Внутренние пути во Вселенную. Путешествия в другие миры с помощью психоделических препаратов и духов.

В течение 35 лет мое внимание как ученого было приковано к аяхуаске, растительному веществу, изобретенному коренным населением верховьев реки Амазонки; они готовили его из ствола лозы джунглей [131]. В аяхуаску, как правило, входит, по меньшей мере, одна добавка из листьев растения, содержащего ДМТ. В Колумбии и Эквадоре это обычно диплоптерис кабрерана (Diplopterys cabrerana), лиана, принадлежащая к тому же семейству мальпигиевых (Malpighiaceae), что и лоза джунглей. В Перу, Боливии и Бразилии это психотрия виридис (Psychotria viridis), кустарник семейства мареновых (Rubiaceae), к которому принадлежит и кофейное дерево. Из всех этих растений, пожалуй, наиболее известна на Западе психотрия виридис, поскольку большая часть современных сведений об аяхуаске получена благодаря изучению традиций перуанских метисов или бразильских религиозных организаций, которые используют этот препарат при совершении таинств. (В обоих случаях психотрия виридис используется в качестве добавки, вызывающей видения. Банистериопсис каапи содержит гармин [132] и тетрагидрогармин — это основные ее активные алкалоиды, с меньшим количеством гармалина и других соединений, главная функция которых заключается в том, чтобы помочь ДМТ достичь психоактивных уровней мозга. Аяхуаска — так называется и лиана, и конечный препарат, — становится предметом растущего числа популярных и научных публикаций, документальных фильмов, конференций и семинаров.

Я впервые узнал об аяхуаске в 1971 году, когда встретил Теренса Маккену, приехавшего с Эрикой Нитфелд в мой родной город Флоренсию, столицу области Какета в колумбийской части долины Амазонки. Мне было 24 года, и я почти закончил изучать испанскую и латиноамериканскую филологию в Мадридском университете, пройдя двухгодичный курс философии и теологии в религиозном ордене. Я навещал семью после семилетнего отсутствия в Колумбии. Теренсу было 25 лет. Я достаточно хорошо говорил по-английски, и он рассказал мне о том, что он и его брат принимали яхе, или аяхуаску, а несколькими месяцами ранее — гриб псилоцибе кубенсис (Psilocybe cubensis). Это происходило в Ла-Каррере, небольшом поселении, где неподалеку находится водопад на реке Путумайо, в 250 километрах на юго-восток от того места, где мы находились.

Они достигли этой точки после долгого путешествия вверх по реке от Пуэрто-Легуизамо. Рассказ Теренса и глубина его познаний меня поразили. Теренс и Эрика планировали уехать в Боготу, столицу Колумбии, на следующий день. В поисках яхе они хотели попасть в перуанскую часть долины Амазонки. Взволнованный, я пришел домой и рассказал отцу об этой встрече. Он никогда не принимал этот напиток, но знал, что корегуахе и другим коренным племенам этой области он известен. Отец сказал мне: «Скажи своим друзьям, что им не нужно ехать в Перу на поиски яхе. Они найдут его прямо здесь». Он также рассказал, что этот напиток применял для предсказаний дон Аполинар Яканамихой, индеец, которого я знал с детства, потому что он приходил со своей семьей в гранеро моего дедушки — маленький магазин смешанных товаров.

Отец сказал, что я могу пригласить их остановиться на вилле Глория. Земля, на которой стоял деревянный дом, принадлежала нашей семье и находилась приблизительно в 20 километрах от Флоренсии. Мы поселились там втроем, и Эрика по нескольку часов в день печатала рукопись, которая позднее стала книгой «Невидимый ландшафт»[133]. Они путешествовали с небольшой библиотекой интересных книг. Теренс и я в течение дня читали или совершали небольшие экскурсии на соседнее пастбище в поисках пиктограмм, которые, по слухам, существуют в этой области, и грибов, но ничего не находили. После заката при свете свечей и карманных электрических фонариков мы говорили о странных идеях, которые принято ассоциировать с приемом галлюциногенных растений, включая путешествия во времени, телепатию и контакты с другими измерениями.

Несколько раз в течение последующих двух месяцев мы садились в грузовик, который вез во Флоренсию пассажиров из нескольких маленьких деревень, населенных колонистами. Лучший ресторан в городе в те дни принадлежал Эрнесту, одноглазому немцу-розенкрейцеру, который знал дона Аполинара и раньше жил с индейцами племени тукано в колумбийском районе реки Ваупес. Там он узнал о яхе (который они называли каапи и боррачеро — по местным названиям нескольких видов растений рода бругмансия (Brugmansia) [134], содержащим сильный алкалоид атропин).

Эрнест познакомил нас с Карлосом (его настоящее имя было Карман), бывшим футболистом, венгром по происхождению, который, приехав в Венесуэлу, ушел из итальянской команды, влюбившись в местную женщину (впоследствии она его бросила, когда потратила все его деньги). Оставшись на мели в Южной Америке, он отправился в район реки Амазонки, где провел некоторое время среди аборигенов. Он еле сводил концы с концами, ремонтируя пишущие машинки. Эрнест продал нам маленькую бутылку яхе, которую получил от дона Аполинара. Мы вчетвером выпили ее тем же вечером на вилле Глория. Карман сообщил, что увидел красивую обнаженную женщину, и только. Теренс и Эрика не видели ничего, у обоих были сильная рвота и диарея. Я видел город с высокими башнями, вокруг которых летали птицы. В городе жили длинные белые гуманоиды. Я также видел нечто, что принял за молекулу ДНК.

Дон Аполинар был индейцем из Юрайаку — в то время это было совсем маленькое поселение. Местные индейцы, говорившие на языке кечуа, жили на юго-востоке Колумбии. Он приехал с семьей из области Мокоа на реке Путумайо в Какету. Много лет спустя я узнал, что аборигены считали его великим шаманом. Иногда он останавливался в небольшой гостинице во Флоренсии, и я приезжал туда, чтобы разузнать о нем. В конце моего пребывания в Колумбии я с ним встретился.

— Если ты интересуешься яхе, — сказал он мне, — тебе нужно соблюдать диету в течение шести месяцев. И тогда яхе появится, чтобы узнать, чего ты хочешь.

— А какой он вообще, яхе? — спросил я.

— Симпатичный, — был ответ.

Окончив обучение в Мадриде, я переехал в Норвегию, где преподавал испанскую и латиноамериканскую литературу в Университете Осло в течение следующих семи лет. В то же самое время я продолжал образование, выбирая курсы по различным дисциплинам, которые, как я полагал, помогут мне понять мой опыт приема яхе. Летом 1973 года я полетел в Беркли и провел два месяца с Теренсом и Эрикой, прогуливаясь днем вверх и вниз по Телеграф-авеню и покупая книги у букинистов. По вечерам к ним приходили интересные люди — писатели, ученые. В то время было опубликовано только несколько работ о яхе, и самой известной стала книга Уильяма Берроуза «Письма яхе»[135], в которой содержатся путевые заметки и письма Аллену Гинзбергу [136], сделанные в течение его семимесячной экспедиции в поисках яхе. В книгу также вошли рассказы Гинзберга о его опытах приема аяхуаски в перуанском районе реки Амазонки в 1960-е годы. По мнению Ральфа Мецнера [137]^,[138], шаманское божество аяхуаски впервые проникло в западную культуру благодаря «Письмам яхе», которые были недавно переизданы с прекрасным предисловием Оливера Харриса.

В 1965 году Питер Маттиссен в романе «Игры в полях господних»[139] рассказал о том, как индеец североамериканского племени шайенов выпил аяхуаску, сел в самолет и летел, пока не кончилось горючее. Тогда он прыгнул с парашютом и попал в индейскую общину, стал одним из ее членов. В книге речь идет о конфликте с миссионерами, об армии, защищающей интересы колонистов, и об уничтоженном индейском племени. В 1991 году на большой экран вышел фильм с таким же названием, снятый по этой книге режиссером Гектором Бабенко. В 1971 году была опубликована книга, ставшая вехой в исследованиях района реки Амазонки, — «Амазонский космос: сексуальный и религиозный символизм индейцев племени тукано»[140]. Ее написал Херардо Райхель-Долматофф, колумбийский этнолог и археолог австрийского происхождения, осознавший значение каапи в культурной жизни этого племени. На следующий год вышла в свет антология Питера Фюрста «Плоть богов»[141], которая показала, что существует немало солидных трудов, посвященных использованию в различных культурах священных растений. В 1973 году появилась антология «Галлюциногены и шаманизм»[142] под редакцией Майкла Харнера, в которую было включено несколько статей, имеющих отношение к аяхуаске в контексте аборигенных культур.

В январе 1979 года я переехал в Хельсинки, где читал лекции в Шведской школе экономики. Именно тогда я решил, что пришло время посетить мой родной континент. Летом того года я совершил путешествие из Буэнос-Айреса, посетив Вальпараисо и Антофагасту в Чили, Ла-Пас в Боливии, Куско и Лиму в Перу и столицу Колумбии Боготу. Потом я приехал во Флоренсию, чтобы несколько дней погостить у родителей, а затем вернуться в Финляндию. Естественно, я думал о яхе. Я пригласил моего брата Альваро поехать со мной в Юрайаку, где жил дон Аполинар. Семью годами ранее мой брат нанес ему короткий визит, добравшись пешком до его дома по грязной троче — узкой лесной тропинке; он шел по ней 12 часов из маленького городка Сан-Хосе-де-ла-Фрагуа. Теперь можно было преодолеть это расстояние на автобусе, который шел в новый поселок, находящийся в получасе ходьбы от его дома на другом берегу реки Фрагуиты.

Дон Аполинар заметно постарел со времени нашей последней встречи, ему должно было быть около 80 лет, если не больше. Он выглядел уставшим и озлобленным, потому что поселенцы разорили его плантации лекарственных растений, в том числе нескольких видов яхе. В ту ночь он не хотел давать мне и моему брату яхе, а для меня это была единственная возможность получить его, поскольку скоро я должен был вернуться в Европу. Мы были разочарованы, но мало что могли предложить дону Аполинару за ту услугу, о которой просили. Мы пошли прогуляться с доном Роберто, его сыном, через пастбища, окружающие Юрайаку. Земля была вытоптана индейскими коровами зебу [143] и усеяна грибами псилоцибе кубенсис, которые росли на коровьем навозе. Я спросил Роберто, ел ли он или кто-либо еще эти грибы. «Мы не едим, потому что они не совместимы с яхе, но гринго [144] едят их сразу, как только заметят», — ответил он.

Я предложил брату съесть грибы и вместе пережить такой опыт. Дон Роберто торжественно благословил четыре больших гриба, и мы с братом получили по два.

Достопримечательностью в той местности была большая скала, и под воздействием грибов я подумал, что если индейцы жили здесь в древности, то скала должна была считаться у них священным местом. Она была вся покрыта мхом, но когда мы с братом стали очищать грибы, то обнаружили следы петроглифов [145].

«Они были сделаны старейшинами», — сказал дон Аполинар, поведав нам, что, когда он впервые приехал сюда много лет назад, большое каучуковое дерево росло на вершине скалы. После того как он обрубил ему корни и сжег, под золой обнаружились эти петроглифы.

И снова я умолял дона Аполинара дать нам яхе.

— Я ждал этого последние семь лет, — говорил я.

— У нас нет свечей и батареек для фонариков, — сказал он в конце концов.

— Мы пойдем и купим несколько, — откликнулся я с готовностью.

Проливной дождь шел уже несколько часов. Все еще находясь под воздействием грибов, мы с братом побежали в магазин и купили батарейки, свечи и бутылку водки агуардьенте, дистиллированного алкогольного напитка, приготовленного из сахарного тростника и ароматизированного анисом. Дон Аполинар был любителем такой водки. Начинало смеркаться, и нам снова нужно было перейти опасный подвесной мост через реку Фрагуиту, чтобы попасть в дом дона Аполинара. Когда мы шли по мосту, я посмотрел вниз и увидел, как мне показалось, большую змею, плывущую вниз по реке по направлению к нам. Сначала я подумал, что это была галлюцинация, поскольку я все еще чувствовал воздействие грибов, но затем, по мере ее приближения, увидел, что мой брат позади меня на мосту тоже смотрел с изумлением на эту змею, которая, вероятно, была застигнута врасплох дождем и стремилась выбраться на берег.

Стало совсем темно. Дон Аполинар выпил всю бутылку водки несколькими большими глотками. Теперь он надел на голову свою корону из перьев, а на шею — ожерелье из клыков ягуара и католическую медаль. Дон Роберто тоже был здесь, на голове у него была корона поменьше. Он дал нам маленькую чашку горького напитка, приготовленного как холодная настойка из измельченного стебля банистериопсис каапи и листьев чагропанги (Diplopterys cabrerana) [146]. Нам велели лечь на коровьи шкуры, расстеленные на полу. Я ждал, когда начнут появляться эффекты. В какой-то момент я отвлекся, рассматривая звезды, и забыл, где я нахожусь, затем неожиданно осознал, что я в доме дона Аполинара и смотрю на звезды сквозь крышу. Я содрогнулся от страха. Я вспомнил змею в реке и начал ползать, как змея, и думать о лягушках, квакающих под дождем. Приступ тошноты начался так быстро, что я не мог его контролировать, и мой брат помог мне выйти на веранду, где меня тут же вырвало. Ночь была полна звезд и светлячков, которые создавали непрерывный, пульсирующий, волшебный фон. В благоговейном трепете я вернулся в дом.

— Дон Аполинар, — сказал я, — вы так много знаете!

— Это не я, — ответил он. — Это яхе.

На следующее утро я чувствовал себя прекрасно и сфотографировал дона Аполинара и его семью. Нативидад, жена дона Роберто, тоже принимала яхе прошлой ночью. Я спросил ее, что она видела. «Кулебрас [змей]», — ответила она. Мы с братом вернулись во Флоренсию, и я вылетел в Боготу, а через пару дней в Хельсинки. Теперь я еще больше убедился в том, что очень мало знаю о коренном населении тех мест, где родился.

Вернувшись в Хельсинки, я узнал о работе Рафаэля Карстена (1879–1956), шведско-финского этнолога, который в начале 1930-х годов, как и я, читал лекции по истории испанской культуры в Шведской школе экономики. Карстен совершил несколько экспедиций в Южную Америку между 1911 и 1929 годами, и в 1920-1930-х годах опубликовал несколько книг по этнографии. Одна из них — увесистый том — описывала его жизнь в племени шуар, в ней рассказывалось об материальной культуре индейцев, социальном устройстве, религии и искусстве. Карстен был свидетелем нескольких коллективных ритуалов с использованием натем, или аяхуаски, в среде шуаров, а также в тайных шаманских церемониях. В 1920-х годах он опубликовал первое подробное описание религиозных идей, связанных с использованием натем. Когда Карстен спросил у шуаров, почему они пьют натем, то получил следующий ответ: «Для того чтобы люди не могли исчезнуть». Он добавил следующий комментарий:

Я также узнал о работе американского антрополога Ирвинга Голдмана (1911–2002), который оставил документальные сведения о своих полевых исследованиях в 1939–1940 годах. Он изучал ритуалы c использованием михи, напитка, содержащего банистериопсис каапи, в среде племени кубео в Колумбии. Голдман указывал, что в этой культуре опьянение ценилось как что-то священное. Михи был тесно связан с культом предков и использовался на общих встречах, составляющих основу социальной жизни кубео. Его пили с соком табака, маниоковым пивом [148] и жвачкой из листьев коки. Этот напиток также использовался на «фестивалях стонущих», завершающим ритуалом которых была трансформация гнева и горя в радость. Ни Карстен, ни Голдман не принимали аяхуаску. Ее принимал Райхель-Долматофф и в книге «Шаман и ягуар»[149] рассказал в потрясающих деталях о церемонии барасана, в которой он участвовал, записывая на магнитофон собственные переживания. Он подробно изложил то, что произошло на следующее утро:

Возможно, первым антропологом, сообщившим о собственном опыте приема аяхуаски, был Майкл Харнер, который принял участие в сеансе среди индейцев конибо в 1960 году (см. главу 9). Опыт Харнера подтолкнул его к созданию института с целью восстановить традиционные шаманские практики с использованием барабана — инструмента, позволяющего получить доступ в иные сферы, и представить их западному миру.

БЕХЕТАЛИЗМО

Я никогда не забывал о своем опыте с доном Аполинаром. Я решил снять фильм о трех поколениях семьи: доне Аполинаре и его жене, которые ходили босиком, и пальцы на ногах были у них такие же гибкие, как на руках; о доне Роберто, сыне дона Аполинара, и его жене Нативидад, которые носили сандалии; и о внуках дона Аполинара, которые гордились своими кроссовками. Я начал приготовления к съемкам совместно с Грегори Муром, американцем, живущим в Хельсинки, который рассказал мне, что у него есть опыт киносъемки. Мы взяли напрокат оборудование и собрали достаточно денег для покупки магнитофонных кассет и 16-миллиметровой кинопленки на полтора часа. За месяц до планируемого отъезда к дону Аполинару мой отец написал мне, что дон умер. Но я был решительно настроен создать короткий документальный фильм о яхе. Грег и я отправились в Лос-Анджелес на встречу с Хорхе Прелораном, выдающимся аргентинским режиссером, который создал замечательные антропологические фильмы с помощью самого простого оборудования.

— Какая у вас аппаратура? — спросил он.

— Шестнадцатимиллиметровая кинокамера Bolex и магнитофон Sony. Но они не соединены между собой.

— Великолепно, — сказал он. — Я сделал более сорока фильмов с помощью подобной аппаратуры.

Прелоран посоветовал мне выбрать в качестве темы моего фильма рассказ о личности. Он также предложил каждый вечер записывать на магнитофон в течение одного и того же промежутка времени высказывания персонажа о нем самом и о мире. На следующий день я должен был расшифровать то, что записал предыдущим вечером, и внимательно изучить рукопись, стараясь уловить нить повествования. Затем я должен был снять «картинку», которая будет соответствовать рассказу. Я приехал к Теренсу Маккене. Он к тому времени со своей женой Кэт Харрисон перебрался в Себастопол, недалеко от Сан-Франциско. Он рассказал мне, что недавно побывал в Икитосе, городе с населением около 300 жителей, расположенном на перуанском берегу реки Амазонки. Он сказал, что там существует традиция аяхуаскеро, которая стоит того, чтобы с ней познакомиться. Я решил ехать. Он дал мне имена трех аяхуаскеро, о которых ему рассказывали. Грегори приехал в Икитос на пару дней раньше меня и, следуя указаниям Теренса, встретился с аяхуаскеро доном Эмилио Андраде Гомесом. Когда мы искали, где бы остановиться, Грегори предложил ту самую комнату, в которой Брюс Лэм написал «Чародея верхней Амазонки»[150] — историю о Мануэле Кордоба Риосе, знаменитом аяхуаскеро в Икитосе, который утверждал, что был похищен индейцами племени амахуака и те обучили его искусству обращения с аяхуаской и другими лекарственными растениями, что дало ему право стать шаманом. Это была одна из первых книг, написанных на английском языке, которые внесли весомый вклад в распространение знаний об аяхуаске.

Как только я увидел дона Эмилио, я понял, что нашел личность, которую искал: он был скромным и красноречивым, имел прекрасное чувство юмора и знал лес, где прожил всю жизнь. Тогда ему было 63 года, и он жил с женой и младшим сыном в 12 километрах от Икитоса, если идти вдоль дороги, которая тогда еще строилась и должна была соединить Икитос и город Науту на юге, на берегу реки Маранен. Он называл себя бехеталиста. Этим термином обозначают специалиста, искусного в использовании нескольких видов определенных могущественных бехеталес (растений). Дон Эмилио был аяхуаскеро, но я узнал, что существуют также табакерос, тоэрос, камалонгерос и перфумерос, которые применяли табак (toe; Brugmansia sp.), камалонгу (Strychnos sp.) [151] и духи, полученные из различных растений. Дон Эмилио впервые принял аяхуаску в возрасте 14 лет, чтобы «стать сильнее», но аяхуаска «полюбила его» и в его видениях и снах учила икарос, магическим песням, до тех пор, пока он не стал аяхуаскеро.

Я последовал совету Прелорана. Каждый вечер я проводил несколько часов с доном Эмилио, записывая то, что он рассказывал. На следующий день я расшифровывал то, что записал предыдущим вечером, — и вскоре осознал, что я в моем распоряжении гораздо больше, чем фильм. Для меня это стало открытием бехетализмо — традиции перуанских шаманов; об ее происхождении было известно мало. Как я узнал позже, частично ее описали Кастильо, Добкин де Риос, Аяла Флорес и Луис, Чиаппе и Лэм[152]. Эта традиция — один из вариантов внеплеменного использования аяхуаски, распространенного в амазонских районах Колумбии, Эквадора, Перу и восточной Бразилии. Согласно мнению дона Эмилио, аяхуаска была доктором, учителем растений — одним среди многих других. Некоторые из этих растений использовались в смеси для приготовления напитка, но могли также применяться независимо друг от друга различными способами. У каждого такого растения был свой дух, при определенных обстоятельствах предоставляющий информацию человеку, который принимал растение внутрь. Перед приемом требовалось соблюдать определенную диету, которая включает в себя не только ограничения в еде, но и сексуальное воздержание. Духи растений учат икарос — песнопениям, которые исполняются для лечения, защиты и других целей, таких как увеличение или уменьшение силы видений во время сеанса.

Я собирал образцы растений, которые позже послал Тимоти Плаумену в Чикагский музей естественной истории Филда [153] для идентификации; участвовал в сеансах приема аяхуаски с доном Эмилио и другими практикующими метисами; записывал песни и собирал информацию об этой культурной традиции, которая предположительно сформировалась в течение так называемого периода «резинового бума» (1880–1914). В то время коренные народности подверглись насильственному переселению, в результате чего возникла особая культура метисов, в которой слились культурные традиции жителей Анд и долины Амазонки и некоторые элементы культуры Запада. Вместо животных и духов-помощников, типичных для традиционного шаманизма, метисы полагались на сверхъестественную помощь ангелов с мечами, вооруженных пистолетами солдат и даже на боевые самолеты, снаряженные современным оружием. Дон Эмилио рассказал мне, что под воздействием аяхуаски он мог поставить диагноз с помощью «докторов» — духов природы и тех, кто приходил из далеких стран. Иногда его забирали, как ему казалось, в странные места, где он видел существ, располагавших самой современной техникой.

Я записал около 13 часов интервью с доном Эмилио и другими аяхуаскерос. Расшифрованные тексты образовали рукопись, которая не только легла в основу сюжета вышедшего в 1982 году фильма «Дон Эмилио и его маленькие доктора», но и стала началом моей докторской диссертации под руководством Аке Хульткрантца, специалиста по шаманизму и директора Института сравнительной религии Стокгольмского университета. Стокгольм находится недалеко от Хельсинки, и я мог купить недорогой билет и на большом корабле совершить 16-часовое путешествие из одного города в другой.

Летом 1982 года я вернулся в Икитос, где принимал аяхуаску и интервьюировал нескольких других практикующих. Дон Эмилио познакомил меня с доном Хосе Коралом, который, по его мнению, был хорошим аяхуаскеро и мог стать моим учителем. Я был заинтригован процессом обучения. Я договорился с сыном дона Эмилио Хорхе, которому был 21 год и который жил с отцом, и с Алирио, соседом 22 лет, переехать вместе со мной в дом дона Хосе Корала около Пенья-Негра, в 25 километрах от Икитоса, где он жил со своей женой. У него был какой-то домашний скот, и он выращивал кукурузу и маниок. Идея заключалась в том, чтобы соблюдать предписанную диету, состоявшую из плантенов [154], риса или маниока без соли, и иногда небольшого количества рыбы, а также воздерживаться от сексуальных отношений и принимать аяхуаску. Я собирался снять этот процесс и сделать фильм. Когда мы приехали, в доме дона Хосе было два пациента: сеньора Роса, у которой были серьезно поражены ревматизмом колени, и сеньора Доминга, с внушающей ужас раковой опухолью вокруг рта. Я был готов выполнять все процедуры, изучая при этом местные представления о здоровье и болезнях. Дон Хосе лечил с помощью комплексного метода, комбинируя использование лекарственных растений, массаж, интерпретацию снов и, конечно, сеансы приема аяхуаски, на которых он пел икарос, песни, которым его учили духи, приходившие с «края мира».

Через несколько дней после начала диеты Алирио не смог есть без соли и нарушил режим. Хорхе соблюдал его в течение 18 дней. Я обнаружил, что я один заинтересован в том, чтобы придерживаться диеты, но я не мог делать фильм о самом себе. Процесс, однако, был очень любопытный. Ограничения в пище и следование диетическим предписаниям удерживало меня в измененном состоянии сознания практически все время. Разница между состоянием бодрствования и сном была не совсем очевидной. Я часто переживал то, что Стефан Лаберж позже назвал сновидением при не полностью отключенном сознании (lucid dreaming), то есть я видел сны, осознавая, что вижу сны. Это явление можно подтвердить экспериментально, подавая сигналы согласованным движением глаз в течение фазы быстрого сна. «Ты видишь, ты обучаешься», — так дон Хосе прокомментировал это.

На протяжении месяца я жил у дона Хосе с его пациентами. Сеньора Роса полностью выздоровела. «Я уезжаю домой счастливая», — сказала она на прощание. Сеньора Доминга умерла спустя несколько недель после возвращения в Икитос. «Ее привезли ко мне слишком поздно», — сказал дон Хосе. В Икитосе я остановился в доме Гюнтера Шапера, пожилого немца-инженера, который более 50 лет жил на перуанском побережье Амазонки. В 1930-х годах он отослал несколько килограммов банистериопсис каапи в фармацевтическую компанию «Мерк» в Германии, предполагая, что его можно использовать в качестве лекарственного средства для лечения болезни Паркинсона. Мистер Шапер жил всего лишь в 200 метрах от Пласа-де-Армас, главной площади. Вокруг его дома был разбит маленький ботанический сад — самый зеленый квартал в городе. Несколько комнат он сдавал ботаникам, антропологам и другим ученым. Здесь можно было встретить самых интересных людей, посещающих Икитос. В этом доме я написал свои первые две работы о шаманизме метисов и аяхуаске. Там же вычитывала корректуру Николь Максвел, американка, которая много лет провела в долине реки Амазонки, собирая растения, и являлась автором интересной книги «Ученица чародейки-доктора»[155] (я приобрел эту книгу в Стокгольме несколькими месяцами раньше).

Я послал рукописи Ричарду Эвансу Шультсу (1915–2001), директору Ботанического музея Гарвардского университета и мировому авторитету в области ботаники галлюциногенных растений. Через несколько месяцев он написал мне письмо на испанском языке, в котором рассказал, что переслал мои статьи Лорану Ривье, редактору «Журнала этнофармакологии» и исследователю аяхуаски, для публикации. Шультс писал: «Я полагаю, что году в 1941 я встретил в Пуэрто-Асис вашего родственника, пожилого мужчину, чья фамилия была Луна. Он оказал мне существенную помощь, когда я работал как начинающий исследователь в районе Путумайо. Был ли Педро Луна вашим родственником? И какой приятный сюрприз: обнаружить в Хельсинки жителя нашей Какеты!»

Мой отец сказал, что Педро Луна приходился мне двоюродным дедушкой.

ФАРМАКОЛОГИЯ АЯХУАСКИ

В 1984 году я был приглашен на симпозиум по шаманизму в Ванкувере, который находится в провинции Британская Колумбия в Канаде, и я использовал эту возможность, чтобы посетить Денниса Маккену, проводившего сравнительное исследование активности аяхуаски и нюхательного порошка из виролы [156]; он писал докторскую диссертацию на кафедре ботаники Университета Британской Колумбии. Смола нескольких видов виролы, как правило, крупных деревьев, использовалась аборигенами верховьев Амазонки для приготовления церемониальных, содержащих ДМТ нюхательных порошков. Порошки делали из растений еще одного рода, также содержащих триптамины, — ананденантера (Anadenanthera); они использовались в Южной Америке и на Карибских островах. В северной части Южной Америки аборигены употребляют ананденантеру пенегрину (Anadenanthera penegrina), а в южной — ананденантеру колубрину (Anadenanthera colubrina), в совокупности они растут на довольно большой территории[157]. Если мы добавим сюда многие виды грибов псилоцибина, которые употребляют в Центральной Америке, то придется констатировать: здесь концентрация триптаминов высока, как нигде в мире.

Деннис Маккена был рад подтвердить экспериментально, что гармин действительно является ингибитором моноаминоксидазы (ИМАО), как и предполагал выдающийся токсиколог Бо Хольмстед (1918–2002), работавший в Каролинском институте в Стокгольме. Он объяснил причину активности ДМТ при пероральном приеме в составе аяхуаски. Чистый ДМТ при приеме внутрь не является активным, так как разрушается в пищеварительном тракте и печени энзимами моноаминоксидазы (МАО). Если же его принимать вместе с ингибиторами МАО, он способен пересечь гематоэнцефалический барьер и воздействовать на участки серотониновых рецепторов. Это и есть удивительное открытие индейцев Амазонки.

Через несколько лет я встретился с американским фармакологом Джейсом Калауэем в Финляндии, где он завершал свою докторскую диссертацию по пинолину для Университета Куопио. Это вещество, как свидетельствует его название, является соединением, образующимся в шишковидной железе (pineal gland). Калауэй описал еще один механизм, на котором основан опыт аяхуаски: тетрагидрогармин, второй главный алкалоид, что содержится в растении банистериопсис каапи, имеет сходство с пинолином и является умеренно сильным пресинаптическим ингибитором абсорбции серотонина, который со своей стороны обеспечивает высокие уровни серотонина в синапсах серотонинергических клеток мозга. Этим обусловлен высокий уровень бдительности в процессе переживания воздействия ДМТ. Образно можно сказать, что под влиянием аяхуаски индивидуум находится и в бодрствующем состоянии (благодаря высоким уровням синаптического серотонина), и в состоянии сновидения одновременно. Согласно гипотезе Калауэя, ДМТ может быть вовлечен в опыт сновидений, в частности в фазе быстрого сна[158]. Как указывал Рик Страссман[159], ДМТ присутствует в телах всех млекопитающих, включая человека: он обнаружен в крови, моче и цереброспинальной жидкости. Калауэй изобрел термин эндохуаска, чтобы показать, что человеческий организм синтезирует соединения, идентичные или подобные обнаруженным в аяхуаске.

Виды аяхуаски различаются в зависимости от способа приготовления и специфических компонентов. Маккена с соавторами подсчитали, что доза аяхуаски 100 мл, которую принимают метисы-аяхуаскерос, содержит 467 мг гармина, 160 мг тетрагидрогармина, 41 мг гармалина и 60 мг ДМТ[160].

ПЕРВЫЙ СИМПОЗИУМ, ПОСВЯЩЕННЫЙ АЯХУАСКЕ

Деннис Маккена и я стали близкими друзьями и соавторами. Вернувшись в Ванкувер, мы составили план биомедицинского исследования аяхуаски, на которое в то время не нашлось источников финансирования. Но спустя несколько лет этот план стал основой первого исследования такого рода, проведенного в Бразилии. Я также намеревался организовать междисциплинарный симпозиум, посвященный аяхуаске, в рамках 45-й Конференции американистов [161], которая проходит два раза в год с участием специалистов в области социальных наук и проводится поочередно в Европе и Америке. Очередная конференция должна была состояться в Боготе, в Андском университете, в июле 1985 года.

Эта конференция оказалась весьма продуктивной, в ней приняли участие представители нескольких стран — исследователи ряда дисциплин, включая ботанику, фармакологию, археологию, этнографию и этномузыковедение. Все статьи были опубликованы в специальном выпуске журнала «Аборигенная Америка» (America Indegena) в Мексике.

Среди выступавших был Гильермо Аревало, молодой шаман шипибо, которого я встретил за год до этого в Пукальпе, в Перу. Я попросил его написать статью на двадцати страницах для презентации на конференции, первой в его жизни. Он рассказал, что, когда писал статью, ставшую вехой в изучении шаманизма шипибо, следовал предписанной при приеме аяхуаски диете.

Еще одним интересным гостем был Клодомир Монтейро, пионер в изучении религиозных организаций Бразилии, которые используют аяхуаску в своих таинствах. Он пригласил меня несколько месяцев назад в Рио-Бранко, столицу штата Акре. Я узнал, что в 1930-х годах в окрестностях этого города Раймундо Иринеу Серра (1892–1971), чернокожий, который приехал в долину Амазонки из Маранхао на северо-востоке Бразилии, создал новую религию. Толчком к этому послужил опыт приема аяхуаски, которую Серра получил от перуанского бехеталиста. В видении, как гласит легенда, Королева Леса, проявление Девы Марии, предстала перед ним и попросила создать новую религию, в которой бы использовалась аяхуаска — под названием «Санто Дайме» — в качестве атрибута таинства.

Даниэль Перейра де Матос (1904–1958) принимал Санто Дайме несколько раз c Иринеу Серра и несколько раз самостоятельно. В течение одного из таких опытов ему было сказано принять голубую книгу от ангела, и в 1945 году он создал вторую организацию, известную как Баркинха(«маленькая лодка»). После смерти Иринеу Серра группа под руководством Себастайо Мота (1920–1990) основала ЦЕФЛУРИС (CEFLURIS, Centro Ectectico da Fluente Luz Universal Raimundo Irineu Serra). В 1961 году Хосе Габриель да Коста (1922–1971) в Порто-Велхо, столице штата Рондония, также расположенного на берегу Амазонки, создал третью организацию — УДВ (UDV, Uniao do Vegetal). Это синкретические христианские организации, в которых прием аяхуаски имеет смысл таинства, а идеология включает в себя афро-бразильские религиозные элементы наряду с европейскими эзотерическими и амазонскими концепциями. Монтейро, бразильский антрополог, организовал просмотр моего фильма о доне Эмилио, который был представлен как документальный фильм о происхождении религии Санто Дайме. На киносеанс пришли члены всех трех религиозных организаций. По словам Монтейро, они впервые собрались под одной крышей.

В сопровождении Монтейро я посетил Альто Санто, центр, созданный Раймундо Иринеу Серра, которым до сих пор руководит его вдова, сеньора Перегрина. Я также посетил «Колонию 5000», первый центр ЦЕФЛУРИС в предместьях Рио-Бранко. Небольшая группа мужчин, включая одного итальянца и одного аргентинца, фильтровали и заливали водой лиану банистериопсис, в то время как несколько женщин собирали урожай листьев психотрии с возделанной плантации. Мы приняли Санто Дайме тем же вечером на краю леса, под почти полной луной. Под аккомпанемент гитар все пели инос, песни, полученные из астрального мира основателями общины и ее членами. Их напиток был сильнее, чем тот, который готовили перуанские аяхуаскерос. У меня возникло поразительное чувство, что лес был разумен и населен невидимыми существами. В какой-то момент я ощутил, что мое тело растворяется в волнах. Встревоженный, я не решился полностью отдаться этому опыту и предпринял внутренние усилия, чтобы противодействовать ему, фокусируясь на своем непосредственном окружении. Глубочайшие опыты, переживаемые под воздействием аяхуаски, приводят к растворению эго, но для этого требуется, чтобы индивидуум был полностью уверен в окружающей обстановке. Я знал своих новых друзей не настолько хорошо, чтобы позволить себе зайти так далеко, как я мог это сделать при других обстоятельствах. Монтейро познакомил меня с Моноэлем Иполито Араухо, лидером главного центра «Баркинхи», у которого я взял интервью, хотя не принял участия ни в одной церемонии.

КОСМОГРАФИЯ ШАМАНИЗМА МЕТИСОВ

После конференции в Боготе Деннис Маккена и я встретились в Пукальпе, втором по величине городе перуанской части Амазонки, на берегах реки Укаяли. Он повстречался с доном Фиделем, аяхуаскеро, несколько лет назад, когда они с братом Теренсом собирали растения для «Ботанических измерений» — этноботанического сада, созданного ими на Гавайях. Деннис приехал в Пукальпу на несколько дней раньше меня. Когда я оказался в пыльном аэропорту, то увидел, что водитель такси шептал мое имя каждому выходящему пассажиру. Я представился и сразу поехал в бедный район города, где Деннис ждал меня.

Я пересек редкий сад и вошел в деревянный дом, где начался сеанс приема аяхуаски. «Как раз вовремя», — сказал Деннис. Он представил меня дону Фиделю, который почти сразу же протянул мне калебас с напитком. Я знал заранее, что в Пукальпе буду принимать аяхуаску, но не ожидал, что это случится так скоро. Это было началом того периода, когда мы собирали растения с помощью Франциско Монтес Шуна, хорошо осведомленного молодого человека, с которым Деннис познакомился в 1983 году на реке Уальяге. Деннис рассказал, что у Франциско есть родственник, также разбирающийся в растениях.

— Немного странно, — сказал он.

— Мне интересно, — ответил я, поскольку брал интервью у аяхуаскерос и хотел получить любую информацию об этих учителях растений.

Пабло Амаринго Шуна жил с матерью, двумя приемными детьми и другими членами семьи в простом деревянном доме, скромно меблированном, без электричества и водопровода, в болотистой местности, в одном из беднейших районов Пукальпы. Он обладал большими знаниями об учителях растений и лекарственных растениях и рассказал мне, что в течение семи лет был бехеталиста, но отказался от этой практики после духовного кризиса. Он сказал, что духи «покинули его», и его вынудили оставить практику после конфликта с аяхуаскеро. Он также показал нам несколько картин, написанных гуашью на дешевой бумаге, на которых были изображены сцены из жизни людей, живущих у реки, а также пейзажи с видами джунглей. Я был поражен точностью деталей. Я понял, что у Пабло прекрасная эйдетическая память, и поинтересовался, мог ли он вспомнить видения, которые посещали его, когда он был бехеталиста. Пабло сказал, что может, и через несколько дней показал Деннису и мне рисунки двух своих первых видений, подарив по одному каждому из нас.

Вернувшись в Хельсинки, я внимательно изучил подарок, сделал его фотокопию и послал Пабло, попросив пояснить значение различных деталей, включая изображения ангелов, воинов в экзотических одеждах, сидящих на тронах королей, города, одновременно древнего и футуристического, и летающей тарелки. Через несколько недель я получил от Пабло длинное и подробное описание, включавшее в себя имена изображенных существ и предметов. Я осознал важность этой информации, потому что благодаря картинам Пабло становилось возможным получить конкретное представление о видениях метисов-аяхуаскерос. Это послужило началом многолетнего сотрудничества, в течение которого он создал около ста картин, сорок девять из которых мы опубликовали в 1991 году в книге «Видения аяхуаски: религиозная иконография перуанского шамана»[162]. Кроме того, что я поместил Амаринго в контекст речного шаманизма метисов, я распознал растения и животных, изображенных на его рисунках, и обнаружил идеологические и иконографические параллели между мотивами картин и образами космологии жителей Амазонки и Анд.

Что особенно поражало в Пабло Амаринго, так это масштаб и многообразие его видений. С трудом верилось, что этот скромный человек видел далекие города с удивительной архитектурой, экзотически одетых внеземных существ на странных летающих машинах. Но что поражало более всего — он знал о том, что мы живем в многомерном универсуме, населенном разумными существами, с которыми можем контактировать. Был ли опыты Амаринго исключением? Возможно, нет. Я показал копии его работ многим местным жителям, которые принимали аяхуаску. Каждый тотчас же узнавал ее как источник этих образов. Более того, как только книга была опубликована, мои друзья-антропологи брали ее в разные общины коренных жителей Амазонки, что вызывало там некоторые волнения. Вероятно, во всех опытах, переживаемых под воздействием аяхуаски, существует что-то общее, в определенной степени выходящее за пределы культурного многообразия, даже несмотря на то, что специфические метафоры могут различаться.

В 1986 году я получил стипендию Джона Саймона Гугенхайма для изучения этноботаники колумбийской и перуанской частей Амазонки благодаря рекомендациям Ричарда Эванса Шультса, Питера Фюрста и других исследователей. Впервые я мог сосредоточиться на этом вопросе в течение целого года. До тех пор я посвящал ему только летний отпуск. Я провел несколько месяцев в США, встречаясь с учеными. В течение нескольких недель Шультс принимал меня в своем доме, где я мог работать в его библиотеке. В какой-то момент он дал мне то, что назвал «красной дорожкой»: карту аккредитации в качестве сотрудника Ботанического музея Гарвардского университета. Он также посоветовал мне отправиться в долину Сибундой (она находится в колумбийской части верхней Путумайо), чтобы познакомиться с этноботаническими знаниями двух племен — камса и ингано, населяющих эту прекрасную местность высоко в Андах.

В 1941 году Шультс сам проводил обширные полевые исследования в этом регионе, который знаменит большим количеством растущих здесь видов бругмансии, известной среди местных жителей как боррачерос. Некоторые из этих видов содержат большие концентрации атропина и скополамина [163] и высоко ценятся местными шаманами, которые культивируют их в своих садах. Мел Бристол, один из аспирантов Шультса, написал диссертацию по этноботанике Сибундой в 1965 году. Он выявил, что яхе использовался в этой области для изучения свойств других растений, что было одним из способов, которым курандерос, местные целители, могли расширять свою фармакопею [164]. Я провел месяц с доном Сальвадором Чиндоем и его сыном Мигелем, шаманами племени камса, с которыми работал Шультс, а собирал растения с Педро Хуахибиой, тоже камса, который с помощью Шультса изучил ботанику в США.

Два сообщения о камса особенно запомнились мне. Одно я получил от молодого ученика, который жил тогда у дона Мигеля. В интервью он говорил о саде лекарственных растений, который каждый шаман камса и ингано разводил у своего дома, как о «саде науки». Это еще один способ выражения идеи перуанских бехеталистас о том, что определенные растения являются учителями растений и докторами. Второе можно передать так. Когда мы находимся в чреве своей матери, мы соединены с плацентой, которая является для нас универсумом. Когда мы рождаемся, пуповину перерезают. И яхе становится новой пуповиной, соединяющей нас с универсумом.

Помехой для моих исследований во время пребывания у камса было употребление ими алкоголя. Они пили чичу, кукурузное пиво, и очень много, и несколько раз пытались напоить меня. Они также пили агуардьенте, алкогольный напиток, приготовляемый из сахарного тростника, во время сеансов яхе, что не совпадало с моими привычками и взглядами дона Эмилио, который говорил: когда ты «учишься у аяхуаски», ты не должен пить «даже капли алкоголя».

После месяца, проведенного в долине Сибундой, я решил вернуться в Перу и найти учителя. Мой друг шипибо, Гильермо Аревало, посоветовал мне поехать в Санта-Роса-де-Пирокоча, маленькое селение аборигенов на берегах реки Укаяли, где я мог встретиться с доном Басилио Гордоном, известным шаманом, который сказал, что поможет мне. Я приехал на пароме из Пукульпы, прихватив с собой подарки: табак и одежду для дона Басолио, бусы для женщин и сладости для детей. Кто-то посоветовал мне также взять несколько килограммов сахара. Дон Басилио принял меня хорошо и позволил остановиться у него. На следующее утро одна из его дочерей подошла к моей кровати, обтянутой москитной сеткой, с кружкой, из которой поднимался пар. «Это ваш чай», — сказала она. Я попробовал. Это была горячая вода с сахаром. Через несколько часов она пришла с другой чашкой. «Это ваш лимонад». Это была холодная вода с сахаром. Через два дня у них закончился сахар. Дон Басилио сказал, что все они собираются поехать в Орейану купить несколько вещей. Я понял, что вся его семья ждет, что я куплю им подарки! Я взял с собой все деньги, которые у меня были, отложив на проезд обратно до Пукульпы, и отдал дону Басилио, чтобы он купил то, что они хотят. «Это все, что у меня есть», — сказал я. Они купили немного одежды и 25 килограммов сахара, заядлыми любителями которого они были, судя по состоянию зубов. Я жил у дона Басилио месяц, в течение которого принимал аяхуаску тринадцать раз. Мои видения по большей части имели отношение к какому-то подземному, темному миру. Пищи было очень мало, только маниок и иногда немного рыбы. Я имел возможность наблюдать за работой дона Басилио. Он принимал аяхуаску почти каждый вечер и пел с 9 часов вечера до 1–2 часов ночи, иногда ему аккомпанировал ученик и несколько пациентов. Я не видел, чтобы он использовал какие-то другие лекарственные растения. «Тебе нужно растение, если только ты не знаешь его песню», — сказал он мне.

После трудного месяца, в течение которого я был измучен москитами и голодом, я был готов уехать. Дон Басилио сказал, что он дает мне аркана, защиту до того момента, пока я не вернусь в город. Он спел песню надо мной, и я спросил: «Какого рода защиту вы даете мне?» Он поднял с пола кусок плинтуса, который был покрыт геометрическими узорами, традиционными для шипибо. «Я даю тебе это», — сказал он.

Это было подтверждением вывода немецкого этнолога Ангелики Гебхарт, которая утверждала, что замысловатые разноцветные узоры, встречающиеся в текстильных изделиях, керамике и раскраске тела шипибо, в определенной степени представляют песни духов, которые шаманы слышат, когда путешествуют в верхнем мире под влиянием аяхуаски. Шаман поет с духами, и женщины каким-то образом трансформируют песни в узоры. Шипибо верят, что их тела покрыты обычно невидимыми геометрическими образами. А болезнь является результатом разрыва узоров. Песни шамана восстанавливают их непосредственно или с помощью духа колибри, который создает музыку своими крыльями. На связь между видениями, вызванными аяхуаской, и художественным творчеством племен, населяющих верховье Амазонки, уже указывал Райхель-Долматофф, говоря об индейцах тукано, живущих в районе реки Ваупес в Колумбии и Бразилии, а также Джин Лэнгдон, который писал о племени сиона в юго-восточной Колумбии. Эти антропологи также продемонстрировали, что значительная часть фольклора изученных ими племен представляет собой рассказы о путешествиях в иные сферы под руководством шамана и встречах с людьми яхе.

Мне пришлось ждать корабль, на котором я должен был отплыть обратно в Пукальпу. Семья метисов-колонистов дала мне тарелку риса с яичницей, одно из лучших блюд, которые я ел в своей жизни. Ожидание длилось около полутора суток. В конце концов, после краткого прощания с моими друзьями, я оказался на борту одного из амазонских речных паромов. Делать здесь было нечего, оставалось неспешно беседовать, читать или созерцать красоты реки Укаяли.

Вероятно, я проспал несколько часов, когда меня разбудил один из моряков и сказал, что капитан хочет меня видеть. Он указал в небо — примерно в 45 градусах над горизонтом я увидел ярко светящийся объект, размер которого был приблизительно равен одной трети полной луны. Объект на протяжении получаса медленно поднимался в небо, пока не исчез из видимости. В это время капитан рассказывал мне, что такое бывало уже не раз, когда он ночью стоял за штурвалом и смотрел в небо. Однажды он увидел огромную летающую тарелку, зависшую в нескольких сотнях метров перед его паромом; он вынужден был остановиться, чтобы избежать столкновения. Потом тарелка взмыла вверх. Тогда у меня не оказалось с собой магнитофона. Примерно через год, захватив видеокамеру, искал этот паром в гавани Пукальпы. Я нашел его, спустился в машинное отделение, где несколько человек мыли двигатель. Они сказали, что капитан сейчас работает где-то еще. Разочарованный, я готов был уйти, когда мне пришло в голову спросить их, не видели ли они эти летающие тарелки. Почти все сказали, что видели. Позже я осознал, что истории о разнообразных летающих объектах довольно распространены среди населения перуанского берега Амазонки.

Видения Пабло Амаринго, вызванные аяхуаской, включали многочисленные изображения НЛО. «Они не машины, — говорил он. — Они духи, приходят из других измерений» (см. http://deoxy.org/ayalien.html). Вэйл указывал[165], что НЛО являются физическими проявлениями, которые не могут быть поняты без осознания их сверхъестественной и символической реальности. Мотив НЛО не должен оставаться недооцененным когнитивными антропологами, психоаналитиками и всеми, кто изучает мифологию современного человека. Насколько мне известно, этот мотив еще не изучался с точки зрения антропологии. Я сам всегда избегал упоминания о НЛО в своих работах, потому что обсуждение встреч с такими объектами вызывает негативную реакцию в академических кругах. Но, на мой взгляд, их следует принимать во внимание. Я, например, осознал, что так называемая супай-ланча, большая змеиная лодка, которая, по поверьям речных жителей, появляется иногда по ночам, представляет собой образ змеиного каноэ из амазонских мифов. Летающие тарелки могут быть еще одним проявлением гуайрамамы (huaira — «воздух», mama — «мать»), летающей змеи, которую внеземные существа всякого рода используют для путешествий.

ИЗУЧЕНИЕ ФЕНОМЕНА БРАЗИЛЬСКОЙ АЯХУАСКИ

В мае 1991 года Деннис Маккена и я приехали в Cан-Паулу в качестве участников на Первую конференцию по здравоохранению, организованную Центром медицинских исследований УДВ, одной из трех религиозных организаций, которые используют аяхуаску как атрибут таинства. Именно в этой организации самое большое количество членов — около 7 тысяч во всех штатах Бразилии. Примерно 5–7 процентов членов УДВ — работники здравоохранения, в том числе врачи, психиатры, психологи, гомеопаты и хиропрактики. На этой конференции мы с Деннисом предложили провести биомедицинское исследование аяхуаски, которое обсуждали с 1985 года. Идея была принята с энтузиазмом, и в июле 1993 года проект стартовал.

Я не смог присоединиться к группе, но Джейс Калауэй, специалист по пинолину, с которым я познакомился в Финляндии, Маккена, Чарлз Гроб и Глакус де Соуза Брито, член УДВ, провели исследование в одном из старейших центров этой организации, в Манаусе, столице штата Амазонка. Последующие научные работы были осуществлены в университетах Бразилии, США и Финляндии. Исследование было профинансировано «Ботаническими измерениями», Институтом Хеффера и Междисциплинарной ассоциацией психоделических исследований. Ученые провели психологическую оценку 15 членов УДВ, каждый из которых состоял в организации более 10 лет и принимал аяхуаску один раз в две недели; полученные результаты сравнили с результатами исследования пятнадцати контрольных субъектов из той же социально-экономической среды, которые не пили аяхуаску.

Опубликованные материалы исследований[166] показывают, что члены УДВ имели психологический профиль исключительно здоровых людей. Они обладали значительно большей уверенностью, склонностью к общению и оптимизмом; им были в меньшей степени свойственны страх и нерешительность, застенчивость и ожидание неприятностей. Они также показали значительную стоическую твердость по отношению к диагностической возбудимости, большую регламентацию по отношению к беспорядочности и тенденцию к размышлениям по отношению к импульсивности. Ни у кого из субъектов исследования, являвшихся членами УДВ, не было обнаружено неврологических или психиатрических симптомов. Пятеро из них в прошлом страдали от алкогольной зависимости, двое — от глубокой депрессии, а трое — от фобической тревожности.

Исследователи делали анализ крови, а также изучали фармакокинетику [167] алкалоидов в напитке. Интересным открытием стало то, что пьющие аяхуаску люди имели более высокую плотность транспортных рецепторов [168] серотонина в тромбоцитах крови. Вернувшись в Финляндию, Джейс Калауэй провел эксперимент с аяхуаской на самом себе, используя возможности сканирования на гамма-томографе (Single Photon Emission Computerized Tomography, SPECT) в Университете Куопио, и обнаружил высокую плотность транспортных рецепторов серотонина в лобной коре, которая вернулась к нормальному уровню после того, как он прекратил принимать напиток. Не совсем ясно, что это означает, но любопытно, что дефицит поглощающих серотонин участков в этой области коррелирует с проявлениями агрессии у буйных алкоголиков. Если тетрагидрогармин способен, в частности, устранить этот дефицит, то это может найти применение в лечении данного синдрома. Аяхуаска использовалась в качестве лечения алкогольной и наркотической зависимости, особенно кокаиновой и героиновой, в Институте Такиваси, созданном в Тарапото (Перу) французским врачом Жаком Маби, который приехал на перуанский берег Амазонки в 1986 году для работы в организации «Врачи без границ». Здесь он познакомился с традицией метисов по приему аяхуаски, которую включил в собственную практику. Доктор Маби работает здесь с женой Росой Хиове, психологом и коренной перуанкой.

Мое изучение феномена бразильской аяхуаски стало более глубоким, когда я приехал в Флорианополис на юге Бразилии и занял должность приглашенного профессора на факультете антропологии в Федеральном университете штата Санта-Катарина. Подать заявление на эту должность мне посоветовала профессор Джин Лэнгдон, ставшая пионером в этнологическом исследовании аяхуаски благодаря своей работе в племени сиона в Колумбии. Я попросил разрешения у лидеров УДВ провести исследование среди членов их организации и получил возможность посещать ее центры по всей Бразилии, проводя интервью и участвуя в ритуалах. УДВ — это религиозная организация с чрезвычайно развитой иерархической структурой и четырьмя уровнями посвящения. Только мужчины могут достичь четвертого уровня — мастера. Подъем по иерархической лестнице частично зависит от запоминания серии историй, которые постепенно сообщаются устно неофиту, и от соблюдения особых правил в общественной и частной жизни.

Главной причиной для приема напитка в УДВ является индивидуальное духовное развитие. Постоянные члены принимают бехеталь (аяхуаску) каждые две недели. Члены более высокого ранга в иерархии принимают напиток чаще, и для них проводят особые сеансы. Ритуалы очень просты и проходят под руководством мастера. Все члены принимают напиток одновременно и проводят заключительную часть сеанса, сидя в удобных креслах. Храм хорошо освещен, в нем минимальное количество декоративных элементов. Главные тексты организации читаются тогда, когда люди уже ощущают действие напитка. Иногда мастер поет чамада, песню, которой их обучил основатель, мастер Габриель, или один из членов организации. Песни должны быть одобрены на одном из самых высоких советов организации. Мастер также обращается к общине, комментируя различные аспекты доктрины. Члены могут задавать вопросы или просить разрешения выступить перед другими участниками. На некоторых стадиях сеанса проигрывается записанная заранее музыка. Несмотря на то что адепты УДВ считают учение мастера Габриеля уникальным, его можно рассматривать как возникшее в рамках традиции бразильских бехеталистас, до сего времени недостаточно изученной. Однажды я встретил аяхуаскеро, сеньора Доминго, в Бока-до-Акре, городке, расположенном недалеко от Рио-Бранко. Он исполнял вариации песен, полученных мастером Габриелем «из астрала».

Вероятно, самым поразительным элементом использования аяхуаски в УДВ является то, что сами адепты называют «тайной мира». Они осторожно выбирают слова, поскольку верят, что слово, произнесенное под влиянием напитка, обладает особым могуществом. Даже малообразованные мастера могут быть очень красноречивы во время сеансов. Применив известную метафору о правом и левом полушариях, можно сказать, что члены УДВ являются преимущественно левополушарными и стремятся к сдержанности в своей речи. Многие в УДВ высокообразованны, есть и университетские профессора, юристы и журналисты. В значительной степени именно благодаря влиянию УДВ религиозное использование аяхуаски было одобрено в Бразилии в 1987 году. Организация имеет несколько центров за пределами страны, включая США, где в 2005 году Верховный суд США, рассмотрев судебный иск, разрешил УДВ проведение ритуалов.

В июне 1995 года я вернулся в Рио-Бранко на бразильском берегу Амазонки (штат Акра) и впервые принял участие в ритуалах «Баркинхи», религиозной организации, созданной Даниелем Перейра де Матосом. В некоторых отношениях она сильно отличалась от УДВ. Церкви «Баркинхи» в изоблилии украшены объемными изображениями Иисуса, Марии и многих святых. Верующие участвуют в длинных ритуалах, во время которых вся община молится в церкви и поет иное. После полуночи в определенные дни они проводят фестас — торжества, во время которых танцуют много часов подряд под аккомпанемент музыкальных инструментов (барабанов, гитар и электрического пианино). Некоторые адепты общаются с духами афро-бразильского пантеона: духами черных рабов — претос белхос, духами индейцев — кабоклос, духами детей — эрес и духами принцев и принцесс, воплощенными в растениях или животных, — энкантадос. Первый раз, когда я вместе с другими членами этой организации танцевал вокруг корето, центральной эстрады, где играли музыканты, я ощутил невидимый поток, который нес меня мимо других участников торжества. Эта бразильская религиозная организация имеет самое большое количество церковных ритуалов. Я подсчитал, что одна из трех церквей «Баркинхи» провела сто семьдесят три ритуала в церкви и девятнадцать торжеств — всего сто девяносто две церемонии, на которых члены принимали «Санто Дайме». Несмотря на такую интенсивность ритуальной жизни, члены церкви имеют постоянную работу.

Одним из последствий регулярного приема аяхуаски является уменьшение потребности в сне. Джейс Калауэй предполагает, что состояние видений может быть эквивалентно фазе быстрого сна, а следовательно, индивидуум, который принимает аяхуаску, чувствует себя обновленным, даже если спит всего 4 или 5 часов в сутки. Я не наблюдал случаев ухудшения здоровья из-за приема аяхуаски среди членов церкви. Некоторые из них являются адептами церкви в третьем поколении. Они принимали аяхуаску, находясь еще в лоне своих матерей: женщины, являясь активными членами религиозных организаций, пьют аяхуаску во время беременности, рожают под воздействием этого напитка и кормят грудью детей.

Несколько лет я в свободное время проводил полевые исследования среди членов «Баркинхи». Я участвовал во многих ритуалах, наблюдал за особыми сеансами исцеления и консультаций, во время которых несколько медиумов соединялись с духами черных рабов, чтобы давать советы людям, стремящимся получить руководство в решении материальных и эмоциональных проблем[169]. Медиумы «Баркинхи» утверждали, что они находятся в сознании и сохраняют свою индивидуальность, хотя одновременно ощущают присутствие других существ, говорящих с ними. Несколько раз я консультировался с духами черных рабов и всегда был удивлен мудростью слов, передаваемых через этих обычных людей. Однажды я пошел в лес на сбор урожая лианы банистериопсис, которая может расти вверх до самой кроны лесных деревьев. Иногда, чтобы срезать ее верхние побеги, необходимо забираться достаточно высоко. Члены церкви рассказали мне историю одного из их друзей, который пережил приступ паники, когда, собирая урожай, оказался в 20 метрах над землей. В конце концов он соединился с прето белхо, который помог ему безопасно спуститься. Это заставило меня задуматься о возможных эволюционных преимуществах измененных состояний сознания.

Люди «Баркинхи» готовят самую сильную аяхуаску из всех, которые я встречал за все время изучения этого напитка. В свой напиток они добавляют психотрии больше, чем члены других религиозных организаций и перуанские шаманы-метисы. Их преданность своей религии, которая полностью охватывает их духовную и социальную жизнь, абсолютна.

ЦЕНТР ИССЛЕДОВАНИЙ

В 1997 году, через 26 лет после первого опыта приема аяхуаски, по просьбе моих друзей я пригласил их выпить этот напиток под моим руководством. Постепенно я приобрел уверенность и начал проводить периодические сеансы, создавая в конечном счете ритуал, который включал в себя определенные техники (я имел возможность наблюдать их в течение многих лет непосредственного контакта с различными традициями), а также мои собственные способы проведения сеансов. В 1998-м я вернулся в Хельсинки, но не потерял связей с Бразилией. Я приобрел участок земли во Флорианополисе и построил дом для Васиваска — Исследовательского центра изучения растений-психоинтеграторов, провидческого искусства и сознания; это некоммерческая организация, которая была создана прежде всего с целью исследования аяхуаски. Термин психоинтегратор заимствован у Майкла Винкельмана[170], который предложил его как альтернативу понятиям галлюциноген, психоделик и психотомиметик, чтобы описать основные эффекты воздействия этих духовных, терапевтических и мистических веществ, а также их влияние на физиологическом, эмпирическом, психологическом и социальном уровнях.

В центре Васиваска было проведено несколько исследований. Два из них провел Эде Фреска, оценивая воздействие аяхуаски на бинокулярную конкуренцию, класс зрительных иллюзий, в котором двойственный, но неизменный сенсорный входной сигнал приводит к внезапным изменениям в восприятии. Явления конкуренции возникают, когда разнородные образы стимулируют соответствующие области сетчатки обоих глаз. В процессе такой конкуренции образ, представленный в одном глазу, исчезает из сознания (то есть подавляется), в то время как воспринимается (то есть доминирует) только образ другого глаза. Прием внутрь аяхуаски приводит к снижению конкурентной скорости чередования и увеличению длительности восприятия объекта. При этом было получено доказательство перцептивного слияния[171]. Последнее может указывать на наличие синтеза обоих полушарий как неврологического процесса, лежащего в основе психоделического опыта.

В ходе второго исследования изучалось воздействие аяхуаски на бинокулярную конкуренцию с дихоптическим чередованием стимулов. Стимулы прикладывались к глазам методом быстрого чередования. Был сделан вывод, что аяхуаска вызывает гамма-волны в зрительных путях[172]. Гамма-ритм (20–70 Гц) появляется в активном состоянии мозга. Волны такой частоты представляют широко изучаемый диапазон частот ЭЭГ, появляющихся одновременно с восприятием информации и ассоциирующихся с различными функциями поведения, колеблющимися от сенсорной фиксации до памяти. Нейроны, совершающие колебания (с точностью до 1 миллисекунды), работают совместно, вне зависимости от того, насколько далеко друг от друга в мозгу они находятся.

Гамма-ритм можно представить в виде тактовой частоты группы синхронизированных нейронов, которые выполняют одну и ту же задачу, например связывают несколько сенсорных входных сигналов (зрительный, слуховой и прочие) в один субъективный объект восприятия или выполняют задачу на запоминание. Синхронизация гамма-волн может объяснить некоторые опыты измененных состояний сознания. Например, синестезия, такая как «видение» звука, может происходить в результате синхронизированной активности некоторых зрительных и слуховых нейронов. Она же может отражать связь элементов в нормальном состоянии сознания.

Изучение аяхуаски с помощью ЭЭГ было проведено в 2000 году Дэвидом Стаки под руководством профессора Фрэнка Эхенхофера из Калифорнийского института интегральных исследований в Сан-Франциско. Это исследование было проведено с участием только двух опытных субъектов. Самым важным открытием было то, что у обоих субъектов общая когерентность [173] ЭЭГ после приема аяхуаски повысилась в диапазоне гамма-частоты. Когерентность — это мера подобия ЭЭГ в двух различных участках, которая может рассматриваться как мера взаимодействия между двумя областями мозга. Широко распределенная кортикальная гиперкогерентность вполне может быть вызвана данными интенсивными феноменами синестезии, которые часто возникают в результате приема аяхуаски[174]. Сообщается также, что во время интенсивных медитаций монахов дзен[175] наблюдаются высокие уровни гамма-активности и когерентности в мозге, особенно в лобных долях, областях так называемого «нового мозга», которые, как считается, имеют важное значение в процессе пробуждения более высокого уровня сознания[176].

В 2005 году Фрэнк Эхенхофер и Кате Винья в течение семинара в центре Васиваска провели дополнительное исследование с двенадцатью субъектами из девяти стран. Хотя анализ мозговых волн еще не завершен, предварительные результаты показывают снижение альфа- и тета-ритмов, сопровождающееся повышением когерентности гамма- и бета-волн. Эти изменения могут быть рассмотрены как усиление кортикальной активности, бдительности, возбуждения, вызванные увеличением объема обрабатываемой информации, а также повышением нейронной и когнитивной сложности[177].

Изучение аяхуаски, которым я занимался много лет, оказалось очень полезным для меня — в плане не только личного опыта, но и опыта сотрудничества с учеными различных дисциплин, художниками и другими творческими людьми. Моя работа в качестве куратора проектов помогла наладить контакты с выдающимися людьми во многих странах мира. Вне сомнений, аяхуаска имеет большой потенциал для изучения сознания и терапевтического использования. Пенроуз утверждал: «Научное мировоззрение, которое не может примириться с проблемой сознательной психической деятельности, не может, соответственно, иметь серьезных претензий на завершенность. Сознание является частью нашей Вселенной, поэтому любая физическая теория, которая не уделяет ему достойного внимания, не может представить адекватного описания мира[178].

Я считаю, что аяхуаска, также как и другие психоинтегрирующие растения и вещества, может служить удивительным инструментом для изучения сознания. Аяхуаска и другие учителя растений, как указывал Тапер[179], могут расширить «экзистенциальный интеллект», который Говард Гарднер, предложивший теорию множественного интеллекта, характеризует как включающий в себя «повышенные способности к пониманию и вниманию к космологическим загадкам, характеризующим состояние человека. Этот интеллект подразумевает «исключительную осведомленность о метафизических, онтологических и эпистемологических тайнах, которые являются вечной заботой людей всех культур».

В то же время не стоит забывать об осторожности, поскольку число современных аяхуаскерос растет во многих странах, и не все из них достаточно обучены, чтобы иметь дело с широким спектром эффектов, которые может вызвать напиток. Особое внимание должно быть уделено установке и окружающей обстановке. Установка — это намерения, ожидания и предположения тех, кто участвует в сеансе. Окружающая обстановка — конкретные обстоятельства, в которых проводится сеанс, включая и тех людей, в присутствии которых принимается аяхуаска. Если окружение выбрано надлежащим образом, негативные побочные эффекты от приема аяхуаски оказываются минимальны. Ее сильные рвотные и слабительные эффекты, драматичные переживания, которые она вызывает — все это заставляет уважать тех, кто ее использует. Кроме того, эти ее особенности снижают потенциальные возможности злоупотребления. Спонтанной реакцией многих людей на аяхуаску является признание того, что они имеют дело с чем-то священным.

Самым важным вопросом является выбор людей, с которыми принимается напиток. Когда вы имеете дело с отдельными шаманами или практикующими, важно распознать опыт и намерения лидера, о котором идет речь, поскольку каждый принимающий аяхуаску может попасть в эмоциональное пространство, где может понадобиться поддержка. Религиозные организации обычно заслуживают доверия в этом отношении благодаря этике членства и большому опыту приема аяхуаски. Но у них также есть ограничения — структура, которую они предлагают, может оказаться слишком жесткой из-за религиозных «истин», не резонирующих с убеждениями человека. Тайна аяхуаски остается всегда, и она находится за пределами любого отдельного набора идей. В моей работе я делаю акцент на исследование исходных предположений каждого человека, затем мы делимся опытом и, таким образом, учимся друг у друга.

В нашем мозаичном и постоянно меняющемся постмодернистском мире повторное открытие и восстановление традиционных интегрирующих техник может стать очень важным, особенно ввиду экологического кризиса, спровоцированного человеком. Не существует противоречий между научным и шаманским пониманием человеческого существования и природы реальности. Эти подходы, скорее, дополняют друг друга и могут позволить нам лучше понять многомерный мир, в котором мы живем.