Вот моя деревня

Тронулся автобус

Тронулся автобус — что тут началось! Стёкла в рамах задребезжали, диваны незанятые запрыгали, пыль повалила — студентки носы отвернули, через платочки дышат — баатюшки! Зато едем, не пешком идём.

Эх, хорошо в автобусе ехать, впереди мотор гудит, колёса внизу крутятся, дымом сладким ноздри щекотит, а мне и тряска нравится, и ветер в окно, — сразу видно, что едем, не пешком идём!

Долго ехали, все пылью обволоклись.

В окошке места незнакомые проплывают: то ельничек, то березничек, то поле овсяное, то люпин. «Эх, ельнички, да и березнички, а не ходите вы по улице, бездельнички…» И косят везде, косят траву, где косилками, где вручную.

А деревни всё чужие, непонятные, ух как много на пути деревень! И возле каждой дядя Коля остановится, тут бабку посадит, там мужика возьмёт. Одних почтальонок уже трёх набрал, не считая нашей, они все одинаковые: сумка через плечо и молоко на продажу в четвертях. Наша почтальонка молока не везёт, нету у неё коровы. Зато она самая весёлая, кто ни войдёт, всякого заденет.

— Ну что, андреевские, и у вас нету дождя?

— Какой дождь, земля, как зола, вон дорогу всю в порошок перетёрло.

— Зато сено высушите, ха-ха-ха-ха-ха!

В деревне Марьинской влезли в автобус два парня, рубахи у них расстёгнуты, кепки на затылках.

Повалились они на сиденье впереди нас, один и спрашивает:

— Пассажиры, у вас в бутылках чего?

Я говорю:

— А ничего.

Вдруг смотрю, из Федяриной бутылки вылезает какое-то насекомое, посидело на горлышке и полетело. Впереди нас люди руками замахали. Почтальонка говорит:

— Ой, Николай, да у тебя никак тут пчела!

— Да не одна, — кричат тётки, — ай, ай!..

Тут почтальонка закричала:

— Тормози, Николай, тормози, их тут целый рой!

Студентки завизжали, почтальонки закричали, парни кепками размахивают.

— Спасайся кто может!..

Дядя Коля на обочину автобус отвёл, выпрыгнул на дорогу, спецовку на голову натянул и кричит:

— Эй, кто пчёл везёт, признавайся!

А в автобусе все повскакали с мест, к выходу проталкиваются. Студентка одна даже плачет, а почтальонка наша на улице визжит.

— Это кто же у меня тут хулиганничает? — спрашивает дядя Коля. — Я их бесплатно, как говорится, обслуживаю, а они мне рейс решили сорвать?..

А у нас тоже пострадавшие имеются: Саньку пчела ужалила, Ваньку пчела ужалила, я на них указываю.

— Нет, — кричу, — дядя Коля, нет!

— А как же это пчёлы в салоне появились? Сами от себя завелись?

«Ну, — думаю, — Федяра, разбирайся теперь сам, вишь чего нахулиганил, ведь ехали, как культурные люди, так нет!»

А дядя Коля говорит:

— Та-ак, сейчас мы с вами тут разберёмся. Граждане пассажиры, подходи.

Все и так уже нас окружили, просить не надо. Студентка заплаканная за щёку держится, Марьинский парень шею потирает, почтальонки на нас как на хулиганов глядят.

— А не надо было и сажать их!

Марьинский говорит:

— Кто такие, как фамилия, пять суток губы!

— Погоди, погоди, — говорит дядя Коля, — этот факт как можно понимать? Как нападение на водителя в период рейса!.. Влекущее за собой простой техники… Срыв графика… А не так, что ли? Вот как можно понимать!

— Вредные какие… — говорит почтальонка. — Чего глаза вытаращил?

Это она мне, а я в чём виноват, это Федяра.

А дядя Коля:

— Погоди, погоди… Это, граждане пассажиры, ни в какие ворота не лезет, с этим нас призывают бороться, да мы и сами такого же мнения!

Ну, думаю, Федяра, погоди…

— Их, дьяволов, крапивой надо выдрать! — говорит почтальонка.

— К крапиве они привычные, — говорит дядя Коля, — от неё эффекту не будет, а я, как водитель, предлагаю: лишить их права дальнейшего проезда в направлении райцентра. Пускай пёхом потопают, в какую хочешь сторону, хоть туда десять километров, хоть пять сюда.

Коля спрашивает:

— Это в какую же сторону будет пять, к дому или в Красную Гору?

— В Красную Гору вам ближе будет, — говорит Марьинский парень. — Значит, сначала Сергино, потом Антониха, потом Посушиха, потом Ягодки…

— Ишь они, — говорит дядя Коля. — Интересуются!.. Ну всё, проголосовали. Эдак я совсем из графика выбьюсь. Залезай!

Вошли пассажиры в автобус, опасливо озираются, нет ли ещё там пчёл, но пчёлы все через дверь вылетели, а четыре подохли. Пчела ведь если ужалит, то больше уж не живёт.

— Вот так, — говорит дядя Коля, — отныне чтобы и близко к машине не подходили.

«Неужели, — думаю, — и правда он нас в такой далище бросит! А ведь у Саньки нога нарывает».

Я говорю:

— Дядя Коля, ведь у Саньки нога нарывает, нехорошо тебе нас бросать!

Но дядя Коля этого, видно, уже не услышал. Автобус выпустил клуб синего газу и покатил.

Ванька побежал за ним, закричал:

— Посади, дядя Коля!..

Но автобус скрылся за поворотом.

Лес навалился на нас со всех сторон, чужой, молчаливый. Сосны да вереск, ни одной травинки кругом.

— Ну, — говорю, — Федяра, что скажешь?

Федяра тут и заревел.

— Я, — говорит, — и не хотел выпускать пчёл, что я — дурак, да?.. Они в бутылке были, я и не хотел…

Я кричу:

— А зачем брал?

— Я для кильковской продавщицы, я и не хотел выпускать, что я — дурак, да?..

Ревёт Федяра, слёзы на кулак наматывает, ну что ты будешь с ним делать! Вот какая привычка у человека, всякую дрянь с собой таскать. Пчёлы, конечно, не дрянь, они мёд с цветков собирают, а сейчас-то что делать? Домой — десять, до Красной Горы — пять, куда же идти?

Я говорю:

— Домой или в Красную Гору?

— В Красную, в Красную, — говорит Коля. — А Федяре я сейчас шею начищу.

Коля ещё не договорил, а Федяра уже бросился бежать. Коля за ним.

И мы пошли вперёд по дороге. Скучно идти пешком, муторно, лес кругом, словно глухой, молчит, даже птиц в нём нет.

Я говорю:

— Ну как, Санька?

А они с Ванькой отвечают:

— Как-нибудь-то дойдём…

Вдруг от поворота Федяра с Колей кричат:

— Автобус! Автобус!

Бросились мы вперёд, смотрим, а за деревьями, и правда, наш автобус виднеется! С белой каёмочкой, голубой!

На дороге стоят дядя Коля, почтальонка и нам руками машут. Мы подбежали к ним, пыхтим. Дядя Коля спрашивает:

— Поняли теперь, какое я вам придумал наказание?

Мы говорим:

— Поняли! Поняли!

— Будете ещё шкодничать? Мы говорим:

— Нет, дядя Коля, нет!

— Ну, полезай.