Вернуть мужа. Стратегия и Тактика.

Глава 24. Двенадцать лет назад.

Чтобы жизнь стала лучше,

она сначала должна стать хуже.

Чак Паланик "Удушье"

Она, черт побери,

до того ко мне равнодушна,

точно я ей муж.

Оскар Уайльд

Сентябрь в этом году был такой теплый и нежный, что, несмотря на то, что наступил последний и самый важный в нашей жизни школьный год, учиться не хотелось. Совсем. После уроков мы по-прежнему сидели на лавочке в парке или в "Пельменной", не желая расставаться. Только придешь домой - и все время уйдет на выполнение уроков.

С первого сентября по утрам меня начал неожиданно провожать в школу Вовка. Время после уроков целиком и полностью принадлежало Максиму, который еще в десятом классе после спектакля "Недоросль" и нашего знаменитого на всю школу поцелуя стал моей "парой". Поскольку бабушка жила далеко от школы, на дорогу с пересадкой уходил почти час. Папа категорически отказался меня возить, вынуждая жить с ним, Ритой и Мышильдой. Мне было важно остаться с бабушкой, поэтому я гордо стала пассажиркой общественного транспорта.

Первого сентября, выйдя из подъезда за час до начала занятий, я обнаружила возле своего дома Вовку. Накануне ночью приехавший от своего деда-"партизана" с Волги.

- Привет! - запрыгала я от радости, несмотря на солидный возраст в шестнадцать лет.

- Привет, Варюха! - обнял он меня. - Решил тебя проводить до школы.

- Это ж во сколько ты встал и сколько спал?! - поразилась я. Вовка жил прямо во дворе школы. Это час до меня. Потом еще час со мной обратно до школы.

- Да не спится что-то, - проворчал мой друг. - Возраст, наверное!

Как давно мы не проводили столько времени вместе! Я соскучилась по его шуткам и этому знакомому жесту, которым он взъерошивал свои светлые кудри.

Максим, который ждал меня на остановке троллейбуса, если и удивился, что я с Вовкой приехала, то никак этого не показал. Он крепко пожал Вовке руку и поцеловал меня прямо в губы прямым коротким поцелуем.

С этого дня все так и осталось: утром в любую погоду у своего подъезда я находила Вовку, после уроков мы всей нашей компанией гуляли пару часов, а домой меня провожал Максим.

У подъезда мы стеснялись целоваться. В подъезде это было немыслимо. И не потому, что это не позволял внушенный мне бабушкой и отцом этикет, а потому, что нас могла заложить отцу Ольга Викторовна. Поэтому поцелуев было раз, два - и обчелся! Кроме этого, объяснения в любви в том виде, как я себе представляла, так и не произошло. У меня в копилочке были только заветные движения его губ по траектории "Я тебя люблю".

Баба Лиза говорила, что некоторые мужчины боятся объясняться в любви.

- Боятся? - опешила я. Мы сидели на кухне в бабушкиной квартире и пили чай с пришедшим в гости Михаилом Ароновичем. Баба Лиза испекла сливочные сухари с изюмом - мое любимое лакомство. Бабушка говорила, что мой папа в детстве тоже их обожал и не променял бы на пирожные и торт. Как у нее получалось так, что сухарики были одновременно и хрустящими, и нежными. Загадка!

Михаил Аронович заерзал на стуле, а бабушка, усмехаясь каким-то своим мыслям, сказала:

- То ли боятся услышать отказ, то ли серьезного продолжения отношений, то ли не любят по-настоящему.

Старый врач хмуро посмотрел на бабу Лизу из-под опущенных бровей и потянулся за очередным сухариком.

- Не любят по-настоящему? - расстроилась я окончательно.

- Максим любит, - прошептала бабушка, осторожно погладив меня по голове и подливая свежий чай в чашку. - Этот экземпляр боится не услышать в ответ твоего признания.

- Моего? - удивить меня сильнее просто невозможно. Мне самой кажется, что моя любовь просто осязаема, ее можно не только увидеть и потрогать. Ее можно ложкой черпать, ножом резать.

- У каждого свои тараканы в голове, - мягко улыбнулась мне бабушка.

Мои тараканы приветственно помахали мне и моей бабушке всеми шестью лапками. А баба Лиза, глядя на Михаила Ароновича, добавила:

- Есть такие тараканы, которых ни тапком не пришлепнешь, ни дустом не выведешь, ни дихлофосом не вытравишь.

Михаил Аронович хмуро посмотрел сначала на нее, потом на меня, потом хотел что-то сказать. Даже рот открыл, но ничего не сказал.

- Quod erat demonstrandum, - засмеялась бабушка и позвала нас в гостиную. - Что и требовалось доказать.

- Facile omnes, cum valemus, recta consilia aegrotis damus, - ответил ей Михаил Аронович, гордо расправив плечи.

Мне, ничего не понявшей, баба Лиза на ухо прошептала перевод:

- Когда здоровы, мы легко даем советы больным.

И я все равно ничего не поняла.

Вообще латинскими афоризмами очень увлекался Вовка. За год до окончания школы выяснилось, что он все-таки будет поступать в медицинский, как и Лерка. Семейные традиции преодолели его желание стать военным моряком.

- Alea jacta est! - декламировал Вовка, обмотавшись покрывалом с моей кровати и изображая из себя древнеримского оратора, и перевел мне, рисуясь. - Жребий брошен!

Как-то недели через две после начала учебного года мы с Вовкой вышли из троллейбуса и не увидели Максима.

- У Макса аппендицит! - сообщил нам Игорь. - Ночью увезли с приступом. Зоя Львовна сказала. Ей родители звонили.

Я ужасно напугалась: а вдруг что случится? Девчонки меня успокаивали. Вовка, обняв за плечи, уговаривал:

- Ты что, Варюха! Эта операция как зуб больной вырвать. Рядовая, простенькая. Вот с Леркой выучимся, будем такие пачками делать.

- Я ни за что не буду хирургом! - запротестовала Лерка. - Я детей лечить хочу.

- А я буду, - сказал Вовка и добавил. - Futura sunt in manibus deorum. Будущее в руках богов.

Настоящее. Суббота (поздний вечер). Ближний круг.

Сашка с Игорем подходят к Максиму. Мужчины пожимают друг другу руки и обнимаются. Максим это делает, не спуская с меня глаз.

- Кирилл, - обращаюсь к Ермаку шепотом. - Спасибо за танец. Мне нужно поговорить с мужем.

- Зачем? - спрашивает Кирилл, удерживая меня за локоть.

Вырываю руку и возмущенно говорю, мгновенно переходя на "вы":

- Да что ж это такое-то! Как вы смеете лезть в мою личную жизнь!

Мое возмущение никак не смущает Кирилла, и он снова берет меня за локоть. Отрывает меня от Ермака Игорь, который, подав руку, ведет меня к нашему столику. Сашка с Максимом идут за нами. Сидящая в одиночестве за столиком Лерка изо всех сил делает вид, что не замечает двух-трех молодых мужчин, коршунами кружащих вокруг стола поодаль.

- Наконец-то! - с облегчением выдыхает она, увидев нас. Появление Максима не вызывает у нее никакого удивления.

- Это ты? - обвиняюще спрашиваю ее я. - Ты в туалет выходила.

- Нет, - спокойно, с достоинством отвечает мне Лерка. И я сразу ей верю.

- В принципе это бессмысленно, - добавляет Лерка. - Он и так бы пришел, без чужой помощи.

- Интересно, как бы он узнал, где я? - спрашиваю я ее. И они с Сашкой фыркают в ответ.

Мы с девчонками сидим. Максим и Игорь остаются стоящими возле стола. За свой столик напротив нас возвращается и Ермак. Сидит прямо, словно кол проглотил, и сверлит меня взглядом.

- Для полной картины не хватает еще одного персонажа, - шутит Сашка и тут же стонет. - Не может быть!

Испуганно вытягиваю шею, боясь увидеть еще и Вовку. Но это не он. В нашу сторону движется Ермак. Вот правильно я сравнила его с диплодоком.

- Варя, нам нужно поговорить, - обращается ко мне Кирилл, игнорируя ошеломленных его наглостью мужчин. Ответить не успеваю.

- Нет! - резко отвечает Игорь.

- Нет! - хором говорят Сашка и Лерка. Обязательно подкараулю их во время репетиции, синхронистки чертовы!

Ермак сжимает кулаки и засовывает руки в карманы, видимо, так и не поймав мой взгляд (не знаю - не смотрю), отходит от стола.

Музыканты начинают играть мой любимый блюз Эрика Клэптона "Layla". Это трогательная песня о мужчине, безнадежно влюбленном в недоступную женщину. Певица поет на английском, ее хрипловатый и грубоватый тембр похож на мужской и вызывает тоску в сердце и мобилизацию мурашек.

And no one's waiting by your side?

You will run and hide much too long.

You know it's just your foolish pride.

- Варя, нам нужно поговорить, - теперь это Максим. От тембра его родного голоса у меня сжимаются внутренности и скручиваются в морской узел, который когда-то учил меня завязывать Вовка.

- Да, поговорите, - подмигивает мне Игорь.

- Да! Поговорите, - радостно соглашаются синхронистки и быстро встают из-за стола.

- Нет, - безэмоционально говорю я, поспешно вскакивая. - Мне нужно выйти.

- Проводить? - беспокоятся синхронистки.

- Не надо, - злобно шепчу я. - Справлюсь.

Максим и Игорь стоят возле стола, не сдвинувшись ни на сантиметр. Стою напротив них, смотрю только на Игоря, говорю только Максиму:

- Мне. Надо. Выйти.

Дрогнул только Игорь и сделал шаг в сторону. Максим не шелохнулся. Я приставным шагом обошла его, прижимая к себе сумку, и почти бросилась в туалет. Выбегая, боковым зрением обнаружила, что Ермака в зале нет.

С помощью "обращенного" вышла из клуба черным ходом. Уговорила за минуту, предложив в качестве оплаты номер телефона Лерки, изменив две последние цифры. Выбежала к проезжей части, начала голосовать. Возле меня, эффектно притормозив, останавливается белый кадиллак. Ну, хоть какая-то польза от диплодоков.

- Подвезти? - ухмыляется он.

- Да, - плюхаюсь на переднее сиденье.

- Домой? На дачу? - преувеличенно вежливо спрашивает Ермак.

- Домой, - отвечаю я и достаю телефон.

- Не надо никому звонить, я тебя не обижу, - растерянно говорит Кирилл.

Я устало улыбаюсь ему и включаю трек с блюзом Клэптона.

- Перевести? - вдруг спрашивает мужчина и, не дождавшись ответа, говорит, продолжая вести машину и внимательно глядя на дорогу:

Что ты будешь делать, когда останешься одна,

И никого не будет рядом?

Ты убежишь и будешь очень долго прятаться.

Ты знаешь, что это всего лишь твоя глупая гордость.