В первые послевоенные годы нелегко жилось всей стране, но особенно страдали от голода северные и поволжские области — Вологда, Киров, Горький, Новгород, Псков. И люди стремились уехать туда, где хоть немного лучше. «Я же из Вологодской области приехал! Там голодно было, особенно в 1946 году. Целыми семьями умирали от голода. Здесь, конечно, лучше было» (Алексей Николаевич Соловьев).
Мало чем отличалось положение и в центральной России — в Тамбове, Воронеже, Курске, Туле, Смоленске. Иван Иванович Потемкин выехал из Костромской области в 1948 году: «Ветераны войны отдавали паек своим семьям, а сами умирали от голода и холода». И через неделю он прибывает в Балтийск, где застает совершенно другую картину: «Снабжение и питание в городе было налажено отлично. Никто не голодал. Для нас это было удивительно». «А сюда приехали — для нас здесь просто рай! — восклицает Екатерина Петровна Кожевникова. — Здесь овощи, картошка была, а в Московской области, откуда я приехала, ничего этого не было. А свеклы сколько было!». Удивило уже то, что прибывающих кормили на вокзалах, давали омлет из яичного порошка и даже варенье из ревеня.
— Все, кто приехал в эшелоне, смогли купить себе из продовольствия то, что было нужно. Я купила десять пачек печенья, которого не пробовала с довоенных времен и вкус которого забыла, — так вспоминает Анна Ивановна Трубчанина свой приезд на станцию Добрино в 1946 году.
Сельских переселенцев старались обеспечить хоть каким-то минимумом продуктов до первого урожая: «Через два дня, как приехали, всем переселенцам выделили от совхоза по бочке зеленых помидоров (сто килограммов), которые солили немцы в совхозе Маршальский. Еще выделили на семью по бочке кислой капусты, дали картошки по 200 килограммов на семью, крупная картошка была», — рассказывает Валентина Федоровна Ершова, приехавшая в 1948 году.
В крупных городах пока не было налажено гражданское управление самых первых переселенцев ставили на довольствие в воинских частях. Елена Тимофеевна Каравашкина вспоминает, что у военных переселенцы получали крупу, сахар, другие продукты. В поселке Ушаково в 1946 году выдавалось на день 400 граммов муки трудоспособному члену семьи и 200 граммов муки иждивенцу.
Из бесед с первыми переселенцами сложилось впечатление, что хотя они и питались скромно, но от голода не страдали. Конечно, военнослужащие снабжались лучше гражданского населения. «Первые месяцы мы жили хорошо, — замечает Исаак Менделеевич Фишбейн. — Нас отоваривали военными пайками, так как мы относились к военной системе. А потом отрезали. Вот тогда сложнее стало». Екатерина Петровна Кожевникова на вопрос, были ли военные пайки больше гражданских, ответила: «Конечно! Даже речи не может быть. Им давали абсолютно все. Вплоть до того, что и перец, и горчицу давали».
Я, гвардии ст. лейтенант Никулин П.В., допросил арестованных трех красноармейцев по поводу кражи картофеля на подсобном хозяйстве 5-й комендатуры тт. Журавского И.П., Хорода И.И., Мерцинкевича И.Ю., которые показали следующее:
Они служили бойцами в 50-й армии. По болезни тифом они попали в госпиталь на излечение, п/п № 20799, где были до 1 августа. После чего были выписаны из госпиталя и направлены на работу на центральный санитарный склад, № п/п 66451, где начальником капитан Островский, где работали по настоящее время. Питание им недодавали, со слов красноармейцев. Они пошли на подсобное хозяйство 5-й комендатуры и в огороде накопали 20 штук картофеля для еды.
Причем они показывают, что с ними вместе были пойманы немки с корзинами. Им также известно, что немки часто приходили из подсобного хозяйства с картофелем. Надо полагать, что в большинстве своем крали картофель немки и при отсутствии надлежащей охраны 2 га картофеля были выкопаны на протяжении длительного времени.
Гв. ст. л. Никулин, 27.08.45 г.
ГАКО. Ф. 330. Оп. 1.Д.6. Л. 32
Продукты в области распределялись по карточкам. Люди вспоминают различные нормы: «Продукты получали в военной администрации области по карточкам. Хлеба 400 граммов — взрослому, 200 граммов — ребенку. Потом стали давать молоко, рыбу, мясо. Я сама была продавцом», — свидетельствует Нина Федоровна Романчиков а. А вот Иван Александрович Шилов вспоминает, что получал по карточке 800 граммов хлеба в день. Другие переселенцы называют гораздо меньшие цифры.
Такие разночтения объяснимы. Норма изменялась на протяжении всего существования карточной системы, к тому же соблюдалась и определенная градация при распределении продуктов питания.
Виды карточек на хлеб:
1. Особое повышение.
2. Повышение.
3. Особый список.
4. Рабочие 1 категории.
5. Рабочие проч[их] промышленных] предприятий.
6. Служащие.
7. Иждивенцев.
8. Детских.
Из ведомости по снабжению Калининградской области за 1946 год
ГАКО. Ф. 298. Оп. 1.Д. 19. Л.41
Говоря о нормах пайков, необходимо учитывать и то, что карточки, которые были у населения, не всегда полностью отоваривались. Качество продуктов иногда было очень низким.
Хлеб, как правило, выпекается сырым, нередко в нем имеются посторонние примеси <...> Рабочие вынуждены экономить дрова, чтобы растянуть их на всю сменную выпечку хлеба. Поэтому формы с тестом находятся в печи с таким расчетом, лишь бы булки сверху покрылись твердой коркой.
Из газеты Ладушкинского РК ВКП(б) «Коллективист». 1950. 27 янв.
Самой страшной утратой была в ту пору потеря продовольственных карточек. Об этом до сих пор не может забыть Ксения Ивановна Терновых:
— Один раз я пошла в магазин за хлебом и оставила там карточки, свою и сестры. Возвращаюсь обратно, а продавщица на меня так смотрит и говорит, что ничего не видела, никаких карточек. Ну что делать? Пошла в гражданское управление и говорю: так и так, что прикажете делать, хоть голодной смертью помирай! А мужчина там был, говорит, что у них все карточки на счету, поэтому он может дать только одну. Вот мы с сестрой жили месяц вдвоем на одну карточку.
На селе не было точных норм пайков. «В каждом хозяйстве платили по-разному, — вспоминает Александр Георгиевич Факсе в. — Если оно рентабельно и вырастило хороший урожай, то и выдавалось на каждый трудодень хорошо; если урожай плохой, так и платили плохо».
Существовала и особая категория людей, которые и в те голодные годы были избавлены от необходимости ежедневно искать себе пропитание. Они тоже получали карточки, но это были другие карточки.
Наименование видов дополнительного и специального питания:
1. Второе горячее питание.
2. Обед для руководящих работников по постановлению СНК СССР от 27.9.42 г. (СП-1).
3. Обеды для руководящих работников по постановлению СНК СССР от 27.11.43 г. (лит[ерное] пит[ание]).
4. Сухие пайки.
5. Для туберкулезных больных.
6. Усиленное диетическое питание.
7. Спец, питание для работающих во вредных цехах.
8. Литерные обеды для совпартактива.
9. Карточки на ужин.
Из ведомости по спецснабжению Калининградской области за август-сентябрь 1946 года
ГАКО. Ф. 298. Оп. 1. Д. 19. Л. 39
— До сорок седьмого года я жила при генерале Кондратьеве. Это на улице Воздушной. У него отдельный дом был, сад. Как пришла к нему — вонь. Он консервы-то с друзьями пооткрывает, они и тухнут, — говорит Матрена Федотовна Букреева.
Ольга Васильевна Полежаева работала уборщицей в заводоуправлении. Летом 1948 года была направлена в один из пионерских лагерей Зеленоградска. И попала как раз на «спец-заезд». В лагере отдыхали дети уехавших на курорты работников министерства судостроения. Привыкшая к полуголодному существованию Ольга Васильевна была поражена: «В день на питание и содержание тратилось по сорок рублей на одного ребенка. В меню входили мясо, яйца, кофе, масло, шоколад, сливки и другие продукты...». Ребенок из «спецзаезда» за две недели съедал, как нетрудно подсчитать, среднемесячную зарплату рабочего.
— Чем мы питались в этот год? Посудите сами. В поселке Маршальское я нашел в развалинах дома, в подвале, гнилую картошку, изготовил из нее крахмал, отвез к себе в Заливное и кормил им свою семью, — вспоминает ту пору Владимир Петрович Филатов. — Дочка — ей было два годика — просила не хлеба, а «дай картошки». С огромным трудом занял тысячу рублей и отвез дочь в Тулу, чтобы она не умерла от голода.
Вот строки из воспоминаний других наших собеседников. «Поели всех кошек и собак». «Откапывали перезимовавшую картошку, чистили, терли и пекли из нее блины. Люди звали их тогда «тошнотиками». «Пришла домой — плачу: ни хлеба, ни денег. Муж меня утешает. Он с товарищами в разбитой кирхе нашел просвиры и три килограмма этих просвир принес домой. Мы размачивали «божественную пищу», и это спасло нас от голода» (последнее свидетельство принадлежит Марии Дмитриевне Машкиной).
К общим для страны причинам голода добавлялись и чисто местные: непродуманная переселенческая политика властей, неподготовленность в хозяйственном отношении. В августе — сентябре 1946 года началось массовое прибытие переселенцев, в основном в сельские районы. В месяц приезжало по 20 — 30 тысяч человек, что резко сокращало запасы продовольствия. Стали урезать пайки.
...сократить расходы хлеба по пайковому снабжению населения на 30 % к уровню сентябрьского плана, произведя это сокращение за счет:
а) снятия с 1 октября 1946 года со снабжения хлебом в городах и рабочих поселках неработающих взрослых иждивенцев, кроме учащихся и лиц, связанных с уходом за малолетними детьми до 7 лет;
б) прекращения с 1 октября 1946 года выдачи муки, хлеба, крупы по всем видам дополнительного питания всем категориям населения, также отпуска хлеба на школьные завтраки, рейсовые пайки поездным бригадам и плавсоставу.
Из приказа № 442 управления по гражданским делам Калининградской области от 30 сентября 1946 года
ГАКО. Ф. 298. Оп. 1.Д. 7. Л. 71
В течение полугода советское гражданское население области увеличилось почти в два раза, а продовольственные фонды на этих людей выделялись не полностью. Калининградские ресурсы были крайне слабы: немецкая система хозяйствования нарушена, колхозы же на новой земле только создавались.
Беда не ходит в одиночку: в ту зиму грянули морозы, каких не помнили даже немцы-старожилы. Особенно сказался такой двойной удар на немцах, менее защищенной части населения. Но и переселенцам было очень трудно.
— Я один раз в школу шла, в сугроб упала, сознание потеряла. Голодный обморок. Меня прохожие нашли и принесли в школу, да еще хорошо, что нашли, потому что какие там на улице Чернышевского могли быть в то время прохожие, — рассказывает Нинель Алексеевна Канайлова.
— Был ужасный голод. Делились друг с другом последним. У моих соседей Фроловых была большая семья. Одного мальчика из их семьи я взяла на воспитание, чтоб как-то облегчить их существование. В первые годы у Фроловых умерло двое детей, — вспоминает Антонина Семеновна Николаева из Ладушкина.
На селе голод был всего сильнее. Обреченных на голодную смерть лошадей прирезали, а мясо их делили между крестьянами. Вот что свидетельствует Агния Павловна Бусель:
— Было голодно. Мать работала на ферме и иногда приносила в армейском ботинке овса. Из него да еще из мороженой, черной картошки делали лепешки. Ту ссуду денег, которую получили, давно проели. Буханка хлеба стоила сумасшедшие деньги. На трудодни никаких продуктов не получали.
Это же подтверждает Антонина Егоровна Шадрина: «Траву ели, щавель. Теперь поросята так не едят, как мы тогда. Хлеб даже и не пекли. Ведь месяц надо жить. Размелем — болтушку сварим».
Во всех многочисленных рассказах о голоде поражает вера в лучший завтрашний день, жажда жизни каждого человека, находчивость и беспредельное терпение людей в экстремальной ситуации. Это видно из слов Ларисы Петровны Амелиной:
— Искали вокруг по хуторам комбикорм, пекли из него хлеб. И ведь не боялись же отравиться! Около бойни нашли консервированные кишки, потроха — тоже ели.
Надежда Архиповна Пискотская вспоминает, как подняли со дна затопленную еще во время войны баржу с зерном. Две девушки набрали этого зерна, поели и «после этого одна из них облысела, а другая — умерла». С голодухи ели павших от бескормицы лошадей и коров. Весною землю на полях вскапывали лопатами, ибо почти все лошади в ту страшную зиму сдохли.
Немного выручала Литва, в продовольственном отношении более благополучная. «Ездили в Литву, меняли там на картошку и брюкву лучшие свои вещи», — говорит Екатерина Кирилловна Блохина. Машины для таких поездок регулярно выделяли городские предприятия и некоторые воинские части.
О многом говорит рассказ ветерана войны шофера Тимофея Сергеевича Даниленко:
— В сорок седьмом году рабочие нашего завода остались к зиме без картошки. И вот я и со мной еще двое работников завода, один из них был из завкома, собрались в Литву за картошкой. Поехали мы на семитонном «Фиате». Это была большая, трехосная машина, чем-то напоминающая вагон. Ездили по хуторам и покупали картошку. Когда поехали обратно, то надо было переехать через понтонную переправу Каунас — Мариямполь: во всех других местах находились контрольно-пропускные пункты, нас могли задержать, и было бы много неприятностей. Так вот, понтонная переправа, через которую нам предстояло ехать, была рассчитана на груз в три тонны, а общий вес нашей машины с грузом и нами, тремя сидящими в машине людьми, был пятнадцать тонн. Майор, начальник переправы, не хотел нас пускать, но представитель завкома каким-то образом его уговорил, и нас пропустили. Наша машина шла по понтонному мосту, как по волнам. Понтоны почти полностью притапливались. Все скобы, скреплявшие деревянное покрытие моста, повылетали. Авантюра была, конечно, чистейшей воды, но другого выхода у нас не было.
Такой рейс был опасен и для охраны понтонного моста. Но несмотря на жесткие законы послевоенного времени, люди, пришедшие с фронта, переносили на гражданскую жизнь фронтовую смекалку. Позже Тимофей Сергеевич еще раз встретился с майором, разрешившим проехать по мосту. И тот рассказал, что после того случая работников переправы долго таскали к начальству, и особисты всё допытывались, с какими такими целями был пропущен по трехтонному мосту пятнадцатитонный грузовик?
Поисками продуктов занимался и работавший начальником гаража Афроим Ехилеевич Вайкус, который менял в военных пекарнях автол на хлеб. С этим хлебом ездил в Отрадное к немецким рыбакам и менял его там на треску и камбалу, которую раздавал потом бесплатно работавшим в гараже немецким и русским шоферам.
«Чтобы выжить» — этими словами начинались рассказы многих наших собеседников о той страшной послевоенной зиме. Чтобы выжить, «ходили на бурты к воинской части свеклу воровать» (Зинаида Иосифовна Опенько); чтобы выжить, «на баржу залазили и прямо там сырую капусту ели» (Клавдия Алексеевна Чумакина) ... Такие признания были не редкостью. Выхода не было, и люди шли на нарушение закона, прекрасно осознавая возможные последствия.
Самые большие жертвы от голода были, конечно, среди немцев. «А у нас другое настроение: умирать не время. Война-то ведь кончилась!» — такой психологический настрой существовал у переселенцев, и он помогал им выстоять (Сергей Владимирович Даниель-Бек).
Лишь к осени 1947 года, когда созрел новый урожай, ситуация с продуктами стала улучшаться.
Обязать все категории русского и немецкого населения произвести засев индивидуальных огородов в размере 0,15 гектара <...>
Рекомендовать следующий набор огородных культур на индивидуальных огородах:
Для русского населения | Для немецкого населения | ||
Название культур | Площадь(м2) | Название культур | Площадь (м2) |
Картофель | 300 | Свекла столовая | 500 |
Редис | 100 | ||
Свекла столовая | 200 | Кольраби | 500 |
Капуста | 500 | Брюква | 500 |
Огурцы | 250 | ||
Лук чернушка | 25 | ||
Чеснок | 25 | ||
Морковь | 100 | ||
Итого | 1500 | 1500 |
Из постановления Военного совета Особого военного округа № 3 от 6 февраля 1946 года
Весной 1946 года в области была открыта новая эра — эра приусадебных хозяйств и огородов. Голод заставил власти пойти навстречу «частнику». Все понимали, что иначе людям просто не выжить: колхозы на новой земле еще не развернулись, а Россия сама голодала.
На огородах, на приусадебных участках сажали картошку, овощи, сеяли зерно, выращивали корм для скота. Земля незнакомая, мало ли что родить может, поэтому проводили различные опыты: «Мать посадила арбузы, и они даже вызрели: лето было жаркое», — рассказал Александр Августович Мелнгалв.
— Отдыхать некогда было, — говорит Василий Андреевич Годяев, — существовал всего лишь один выходной день, и в этот выходной мы работали на своих огородах. Кстати, огород немца отличался от огорода переселенца тем, что вокруг него немец не ставил высокого забора с колючей проволокой, как у наших переселенцев. Скорее всего, это говорит о том, что у немцев не принято было лазить по чужим огородам.
Не полагаясь на гособеспечение, создавали свои хозяйства воинские части, больницы, предприятия. «При многих промышленных предприятиях, — вспоминает Алексей Васильевич Трамбовицкий, — существовали подсобные хозяйства, на которых выращивали свиней. Например, инфекционная больница держала более ста свиней для больных».
Бескоровность среди переселенцев 1949 года ликвидирована, за исключением тех семей, которые имели скот, но по разным причинам сами продали, прирезали или не имеют на руках справки о бескоровности.
Из отчета переселенческого отдела Калининградской области за 1949 год
ГАКО. Ф. 183. Оп. 5. Д. 134. Л. 13
В 1947 году власти области разрешили держать скот не только в подсобных хозяйствах предприятий, но и горожанам. Забренчали на городских окраинах колокольчики, замычали коровы — наступило реальное слияние города с деревней. «Нанимали пастухов и пасли скот в конце Каштановой Аллеи, где сейчас теннисные корты», — вспоминает Антонина Васильевна Мотора. «У каждой семьи хоть поросенок, но был. На соседних улицах тоже у всех имелось свое хозяйство. Из-за этого и мясо дешевое появилось на рынке», — подтверждает Зоя Ивановна Годяева.
Продукция таких частников помогала выживать людям, к тому же государство выделяло специальный кредит для сельхознужд.
— До трех тысяч в банке получали кредит на приобретение коровы безо всякого процента. Но ведь не везде купишь за три тысячи! В Литве цены были ниже, чем у нас в Краснознаменске, поэтому ездили туда. Там корову можно было купить за две с половиной тысячи. А здесь, поблизости, меньше чем за пять тысяч уже никто и не продает, — вспоминает Николай Иванович Чудинов.
Постепенно «коровизация» стала все больше и больше распространяться с окраин к центру Калининграда, нарушая пределы, предусмотренные постановлениями. «На Ленинском проспекте во дворах домов вместо гаражей были сараи, оттуда хрюкала и кудахтала всякая живность» (Антонина Прокопьевна Отставных). Красочными воспоминаниями по этому поводу делится Галина Родионовна Косенко-Головина:
— Все завели себе коров. В том числе и жены ответственных работников. Коровы были особой породы — молочные. Женщины молоком торговали. Именно жены высокооплачиваемых работников коров и держали, так как нигде не работали. Коровы, как дрессированные, маршировали по ступенькам; по всему городу оставляли свои «визитные карточки». Утром и вечером стада шли по улицам. Выгуливали их на пустырях. На ночь загоняли на этажи, в подвалы, гаражи.
Некоторые жители Калининграда нарушают постановление горсовета о запрещении держать скот в подвальных помещениях. Жильцы домов №21, 26, 28 на Офицерской улице до сего времени держат коров в подвалах. Управляющий домами и представители госсанинспекции не принимают никаких мер.
Калининградская правда. 1948. 11 июня
Еще больше животноводство было развито в райцентрах и в маленьких городах.
— Когда мы в Светлый переехали, город был совсем маленький, а зато сколько коров! Как на хорошей ферме. Тогда и у нас была корова. В магазине молоко никто не брал. У хозяев брали и молоко, и ряженку, и кислое молоко, — вспоминает Клавдия Алексеевна Чумакина.
Если скот в городе разрешили держать примерно с 1947 года, то такие промыслы, как охота и рыбалка, существовали изначально. Рыбачили прямо в черте города. В Преголе ловили угрей, судаков, из городских ручьев доставали раков сачками.
Мария Сидоровна Стайнова вспоминает: «Удивляло, что торговали рыбой больших размеров. Таких больших рыб я раньше и не видела. Однажды купила судака, так он был такой огромный, что пришлось через плечо переваливать и так нести. Угри выползали прямо на берег, противные такие».
Есть в Калининграде десятки больших и малых озер и прудов, богатых рыбой. Эти природные богатства никем не охраняются и безжалостно уничтожаются со времен войны и по сей день с помощью взрывчатки. На большом озере в Ленинградском районе рыбу глушат чуть ли не ежедневно. Здесь имеются безнадзорные лодки и понтоны.
Калининградская правда. 1948. 21 мая
Рыбой торговали бойко. «Даже по домам носили, продавали щуку, угря, судака из Преголи. Например, за пятьдесят рублей продавали ведро живого угря», — вспоминает Анна Ивановна Тихомирова. А на селе можно было и поохотиться.
— Конечно, нашу семью выручало то, что я был охотником, — рассказывает Анатолий Адамович Поплавский из Багратионовска. — Пойду, набью десятка полтора куропаток, и хорошо. У немцев запрещалось их бить. Куропатка полезна для сельского хозяйства, она свекловидную черепашку выбирала... Или настреляю зайцев, уток. Перекрутим на мясорубке, наделаем котлеток — можно и без хлеба есть.
Старожилы Екатерина Максимовна Коркина, Таисия Владимировна Тропко, Александра Александровна Русакова и другие отмечают, что долгое время в магазинах в свободной продаже ничего не было, приобретать продукты и вещи, а вернее отоваривать карточки, было очень сложно. Приходилось с ночи становиться за мукой и сахаром. С промышленными товарами дело обстояло и того хуже, под них даже карточки не давались.
Такова была ситуация в областном центре. А в небольших городах и поселках магазины появились позднее, что вынуждало жителей области приезжать за покупками в Калининград. Или делать своими руками то, чего не купишь в магазинах.
Обязать Министерство торговли СССР (т. Любимова): а) открыть до 15 июля 1946 г. в Кёнигсбергской области 10 коммерческих чайных, 5 коммерческих хлебных магазинов, 3 коммерческих магазина по торговле бакалейными товарами и 2 коммерческих магазина по торговле промышленными товарами...
Из Постановления Совета министров СССР №1298 от 21 июня 1946 года
ГАКО. Ф. 298. Оп. 1. Д. 9-а. Л. 5
После открытия коммерческих магазинов появился некоторый выбор товаров, в них продукты можно было купить без карточек. Несмотря на высокие цены, покупалось все нарасхват, особенно хлеб, который бывал не так уж часто. Сергей Владимирович Даниель-Бек рассказал о таком забавном эпизоде из своего детства:
— Летом сорок шестого года около бани на улице Павлика Морозова открыли коммерческий магазин, где изредка продавали хлеб. Торговля была организована трогательно. У дверей топталась огромная масса людей. Дверь время от времени открывалась, отсчитывали двадцать человек и запускали в магазин; там их отоваривали и выпускали через другую дверь. Я врезался в толпу и стал пробираться вперед. Толпа была очень плотная. Я замечаю, что ко мне прижали пожилую немку интеллигентного вида — соломенная шляпка с вуалью. До войны в Ленинграде таких было много. Толпа давит, кости трещат, день жаркий. Старушка шепчет что-то по-своему. И вдруг я явственно слышу от нее по-русски: «Эх, ... мать!». В тот раз я купил килограмм хлеба, потом еще килограмм.
Наряду с коммерческими работали и комиссионные магазины, где продавали в основном все немецкое: мебель, одежду, посуду. По свидетельству очевидцев, в то время в комиссионках можно было приобрести антиквариат, подлинные произведения искусства, другие редкие вещи.
В комиссионном магазине № 60, где производится покупка и продажа различных товаров, кофе, 17 января с. г. обнаружены в продаже целые коллекции почтовых марок различных государств, в том числе немецкие, с изображением фашистской свастики и главаря фашистских бандитов — Гитлера.
Продавец заявляет, что они продают такие марки с изображением Гитлера как исторической личности.
Сообщая об изложенном, прошу Вас немедленно изъять из продажи в комиссионном магазине № 60 вышеупомянутые коллекции марок с изображением Гитлера.
Прошу Вас организовать проверку всех комиссионных магазинов по вопросу — нет ли аналогичных фактов и в других магазинах.
Из секретного письма врио военного прокурора Кёнигсбергского гарнизона Шарандина начальнику торгового отдела от 24 января 1946 года
ГАКО. Ф. 332. Оп. 2.Д. 3. Л. 15
Помимо обычных имелись и специальные магазины для начальства. В одном из них, в помещении нынешнего универмага «Спутник», работала Мария Николаевна Токарева:
— Вот там я была заведующей второй промтоварной секцией. Первая секция была продовольственной. Хотя тогда все было по карточкам, но был и этот привилегированный магазин. В дверях — швейцар. Очень мало людей пользовались его услугами: секретари райкомов и облисполком. Нормы на карточках больше были. Дополнительные талоны имелись. И мясо они там получали, и масло, и сгущенное молоко, и шоколад. А я варила вот такой суп: потру морковь в воду — вот и суп. В промтоварном шерстяные ткани были просто на деньги и по ордерам — это как карточки. Парфюмерия, обувь, грампластинки. Когда реформа денег была — все обчистили. Привезли, помню, перед реформой много шерсти — начальники все покупали. Водку и вино — ящиками. На улице Чапаева, где сейчас «Овощи-фрукты», был генеральский магазин. Там высший командный состав отоваривали.
Однако самой развитой была рыночная торговля. Чаще всего переселенцы вспоминают первые рынки — у современного магазина «Кооператор», что на улице Карла Маркса, около кинотеатра «Победа». «Немецкие» базары располагались на улицах Батальной и Киевской; продуктовые рынки — у вокзалов и на месте ныне действующих в Московском и Балтийском районах. Рынки — большие и маленькие, временные и постоянные — возникали стихийно на бойких местах. Галина Родионовна Косенко-Головина вспоминает: «Идешь по городу, и буквально на улице где-нибудь в уголке продают вилки, сервизы, ножи, хрусталь». На рынках торговали и немцы, и русские. Причем сначала было больше немцев, но потом пропорции постепенно сменились.
— Уровень жизни в Восточной Пруссии был заметно выше нашего, — вспоминает Ирина Иосифовна Лукашевич. — Перед школой в Кранце находился рынок, так я туда ходила как в музей: серебро, посуда, ковры... Хрусталь я впервые увидела здесь. Очень часто немцы продавали вещи за бесценок. Например, хрустальная ваза шла всего за три рубля.
Если переселенец мог позволить себе делать покупки на рынке или в магазине, то невольно возникает вопрос — какими деньгами он располагал?
В первые месяцы после взятия Кёнигсберга в денежной системе царила неразбериха. «Рассчитывались не только советскими деньгами. Люди, бывшие в Германии и в Польше во время войны, имели марки и польские злотые и ими расплачивались», — утверждает Валентина Ивановна Толстякова из Советска.
Вообще-то цены на промтовары были разными, подверженными большим колебаниям. В голодное время немецкое население, как вспоминает Наталья Павловна Снегульская, предпочитало менять вещи на продукты питания. Особенно много вещей появилось на рынках после выхода указа о депортации немецкого населения в Германию. Немцы продавали все, что осталось после голодной зимы 1946 — 1947 годов и что нельзя было увезти с собой. А вот продукты питания, по воспоминаниям Маргариты Серафимовны Золотаревой, на рынках продавали в основном литовцы. Они везли в Калининград мясо, картофель, масло и другие сельскохозяйственные продукты.
Какими же деньгами располагали переселенцы, чем они рассчитывались за свои покупки? Конечно, в основном это были советские деньги. Но не только. Калининградец Александр Георгиевич Факеев рассказал, что для нормализации финансовой системы уже в 1945 году были введены выпущенные советским правительством оккупационные марки, которые ходили только в пределах Кёнигсбергской области. Некоторые пострадали от этой неразберихи, как например Мария Семеновна Фадеева: «Пользовались мы сначала немецкими марками. У меня русские деньги везде валялись, ими дети играли. А потом пришла соседка и сказала, что марки только временно, а потом будут русские. Но было уже поздно, половина денег порвана». Впрочем, продолжалось это недолго, уже к 1946 году марки были полностью отменены.
По воспоминаниям наших собеседников и документам, первый секретарь обкома партии получал 5000 рублей, подполковник — 2900, начальник цеха на судостроительном заводе — 2500, инструктор райкома комсомола — 1000, мастер на ЦБК — 930, швея в мастерской — 600, учительница — 520, рабочие на стройке — 300 рублей; стипендия в педучилище составляла 100 рублей.
Сами по себе цифры эти сегодняшнему читателю мало о чем говорят. Денежные реформы, ценовые изменения, инфляция и многое другое сместили все понятия. Тем не менее следует учитывать, что зарплата, которую получали переселенцы, ни в какое сравнение не шла с ценами на рынке. В голодную зиму 1947 года стоимость буханки хлеба подскочила до 100-120 рублей. «Конфеты на базаре поштучно продавали, — вспоминает Надежда Архиповна Пискотская. — Помнится, стакан муки стоил пять рублей. Некоторые люди ездили в Каунас, покупали там муку и стаканами здесь продавали». «На базаре хлеб продавали по кусочкам. Кусочек — десять рублей. Резали хлеб на десять частей и так продавали. Некоторые, кто похитрее, умудрялись резать и на двенадцать кусочков», — рассказывает Нина Павловна Кулматова.
Вчера, в 4 часа дня, радио сообщило о выпуске Второго государственного займа восстановления и развития народного хозяйства СССР. На предприятиях, в учреждениях, колхозах, МТС Калининградской области состоялись митинги, на которых трудящиеся в едином патриотическом порыве приветствовали выпуск нового займа.
К 17 часам первыми закончили подписку рабочие, служащие и колхозники Ладушкинского района, дав 391,4 % намеченной суммы. К 20 часам подавляющее большинство трудящихся всех районов и городов области единодушно подписались на новый гос. заем. К 22 часам сумма подписки по области достигла 128,8% намеченной суммы.
Калининградская правда. 1947. 5 мая
— В 1947 году, четвертого декабря, отменили карточки. Этот день я на всю жизнь запомнил, — не без волнения рассказывает Алексей Николаевич Соловьев. — Мать на стол положила целую буханку хлеба и говорит: «Ешь». Я отрезал кусок, а она говорит: «Всю ешь». Я впервые съел целую буханку, впервые почувствовал себя сытым, а мать вдруг заплакала навзрыд.
С отменой карточек начала постепенно расширяться и государственная торговля. Анна Викторовна Зыкова, тогда продавец в продуктовом магазине, вспоминает:
— Нагрузка была большая, с семи утра до двенадцати ночи обслуживала рабочих. Сами таскали тяжелые мешки, фасовали товар. Продавали хлеб, мясо, колбасы, фрукты, поступавшие даже из Болгарии. В конце сороковых в продаже было четыре сорта масла, одиннадцать сортов колбасы.
— Когда сахар стали свободно продавать, я говорю детям: «Кладите в стакан, сколько хотите». Но все равно ничего купить не могла: очень дорого. «Если только сто или двести граммов», —говорит Мария Николаевна Токарева.
Примерно то же самое узнаем мы из рассказа Петра Тихоновича Шевченко.
— В Зеленоградске в достатке появился черный хлеб, потом стало поступать с калининградского мясокомбината мясо по пятнадцать рублей за килограмм, масло поступало реже. Но с 1948-1949 годов появилось и оно. Колбасы все время были в магазине. Молоко поставляли с перебоями, его везли бидонами на машинах из ближайших колхозов.
Александра Александровна Русакова считает, что более или менее нормально стали жить с 1953 года. Как отмечают многие переселенцы, зарплата была низкая, поэтому если и покупали, то малыми порциями. «В магазинах все, что нужно, было. И цены доступные... Обычно овсянку покупали, масло постное, кости», — свидетельствует Надежда Карловна Киреева, проживавшая в сороковые годы в Советске.
Совершенно иная ситуация складывалась на селе.
— После отмены карточной системы в сорок седьмом году продовольственный вопрос на селе не был решен. В существующие магазины хлеб не завозился, народ ездил за ним в город. И так — почти до 1950 года. На селе люди обеспечивались продуктами питания неудовлетворительно, — утверждает Александр Георгиевич Факеев.
Весьма примечательно свидетельство о тех днях Юрия Михайловича Феденева:
— В тот период мы стремились покупать отечественные продукты питания. Например, в продаже постоянно была американская колбаса. Мы считали ее некачественной, так как она имела много наполнителей. До пятьдесят третьего года ежегодно цены на все продукты питания и одежду снижались. Мы с нетерпением ждали первого апреля, когда объявлялось об очередном понижении цен.
Магазин № 7 «Мясо-рыба» Калининградского горрыбкоопа открыт ежедневно как дежурный с 10 до 22 часов.
Всегда можно купить: свежее мясо, свиное, говяжье, фарш, колбасные изделия, масло сливочное, маргарин, консервы рыбные, мясные, овощные, рыботовары, икру, сухофрукты, папиросы и вина в большом ассортименте.
Адрес: Житомирская, 5, близ площади Победы.
Калининградская правда. 1949. 13 мая
Вот что рассказывает о товарном изобилии тех лет Владимир Георгиевич Морозов:
— Даже продавался такой табак, который назывался «Золотое руно». Был табак «Любительский» в пачках, папиросы «Беломорканал», «Казбек», «Северная Пальмира», «Север». Потом появились сигареты. Самые лучшие сигареты были «Прима», затем появились сигареты «Памир», «Астра», «Тройка»... Вин в 1948 — 1949 годах было столько, что можно было купить любое вино. Появилась водка «Московская», «Старка», «Столичная». Продавалась водка «Калининградская» — она была самой дешевой. Продавали ликеры, ямайский ром. Водку покупателям отпускали и на разлив. Таких мест было много. Рабочий завода после работы покупал себе сто граммов водки, а на закуску — баночку крабов.
Справедливости ради надо заметить, что, по воспоминаниям переселенцев, проблема пьянства не стояла тогда так остро. «На каждом углу можно было встретить палатки, где продавали вино и водку на разлив, но пьяных почти не было», — говорит Анна Викторовна Зыкова. Большинство переселенцев высказывается на эту тему примерно так же, как Зинаида Иосифовна Опенько: «Тогда люди не пили. Пьянства не было. Некогда было пить».