Ярость

Глава 22

— Мне исполнилось двенадцать лет, когда я получил от мамы вельветовый костюм. Отец уже оставил попытки слепить меня по своему образу и подобию, так что моим воспитанием занималась исключительно мама. В этом костюме я ходил в церковь по воскресеньям и на заседания общества изучения Библии по четвергам. Галстук-бабочку я выбирал сам. Любой из трех.

Но я не ожидал, что она заставит меня надеть костюм на этот чертов день рождения. Я перепробовал все. Пытался урезонить ее. Пригрозил, что не пойду. Даже солгал — сказал ей, что вечеринку отменили, поскольку Кэрол заболела ветрянкой. Но звонок матери Кэрол тут же вывел меня на чистую воду. Ничего не помогло. В принципе я ни в чем не знал отказа, но если уж она чего решила, то всегда доводила дело до конца. К примеру, как-то на Рождество брат отца подарил ей очень даже странную картинку-головоломку. Думаю, с подачи отца. Мама любила собирать эти картинки, я ей в этом помогал, но они считали это занятие пустой тратой времени. Так вот, дядя Том прислал картинку-головоломку из пятисот частей: одна ягода черники в нижнем левом углу на белоснежном прямоугольнике. Отец смеялся до слез: «Посмотрим, как ты справишься с ней, мать». — Он всегда называл ее матерью, когда чувствовал, что шутка удалась, а мама тихо злилась. Так вот, на Рождество, во второй половине дня, она села за специальный столик в своей спальне (они уже спали порознь), на котором собирала картинки-головоломки. Двадцать шестого и двадцать седьмого декабря ленч и обед мы готовили сами, из полуфабрикатов, но утром двадцать восьмого мама продемонстрировала нам готовую картинку. Сфотографировала ее и послала полароидный снимок дяде Тому, который жил в Висконсине. Потом разобрала, сложила в коробку и унесла на чердак. С тех пор прошло два года, и, насколько мне известно, головоломка по-прежнему лежала там. Но мама ее собрала. Мама у меня очень милая, начитанная, с тонким чувством юмора. Она любит животных, всегда подает бродячим аккордеонистам. Ей только нельзя перечить, иначе… она встает на дыбы. И может лягнуть в самое чувствительное место.

А я попытался ей перечить. В четвертый раз начал приводить свои аргументы, перед самым уходом. Галстук-бабочка, как розовый паук, сидел у меня на воротнике, вцепившись в него ножками-резинкой. Пиджак жал под мышками. Она даже заставила меня надеть туфли с квадратными мысами, мою лучшую пару, в которых я ходил только в церковь. Отца не было, он отправился с друзьями в «Голан» промочить горло, а не то он бы не упустил случая пройтись по моему наряду.

— Послушай, мама…

— Не хочу больше ничего слышать, Чарли. — Я тоже хотел бы поставить точку, но на посмешище выставляли меня, поэтому я считал себя обязанным бороться до последнего.

— Я лишь хочу сказать, мама, что никто не идет на эту вечеринку в костюме. Утром я позвонил Джо Маккеннеди, и он сказал, что наденет…

— Слушай, заткнись, — очень мягко оборвала она меня, и я тут же прикусил язык. Если мама говорит «заткнись», значит, она действительно вне себя. Она не могла почерпнуть это слово из «Гардиан». — Заткнись, или ты никуда не пойдешь.

Я знал, что сие означает. «Никуда не пойдешь» относилось не только к дню рождения Кэрол Гранджер. Сюда подпадали и кино, и центр развлечений, и бассейн. Мама — женщина мягкая, но если обидится, то надолго. Я вспомнил картинку-головоломку с завлекательным названием «Последняя ягода сезона». Головоломка рассердила ее и последние два года не покидала чердака. Если хотите знать, а может, кто-то и так догадался, я был неравнодушен к Кэрол. Я купил ей носовой платок с ее инициалами и сам завернул его. Мама предложила мне свою помощь, но я отказался. И не какую-то утирку за пятнадцать центов. Нет, такие продавались только в Льюистоне, в универмаге «Джей Си Пенни», за пятьдесят девять центов, обшитые кружевами.

— Хорошо, — буркнул я. — Хорошо, хорошо, хорошо.

— Не смей так говорить со мной, Чарли Декер. — Она сурово смотрела на меня. — Твоему отцу еще по силам выпороть тебя.

— Будто я этого не знаю. Он напоминает мне об этом всякий раз, когда мы оказываемся в одной комнате.

— Чарли…

— Уже ушел. — Я направился к двери. — Не скучай без меня, мама.

— Не перепачкайся, — напутствовала она меня. — Не вывали мороженое на брюки! Помни, что надо поблагодарить хозяев перед уходом! Поздоровайся с миссис Гранджер!

Я молчал. Лишь сильнее сжимал в кулак свободную руку, в которой не нес подарок.

— Будь джентльменом!

Господи.

— И помни, что нельзя начинать есть раньше Кэрол!

Святой Боже!

Я поспешил выскочить за дверь до того, как она бросится за мной, чтобы лично проверить, пописал ли я.

Но день выдался слишком хорошим, чтобы дуться на маму как мышь на крупу. Синее небо, теплое солнце, легкий ветерок. Каникулы уже начались, и Кэрол даже могла бы позволить полапать себя. Я не знал, что бы я сделал после того, как она позволила бы полапать себя, может, прокатил бы ее на моем велосипеде, но полагал, что все проблемы надо решать по мере их поступления. И потом, может, я преувеличивал негативное сексуальное воздействие вельветового костюма. Если Кэрол нравился Майрон Флоурен, она не могла не влюбиться в меня.

Тут я увидел Джо и вновь подумал о том, что выгляжу полным идиотом. Он-то отправился на день рождения в вылинявших джинсах и футболке. Я сжался, когда он оглядывал меня с головы до ног. Этот пиджак с блестящими латунными пуговицами. Герб, выдавленный на каждой. Кошмар.

— Отличный костюм — прокомментировал Джо. — Ты выглядишь как тот парень из шоу Лоренса Белча. С аккордеоном.

— Майрон Флоурен, — уточнил я. — Ты прав.

Он предложил мне пластинку жвачки, я быстренько развернул ее.

— Мамашина идея. — Я сунул жвачку в рот. «Блэк Джек». Лучше не бывает. Покатал на языке, раздул. Настроение вновь улучшилось. Джо был моим другом, единственным близким другом. Он никогда не боялся меня, его не смущали мои своеобразные манеры (к примеру, когда меня посещает хорошая мысль, я начинаю ходить взад-вперед с перекошенной физиономией, не замечая ничего вокруг, — сами понимаете, какой я лакомый кусочек для Грейса). По части головы я, конечно, дам Джо фору, зато он легко завязывает знакомства. Для большинства подростков мозги не главное, у них они идут по фунту за цент, так что парень с высоким Ай-Кью, который не умеет играть в бейсбол и по крайней мере не занял третье место в прыжках в длину, для всех — пятое колесо в телеге. А вот Джо нравилось, что я умный. Он никогда мне этого не говорил, но я знаю, что нравилось. А поскольку все любили Джо, им приходилось терпеть и меня. Не могу сказать, что боготворил Джо Маккеннеди, но уж уважал, это точно. Он добавлял остроты в мою жизнь.

Мы шли бок о бок, жевали жвачку, когда на мое плечо обрушилась чья-то рука. Я чуть не подавился жвачкой. А повернувшись, оказался лицом к лицу с Дикки Кэблом.

Невысокого роста, с широкими плечами, он чем-то напоминал мне большую самоходную газонокосилку, что выпускает компания «Бриггс и Страттон». И улыбка у него была квадратная, с большими белыми квадратами зубов. Пожалуй, такие зубы сделали бы честь любому хищному зверю. Казалось, он ел егерей на ужин. Возможно, так оно и было.

— Парень, какой же ты у нас красавчик! — Он подмигнул Джо. — Таких еще надо поискать. — Хрясть! Его рука вновь обрушилась мне на плечо. Я словно уменьшился в размерах. До трех дюймов, стал мальчиком с пальчик. Думаю, у меня было предчувствие, что до конца дня мне придется схватиться или с ним, или с раком. Так вот, я бы предпочел в соперники рака.

— Только не сломай мне что-нибудь, ладно? — попросил я.

Он, конечно, не оставил меня в покое. Подзуживал, пока мы не дошли до дома Кэрол. Едва мы переступили порог, я понял, что погиб. Все гости, кроме меня, отдали предпочтение самой затрапезной одежде. Кэрол стояла посреди комнаты, такая красивая, что захватывало дух.

У меня защемило сердце. Кэрол как раз превращалась из девочки в девушку. Возможно, она еще устраивала истерики и запиралась в ванной, возможно, слушала пластинки «Битлз» и держала фотографию Дэвида Кэссиди, супермена этого года, на зеркале туалетного столика, но ничего этого сейчас в ней не проглядывало. И потому, что не проглядывало, я вновь стал казаться себе совсем маленьким. Волосы Кэрол повязала бордовым шарфом. Выглядела она лет на пятнадцать-шестнадцать, с уже налившейся грудью. Платье надела коричневое. Она стояла среди ребят, смеялась, что-то показывала руками.

Дикки и Джо подошли к ней, отдали подарки, она, смеясь, поблагодарила их. Господи, как же она мне нравилась!

Я решил уйти. Не хотел, чтобы она увидела меня в галстуке-бабочке и вельветовом костюме с латунными пуговицами. Не хотел видеть ее разговаривающей с Дикки Кэблом, который мне казался газонокосилкой в человеческом облике, а ей, похоже, нравился. Я решил, что смогу уйти незаметно для всех. В кармане у меня лежал бакс, полученный от миссис Казенц (накануне я прополол ей огород), я мог пойти в кино, в Брансуике, если б меня кто-то туда подвез, и в темноте всласть пожалеть себя.

Но, прежде чем я взялся за ручку двери, меня засекла миссис Гранджер.

Да, неудачный у меня выдался день. Представьте себе плиссированную юбку и прозрачную блузу из шифона, надетые на «шерман»[18]. «Шерман» с двумя орудиями. По волосам ее прошелся ураган. Одна половина торчала в одну сторону, вторая — в другую. Обе половины охватывала ядовито-желтая лента.

— Чарли Декер! — взвизгнула она, широко разведя руки, похожие на два больших батона. Очень больших. Я перетрусил и побежал к ней. Лавина, куда от нее денешься. Японское чудовище, Гидра, Матра, Годзилла, Родан, как ни назови, пересекало гостиную. Но смущало не это. Смущало то, что все смотрели на меня… вы понимаете, о чем я говорю.

Она сочно чмокнула меня в щеку и проворковала:

— Какой ты у нас сегодня красавчик. — Оставалось только добавить: «Таких еще поискать» — и хряпнуть меня по плечу.

Ладно, не буду мучить ни вас, ни себя. Какой смысл? Вы и так все поняли. Три часа кромешного ада. Дикки все время вертелся рядом и не упускал случая ввернуть: «Ну ты у нас и красавчик». Двое других спросили, кто из моих родственников умер.

Только Джо держался рядом со мной, но и это меня немного раздражало. Я видел, как он просит парней не доставать меня, что тоже не доставляло мне особой радости. Получалось, что меня держали за деревенского идиота.

А вот кто совсем не обращал на меня внимания, не замечал моего присутствия, так это Кэрол. Я бы, наверное, сквозь землю провалился, если бы Кэрол подошла ко мне и пригласила танцевать, когда завели музыку. Но она не подошла, и вот это встревожило меня куда больше. Я, конечно, все равно не стал бы танцевать, но суть-то не в этом.

Вот я стоял и слушал, как «Битлз» спели «Балладу о Джоне и Йоко» и «Пусть будет», братья Адрейзи — «Мы займемся этим снова», Бобби Шерман — «Эй, мистер Солнце». Я как мог изображал цветочный горшок. Вечеринка шла своим чередом. Мне казалось, что она будет продолжаться вечно. Снаружи годы будут нестись, как листья на ветру, автомобили — ржаветь, дома — гнить, родители — умирать, государства — возникать и распадаться. Меня не покидало чувство, что мы будем веселиться и когда в небе появится архангел Гавриил, с трубой, возвещающей о приходе Судного дня, в одной руке и подарком Кэрол в другой. Нам подали мороженое, потом большой праздничный торт со словами С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, КЭРОЛ, написанными зеленым и красным кремом, потом все снова танцевали, потом кто-то захотел сыграть в бутылочку, но миссис Гранджер, громогласно рассмеявшись, хо-хо-хо-хо, эту затею не одобрила.

Наконец Кэрол хлопнула в ладоши и сказала, что мы все идем на лужайку поиграть в салочки. Догнать и перегнать — вот ответ на животрепещущий вопрос отрочества: готов ли ты жить в обществе завтрашнего дня?

Все вывалились из дома. Я слышал, как народ носится по траве, радуясь жизни. Я притормозил, надеясь, что Кэрол хоть на секунду остановится рядом со мной, но она устремилась мимо меня, следом за гостями. Я остался на крыльце. Джо составил мне компанию, усевшись на поручень, и мы оба принялись наблюдать за остальными.

— Что-то она сегодня больно заносчива, — заметил Джо.

— Нет. — Я мотнул головой. — Просто занята. Много народу. Сам понимаешь.

— Дерьмо, — буркнул Джо.

Мы помолчали с минуту.

— Эй, Джо! — крикнул кто-то.

— Ты весь перепачкаешься, если будешь играть, — заметил Джо. — Твоя мать закатит тебе скандал.

— Два скандала, — уточнил я.

— Иди к нам, Джо!

Кэрол. Она переоделась в джинсы, возможно, от Эдит Хед, раскраснелась, просто сияла. Джо посмотрел на меня. Ему очень не хотелось идти одному, а меня внезапно охватил ужас, какого я не испытывал с той ночи, когда проснулся в палатке на охоте. Если брать на себя опеку над кем-либо, со временем обязательно начинаешь ненавидеть этого человека, и я испугался, что Джо в конце концов возненавидит меня. В двенадцать лет я не мог это сформулировать, но что-то такое чувствовал.

— Иди.

— Ты действительно не хочешь?..

— Нет. Нет. Я все равно уже собрался домой.

Я наблюдал за его удаляющейся спиной, чуть обиженный тем, что он не предложил пойти со мной, и одновременно радуясь, что не предложил. А потом через лужайку направился к улице.

Дикки меня заметил:

— Пошел домой, красавчик?

Мне следовало ответить по-простому: да, уже пора, передай привет Бродвею. Я же посоветовал ему заткнуться.

Он тут же загородил мне дорогу, словно ждал моих слов, с огромной газонокосильной улыбкой в пол-лица. От него веяло холодом.

— Чего, чего?

Вот тут меня прорвало. Достали. Я бы плюнул в Гитлера, так меня достали.

— Я сказал, заткнись. Прочь с дороги.

(В классе Кэрол Гранджер закрыла лицо руками… но не попросила меня замолчать. За это я ее уважал.)

Все уже смотрели на нас, но никто не произнес ни слова. Миссис Гранджер, оставшаяся в доме, что-то распевала. Во весь голос.

— Так ты думаешь, что можешь заставить меня заткнуться? — Он провел рукой по намасленным волосам.

Я отпихнул его в сторону. То есть совсем потерял контроль над собой. Такое случилось со мной впервые. Кто-то еще, другой я, уселся за руль и повел машину. Я тоже ехал, но не более того.

Он без замаха ударил меня в плечо. Руку словно парализовало. Тело пронзила невыносимая боль.

Я схватил его, потому что боксировать не умел, и с силой толкнул назад, его мерзкая улыбка засверкала у меня перед лицом. Ноги его, однако, не сдвинулись с места, он обхватил меня за шею рукой, будто хотел поцеловать. А второй, сжатой в кулак, забарабанил мне по спине, как в дверь. Потом мы повалились на клумбу.

На его стороне была сила, на моей — отчаяние. Внезапно в моей жизни осталась только одна цель — побить Дикки Кэбла. Ради этого я и появился на свет Божий. Я вспомнил библейскую историю об Иакове, боровшемся с ангелом, и безумно рассмеялся в лицо Дикки. Я был наверху и изо всех сил старался там и остаться.

Но он тут же выбрался из-под меня, скользкий как угорь, и ударил по шее.

Я вскрикнул и повалился на живот. А он тут же оседлал меня. Я попытался вывернуться, но не смог.

Не смог. А он собирался избить меня, потому что я не смог вывернуться. Какой кошмар. Видела ли это Кэрол? Конечно, они все видели. Я чувствовал, как мой пиджак лопается под мышками, как от него отлетают блестящие пуговицы с гербами. Но вывернуться не мог.

Он смеялся. Схватил меня за волосы и возил лицом по земле.

— Ну как, красавчик? — Бам! Искры в глазах и трава во рту. Теперь я стал газонокосилкой. — Становишься еще красивее, а, красавчик? — Новый удар. Я заплакал.

— Вот теперь ты у нас настоящий дэ-э-эн-н-н-д-д-ди! — хохотал Дикки, вновь вгоняя меня лицом в землю. — Вот теперь ты потрясающе выглядишь!

А потом Джо стащил его с меня.

— Хватит, черт побери! — прорычал он. — Или ты не знаешь, когда надо остановиться?

Я поднялся, все еще плача. С перепачканными грязью лицом и волосами. Голова не так и болела, чтобы плакать, но я не мог унять слезы. Они все смотрели на меня. На их лицах отражалось смущение, такое бывает, когда дети чувствуют, что зашли слишком далеко, и мне было ясно, что они не хотят смотреть на меня, не хотят видеть мои слезы. Поэтому они опускали головы, чтобы убедиться, на месте ли их ноги. Поглядывали на забор — не украл ли его кто. А некоторые даже повернулись к бассейну на соседнем участке: вдруг там кто-то тонет и его надо немедленно спасать.

Кэрол стояла среди них и уже хотела шагнуть ко мне. Но огляделась, чтобы посмотреть, не составит ли кто ей компанию. Идти ко мне никто не хотел. Дикки Кэбл расчесывал волосы. Грязи на них я не заметил. Кэрол переминалась с ноги на ногу. Ее блузка от ветра собиралась складочками.

Миссис Гранджер уже не пела. Она стояла на крыльце раскрыв рот.

Подошел Джо, положил руку мне на плечо.

— Слушай, Чарли, ты вроде говорил, что нам пора домой, а?

Я попытался сбросить его руку, но в результате сам свалился на траву.

— Отвали от меня! — прокричал я. Сиплым голосом. Скорее прорыдал, чем прокричал. На вельветовом пиджаке осталась только одна пуговица, да и та висела на нитке. Брюки были в зеленых и черных пятнах от травы и земли. Не поднимаясь, я начал собирать пуговицы, слезы все текли, лицо горело.

Дикки что-то мурлыкал себе под нос, всем довольный. Похоже, размышлял, а не пройтись ли еще раз расческой по волосам. Вот уж кто не испытывал ни малейшего смущения, не ломал комедию в отличие от остальных, а потому заслуживал уважения. Правда, понял я это не тогда, а гораздо позже.

Миссис Гранджер заковыляла ко мне.

— Чарли… Чарли, дорогой…

— Заткнись, толстая старая карга! — закричал я. Я ничего не видел. Перед глазами все поплыло. Лица словно надвинулись на меня. Руки, нет, когтистые лапы потянулись ко мне. Я не мог больше собирать пуговицы. — Старая толстая карга!

И я убежал.

Остановился у пустующего дома на Ивовой улице, посидел там, пока не высохли слезы. Под носом застыла сопля. Я плюнул на носовой платок, стер соплю. Высморкался. Появился бездомный кот. Я попытался погладить его. Кот ускользнул от моей руки. Я отлично понимал его.

Костюм теперь годился только для мусорной свалки, но меня это особо не волновало. Не волновала меня и реакция мамы. Хотя я знал, что она наверняка позвонит матери Дикки Кэбла и очень культурно выскажет свои претензии. Но вот отец. Я прямо-таки видел, как он сидит в кресле и с каменным лицом спрашивает: А чем это все закончилось для того парня?

А я в ответ лгу.

Я сидел не меньше часа, думая о том, что надо выйти на автомагистраль, проголосовать, уехать из города и больше сюда не возвращаться.

Но потом я потопал домой.