Я – Ангел. Часть первая: Под прикрытием

Глава 11 Барон фон Монте-Кристо

От Нижнего до Ульяновки, по улучшенной грунтовке «Нижний Новгород — Саранск», всего примерно около ста сорока километров: кажется — на автомобиле можно часа за три добраться, даже если не давить «на тапку». Однако в связи с обстоятельствами приобретения данного транспортного средства — путь домой напрямую мог оказаться не самым кратким, а даже — как бы не наоборот.

Действуя по золотому правилу «лучше перебдеть, чем недобдеть» — я заранее разработал маршрут следования «задами да огородами», пользуясь всеми доступными мне источниками информации. Самодельная карта, нарисованная «от руки да на глазок», страдала рядом неточностей — поэтому я часто поворачивал не там, или пропускал нужный поворот…

Короче, я заблудился!

Барон, всё больше и больше беспокоился:

— Куда мы едем, Поп?

— На «кудыкину гору», — психовал я, — не нравится ехать — слазь и иди пешком.

— А я думал — в Москву или Петербург…

— Меньше «думай» — тебе это не идёт. А с чего ты так решил, Барон?

Тот, только усмехнулся, типа, что за детский вопрос⁈

— А где ты ещё его сможешь продать или просто — кататься на нём, как не в столицах? В какой-нибудь провинции — тобой быстро чекисты заинтересуются… Им самим, такой «мотор» нужен.

Я промолчал, не ответив.

Чем дальше я забирался на Юг — тем всё больше и больше мрачнел, ранее бойкий и говорливый Мишка-Барон…

Наконец уже далеко после полудня, я буквально — каким-то наитием «нашупал» дорогу и, выбравшись на тракт «Нижний Новгород — Саранск» по рядом расположенному селу определил наше местонахождение. Оказалось до Ульяновки рукой подать — не более пятидесяти-шестидесяти вёрст.

Присмотрелся: движение минимальное…

Ну, что ж — можно и рискнуть!

Вот только как темнеть начнёт: чтоб уже ночью до Ульяновского полустанка добраться — где я хочу на первое время спрятать автомобиль от посторонних глаз.

Пока же, отъехав обратно подальше вглубь леса, нашёл ближайшую пустую поляну и решил перекусить да покемарить чуток. После второй, практически бессонной ночи да отходняка после пережитого стресса — глаза сами захлопываются.

Хоть спички под веки вставляй!

Загнав «Бразье» за кусты, собрали хворост, развели костёр, сварили в котелке «шулюм» по моему рецепту из захваченных с собой продуктов. Непритязательно варево, конечно — но мы с Бароном лопали, аж треск за ушами — как от семьи медведей по лесу стоял.

Решив наконец «открыть карты», я переодевшись в кожанку с «кубарями», напялив на лысую голову фуражку со звёздочкой и надев портупею с кобурой, сказал Мишке:

— Не знаю, что ты там обо мне возомнил свой детской фантазией, но я — вовсе не «деловой» и, не в какие «столицы» не собираюсь! Я — начальник отряда военизированной охраны полустанка Ульяновский — «чекист» если угодно и, одновременно начальник гаража при Волостном Совете рабочих и крестьянских депутатов.

Тот, широко раскрыв глаза:

— А, зачем тогда…

— Машину я угнал, чтоб втереться в доверие главе волостной ячейки РКП(б). Карьера моя от того зависит, понимаешь?

— «Карьера» у красных⁈ Понимаю…

Отводит глаза, а в интонации ясно прозвучало: «А то, я считал тебя человеком!».

Хмыкаю:

— А у кого ещё? У «белых» карьеру уже не сделаешь — они за бугор сбегли, разве что у «зелёных» можно попробовать… Говорят, они ещё бегают где-то в лесах — не успевают вылавливать, да по оврагам прикапывать.

Сходил «по малой нужде» в кустики и, расстилая всякое шмутьё из салона на месте посуше, уже зевая, говорю:

— Так что, Миша, давай с этой поры без всяких собачьих кличек — «Попов» да «Баронов»! Меня зовут Серафим, по батюшке — Фёдорович, а фамилия — Свешников… Кстати, как у тебя?

Молчит, как в воду набравший…

— Ладно, потом скажешь — пока побди, а я подремлю чуток.

…Казалось — только лёг, закрыв глаза и, тут же соскочил — волос, если б на голове был, дыбом:

— Мишка, ты что творишь⁈

Хватаюсь за кобуру — ПУСТО!!!

В лоб мне смотрит зрачок собственного «нагана», за ним — сузившиеся глаза оскалившегося звереющего волчонка:

— Ты так на человека похож… Когда спишь! Рука не поднялась прирезать спящим. Знаю, молиться перед смертью у вас не принято… Тогда, хоть «Интернационал» спой!

Невольно, мне вспомнилось из довольно пошлого анекдота: «Чё, я вам пацан — песни петь?».

— Ааа… Яяя… Может, договоримся? — в такой ситуации и герой голливудского боевичка заверещит резаным поросёнком, — забирай всё — деньги, чёртов автомобиль… Только не убивай!

— И, так всё моим будет, — улыбаясь, давит на спуск, — за мать, за сестру, за отца… Сдохни, тварь краснопузая!

— МИША НЕТ!!!

«Щёлк, — сухо клацает курок, — щёлк, щёлк».

— Осечка, Миша! Давай попробуй ещё, — подбадриваю, — за бабушку, за дедушку…

Недоумевает — шары на лоб и, снова жмёт спусковой крючок:

«Щёлк, щёлк, щёлк…».

— … За любимую учительницу Марь Ивановну.

«Щёлк» — осекся последний «патрон» и Барон, с неприкрытым ужасом разглядывает оружие, заглядывает в каморы револьвера — не веря всему происходящему и собственным глазам.

— Что, Миша, — сочувственно спрашиваю, наклонив вбок голову, — что-то пошло не так, да⁈ Долго ж ты собирался с духом — я уж и, вправду — чуть было не заснул…

Бросает «наган», выхватывает из кармана нож:

— Не подходи, ССУКА(!!!), зарежу! Кишки выпущу!

Вынимаю из кармана «Браунинг» и также, ощерясь по-волчьи, негромко шиплю аспидом:

— Прострелю обе коленки и брошу подыхать в лесу. Если даже доползёшь до деревни или подберёт кто — всю оставшуюся жизнь будешь на полусогнутых шкандыбать и ср…ать стоя.

Протягивая левую ладонь:

— «Перо», рукояткой вперёд — сюда… НУ!!!

Чуть помедлив, он с убитым видом подчиняется…

Рисунок 27. Пистолет для самообороны Browning 6.35 mm.

Оценивающе осматриваю и подкидываю «трофей» в руке: рука у него — «не поднялась», видите ли! Понимает малолетний подонок, что таким и сам-то не зарежешься — коль понадобится… Так — постращать кого, только и годится. В ножах я немного разбираюсь — увлекался одно время и даже сам изготовлял.

Однако, несмотря на никуда не годный металл и заточку, нож достаточно хорошо сбалансирован…

Прикинув расстояние, подкинув поудобнее перехватываю его за лезвие и, изо всей силы метаю и, втыкаю нож в дерево за спиной незадачливого мокрушника — тот, аж пригнулся. Одно время была мода в России на спортивное метание[1] и, я её не избежал — несколько лет регулярно посещая открывшийся в нашем городе клуб «Три ножа». Что самое интересное, хоть я и ни разу не левша, но именно так — за лезвие вполоборота, метать ножи лучше всего получалось левой рукой, а за рукоять без оборота — правой.

Вижу — впечатлило и командую дальше:

— Три шага назад! Присел и руки за шею! Вот так и сидеть — вплоть до особого распоряжения.

Подбираю свой «наган» и засовываю на место в кобуру.

…Хочется сказать огромное спасибо «партайгеноссе» Кацу! Перед «командировкой», он меня так «загрузил»-застращал рассказываемыми случаями отъёма всякими злоумышленниками табельного оружия и, им же умерщвления сотрудников НКВД, что я предпринял кое-какие меры. На нижегородском рынке же, ища запчасти к «Бразье», я не поскупился прикупить по случаю патронов чуток и запасную обойму к этой «игрушке».

Но я говорить «спасибо» не буду — чтоб он не считал, что я ему чем-то обязан.

Присаживаюсь напротив, также на корточки:

— Ну что, Миша? Поговорим о делах наших скорбных?

Достаточно спокойно, без всяких детских соплей:

— Мне не о чем с тобой разговаривать, быдло большевистское!

— Вот, как⁈ Ну, в отличии от тебя, мне есть о чём поговорить с культурным, хорошо воспитанным… Хахаха! ПАПОЙ-ЛАКЕЕМ(!!!) молодым человеком — сперва хотевшего без всякой причины меня зарезать спящим, а потом застрелить.

Взбесился, вскочил на ноги, слёзы из глаз — но без интеллигентской истерики:

— МРАЗЬ!!! Мой папа был ГЕНЕРАЛ!!! А вы маму убили, а сестру — перед тем, как… Я ВСЁ(!!!) видел! А отца в Крыму, в овраге расстреляли — я видел как! Я вас всегда… УБИВАТЬ!!! Везде — как только смогу… Как тогда! Всегда — да, я уже… НЕНАВИЖУ!!!

Ну, начинается… Сейчас, чего доброго — пена изо рта пойдёт.

Я подошёл ближе, переложил «Браунинг» в левую руку и, от всей души ему врезал — да так, что перекувыркнулся вверх даренными мной обмотками. Соскакивает и с кулаками на меня.

Ого!

— Английский бокс?

Спрашиваю уклонившись от удара и, не дождавшись ответа, сбиваю с ног подсечкой:

— Фигня, этот ваш «английский бокс»!

Вскакивает вновь и пытается применить против меня какой-то хитротраханный приём. Уклоняюсь, спрашивая:

— Джиу-джитсу?

Без всяких затей, укладываю его «остыть» ударом в ухо:

— Гов…но, это ваше «джиу-джитсу»! Восемь лет в средней школе номер восемнадцать и три года в техникуме и, ты бы тоже научился драться, Миша!

Впрочем, всё дело не в приёмах или даже боевых навыках — а в массе: я весил — как бы не в полтора раза больше и, ему по любому не светило в равной драке со мной. Это только в книжках да в фильмах, тощий шкет походивший в секцию карате — играючи расправляется с агрессивно настроенным, откормленным мордоворотом… Если последний, конечно, не под кайфом каким-нибудь или просто связанный.

В этот раз, он вставать не торопится.

Присаживаюсь на корточки рядом и, предварительно мельком глянув на Солнце, душевно так говорю:

— Как стемнеет, наши с тобой дороги, Миша, разойдутся в разные стороны и станут — как две никогда не пересекающиеся параллельные прямые… Геометрию Эвклида помнишь, надеюсь? А пока побудь у меня на глазах.

Действительно — отпусти его сейчас восвояси, он чего доброго — засаду на выезде из леса устроит и приложит меня из кустов каким-нибудь дрыном по кумполу.

Выковыряв из барабана револьвера порченные патроны, я вставил в его гнёзда новые. «Браунинг» спрятал, а «Наган» покрутил в руках, красноречиво посматривая на пленника.

Да присмирел Барон, вроде.

Прошло где-то часов пять-шесть и Солнце начало уверенно идти на закат. Ещё час-полтора и начнёт темнеть.

Подхожу и пинаю сапогом по голени в обмотке:

— Ну, что разлёгся как подвыпившая барышня на корпоративном пикнике? Разведи костёр, разогрей «шулюм» да поставь на огонь чайник… Видишь, у меня руки заняты.

Вижу не торопится, поэтому как-бы между прочим:

— Понимаю: «бароны», они — птицы гордые и на «быдло» им горбатиться впадлу… Однако, это в твоих же интересах! Я то, через пару-тройку часов покушаю за столом чем-нибудь домашним — а ты будешь зубами щёлкать с голоду в лесу, как дятел клювом и, причём — неизвестно сколько.

Наконец, он не торопясь поднимается и с угрюмо-быковатым видом принимается за дело.

— Смотри в котелок мне не плюнь, «интеллигент», — строго предупреждаю, — я внимательно слежу… С вас станется, «добро нации».

Не спеша покушав сам, ровно половину оставил Барону… Пока тот жадно ел, заварил покрепче чай: душа по этому напитку истосковалась и, тут подвернулся настоящий китайский — а не какая-то суррогатина вроде «фруктового» с цикорием, или «копорского» — из листьев иван-чая, что до сих пор пил. С рук, если у спекулянтов брать — дорогой, мама не горюй! А в заводском буфете на «Красном Сормове» удалось подобрать нужные «ключики» к снабженцу и прибрести просто сказочно много заварки и, за довольно скромную цену — дешевле только даром[2].

Пили чай из жестяных кружек уже вместе, сидя друг против друга по разные стороны костра. Обычно, русское чаепитие располагает к «душевному» разговору, вот я и начал:

— Понимаю твои задумки, Миша: хочешь отомстить большевикам за своих близких, да?

Однако, «душевного» разговора не получилось — сидит, маленькими глотками хлебает обжигающий чай и молчит как бирюк. Ладно, пусть это будет монолог:

— А кому ты хочешь отомстить? Конкретным виновникам, или всем «краснопузым» подряд? Убивая первого встречного милиционера или совслужащего — «ответственного работника»? Хм… Если верно последнее — то ты глуп как пробка из эфиопского баобаба, Миша!

Исподлобья зыркнул на меня и всего лишь…

— Налетел ураган и, тёплое ласковое море — в котором ты недавно купался, вздыбилось и смыло твой дом вместе с папой, мамой и сестрой… СТИХИЯ!!! Печально, конечно… Но, так часто бывает.

Наклоняюсь вбок, пытаясь глянуть в его глаза и мне это на мгновение удалось:

— Ты хочешь высечь море, Миша⁈ Море успокоится, войдёт в свои берега и, снова будет ласковым и нежным — в нём будут купаться дети и, по нему будут плавать яхты с белоснежными парусами… А как в этой истории будешь выглядеть ты⁈

Не дождавшись ответа:

— Как полный дебил.

После довольно продолжительной паузы — пусть осмыслит ранее услышанное:

— Ежели ты хочешь отомстить конкретным виновникам смерти твоих близких… То, ты — даже тупее, чем я о тебе думаю!

Наконец, у Барона непроизвольно вырвалось:

— Почему?

— Спрашиваешь «почему»? Хорошо, время ещё есть — сейчас поясню… Ты читал книжку «Граф Монтекристо», Миша?

— Читал.

Я её тоже читал… В очень далёком детстве. Сразу скажу: мне она не понравилось, как и «Война и мир» и, прочие — тому подобные «преступления и наказания». «Воды» в них много и запятые неправильно расставлены… Хахаха! А позже, когда сам «бумаготворчеством» грешить стал, всё удивлялся: как обычными гусиными перьями по бумаге — без всякого «Microsoft Office», можно написать такой объём — да ещё и, вычитывать, редактировать и переписывать Бог весть сколько раз⁈

Уму непостижимо.

— Если ты читал «Граф Монтекристо», Миша, то должен знать — что у главного героя этого произведения… Этого, как его? У Эдмунда Дантона…

— Эдмона Дантеса, — поправляет.

— … Разве? «Дантес», тот нашего Пушкина вальнул — а этого звали именно Эдмунд Дантон.

Мишка упрямо:

— Нет, его звали Эдмон Дантес!

— Да, не в том суть! У главного героя этого романа была схожая с твоей проблема и, он решил отомстить своим обидчикам. Всю историю рассказывать не буду — ты её знаешь, начну с момента побега…

Внимательно слушает.

— Итак: хитромудрым способом покинув «домзак» строгого режима на острове, Эдмунд долго плывёт нагишом по морю, теряет силы и уже готовится сделать «буль-буль» — пойдя на корм средиземноморским тупорылым акулам…

Опять перебивает:

— Откуда в Средиземном море акулы, да ещё и «тупорылые»⁈

— Тебе не всё равно? Ну, положим: из Чёрного моря — через Босфор и Дарданеллы приплыли… Легче стало⁈

—???

— … Как были в вышиванках и с трезубом — так и приплыли. Ты меня слушать будешь или только перебивать?

Невольно улыбается и:

— Буду слушать.

— Утонуть он не успел — его заметили с судна контрабандистов. Нашего героя подбирают, поят, кормят, одевают и укладывают спать в капитанской каюте. Проснувшись полный сил, наш герой режет тупым ножом капитана, стреляет из его мушкета всю команду и на захваченном корабле плывёт в родной город, чтоб отомстить обидчикам.

— Да, не так…

— Подожди, я ещё не закончил: не успел он пришвартоваться, как его схватывают и после короткого — но справедливого суда, гильошируют на городской площади под весёлое улюлюканье толпы черни… И поделом ему — ибо, дебил!

— Да, не так же всё было!

— Это я про тебя рассказывал, а не про этого Дантона!…Ты пей, пей чай Миша — а то остынет.

Однако, ему не до чая — глаза как у филина!

— На самом же деле, Эдмунд этот — в отличии от тебя, был человекам умным. Потихоньку помаленьку — не делая подобно тебе резких движений, шаг за шагом, он с самого «дна» поднимается в «высшее общество» и, дождавшись подходящего момента, хорошо подготовившись… КРАСИВО И С ИЗЫСКОМ(!!!) свершает возмездие.

Тот, пылко возражает ссылаясь на благоприятные обстоятельства:

— У него было богатство завещанное стариком!

— У него — в отличии от тебя, Миша — мозги были! А ты б, все богатства мира профукал бы — по скудости ума… Уверен, именно поэтому — Господь не послал к тебе старика с картой, на которой сокровища зарыты.

Насупился и молчит.

— Вот сам подумай — если есть чем: приехал бы ты в Питер на этом «Бразье» (если бы доехал!) и, дальше что? Кто убил твою мать и сестру — кому мстить ты знаешь?

— Они спрашивали про отца и показали ордер из ЧК — на его арест и обыск квартиры.

— Хм… Яков Блюмкин тоже показывал германскому послу какой-то «ордер», перед тем как кинуть в него бомбу. Скорее всего, всё же это были обычные бандиты — возможно из анархистов, пусть даже и с каким-то липовым ордером.

— Матрос, пролетарий и жид… — со злобой, — я их морды хорошо запомнил.

— Надо говорить «еврей», Миша, — мягко поправил, — хотя да… Среди евреев жидов тоже хватает! Как бы там не было, какие-то документы по этому делу должны остаться в архивах ВЧК — большевики переняли от старого режима российскую бюрократию и даже значительно её развили. Если ордер был настоящим — там должно найтись постановление об аресте с фамилиями исполнителей, если липовым — материалы расследования преступления. Было расследование? Тебя допрашивали чекисты с улицы Гороховой?

— Не знаю, я сбежал — меня тоже хотели убить… Стреляли… Нет, я сразу же на вокзал, на поезд и поехал на Юг к отцу.

— Понятно… Материалы по расстрелам в Крыму тоже должны в архивах сохраниться — такие «дела» без соответствующих резолюций и постановлений с подписями не делаются. Ну и, как ты до них — до чекистских архивов, собирался добраться, Миша?

Молчит.

— Нет, всё же ты — тупой, зря я с тобой связался.

Злится и выйдя из себя, вопрошает:

— А как бы ты на моём месте поступил? Забыть и простить, что ли⁈

Коротко хохотнул:

— «На твоём месте»⁈ На твоём месте, Миша — я б хорошо учился в школе! И тогда бы, я знал бы историю всех революций и алгоритм их развития… Чтоб, предугадать наиболее благоприятный момент для свершения мести.

Злится, психует — но тем не менее, «насторожил» уши.

— Любая революция — истребив своих врагов, рано или поздно начинает пожирать своих детей — революционеров. Все цивилизованные страны через это прошли и наша Россия — не исключение.

Как бы мысленно прикидывая, задираю голову и уставясь на быстро темнеющее небо с резко выступившими на нём звёздами — пророчествую аки Нострадамус:

— Лет пятнадцать ещё и, начнётся… Где-нибудь в году, эээ… Тридцать седьмом. А кто будет осуществлять этот «процесс»? Да, те же самые карательные органы: ВЧК-ГПУ — в которые придут новые люди, больше некому!

Помолчав, наклоняюсь поближе к его уху и шепчу как Змей-искуситель Адаму:

— Так что, если хочешь отомстить за свою семью — тебе надо не убивать чекистов, а стать одним из них — причём, как можно более высокопоставленным… Других способов, положим — отвести в расстрельный подвал Зиновьева с Рыковым, или тюкнуть Троцкого ледорубом по темечку, не существует.

Барона так «вставило» с моих слов — что он опрокинул кружку ещё довольно горячего чая себе на мотню и долго прыгал вокруг костра с дикими воплями, а я над ним обхохатывался.

Наконец, достаточно стемнело — чтоб незаметно прошмыгнуть в Ульяновку… Ну, что ж — пора собираться.

Закинул в автомобильный багажник вещи, завёл двигатель. Мой незадачливый убийца, в мокрых штанах сидел возле костра и немигающим взглядом смотрел на угасающие угли.

— Выглядишь, как обосцаный, — брезгливо заметил я, протягивая Барону пачку денег, — вот возьми за свои труды и, давай «до свиданья».

Сдаю задним ходом, разворачиваясь и… Смотрю — стоит на единственном выезде с полянки. Сигналю — не отходит.

— Миша, хорош дурить!

— Серафим! Я больше не буду…

— «Я больше не буду, прости меня Серафим…», — передразниваю, — это всё слова! Я тебе не верю и не хочу видеть рядом с собой человека — к которому нельзя повернуться спиной.

Фыркаю презрительно:

— И, мало того — тупого человека, вдобавок. Бесполезное ты существо, Миша, прочь с дороги!

Не реагирует.

Ну, что ж…

Подгазовываю и, набирая скорость, еду прямо на него. Опускается на колени…

…В самый последний момент торможу, но всё равно — достаточно сильно бью его бампером в грудь. Из-за капота, последствий дорожно-транспортного происшествия не видно. Выждав какое-то время, спрашиваю:

— Миша! Бампер или капот не помял?

— Нет… — отвечает еле слышно.

Должно быть, дыхалку я ему хорошо сбил — до того голос сдавленный.

— Тогда прыгай в машину.

Перебирая руками за кузов, Барон вваливается на переднее пассажирское сиденье.

Уже на выезде с полянки, ещё раз резко торможу:

— Миша, ты забыл пшак! Нехорошо бросать своё — хоть и говённое, но оружие.…Ты меня понял?

С печально-обречённым взглядом приговорённого к повешению, он выходит и медленно-обречённо бредёт к дереву с воткнутым ножом. Наблюдаю за ним в зеркало: увидев, что я не уехал, вытащив с немалым усилием нож — он изо всех сил бросается назад, одной рукой схватившись за бок…

Кажется, я сумел приручить молодого — но весьма перспективного волка.

— … Итак, Михаил, — как ни в чём не бывало говорю, — с этой поры ты должен стать святее самого Папы Римского! Я кроме всего прочего — руководитель местной комсомольской ячейки и, ты тоже — должен быть самым правоверным комсомольцем. Но, смотри не переигрывай! Кроме тебя, конечно — но дураков вокруг, не так уж и много…

— Понял! — настроение у Мишки заметно меняется.

Достаю из кармана небольшую брошюрку и отдаю ему:

— Это устав Российского Коммунистического Союза Молодежи, сокращённо — РКСМ: пока прочитай — чтоб общие понятия иметь, а затем тебе предстоит выучить его назубок.

Тот открыл и начал бубнить:

— «Капиталистический строй накануне своего разрушения. Восстающий мировой пролетариат выдвигает новые формы общества. Идеи коммунизма начинают претворяться в жизнь. На смену экономическому, политическому и духовному рабству идет новый мир — мир свободного Труда и Мысли…».

Морщусь:

— Читай про себя!

— Про меня здесь ничего не написано, — уловив мой серьёзно-недовольный взгляд, -извини, По… Серафим.

— Если вместо чекистов собрался поступать в клоуны, — с трудом сдерживаю смех, — можешь продолжать свой шутовской тон.

Трогаюсь потихоньку и не торопясь еду — теперь, спешить мне особенно некуда. Я рассказал ему свою «биографию» — особенно участие в Советско-польской войне.

— Теперь, давай обговорим твою легенду, Михаил. Думаю, тебе лучше всего представиться «сыном» нашего Н-ского стрелкового полка — уж больно в тебе заметны кой-какие армейские замашки. Теперь происхождение…

Я задумался… Нездешняя «благородная порода» у него на лице видна невооружённым взглядом — хотя по рукам не скажешь, что из «благородных».

— Как твоя настоящая фамилия?

— Гершельтман… — увидев мою реакцию спохватился, — фон Гершельтман — мы из обрусевших остзейских немцев. Одна немецкая фамилия и осталась — а мама была чистокровной русской.

Так он действительно — настоящий барон⁈ УХ ТЫ!!! Никогда раньше живых баронов, как и впрочем — князей, герцогов и прочих графьёв — не встречал, не видел… И тем более — ни разу не бил им морду.

— Хорошо! Теперь ты будешь сыном еврея-выкреста и русской.

— Серафим, я…

— Молчи! Так тебе легче будет сделать карьеру — «соплеменники» помогут, а истинным евреем всё равно не станешь — у них через мать национальность передаётся. Фамилию немножко переделаем… Предположим — «Гешефтман»… Как тебе?

— «Гешефтман[3] Михаил Константинович»… — повторяет прислушиваясь, — нормально звучит — жиды враз за своего примут!

— Ещё раз услышу слово «жид» — высажу и дальше пойдёшь пешком!

— Я понял…

— Имя и отчество можешь оставить прежнее, а вот дореволюционную биографию надо будет хорошенько исправить. Желательно, чтоб ты был родом из мест, нынешним властям не подконтрольных… Есть какие-нибудь соображения на этот счёт?

— До Петербурга, мы долго жили в Варшаве… Мой père, тогда был всего лишь капитаном, потом подполковником. Я даже по-польски до сих пор немного понимаю и разговариваю. А когда был на Юге в беспризорниках — научился по-жид… Хм, гкхм… На еврейском. Вообще, у меня с детства способности к языкам!

— Вот и отлично: ты сын варшавского типографского рабочего. После оккупации этого города кайзеровскими войсками, ваша семья бежала в Россию, а ты потерялся во время эвакуации, некоторое время жил у еврейской родни в… Где ты жил, Миша?

— В Могилеве! Там, мы часто гостили у отца во время Германской — я очень хорошо этот город знаю.

— Всё в ёлочку! Потом, после оккупации немцами в 1918 году Могилева — ты бродяжничал, перешёл на советскую территорию и тебя взяли в воспитанники… На барабане стучать «Интернационал» сумеешь?

— На трубе умею.

Мишка протрубил губами какой-то военный сигнал… Не разбираюсь.

— Итак, тебя взяли горнистом в наш полк — где мы с тобой в 1920 году и встретились. Потом я был контужен, а ты…

— У меня имеется ранение, — Мишка показал рукой на правое плечо, — ваша большевистская шрапнель под Царицыным… В девятнадцатом году.

— Вот и отлично — как удачно всё складывается! После моей контузии и твоего ранения, наши с тобой пути расходятся — но ты знал мой нижегородский адрес и после демобилизации поехал меня разыскивать. Встретились же мы с тобой случайно в Губкоме РКСМ…

Конечно, всё достаточно «сыро» и придётся ещё хорошенько над его биографией поработать — чтоб отшлифовать её до безукоризненности гранёного алмаза чистейшей воды.

Видать, сто раз прежде подумав, Барон вернул мне мои деньги и кроме того… Я аж по тормозам — чихнув, движок заглох:

— Что это⁈

— Ненароком «земельный банк» того плешивого на глаза попался… Возьми — мне деньги и тем более золото, пока ни к чему.

Новых советских денег, как бы ни втрое больше — чем у меня было после удачной аферы с самогоном и краской. Но, главное — десятка два жёлтых кружков с волосатой рожей последнего Романова и надписью на обратной стороне: «15 рублей 1897 г.». Не сразу и дошло — что это знаменитые николаевские империалы!

Спрятав поглубже в карман деньги, подняв вверх указательный палец, назидательно говорю:

— Миша! Впредь такие «акции» — только с моего разрешения. Сам подумай — если есть чем: если вдруг понадобится «на дно» залечь — куда мы с тобой пойдём, а?

— Извини, как-то не подумал…

— Придётся тебе учиться думать, а пока, — указываю на рукоятку, — иди маслай…

Мишка, с виноватым видом взял «кривой стартер» и пошёл заводить.

Сокрушительно качаю головой, трогаясь:

— Ещё одно неопровержимое доказательство твоей полной безмозглости, Фон Барон… Увы, что за поколение⁈ «ЕГЭ» — ети его мать и здесь достаёт! На кого мы оставим Матушку-Россию, когда… Эх!

Барон, смотрит на меня как-то… Как на «неведому зверюшку»:

— Ты рассуждаешь и бурчишь как старик! Почему?

Блин, «по легенде» — я же его всего лет на шесть старше!

— По кочану.

Вдруг спрашивает:

— А скажи, Серафим…

— Спрашивай — не стесняйся. Если конечно, не о чём-нибудь сугубо интимном — о чём детям знать не положено…

— Я тебе всю душу нараспашку открыл — про меня ты всё знаешь. А тебе для чего карьера у крас… У «наших»?

— А твоему отцу — зачем была карьера? Или, он не делая карьеры — до генерала Императорской армии дослужился? Так не бывает, Миша.

Фыркает:

— Сравнил тоже…

Назидательно глаголю, пусть и с излишним пафосом

— Красные, белые, зелёные в крапинку или серо-буро-малиновые рептилоиды-инопланетяне у власти — а Россия никуда не делась. Она у нас одна и её надо защищать! Или ты до того глуп — что даже такого не понимаешь⁈

— Ты Россию «защищаешь», — в голосе недоверие и откровенный стэб, — на каком-то — забытом людьми и Богом полустанке⁈

Слегка озверев, я:

— Родину, Миша, надо защищать ВЕЗДЕ!!! Твой отец, разве не говорил тебе это⁈

Глубоко задумался и весь оставшийся путь, мы проделали молча…

Не включая фар — почти полной луны на чистом небе было вполне достаточно, не спеша двигаясь, практически не встречая на тракте встречных гужевых телег — тем более автомобилей, далеко за полночь добрались-таки до полустанка Ульяновский.

Оставив Барона сторожить «Бразье», прошёлся по полустанку… На перроне никого: суточный наряд, естественно — дрых без задних ног в караулке.

Хорошо!

Но как-нибудь надо будет устроить внезапную учебную тревогу-побудку…

Нашёл дом Чеботарёва и осторожно постучавшись в окно, разбудил его жену — а та уже растолкала самого комвзвода ОВО.

— А мы уж было потеряли своего «заведующего оружием», — не кривя душой, вполне искренне обрадовался тот, — вчерась Анисимов с Кацем прибегали, ругалися на чём свет стоит… Обзывали тебя по всякому.

— Должность у них такая — ругаться.

— Это точно! Привёз то — за чем ездил?

— Привёз, привёз… — отвечаю, — иначе бы не вернулся.

— Правильно: Фрол Изотыч, прямо как взбесился — запросто пристрелить может.

Усмехаюсь:

— А сейчас он сразу добреть начнёт…

— Да, жалко было бы — вернувшиеся мужики шибко тебя зауважали, товарищ Свешников, — вполголоса заговорщически, — ты как ещё поедешь в город в другой раз — меня обязательно возьми, Серафим Фёдорович…

Уклончиво отвечаю:

— Там видно будет — заранее не обещаю. Ты это, Гаврила… Дай мне ключи от того пакгауза — где пушка стоит.

— Да у меня бы в сарае сложил… Много ль, добра там у тебя?

— Много! Дай ключи, говорю!

Долго не выкобеливаясь, тот с готовностью:

— Погодь чуток, сейчас вынесу…

Получив ключи, я говорю:

— Ты пока не ложись — к тебе ночевать придём… Не тащится же на ночь глядя в Ульяновку.

— Ночуйте, не жалко… — зевает, — а много вас будет?

— Я и, со мной один вьюнош. Заодно и познакомишься — в нашем отряде «сыном полка» будет…

— Кем, кем⁈

— Долго объяснять… Потом узнаешь.

— Ладно! Пойду — скажу бабе, чтоб постелила вам обоим где…

Дальше, всё было вообще — проще выеденного яйца и, как говорится — делом техники!

Утром на построении, где меня только что на руках не подкидывали — как Юрия Гагарина вернувшегося после первого полёта на Луну, я представил Барона отряду и толкнул пламенную речь:

— Товарищи агенты особого военизированного отряда и младшие командиры! В республике свирепствует детская беспризорность! Если каждый отряд — подобно нашему, усыновит хотя бы по одному ребёнку…

Бла, бла, бла!!!

Естественно упомянул всех пролетарских вождей всуе и, целых три раза главного борца с беспризорностью — товарища Дзержинского Феликса Эдмундовича.

Мишка, застенчиво улыбался невинным ангелочком и, всем без исключения агентам понравился — даже тогда, когда я предложил взять его на общий отрядный кошт.

— Не обеднеем, чего уж там, — слышались голоса полные неподдельного энтузиазма, — обмундируем, прокормим — человеком воспитаем!

Так же — «на ура» прошло, что жить Мишка будет у всех по очереди — я тоже не исключение.

— Это, Михаил, для того — чтоб ты проникся народным духом и ничем от простого «быдла» не отличался, понял? Тебе сколько полных лет — всё забываю спросить?

— Шестнадцать…

— Дату рождения оставь прежней — чтоб не путаться, а год скинь — иногда очень полезно подольше оставаться ребёнком. Когда достигнешь совершеннолетия, у тебя будет как минимум три года стажа службы в войсках НКВД и столько же — комсомольского… Неплохой «стартовый капитал» для карьерного роста.

Мишка, скосив глаза куда-то влево-вверх, прикинул хрен к носу и обрадованно вскрикнул:

— Понял! Отлично придумал, Серафим!

— То-то, — взявшись за треснувший козырёк, я резким движением вниз надвинул ему кепку на нос, — голову человеку дана — не токмо кепку носить!

После построения, подождав когда агенты разойдутся по своим делам, заперлись с «воспитанником» в пакгаузе и провели предварительные работы по разборке «Бразье». Сперва поддомкратив, поставили кузов на чурки, затем сняли колёса. Слили горючее с бака и моторное масло с картера. Раскрутив все болты крепления двигателя, откинули цепь с коробки передач, отсоединили провода электрооборудования и трубки топливной системы…

Ближе к обеду дождавшись попутной телеги, погрузили на неё пустые керосиновые бидоны и мои вещи и, направились в Ульяновку. Первое время — пока оформляем документы и опекунство, Мишка поживёт у моего названного отца.

Дома нас встретил «до полусмерти» обрадованный Отец Фёдор — аж за сердце от радости хватался:

— Ты бы знал, Серафимушка, что тут про тебя только не наговорили…

— Ничего, ничего… — обнимаю его, утешая, — сухие мозоли от «наговоров» в ушах не вырастают.

Не менее его обрадовался и наш «квартирант» — Певницкий Аристарх Христофорович:

— А я уж было, обратно лыжи навострил… Ваш Фрол Изотович и слышать ничего про театр не хочет!

— Так не с ним надо было переговоры вести — а с директором школы Кулагиным.

— С Нилом Николаевичем? Что-то не догадался…

— Устроил бы Вас, так или иначе… Вы рисовать умеете?

— Конечно! Какой гримёр рисовать не умеет?

— Официально устроились бы в школу учителем рисования, а любительский театр — как общественная нагрузка.

Как говорится: помяни чёрта — он и явится!

Не успели пообедав, перейти на чай с некоторыми вкусностями — что я из Нижнего привёз, как в трапезную без стука влетает товарищ Анисимов с неразлучным Федькой. У обоих рожи — как у расстрельной команды напротив окровавленной «стенки».

Не здороваясь:

— Что так долго?

Точно также, даже не пристав:

— В следующий раз пошлёшь своего «кучера», товарищ председатель — быстрее получится.

Федька, аж пунцово покраснел от злости — у нас с ним явная нелюбовь «с первого взгляда».

Фрол Изотович, не обратив никакого внимание на эмоциональное состояние своего холуя, уже несколько более сдержанно:

— Ну и как съездил…? Удачно?

Откусив изрядный кусок вкусной сушки, не торопясь тщательно пережевав и запивая чаем проглотив, отвечаю:

— Всё нормально, товарищ Анисимов: твой «француз» забегает строго по графику — зуб даю.

У меня даже неделя в запасе окажется… Так — на всякий случай.

— Денег и это… — внимательно разглядывает мою кожаную курку висевшую на вешалке, — хватило?

— Откуда… — махнул рукой, прибедняясь, — пришлось свои кровные ещё добавлять! Так что сам понимаешь…

Немножко успокоившись, тот понимающе кивает: мол, не беспокойся — так или иначе компенсирую. Затем, обращает внимание на Мишку:

— А это кто?

Федька перебивает с ответом:

— Ещё один дворянчик — по морде его видно!

Мишка, лишь ответил сиятельной улыбкой.

Я, осуждающе покачав головой:

— «Морда» — это у твоей кобылы, если что! А у людей — «лицо». А это, мой фронтовой товарищ — мы с ним из одного котелка рубали, одни сапоги носили по очереди и одной шинелью накрывались.

Затем, глядя на Федьку с явной угрозой в голосе:

— Поэтому полегче насчёт «дворянчика» — а то я могу и, в рожу заехать! Происхождения же он — самого что ни на есть пролетарского и, когда некоторые зад свой об бричку начальства полировали — кровь свою проливал за первое в мире государство рабочих и крестьян.

— Что-то уж молод он больно… — с сомнением произнёс Анисимов, присаживаясь за стол и без разрешения наливая себе чаю.

— «Молод»⁈ Да в Красной Армии шестнадцатилетние полками — бывало, командовали! А Михаил Гешефтман — всего лишь горнистом у нас в полку был.

Тот, потянувшись было за сдобным кренделем с маком, тем не менее — как хорошая служебная овчарка настораживает уши:

— «Горнистом»? А ну-ка напой мне «привал»!

Мишка, старательно надувая щёки, что-то там изобразил — продудев как эфиопский слон, в период гона за эфиопской же слонихой. Удовлетворённо кивнув, Анисимов спросил не оборачиваясь:

— Фёдор! Кобылу то, хоть привязал или опять она от тебя сбигит куда?

— Да, вроде привязал…

— «Вроде»… Вроде Володи, под вид Фомы. Ну, так иди — проверь!

Тот, с обиженным видом вышел и больше не появлялся. Проводив его несколько скептически-неприязненным взглядом, Председатель Волисполкома протягивает мне «краба»:

— Ну здравствуй, товарищ Свешников!

— И Вам не хворать к досаде мировой буржуазии, товарищ Анисимов!

Во время чаепития, я подарил Председателю волостного Совета автомобильный журнал «Overdrive Magazine»:

— Смотри, Фрол Изотыч — девки американские какие!

Мнения разделились: если Аристарх Христофорович просто слюни пускал:

— Какие у них короткие юбки — едва коленки закрывают!

То Отцу Фёдору, явно не понравились короткие юбчонки на американских девчонках:

— Тьфу, срамота!

Мишка не удержавшись, сострил:

— Под юбками у них всех — одно и то же…

За что тут же схлопотал от меня звонкий подзатыльник, вызвавший всеобщее одобрение.

Я же приложил ладонь к сердцу:

— Вы уж извините отрока неразумного — нахватавшегося в казармах да окопах, всяческих «премудростей» от несознательных бойцов…

Разговор тут же перешёл про способы воспитания и перевоспитания подрастающего поколения с помощью «подручных средств» и затянулся до самого конца чаепития.

Лишь один Фрол Изотович молчал — не отрываясь смотря на цветные картинки и, по всему было видно — интересовали его вовсе не девки и их «короткие» юбки…

После чаепития, Анисимов до того раздобрел, что подбросил нас с Бароном до волостного управления НКВД.

— Ну смотри, Миша, — предупреждаю улучив момент, — от этого визита возможно — вся дальнейшая судьба твоя зависит! Поэтому хорошенько «жуй» язык, прежде чем по своему обыкновению — корявое что ляпнуть!

Однако вопреки моим опасениям, встреча мнимого «Гешефтмана» и товарища Каца пришла «на ура». Еврей, живший до 1915 года за «чертой оседлости», встретил «земляка» с распростёртыми объятиями! Мишка оказывается, за время своих странствий достаточно хорошо овладел «одесским разговорным» и шпарил на этом полуеврейском диалекте так, что позавидовал бы любой биндюжник с Молдаванки. А когда они вполне бойко побалакали на пшекском — у главы волостного НКВД не осталось никаких сомнений в достоверности навешанной ему на уши «лапши» и он клятвенно пообещал восстановить товарищу Гешефтману его утраченные документы.

Узнав, что отряд военизированной охраны полустанка решил взять над Михаилом коллективное опекунство, Абрам Израилевич выразил вполне искреннее сожаление, что его опередили… Я ему с нисколько не деланным энтузиазмом:

— Товарищ Кац! В республике полным-полно подобного «контингента» и волостной отдел НКВДможет взять на воспитание хоть дюжину.

Тот, только своим горбатым шнобелем повёл!

Забегая немного вперёд сообщу, что я очень хорошо распиарил в комсомольских, в уездных и губернских СМИ — факт усыновления беспризорника нашим ульяновским ОВО. Написал и в редакции ведущих центральных газет. В этот раз, не в «Правде» конечно — а «всего лишь» в «Известиях», но всё же опубликовали мою маленькую статейку — вызвавшую большой резонанс. Затем, статьи других авторов на эту тему — посыпались как из рога изобилия!

Последствия моего вмешательства в естественный ход событий, мне был очевиден. Не знаю, может и «в реале» такое явление — имело место быть, но движение по усыновлению беспризорных детей воинскими частями — вскоре стало довольно массовым…

«Сын полка» — так и мелькало в газетных заголовках!

Хотя, конечно — это была всего лишь капля в море.

После районного отдела НКВД, мы с Мишкой пошли в гараж — где меня уже ждала-поджидала вся команда.

Елизавета, лишь увидев выходящего из-за угла, с визгом кинулась мне на шею и, не стесняясь никого, покрыла всё лицо жаркими поцелуями:

— Я одна верила, что ты обязательно вернёшься!

Остальные мои помощники, как-то смущённо отводили глаза.

Оказывается, за время моего отсутствия — среди членов первой в Ульяновке комсомольской ячейки, бушевали нешуточные страсти, а близнецы Ванька и Санька — даже по своему обыкновению подрались и, теперь отсвечивали практически одинаковыми фингалами.

— Да куда бы я делся от своих парней… — целую Елизавету в зарумянившуюся щёчку, — и от самой прелестной девушки на просторах этой части обитаемой Галактики⁈

От моих слов ребята ожили и тоже весьма сердечно — хоть и по-детски неуклюже, выразили свою радость меня вновь лицезреть.

Наконец, все обратили внимание на Барона.

— А это кто с тобой, Серафим? — с ревнивыми нотками спросил Ефим.

— Ах, да… Знакомьтесь, товарищи: Михаил Гешефтман — мой боевой товарищ, сын полка и также как и, вы — комсомолец…

Вкратце рассказал нашу с ним «историю» вооружённой борьбы с белополяками и Мишку обступили с вопросами:

— Ты вправду воевал? Ух, ты…

— А у поляков танков и самолётов много? Ух ты, жесть…

— Тебя вправду ранили? Ну покажь… Ух, ты… Больно было, да?

Интересно было наблюдать за началом отношений Ефима и Михаила: как два кобеля «обнюхались» при приёме новичка в стаю. Вроде и, слов немного и диалогов — раз, два и обчёлся, но сколько потайного смысла в жестах, в взглядах…

И, главное — проверка «на прогиб»!

Я заранее Михаила проинструктировал, расставляя всех по местам «в стае»:

— Лиза — моя девушка, про неё даже не думай. Главный после меня — Ефим. Ты же держись как бы немного в стороне — не как единое с ними целое, а скорее — как самостоятельный союзник. Всё понял?

Тот, недоумевает:

— Конечно, понял. Вот, только не понял…?

Достаточно резко обрываю:

— Подрастёшь да поумнеешь — поймёшь. А пока, это тебе понимать ещё рано… Да и, вредно!

Вот и сейчас: выдержав достаточно длинную паузу — чтоб не уронить достоинство, Михаил «сморгнул» первым и, Ефим Анисимов тут же успокоился — его верховенство никто не оспаривает.

— Что это у тебя в руках, Миша, — спрашивают ребята, — такое круглое? Глобус, что ли где свистнул⁈

— Это — футбольный мяч, — достаёт из сумки, — про футбол что-нибудь слышали?

— Слышать то, слышали… — каждый норовит пощупать.

Мишка набивает на ноге несколько раз и, ловко пнув, отправляет мяч в ворота…

— ГОЛ!!!

…В закрытые гаражные ворота. Отскочивший мяч он остановил ногой и, ею же подкинув, поймал в руки — что вызвало нешуточный ажиотаж:

— Ух, ты… Ловко! Научишь?

— Конечно! Вот возьми — попробуй сам… Ничего — у меня тоже в первый раз не получилось.

Молодёжь, на завтра откладывать интересное занятие не хочет — да и, не может… На то она и молодёжь! Тут же приступили к тренировкам, а мы с «моей девушкой» уселись на лавочку возле гаража, взявшись за руки и «влюблёнными» глазами смотрели друг на друга.

Улыбаясь, вполне искренне — тем не менее достаточно строго поучаю её, менторским тоном:

— Ошибка, Лиза! Если ты так будешь при каждой встрече вешаться на шею — даже любящему тебя мужчине, он вскоре будет считать это за должное… А там недолго и, до потери всякого к тебе интереса.

Та, широко раскрыв глаза:

— Я вправду была очень рада тебя увидеть, Серафим!

Кто б сомневался…

— Не важно! Ты должна была стоять скромно, немножко в сторонке и загадочно улыбаться. А я должен был внутренне беситься, не понимая — рада ты мне или не очень… А может, ты за моё отсутствие кого другого нашла⁈

— Да, нет… Я…

— Не важно! Главное — я должен теряться в догадках.

Елизавета внимательно — как усердная ученица, покорно слушала.

— Учись скрывать свои чувства, привыкай всегда носить на лице «маску»: иначе, кроме как домохозяйки — увешанной сопливыми детьми, ничего путного из тебя не получится…

Не дождавшись когда парни натешатся новой игрушкой, я проводил её домой — где довольно долго посидел и поболтал «под чай» с Надеждой Павловной об всяком-разном.

Возвращаясь уже впотьмах, прохожу мимо Трактира…

Дай, думаю — зайду!

И, «зашёл» — недолго думая…

[1] Спортивное метание ножа — самостоятельная дисциплина вида спорта «Универсальный бой». У данной дисциплины есть свои правила и упражнения, утвержденные спортивной федерацией «Универсальный бой», а также четкие требования к спортивному снаряду — метательному ножу.

[2]В период 1917—1923 годов Советская Россия пережила «чайный» период: употребление алкогольных напитков было официально запрещено, при этом армия и рабочие промышленных предприятий снабжались чаем бесплатно. Была создана организация «Центрочай», которая занималась распределением чая с конфискованных складов чаеторговых фирм. Довоенные запасы были столь велики, что до 1923 года не было необходимости в закупках чая за границей.

[3]Гешефт — (нем. Geschaft подарок) торговая операция, прибыльное дело, выгодная сделка.