Вспомни обо мне

30.

С тех пор как Михаил переехал на свою квартиру, жизнь Юлия Нольде сильно изменилась. Он остался совершенно один. И хотя они часто перезванивались и встречались с сыном, все равно тяжело было возвращаться домой, в пустую квартиру, где его ждала тишина, холостяцкий ужин, книги и телевизор. Изредка здесь появлялись женщины. Как правило, его больные, причем те, с которыми он поддерживал отношения в течение длительного времени. Однако ни одна из его любовниц на роль жены не подходила.

Большую часть его жизни занимала работа, его пациентки и желание помочь им. Однако, что бы он ни делал, как бы ни старался, все его усилия казались ему ничтожными по сравнению с тем, что мог он сделать для Веры Концевич. И не сделал…

Он много раз возвращался к этой болезненной теме и спрашивал себя: правильно ли поступил, отказав ей в помощи? И на самом ли деле он виноват в том, что случилось потом? И всегда ответ был один и тот же: Вера умерла от гепатита, от осложнений, вызванных выкидышем. От потери крови, наконец. И виноват в том, что произошло, тот парень по имени Алексей, который превратил жизнь молодой беременной женщины в ад. А еще, косвенно, муж Веры, Анатолий Концевич, который не поверил, что ее преследуют, и не предпринял ничего, чтобы ей помочь. Это все.

Однако был человек, который знал изнанку этой истории и принял в ней непосредственное участие. И этот человек, к несчастью Юлия Михайловича, был постоянно рядом с ним, и когда Нольде смотрел ему в глаза, то всегда видел в них укор. Это был его сын, Михаил. По мнению Нольде – старшего он три года назад совершил безрассудный поступок, сам же Михаил считал, что поступил правильно, и теперь, как казалось отцу, смотрел на него сверху вниз…

Хотя на самом деле все было, конечно, не так. И Михаил никогда и ни в чем не обвинял отца. Все это было плодом воображения Нольде, помноженного на чувство вины перед Верой Концевич. Это чувство, жило в нем постоянно. Возможно, так случилось потому, что он с юности хотел стать идеальным врачом, которого невозможно никогда и ни в чем упрекнуть. Он все делал для того, чтобы, достигнув определенных высот профессионализма, остаться при этом человеком, способным вылечить не только тело пациентки, но и душу. Тот цинизм, который настигал в разное время его коллег-гинекологов, не коснулся Нольде по простой причине: он осознанно хотел быть выше всех врачей, которые в душе ненавидели или презирали больных. И так получалось, что он строил карьеру, тщательно анализируя каждый свой шаг, каждый поступок, и что его доброта тоже была спланирована, обдумана.

После того, как он отказал Вере помочь избавиться от трупа ее преследователя и той трагедии, которая последовала за этим отказом, Нольде долго терзался сомнением, а правильно ли он поступил, а не совершил ли он преступление? У него было мало времени на раздумья, Вера была слишком возбуждена и не могла ждать, пока он придет в себя и примет правильное решение (в отличие от Михаила, который ни на секунду не задумывался), но потом у Нольде был целый отрезок жизни, для того, чтобы понять, что же случилось на самом деле и какой наиболее правильный совет он мог ей дать… Чтобы определиться, продолжать ли дальше жить с чувством вины, он хотел услышать мнение людей, которых хорошо знал и уважал. Но не мог же он рассказать друзьям, что произошло в его кабинете в тот роковой день… И тогда он решил преподнести им эту историю в самых различных формах и вариантах. Одному он рассказал фильм («французский, с участием Филиппа Нуаре»!!!) с подобным сюжетом, причем сказал, что он этот фильм не досмотрел и теперь мучается, не знает, как же поступил доктор, помог ли своей пациентке или нет. Другому сказал, что читал книгу («кажется, это был ранний роман Кафки…» – ни больше, ни меньше), где описываются переживания доктора, так и не решившегося помочь своей пациентке. Третьему своему другу (точнее, приятелю), кстати говоря, писателю, подкинул эту тему для нового романа. Все эти люди не были друг с другом знакомы, а потому не было риска, что в один прекрасный день они встретятся, обменяются мнениями и догадаются, что главный герой – симпатяга Нольде. Но главным – для него были их рассуждения по поводу того, как бы они поступили, окажись в подобной ситуации. И получалось, что все – ну просто герои. Ни один не понимает, как могло случиться, что доктор, причем добрейшей души человек, отказал пациентке в такой мелочи, а отказав, потом всю жизнь мучился сомнением, правильно ли поступил. Конечно, неправильно! Он трус, подлец и подонок. Это означало, что это он, Юлий Нольде – трус, подлец и подонок.

И только один человек, случайный попутчик, менеджер мебельной фабрики (ехали в одном купе в Москву, много пили и вели беседы, одна душевнее другой, и Нольде рассказал ему о «знакомом докторе»), закусывая водку пирожками с капустой, сказал, вращая плотоядно глазами: «Ну и сука… Мало того что сама убила мужика, и еще неизвестно, кто кого преследовал, бабам вообще нельзя верить… так еще и твоего приятеля решила подвести под монастырь… Правильно сделал, что отказал. Это не аборт сделать, елы-палы…». Нольде пытался сказать ему что-то о чувстве вины, которое есть и никуда-то от него не денешься, что доктор этот переживает, чувствуя себя подлецом и трусом. На что менеджер ответил просто: «Пусть ко мне приходит, я ему быстро мозги-то вправлю… Скажи ему, чтобы засунул это чувство вины в одно место, понятно?»

С Михаилом же они о Вере практически не говорили.

Самая страшная сцена произошла на следующий день после того, как Михаил побежал вслед за Верой…

Она на кушетке, мертвая. Никто, ни отец, ни сын, не решился прикрыть ее лицо, и она лежала как живая. Вошла медсестра, тихо сунула Нольде листок с результатами анализов.

– Гепатит, кто бы мог подумать? – прошептала она, словно покойница могла услышать. – Юля, не расстраивайся! Ты не виноват. Она сама не приходила, кровь не сдавала!

Они были с медсестрой, Валентиной, на ты. Когда-то она была его любовницей, теперь же, незлопамятная, любящая его без памяти и так и не вышедшая замуж, закрывала глаза на его романы.

И тут не выдержал Миша. Он сидел, закрыв лицо руками, и глухо рыдал, плечи его сотрясались, он плакал, как мальчик – искренне переживая смерть человека, которого еще вчера пытался спасти от другой беды. А ведь он был анестезиологом в хирургическом отделении, видавшим и не такое. И вот тогда-то он и послал отцу взгляд – как пулю, как отравленную ядом презрения стрелу.

Нольде отвернулся. И подумал тогда: почему он так плачет? Ведь он ее не знал, она была для него совершенно чужим человеком и даже не пациенткой!

Разве мог он предположить тогда, что Миша, за один вечер сблизившись с женщиной, полюбит ее настолько сильно, что выполнит и ее последнюю волю?