так и хочется воскликнуть: вот если бы Бог был чуть более последователен в изложении Своей истины!

Я не знаю точно, что было у Бога на уме, когда Он руководил формированием библейского канона, но смею предположить, что Библия вышла именно такой, какой Он ее задумал. И лучше не сетовать о том, отчего она не такая, как мне хочется, а воспринимать ее такой, какая она есть, и стараться понять, что она говорит нам о Боге. В провидении Своем Бог решил сделать ее в основном сборником рассказов, а не последовательным перечнем тщательно очерченных учений. А если так, то постмодернизм может дать нам прекрасную возможность в полной мере изучить, что говорит нам Библия о Божьем характере и Его намерениях. Я не могу не увидеть в этом руку Божью.

Однако имейте в виду, что постмодернисты ценят свои собственные выводы более, нежели ваши. Поэтому они уверуют только в тот «рассказ», который стал реальностью для них лично. С помощью Духа Святого они смогут воспринять наш искренний, пропущенный через сердце рассказ о вере и наши переживания как свои собственные. Когда люди принимают то, что говорит другой, они становятся учениками, и у них появляется желание все больше и больше походить на рассказчика.

Заключение

По причине немалых трудностей, которые доставляет постмодернизм традиционному христианству, многие искренние верующие считают, что его надлежит отвергнуть как орудие великого обольстителя. Но, как мы увидели в этой главе, в постмодернистской эпохе есть много аспектов, способных сыграть для христианской проповеди положительную роль. Бог не прекращает свидетельствовать о Себе, какая бы эпоха ни была у нас на дворе. Ныне, как и в прошлом, Он производит сдвиг в современном мировоззрении. И нам нужно суметь воспользоваться возможностями, открывающимися у нас на пути. Ради этого, собственно, я и пишу эту книгу.