Яблоня греха

ГЛАВА 30

Комната излучала мерцание благодаря тому, что у зеркальных стен играли многочисленными огнями свечи в изящных высоких канделябрах. «Сказочный мир…» — подумала Марциана, направляясь к столу. Она никогда не была в этой гостиной, полной странного интимного очарования.

— Минуточку, Хьюго, — остановил Генрих лакея, когда тот отодвинул для баронессы стул на противоположном конце стола. — Ее сиятельству будет удобнее, если она будет сидеть рядом со мной. Переставь приборы, пожалуйста.

Марциана не стала высказывать свое неодобрение таким вопиющим нарушением этикета, и слуга немедленно выполнил приказание барона. Пока Недлиц наполнял бокалы вином, а слуги ставили на стол многочисленные блюда, между супругами царило молчание. Когда Генрих увидел фрикасе из грибов, он немедленно поинтересовался, почему им принесли блюдо, которое он не вносил в меню.

— Мы выполнили пожелание госпожи, — объяснил Хьюго.

— Разве вам нравятся грибы? — удивился Грифенталь.

— Не очень, — призналась Марциана.

— Тогда почему вы их заказали?

— Только потому, что вам они нравятся. Нет необходимости заказывать только то, что по сердцу лишь мне.

— Оказывается, вы неплохо изучили мой вкус, — многозначительно заметил Генрих и подал знак слугам удалиться.

В комнате остался только один Ганс, почтительно застывший у двери.

От комплимента мужа кровь прилила к щекам Марцианы, и она смущенно принялась разбирать вилочкой корнетики из мяса и молодой зелени.

— Последние две недели я очень редко вас видел, моя дорогая, — удивительно спокойным тоном высказал свое неудовольствие барон.

— У меня было слишком много дел по дому и в садах во время подготовки к празднику.

— Я предупреждал вас, что будет много шуму.

— Мне нравится такой шум, как вы изволили выразиться. У нас в замке именно я должна была устраивать праздники, которые очень любил мой отец. У матушки не было ни малейшего желания этим заниматься. Но должна признаться, что в нашем поместье никогда не собиралось столько любопытных, как сегодня. Я рада, что Недлиц и Марта сумели все отлично организовать, а слуги постарались, чтобы день прошел гладко.

— В нашем замке тоже впервые собралось столько зевак, — заметил Генрих, подав знак Гансу наполнить его бокал. — Боюсь только, что этот знаменательный день принесет урон вашим очаровательным цветникам. Да и траву, разумеется, гости успели затоптать. Хорошо, если в сохранности останутся деревья. Жаль. Вам ведь стоило огромных усилий придать саду и цветникам такой великолепный вид.

Впервые муж одобрительно отозвался о ее увлечении. Мысль о том, что это могло доставить ему удовольствие, заставила ее смущенно покраснеть.

— Я думаю, что мы быстро приведем все в порядок…

Генрих согласно кивнул, а затем сосредоточил свое внимание на жарком. Марциана не нашлась, что сказать, поскольку боялась утомлять мужа разговором о своих цветах, а также не хотела напоминать ему об утренней встрече, чтобы снова не выслушивать его упреки.

— Я предполагаю, что вы были слишком заняты по дому и в садах в последние дни, чтобы уделять внимание нашим племянникам, — насытившись, Генрих вытер губы салфеткой и откинулся на спинку высокого стула.

Удивляясь тому, что он словно бы прочитал ее мысли, Марциана медленно ответила, бросив на мужа осторожный взгляд:

— Я действительно была занята, но вовсе не забыла о детях.

— Не стоит обижаться, я всего лишь хотел спросить вас о самочувствии Анны.

— Пожалуй, она начала понемногу оттаивать.

В это время в гостиную вошли Недлиц и Хьюго. Лакей принес большой поднос с десертом, а дворецкий поставил на стол новый графин вина и чистые бокалы.

— Я уже сыта и не хочу больше вина. Десерт для меня будет лишним. Пожалуй, я покину вас, мой господин, чтобы вы могли спокойно завершить вечер, — Марциана встала из-за стола, радуясь тому, что нашла причину покинуть уединенную гостиную.

— Я не хочу один пить вино, — ровным голосом произнес Генрих. — И мне нужно поговорить с вами. Недлиц, наполните бокал ее сиятельства и можете уйти. Это касается всех слуг.

— Слушаюсь, господин.

Через несколько секунд дверь за слугами закрылась, и было слышно, как они удаляются по коридору на кухню. Оттуда слышался стук посуды, и, видимо, начинался торжественный ужин для прислуги, поскольку из окон доносился стук колес экипажей, увозивших домой последних гостей.

— Вы собираетесь продолжить наш разговор о девочке или же я снова чем-то вызвала ваше неудовольствие?

— Снова?

— Вы сказали, что хотите обсудить со мной несколько вопросов, а перед этим упомянули о детях… Возможно, я не уделяла им должного внимания в последнее время, но у них есть слуги, и на нового учителя можно положиться.

— Да, разумеется.

— Тогда, возможно, вы хотите вернуться к утреннему происшествию? — со вздохом спросила Марциана. — Мне бы очень не хотелось говорить об этом. Я уже согласилась, что виновата, хотя не уверена в необходимости постоянного присутствия лакея.

Генрих ответил не сразу, некоторое время, пристально разглядывая ее.

— Я обдумал ваше замечание и считаю, что вы совершенно правы, когда хотите сами решать, нужен ли вам лакей для сопровождения. Меня мучит совсем другой вопрос. Чем я вызвал ваше неудовольствие? — неожиданно поинтересовался он.

— Мое неудовольствие? — девушка мгновенно поняла, что он имел в виду, и попыталась спрятать от него смущенный взгляд.

— Если я прихожу к тебе в спальню, ты уже спишь или жалуешься на несуществующую болезнь. Если же я пытаюсь просто поговорить с тобой, ты немедленно придумываешь для себя срочное дело, требующее твоего немедленного присутствия. Почему ты стала избегать меня?

Марциана хотела сказать, что ничего плохого он не совершил, но поняла, что не сможет лгать, и неохотно подняла на него глаза.

— Я не уверена, что смогу объяснить свое поведение, мой господин. Мне очень трудно говорить на эту тему.

— Значит, я действительно чем-то тебя обидел.

— Вы как будто моим словам обрадовались! — сердито вскинула голову баронесса.

— Да, обрадовался. Я уже начал думать, что просто стал тебе противен. Ради Бога, скажи мне, что я сделал не так.

Марциана задумалась. Она не раз ловила себя на том, что в своем воображении рисует совершенно бесстыдные картины оргий, в которых участвует ее муж, и испытывала при этом муки совести, поскольку никогда не замечала в поведении Генриха ничего предосудительного.

— Я… не могу сказать, что точно знаю… о ваших увлечениях. Но сведения, которые до меня доходят…

— Кто-то пытается очернить меня в твоих глазах? — в голосе мужа прозвучало явное неудовольствие. — Кто посмел это сделать?!

Марциана покачала головой:

— Этого я вам не скажу. Человек, рассказавший мне о вас, сделал это с большой неохотой и только потому, что я настояла…

Выражение его лица на миг стало жестким, но затем он даже повеселел.

— Вот что, моя дорогая, я считаю, что ты должна рассказать мне всю эту историю.

— Возможно, я должна так сделать, но мне очень трудно говорить об этом.

— Тебе трудно говорить, или ты боишься рассказать мне об этом?

— Да, я боюсь, — поморщилась Марциана. — Боюсь, вы скажете мне, что это — не мое дело. Многие мужчины считают, что жены не должны знать, чем занимаются их мужья вне дома, но я сомневаюсь, что смогу закрыть глаза на подобное поведение своего супруга. Прежде всего потому, что это может оказаться вредным, как для моего здоровья, так и для вашего.

— Боже мой! Что ты вообразила обо мне? — видя, что жена пытается избежать откровенного разговора, Генрих наклонился к ней и строго произнес: — Марциана, я — твой муж, и я приказываю тебе. Ты дала клятву повиноваться. Немедленно расскажи все. Я же хочу тебя заверить, что не делал ничего такого, что могло бы принести какой-либо вред тебе.

Супруг смотрел ей прямо в глаза, его слова прозвучали очень искренние, и Марциана поняла, что не в силах дальше скрывать от него свое беспокойство. Губы у нее пересохли, дыхание перехватило, но голова работала отлично, и, отведя взгляд, она быстро заговорила:

— Этой зимой весь свет обсуждал печальную кончину графини Дороштейн, которая умерла, заразившись страшной болезнью от своего мужа. Он имел привычку общаться с женщинами из дома под красными фонарями. Мысль о том, что со мной может произойти то же самое, приводит меня в ужас… Мне сообщили, что вы встречаетесь с падшими женщинами.

Слова были сказаны. Марциана плотно закрыла глаза, но не могла избавиться от напряжения, сковавшего ее тело. Ей очень хотелось взглянуть на мужа, но она боялась увидеть на его лице гнев и отвращение.

— Марси, взгляни на меня.

Она отрицательно покачала головой.

— Ты очень непослушная жена, — неожиданно грустно вздохнул барон. — Мне стоило бы тебя хорошенько отлупить, чтобы ты впредь не верила подобным россказням про своего мужа.

Марциана быстро открыла глаза и с изумлением увидела, что Генрих смотрит на нее с печальной улыбкой.

— Я думала, вы придете в бешенство… Конечно, жена не должна вмешиваться в дела своего мужа, но я не могла чувствовать себя спокойно, зная…

— Зная что?.. Какое доказательство моего дурного поведения представили тебе?

— Вас видели в лесу с двумя женщинами… вы обнимали их и смеялись… — она прикусила нижнюю губу, опасаясь, что теперь уж точно разозлит супруга.

Генрих нахмурился:

— Я хочу знать, кто посмел рассказывать тебе эти сплетни.

Но Марциана не хотела выдавать Лизхен и потому упрямо молчала.

— Ты ставишь меня в трудное положение. Мне остается только надеяться, что ты поверишь мне. Боюсь, что не смогу доказать свою невиновность. Но если я и разговаривал с какими-нибудь женщинами, то, поверь, это не имеет никакого отношения к нашему разговору. Все, что я могу сказать в свою защиту — то, что никогда не желал любви проституток.

Марциана хотела высказать ему свои сомнения, но опять смолчала.

— Говори, что ты хотела сейчас сказать, — потребовал он. — Я не могу защищать себя против невысказанных обвинений.

— Вас нельзя было назвать неопытным, когда… когда…

Марциане было сложно облечь свои мысли в слова, и она беспомощно взглянула на мужа. Генрих осторожно коснулся ее плеча, и сквозь тонкую ткань платья она ощутила теплоту его руки.

— Марси, милая моя, — он с тревогой смотрел ей прямо в глаза. — Я не был святым до встречи с тобой. Но вся моя прежняя жизнь не имеет к тебе никакого отношения. И не только потому, что у меня сейчас на это нет времени. Я даю тебе слово чести, что не имел связи с падшими женщинами и не собираюсь этого делать в будущем. Я — не Кассель фон Луттерштейн.

— Я… поняла… — пролепетала Марциана, чувствуя, как напряжение покидает ее, а сомнения рассеиваются, словно их никогда не существовало. — Теперь я вижу, что вела себя глупо.

— Так ты мне веришь?

— Да. Верю.

Генрих протянул ей руку и, когда Марциана приняла ее, помог ей подняться на ноги.

— Мы закончим наш разговор наверху, — с этими словами он взял со стола графин с вином. Заметив удивленный взгляд супруги, Генрих пояснил: — Я не хочу вызывать слугу. Захвати с собой бокалы.

Марциана послушно выполнила его просьбу и направилась вслед за мужем к выходу из гостиной. Генрих открыл дверь, пропуская жену перед собой, но когда она оказалась рядом с ним, он внезапно обнял ее свободной рукой и прижал к стене.

— Моя милая женушка, прости меня, — жарко зашептал он ей на ухо. — Я так долго скрывал свои чувства и желания… Мне не хотелось пугать тебя.

Чуть не выронив бокалы, супруга испуганно взглянула на него:

— Что… что вы хотите этим сказать, мой господин?!

— Ты заслужила наказание за то, что плохо думала о муже. Наступило время показать тебе, на что я способен.

Его бархатный голос на этот раз напомнил уже не урчание короля зверей, а рокочущее мурлыканье Лорелеи, когда та бывает чем-то довольна. Каждая клеточка тела Марцианы напряглась так стремительно, что она испугалась теперь именно себя саму. А супруг вдруг выпустил ее и, как ни в чем не бывало, пошел по направлению к их апартаментам.