Я слышу, как ты дышишь

4.33.2 Отличный повод побыть котиком

А Вера стала готовиться принимать гостя вслепую. Поставила греться еду, поубирала лишнее, разложила нужное, положила в ряд на большое блюдо десяток чайных ложек с десятком пирожных внутри, прямо в ложке украсила кремовыми завитками, закрыла глаза и пальцами замерила расстояние между ложками. Всю еду расставила на столе, чайник набрала и поставила на плиту, в заварник насыпала нового чая и поставила на правильное место. Положила по полотенцу на каждый стол, сходила в ванную навести красоту, проверила время — еще две минуты. Закрыла глаза и попробовала походить по кухне, все нащупалось легко, вроде бы, проблем быть не должно. И в библиотеке раздались шаги, шепотки и смех, загадочная толкотня, которая в последнее время сопровождала парочку министр+Двейн, Вера отвернулась от двери, взяла сложенный платок и завязала себе глаза.

— Госпожа?

— Я здесь.

— Я пациента привел.

— Пациент сам не ходит?

— Пациент сам в журнале не расписывается.

— Ясно. Все нормально?

— Да, Док подобрел, а вместе с ним и весь лазарет. Ну, я пойду. Зовите, если что-то будет нужно. Или если что-то останется. Можно даже квадратики.

— Хорошо, — Вера улыбнулась, стоя посреди кухни и слушая шаги Двейка, исчезающие в библиотеке. Дыхание напротив приблизилось, щек коснулись пахнущие дезинфекцией жесткие бинты, тихий голос министра Шена вздохнул:

— Сегодня у меня действительно лапки.

— Отличный повод немного побыть котиком, — грустно улыбнулась Вера. — Через одежду точно не работает?

— Пока ни разу не было.

— Садитесь, заказывайте.

— Угу, — и остался стоять. И руки не убрал. Вера пыталась не улыбаться, но от этого улыбалась еще сильнее, с губами творилось какое-то безобразие, она наконец сдалась и тихо рассмеялась:

— Что вы делаете?

— Я не могу вам ответить на этот вопрос, это чревато тем, что кто-то придет и мне придется срочно перестать это делать.

— Вы сюда зачем пришли? — шутливо посуровела Вера, он наигранно вздохнул:

— У меня тут море дел — то за медицинской помощью прихожу, то поесть, то поспать, то поработать. А сегодня вот…

Его перебил зазвонивший телефон, Вера отключила пищалку, потянулась к плите, отсчитала кнопки до нужной и выключила духовку.

— Что это было?

— Это таймер сработал, я тортик пеку.

— Ждете короля? — он убрал руки и пошел в сторону стола, скрипнула табуретка, Вера обернулась и осторожно пошла к столу, ведя рукой по краю тумбы.

— Вы же говорили, он меня на сегодня записал. Или что-то изменилось?

— Нет, все по плану.

Прозвучало невесело, Вера выдвинула себе табуретку и аккуратно села, провела рукой по столу от угла, первой стояла тарелка с кашей, которая у них с Булатом не влезла в перцы, горячая.

— Это будете?

— Я все буду, я последний раз ел у вас.

— Мне провести с Булатиком разъяснительную беседу? — изобразила суровость Вера, набирая немного в ложку и протягивая над тарелкой, министр фыркнул:

— Булат невиновен, я сам к нему не ходил.

— Мне провести разъяснительную беседу с вами?

Он тихо рассмеялся, осторожно снял кашу с ложки и замолчал, Вера кусала губы и мысленно декламировала каноничное "ложку за папу, ложку за маму", но вслух пока не решалась.

— Кого вы там такого огнеопасного поймали?

— Мага. Не того, которого все ищут, хотя целью был он, но я рассчитываю, что наш пленник нас к нему приведет. Появились новые данные по второму Призванному, потом обсудим вечером.

— Еще не вечер?

— Вечер будет когда я повязки сниму.

— Это будет вечером?

Он рассмеялся, Вера протянула ему еще каши, он дожевал и ответил:

— Вообще Док обещал, что завтра утром, но после ваших жертвоприношений резко вдохновился и что-то на меня колданул, после чего под бинтами зверски чешется, обычно это значит, что процесс подходит к концу. Так что я попробую снять повязки через пару часов.

— Есть удобно хоть?

— Нормально.

Она все равно стала набирать в ложку поменьше. Каша кончилась, Вера строго по краю стола отодвинула тарелку на заранее рассчитанное место и взяла следующую:

— Салат будете?

— Да.

— Когда вам уже можно будет все?

— Как только меня перестанут регулярно бить по тому же месту.

— Это же с другой стороны?

— Не важно.

Она вздохнула и продолжила его кормить, он с усмешкой спросил:

— Скажите честно, у вас богатый опыт?

— В первый раз в жизни это делаю.

— Я тоже, — рассмеялся министр, вздохнул, — сказать кому, не поверят.

— Двейн поверит, — хихикнула Вера.

— Двейн… доверчивый очень.

Салат тоже кончился, Вера по системе отодвинула тарелку и придвинула блюдо с пирожными:

— Чай?

— Да.

Она собрала со стола пустые тарелки, взяла в одну руку, пошла к плите, ведя свободной рукой по краю тумбы, поставила посуду в раковину. Включила чайник, дождалась пока он закипит, придвинула заварник и стала медленно наливать в него кипяток, одной рукой щупая бок заварника и следя за границей горячего и холодного, вернула чайник на плиту, отнесла на стол заварник, сходила за чашками. Все это время ее не покидало ощущение, что на нее смотрят, это заставляло двигаться немного театрально, она пыталась этого не делать, но так получалось, было ощущение, что она изображает хорошо отрепетированный танец, она на сцене, а он в зрительном зале, в темноте. Это ощущение дразнило и волновало, немного смущало, немного возбуждало, от звука своего голоса она покраснела так же, как тогда, когда они слушали запись его ночевки на ее диване.

— Прокоординируете?

— Хорошо, — его голос тоже звучал так, что никто бы не усомнился, что он котик — с лапками или без, но требовать у него получалось отлично.

Она стала медленно наливать чай в чашку, было так тихо, что шорох ветра за окном было отчетливо слышно, а его дыхание — нет.

— Достаточно.

Она поставила заварник, провела рукой по краю стола, обновляя координаты в голове, так же вдоль края переставила чашку к министру, взяла свою, тоже стала наливать.

— Хватит.

Вера отодвинула заварник, села и взяла свою чашку.

— Вам придется мне помочь, у меня лапки, — улыбка в его голосе заставила ее улыбнуться тоже, она качнула головой:

— Он еще горячий. Расскажите что-нибудь хорошее пока остынет.

— Хорошее… в моей жизни в последнее время в дефиците.

— Надо это исправлять. Что там по поводу Призванного за новая информация?

— Это не из области хорошего. — Она перестала улыбаться, он продолжил: — Мы захватили место, в котором его прятали. Его успели эвакуировать, а дом поджечь, но мы быстро потушили его и изучили. Нашли много интересного, в том числе фрагменты ткани явно из вашего мира, похожие на ту футболку, в которую вы меня одевали.

— Я могу посмотреть?

— Я возьму телефон и сделаю фото, завтра покажу. Может быть.

Прозвучало напряженно и неуверенно, Вера пожалела, что не видит его лица. Молчание затягивалось, он дышал все быстрее, потом суховато, но с плохо скрываемым неодобрением сказал:

— В помещении, где предположительно держали Призванного, мы нашли несколько десятков бутылок из-под крепкого спиртного, в основном виски и рома. В мусоре обнаружили большое количество костей — в доме ели мясо, много. Еще нашли очистки от фруктов и обертки от южных сладостей, и приспособление для зарядки телефона, вроде вашего. Еще мы захватили нескольких слуг, они не видели Призванного лично, но рассказали, что он не выходил из комнаты, не готовил, не стирал и не требовал особого ухода, вроде помощи в одевании, купании, укладке волос или маникюре. Ему доставляли много бумаги и чертежных принадлежностей, часть потом уносил хозяин, часть слугам было приказано сжигать, они их просматривали, говорили, что это были чертежи и рисунки. Еще слуги часто слышали из его комнаты отвратительную музыку. Судя по одежде и мусору, они предполагают, что Призванный — молодой светловолосый мужчина.

— Так они его видели или нет? Откуда они знают про волосы?

— Они находили волосы на одежде, которую им отдавали для стирки. В империи редко встречаются светлые волосы, поэтому они запомнили.

Вера молчала и держалась за чашку, внутри свивался плотный узел противоречивых эмоций — с одной стороны, она хотела бы, чтобы это был кто-то другой, с другой стороны — проще воевать будет.

— Это не самый плохой вариант. По крайней мере, это не Нэрди и не родители, уже легче, они могли бы доставить гораздо больше проблем. А Виталик практически ничего опасного не знает, ни химии, ни физики, ни оружия. Так даже лучше.

— Вам не будет… сложно воевать против него?

Вопрос прозвучал спокойно, слишком спокойно.

— Я от него ушла, — она сделала паузу, вдруг испугавшись, что "часы истины" могут с ней не согласиться, но они промолчали. Она продолжила, стараясь сделать голос максимально холодным и отстраненным: — Я предлагала ему поехать со мной, много раз предлагала, он отказался — его проблема. Я ему ничего не должна, пусть выкручивается своими силами, он не ребенок.

"Дзынь."

— Сколько ему?

— Двадцать один.

— И вы не уверены, что он не ребенок? — иронично констатировал министр, Вера с досадой поджала губы:

— В моем мире в семнадцать заканчивают школу, он студент, и будет им еще долго, это значит, что он полностью зависит от родителей, для меня это ребенок.

— Я в двадцать один уголовные дела расследовал и врагов короны на виселицу отправлял, меня уже полстолицы ненавидело.

— Я тоже в двадцать один была уважаемым ценным специалистом, но не все такие, как мы, и это абсолютно нормально. В моем мире многие до тридцати живут с родителями, в этом нет ничего плохого, когда растет продолжительность жизни, увеличивается и детство, это логично.

— Хватит пытаться себя убедить, что встречаться с ребенком — это нормально, — фыркнул министр. Вера с досадой поджала губы, помолчала и буркнула:

— Я тоже не старуха, мы подходили друг другу.

— Но вы и не ребенок. Вы достигли определенного уровня навыков в шитье и кулинарном мастерстве, юные девушки так не умеют. Вы уверенно двигаетесь, как будто давно живете в этом теле и оно давно не меняется, у вас твердая рука, вы пишете идеально отточенными линиями, это мастерство, которое требует опыта.

— Работа у меня такая.

— На работе вы тоже успели подняться до хоть и маленького, но все же начальника.

— Это молодая область производства, она сформировалась буквально недавно, там в принципе нет старых специалистов.

— Не убедили.

Она показала язык и он рассмеялся, вздохнул:

— Ладно, я не буду допытываться, если вам неловко говорить о возрасте, но просто признайте — вы завели себе не мужчину, а игрушку, вроде маленькой собачки.

— А давайте мы просто оставим эту тему и не будем к ней возвращаться? Я просила рассказать что-то хорошее, а в итоге разговор свернул к тому, что я старуха.

Он рассмеялся, она тоже улыбнулась, попробовала чай и сказала:

— Все, можно пить. Я буду просто держать, а вы сами наклоняйте, — она взяла чашку двумя руками, мягко придерживая снизу, он чуть наклонил, сделал глоток и сам выровнял, она спросила: — Удобно?

— Отлично. Док меня постоянно обливает.

Она фыркнула и рассмеялась, поставила чашку и спросила:

— Пироженку?

— Это все мне?

— А вы осилите все?

— Я осилю гораздо больше. Но чую, скоро мне из-за вас придется либо тренироваться трижды в день, либо брать утяжеленное оружие, что гораздо вероятнее. Вам меня не жалко?

— Ни капли, — рассмеялась Вера, — каждый человек — хозяин своей жизни, выбирайте, что для вас приоритетнее, я вам насильно ничего в рот заталкивать не буду.

Он медленно глубоко вдохнул, тихо рассмеялся, с иронией и ностальгией вздохнул:

— Придется топор со стены снимать. Говорил мне отец — учись владеть тяжелым оружием, а я отмахивался, говорил — зачем вообще придумали эти огромные неуклюжие топоры? Ты же им пока один раз замахнешься, я успею мечом два раза ударить, кругом тебя обежать и по носу щелкнуть! А он обзывал меня стрекозлом летучим, и говорил, что бегать по стенам нечестно.

Вера кожей чувствовала, как он улыбается, нежилась в этом тепле как в одеяле, молчала. Министр со скрипом оперся на стол и неохотно сказал, все еще улыбаясь:

— Вера… я должен сказать вам кое-что. Вообще я давно должен был это сказать, и даже собирался, но каждый раз что-то мешало.

Поскрипывал стол, шелестела ткань, тихо пощелкивала, остывая, духовка, на улице шуршал ветер, пауза затягивалась.

— Это что-то страшное? — шутливо улыбнулась Вера.

— Ну… как посмотреть. Для вас, наверное, нет. А в моем мире — да.

Пауза опять затянулась, Вера устала ждать и пожала плечами:

— Может вы, пока собираетесь с силами, пироженко попробуете?

Он прыснул и рассмеялся, нервно, но с облегчением, кивнул:

— Давайте, — она нащупала крайнюю ложку и протянула ему, отложила на блюдо, взяла себе следующую и сунула в рот.

— И как вам? Чего добавить? Двейн сказал, надо больше соли.

— Не надо, он все любит соленое. Нормально. Я бы сахара добавил.

Она улыбнулась и встала, подавая ему чашку, села, взяла свою. Неуютная пауза опять повисла в воздухе, она спросила:

— Прямо настолько страшно? Мне казалось, все самое ужасное я уже знаю.

— Не все, — нервно улыбнулся министр, пошелестел, ругнулся и встал.

— Что такое?

— Да ничего особенного, — его шаги прошлись к ведру, вернулись обратно, — куски от меня отваливаются, хорошо, что вы этого не видите.

— Заживает?

— Да, корку случайно смахнул. Все, уже выбросил. Представим, что этого не было.

Вера улыбнулась, слушая, как он садится за стол, шутливо шмыгнула носом и вздохнула:

— Знаете, что я люблю больше, чем кофе и шоколад?

— Что?

— Обдирать корки.

Он рассмеялся, шутливо изобразил укоризну:

— Фу, Вера! Гадость же.

— Ничего не гадость, медитативное занятие, включает в мозгах программу обновления.

— Не надейтесь.

— Ну чуть-чуть?

— Забудьте, это ужасно, я даже не знаю, это неприличнее или отвратительнее.

— Чего? Тел отважных лейкоцитов?

Он мрачно засопел, она рассмеялась, он наконец смущенно с досадой сказал:

— Я правда надеялся, что до этого не дойдет.

— Ладно, все. Еще пироженку?

— Давайте. И чай.

Она протянула ему следующую ложку, подала чай, села и задумалась, как бы из него выковырять новую страшную тайну.

— Вы уже собрались с силами?

Он тихо рассмеялся, пошуршал рукавами, с досадой буркнул:

— Нет. Вроде бы ничего сложного, но…

— Начните издалека. Знаете, как это делают — "один мой друг…"

Министр рассмеялся, Вера скорчила рожицу, разводя руками:

— Ну да, самый палевный способ, а что делать? Можете сказку рассказать. Типа "однажды давным-давно, жил в некотором царстве один министр. И было у него…"

— …в жизни столько вранья, что он погрязал в нем все глубже, и уже не знал, как выбираться. Когда я понял, что лично вам, с точки зрения морали вашего мира, будет, скорее всего, все равно, уже прошло слишком много времени… Черт. Пойду я в ванную, смою эту гадость.

— А может, я?

— Нет.

Он ушел, она сняла платок, потерла глаза и стала убирать лишнюю посуду, пощупала корж в духовке, достала его и накрыла, добавила в крем сахара.

Когда в коридоре раздались шаги, она опять потянулась к платку, но министр остановил ее: — Все, можете не завязывать, оно облезло уже. На лице было не сильно.