Второй шанс для мажора или Фей-крестный поневоле

Глава 11

Никита

Я зашел за девушкой в небольшую комнатку, с интересом рассматривая обстановку.

– Устраивайся, – бросила Янка, показав на один из стульев около небольшого круглого стола, стоявшего впритык к окну, – я скоро.

Кивнув уже ей в спину, я приземлился на указанное место, продолжая осматриваться. Сестринская была небольшой, но довольно уютной. У меня за спиной стоял старый диван-книжка, заметно продавленный в двух местах. Похоже, что в момент своего изготовления, он был темно-зеленого цвета с желтым узором из геометрических фигур, но сейчас это угадывалось с трудом. Сразу напротив меня, за столом, тихо урчал небольшой холодильник, тоже еще советского производства, но продолжающий честно выполнять свои обязанности, несмотря на весьма почтенный возраст. Рядом с хладоагрегатом стоял еще один стол, на котором гордо расположилась белая микроволновка и в тон ей термопот. Электрическая плита с одинокой эмалированной небольшой кастрюлькой и громоздкое кресло, вероятно раскладывающееся, завершали картину.

Лазутина скрылась за плотной занавеской, отделяющей небольшой закуток от основного пространства комнаты. Судя по звукам, там стоял шкаф для одежды и располагалась раковина.

Обведя взглядом сестринскую еще раз, я с прискорбием отметил, что ничего интересного не пропустил. За окном было довольно темно, но уличные фонари работали исправно, открывая вид на территорию больницы. Чистая подъездная дорога, три елки и шлагбаум…

А перед глазами до сих пор стояло окровавленное, избитое лицо парня. И какого черта я вообще полез помогать? Можно подумать, что без меня не справилась бы… раньше же как-то получалось? Но ведь полез. Без перчаток, не задумываясь о возможных последствиях, не побоявшись испортить одежду. Просто потому, что она попросила… Нет, не так. Это была не просьба. В ее крике в тот момент прозвучало что-то такое, что не позволило спокойно проигнорировать этот зов. Тем более, что медсестра, которую звала Янка, в этот момент азартно с кем-то переругивалась по телефону, и ее крик даже не услышала. И в тот момент мое решение показалось мне единственно правильным.

Я вздохнул, подпирая голову рукой. Надеюсь, что мой благородный порыв мне зачтется. Как бы ни старался казаться уверенным и беззаботным, а что и как сказать девушке, чтобы она и дальше согласилась мне помогать, придумать не успел. Надеялся, что просто извинюсь, и все получится само собой. Но глядя в лицо Лазутиной там, около регистратуры, вдруг отчетливо понял – нихрена. И просто мне не будет. И банальные извинения не помогут. Надо было срочно придумывать веские доводы и аргументы.

Как назло, в голову ничего подходящего не лезло. Да и какие у меня вообще были аргументы? Не хочется признавать, но ей мои проблемы сейчас до одного известного места. Тем более, что попытку воззвать к совести я уже один раз использовал, теперь нужно что-то посерьезнее. Но что?

Я напряг извилины так, что откликнулся кишечник. Пришлось сбавить обороты. Может использовать свой фирменный взгляд «котик из Шрека»? Я бросил короткий взгляд на шторку, за которой, судя по звукам, Лазутина пыталась отстирать испорченную одежду.

Не прокатит.

В лучшем случае недоуменно поднимет брови, намекая, что у меня симптомы нервного паралича. В худшем… про этот вариант думать не хотелось. Фантазия у девушки всегда была богатой.

Что еще?

Может заплакать? А что? В индийских фильмах, от которых лет десять назад моя мама впадала в экстаз, пересматривая оные раз по сто, такое прокатывало с успехом. Вдруг и мне повезет? Если надо, я и истерику устроить могу, с подвываниями.

Не, не, перебор. С истерикой.

Тогда точно к психиатру отправит.

Я попробовал пустить слезу. Не вышло. Попытался еще несколько раз. Эффекта, как ни старался, не было. Но сдаваться я не собирался! В конце концов, можно себе и пальцем в глаз ткнуть, там и слезы, и сопли, все будет. Нужно только рожу поартистичнее скорчить, и все! Дело в шляпе! Пьеса «Сердца у тебя нет, а я еще столько добрых дел не сделал» отыграна на ура!

Мышцы лица свело судорогой в попытке изобразить траур. Почему-то дернулся глаз, причем не у Лазутиной, а у меня. Странно. Жаль, зеркала нет, но думаю, что выражение получилось непередаваемое, должно пронять. Оставим его, сойдет. Теперь звуковое сопровождение…

Я всхлипнул. Точнее попытался, потому что получилось громко, хрипло и немного басом. Будто медведю посреди зевка дали неожиданный подсрачник. Не то.

Еще пара-тройка всхлипов и стало получаться намного лучше. Блин, а чего я в театральное не пошел? Такой талант пропадает!

– Баринов, ты там в порядке?

Голос Лазутиной заставил дернуться, и я чуть не свалился со стула, в последний момент успев широко расставить ноги в удивительной фигуре народного танца.

– Конечно, – пришлось кашлянуть, прочищая горло, – а что?

– Да показалось, что тебя тошнит, – отозвалась она, не прекращая плескаться, – если что, туалет прямо по коридору, предпоследняя дверь направо.

Похоже, с театральным я погорячился…

– Да не тошнит меня! – возмутился, едва не соскакивая с места.

– Да ладно, можешь не стесняться, многие боятся вида крови. Санузел у нас нормальный, не Лувр, конечно, но вполне приемлемо.

– Да не боюсь я ничего! – взвыл, сжимая кулаки. Вот так и старайся! И как ей такое только в голову пришло?! Вот же зараза! Причем глухая!

– Ага. Учти, если что убирать за собой будешь сам, даже если придется тебя запереть здесь до утра. Тут не универ, не прокатит, – и в тот момент, когда с моих губ почти сорвалось емкое ругательство, она выключила воду. Тишина на миг показалась почти оглушающей.

А через несколько секунд Лазутина вышла из-за шторки, мельком глянув на меня, и направилась к чайнику. А я с удивлением отметил, что фигура у девушки очень даже имеется. Костюм, в который она переоделась, сидел точно по фигуре, выгодно подчеркивая все выпуклости и изгибы. Белая куртка с кантом и кирпичного цвета легкие брюки притягивали взгляд к аккуратной небольшой груди, тонкой талии и стройным ногам, заставляя поражаться тому контрасту, который представляла собой Кобра все эти годы на учебе. А когда девушка отвернулась, доставая кружки с небольшой полки над микроволновкой, стало ясно, что и с этого ракурса вид тоже шикарный. Может ей и стоило слегка набрать вес, но и так все было более чем прилично. Привычный узел волос на затылке растрепался, и несколько рыжеватых прядей теперь обрамляли девичье лицо, игриво завиваясь на концах.

И какого черта тогда она ходит в тех жутких шмотках, которые даже самые отчаянные и неформальные неформалы, постеснялись бы надеть?

И лишь громкий стук кружек с кипятком заставил меня отвлечься от этой поразительной метаморфозы.

– Чай в пакетиках, кофе в банке, сахар в коробке. Угощайся, – она придвинула ко мне кружку, а затем встала и направилась к холодильнику, – вот, забыла. Молоко еще.

Передо мной в специальной подставке появилось молоко в неизвестном поллитровом пакете. Никогда эту марку не видел. О чем и сообщил девушке.

– По спецзаказу привозят в больницу. За вредность дают пакет каждому на смену, – объяснила она, а я тем временем задумчиво рассматривал кофе.

Нет, я не врал, когда говорил, что вполне могу выпить растворимый кофе. Конечно, могу. Только нормального качества, хотя бы рублей по пятьсот за банку. Но этот мелкодисперсный порошок отдаленно шоколадного цвета даже на кофе был не похож.

– Чего застыл? – недоуменно поинтересовалась Лазутина, наблюдая за моей игрой в гляделки с непонятным продуктом в банке.

– З-задумался, – выдавил я и мужественно зачерпнул ложкой порошок. Непонятный сорт кофе, неизвестное молоко… Оставшиеся полтора месяца гарантированной жизни вдруг показались очень привлекательными.

И только глядя на то, как девушка смело наводит себе эту бурду и пьет, довольно выдыхая, осмелился сделать первый глоток.

Не смертельно. Даже терпимо. Для редкостного гурмана.

– Ты хотел поговорить, – напомнила мне Янка после минутного обоюдного молчания.

– Да… – встрепенулся я, чуть не пролив содержимое кружки себе на колени, – я… в общем… хотел извиниться за вчерашний вечер.

Девушка молчала, изучая скудный пейзаж за окном, и я решил продолжить.

– Так вот, прости меня. У меня внезапно появились некоторые проблемы, – я чуть замялся, – и я был зол. Но не стоило вымещать все это на тебе. Ты была совершенно не при чем. Извини.

Лазутина медленно перевела задумчивый взгляд на меня.

– Хорошо, – спокойно кивнула она, – извинения приняты.

А я даже опешил. Что, так просто? Не надо было выдумывать и изощряться, а стоило только извиниться? Такого я точно не ожидал.

– Когда продолжим? – наконец-то напряжение отпустило, а легкая улыбка наползла на лицо, – можно завтра или в воскресенье, если ты не занята. Времени немного, поэтому стоит поторопиться…

– Никогда, – так же спокойно покачала головой девушка, обрывая меня на полуслове.

– Но почему? – изумился я в очередной раз, – ведь я же извинился? И ты меня простила? Разве не так?

– Так, – согласилась она, допивая свой псевдокофе, – но ничего не изменилось, Баринов. Я не хочу в этом больше участвовать. Извини, но тебе придется справляться дальше без меня.

Она взяла наши кружки и отправилась к раковине, а у меня натурально пропал дар речи. Как так то?

– Да как ты не понимаешь! – вскочил я, направляясь следом за ней, – без тебя не получится! Ты и есть главное условие!

– Сочувствую, – пожала она плечами, – но уверена, что ты сможешь найти выход.

Я чертыхнулся, привычно поморщившись от разряда, пронзившего грудь. Но цензурных слов у меня не было, это самое культурное. Уж в чем я успел убедиться за все годы совместной учебы, так это в том, что Кобру, если она что-то решила, с места не сдвинет даже ядерная боеголовка. Можно разбить себе лоб, но стена по имени Янка Лазутина будет стоять надежнее египетских пирамид. И мне срочно требовалась идея, а лучше сразу три. Вот кто меня тогда тянул за язык? Подумаешь, осечка длиной в два месяца! Если подумать, то в перспективе мне вообще интим не светит целую вечность. И вообще Лазутину обычно мои нападки совершенно не смущали! Об ее язык можно было вживую порезаться!

И уж точно я никак не мог знать, что она настолько измотана и это станет последней каплей!

– Почему ты тогда не сказала, что у тебя запара на работе? – вдруг выдал я, неожиданно даже для себя. Но вопрос давал необходимую отсрочку.

– А должна была? – вскинула она бровь, расставляя кружки по местам и оборачиваясь ко мне.

– Уж точно могла бы. И тогда может всего этого вообще не случилось бы, – сложил я руки на груди, сузив глаза.

– Ты что-то путаешь, Баринов, – «отзеркалила» она мою позу, – ты мне не друг, не родственник, и даже не хороший знакомый, чтобы я тебе докладывала о своей жизни. И по-другому бы не было, потому что ты привык, что мир вертится вокруг тебя, даже не задумываясь о том, что не все делается для твоего удовольствия. Родители, деньги, друзья и девушки, у тебя всего в избытке. А ты так и не научился самому главному – ценить все это. Твоя жизнь построена по принципу «хочу-не хочу», а это не для меня. Твои выходки я терпеть не обязана, у меня и так весьма насыщенная жизнь с кучей проблем, и ты в нее совсем не вписываешься.

Я стоял, молча выслушивая хлесткие слова, стискивая челюсти. Едва сдерживаясь, чтобы не объяснить этой самоуверенной змее, насколько она не права.

Да она меня вообще не знает! И о моей жизни даже мизерного представления не имеет! А все туда же – не ценю. Ценю я все! Родители для меня – святое! Я даже в переходный свой возраст редко с ними ругался, а сейчас – тем более. И для друзей я готов на все! И девушки… по крайней мере, я никогда никого не обманывал и ничего не обещал!

Только с одним я готов согласиться – в ее жизнь я точно не вписываюсь. И никогда не мог даже в страшном сне представить, что в какой-то момент буду больше всего хотеть в нее вписаться…

Последняя мысль отрезвила, заставляя отступить захлестывающее раздражение.

– Хорошо, – выдавил я, – пусть так. А ты сможешь, вся такая честная и правильная, сейчас просто выгнать и забыть обо мне? Сможешь?

В комнате воздух раскалился, как в жерле вулкана. Мне даже казалось, что еще немного, и вся эта горячая масса начнет просачиваться под закрытые двери, белыми густыми клубами пара заполняя холл.

Кобра молчала, снова отвернувшись от меня к окну. Но это молчание внушало надежду, что она не такой уж кремень, каким хочет казаться.

– Давай так, – примирительно заговорил я, – согласен, я сильно накосячил. Поэтому должен загладить свою вину. Согласна?

Девушка нахмурилась, вглядываясь в мое лицо. Я постарался изобразить вселенское сожаление.

– Только не говори, что хочешь предложить денег, – издевательски хмыкнула она, а я окончательно распрощался с актерской карьерой.

– Нет, – усмехнулся в ответ, – я уже понял, что ты гордая и неподкупная.

В глазах Лазутиной впервые за весь разговор вспыхнула искра интереса. Я чуть приободрился.

– В качестве воспитательного момента предлагаю тебе желание. Еще одно. Любое, какое придет тебе в голову. Хоть старушек целый день через дорогу переводить, хоть мести тротуар и отдавать зарплату на благотворительность. Накажешь меня с пользой, так сказать, – озвучил я свою идею, стараясь отогнать настойчивые сомнения, которые шли за руку с опасением. Было откровенно страшно от того, чем может обернуться такой расклад. Но другого выхода я не видел.

Лазутина молчала так долго, что у меня успели затечь руки, и я их с удовольствием выпрямил, чувствуя, как горячая кровь приливает к ладоням. Стараясь не думать о неудаче, я тихо отсчитывал секунды, ожидая вердикта. Все равно нам никуда не деться друг от друга. Я не стану молча и тихо ждать конца.

– Хорошо, – наконец-то выдохнула Янка, а у меня подкатил желудок к горлу, на этот раз вполне такой убедительной тошнотой. Пришлось несколько раз сглотнуть плескавшуюся в нем отраву, чтобы окончательно не опозориться, – на этот раз, считай, что ты меня убедил. Но если ты не выполнишь это желание, ко мне можешь даже не подходить.

– Согласен, – что поделать, снова улыбаюсь. Но сдержаться не могу, – а ты, может, за это время приглядишься ко мне повнимательнее и увидишь немало хороших черт. Не такой уж я и урод, каким ты меня считаешь.

– Уволь художника, – бросила она, намереваясь покинуть сестринскую.

– Что? – не понял я фразы, неосознанно шагая за ней.

– Говорю, что художник схалтурил. Картинка больно неудачная. Крайне малоразборчивая, не видно нихрена, – припечатала она, выходя в холл и останавливаясь, пока я пытался переварить очередную колкость и не нахамить, окончательно портя наши недоотношения.

На сегодня у меня был заметный передоз Лазутиной. Пора было прощаться, пока еще держу себя в руках. Но девушка, как обычно, все сделала сама.

– Извини, мне работать пора, – она бросила напряженный взгляд на регистратуру, но там все было спокойно, – так что заедешь за мной в воскресенье вечером, часов в пять. А завтра я работаю, не смогу. Не опаздывай. Пока.

И, не оглядываясь, она направилась прочь.

А я тяжелой походкой вышел на крыльцо, с удовольствием вдыхая свежий морозный воздух. Все получилось, это радовало.

Но выпить хотелось безумно.

Сопротивляться этому желанию я не стал.