Эпилог

На этом, к величайшему сожалению, придётся расстаться с нашими персонажами. Расстаться, чтобы вернуть их Клио.[208] А как же иначе, ведь они – реальные исторические личности! Авторы и так позволили себе слишком вольную реконструкцию событий. Извинением может служить лишь то обстоятельство, что в повествовании мы обратились к затерявшемуся во мгле веков и оттого неясному периоду жизни героев. Что же касается их дальнейшей судьбы, то она досконально известна и хорошо описана. И никакой Книге Тота не под силу изменить свершившуюся быль.

Хотя, с другой стороны, разве не есть чёрное дело – взять, да, на самом интересном месте бросить читателя, отослав к пыльным архивам, забытым летописям и музейным экспонатам? Мол, иди, узнавай – как оно там происходило на самом деле.

Нет, пожалуй, так поступить мы тоже не в праве. А потому, просто перескажем факты. На этот раз уже без творческих фантазий и авторских допущений, а так как о том повествуют анналы.

…Вскоре после описываемых событий, в декабре 1812 года, остатки великой армии Наполеона покинули пределы России. В начале апреля 1813 года фельдмаршал Кутузов сильно простудился, а 16 (28) апреля того же года, пребывая в зените славы, скончался в Силезском городке Бунцлау. Так закончилась жизнь человека, который ранее чудесным образом дважды излечивался от ран, врачами признанных смертельными. Человека, который однажды с лукавым удивлением (будто не сам приложил к тому руку!) написал жене: «Бонапарте неузнаваем. Порою, начинаешь думать, что он – уже больше не гений. Сколь беден род человеческий!»

Война продолжалась. Русская армия, во главе которой теперь стоял лично Император Александр I, вступила в пределы Европы и погнала Наполеона навстречу бесславному концу на острове Святой Елены. Сражения следовали одно за другим.

18 (30) октября 1813 года в битве при Ганау был смертельно ранен и через десять дней умер уланский полковник Доминик Радзивилл. По другим сведениям, причиной смерти князя послужила старая рана, полученная ещё в России год назад. Как бы там ни было, за этот год Радзивилл пережил множество утрат. Первейшей из них стал крах жизненных идеалов. Далее, земли и богатство Радзивиллов Александр I раздал русским генералам, отличившимся на поле боя. Жена Доминика Теофилия, известная ветреница, покинула супруга и нашла утешение в объятиях русских офицеров, с которыми заводила частые романы. Много позже смерти мужа её свела в могилу чахотка. Последним в ряду блистательных любовников Теофилии стал красавец-кавалергард Сергей Безобразов. Прямая линия рода Несвижских Радзивиллов на том пресеклась, остались лишь дальние родственники – седьмая вода на киселе.

Переломным этапом войны стало масштабное Лейпцигское сражение, вошедшее в историю под именем Битвы народов. В этой битве Наполеону противостояли Россия, Великобритания, Испания, Португалия, Пруссия, Австрия, Швеция и часть мелких немецких государств-княжеств. Воюющие стороны послали в мясорубку более миллиона солдат.

Важнейшим эпизодом Битвы народов явился бой за деревню Госса. Стратегическую важность указанного населённого пункта подтверждает тот факт, что именно сюда Наполеон бросил лучших воинов – непобедимую старую гвардию, которой без крайней нужды предпочитал не рисковать.

Вот тогда и настал час славы лейб-гвардии Финляндского полка, пожалуй, самого доблестного в русской армии, о чём свидетельствует то обстоятельство, что ни одна часть не могла с ним сравниться по числу Георгиевских кавалеров. Командир финляндцев Максим Крыжановский к этому времени, наряду с другими орденами, тоже имел Георгиевский крест, кроме того, из полковников его произвели в чин генерал-майора.

Получив соответствующий приказ лично от Великого князя Константина, Крыжановский атаковал Госсу под жесточайшим огнём неприятеля, и почти сразу был ранен тремя пулями в ноги, однако, не покинул поля боя, а держался в седле и продолжал распоряжаться атакой. Затем его контузило ядром в грудь, но и это не смогло остановить неистового воина. Лишь ружейная пуля, пущенная в упор, выбила Максима из седла.

Повинуясь последнему приказу поверженного генерала, финляндские гвардейцы продолжали теснить французов, однако, сами несли тяжёлые потери. Батальон Александра Карловича Жерве оказался отрезанным от основных сил. Сзади глухая стена забора, с остальных сторон – превосходящие силы противника – та самая старая гвардия, лучшие солдаты Европы. И некому повести за собой финляндцев, командный состав – кто ранен, кто убит. Ранен и сам Жерве.

В эту страшную минуту солдаты услыхали хорошо знакомый голос дядьки Коренного:

- А ну, не трусь! Надо спасать командиров!

С этими словами могучий гренадер одним рывком поднял полковника Жерве и пособил перебраться через каменную ограду. Следуя сему примеру, финляндцы стали помогать раненым – одному за другим – спасаться вслед за батальонным командиром.

А Коренной тем временем возглавил отпор французам. То был неравный бой, и вскоре дядька остался один. Все товарищи либо благополучно оказались в безопасном месте, либо пали в бою.

Ему предлагали сдаться, но Коренной лишь качал головой и продолжал отбиваться от наседавшего неприятеля. Когда сломался штык, Леонтий стал отбиваться прикладом. Увы, сломался и он. Отбросив бесполезное теперь оружие, богатырь смачно плюнул на могучий кулак и стукнул ближайшего супостата так, что медвежья шапка полетела в одну сторону, а её хозяин – в другую. Тогда враги просто стали колоть русского штыками, пока тот не повалился наземь.

Позже во французском лазарете, куда неприятельские гвардейцы притащили снискавшего их уважение Коренного, на теле финляндца насчитали восемнадцать штыковых ран. Врачи в недоумении разводили руками: с такими ранениями не живут! Но дядька жил, да ещё и ругался, на чём свет стоит.

О невероятном случае доложили Наполеону. Тот был так удивлён, что не погнушался лично навестить пленного русского на больничной койке. О чём говорили эти двое – неизвестно, но, уходя, Император велел хорошенько лечить и кормить Солдата. А на другой день издал по армии приказ, в котором прославлялся Леонтий Коренной, а его подвиг ставился в пример всему французскому воинству.

После выздоровления дядьку отпустили из плена, и он вернулся в полк. О дальнейшей жизни Коренного известно то, что стал он подпрапорщиком и жил себе тихо с семьёй на хорошую пенсию. За подвиг герою пожаловали особую серебряную медаль с надписью: «За любовь к Отечеству».

О Коренном сложили песню, которая в течение следующих ста лет служила официальной строевой песней лейб-гвардии Финляндского полка. Это – строчки из неё:


«Вот чудо-богатырь был малый,

Лихой фланговый гренадер.

Везде, всегда в боях удалых,

Геройской храбрости пример».


В 1846 году художник Полидор Бабаев написал картину «Подвиг гренадера Леонтия Коренного». На полотне изображено следующее: богатырь замахивается на врагов прикладом, вокруг – павшие товарищи, а на заборе, в несколько пошловатой позе – Александр Жерве. Зад полковника повёрнут к неприятелю, однако это место, как всегда требовал от подчинённых генерал Крыжановский, выглядит гордо и красиво. Сейчас полотно находится в Государственном Русском музее.

В 1906 году, на столетний юбилей Финляндского полка, офицеры за свои деньги поставили у входа в офицерское собрание памятник дядьке Коренному. Всякий входящий, вне зависимости от чина, обязательно отдавал честь бронзовому Солдату. К сожалению, тот памятник до наших дней не сохранился. После революции 1917 года его разрушили: не по душе оказался большевикам пример самопожертвования ради спасения офицеров-дворян и ответного офицерского почтения к рядовому солдату. Ведь это же «коренным» образом противоречило тем отношениям, каковые показаны в знаменитом фильме «Броненосец Потёмкин». В конце двадцатого века Валентин Пикуль вернул Коренного из забвения, написав о нём блестящую новеллу «Восемнадцать штыковых ран».

На свой вековой юбилей Финляндский полк, кроме бронзового памятника, обзавёлся также часовней Святителя Спиридона Тримифунтского, построенной по проекту архитектора С.П. Кондратьева на углу Большого проспекта и 19-й линии в Петербурге, а также и новым знаменем. Старые-то Георгиевские стяги, пожалованные ещё в 1814 году, за столетие поистрепались в сражениях. Говорят, что новые знамёна для гвардии вышивали лично царевны из дома Романовых.

В 1912 году открылась знаменитая Бородинская панорама академика Ф.А. Рубо. На гигантском полотне изображен самый напряженный момент Бородинского сражения – атака французами деревни Семеновское в полдень 26 августа (7 сентября) 1812 года, когда гвардейские полки – Литовский, Измайловский и Финляндский, стоя в нерушимом каре, сдерживали тяжёлую кавалерию противника, давая генералу Дохтурову, прибывшему на смену смертельно раненому Багратиону, возможность привести расстроенные войска в порядок.

В том же юбилейном году по проекту архитектора Ф.С. Былевского на Бородинском поле воздвигли памятник лейб-гвардии Финляндскому полку. Расположен он южнее деревни Семеновское, справа от дороги, ведущей к железнодорожной станции Бородино.

В 1917 году, когда грянула Февральская буржуазная революция, Керенский приказал собирать все флаги и срезать с них царские вензеля. Финляндский полк, единственный в гвардии, отказался отдавать на поругание полковую святыню. И любому, кто пытался настаивать, финляндцы неизменно отвечали: если вы – человек чести, то легко нас поймёте. К счастью, бесчестных не нашлось. Так прославленный полк сохранил знамя в том виде, в каком получил из рук Государя.

В гражданскую полк сражался в составе Белой гвардии. К концу войны финляндцев оставалось так мало, что все они помещались в кузове грузовика. Знамя последовало за ними в эмиграцию. В 1949 году проживавший в Париже хранитель реликвии В. Ушаков передал её в советское посольство. Сегодня знамя лейб-гвардии Финляндского полка хранится в зале №2 Центрального музея Вооруженных Сил в Москве в качестве экспоната особой подачи.

Таким образом, полностью оказались исполненными все желания создателя и первого командира полка Максима Константиновича Крыжановского.

Невероятно, но сам доблестный генерал выжил, несмотря на тяжёлые ранения. Шутка ли сказать – ядро и четыре пули! Причём, последняя пуля, выпущенная с близкого расстояния, буквально вогнала золотой генеральский эполет в плечо. Вынесенный замертво с поля боя, Крыжановский, тем не менее, нашёл в себе силы доложить встретившемуся на пути Императору Александру о том, что полк сумел захватить Госсу и удержать её за собой. Тут же Император наградил генерала орденом Святой Анны 1-ой степени.

Лечиться Крыжановскому пришлось долго – целых четыре года. Часть из них – за границей. После войны, однако, он службы не бросил: занимал посты казначея Капитула императорских орденов и коменданта Санкт-Петербургской (Петропавловской) крепости. Был удостоен множества наград и звания генерал-лейтенанта. Дожил до старости. В последние годы жизни, являясь директором Чесменской военной богадельни, посвятил себя заботам о старых солдатах – ветеранах Отечественной войны. А ещё, в своём имении Вероле начал строить церковь Святителя и Чудотворца Николая. Для её проектирования пригласил выдающегося архитектора Д.И. Висконти. Достраивали церковь Майковы – родственники Фёдора Толстого-Американца по матери, которым Максим Константинович продал Веролу. Церковь существует и в наши дни, однако, нуждается в серьёзных восстановительных работах.

Похоронить себя Крыжановский завещал в мундире лейб-гвардии Финляндского полка, потому что, по его собственным словам, мундир крепко пришит к нему вражескими пулями и ядрами.

Могила генерал-лейтенанта находится в ограде собора Петропавловской крепости. Его имя неоднократно встречается на стенах Храма Христа-Спасителя в Москве среди других имён, составляющих Галерею Воинской Славы Отечества. Портрет героя кисти художника Д. Доу украшает собой Генеральский зал Военной галереи Зимнего дворца в Государственном Эрмитаже. Там этот портрет может увидеть любой желающий.

В Лейпцигском сражении судьба, наконец, настигла неуловимого Юзефа Понятовского, который за день до этого стал маршалом Франции. Будучи лишь раненым в руку, князь, наверное, остался жив, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что в критический момент битвы генерал Бертье приказал взорвать единственный мост через реку Эльстер для того, чтобы преградить путь наступающим русским войскам и их союзникам. Но сделать это надо было после того, как все французские части покинут город.

Однако взрывники, услыхав неподалёку громкое «ура», в панике взорвали мост раньше времени. В результате значительная часть армии Наполеона не успела покинуть Лейпциг и сдалась на милость победителей. Раненый Понятовский сдаваться не пожелал – пустился вплавь и утонул вместе с лошадью.

В современной Польше его почитают национальным героем. В Варшаве перед Президентским дворцом стоит конный памятник Юзефу Понятовскому работы Торвальдсена, а в Париже, где также чтят память польского воина, на улице Риволи фронтон одного из зданий украшен статуей маршала в полный рост.

Говорят, Александр Дюма, использовал реальные события для описания кончины своего героя д'Артаньяна. Тот, подобно Понятовскому, накануне гибельного для себя сражения, становится маршалом Франции. Но в бою не тонет, а погибает от попадания ядра в грудь. Кстати, в романе «Виконт де Бражелон», д'Артаньян в шутку говорит, что маршал Франции не может утонуть, когда у него есть хотя бы маленький кусочек дерева – маршальский жезл. Понятовскому звание маршала Наполеон присвоил, но жезл вручить не успел.

С гибелью князя Юзефа связана ещё одна легенда. Во время летних маневров 1784 года, он, побившись об заклад с одним из полковых товарищей, переплыл на коне в полном снаряжении Эльбу. Легенда гласит, что, сразу после этого случая, цыганка нагадала князю: «Победил Эльбу, но погибнешь от сороки» (Elster – по-немецки значит «сорока»).

Весьма драматическая жизнь оказалась уготована Фёдору Ивановичу Толстому-Американцу. Войну он закончил в Париже в чине подполковника с орденом Святого Георгия на груди.

Вернувшись на родину, граф подал в отставку и поселился в Москве. Страстью всей его жизни стали карты. Играл виртуозно, практически никогда не проигрывая. Ну, может только тогда, когда сам того желал. Молва, опираясь на прежнюю репутацию Фёдора, легко объяснила небывалое сие везение тем, что Толстой попросту передёргивает. Современники даже высказывали это ему в лицо. Весьма примечательна реакция графа на подобные обвинения. К примеру, в комедии «Горе от ума» Грибоедов устами Репетилова восклицает:


Но голова у нас, какой в России нету

Не надо говорить, узнаешь по портрету.

Ночной разбойник, дуэлист,

В Камчатку сослан был, вернулся алеутом

И крепко на руку нечист,

Да разве умный человек и может быть не плутом.

Когда ж о честности высокой говорит,

Каким-то демоном внушаем.

Глаза в крови, лицо горит,

Сам плачет, и мы все рыдаем.


А что же наш записной дуэлянт? Чем ответил он на оскорбление? История донесла до нас объяснение Толстого с Грибоедовым:

- Ты что это написал, будто я на руку нечист?

- Так ведь все знают, что ты передергиваешь, играя в карты.

- И только-то? Так бы и писал, а то подумают, что я табакерки со стола ворую.

И всё, инцидент прекратился. Никаких ссор и поединков.

Только когда уже после смерти Грибоедова его комедия увидела свет, сноска под пресловутым отрывком гласила: «Ф.Т. передергивает, играя в карты, табакерки он не ворует».

С Пушкиным вышло сложнее. Как-то, играя с Толстым, юный тогда ещё поэт продулся в пух и прах. Однако платить отказался и заявил:

- Ну что вы, граф, нельзя же платить такие долги.

- Почему? – удивился Американец.

- Вы же играете наверняка.

Сказано было публично. Раньше Толстой убивал на дуэли за меньшее. Но в этот раз взял, да и обратил всё в шутку:

- Только дураки играют на счастье, а я не хочу зависеть от случайностей и поэтому исправляю ошибки фортуны.

Однако дерзкого оскорбления Американец не забыл и, в свойственной изощрённой манере, отомстил-таки Пушкину.

Когда Александра Сергеевича отправили в южную ссылку, Толстой стал рассказывать всем по секрету, что, якобы, за острый язык поэта предварительно высекли розгами в тайной канцелярии. Сплетня быстро распространилась, а когда дошла до Пушкина, тот, находясь в Екатеринославе и не имея возможности немедленно потребовать сатисфакции, разразился блестящей эпиграммой:


В жизни мрачной и презренной

Был он долго погружен.

Долго все концы вселенной

Осквернял развратом он,

Но, исправясь понемногу,

Он загладил свой позор

И теперь он, слава богу,

Только что картежный вор.


Толстой ответил не столь блистательно по стилю, но гораздо ужаснее по смыслу:


Сатиры нравственной язвительное жало

С пасквильной клеветой не сходствует немало.

В восторге подлых чувств ты, Чушкин, то забыл,

Презренным чту тебя, ничтожным сколько чтил.

Примером ты рази, а не стихом пороки

И вспомни, милый друг, что у тебя есть щеки.


Пушкин пришёл в ярость. Все долгие шесть лет ссылки он копил злобу и готовился к дуэли. Стрелял из пистолета по жестяной мишени, ходил гулять с тяжёлой тростью, которую подолгу удерживал в вытянутой руке: чтоб та не дрожала. Говорят, что нерастраченные чувства к Толстому Александр Сергеевич выразил в рассказе «Выстрел».

По возвращении из ссылки, сразу же после аудиенции у Государя, Пушкин отправил секундантов к графу. Дуэль, однако, не состоялась – Американца не застали на месте. Позже знакомые помирили обоих. Да так крепко помирили, что Александр Сергеевич и Фёдор Иванович стали близкими друзьями. Ни кто иной, как Толстой-Американец познакомил Пушкина с семьёй Гончаровых. И сосватал Натали для друга тоже Фёдор Толстой.

Дружбу водил Толстой со многими. Среди них: Денис Давыдов, Жуковский, Вяземский, Гончаров.

Что касается семьи, то женился Американец на цыганке – Авдотье Максимовне Тугаевой. Вначале он жил с ней пять лет без брака. Но однажды произошёл фатальный случай. За картами граф встретился с помещиком Василием Огонь-Догановским. Был этот помещик ещё большим картёжником, нежели сам Толстой. Современники полагали, что Василий владеет секретом беспроигрышной игры, а современные исследователи даже уверяют, что именно эта загадочная фигура послужила Пушкину прототипом Германа для его «Пиковой дамы». Как бы то ни было, но после игры с Огонь-Догановским Толстой встал из-за карточного стола совершенным банкротом да ещё с изрядной суммой долга. Собрался, было, застрелиться, да Авдотья удержала. На два дня ушла в табор и вернулась с искомыми деньгами. В такой ситуации Фёдор Иванович просто обязан был жениться.

Графиня родила мужу двенадцать детей. Но, по воле рока, одиннадцать из них умерло: выжила только дочь Прасковья. Толстой считал, что это Бог так наказывает за отнятые в дуэлях жизни. Ведь у него было именно одиннадцать дуэлей со смертельным для противников исходом. Несчастье граф сносил стоически. Он завёл синодик[209], в который вписал одиннадцать фамилий. Когда умирал очередной ребёнок, ставил напротив фамилии в синодике пометку: «квиты». Когда число фамилий и пометок сравнялось, Фёдор Иванович сказал:

- Слава Богу, хоть мой цыганенок будет жить.

Прасковья, действительно, дожила до глубокой старости.

Сам Толстой тоже жил долго и, когда его незаурядная жизнь подошла к последней черте, позвал священника и проявил необычайную говорливость. Исповедь умирающего длилась несколько часов, после чего батюшка остался поражён искренностью раскаяния графа.

Могила Фёдора Ивановича Толстого затерялась на Ваганьковском кладбище в Москве. Авдотья пережила мужа на пятнадцать лет. Её зарезал собственный повар.

***

Так закончили своё жизненное путешествие герои, к чьей светлой памяти мы, авторы, дерзнули прикоснуться. С этим и благодарный читатель, наконец, добрался до конца повествования. И если он, читатель, теперь пожелает воскликнуть: «Как порой причудливо переплетаются правда и вымысел!», то окажется совершенно прав, ибо ещё римляне заметили:

«Ad actu ad posse valet consecutio[210]».

Загрузка...