Ярость

Глава 21

Подъехали еще три патрульные машины, появились и горожане. Копы их отгоняли, но без особого успеха. Мистер Франкель, владелец местного ювелирного магазина (там же продавались и фотокамеры), прибыл на «понтиаке» и долго мытарил Джерри Кессерлинга. Его тяжелые роговые очки постоянно сползали с носа, а он возвращал их на прежнее место. Джерри пытался от него отделаться, но мистер Франкель не ослаблял хватки. Он также был членом городского совета Плейсервилла и дружил с Норманом Джонсом, отцом Теда.

— Моя мать купила мне кольцо в его магазине. — Сара Пастерн искоса поглядывала на Теда. — Так у меня в первый же день под ним позеленел палец.

— Моя мама говорит, что он цыган, — вставила Танис.

— Эй! — Свин шумно сглотнул. — А вон и моя мать!

Мы посмотрели. Все так, миссис Дейно беседовала с одним из синерубашечных копов, из полиции штата, ее комбинация на четверть дюйма вылезала из-под платья. Она относилась к тем дамочкам, что говорят не столько языком, сколько руками. Вот руки и летали, как флаги, напоминая мне о субботнем футболе: захват… подрезка… неправильное удержание. Думаю, в данном случае речь могла идти о неправильном удержании.

Мы все знали ее, неоднократно сталкивались с ней, а уж ее репутация… Она принимала самое активное участие в различных мероприятиях родительского комитета, играла заметную роль в клубе матерей. Всегда присутствовала на торжественных ужинах по поводу перехода в следующий класс, на школьных танцах в спортивном зале, на встречах выпускников. Если где-то собиралось больше трех человек, там обязательно появлялась и миссис Дейно, всегда готовая пожать чью-то руку, с улыбкой до ушей, жадно ловящая каждое слово, каждый жест, как губка впитывающая информацию.

Свин нервно заерзал на стуле, словно ему приспичило пойти в туалет.

— Эй, Свин, мамашка тебя кличет, — подал голос Джек Голдман.

— Ну и хрен с ней, — пробормотал Свин.

У Свина была сестра, Лилли Дейно, она училась в выпускном классе, когда мы только перешли в среднюю школу. С такой же физиономией, как и у Свина, так что на красавицу, мягко говоря, не тянула. За ней начал ухаживать крючконосый Лафоллет Сен-Арманд, на год моложе ее. Он-то ее и накачал. Лафоллет тут же завербовался в морскую пехоту, где ему, вероятно, разобъяснили разницу между карабином и «шлангом», указали, что предназначено для стрельбы, а что для развлечений. Два следующих месяца миссис Дейно не принимала участия в деятельности родительского комитета. Лилли отправили к тетке в Боксфорд, штат Массачусетс. Вскоре после этого миссис Дейно взялась за старое, разве что ее улыбка стала еще шире. Проза маленького города, друзья мои.

— Должно быть, беспокоится, — заметила Кэрол Гранджер.

— Кого это волнует? — безразлично пожал плечами Свин. Сильвия Рейган ему улыбнулась. Свин покраснел.

Какое-то время все молчали. Мы наблюдали, как горожане собираются за ярко-желтыми пластиковыми ограждениями. Я видел среди них отцов и матерей других моих одноклассников. Но вот родителей Сандры не нашел. Так же, как и старшего Джо Маккеннеди. Таких, как они, цирк никогда не привлекал.

Подкатил мини-фургон местной телестанции. Один из парней выскочил из кабины, прилаживая на бедре сумку с магнитофоном, и поспешил к копу. Коп указал на другую сторону дороги. Парень вернулся к мини-фургону, оттуда вылезли еще двое, начали выгружать телекамеры.

— Есть у кого-нибудь радиоприемник? — спросил я.

Трое подняли руки. Самый большой оказался у Корки. «Сони» на шести батарейках, так что носить его приходилось в портфеле. Зато он брал все: длинные волны, средние, короткие, УКВ. Корки поставил приемник на стол, включил. Мы как раз успели к десятичасовому информационному выпуску.

«…Главная новость — старшеклассник Плейсервиллской средней школы Чарлз Эверетт Декер…»

— Эверетт, — фыркнул кто-то.

— Заткнись, — бросил Тед.

«…судя по всему, сошел с ума этим утром и теперь держит в заложниках двадцать четыре своих одноклассника, запершись с ними в одном из классов школы. Известно, что один человек, Вэнс, тридцати семи лет, преподаватель истории в Плейсервиллской средней школе, убит. Предполагают, что убита и другая преподавательница, миссис Джин Андервуд, также тридцати семи лет. Декер дважды разговаривал с руководством школы по системе внутренней связи. В заложниках оказались следующие ученики…»

Диктор зачитал список присутствующих в классе, тот самый, что я передал Тому Денверу.

— Обо мне сказали по радио! — воскликнула Нэнси Каскин, услышав свои имя и фамилию. Ее губы начали расплываться в улыбке. Мелвин Томас свистнул. Нэнси покраснела и предложила ему заткнуться.

«…и Джордж Йенник. Френк Филбрик, начальник полиции штата Мэн, попросил всех друзей и родственников держаться подальше от эпицентра событий. Декер опасен для общества, и Филбрик подчеркнул, что никто не знает, в чем причина его помешательства. „Мы должны предполагать, что парень на взводе“, — сказал Филбрик».

— Хочешь проверить, на взводе ли мой спусковой крючок? — спросил я Сильвию.

— А он у тебя на предохранителе? — ответила она, и класс грохнул. Энн Ласки смеялась, закрыв рот руками, покраснев как маков цвет. Только Тед Джонс, наш диссидент, хмурился.

«…Грейс, школьный психоаналитик, разговаривал с Декером по системе внутренней связи несколько минут тому назад. Грейс сообщил репортерам, что Декер угрожал перестрелять всех заложников, если он, Грейс, немедленно не покинет кабинет директора на третьем этаже».

— Лжец! — промурлыкала Грейс Станнер. Ирма подпрыгнула.

— Что это он себе позволяет? — сердито спросил Мелвин. — Или он думает, что ему это сойдет с рук?

«…также говорит, что полагает Декера шизофреником, на данный момент полностью потерявшим контакт с реальностью. Грейс завершил свой сбивчивый рассказ словами: „В таком состоянии Чарлз Декер способен на все“. Полиция из окрестных городов…»

— Какое дерьмо! — взвилась Сильвия. — Когда мы выберемся отсюда, я всем расскажу, что лепетал здесь этот подонок! Я всем…

— Заткнись и слушай! — рявкнул Дик Кин.

«…и Льюистона прибыла на место событий. На текущий момент ситуация, согласно капитану Филбрику, не изменилась. Декер пригрозил открыть огонь по своим одноклассникам, если полиция применит слезоточивый газ, а учитывая, что на карту поставлены жизни двадцати четырех детей…»

— Детей, — передразнил диктора Свин. — Теперь вспомнили о детях. Они нанесли тебе удар в спину, Чарли. Дети. Ха! Дерьмо. Разве они могут представить себе, что происходит? Я…

— Он говорит что-то такое о… — начал Корки.

— Не важно. Выключи приемник, — приказал ему я. — Здесь мы можем услышать более интересное. — Я не отрывал глаз от Свина. — Похоже, — и тебе хочется облегчить душу, приятель?

Свин указал на Ирму:

— Она думает, что ей плохо живется. Ха-ха.

Он невесело рассмеялся, по неведомой мне причине достал из нагрудного кармана карандаш и посмотрел на него. Лиловый карандаш.

— Карандаши «Би-Боб», — продолжал Свин. — Самые дешевые карандаши на свете, вот что могу о них сказать. Заточить их невозможно. Грифель ломается. Каждый сентябрь, с первого класса начальной школы, ма возвращается из «Маммот Март» с двумястами карандашей «Би-Боб» в пластиковой коробке. И я ими пишу!

Он разломил лиловый карандаш пополам, уставился на половинки. По правде сказать, карандаш действительно выглядел дешевкой. Я-то всегда пользовался продукцией фирмы «Эберхард Фейбер».

— Ма, — продолжал Свин. — Спасибо тебе. Двести карандашей в пластиковой коробке. Знаете, какое у нее хобби? Помимо организации этих поганых ужинов с гамбургером на бумажной тарелке и стаканчиком апельсинового «Джелло»? Она обожает конкурсы. Только в них и участвует. В сотнях. Выписывает все женские журналы. Все лотереи ее. А еще кроссворды. Моя сестра как-то принесла котенка, так мать не разрешила оставить его.

— Та, что забеременела? — полюбопытствовал Корки.

— Не разрешила оставить. — Свин словно и не слышал его. — Утопила в ванне, потому что никто взять котенка не захотел. Лилли умоляла мать хотя бы отвезти котенка к ветеринару, чтобы усыпить газом, но мать сказала, что тратить четыре бакса на паршивого котенка слишком жирно.

— Бедненький, — вздохнула Сюзан Брукс.

— Клянусь Богом, она утопила его прямо в ванне. Эти чертовы карандаши. Купит она мне новую рубашку? Черта с два. Может, на день рождения. Я говорю: «Ма, ты послушай, как другие дети называют меня. Послушай, ма». У меня нет даже карманных денег, потому что она все тратит на письма, которые отправляет на различные конкурсы. Новая рубашка на день рождения и паршивая пластиковая коробка с карандашами «Би-Боб» для школы. Это все. Я пытался развозить газеты, но она быстренько это прекратила. Сказала, что в городе полно не слишком добродетельных женщин, которые только и ждут, как бы затащить мальчика в постель, пока муж пребывает на работе.

— Ну и стерва! — крикнула Сильвия.

— Эти конкурсы. Родительские ужины. Танцы в спортивном зале. Привычка прилипать ко всем и каждому. Высасывать из них информацию и лыбиться.

Свин посмотрел на меня, криво улыбнулся. Такой странной улыбки в этот день мне еще видеть не доводилось.

— Знаете, что она сказала, когда Лилли пришлось уехать? Сказала, что я должен продать мой автомобиль. Старый «додж», который подарил мне дядя, когда я получил водительские права. Я ответил, что не продам. Ответил, что дядя Фред подарил его мне и я оставлю его у себя. Она заявила, что продаст его сама, если это не сделаю я. Потому что во всех документах расписывалась она, так что по закону автомобиль принадлежит ей. Сказала, что не хочет, чтобы я обрюхатил какую-нибудь девушку на заднем сиденье. Я. Чтобы не обрюхатил какую-нибудь девушку. Так и сказала.

Он вертел пальцами половинку карандаша. Грифель торчал из нее, как черная кость.

— Я. Ха! Последний раз я приглашал девушку на свидание на пикнике по случаю окончания восьмого класса. Я сказал ма, что не продам «додж». Она заявила, что продам. В итоге я его продал. Я знал, что продам. С ней бороться невозможно. Она всегда знает, что сказать. Только начнешь перечислять причины, по которым мне нельзя продавать автомобиль, она спрашивает: «Чего это ты надолго задерживаешься в ванной?» Лепит прямо в лоб. Ты ей о машине, она тебе о ванной. Как будто ты занимаешься там каким-то грязным делом. Она подавляет. — Свин посмотрел в окно. Миссис Дейно куда-то подевалась. — Она давит, давит, давит и в конце концов всегда берет верх. Карандаши «Би-Боб» ломаются всякий раз, когда хочешь заточить их поострее. Вот так и она берет верх. Размазывает тебя по стенке. И при этом она такая злая и глупая. Она утопила маленького котенка, беспомощного котенка, и она так глупа, что не замечает, как все смеются у нее за спиной. — Класс замер. Свин стоял на сцене один. Не уверен, что он это осознавал. Выглядел он жалко, с половинками карандаша, зажатыми в кулаках. Снаружи патрульная машина въехала на лужайку. Встала параллельно школьному зданию, подбежали несколько копов, спрятались за ней. Вооруженные винтовками. — Я бы не возражал, если бы она получила пулю в лоб, — добавил Свин, мрачно улыбаясь. — Жаль, что у меня нет твоего револьвера, Чарли. Если б он у меня был, думаю, я бы убил ее сам.

— Ты такой же псих, — обеспокоился Тед. — Господи, вы все сходите с ума вместе с ним.

— Ну и гад же ты, Тед.

Кэрол Гранджер. Я бы не удивился, если б она взяла сторону Теда. Я знал, что они несколько раз встречались до того, как у нее появился постоянный кавалер. Умные обычно тянутся друг к другу. Однако именно она бросила его. Может, я нашел не очень удачную аналогию, но для нашего класса Тед был что Эйзенхауэр для убежденных либералов пятидесятых годов: он сам, стиль его поведения, улыбка, послужной список, благие намерения не могли не нравиться, но в нем чувствовалось что-то отталкивающее. Вы видите, я зациклился на Теде… Почему нет? Я все еще старался его понять. Иногда кажется, что все случившееся в то долгое утро — выдумка, плод разыгравшейся фантазии полоумного писателя. Но случилось все наяву. И иной раз я думаю, что в центре событий был Тед, а не я. Именно усилиями Теда они надевали маски, изменяя своей сущности… или срывали их с себя, становясь самими собой. Но я знаю наверняка, что Кэрол смотрела на него со злобой, которую не пристало проявлять кандидату в выступающие на выпускном вечере, тем более что речь предстояло произнести о проблемах черной расы. А помимо злости, в ее взгляде читалась и жестокость.

Когда я думаю об администрации Эйзенхауэра, я прежде всего вспоминаю инцидент с «U-2». Когда думаю о том забавном утре, то прежде всего вспоминаю темные пятна пота, медленно расширяющиеся в подмышках Теда.

— Когда они вытащат его, здесь они найдут только сумасшедших, — возвестил Тед. Пренебрежительно глянул на Свина, который, с блестящим от пота лицом, все смотрел и смотрел на обломки карандаша, будто они вобрали в себя окружающий мир. На его шее темнели потеки грязи, но что с того? Сейчас никто не говорил о его шее.

— Они тебя давят, — прошептал Свин. Бросил половинки карандаша на пол, проводил их взглядом, потом вскинул глаза на меня. — Они раздавят и тебя, Чарли. Подожди, убедишься в этом сам.

Опять в классе повисла тишина. Я крепко сжимал револьвер. Механически, не думая об этом, достал коробку с патронами, вытащил три штуки, вставил в пустые гнезда барабана. Рукоятка стала скользкой от пота. Внезапно я понял, что держу револьвер за ствол, дулом к себе, не к ним. Тед навис над столом, вцепившись в край, но не шевелился, разве что в мыслях. Внезапно я подумал, что на ощупь кожа у него как сумочка из шкуры аллигатора. Интересно, целовала ли его Кэрол, прикасалась к нему? Скорее всего. От этой мысли меня чуть не вырвало.

Сюзан Брукс внезапно расплакалась.

Никто и ухом не повел. Я смотрел на них, они — на меня. Я держал револьвер за ствол. Они это знали. Они все видели.

Я шевельнул ногами, одна задела ногу миссис Андервуд. Я взглянул на нее. Легкий пиджак поверх кашемирового свитера. Она, должно быть, уже остыла. Вот у кого кожа на ощупь не отличалась от шкуры аллигатора. Трупное окоченение, знаете ли. Уж не знаю, когда я наступил ногой на ее свитер. Остался след. По какой-то причине он напомнил мне фотографию Эрнеста Хемингуэя: писатель поставил одну ногу на мертвого льва, в руке сжимал ружье, а на заднем плане улыбались во весь рот чернокожие носильщики. Внезапно захотелось кричать. Я взял ее жизнь, я превратил ее в труп, всадив пулю в голову и расплескав по полу всю алгебру.

Сюзан Брукс положила голову на стол, как нас учили в детском саду, когда приходило время поспать. Волосы она повязала небесно-голубой лентой. Очень красивой. У меня заболел желудок.

— ДЕКЕР!

Я вскрикнул и направил револьвер на окна. Коп в синей форме держал мегафон у рта. На холме толпились телевизионщики со своими камерами. Тебя раздавят… Свин, пожалуй, не ошибся.

— ДЕКЕР, ВЫХОДИ С ПОДНЯТЫМИ РУКАМИ!

— Оставьте меня в покое, — прошептал я.

Мои руки начали дрожать. Разболелся живот. Желудок — мое слабое место. Иногда меня выворачивает до того, как я ухожу в школу, случается такое и на свиданиях. Однажды Джо и я поехали с двумя девушками в Харрисон парк. Стоял июль, теплый, солнечный. С безоблачного неба светило солнце. Мою девушку звали Эннмэри. Она произносила свое имя слитно. Красивая девушка. В темно-зеленых вельветовых шортах и шелковой водолазке. С пляжной сумкой. Мы мчались по дороге 1, из радиоприемника лился рок-н-ролл. Брайан Уилсон, я помню, Брайан Уилсон и «Бич бойз»[17]. Джо сидел за рулем своего синего «Меркурия» и улыбался знаменитой джо-маккеннедиевской улыбкой. Стекла мы, естественно, опустили. И тут у меня схватило живот. Ужас, да и только. Джо разговаривал со своей девушкой. О серфинге. Действительно, о чем еще говорить под музыку «Пляжных мальчиков». Звали ее Розалинд. Тоже симпатяшка. Сестра Эннмэри. Я открыл рот, чтобы сказать, что мне нехорошо, и меня тут же вырвало. Блевотина попала и на ногу Эннмэри, так что попытайтесь представить себе выражение ее лица. Если, конечно, сможете.

Они все постарались обратить это дело в шутку. На первом свидании я позволяю блевать всем своим кавалерам, ха-ха. Плавать в тот день я не смог. Живот не позволил. Эннмэри большую часть дня просидела рядом со мной на одеяле и обгорела.

Девушки привезли с собой ленч. Газировку я попил, а вот к сандвичам не прикоснулся. И все думал о синем «меркурии» Джо, простоявшем на солнце весь день, о том, какой запах будет стоять в кабине по пути домой. Покойный Ленни Брюс однажды сказал, что невозможно отчистить пятно с замшевого пиджака. Добавлю еще одну бытовую истину: невозможно избавиться от запаха блевотины, попавшей на обивку сидений синего «Меркурия». Запах этот никуда не денется ни через неделю, ни через месяц, ни через год. В кабине воняло, как я и ожидал. Правда, все притворялись, будто запаха нет. Но он был.

— ВЫХОДИ, ДЕКЕР, ШУТКИ КОНЧИЛИСЬ!

— Хватит! Заткнитесь!

Разумеется, они меня не слышали. Не хотели слышать. Они играли по своим правилам.

— Односторонний разговор тебе не в жилу, не так ли? — поддел меня Тед Джонс. — Не удается вить из них веревки?

— Отвяжись от меня, — взвизгнул я.

— Они тебя раздавят. — Свин. Голосом пророка. Я попытался подумать о бельчонке, о том, что газон подходил к самому фундаменту. Не получалось. В голове гулял ветер. День, пляж, жара. У всех транзисторные приемники, настроенные на разные радиостанции. Джо и Розалинд, плещущиеся в зеленой воде.

— У ТЕБЯ ПЯТЬ МИНУТ, ДЕКЕР!

— Выходи, — подгонял меня Тед. Он вновь схватился за край стола. — Выходи, пока у тебя есть шанс.

Сильвия круто развернулась к нему:

— Ты кого тут из себя корчишь? Героя? Почему? Почему? Дерьмо, вот кто ты у нас, Тед Джонс. Я им скажу…

— Не учи меня…

— …раздавят тебя, Чарли, сотрут в порошок, подожди и…

— ДЕКЕР!

— Выходи, Чарли…

— …пожалуйста, разве вы не видите, что у него едет крыша…

— ДЕКЕР!

— …родительские ужины и эти вонючие…

— …сломается, если вы не отстанете от него ДЕКЕР одного раздавят если пойдешь к ним Чарли МЫ БУДЕМ ВЫНУЖДЕНЫ ОТКРЫТЬ ОГОНЬ если ты действительно не оставишь его в покое Тед все замолчите вам же будет лучше ВЫХОДИ…

Сжав рукоятку двумя руками, я четыре раза нажал на спусковой крючок. Выстрелы громом отдались от стен. Стеклянные панели разлетелись тысячами осколков. Копы нырнули за патрульную машину. Операторы распластались на земле. Зеваки бросились во все стороны. Осколки стекла блестели на изумрудной траве, словно бриллианты в витрине магазина мистера Франкеля.

Ответного огня не последовало. Они блефовали. Я это знал. Во всем виноват только желудок, мой желудок. А что еще они могли делать, как не блефовать?

А вот Тед Джонс не блефовал. Он уполовинил расстояние до учительского стола, прежде чем я навел на него револьвер. Он застыл, и я понял, что он ждет выстрела. Смотрел Тед мимо меня, в черноту классной доски.

— Сядь, — приказал я.

Тед не двинулся. Его словно парализовало.

— Сядь.

Он задрожал. Сначала завибрировали ноги, потом дрожь начала подниматься все выше. Достигла рта. Затряслись губы. Потом начала дергаться правая щека. А вот глаза смотрели все в ту же точку. Надо отдать ему должное. Отец мой упрекал наше поколение в бесхребетности. Кто-то, возможно, и пытался начать революцию, громя туалеты государственных учреждений Соединенных Штатов, но ни у кого не хватило бы духа забросать Пентагон бутылками с «коктейлем Молотова». А вот в глазах Теда я видел это самое мужество.

— Сядь, — в третий раз повторил я.

Он вернулся к своему столу, сел.

Никто в классе не расплакался. Несколько человек зажали руками уши. Теперь они осторожно опустили руки, как бы проверяя уровень шума. Я посмотрел на свой живот. На месте. Я вновь контролировал ситуацию.

Коп с мегафоном что-то кричал, но на этот раз не мне. Он требовал, чтобы люди на другой стороне дороги немедленно очистили территорию. И они очистили. Многие бежали пригнувшись, как Ричард Уидмарк в эпических фильмах о второй мировой войне.

Легкий ветерок залетел в класс через два выбитых окна. Подхватил листок со стола Хэрмона Джексона, сбросил в проход. Хэрмон наклонился и поднял листок.

— Расскажи что-нибудь еще, — попросила Сандра Кросс.

Я почувствовал, как губы расходятся в улыбке. Мне захотелось спеть песню, народную песню, о прекрасных, прекрасных голубых глазах, но я не мог вспомнить слов, да, наверное, и не решился бы. Пою я, как утка. Поэтому я только смотрел на нее и улыбался. Она зарделась, но глаз не отвела. Я подумал, что она выйдет замуж за какого-нибудь недотепу с пятью костюмами в шкафу и цветной туалетной бумагой в ванной, и у меня защемило сердце. Они все рано или поздно понимают, что негоже терять пуговицы на танцах или забираться в багажник, чтобы попасть в автокино бесплатно. Они перестают есть пиццу и бросать десятицентовики в музыкальный автомат в «Толстяке Сэмми». Они больше не целуются с мальчиками в кустах. И почти всегда внешне становятся неотличимыми от Барби. На мгновение у меня возникло-таки желание разрядить в них револьвер, но я избежал соблазна, задавшись вопросом: а сегодня она тоже в белых трусиках?

Часы показывали 10:20. Я заговорил: