Якудза из другого мира. Том XI

Глава 17

Во избежание ненужных вопросов и ненужных ответов от посторонних лиц мы покинули Эдо, остановившись в десятке километров от города. В небольшом городке Кинугава, стоящем на берегу одноименной реки, что переводится на русский, как "река разгневанного демона", мы нашли идзакая и остановились там вчетвером. Вроде бы и близко, а в то же время — кто нас будет искать на таком расстоянии?

В эпоху воюющих провинций люди привыкли к тому, что группы вооруженных людей могут появиться из ниоткуда и уйти в никуда. Сам городок славился онсэнами. В них мы и хотели отмокнуть перед тем, как найдем Киоси и накажем Аки Тиба.

По пути мы прихватили Такаюки. Ногути был суров и хмурил брови. Наказание самурая Нокки было ему не по вкусу. Он так и сказал Норобу, пока мы двигались по утренней дороге:

— Последний из "Пяти Карающих Мечей" делал то, что ему приказала Аки Тиба. У нас принято подчиняться приказам властителей.

— Он мог и отказаться от подобного приказа, — возразил ему на это Норобу. — Он мог стать ронином, а вовсе не убийцей невинных. И не надо мне звездеть о чести и достоинстве — многие самураи легко меняли хозяев, если чувствовали выгоду. А уж про то, как убивали крестьян, лишь бы проверить остроту мечей… Нет, друг мой, не стоит говорить, что самураи это всего лишь мечи в руках властителей. Они следуют уставам "Бусидо" лишь до той поры, пока им это выгодно. А хокку и поэтические страдания нужны только для того, чтобы детей с детства приучить к служению господам. Это был выбор Никко и за него он понес заслуженную кару.

— А ещё своей смертью искупил мои грехи, — весело заявил Гоэмон.

— Доблестный самурай принял смерть за грязного грабителя, — буркнул Такаюки.

— И это ещё слишком легкая участь для того, кто погряз в убийствах и разврате, — оборвал я начинающийся спор. — Будь моя воля — Никко ни за что бы так легко не умер. Я бы припомнил ему каждого человека из деревни. Каждый взмах катаны, каждую каплю крови…

— Вот уж не думал, что господин Такаги может быть таким кровожадным, — покачал головой Такаюки.

— Ты многого не знаешь про господина Такаги, — хмыкнул Норобу.

— Думаю, что в ближайшее время узнаем побольше, — влез Гоэмон. — В онсэнах обнажается не только тело, но и душа.

— Хорошо, но не думаю, что меня это обрадует, — ответил Такаюки.

— Не будь таким нудным, господин Ногути, — сказал я. — Добрый пар настраивает на добрые мысли…

Мы прошли молча ещё с километр, когда Такаюки всё-таки не удержался от замечания:

— Знаете, может быть вы меня осудите, но я бы вряд ли смог поступить иначе, чем это сделал Нокки. Ведь приказал господин, чьё слово для меня является законом.

— Но ты в первую очередь являешься человеком и должен вести себя достойно, а не быть всего лишь мальчиком на побегушках! — не выдержал Норобу. — Ты должен сам отвечать за свои поступки, а не перекладывать их на чужие плечи!

— Я всегда сам отвечаю за свои поступки, а также за поступки господина! — буркнул Такаюки. — И если бы мой господин велел мне отдать за него жизнь — я бы без сомнений сделал это!

— Посмотрим, — хмыкнул Норобу.

По его хитрому взгляду и мелко задрожавшей бородке я понял, что мой сэснэй что-то задумал.

В небольшом идзакая, в котором мы остановились, нам удалось проспать до вечера. Всё-таки уставшие от операции, а также перехода организмы просили отдыха. Ни хозяин таверны-идзакая, ни его служанки нас не тревожили. Да и как тревожить людей, у которых столько золотых кобанов? Норобу специально блеснул небольшим количеством, чтобы прислуга прониклась к нам уважением и боялась проходить мимо комнаты кроме как на цыпочках.

Да, деньги самурая Никко нам пригодятся — мы отдали долг Ногути и оказались в крупном выигрыше. Правда, половину мы честно поклялись раздать нищим и бездомным, но со второй половиной нам хватило бы ещё пару лет прожить в достатке.

Когда мы проснулись, то Гоэмон первым делом сказал, где находится тот, кого мы ищем. А находился Киоси… В тюрьме! В Темнице Печали — главной тюрьме города Эдо. И ведь держали там нашего друга уже довольно давно, судя по словам Гоэмона.

Впрочем, я не был удивлен сказанным Гоэмоном. Где ещё быть нашему шалопутному другу, как не в темнице?

Правда, тюрьма в Эдо того времени оказалась гораздо хуже, чем в наше. Да, в наше время тоже не сахар и даже порой приговаривают к смертной казни, но не говорят о времени её исполнения, что делает ожидание казни хуже самой казни.

На работу заключённые идут, маршируя и глядя строго в затылок друг другу. Нельзя даже отвести глаза. Разговоры строго запрещены, за исключением обеда и недолгого свободного времени вечером. Надзирателю в глаза смотреть нельзя, только вперёд. Находясь в сидячем положении, встать можно только по разрешению охранника. На обед отведено полчаса. При этом сидя перед своей порцией, нужно закрыть глаза и ждать, пока дадут команду к приёму пищи. Нарушение данного правила карается карцером.

Лишь после ужина арестанту дается относительно свободное время. Провести его он может либо в библиотеке, либо перед телевизором. Спать заключённые ложатся в девять вечера. При этом во время сна охранники должны видеть голову и руки спящего. Если поза несоответствующая, заключённого тут же разбудят. Такая жестокость обусловлена очень негативным отношением в Японии к преступникам. У нас так считается: столь жёсткое наказание является наилучшей профилактикой преступности в стране.

И да, несмотря на наличие якудза, в Японии самый низкий процент преступности. Человек, преступивший закон, только пройдя очищение через страдания может вернуться к жизни в нормальном обществе и стать достойным его членом. Встают заключённые в шесть сорок пять, а после осмотра каждого человека и проверки камер все, кроме наказанных, отправляются на работу. Работают отбывающие наказание с восьми до семнадцати. Досмотр является ещё и временем для проведения «канкан одори». Во время этой процедуры заключённый, раздеты догола, должен совершать определённые действия в строгой последовательности. Он поднимает руки, ноги, высовывает язык и делает всё, что предусмотрено этим жутким танцем. Если последовательность нарушена, всё начинается сначала.

Это в наше время, а во времена войн и передела влияния в стране Восходящего Солнца было гораздо хуже. Гоэмон рассказал, что внутри тюрьмы было немало такого, от чего волосы шевелились на затылке.

В сословном обществе заключенные не могли находиться все вместе, тем более что тюрьма одновременно была следственным изолятором, и основную долю арестантов составляли подозреваемые и обвиняемые, но еще не осужденные. Поэтому все камеры в тюрьме делились на четыре типа.

В камерах первого типа содержались не самые богатые, но знатные самураи с годовым доходом до 500 коку риса, а также высшие священники. Пол их камер был устлан соломенными циновками хорошего качества, такими же, как в жилых комнатах. Камеры представляли собой клетки, отделенные от тюремного коридора толстым вертикальным брусом от пола до потолка с просветом толщиной в руку.

Камеры второго типа предназначались для прямых вассалов влиятельных самураев, удельных воителей, чиновников низших и средних рангов, обычных монахов. Здесь тоже лежали циновки, но простые — такими устилали в домах коридоры и подсобные помещения. Во втором отделении существовала и женская камера.

В третьем и четвертом, самых переполненных отделениях, содержались соответственно рядовые горожане и бродяги. После того как в Эдо начали в массовом порядке приезжать на заработки крестьяне, для них по сословному признаку выделили в тюрьме специальные камеры.

Во втором и третьем отделениях тюремная администрация назначала старост, лично отвечавших за поддержание порядка. Сами заключенные также делились на ранги (их было около двадцати) и в соответствии с этими рангами питались и размещались. Разница в содержании была существенной. В любом тюремном сообществе существует иерархия. В средневековой японской тюрьме она возникла не стихийно, а под контролем администрации, и отражала реалии большого внетюремного мира.

Жизнь в средневековой японской тюрьме не радовала. “Старожилы” первым делом выясняли, есть ли у новичка деньги, и, если их не было, его судьба могла быть печальной. Крестьян, люмпенов и бродяг сокамерники нередко сживали со свету только по этой причине: их избивали до полусмерти либо обливали тузлуком для засолки овощей из стоявшей тут же бочки и клали на сырой земляной пол, что вызывало сильнейшую простуду.

Из-за жестких тюремных нормативов в камерах было настолько тесно, что там не то что сидеть, даже стоять было трудно. В такие времена заключенные часто погибали: их убивали сокамерники для получения лишней площади и глотка воздуха. Бедолаг обычно душили. Тюремщики об этом знали и причинами внезапной смерти арестантов особенно не интересовались. Когда тюрьма оказывалась чересчур переполненной, умирало за ночь три-четыре человека, обычно из самых низов. Так же сидельцы расправлялись с личными врагами, например, с попавшими под следствие помощниками полицейских, насолившими арестантам на воле.

И вот в такой вот ситуации оказался наш молодой друг…

Хотя, Гоэмон сказал, что он знает Киоси, не как мальчишку-тануки, а как сурового и взрослого мужчину.

Впрочем, мы уже успели с Норобу это дело обкашлять и даже выстроили вполне логичную догадку относительно того, почему Аки Тиба и Киоси оказались тут задолго до нас. Нам казалось, что Аки Тиба хотела с помощью Свитка Тигра отправить нас в прошлое, но Киоси смешал её планы. Да так хорошо смешал, что отправил тетку вместе с нами в прошлое, только на пару десятилетий раньше. Ну и сам отправился с ней…

Это было самым логичным объяснением изо всех, которые пришли нам на ум. Иначе чем объяснить старение молодой женщины и столь долгий срок пребывания, который позволил стать помощником главного сёгуна страны?

Чтобы освежиться и на чистую голову придумать план освобождения Киоси из темницы, мы отправились в местный онсэн. Пока купались, нам принесли новую одежду — постаралась одна из служанок идзакая, с которой Гоэмон быстро нашел общий язык. Всё-таки приятно было одеться в чистое. Конечно, местные одежды были не такими удобными, как спортивные костюмы нашего времени, но выглядели стильно.

Гоэмон рассказал про то место, где держали Киоси. Мы с Норобу захотели увидеть эту темницу воочию, чтобы примериться и составить план действий наверняка. Такаюки наотрез отказался участвовать в этом мероприятии. Он почти дословно произнес фразу Жеглова из фильма моего мира: "Вор должен сидеть в темнице!"

На все возражения, что в тюрьме могут быть не только воры и убийцы, наталкивались на железобетонное: "Власть не может ошибаться!"

Норобу только развел руками, как бы признавая поражение в этой очередной битве. Я подмигнул ему в ответ, мол, не отчаивайся. У меня уже был план, как более действенно, чем словесное внушение, открыть глаза самураю на происходящее.

Норобу дернул бровями, на что я только покачал головой. Сэнсэй подумал, поджал губы и чуть склонил голову.

Так мы жестами пообщались. Со стороны вроде бы не очень заметно, да и если будет заметно, то непосвященному непонятно. Я сообщил сэнсэю, что придумал одну штуку, и что его вмешательство не нужно. Он же мне в ответ показал, что принимает мою штуку, какой бы страшной и коварной она не была.

А вы что думали? Если двое мужчин долгое время плечом к плечу гуляют по лезвию ножа, то они просто обязаны начать понимать друг друга без слов.

Моя же задумка касалась женского пола. Да, много достойных мужей погорели из-за баб, так почему бы не взять испытанный способ и не показать самураю всю его настоящую суть?

После горячих источников онсэна мы отправились обратно в таверну-идзакай. После горячей воды тело становится расслабленным, податливым. Таким же становится и характер — самурай перестает следить за собой и держать себя в руках. А если к этому добавить ещё чуточку сакэ…

Гоэмон пригласил к нашему столику парочку гейш легкого поведения. Две относительно молодые красотки закрывали зубы ладошками, смеясь над нашими шутками, а мы старались вовсю. Даже Норобу по-орлиному выпятил цыплячью грудь, что было говорить о Такаюки. Он с каждым выпитым отеко всё больше и больше раздевал глазами сидящих с нами красоток.

Минами и Каори с улыбками принимали ухаживания статного самурая. Гоэмон же явно понял, что я неспроста подливал сакэ лишний раз в отеко самурая. Этот пройдоха и сам шутками-прибаутками отвлекал самурая от наливания, зато одним из первых кричал: "Кампай!" когда емкости были наполнены.

В общем, в скором времени "клиент дошел до кондиции". Тут и вступал мой план в следующую фазу. Девчонки отправились попудрить носики, и взгляд Такаюки, брошенный им вслед, был настолько маслянист, что им можно было обмазывать хлебцы.

Что же, пришла пора самураю показать свою доблесть не только за столом, но и в бою.

Мы общались ровно до тех пор, пока наши спутницы не показались из дверей уборной.

Я отвечал на вопрос Гамаюна о тонкостях боя:

— Всё дело в том, что многие воины, прежде чем напасть, орут название удара. Ну не дураки ли? Пока они проорутся, я уже подготовлю защиту и контратаку. А иногда даже успеваю атаковать прежде, чем они нападут. Орать названия приемов — это дурь и глупость!

— Эх, мне бы так научиться… Вот тогда бы я… ик… никогда бы не проиграл, — проговорил Такаюки. — И не боялся бы потерять честь и достоинство.

Мутные глаза были правдивы. Я уже научился различать ложь. Как раз в это время по идзакаю прошлись девушки. Находящиеся внутри мужчины проводили их взглядами. Похоже, что не только самураю приглянулись наши новые знакомые.

— Значит, боишься потери чести? Тогда давай выпьем за наших дам, которые возвращаются дарить нам радость?

Такаюки оглянулся, увидел Минами и Каори. Улыбка сама собой вынырнула на поверхность. Он вскочил и провозгласил:

— За женщин настоящие самураи всегда пьют стоя!

— Настоящие самураи никогда не пьют, — подмигнул я ему.

— Никогда, но за женщин только стоя, — сказал он и выплеснул содержимое отеко себе в глотку.

— Господа, вы очень сильно без нас скучали? — прощебетала Каори.

— Было немного скучно. Девчонки, а не хотите потанцевать? — спросил я.

— Не откажемся, — кивнули они разом.

— Господин Ногути, потанцуй с нашими красотками, — предложил я.

— А ты? Ты не пойдешь с нами? — спросил Такаюки.

— А я пойду тоже… попудрю носик, — ухмыльнулся я в ответ и подмигнул красоткам. — Девчонки, не принимайте излишне активное участие в танце, дайте господину Ногути показать себя во всей красе.

Такаюки отправился на небольшой танцпол, а я же пошел претворять свою идею в жизнь. Как говорил кто-то известный: «Страх лечится только страхом». Вот мне сейчас и надо было напугать Такаюки так, чтобы он поборол боязнь того, что о нем скажут посторонние. Смерти он не боялся, а вот принципами чести его можно было так скрутить, что ни вздохнуть, ни пернуть.

Сначала я подошел к трем мужчинам возле выхода и заявил, показывая на Такаюки:

— Господа, вон тот придурок сказал, что сможет победить вас одной левой. Он сказал, что его боевое искусство сильнее, а вы будете обоссаны и выброшены из ресторана. Девушки тоже подтвердили его слова.

— Что? — вскочили сразу трое. — Да мы сейчас порвем его на куски!

— Не сейчас, а в конце танца, пусть он не знает, что его ожидает. И это… ребята, выпивка за мой счет, если победите! — подмигнул я и отошел.

С такой речью я подошел ещё к трем столикам. Все мужчины стали недовольны отплясывающим Такаюки. Норобу и Гоэмон с интересом следили за моими перемещениями.

Я же остановился у барной стойки и заказал ещё три бутылочки сакэ — вечер переставал быть томным.

Как только начали стихать нотки музыки, сразу же десять человек отправились добывать себе выпивку. Сначала Такаюки толкнули, потом ударили:

— А ну прочь, грязный ронин! Уступи дорогу самураям!

Минами и Каори поискали глазами нас, но я только покачал головой. Они поняли, что я имел в виду, когда глазами попросил принимать не очень активное участие в драке. Тут же отошли в сторону и двинулись было за наш столик.

Всё-таки сообразительные попались девчонки! Молодцы!

Чтобы не пугать лишний раз визгом, они отскочили в сторону.

Такаюки сначала отошел, опустив глаза. Он выглядел растерянным и подавленным. Только что он танцевал с двумя красивыми девушками, упивался восторгом и радовался жизни, а теперь он был самым несчастным человеком на свете. Ему отвесили оплеуху, и новоиспеченный ронин закрылся, ушел в глухую блокировку.

Нападавший схватил за талию Минами и притиснул к себе. Девушка «испуганно» вскрикнула. Такаюки всё также закрывался от опасности.

Вот же трус!

Казалось, что моя идея провалилась, но когда один из мужчин расхохотался и ущипнул за попу Минами, Такаюки неожиданно вскинулся. Мужское начало в нем пробудилось. Он вспомнил, что является не только носителем штанов, но и владельцем содержимого оных. И что даже самураи должны вести себя по-человечески.

А мужчина должен заступиться за женщину!

— А ну отвалите, гнусные ублюдки! — вскрикнул Такаюки. — Оставьте нас в покое, или я…

Он получил ещё два удара, но третий уже блокировал и ударил в ответ. Ударенный упал, прихватив с собой ещё двоих. Нападавшие на несколько секунд остолбенели. Они явно не ожидали ответа от нахального выскочки.

Ударить точно Такаюки удалось не с первого раза, но он всё-таки справился и шумно выпустил воздух.

Ртом.

Девчонки, которых могли бы заставить "танцевать" со всеми десятью мужчинами, отошли в угол. На танцполе остался только Такаюки и десять здоровяков.Мечи остались у столиков — на танцполе были только кулаки и ступни. Ногути застыл в эффектной позе. Он смотрел прямо перед собой и одновременно видел всех. На его лице поселилось умиротворение и покой. Ладонью левой руки он обхватил кулак правой и сжал так, что хрустнули косточки.

Такаюки готов!

— Бей его! — крикнул я, изменив голос.

— Точно! Бей! — заголосили мужчины, кинувшись в бой одновременно.

Первый прыгнул на Такаюки как бешеная обезьяна, норовя поразить с разворота челюсть пяткой. Такаюки перехватил его в воздухе и бросил на пол. Завершающим ударом ступня обрушилась на челюсть мужчины. Уши резанул противный хруст.

Дальше последовал блок прямого удара второго нападающего и тут же проникающий удар в горло. Снова мерзкий хруст.

Третий получил такой апперкот, что с запрокинутой головой отлетел на пару метров и рухнул под ноги Каори. Девушка с милой улыбкой пнула его в челюсть. Сильно пнула.

Четвертый напал со спины. Такаюки поставил блоки ударам, которые должны были прийтись по ушам и ударил головой назад. Нападавший выхватил затылком в нос. Кровь из ноздрей веером вырвалась наружу.

Пятый попытался пройти прямым в челюсть, но Такаюки сделал шаг вперед и чуть пригнулся, чтобы рука прошла над плечом. Он перехватил ладонь, два раза ударил мужчину в висок и кувыркнулся через падающего. Снова хруст, и рука осталась лежать в неестественно вывернутом положении.

Шестой ударил ногой Ногути в живот. Наш спутник поймал стопу и дернул на себя, заставив мужчину сесть почти на полный шпагат. Наступив на колено, монах вывернул ногу в обратную сторону.

Седьмой получил сначала локтем в челюсть, потом коленом в лицо. Брызги крови попали на лежащих. Завершающим ударом стал удар ребром по шее.

Восьмой вытащил нож, но Такаюки выставил низкий блок и два раза ударил в лицо, оглушая противника. Повернуть кисть было делом половины секунды. Нападавший взвыл, когда нож воткнулся ему в бедро. Выть пришлось недолго — удар с разворота отбросил восьмого в пучину беспамятства.

Девятый согнулся от удара прямой ноги точно по солнечному сплетению. Локтем по позвоночнику Такаюки отправил его к остальным лежащим.

Десятый встал сначала в боевую стойку, но стоило окровавленному ронину двинуться в его сторону, как мужчина тут же заорал и бросился прочь. Он бы так и убежал, если бы…

А нет, так и убежал, голося что было силы. Я не стал ему препятствовать. Такаюки снова встал в стойку и с шумом выпустил воздух. Вроде бы ртом.

— Сколько с нас? — повернулся я к застывшему хозяину идзакайя.

Постарался улыбнуться так, чтобы было ясно — мы можем заплатить только за себя.

— За-за-за всё пять золотых монет, — ответил тот.

— Сколько? — поднял я бровь. — Я плохо расслышал, может быть вы скажете моему другу? Он как раз освободился от настырных засранцев…

— Две серебряных, только уходите, — буркнул хозяин в ответ.

Нам с трудом удалось уговорить Такаюки покинуть заведение. Ему хотелось ещё веселиться, пить и гулять. А также он сказал, глядя в глаза Норобу:

— Господин Норобу… когда я бил этих самураев, мне было всё равно на их родословную, их кланы и рода. Они звери, если так позволили себя вести! А я… я — человек! Пусть я и ронин, но я человек! Эй, господин Такаги, нальешь ещё сакэ? Я пойду с вами освобождать вашего друга!