Йеллоуфейс

14

Итак, Джефф.

С какой бы стороны за него взяться?

Когда они начали встречаться, мы с Афиной близки еще не были. Я все еще торчала в Нью-Йорке, кое-как превозмогая свой безденежный, унылый год обучения в Teach for America; зато я лучше, чем кто-либо, знаю историю их кошмарного расставания — безобразной распри, что разыгрывалась в Twitter и Instagram на глазах у всего пишущего мира. А познакомились они, насколько я помню, в писательской резиденции Орегона, будучи подающими надежды молодыми дарованиями. У Афины должен был вот-вот выйти ее первый роман; Джефф только что подписал свой первый контракт с небольшим, но престижным жанровым издательством. Их связь была, можно сказать, предопределена: оба «жаркие штучки», в основном натуралы, оба вундеркинды, и оба же готовы штурмовать высоты мироздания. Я полагаю, Афину в Джеффе отчасти привлекал год его учебы в Пекине (хотя после того, как они расстались, она горько язвила, что на китайском имя Джефф звучит как Цзе Фу, и «он хотел, чтобы я называла его так, когда мы с ним наедине. Нет, ну надо же! А почему не Сунь-хунь-вчай?»).

После резиденции Афина переехала во второй дом родителей Джеффа в Фэрфаксе. Мне это известно потому, что тогда на протяжении полугода ленты Instagram безудержно пестрели насквозь слащавыми снимками их двоих: крупные планы с широкими улыбками; прижатые друг к дружке головы с чистой кожей и сияющими веснушками; черно-белые снимки где-то в кофейнях и с подписями типа «Писатели за работой»; фотопортреты в полный рост, на которых их высокие и гибкие фигуры дефилируют по променаду. Были моменты, когда казалось, что еще вот-вот, и они пополнят ряды таких известных литературных пар, как Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар, Анаис Нин и Генри Миллер, Скотт и Зельда Фицджеральд (если бы Зельда публиковалась чуть больше).

Но Джефф… Как бы поделикатней выразиться? Джефф просто не настолько талантлив. Можно даже сравнить историю публикаций Джеффа с моей. Начал он сильно, десятком отмеченных наградами публикаций в престижных журналах короткой прозы. Но его первый роман, громко провозглашенный как «ломающий стереотипы триллер» об андроидах, как перчатки меняющих расы в обществе близкого будущего, ожидаемого фурора не произвел. Рецензент из Locus обозвал его «запутанным и сумбурным, а возможно, и злонамеренным исследованием пострациональности и расовой флюидности». Моя дебютная книга была не сказать чтобы успешной, но, по крайней мере, ни один из рецензентов не сказал, что мне следует «приберечь свои заковыристые, но весьма поверхностные умствования для студенческих баров и убрать их со страниц, которые могут невзначай попасть на глаза взрослым».

Джеффа этот конкретный отзыв изрядно взбесил, и он разразился в своем блоге длинным и неуклюжим постом, что его неправильно поняли и что рецензенту Locus не хватает «интеллектуального диапазона», чтобы оценить всю сложность и масштабность его расового критицизма. Twitter, как и следовало ожидать, поднял его на смех. Вскоре после этого Афина с Джеффом расстались (этот вывод мы, плебеи, сделали из того факта, что все ее Instagram-посты о «работе из дома» начали исходить из нового места).

Расставание могло показаться внезапным, но его приближение предвидели все. Следует также упомянуть, что перед провалом своего дебюта Джефф опубликовал серию коротких рассказов о девушке-андроиде по имени Сяо Ли, которая после несносных оскорблений от развратных клиентов-людей самоликвидировалась, да так, что взрыв уничтожил больше половины Нового Пекина. Джефф утверждал, что эти истории стали его своеобразным ответом колониальному женоненавистничеству, правам искусственного интеллекта и китайскому патернализму. Кто-то в Twitter спросил, как он выучил все китайские фразы, что разбросаны у него по тексту; Джефф беспечно ответил, что знается с «длинноволосым словарем» (Twitter после этого несколько дней гудел). Были обвинения и в пьяном приставании в барах, и в аккаунте, подозрительно напоминающем руку Джеффа, на известном порносайте, с мемом «Подцепил ЖЕЛТУЮ ЛИХОМАНКУ!» в био, но из соображений приличия все это обсуждать лучше не будем.

В общем, книга Джеффа провалилась. Афина сделала то, чего все ожидали, — дистанцировалась от этого бардака, — и самая привлекательная молодая пара книгоиздательства превратилась в самую привлекательную молодую писательницу книгоиздательства и белого парня, чья карьера закончилась, не успев толком начаться.

Джеффу, казалось бы, следовало зализать раны и двигаться дальше. У него все еще были влиятельный литературный агент, вторая книга по контракту и шанс перезапустить свою карьеру. Но затем его присутствие в Twitter приняло какой-то дикарский оборот. Его понесло. Он начал излагать длинные истории о том, как его несправедливо превратили в злодея, как на самом деле именно Афина подтолкнула его написать ту статью в Locus, но затем не протянула руку помощи.

Я вторично пережила смятение, наблюдая, как все это происходит. Афина поступила умно, а именно отключила свой Twitter и пережидала, пока интернет не подыщет какую-нибудь другую мишень для своего похотливого внимания, замаскированного под заботу. Джефф же продолжал бессмысленно отвечать на язвительные реплики, пока количество его подписчиков не упало до двузначных цифр, после чего он тоже деактивировал свой аккаунт. Его агент уволился по «личным причинам». Контракт на продолжение его первой книги остается в силе, но неясно, увидит ли она когда-нибудь свет (в том, понятно, случае, если Джефф все же пытается ее закончить).

Кто на самом деле разберет, что произошло? Twitter делает из всех нас неразборчивых, но пристрастных судей. В зависимости от того, с кем разговариваешь, Джефф либо скользкий, подловатый, хамоватый, страдающий комплексами паразит-провокатор, либо же он сам жертва. Афина вышла из воды сравнительно сухой — в основном потому, что мало кто поверит, будто встречаться с талантливой красавицей Афиной Лю настолько ужасно, как это пытался живописать Джефф. Но есть и еще одно соображение, косвенное: оно в том, что в боксерскую грушу всегда легче превратить белого неуравновешенного парня.

Насколько мне известно, Афина и Джефф не общались несколько месяцев. Тогда с какой стати он нацелился на меня?

После небольшого копания я прихожу к выводу, что за всем этим стоит именно он. Его аккаунт прилежно ретвитил все, что когда-либо всплывало на @AthenaLiusGhost. Кое-где он добавляет и свои собственные твиты с цитатками: «Поверить невозможно, что все хранят молчание. Eden и Джунипер Сонг необходимо заклеймить!»

До этого единственное, что он написал в Twitter больше месяца назад, было: «На вас не поглядывают косо, когда вы в индийских ресторанах спрашиваете что-нибудь острое по-настоящему, а не острое для белых?» В ответ три лайка и один отклик от кого-то с ником RichardBurns08: «Вот и я о том. Я сам три года как женат на тайке, и когда мы заходим в ресторан, там все время думают, что „этот гайдзин[58] такое не осилит“. Приходится чуть ли не скандалить!» Хронология почти совпадает.

Надо действовать быстро. Джефф кретин, но кретин неуравновешенный и непредсказуемый. Лучше пресечь все на корню. С ним я, пожалуй, совладаю, но надо бы точно знать, что у него припрятано за пазухой. У меня до сих пор сохранился номер Джеффа, еще с той поры, как Афина приглашала меня и еще нескольких человек на писательский ретрит возле Потомака. Ретрит так и не состоялся; начались споры о стоимости домиков и о том, как там располагаться — по гендерному признаку, по парам или просто всем скопом. Возникли всякие неловкости, а затем наложились нестыковки в расписании, и выезд пришлось в последний день отменить. Но я скрупулезно сохранила контактную информацию по каждому участнику, включая телефоны, имэйлы с кодами зон 202 и 401.

Я отправляю Джеффу скриншот первого твита @AthenaLiusGhost и делаю приписку: «Я все знаю».

Он один из тех придурков, что не уничтожает чеки и расписки. Он видит это сразу. И не отвечает.

Мое сердце колотится так сильно, что в груди чувствуется отдача. Я печатаю: «Завтра в 15:30 у „Коко“, возле „Тайсонз Корнер“. Шанс единственный. Появляйся, или я всем разошлю, что это ты».

Затем я отключаю телефон и с лихим воплем швыряю его на кровать.

К кафе «Коко» я подхожу пораньше и беру латте со льдом, который отхлебываю лишь крохотными глотками; не хватало еще, чтобы посреди разборки меня потянуло в туалет. Вокруг не по сезону жарко, поэтому я облюбовываю себе местечко снаружи — за угловым столиком на двоих, откуда открывается шикарный обзор внутреннего дворика и удобные пути отхода по всем направлениям. Зачем мне пути отступления, я ума не приложу: я что, агент спецслужб на вражеской территории? А впрочем, неплохое описание данной ситуации: двое торгующих ложью в интернете пытаются решить, как сподручней сгубить своего визави.

И вот появляется Джефф. Я вижу, как он идет через площадь, опустив голову и словно боясь, что его узнают. На голове бейсболка и массивные солнцезащитные очки. Вид откровенно нелепый. Я просто в шоке.

— Привет, Джуни. — Он дергает на себя стул, что напротив меня, садится и снимает темные очки. — Рад снова тебя видеть.

Неудивительно, что Афина когда-то им восторгалась. На первый взгляд Джефф очень красив. По авторским фотографиям мне знаком этот твердый подбородок, насыщенно-зеленые глаза. Все эти черты настолько ярко выражены, что слегка ошеломляют. Ну прямо оживший герой-любовник из какого-нибудь мрачного и страстного «янг эдалт» романа, с растрепанной темной шевелюрой и жесткой щетиной на четко очерченных скулах.

Только я читала его твиты, пафосность которых делает его жалким, лишая сексуальности. Я делаю глоточек латте. Отдавать ему контроль над ситуацией ни в коем случае нельзя — пусть даже на мгновение не думает, что у него есть какой-то перевес. И я делаю бросок со всей агрессивностью, на какую способна:

— Что за хрень ты там несешь насчет кражи рукописи Афины?

Он откидывается на спинку стула и скрещивает руки на своей выпяченной груди (наверное, именно эту позу люди имеют в виду, когда говорят «грудь колесом»).

— Что я говорю, должно быть, известно нам обоим.

— Лично мне нет! — бросаю я сердито. Возмущение дается мне легко. Даже возникает желание дать ему по его ухмыляющейся физиономии. — Это вздор!

— Тогда зачем ты назначила эту встречу?

— Потому что твой поступок иначе как мерзостью не назовешь! — огрызаюсь я. — Это отвратительно и неуважительно по отношению не только ко мне, но и к Афине. Будь ты посторонним, я бы сразу послала тебя к херам, но, учитывая твое прошлое с моей лучшей подругой, я решила, что лучше будет сделать это лично.

— Правда, Джуни? — Он томно закатывает глаза. — Мы будем вот так притворяться?

Я звучно хлопаю ладонью по металлической столешнице (жест наигранный, но мне нравится, как Джефф вздрагивает).

— Единственный, кто притворяется, — это ты. И я думаю дать тебе шанс — всего один — объясниться, прежде чем подам на тебя в суд за клевету.

Его уверенность на секунду колеблется. Неужели сработало? Он передо мной струхнул?

— Мы с ней говорили о рукописи, — произносит он. — Афина и я.

У меня внутри все обмирает.

— Она рассказывала мне о ней, когда мы еще встречались. Я видел, как она занимается изучением. Рабочие-мигранты, забытые голоса на фронте. Я видел те страницы Википедии. — Джефф подается вперед и с лукавым прищуром смотрит мне в глаза. — И мне кажется весьма подозрительным, что уже вскоре после ее смерти ты выпускаешь книгу на ту же тему.

— Историй о Первой мировой войне хоть отбавляй, — сухо замечаю я. — На историю, Джеффри, копирайт не распространяется.

— Не вешай мне лапшу на уши.

— И ты теперь думаешь вытащить все свои папки с уликами?

Мой замысел состоит в том, чтобы заставить его засветить свои карты. Если доказательства у него в самом деле есть, тогда мне все равно конец и можно будет, по крайней мере, понаблюдать, как это произойдет. Но если он их не предъявит, у меня еще есть пространство для маневра.

Он черствеет лицом.

— Я знаю, что ты сделала. Да и не только я, но и все. Тебе не хватит вранья, чтобы выпутаться из этого дела.

Правильно ли я угадываю? Возможно ли, что у него вообще ничего нет?

Надо подтолкнуть его еще немного, просто чтобы посмотреть, как он отреагирует.

— Я вижу, ты все еще бредишь.

— Я, брежу? — Джефф спесиво фыркает. — По крайней мере, я не выпячиваю дружбу, которой никогда не было. Я ведь знаю, что вы двое не были близки. Лучшие подруги по колледжу? Да я тебя умоляю. Афина за все то время, что мы встречались, тебя даже ни разу не упомянула. Я однажды заметил тебя на съезде. Глянул на твое био в программке — там говорилось о твоем месте учебы — и спросил Афину, знает ли она тебя. И знаешь, что она мне сказала?

Я не хочу этого слышать. Непонятно, почему это меня так сильно беспокоит, но это так. И Джефф явно это подмечает: вон как скалится своей ухмылкой, обнажая клыки, как гончая, почуявшая кровь.

— Она назвала тебя «какой-то лузершей из школы». Сказала, что не знает, зачем ты все еще этим занимаешься, что твой дебют был совершенно посредственным и что лучше б тебе прекратить все это дело, пока индустрия не сожрала тебя без остатка. — Он смешливо фыркает. — Ты ведь знаешь ту гримаску, с какой Афина изображала свое якобы искреннее якобы сочувствие? «Бу-у-у, бедняжка. Идем скорей, пока она нас не заметила».

Глаза мне жжет от навернувшихся слез. Я раздраженно их смаргиваю.

— Ты ведь тоже не знал ее настолько хорошо, как тебе кажется.

— Милашка, да я видел пятна на ее стрингах. Она для меня открытая книга. Да и ты, собственно, тоже.

Меня пронзает искушение убежать или же перегнуться через стол и влепить ему смачную оплеуху — прямо с размаху, по его самодовольной ощеренной физиономии. Но тогда мне не поиметь ничего из того, за чем я пришла.

«Соберись». Я так близка к финишу. Надо просто отрешиться от лишнего.

— Ну, а если… — Я постукиваю ногтями по столу и нервно помаргиваю для пущего эффекта. — Предположим, я действительно это взяла.

Глаза у Джеффа расширяются.

— Я ведь так и знал. Гребаная ты лгунья…

— Пожалуйста, перестань. — Я изображаю ужас, поднимая руки вверх, словно хочу показать, что у меня нет когтей. Своему голосу я позволяю задрожать: — Джефф, чего ты хочешь?

Его лицо вновь расплывается в самодовольной ухмылке. Ощущение контроля над ситуацией добавляет ему спеси.

— Ты в самом деле думала, что это сойдет тебе с рук?

— Мы можем с этим просто взять и покончить? — спрашиваю я умоляющим голосом. Испуг мне изображать несложно. Достаточно просто представить, как я возвращаюсь домой ночью одна, а на той стороне дороги стоит Джефф, и никакая из действующих норм морали, запрещающих насилие, не отделяет его кулаки от моего лица. Он огромен и настроен воинственно; если захочет, то вполне может меня раздавить, и я отчаянным похлопываньем век напоминаю ему об этом. Я хочу, чтобы он почувствовал, что загнал меня в угол.

— Пожалуйста… Если ты все расскажешь, я… Я потеряю все.

— Ну почему же. Может быть, еще не все потеряно. — Упираясь ладонями в стол, Джефф подается вперед. — Ведь мы можем прийти к какому-нибудь соглашению.

Я изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие.

— Что… что ты имеешь в виду?

— А вот что. Ты ведь, наверное, делаешь на этой книге неплохие деньги? — Он обегает глазами дворик в поисках возможных соглядатаев. — Только не води меня за нос. Я вычитал в газетах размеры возможного гонорара. Речь идет примерно о шестизначной сумме, верно? И, насколько я понимаю, она тебе уже выплачена.

Мне перехватывает горло.

— Ты… ты меня шантажируешь?

— Да почему же, — самодовольно и ласково возражает он. — Просто думаю, что это могло бы быть выгодной сделкой для нас обоих. Смотри сама: ты продолжаешь продавать свои книги. Я сохраняю твой секрет. Вариант беспроигрышный со всех сторон. Ну что, обсудим расценки?

О боже. Он и в самом деле настолько глуп? Слышит ли он сам свои словеса? Я представляю, как утечка с этим аудиофрагментом растекается по всему Twitter и ту ярость, которая за ним последует. Джефф больше никогда не заработает на писательстве ни цента. Ему придется буквально скрываться. Он даже вряд ли сможет существовать публично, под своим собственным именем.

Но траектория такого взрыва будет слабо предсказуемой, и меня, скорее всего, накроет взрывной волной. Мне же нужно, чтобы все это по-тихому растворилось и исчезло.

— Хм. Ты знаешь, все-таки нет. — Я устраиваю целое мини-шоу, постукивая по столу ногтями, а затем спесиво надуваю губы. — Я вряд ли на это пойду.

Джефф зло прищуривает глаза.

— Радость моя, у тебя ведь нет другого выхода.

— Это почему?

— Что, по-твоему, произойдет, когда все предастся огласке? Ведь все всё выяснят.

— Никто ничего не выяснит, — упрямлюсь я. — Потому что это неправда. Ты мешок дерьма, Джеффри, и мы оба это знаем.

— Я знаю, что ты украла книгу…

— Да ничего ты не знаешь. У тебя нет ни малейших доказательств; ты просто все выдумываешь, чтобы заполучить реакцию. — Я похлопываю себя по боковому карману, где за «молнией» надежно укрыт мой айфон, записывающий весь этот разговор. — А вот у меня кое-что да есть — например, запись того, как ты пытался меня шантажировать, требуя мзду с гонорара за книгу, которая, как ты утверждаешь, была украдена. И ты делаешь это не ради Афины. Ты, как пиявка, пытаешься высосать все, что осталось от ее наследия. И когда эта инфа просочится, Джефф, как ты думаешь: получишь ли ты хоть когда-нибудь в жизни еще один издательский контракт?

Джефф, судя по виду, готов меня удушить. Его глаза расширены так, что вокруг зрачков проглядывают белки. Губы разъехались, обнажая клыки. Меня пробивает страх, что я переиграла, невзначай столкнув его с края пропасти. В голове оживают все те фильмы о приятных на вид молодых белых мужчинах, которые внезапно срываются. Крис Эванс в «Достать ножи». Парень-насильник в «Девушке, подающей надежды». Быть может, Джефф сейчас сиганет через стол и всадит мне в ключицу нож. Или пока подавит свой гнев, проследит, как я ухожу, а затем по дороге домой собьет машиной.

Но это не кино, а реальная жизнь, и Джеффри Карлино не альфа-самец, чью ярость невозможно укротить. Он жалкий, неуверенный в себе дитя-переросток, весь из понтов и бахвальства, но теперь лишенный последних козырей.

Продолжать в том же духе у него нет ни сил, ни выносливости. Ярость сменяется подавленностью. Обиженно сопя, Джефф поникает плечами.

— Ты страшный человек, — бухтит он.

— Я блестящий писатель и настоящая подруга, — отвечаю я. — А ты, ничтожество, пытаешься себе хоть что-то отжать из якобы уворованного наследия твоей бывшей. Причем под аудиозапись. Хоть бы постеснялся.

— Гори в аду, сука.

— Да пошел ты на хер, говнюк, — бросаю я, вставая из-за столика.

Где-то мне попадалось видео об охотнике, который пальнул льву между глаз прямо в момент прыжка. Интересно, чувствовал ли тот охотник примерно то же, что сейчас чувствую я: прерывистость дыхания, пьянящий задор победы, одержанной буквально в последнее роковое мгновение? Не смотрел ли вот так охотник и на свою жертву, восхищаясь всей той силой и мощью рывка, пропавшего втуне?

— И чтоб больше ко мне не подкатывал.

Как только я узнаю, что у Джеффа в рукаве ничего нет, мне уже ничто не мешает составить отповедь. Просмотрев несколько черновиков Дженни и Марни, я публикую свое официальное заявление обо всей этой колготне на моем веб-сайте, со ссылкой на твит. (Вначале была мысль опубликовать мое заявление в виде скриншота, но исповеди в «заметках» уже сами по себе стали жанром, причем не самым респектабельным.)

«Здравствуйте все!

Я, конечно же, была в курсе той круговерти измышлений насчет авторства „Последнего фронта“. И приношу извинения за то, что не высказалась по этому поводу раньше. Прошу меня понять: это время оказалось для меня крайне трудным, ведь я все еще превозмогаю тяжесть трагической утраты моей лучшей подруги.

Скажу коротко: все обвинения в мой адрес абсолютно надуманны. „Последний фронт“ — сугубо мое произведение. Но заглянуть в эту позабытую главу мировой истории меня вдохновила Афина, так что неудивительно, что ее голос буквально сквозит в моей работе.

Я понимаю и всю тонкость ситуации с расовой проблематикой. Меня расстраивают аргументы в пользу того, что „Последний фронт“ могла написать только Афина, потому что только она имела отношение к азиатской диаспоре. Это ставит в тупик нас обеих, сглаживая нашу творческую индивидуальность.

Мне неизвестны мотивы людей, стоящих за этими слухами; я могу их воспринимать только как сознательное, злонамеренное шельмование моих отношений с человеком, по которому я неизбывно тоскую и чья смерть стала одним из самых травмирующих переживаний в моей жизни.

Мой агент и редактор провели собственное независимое расследование и не обнаружили никаких правонарушений. Больше я к этой теме возвращаться не буду.

От души всех благодарю –

Джунипер»

Первоначальные отлики, понятно, один другого гнусней:

«Гребаная лгунья!!»

«То есть ты просто случайно написала книгу, над которой должна была работать твоя покойная подруга? Ну-ну. Очень удобно».

«Я валяюсь! Она не умеет писать даже извинения)))))»

«Итак, Джун Сонг выступила со своей откорякой. Держу пари, что белые сейчас начнут выпрыгивать из штанов, чтобы ее оправдать. О, как мне ненавистна эта индустрия!»

«Расистская мразь, не верю ни единому твоему слову!»

«Если это правда, то почему ты так долго помалкивала?»

Однако первый шквал накипи («да пошла ты», «да я тебя») быстро перекипает, и становится очевидно, что мое заявление легло весьма успешно. Я буквально вижу, как стрелка общественного мнения в одночасье смещается от скептицизма к сочувствию.

«Это была одна из самых порочных и злонамеренных кампаний, какие я когда-либо видел, — пишет в Twitter один известный блогер, до сих пор сохранявший во всей этой свистопляске нейтралитет. — Позор вам всем за травлю Джунипер Сонг и вред наследию Афины Лю».

«Twitter, вот почему в тебе нет ничего приятного, — вещает некто BookTuber с полусотней тысяч подписчиков. — Когда же мы научимся не цепляться за ситуации, о которых ничего не знаем?»

Есть еще твит от Сяо Чэня, с которым меня, честно сказать, тянет согласиться: «Эта книга настолько расистская, что написать ее мог явно только белый».

Наутро учетная запись @AthenaLiusGhost исчезает. Всё. Ссылаться больше не на что; нет никаких изначальных претензий, которые можно хоть чем-то подкрепить. Ссылки на цитаты не работают; твиты зависают в вакууме. Кое-кто все еще бухтит, критикуя предвзятость книгоиндустрии, верящей на слово белым бабенкам больше, чем всем остальным, но в целом народ уже делает вид, что всего этого никогда не было. Разумеется, есть еще разгневанные недруги, которые считают меня виноватой, но у них нет ни крупицы доказательств, чтобы довести дело до судебного иска. Кроме того, единственный, кто мог бы действовать как литературный наследник Афины, — это миссис Лю, но от нее в мой адрес нет ровным счетом ничего. Получается, весь этот монстр состоял из дыма; в памяти остается лишь мимолетное воспоминание о людском скопище, беснующемся из-за пустяков.

В следующий понедельник меня радует своим имэйлом Бретт. Новости наконец хорошие:

«Greenhouse предложил за наш опцион пятнадцать тысяч. Полтора года, с возможностью продления, и если у них все срастется, то твой гонорар возрастет. Думаю попытаться их уломать поднять планку до восемнадцати тысяч, и у меня это, пожалуй, получится. Заодно попрошу нашего киноагента проштудировать контракт и убедиться, что все учтено, после чего отправим его тебе на подпись. Ну как, неплохо?»

Пятнадцать тысяч — несколько меньше, чем я рассчитывала, особенно учитывая всю эту шумиху, но уже то, что Greenhouse вообще делает какое-то предложение, свидетельствует об их стойкой вере в меня.

«Скромновато, — пишу я в ответ. — А почему такая задержка?»

«Голливуд неповортлив, — отвечает Бретт. — Поверь, это еще расторопно. Документы подгоню к концу недели».

Все возвращается на круги своя. Deadline публикует шикарный пресс-релиз о сделке с опционом, и множество людей поздравляют меня с этим в интернете (кажется, у многих впечатление, что режиссером будет Жасмин Чжан, но я их не поправляю). Между тем трал издательских новостей ухватывает следующий сочный скандал, где замешана авторка «янг эдалта», на протяжении месяцев отправлявшая анонимные угрозы убийством своей сопернице, пока по недогляду не отправила одно со своего собственного имэйла. Теперь она пытается выдать все это за шутку, но ей никто не верит, а пострадавшая — тоже писательница — учредила сбор средств для подачи иска о взыскании морального вреда.

Угрозы расправы надо мной уменьшаются до одной-двух в день, а затем и вовсе сходят на нет. Я чувствую себя в безопасности настолько, что опять открываю свою личку. И уже целую неделю туда приходит то, что, собственно, и должно, — ворохи постов со всяческими поздравлениями, теги со множеством книг и рецензий, ну и, понятно, отдельные предложения от чокнутых, не могу ли я лично просмотреть и оценить их пятисотстраничную рукопись. Все злобные твиты обо мне затерялись в черной дыре памяти Twitter. Я снова начинаю спать по ночам. И могу есть без приступов тошноты.

Суд общественного мнения объявил меня невиновной. И, по крайней мере пока, призрак Афины изгнан — очень бы хотелось, чтобы навсегда.