За пределами эмпатии. Терапия контакта-в-отношениях

Глава 7. Грета: «Мама, вернись домой!»

В психологии полезность теории измеряется тем, насколько она помогает нам работать с людьми. Теория, которая не имеет практического приложения, в лучшем случае станет составным элементом более новых и более применимых теоретических формулировок, а в худшем - будет «пылиться» на страницах учебников по истории нашей дисциплины или же будет полностью забыта. Теория терапии особенно подчиняется этому императиву: здесь как нигде весь смысл теории состоит в том, чтобы направлять терапевта в работе с клиентами. Теорию, которая помогает нам работать более эффективно, будут помнить, использовать и ценить. Значимость для клинической практики - главный критерий для всех наших теорий, и теория, на которой основана эта книга, не является исключением.

Не важно, насколько в теории ясно и логично излагаются этапы, которым должна следовать терапия, и какое отношение эти этапы имеют к продвижению клиента в сторону здоровья и целостности: мы склонны терять эту ясность, когда имеем дело со сложностью реальной терапевтической сессии. Людям (как клиентам, так и терапевтам) свойственна досадная склонность к запутыванию вещей, к тому, чтобы делать несколько дел одновременно, говорить, когда от них ожидают молчания, и молчать, когда от них ждут, что они будут говорить.

В этой первой главе из тех, где представлены наши полные транскрипты, мы будем наводить порядок в массе наших данных «из поля», наблюдая, как разворачивается одна полная сессия интегративной психотерапии. Конечно, путешествие клиентки не завершается в ходе этой одной сессии, но мы сможем увидеть, как терапевту удается следовать за клиенткой и одновременно вести ее (сложный баланс, о чем знают все опытные терапевты), оставаясь настроенной на ее естественный процесс и замечая моменты, когда она готова к следующему шагу.

Психологическое здоровье и целостность, как мы уже говорили, основаны на контакте: внутреннем контакте с полным доступом к чувствам, мыслям, потребностям, желаниям и ожиданиям и внешнем контакте, когда полностью осознается окружающая среда. Новорожденные имеют естественную способность к такому контакту (хотя она и ограничена), но из-за неизбежных нарушений в отношениях, которые являются естественным следствием жизни в несовершенном мире, мы часто учимся притуплять, искажать или отсекать некоторые аспекты осознания. «Решение» перестать осознавать, не знать о чем-то в себе или другом обычно принимается бессознательно и медленно в течение какого-то времени посредством многочисленных небольших приспособлений и выборов, которые в данный момент кажутся желательными или даже необходимыми для нашего выживания. Результатом является фрагментированное существование, при котором мы не способны понять, чего мы хотим, не можем использовать наши ресурсы в полной мере или действовать спонтанно и творчески в наших взаимодействиях с другими.

Интегративная психотерапия предлагает детальный план по остановке этого процесса фрагментации. Модель «замочной скважины» показывает, как исследование, настроенность и вовлеченность влияют на разных уровнях прерывания контакта, приглашая клиента исцелить искажения и восстановить контакт с собой, с терапевтом и с другими людьми в его или ее жизни. Часто это подразумевает возвращение в воображении к отношениям, в которых паттерн искажения контакта был сформирован впервые, признавая (как на аффективном, так и на когнитивном уровне) существование этого паттерна и его последствий для жизни в настоящем, а также проживая на опыте возможность действовать по-другому. Как только удается разрушить паттерн в контексте прежних, формирующих отношений, клиент может также освободиться от него в его взрослой жизни.

В нижеприведенном транскрипте Грета - это женщина 55 лет, которая пережила в детстве пассивное и активное насилие. Ее отец оставил семью, когда она была совсем маленькой, и ее мать одна изо всех сил пыталась свести концы с концами. Из-за чрезмерной занятости и усталости матери и отсутствия отца Грета была лишена тех поддерживающих и чутких отношений, которые необходимы ребенку. Чтобы справиться с этим, Грета научилась быть стойкой: она не позволяла себе осознавать, насколько сильной была ее боль, насколько нуждающейся и разгневанной она себя чувствовала, и не позволяла себе знать даже о своих желаниях. Ее отношения с другими становились все более поверхностными и несчастливыми, и ее неудовлетворенность в конечном итоге начала выражаться в симптомах тревоги и паники. Именно эти симптомы и привели ее в терапию.

Грета: Я хотела поговорить о моем... что часто бываю испугана с тех пор, как я начала терапию. Я чувствую это намного сильнее по сравнению с тем временем, когда я была моложе.

Терапевт: Хорошо.

Здесь видны признание и нормализация симптома. С самого начала терапевт определяет, что внутренний контакт - это хорошо, а не плохо. Эта первая интервенция также служит тому, чтобы привлечь внимание Греты, возвращая ее в контакт с терапевтом, а не поощряя уход в монолог. Когда это достигнуто, следующие несколько транзакций направлены на изучение феноменологии того, что происходит (и происходило до настоящего момента) с точки зрения Греты, а также помогают узнать больше о том, как она искажает или прерывает (или делает и то и другое) контакт с собой и с другими - первый уровень в схеме «замочной скважины».

Грета: Это хорошо? Но я пугаюсь так часто, и, знаете, два дня назад в самолете я была просто в панике. Мне пришлось выйти, чтобы пересесть в другой самолет.

Терапевт: О!

Грета: И вот я думаю, что в этом случае, пересев в другой самолет, я получила контроль над поврежденной машиной.

Терапевт: Поврежденной?

Грета: Ну, дважды им пришлось что-то чинить, а на следующий день он по-прежнему не работал. Было что-то не в порядке с двигателем. Мы начали движение по взлетной полосе, потом развернулись и приехали обратно, и я запаниковала. Я не хотела находиться над океаном в течение восьми часов, не зная, что будет дальше.

Терапевт: Звучит как здравая мысль.

То, что она описывает как проблему, выглядит как в высшей степени разумное поведение. Но если решение Греты отказаться садиться в возможно неисправный самолет - это «здравая мысль», в чем же проблема? Хотя у терапевта есть догадка на этот счет, основанная на предшествующей работе с Гретой, она даст Грете возможность прийти к этому своим собственным путем.

Грета: Кажется, я добралась до Амстердама, долетела туда, и я должна была пересесть на другой самолет, и он был там, но что-то внутри меня не... Я действительно не могла с этим справиться. Мое сердце колотилось, и дальше это было похоже на винт, который не удавалось развинтить, пока я не добралась до Нью-Йорка, а может быть, это длилось даже до следующего утра. Думаю, это слишком для меня - быть взвинченной так долго.

Терапевт: «Взвинченной» - интересный выбор слов.

Грета: Хорошо, скажу, что моя грудь была настолько сдавлена и не раскрывалась, что это ощущалось как паника - думаю, так начинается паника. И я хочу прекратить это делать. Я хочу быть нормальной, насколько это возможно.

Грета связывает два значения «взвинченности», когда отождествляет «нормальность» с тем, чтобы не быть напряженной и не впадать в панику. Есть, однако, еще одна сторона ее проблемы, которая не является очевидной, и терапевт спрашивает об этом.

Терапевт: Что значит «Это слишком долго для меня»?

Грета: Как я уже говорила, в самолете я не понимала, что у меня паника. Другие люди тоже паниковали, и я сказала: «Хорошо, я выйду из этого самолета». Но позже, вплоть до следующего дня, я была вся напряжена внутри. Это слишком долго для меня. Я хочу быть свободной. Я хочу...

Терапевт: Я думала, вы говорили о том, что 50 лет - это слишком долго.

Грета: Простите?

Терапевт: Я думала, вы говорили о том, что 50 лет - это слишком долго.

Ранее Грета говорила о страхах и тревогах, которые восходят к ее самым ранним воспоминаниям. Комментарий терапевта здесь может основываться на предположении, что Грета, фактически, связывает свой опыт пребывания в самолете с этими ранними переживаниями, или же это может быть приглашение со стороны терапевта провести такую связь. В любом случае Грета избегает этого пути, предпочитая говорить о том, что ее старые защиты от тревоги больше не работают.

Грета: Нет - это чувство внутри меня, которое было, ах... И я стала более чувствительна к другим моментам, сейчас я чувствую сильнее, чем раньше. Я пугаюсь сильнее.

Терапевт: Например?

Грета: Темнота. Если в помещении очень темно, я чувствую тревогу и не сдерживаю ее. Раньше я ее не показывала. Например, когда иду в гараж.

Терапевт: Идете в гараж? И когда в темноте...

Грета: ...внезапно открывается дверь, я хочу закричать.

Терапевт: Да.

Грета: И я не думаю, что это нормально. Я хочу избавиться от этого страха, этой тревоги... Плюс люди говорят мне... иногда, что... (она осекается)

Грета: ...что моя тревога не совсем нормальна, и, кроме того, я плохо себя чувствую. У меня часто болит живот - не здесь, в грудной клетке, а именно в животе. Это новый симптом.

Терапевт: Есть много такого, о чем вы не хотите вспоминать...

Все, о чем говорит Грета, включая панические чувства, продолжительное ощущение напряжения и зажатости, чрезмерную реакцию на темноту или внезапные изменения, а также боль в животе, - все это обычные реакции на попытку сдержать всплывающие воспоминания и растущее осознание. Воспоминания болезненны, и Грета предпочла бы их не переживать. Тем не менее цена удерживания их за пределами осознания очень велика.

Грета: Я хочу, (плачет)

Терапевт: Действительно?

Грета: Если вы меня спросите, я...

Терапевт: Я только отметила, что есть много такого, о чем вы не хотите вспоминать.

Грета: Есть много такого, о чем я не хочу вспоминать.

Терапевт: Да...

Грета: (долгая пауза) Думаю, было лучше, когда я этого не чувствовала и не знала, что тревожусь. А теперь я так этим напугана... Было лучше не испытывать этого. Было лучше не быть такой чувствительной.

Терапевт: Было ли?

Грета: Да. Я думаю, что моя жизнь была лучше.

Терапевт: Не спать - лучше?

На предыдущей сессии Грета говорила о бессоннице - еще одном распространенном следствии активного вытеснения. Когда во сне мы расслабляемся, нам могут сниться сны, а сновидение мы не можем контролировать так, как мысли во время бодрствования. Сон становится угрожающим, пугающим, опасным; бессонница - это часть платы за блокирование внутреннего контакта. Тогда, на более раннем этапе работы, Грета смогла вспомнить событие, которое блокировалось, и проработать болезненные чувства, связанные с ним; впоследствии ее сон стал более полноценным.

Грета: Это другое.

Терапевт: Лучше быть физически напряженной все время. Лучше быть загнанной.

Терапевт: Вы говорите: «Да, это было лучше?»

Грета: Нет, теперь я вижу, что вы имеете в виду.

Терапевт: Что, на ваш взгляд, я имею в виду?

Грета: Если вы имеете в виду, что лучше испытывать чувства и быть в состоянии заснуть, вместо того чтобы не спать глубоко и не испытывать тревоги, тогда я предпочитаю хорошо спать и чувствовать тревогу. Я действительно считаю, что это взаимосвязано.

Грета признает связь между ее физическим дискомфортом и ее желанием избежать болезненных чувств. С этим признанием приходит молчаливый сигнал о том, что она готова продолжать процесс исследования этих чувств и восстанавливать контакт с тем, что она отщепила в себе. Следующий вопрос терапевта - это исследование актуального опыта Греты, ее феноменологии.

Терапевт: Снятся ли вам сны, когда вы спите?

Грета: Да, иногда.

Терапевт: Гм. Помните ли вы какой-то из этих снов?

Грета: Когда я была ребенком, мне часто снился сон о бегстве, я бежала и бежала, и никогда не добиралась туда, куда направлялась, - просто бежала, останавливалась или падала.

Терапевт: Я имела в виду с тех пор, как вы снова начали спать.

Грета: Я... У меня хорошие сны - они никак не связаны с...

Терапевт: (пауза) Вы помните эти сны?

Грета предполагает, что, если сон имеет терапевтический интерес, он должен быть неприятным; таким образом, она обесценивает возможную значимость ее текущих сновидений. Детское сновидение, скорее всего, было связано с заблокированным контактом, который был восстановлен во время предыдущей работы. Терапевту более интересно, что происходит с ней сейчас, что является причиной ее боли в животе, ее тревоги и ее чувства «взвинченности». Даже приятный сон может стать продуктивной отправной точкой для изучения внутреннего мира; даже сам факт запоминания или незапоминания может быть важен.

Грета: Я должна подумать об этом... Мне снилось по крайней мере два сна. Один сон о чем-то вроде семьи, я... и был еще один сон, о котором мне надо подумать, потому что я его не понимаю - это был просто короткий сон...

Терапевт: Итак, вы заснули, и один из двух снов, который вы помните, был о вашей семье.

Терапевт: Простите?

Грета: Думаю, об этом стоит поговорить.

Терапевт: Да, я тоже думаю, что вероятно стоит. Вы чувствуете что-то прямо сейчас?

Грета: Я чувствую напряжение здесь (показывает на верхнюю часть грудной клетки) и слезы наворачиваются.

Терапевт: Угу. Позвольте им приходить и расскажите мне о них. Потому что я хотела бы знать.

Разумеется, на данном этапе нет возможности знать, с чем связаны напряжение и слезы Греты; по всей вероятности, она и сама не может знать точно, что вызвало эту реакцию. Приглашая ее «позволить им приходить», терапевт надеется обойти ее привычный паттерн вытеснения чувств, который впоследствии приводит к эмоциональным и физическим симптомам. Позволяя слезам литься, не сдерживая их, Грета не только избежит таких последствий вытеснения, но это также поможет ей узнать, с каким именно опытом, надеждой, страхом или фантазиями они связаны.

Грета: Думаю, я просто нервничаю.

Терапевт: Нервничаете?

Грета: Я очень нервничаю.

Терапевт: Ну, ваш самолет здесь не разобьется. То есть вы нервничаете не из-за этого. Возможно, причина не внешняя? Что, если мы договоримся не искать внешнюю причину?

Грета: И какие причины вы тогда предполагаете?

Терапевт: Возможно, речь даже не о поиске причины, а о том, чтобы просто воздать должное вашему страху...

Стремясь найти логическую причину для своего внутреннего переживания, Грета может сместить внимание на мысли, а не на чувства. Размышлять о чувствах гораздо менее дискомфортно, чем действительно их чувствовать! Однако цена, которую она платит, заключается в том, что эмоциональная реакция остается отгороженной, отщепленной, а потому не может быть проработана или разряжена. Терапевт далее применит метод исследования, позволяя Грете двигаться в ее собственном темпе и мягко поощряя ее замечать ее непосредственные переживания, вместо того чтобы анализировать и рационализировать этот опыт.

Грета: Я знаю, что могу найти несколько причин, потому что в детстве я была одна; каждую неделю на три ночи мы оставались одни, и я помню это.

Терапевт: Расскажите об этом больше.

Грета: Ах... когда мне было около восьми лет, моя мать работала в другом городе, и она оставляла нас, детей, одних на три ночи, в квартире.

Терапевт: Вам было восемь?

Грета: Да, около восьми лет. Моей младшей сестре было семь, а брату - четыре года. Поскольку мама знала, что я ответственная и сильная, и что я, знаете... что она может доверять мне, она не возвращалась домой.

Терапевт: И вы задержали ваше дыхание - прямо сейчас. Можете ли вы ощутить это задерживание дыхания?

Воспоминание болезненное, и Грета автоматически делает то, что она делала годами, чтобы контролировать боль: она напрягает свое тело и задерживает дыхание. Отчуждение чувств всегда сопровождается каким-то физиологическим зажимом, и в случае Греты такой зажим можно наблюдать непосредственно, хотя она сама может не осознавать, что она делает. Обращение внимания на это является еще одним приглашением сфокусироваться на непосредственном опыте и начать исцелять нарушенный внутренний контакт.

Терапевт: Вы что-то чувствуете?

Грета: Только здесь... (показывает на грудную клетку)

Терапевт: И если вы будете дышать полной грудью?

Грета: ...Кажется, моя спина немного чешется...

Терапевт: Расскажите мне эту историю еще раз, о трех ночах в одиночестве, -эту же историю, но во время рассказа попробуйте дышать.

Грета пока еще не может связать задержку дыхания со своей сдерживаемой тревогой; вместо этого она переходит к менее угрожающему физическому ощущению. Терапевт предлагает ей эксперимент («попробуй сделать это»), который поможет ей установить эту связь. Эта защита хорошо выучена и хорошо отработана: даже в ответ на такое прямое приглашение ей все равно трудно позволить себе понять, что ее просят сделать.

Грета: Не дыша?

Терапевт: Нет, с дыханием.

Грета: С дыханием... э-э...

Терапевт: Да. Мы знаем, что вы можете рассказывать, задерживая дыхание.

Грета: (в ее голосе слышны слезы) Когда мне было около восьми лет, мама работала в другом городе, примерно в 15 милях от нас, и, поскольку ей было слишком тяжело возвращаться после работы на автобусе, она оставляла нас дома одних.

Терапевт: То есть это история о том, как ей было тяжело.

Грета: Хм...

Терапевт: Как это для вас, когда мама говорит: «Мне слишком тяжело возвращаться и быть с тобой ночью»?

Ребенку нужен хороший, защищающий, заботливый родитель. Дети пойдут на многое, чтобы оправдать плохое или пренебрежительное поведение родителей, поддерживая тем самым иллюзию, что мама или папа - это именно такой родитель, который им нужен. То, что внимание Греты сосредоточено на трудностях ее матери, выполняет, таким образом, две функции: это позволяет маме быть хорошей, любящей матерью, в которой Грета нуждается (несмотря на то, что мама не находилась рядом с ней), и это также отвлекает ее внимание от ее собственной боли и потребностей.

Грета: Сейчас я думаю, что, вероятно, это было тяжело, но когда я была ребенком... не знаю, что я думала об этом...

Терапевт: Просто позвольте вашему телу ответить (Грета глубоко вздыхает). Просто позвольте этому произойти снова. Да. Дышите. Просто позвольте своему телу делать то, что оно хочет, пока вы рассказываете историю, (пауза) Расскажите мне снова эту же историю.

Грета: Когда мне было восемь лет, моя мать работала в другом городе, и нам приходилось оставаться дома в течение трех дней и трех ночей, совершенно одним.

Терапевт: Потому что ей было тяжело.

Терапевт добавляет объяснение, которое снимает ответственность с матери; Грета не обязана ее защищать. Освобожденная от необходимости оправдывать мать, обратится ли Грета теперь к своим собственным переживаниям?

Грета: Потому что ей было тяжело.

Терапевт: Как это было для вас?

Грета: Это было...

Терапевт: Зажмите вашу грудную клетку.

Грета уже начала напрягаться, дышать поверхностно и сдерживать чувства. Предложение отпустить напряжение оказалось малоэффективным. Побуждение делать то, что она уже и так делала, может парадоксальным образом помочь ей сделать обратное.

Грета: Это было больно.

Терапевт: Скажи это маме.

Приглашение поговорить с образом матери Греты, а не с терапевтом отмечает первый ключевой поворотный момент на данном этапе работы. Терапевт, настроенный на уровень развития, видит, что по мере того, как Грета освобождается от мышечного напряжения, она также регрессирует. Она начинает думать и чувствовать так, как в детстве, когда она была одинокой, оставленной маленькой девочкой. Привычка сдерживаться, чтобы избежать эмоциональной боли, была выработана еще тогда, в отношениях с матерью; поэтому именно в контексте этих отношений этот паттерн может быть остановлен, чтобы она смогла развить новый способ существования в мире.

Грета: Ох...

Терапевт: Посмотрите на маму, вспомните, как она выглядела, когда вам было восемь лет.

Грета: Мама, мне больно...

Терапевт: Дыши прямо сейчас. Просто дыши и говори с ней.

Грета: (начинает плакать) Мне не нравится это...

Терапевт: Продолжай; скажи маме.

Грета: (плачет) Я знаю, что тебе нужно работать...

Прежний паттерн появляется снова, поэтому терапевт быстро включается, чтобы направить внимание Греты на ее собственные переживания, а не на проблемы матери.

Терапевт: Скажи ей, каково это, когда тебе восемь лет и тебя назначили ответственной.

Грета: Это больно...

Терапевт: Да. Изо всех сил пытаться быть сильной... О семилетней было заботиться труднее, чем о четырехлетием... У тебя должно быть много контроля, чтобы следить за семилетним ребенком.

Терапевт делает предположение: для восьмилетнего ребенка тяжелее нести ответственность за семилетнего ребенка, чем за четырехлетнего. Контролировать кого-то почти одного с тобой возраста труднее, чем контролировать младшего ребенка. Любая угроза контролю Греты была угрозой ее выживанию; с помощью контроля она заботилась о себе, своей сестре и своем брате. Она должна была контролировать их и должна была контролировать себя. Когда тебе восемь и ты отвечаешь за семью, ты не можешь позволить себе осознать, каким испуганным и несчастным ты себя чувствуешь. Терапевт продолжает побуждать Грету исследовать противоречия этого раннего опыта, в том числе потребность контролировать ситуацию и отчаянное желание получить заботу. Избавление от мышечного напряжения и от умственной дисциплины, к которой она по-прежнему прибегает во взрослом возрасте, откроют возможность для исследования.

Грета: О, это так тяжело!

Терапевт: Просто отпусти... (долгая пауза) необходимость быть такой сильной. Именно этого хотела от тебя мама - чтобы ты была сильной. Хотела, чтобы ты была надежной. Хотела, чтобы ты просто продолжала в том же духе, продолжала помогать ей, сохраняла семью...

Грета: Ей было необходимо, чтобы я это делала.

Терапевт: Давай кое-что попробуем. Посмотри на маму. Вспомни, как она выглядела, когда тебе было восемь лет. И попробуй сказать: «Мама, останься дома».

Просьба «остаться дома» была запретной. Это было то, чего Грета хотела от своей матери и в чем она нуждалась, но ее задача тогда заключалась в защите матери. Ей приходилось не только защищать образ ее мамы как хорошей матери, но и скрывать свои чувства, чтобы не создавать дополнительное давление на уже перегруженного родителя. Но теперь ситуация другая. В безопасности терапевтических отношений она может получить новый опыт - сказать наконец то, что нельзя было говорить тогда.

Грета: (устремив взгляд через комнату) Мама, оставайся дома.

Терапевт: Скажи это от всего сердца.

Грета: (всхлипывает) Оставайся дома, мамочка.

Терапевт: Вот так. Дыши. Скажи это еще раз.

Грета: (продолжает плакать) Оставайся дома. Мамочка.

Терапевт: Продолжай.

Грета: Я хочу, чтобы ты осталась дома.

Терапевт: Продолжай.

Грета: Пожалуйста, вернись сегодня вечером домой на автобусе.

Терапевт: Скажи ей почему.

Грета: Я не хочу быть вечером одна..

Терапевт: Продолжай.

Грета: Не оставайся там. Сядь на автобус вечером...

Терапевт: Скажи ей, каково это, когда она не возвращается домой.

С помощью этой и последующих серий интервенций терапевт фокусирует и углубляет усиливающуюся связь Греты с ее собственным переживанием. События приняли новый оборот; вместо того чтобы бороться с напором защитной структуры Греты, терапевт теперь может мягко поощрять, поддерживать и время от времени что-то предлагать, пока собственная движущая сила Греты ведет ее вперед.

Грета: Здесь так темно, и... (плачет)

Терапевт: Продолжай: «Здесь так темно...»

Грета: Здесь так темно и мне страшно, и мне приходится бегать по комнатам, и я не должна плакать... (она прижимает руки к груди)

Терапевт: Да. Продолжай. Позволь телу говорить.

Грета: Ох... Это так ужасно.

Терапевт: Да. Скажи ей: «Мама, это ужасно».

Грета: Это ужасно!

Терапевт: Скажи ей, что именно ужасно.

Грета: Везде темно. Я ищу тебя, а тебя нет дома. Я хочу, чтобы ты пришла домой.

Терапевт: Скажи ей, что ты чувствуешь.

Грета: (снова плачет) Я так напугана: ты нужна мне!

Терапевт: Да... «Ты нужна мне, мама...»

Грета: Я пытаюсь быть храброй, но я не чувствую себя храброй...

Терапевт:... бегая по комнатам, в темноте.

Грета: Да...

Терапевт: И скажи ей о том, каково это - заботиться об этих детях.

Углубляя осознание Греты, терапевт обращает ее внимание на оставшуюся часть уравнения: она должна быть сильной, чтобы заботиться о себе, заботиться о своей матери, а также заботиться о своих брате и сестре. Чем больше ответственности возлагается на Грету, тем сильнее ее чувство страха и брошенности, и тем сильнее ее потребность не показывать и даже не чувствовать эти эмоции.

Грета: Гм. Они играют. Они всегда играют, а потом ложатся спать. Они могут спать, а я не могу.

Терапевт: Ты снова задержала дыхание. Расслабься... Продолжай разговаривать с ней.

Возвращение к задержке дыхания - это сигнал, что Грета столкнулась с новым очагом чувств, и она реагирует почти рефлекторно, используя привычную защиту. Терапия работает: она восстанавливает связь с давно вытесненными и отделенными частями самой себя.

Грета: (плачет) Пожалуйста, вернись домой...

Терапевт: «Потому что мне нужно...»

Грета: (тихо) ...потому что мне нужна ты.

Терапевт: Да. Скажи ей это еще раз, громче.

Грета: Ты мне очень нужна.

Терапевт: Еще громче.

Осознав сперва свой страх быть одной в темноте, а затем страхи и огорчения, связанные с заботой о других детях, Грета теперь может выразить вслух потребность, которую раньше она должна была скрывать. В то время Грете приходилось защищать мать от знания, что она была напугана; и ей даже не позволялось осознавать, насколько ей была нужна ее мать. Свою первую попытку нарушить это правило Грета делает тихо, затаив дыхание, почти так, как если бы она ожидала наказания за то, что высказывается открыто. Сказав это один раз и выжив, она должна повторить это более решительно. Преобразуя свою робкую просьбу в четкое требование, она наконец получит возможность быть открытой и настоящей в отношениях с матерью и устанавливать полноценный внешний контакт, точно так же, как она учится устанавливать полноценный контакт со своими внутренними переживаниями.

Грета: Ты мне очень нужна!

Терапевт: Кричи ей об этом.

Грета: (немного громче) Ты мне очень нужна!

Терапевт: Кричи так, чтобы тебя было слышно за 15 миль.

Грета: ТЫ МНЕ ОЧЕНЬ НУЖНА!

Терапевт: Прокричи еще раз: «Вернись домой!».

Грета: Вернись домой - ты мне очень нужна!

Терапевт: Теперь снова просто отпусти напряжение.

Грета: ВЕРНИСЬ ДОМОЙ - ТЫ МНЕ ОЧЕНЬ НУЖНА!

Терапевт: Продолжай говорить с ней.

Грета: Я хочу, чтобы ты вернулась домой! Это слишком для меня...

Терапевт: О, скажи это еще раз.

Грета: Это слишком для меня!

Терапевт продолжает помогать Грете исследовать и выражать то, что она обнаруживает. Это очень похоже на промывание гнойной раны: все должно быть очищено, и самые глубокие впадинки проверены; нельзя оставлять никаких следов старой инфекции, чтобы не произошло повторного инфицирования раны и чтобы она могла зажить как надо.

Грета: Все это было чересчур для меня - целый день, и всю ночь, я затем снова. Я не хочу этого.

Терапевт: «Мне нужно...»

Грета: Мне нужно, чтобы ты была рядом, хотя бы ночью. И я хочу спать в твоей кровати.

Терапевт: Да. Скажи ей об этом.

Грета: Я хочу спать в твоей кровати. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Я хочу держаться за тебя. Я хочу обнимать тебя! (всхлипывает)

Терапевт: Продолжай говорить с ней.

Грета: Почему ты не приходишь домой?

Терапевт: Сделай это утверждением.

«Почему ты не приходишь домой?» - это опасный вопрос: он может снова направить внимание Греты на беспокойство о проблемах ее матери и отвлечь ее от своих собственных чувств и от открывшейся возможности потребовать, чтобы с этими чувствами считались. Ответ матери на вопрос «почему» не поможет этой маленькой девочке удовлетворить ее потребности - он только загонит эти потребности вглубь. Обычно в интегративной психотерапии мы предлагаем клиентам преобразовать этот вопрос в утверждение, которое возвращает клиента к его переживанию.

Грета: Пожалуйста, вернись домой.

Терапевт: Теперь просто скажи это громче.

Грета: (немного громче) Пожалуйста, вернись домой.

Терапевт: Скажи это еще громче.

Грета: Пожалуйста, вернись домой! (она протягивает руку в умоляющем жесте)

Терапевт: Преувеличь этот жест, то, как ты держишь руку.

Грета: (жестикулирует снова) Пожалуйста, вернись домой!

Терапевт: А теперь произнеси это как требование.

Грета: Я хочу, чтобы ты вернулась домой.

Терапевт: А теперь еще громче и настойчивее.

Грета: Возвращайся домой!

Терапевт: Еще настойчивее.

Грета: Возвращайся домой!

Терапевт: Кричи ей об этом.

Грета: Возвращайся домой! (ее просящая рука превратилась в кулак)

Терапевт: Еще настойчивее, с такой вот рукой.

Грета: Возвращайся домой!

Терапевт: А теперь с обеими руками.

Грета: Возвращайся домой!

Грета наращивает силу по мере того, как терапевт проводит ее через последовательные этапы: она призывает Грету выразить запрещенную потребность/ чувство/переживание, выразить их человеку из первоначальных отношений, выразить их как прямую просьбу, превратить эту просьбу в требование и усилить это требование. Хотя она вовлечена в переживание гораздо больше, чем прежде, в ее голосе и жестах все еще присутствует сдержанность. Терапевт продолжает побуждать ее достичь полного и подлинного переживания и выражения ее потребности.

Терапевт: А теперь устрой истерику.

Грета: Вернись домой!!

Терапевт: Продолжай, продолжай - еще громче.

Грета: Вернись домой!!

Терапевт: Сделай глубокий вдох и продолжай!

Грета: Возвращайся домой...

Прорыв еще не произошел. В последнем «возвращайся домой» Греты чувствуется вынужденность, как будто она думает: «Я произнесу эти слова, но это ничего не изменит». Ее плечи опущены, на лице грусть.

Терапевт: Да. Ты продолжаешь себя останавливать, да?

Грета: Потому что я знаю, что она не придет.

Терапевт: Скажи ей об этом.

Грета: Я знаю, что ты не придешь.

Следующая интервенция терапевта отмечает второй поворотный пункт данной сессии. Грета остановила себя, закрылась и спонтанно проявила убеждение, которое лежит в основе ее неспособности решить свою проблему: «Нет смысла говорить тебе о том, что мне нужно, если я и так знаю, что ты мне этого не дашь». Следующий шаг - исследовать заместительное решение проблемы, найденное ребенком: «Поскольку я не могу получить то, что действительно хочу, вместо этого я...».

Терапевт: «И поэтому я...»?

Грета: Ох, это не имеет смысла... (снова начинает плакать)

Терапевт: Просто позволь этому прийти - всему этому чувству. Просто скажи ей о нем.

Грета: ...Мне так одиноко... Никого нет рядом. Я не знаю, где моя бабушка, где она живет - какие-то странные... и я не могу позвать свою маму...

Терапевт: И ты не рассердишься на маму. Ты начинаешь сердиться, а затем останавливаешься.

Грета: Я знаю... потому что я... потому что она должна... столько всего...

Терапевт: Тогда скажи ей, что ты делаешь, когда сердишься. (Грета молча съеживается) Да, давай...

Грета: (все еще сжимается, постукивая кулаком по груди) Аххх...

Терапевт: Скажи ей, что ты делаешь прямо сейчас.

Грета: Вот здесь болит. Печет и болит.

Терапевт: Усиль эту позу - еще больше сведи плечи. Вот так. Покажи ей, что ты делаешь вместо того, чтобы сердиться.

Грета отреагирует это чувство вовне, без слов показывая терапевту (и своей воображаемой матери), что происходит, когда она ощущает потребность, которая, как она знает, не будет удовлетворена. Эта реакция настолько укоренилась, что обычно Грета ее даже не замечает. Попросив преувеличить эту реакцию, сделать ее более выразительной, сильной, долгой, терапевт привлекает к ней внимание Греты; теперь она может выразить словами то, что до сих пор отражалось только в ее теле.

Грета: ...Когда я сержусь, я потом очень пугаюсь.

Терапевт: Ты сердишься из-за того, что напугана'?

Грета: Нет...

Терапевт: Или ты сердишься на нее за то, что она создала ситуацию, в которой ты напугана.

Грета: Нет, когда я хочу рассердиться... но потом я понимаю, что она причинит нам боль...

Как терапевты мы всегда очень внимательны к признакам жестокого обращения с детьми, и, в данном случае, это, безусловно, звучит как такой признак. Появляется искушение отказаться от регрессивной работы и перескочить к оценке степени раннего насилия и его влияния на текущее функционирование. Терапевт не поддается этому искушению, удерживая Грету включенной в воссозданные отношениях с матерью и в то же время учитывая эту новую тему.

Терапевт: Скажи ей об этом.

Грета: Если я рассержусь и скажу тебе об этом, ты дашь мне пощечину или ударишь каким-то предметом, и потом мне придется убежать и спрятаться или попытаться выбраться из дома. И потом я бегаю в темноте...

Терапевт: «Потому что мне нужно»...

Когда Грета снова говорит о своих потребностях, озвучивая их, вместо того чтобы вытеснять их за пределы осознания, она может особенно четко осознать, как она справлялась с опытом неудовлетворения потребностей и как эти стратегии совладания проявляют себя в ее взрослой жизни.

Грета: Мне нужно, чтобы ты перестала мне угрожать.

Терапевт: Да. «И мне нужно...»

Грета: Мне нужно, чтобы ты была добра ко мне.

Терапевт: «И мне нужно...»

Грета: Мне нужно, чтобы ты приходила домой вечером.

Терапевт: И мне нужно...

Грета: (плачет) Мне нужно, чтобы ночью ты была дома и чтобы я была в безопасности у тебя на руках.

Терапевт: «И мне нужно...»

Грета: Мне нужно, чтобы ты прекратила меня бить.

Использует ли Грета свое растущее осознание того, что она чувствовала пренебрежение и страх как еще один защитный слой, чтобы защитить себя от еще более сильной боли, а именно - от активного насилия? Как ребенку организовать себя и свои убеждения о том, как выжить в мире, когда человек, в котором он ищет защиту, является его преследователем? Это необходимая деталь головоломки, и терапевт поможет Грете поместить ее на свое место.

Терапевт: Да. Скажи это еще раз громче.

Грета: Мне нужно, чтобы ты прекратила меня бить.

Терапевт: Скажи это еще громче. «Не...»

Грета: Не бей меня.

Терапевт: Еще громче.

Грета: (несколько громче) Не бей меня.

Терапевт: Теперь преврати это в требование.

Грета: Не бей меня! Не бей меня, когда я сержусь или когда разбила что-то. Если я сделаю что-то не так, не бей меня... (с грустью, обращаясь к терапевту) Нет никого, кто мог бы сказать ей не делать этого. Никто не говорит ей, чтобы она не била нас, детей.

Грете невероятно сложно собрать энергию и силу, чтобы потребовать от своей матери измениться. Несмотря на руководство терапевта, голос Греты по-прежнему звучит мягко и сдержанно; в итоге она прерывает разговор с матерью и вместо этого обращается к терапевту. Вместо того чтобы продолжать настаивать на большем и увеличивать риск того, что Грета почувствует критику, терапевт отступает, адаптируется к ее темпу и помогает ей возобновить диалог с матерью. В этом диалоге она может узнать, в чем нуждалась тогда 8-летняя Грета и в чем она все еще нуждается, на каком-то уровне, уже будучи взрослой.

Терапевт: Продолжай говорить с ней. Если не знаешь, что сказать, просто повтори.

Грета: Бабушка знает, что у нас есть синяки, но она ничего не говорит - никто тебе ничего не говорит; я не знаю, почему...

Терапевт: Естественно, что ты боишься, малышка. Ты только что говорила, что тебя бьют. «Синяки» - это насилие; неудивительно, что ты напугана.

Слова Греты «никто тебе ничего не говорит» - это крик ребенка о помощи, желание, чтобы кто-то вмешался и решил проблему, для решения которой она еще слишком мала и у нее нет для этого сил. Терапевт быстро отвечает на запрос, обеспечивая здесь, в терапевтических отношениях, поддержку, которая была необходима, но отсутствовала в детстве Греты. Дает ли этот отклик Грете возможность прибегнуть к помощи терапевта так, как она хотела бы воспользоваться помощью ее отсутствующего отца?

Грета: Я хотела... Я убегала и думала: когда мой папа вернется домой, я смогу уйти с ним...

Терапевт: Какая прекрасная надежда - когда папа вернется домой, ты сможешь убежать с ним... Папа вернулся?

Грета: Нет...

Терапевт: Был далеко?

Грета: Да, был далеко.

Терапевт: Он умер?

Грета: Да. Но мы не знали этого еще 11 лет после того, как это произошло.

Терапевт: Одиннадцать лет в ожидании, что он вернется домой...

Грета: Да. А потом моя мать снова вышла замуж.

Грета отвлеклась от своего воображаемого взаимодействия с матерью и заговорила напрямую с терапевтом о своем отсутствующем отце. Теперь она снова рассказывает о своей матери, и терапевт сразу приглашает ее вернуться к воображаемому взаимодействию; на этот раз, однако, она привнесет в разговор свои чувства по поводу отца.

Терапевт: Расскажи маме об этой фантазии - убежать с папой. «Я хочу убежать от твоих побоев, мама».

Грета: Я хотела убежать от твоих побоев. И если папа вернется, я хочу уйти с ним. Мы оставим тебя...

Терапевт: Убежать с папой, которого ты даже не знаешь, да?

Грета: Когда она вышла замуж за того, другого мужчину, я думала: «Где же мой настоящий папа? Куда он ушел? Я хочу уйти с ним».

Терапевт: Угу.

Грета: Тогда у меня была фантазия, что, возможно, он живет где-то с другой семьей. А потом моя мать вышла замуж за этого другого мужчину; я была так... я хотела выпрыгнуть из окна, с пятого этажа. И потом у меня появились эти фантазии о том, что, когда я умру... (ее голос начинает дрожать)

Терапевт: Позвольте этой дрожи быть.

Дрожь в голосе и во всем теле часто является сигналом о том, что старый, устоявшийся психологический паттерн разрушается. Это может быть вызвано реакцией организма на выброс адреналина и других гормонов или замешательством, которое происходит, когда психическая система пытается обрести новое равновесие. Какой бы ни была причина, интегративный психотерапевт обычно приветствует и поощряет этот процесс как проявление высвобождения энергии, которое сопровождает расширение осознания и способствует ему.

Грета: (плачет) Я... было много ночей, когда я совсем не спала - только плакала.

Терапевт: Хорошо, просто скажи это маме: «Я плачу по ночам, мама».

Грета: Я плачу по ночам. Я не могу спать, а ты не знаешь.

Терапевт: Скажи ей об этом сейчас, чтобы она знала.

Грета: Я плачу по ночам и не могу спать. Иногда ночью я чувствую отчаяние.

Терапевт: Да. Скажи это еще раз: «Я чувствую отчаяние».

«Отчаяние» - это сильное слово со множеством значений. Фокусирование на этом слове - на том, как Грета сама говорит о себе, - это еще одна попытка углубить ее переживание всех чувств, потребностей и ощущений, которые она блокировала для осознания.

Грета: Я чувствую отчаяние ночью.

Терапевт: «Потому что мне нужно...»

Грета: Потому что мне нужна ТЫ. А теперь в твоей кровати лежит этот другой мужчина, а не я!

Терапевт: «И поэтому...»

И снова терапевт приглашает Грету посмотреть на стратегию, на решение проблемы маленьким ребенком. Когда она не может найти защиту у матери, что она делает? У терапевта есть довольно ясное представление об этом, но ее понимание не в счет. Грете необходимо прийти к этому самостоятельно, ощутить это фибрами своей души. Но она пока еще не готова выразить это словами, поэтому терапевт следует ее ритму.

Грета: (вздыхает)

Терапевт: «Ты нужна мне, мама...»

Грета: (плачет) Ты нужна мне, мама. Ты нужна мне!

Терапевт: «И без тебя...»

Грета: И без тебя я не хочу больше жить.

Вот, здесь мы видим, как зарождалось решение. Дети решают неразрешимые проблемы, вырабатывая системы мыслей, эмоций и поведения, которые помогут им выжить и придать смысл своему существованию. Очевидно, одно из таких смыслообразующих решений Греты было о жизни в целом: что жить не стоит.

Терапевт: Да. Скажи ей об этом.

Грета: (всхлипывает) Знаешь, я хотела выпрыгнуть из окна, а Хейди позвала тебя, и ты сказала, что снова меня ударишь...

Терапевт: «А от тебя, мама, мне было нужно...»

Грета: Чтобы ты взяла меня к себе в кровать и обняла... (рыдает)

Терапевт: Продолжай, Грета. «Не бей меня, мама, из-за того, что я хотела выпрыгнуть из окна...»

Грета: О, не бей меня, потому что я хочу умереть!

Снова и снова, с помощью всевозможных формулировок, терапевт помогает Грете проработать триаду, которая образует паттерн: «Мне нужно...», «но вместо этого я ожидаю...», «и поэтому...» Как в огромной, раскручивающейся спирали, каждый виток приносит новый фрагмент информации и приводит к более глубокому осознанию.

Грета: Вместо этого обними меня и возьми к себе в кровать. Я просто хочу быть ближе к тебе!

Терапевт: Да, малышка. Продолжай говорить с ней.

Грета: И я хочу остаться с тобой, чтобы ты обнимала меня...

Терапевт: Просто скажи ей, что ты чувствуешь, когда она не обнимает тебя.

Грета: Ох, когда ты меня не обнимаешь, мне так одиноко и я чувствую такое отчаяние. Это так больно... слишком больно!

Терапевт: Конечно, это больно. Так много боли, так много ответственности...

Грета: (долгая пауза) Меня бесит, когда ты говоришь, что тебе легче оставаться далеко от семьи на ночь. Это вызывает у меня...

Раньше, когда Грета начинала испытывать гнев на мать, она отступала, потому что это было для нее слишком страшно, и угроза наказания была слишком велика. Теперь, почувствовав поддержку терапевта, когда она плакала о своем одиночестве и грусти, Грета, похоже, обрела силу, чтобы вновь обратиться к этому гневу.

Терапевт: Да, скажи ей об этом еще раз.

Грета: Меня бесит, когда я слышу, что тебе так легче, - меня бесит, что ты хочешь оставаться далеко от семьи.

Терапевт: Скажи ей, каково это для тебя, когда она далеко.

Грета: О, это совсем нелегко! Я боюсь, одна, ночью.

Терапевт: Скажи это еще раз: «Для меня это нелегко, мама...»

Грета: (ее голос звучит испуганно, и она снова съеживается в кресле) Для меня это нелегко...

Страх в голосе Греты и язык ее тела отчетливо показывают, что у нее нет доступа к ресурсам, которые ей нужны, чтобы решительно и эффективно противостоять матери, заявляя о своих потребностях и своем гневе на то, что эти потребности не удовлетворяются. Без ресурсов она, скорее всего, вернется к прежней, знакомой стратегии «Не чувствуй это, не показывай этого», которую она использовала так долго. Чтобы это предотвратить и предоставить Грете новый ресурс, терапевт включается, чтобы конфронтировать матери Греты с помощью своего собственного голоса терапевта. На этот раз кто-то будет рядом, чтобы поговорить с матерью и сказать ей, что ее поведение неприемлемо. На этот раз Грете не придется делать все одной.

Терапевт: (обращаясь в сторону, куда смотрела Грета, когда «говорила» со своей матерью) А теперь, мама, слушай ее! И не бей ее! Она хочет поговорить с тобой, а ты просто ее слушай. Сложи руки и не бей ее, мать! (снова обращаясь к Грете) Продолжай, Грета.

Грета: Это больно...

Терапевт: Продолжай говорить с ней. Скажи ей о своем гневе.

Грета: (ее голос звучит сдавленно, и ей трудно выговаривать слова) Я сержусь, потому что там у тебя хорошая жизнь - там, где ты работаешь. Я не знаю, чем ты занимаешься после работы, но твои дети дома и ждут тебя.

Безопаснее, потому что не так лично, говорить о своих брате и сестре или скрывать свои собственные чувства, будучи просто одной из «детей». Но безопасность обезличенности не приводит к полноценному контакту - напротив, она ему препятствует. Грете нужно говорить о «себе», а не о «них» или даже о «нас».

Терапевт: Скажи ей о себе, Грета.

Грета: А я жду тебя.

Терапевт: (очень громко и уверенно) И НЕ СМЕЙ БИТЬ ЕЕ, МАТЬ! Слушай ее и отвечай ей, мать!

Грета: Я хочу, чтобы ты вернулась домой, и хочу, чтобы ты поговорила с Хейди и с бабушкой, - это слишком для меня.

Терапевт: Да, теперь громче...

Грета: Это слишком для меня.

Терапевт: СЛУШАЙ ЭТО, МАМА, - ЭТО СЛИШКОМ ДЛЯ НЕЕ! (Грете) Продолжай.

Присоединение к Грете во время конфронтирования ее матери служит нескольким терапевтическим целям. Во-первых, сердиться и конфронтировать кому-то, кто по факту здесь не находится, выглядит как довольно странное поведение вне терапевтического кабинета. Присоединяясь к Грете в этом процессе, терапевт помогает ей избежать чувств стыда или безумия, связанных с этими действиями. Такое присоединение также моделирует гнев при хорошем контакте, который Грете важно научиться выдерживать, и, кроме того, это обеспечивает ей поддержку, чтобы она могла быть со своим переживанием, а не закрываться от него, защищаясь от страха и отчаянного одиночества. И, наконец, присоединение терапевта опровергает убеждение Греты, что ей всегда придется делать все самое важное в одиночку (из-за чего жизнь не стоит того, чтобы жить). Терапевт продолжает переключаться между разговором с матерью Греты и предложением Грете «продолжать».

Грета: Когда все ложатся спать, я все еще не сплю. Это слишком для меня!

Терапевт: ТЫ НУЖНА ЕЙ, МАТЫ

Грета: (плачет) И ты нужна мне, мне нужно, чтобы ты говорила со мной - кто-то должен поговорить со мной. Мне так одиноко!

Терапевт: И ЕЙ СТРАШНО, МАТЬ. ЕЙ СТРАШНО, ПОТОМУ ЧТО ТЫ ОСТАВИЛА ЕЕ. И ТЫ ЗАСТАВЛЯЕШЬ ЕЕ ЗАБОТИТЬСЯ О ДРУГИХ ДЕТЯХ, ХОТЯ ОНА НЕ ИМЕЕТ НАВЫКОВ, ЧТОБЫ ЭТО ДЕЛАТЬ... Продолжай говорить с ней, Грета.

Грета: (снова сдавленным голосом) Я хочу, чтобы ты вернулась домой и уложила меня спать. Поцеловала меня и пожелала мне спокойной ночи, и обняла меня, и прижала к себе крепко... (тихо плачет)

Терапевт: Сейчас просто позволь этому приходить. А я поговорю с твоей мамой (громко, обращаясь к воображаемой матери Греты) Мать, не смей бить ее! Нельзя так обращаться с этой бесценной маленькой девочкой (более спокойным тоном) Она боится оставаться одна, и она боится оставаться с тобой, потому что ты ее бьешь. Она постоянно напугана. Она делает вид, что это не так, но на самом деле она все время боится.

Грета: Не делай этого после этой...

Терапевт: Скажи это еще раз.

Грета: Не бей меня после того, как мы закончим говорить здесь, в терапии.

Терапевт: О, она будет бить потом?

Грета: Да...

Терапевт: То есть ты, должно быть, сейчас боишься, что, если мы остановимся, она побьет тебя после.

Грета: Как-то раз я убежала и ночевала в доме моей подруги, а она нашла меня. Она вытащила меня из постели, и я побежала домой, а она погналась за мной и ударила меня по голове деревянной веслом, и я истекала кровью, а потом она потеряла сознание. Не знаю, может быть, она была сумасшедшей.

Сумасшедший родитель - это, пожалуй, самое страшное, с чем может столкнуться ребенок, потому что сумасшествие непредсказуемо. Когда вы никак не можете предсказать, что произойдет, вы не можете защитить себя или подготовиться к этому. Доверять сумасшедшему родителю небезопасно, потому что, даже когда он вроде бы делает что-то хорошее, это может полностью измениться в одно мгновение. Неудивительно, что Грета решила, что безопаснее вообще не иметь дела с матерью, а просто быть ответственной и заботиться о других детях, не привлекая к себе внимания.

Терапевт: Она была сумасшедшей?

Грета: Я думаю, что она была сумасшедшей.

Терапевт: И теперь ты боишься, что, если я уйду, мама снова будет тебя бить?

Грета: Она будет в ярости.

Терапевт: И поэтому тебе так тяжело все высказать маме?

Грета: (долгая пауза) Я должна была быть милой.

Спонтанно возникает еще один фрагмент паттерна: способ выжить и позаботиться о себе - это «быть милой», и не важно, насколько плохо с тобой обращаются.

Терапевт: Должна была быть милой? Даже когда гневалась на нее, не так ли?

Грета: Да. Если я сержусь, я должна извиниться.

Терапевт: А если тебе страшно?

Грета: Если мне страшно и я плачу, она выходит из себя.

Терапевт: Ммм?

Грета: (снова голосом маленькой и испуганной девочки) Когда она выходит из себя, мы все должны выстроиться в ряд: я самая высокая в ряду, рядом со мной стоит моя сестра, и дальше - мой младший брат. В таком порядке. То есть я нахожусь в конце и мне достается больше всего пощечин.

Терапевт: Хочешь, чтобы я сказала маме не бить тебя после того, как мы закончим говорить?

Грета: Да.

Терапевт: МАТЬ, НЕ СМЕЙ БИТЬ ЕЕ, КОГДА МЫ ЗАКОНЧИМ! ТЕБЕ НУЖНО ПРОЙТИ ТЕРАПИЮ, А НЕ БИТЬ СВОИХ ДЕТЕЙ. ЧТО-ТО СЕЙЧАС ИДЕТ НЕ ТАК В ТВОЕЙ ЖИЗНИ. НЕ ВЫМЕЩАЙ ЭТО НА ДЕТЯХ И НЕ СМЕЙ БИТЬ ГРЕТУ ЗА ТО, ЧТО ОНА ПОДЕЛИЛАСЬ СО МНОЙ ЭТОЙ ИСТОРИЕЙ! ЭТО ТЕБЕ НУЖНА ТЕРАПИЯ. ЧТО-ТО В ТВОЕЙ ЖИЗНИ ПОШЛО НЕ ТАК. НЕ СМЕЙ БИТЬ ГРЕТУ ЗА ЕЕ РАССКАЗ! ПРОЙДИ ТЕРАПИЮ!

Грета: (долгая пауза) Вы говорите, что ей нужна терапия, но в то время, когда мы жили, никто не ходил на терапию. Люди просто искали способ заработать достаточно денег, чтобы платить за аренду и покупать еду и как-то жить. Терапия... Никто и не думал о терапии.

Терапевт: Означает ли это, что терапия не была ей нужна?

Грета: Думаю, ей нужно было, чтобы отец вернулся домой, или другой мужчина, который зарабатывал бы деньги, чтобы не было так тяжело. Тогда ей не пришлось бы быть такой грубой и злой. Возможно, ей стало бы стыдно, если бы кто-то сказал ей: «Ты не должна так обращаться со своими детьми». Возможно...

Какими неуловимыми и стойкими могут быть давние паттерны! Грете было необходимо, чтобы ее мать была хорошей матерью, и - чтобы мать оставалась хорошей в ее глазах - она оправдывала ее, защищала ее, брала на себя ответственность и научилась справляться самостоятельно. Даже сейчас ей некомфортно от конфронтации терапевта и от ее наблюдения, что матери Греты нужна была терапия. Мать, которой необходима терапия, - это сумасшедшая мать, а сумасшедшая мать не может быть хорошей матерью. Возможно, с ней было бы все в порядке, если бы кто-то помогал ей немного... но тогда она могла бы почувствовать стыд, и это также означало бы, что она не была хорошей матерью...

Терапевт: И, полагаю, ты хотела бы защитить ее сейчас от этого стыда? Знаешь, иногда люди заслуживают чувствовать свой стыд. Она поступала плохо по отношению к тебе и другим детям, когда била вас, шлепала вас, ударила тебя веслом. Ей должно быть стыдно за это. Но ты хотела бы защитить ее от этого стыда. Прямо сейчас ты хочешь оправдать ее. Как это тебе помогает, когда ты оправдываешь ее?

Следующая веха терапии - это определение функции проблемной реакции. Мы видели, как Грета регрессирует к первоначальным травматическим отношениям, выявляя потребность, которая не была удовлетворена в этих отношениях, и мы видели, как она исследует то, что она делала в ответ на переживание того, что ее потребности не удовлетворены. Определение функции этого паттерна реагирования распутает еще одну нить клубка, давая Грете свободу использовать свои взрослые ресурсы, чтобы найти новые и аутентичные способы достижения того же самого.

Грета: Это мне не помогает.

Терапевт: Как это помогает тебе прямо сейчас, когда ты оправдываешь ее? «Такое было время», или «Она ничего не может с этим поделать, все слишком плохо», или «Никто не говорил с ней об этом...»?

Грета: Она поступала так, потому что была больна.

Терапевт: Как это влияет на тебя?

Грета: Это становится менее...

Терапевт: (пауза) Что именно становится менее?

Грета: Когда вы говорите, что ей нужна терапия и все такое, тогда у меня появляются все эти оправдания.

Терапевт: Ты не хочешь, чтобы она пошла на терапию?

Грета: Нет, не в этом дело. Я думаю, может, нас надо просто забрать из этой семьи, но и этого я тоже боюсь.

Появляется еще один страх. Если бы кто-то узнал, что делает ее мать, то Грету могли забрать от матери. Никто не помогает Грете, и она не может просить о помощи, потому что ей может не понравиться та помощь, которую она получит. И снова получается, что единственный способ выжить - это ничего не делать, ничего не говорить и ничего не чувствовать. Как маленький зверек, замерший перед лицом нависшей опасности, Грета могла только ждать и стараться не двигаться. Вопрос терапевта разрушает эту обездвиженность, давая Грете возможность наконец начать исследовать и проговаривать свою дилемму.

Терапевт: Боишься чего?

Грета: Ее - она так изменилась... Я переключаюсь в голове с одной стороны на другую.

Терапевт: Можешь ли ты переключаться вслух, чтобы я могла тебя слышать?

Грета: Ох, с одной стороны, я хочу, чтобы меня забрали из этой семьи; здесь так ужасно. Но с другой стороны, иногда она водит нас гулять, и всё хорошо... она целует нас, а еще играет на пианино и поет. Она не всегда была такой жестокой, такой ужасной.

Терапевт: Она не всегда была такой ужасной.

Грета: Иногда. Это нельзя было предсказать, и это было тяжело. Иногда нас вот так наказывали, но иногда, я не знаю почему, было... было, знаете... было по-другому...

Терапевт: И ты не хочешь, чтобы мама пошла на терапию?

Похоже, Грета начинает чувствовать себя немного в замешательстве и растерянности. Ее сбивают с толку мгновенные переходы матери от доброты к жестокости. Терапевт возвращает ее к более конкретному вопросу: «Хочешь ли ты, чтобы твоя мать изменилась?»

Грета: Я думаю, да...

Терапевт: Это да или нет?

Грета: Да, из того, что я знаю теперь, я говорю «да». Как взрослая, я понимаю, что она должна пойти на терапию. Но, когда я была ребенком, я не могла сказать или даже подумать об этом.

Терапевт: Тогда скажите ей как взрослая - представьте эту женщину так, как она выглядела в 1945, 1946 году... Скажите ей это. Скажите ей то, что понимает взрослый.

Ранее терапевт включилась, чтобы конфронтировать матери Греты, когда стало очевидно, что у Греты нет ресурсов, чтобы справиться в одиночку. Теперь же она побуждает Грету прибегнуть к арсеналу своих собственных ресурсов: к знаниям и опыту, которые есть у нее как у взрослого человека. Точно так же, как маленькая Грета могла чувствовать защиту от терапевта во время предыдущей интервенции, она теперь может ощутить присутствие своего собственного сильного, компетентного взрослого Я. Теперь, с ресурсами взрослого, она будет вспоминать события прошлого иначе, чем когда она была заброшенным, испуганным ребенком без друзей.

Грета: (смотря в ту часть комнаты, где «находится» мать) Как взрослая, я знаю, что такой человек, как ты - который бьет своих детей, такой человек должен пойти на терапию, чтобы научиться не обращаться с детьми так... И теперь не плачь.

Терапевт: Да, продолжай говорить с ней.

Грета: Я не виновата, что ты не живешь со своей семьей.

Вместе с получением доступа к ее взрослым ресурсам приходит новое осознание, новое решение и другой способ существования в мире. Вместо того чтобы отчаянно защищать свою мать от критики, Грета снимает с себя ответственность за чувства и поведение матери. Это очень важный переход, и терапевт побуждает ее оставаться с этим, укреплять и усиливать то, что только что произошло.

Терапевт: Продолжай. Просто говори с ней - скажи это еще раз и продолжай развивать тему.

Грета: Тебе не поможет, если ты начнешь сейчас плакать.

Терапевт: «И это не моя вина...»

Грета: И это не моя вина, что ты не живешь со своей семьей.

Терапевт: Скажи ей больше об этом.

Грета: Это твоя вина или вина твоего отца, но мы, дети, не имеем к этому никакого отношения. Не из-за нас твои родители обращались с тобой плохо. Ты всегда стараешься быть милой со своими родителями, когда им что-то в тебе не нравится. Почему ты приносишь им кофе и ведешь себя с ними так мило?

Терапевт: Скажите это как утверждение.

Узнаете этот паттерн? Мы встречали его раньше во время этой работы, когда Грета спрашивала свою мать: «Почему ты не приходишь домой?». Здесь снова вопрос «Почему» переключает внимание Греты с ее переживаний на фантазии и рационализации о переживаниях ее матери. Вместо этого терапевт просит Грету сформулировать утверждение, в котором будут выражены ее собственные потребности и желания.

Грета: Не приноси им кофе. Бабушка не заслужила кофе. Она приезжает в гости только затем, чтобы получить что-то от тебя. Она не заботилась о нас, детях. Она НИЧЕГО для нас не делает. Почему ей полагается кофе или вообще какая-то еда от нас? Я не могу понять, почему она себя так ведет, и почему ты не...

Терапевт: Нет, ты не можешь этого понять, и это так пугает, когда ты не можешь понять. Нет никакого контроля. Ты не можешь понять и не можешь предсказать, когда мама будет доброй и ласковой. И ты не можешь предсказать, когда она станет злой и жестокой. Потому что, когда она хорошая, она очень, очень хорошая, а потом она вдруг меняется и становится злой. Твоей маме нужно пойти на терапию.

На этот раз Грете труднее освободиться от «почему». Контраст между тем, как мать относится к неприятным дедушке и бабушке и как она обращается со своими детьми, важен для Греты; это, вероятно, открытие нового пути для исследования. Но уже слишком поздно, чтобы погружаться в новую серьезную тему. Грета проделала долгий путь, опробовала некоторые значимые новые способы поведения и нарушила защитные правила, которые присутствовали на протяжении большей части ее жизни. Это была насыщенная работа; пришло время завершать сессию и дать Грете возможность интегрировать все, чего она достигла. Интервенция терапевта открывает заключительный этап сессии; в ней терапевт резюмирует проблему взаимоотношений Греты с ее матерью и выражает свое собственное мнение о том, что является необходимым. Теперь, чувствуя поддержку, Грета может согласиться.

Грета: Да. Ей нужно пойти на терапию. Ей действительно нужно обратиться куда-то.

Терапевт: А что нужно тебе, прямо сейчас?

Грета: (долгая пауза) Защита.

Терапевт: Защита. Хочешь кое-что попробовать?

Грета: Да.

Терапевт: Хорошо. Мы оставим маму там. Грета, подойди сюда. Просто встань позади меня. Подойди сюда. (Грета становится за креслом терапевта, и обе они поворачиваются в сторону, где Грета поместила образ своей воображаемой матери). Теперь ей придется сперва ударить меня. Если она попытается ударить, я об этом позабочусь. Тебе нравиться прятаться там? Грета, тебе нравиться прятаться там?

Грета: Иногда...

Терапевт: Не всегда. Не тогда, когда она целует тебя.

Грета: Нет.

Терапевт: Нет. Давай договоримся? Когда она собирается поцеловать тебя, ты можешь выйти, а если она собирается ударить, ты снова вернешься туда, (долгая пауза) О чем ты думаешь?

Амбивалентность по-прежнему остается проблемой. Грета хочет чувствовать связь с любящей матерью, но ей нужна защита, когда мать прибегает к насилию. С точки зрения логики ребенка «или-или» не было никакой возможности получить и то и другое. Именно это и предлагает ей терапевт, то есть «быть с матерью, когда она хорошая, и получить защиту, когда она плохая».

Грета: Я просто пытаюсь (начинает дрожать)...

Терапевт: Да, просто позвольте этой дрожи быть. Да... (пауза) Хочешь остаться там? Может, на неделю или около того?

Грета: (хихикает) Хмм...

Терапевт: И что означает «хмм»? Можешь перевести «хмм» на английский?

Грета: Я не знаю, что она сделает, когда я выйду.

Терапевт: (твердо, обращаясь к матери) Не смей бить Грету - ни сейчас, ни позже - ни в какое время, никогда. Твои проблемы - это не вина твоей дочери. Не твоя дочь сделала твою жизнь трудной. Это ты решила вступить в связь с другим мужчиной, пока твой муж отсутствовал. Это ты забеременела от другого мужчины, пока твой муж был в отъезде. Это ты развелись с мужем и перестала получать пособие. Твой ребенок НЕ ВИНОВАТ в твоих проблемах, и больше никогда не смей ее бить!

Страх перед непредсказуемым, который снова и снова подкреплялся, когда она жила с сумасшедшей матерью, не растает за одну терапевтическую сессию. Прибегая к юмору и используя информацию, полученную во время предшествующей работы с Гретой, терапевт показывает, что она не боится и что она будет противостоять матери от имени Греты. Она временно предоставляет Грете ту защиту, которую она пока не может обеспечить себе сама. Маленькая девочка не завершит эту сессию с чувством ужаса перед возмездием матери. Наоборот, она уйдет, помня о чувстве такой безопасности, которую ей никогда прежде не доводилось испытывать.

Грета: Да, это хорошо - я больше ее не оправдываю. И я более расслаблена.

Так завершается сессия с Гретой. Теперь мы можем более ясно понять значение ее слов в начале сессии: «Это слишком долго для меня». Это было слишком долго - тревожиться во время всего пути из Амстердама в Нью-Йорк, но те дни и ночи в одиночестве, когда мать была далеко, были тоже слишком долгими и наполненными тревогой. Грета начала позволять себе вспоминать, чтобы вновь познакомиться с испуганной девочкой, которой она когда-то была. Благодаря этому она сделала еще один шаг на пути к исцелению нарушений контакта, которые мешают ей быть целостной и искажают ее способность выстраивать отношения с окружающим миром.

Транскрипт Греты - это хорошая отправная точка в нашем исследовании полных случаев, потому что он иллюстрирует, возможно, более ясно, чем какой-либо другой случай, как работа развивается от этапа к этапу. Когда Грета впервые описала свои тревоги, свое чувство паники и значения, которые она им придавала, терапевт провела феноменологическое исследование: она помогла Грете исследовать и выразить качество ее переживания. Сессия психотерапии почти всегда начинается с феноменологического исследования; это помогает клиенту и терапевту прояснить, что должно выйти на передний план и какое основное нарушение контакта проявится в процессе работы.

Грета - психологически развитый клиент, и ей было несложно установить интеллектуальную связь между текущим болезненным переживанием и ранним опытом отношений с матерью. Переход к следующему этапу работы, во время которого Грета позволила себе эмоционально регрессировать и воспроизвести эти отношения в фантазии, вывел на поверхность и усилил аффективное значение этих отношений. По мере того как она переживала свои реакции на мать, которая относилась к ней пренебрежительно и прибегала к насилию, она все более открывалась эмоциональному контакту.

Конечно, воспроизведенные отношения не были идентичны историческому опыту Греты. Если бы это было так, никакое изменение не было бы возможно. Именно различие между тогда и сейчас сделало возможным для Греты в этот раз реагировать по-другому: этим различием стали дополнительный ресурс, который обеспечило присутствие терапевта, а также собственный рост и обучение Греты на протяжении многих лет. И другая реакция - не важно, насколько малой будет эта разница поначалу - момент развивается и создает свою собственную движущую силу для перемен. Сначала Грета позволила себе знать и чувствовать то, что она не могла знать и чувствовать тогда. Она позволила себе, при наличии защиты терапевта, говорить о своем знании и чувствах. Фактически, она инсценировала разговор с матерью об их отношениях и увидела, как ее потребность защитить свою мать стала частью системы, в которой она застряла. Каждое новое осознание и каждое свежее переживание открывали возможность для следующего, и следующего, и следующего...

В идеале растущее осознание клиента в итоге приводит к смене паттерна. Взаимосвязи, которые поддерживали прежнюю систему, истончаются до такой степени, что система должна каким-то образом перестроиться. Признаком такой перестройки часто бывает то, что клиент говорит о сдвиге, о перемене в том, как он понимает мир, об изменении какого-то старого убеждения или способа поведения, в котором больше нет надобности. У Греты перемена пришла, когда она осознала, что она больше не должна отвечать за заботу о своей матери, оправдывать ее поведение и напрягать свое тело, чтобы не позволять себе узнать, насколько плохо она себя чувствует.

Психотерапия - это циклический процесс. Устаревшие представления, убеждения и решения трансформируются, а те, что уже трансформировались, мы пересматриваем и видоизменяем; те же, что были пересмотрены, в свою очередь, становятся темой для последующей работы. Иногда движение по этим спиралям происходит в кабинете терапевта; часто клиент продолжает работу еще в течение долгого времени после окончания сессии. Мы не знаем, что Грета будет делать с ее новообретенной свободой от ответственности и с ее восстановленным осознанием себя. Что нам известно - это то, что процесс отщепления и процесс ограниченного и искаженного контакта были прерваны. Грета начала чувствовать и знать больше, а не меньше; она начала путешествие обратно в мир спонтанных реакций на естественные потребности, мир подлинности и искренности в отношениях.

В последующих главах мы будем сопровождать других клиентов в их уникальном путешествии. Иногда путь будет казаться простым, и ориентиры будут ясны. В других случаях будут возвращения назад, петляния, запутанные моменты и тупики. В наших комментариях, которыми перемежается текст, мы будем стремиться поделиться с вами своим пониманием процесса по мере нашего совместного путешествия.