За пределами эмпатии. Терапия контакта-в-отношениях

Глава 5. Потребности в отношениях

Наше обсуждение вовлеченности терапевта неизбежно привело нас к «промежуточному», - сфере, не принадлежащей исключительно ни терапевту, ни клиенту. Вовлеченность является частью отношений и, таким образом, касается обоих участников. Однако, сказав это, мы возвращаемся к основополагающему принципу психотерапии - этическому принципу, который превосходит все остальное: все в отношениях и в том, что происходит в процессе их развития, должно быть направлено на благо клиента. Несмотря на то, что наша терапевтическая вовлеченность связана с нашими собственными подлинными чувствами и реакциями, и даже несмотря на то, что она является «промежуточным» процессом, она тем не менее фокусируется на благополучии клиента.

Здесь присутствует очевидный парадокс. Вовлеченность терапевта должна быть подлинной и спонтанной; она гораздо больше основывается на отношении и аффекте, чем на технике (Yontef, 1993). Тем не менее, как мы уже видели в главе 4 и увидим снова на последующих страницах, мы можем отточить и направить нашу вовлеченность и можем научиться использовать ее все более терапевтическими способами. Но как это возможно? Как можно «подготовить» реакцию и при этом сохранить ее подлинность? Не делает ли «руководство» вовлеченностью ее чем-то менее спонтанным?

Решение парадокса можно найти в фундаментальном понятии терапевтического намерения. Когда я нахожусь с клиентом, мое намерение, внимание и интерес сосредоточены на росте и благополучии клиента. Я сделал выбор быть во взаимоотношениях именно таким образом и для этой цели. Моя терапевтическая вовлеченность всегда возникает из контекста, ориентированного на клиента (Jordan, 1989). Вода в потоке свободна течь каскадом через бревна, вихрем кружиться вокруг валуна или задерживаться в водовороте, но она остается в русле ручья; так же и моя вовлеченность может быть свободной и спонтанной в русле терапевтического намерения.

Вовлеченность касается терапевта: того, что он чувствует, думает и как реагирует на клиента. Она также касается клиента: того, насколько он понимает, что терапевт отдается взаимоотношениям и подвергается влиянию того, что в них происходит. Речь идет о взаимодействии между двумя людьми, о танце межличностного контакта (Sullivan, 1953) и об ощущении потребностей в отношениях и их удовлетворении. Фактически, это последнее понятие - ощущаемые потребности, и их удовлетворение - является настолько важной концепцией, центральной для терапии контакта-в-отношениях, что ему посвящена целая отдельная глава.

Типы потребностей, которые могут быть удовлетворены за счет отношений, являются, конечно, особыми видами потребностей (Erskine, 1998). Они отличаются от потребностей выживания и физической безопасности, которые Авраам Маслоу (1970) поставил в основу своей иерархии потребностей человека. Это потребности, которые вырастают из человеческого взаимодействия и, в свою очередь, питают и поддерживают это взаимодействие. Они показывают, что мне нужно и чего я хочу от вас, когда нахожусь с вами во взаимоотношениях.

Все люди испытывают эти потребности в отношениях - можно даже сказать, что они определяют взаимоотношения. Разумеется, при их отсутствии никакие отношения невозможны: если ни мне от вас, ни вам от меня ничего не нужно, тогда мы просто не будем создавать взаимоотношения. Потребности в отношениях - это не только потребности детства или потребности, испытываемые взрослыми, у которых был недостаток отношений, когда они были детьми. Они являются компонентами отношений, которые каждый день присутствуют в жизни человека. Чаще всего они находятся вне осознания, но они выходят в осознание, если им не уделяется внимание: они становятся более интенсивными, более острыми, и переживаются как своего рода пустота, тоска или мучительное одиночество. Если недостаток отношений продолжается, человек может почувствовать фрустрацию, агрессию или гнев. Дальнейшее нарушение отношений может привести к потере энергии и надежды, и может усилить сценарные убеждения, такие как «Я один» или «Все бессмысленно». Эти сценарные убеждения формируют когнитивную защиту от полного осознания боли неудовлетворенных потребностей (Erskine, 1980/1997).

Хотя потребности в отношениях присутствуют у обоих участников в каждых взаимоотношениях, терапевтические отношения уникальны тем, что потребности терапевта должны быть вторичными по отношению к потребностям клиента. Потребности в отношениях клиента находятся на переднем плане, а потребности терапевта - на заднем. Это положение определяется «руслом» терапевтического намерения: сознательным выбором терапевта сфокусироваться не на себе, а на клиенте, мотивированным искренним интересом (Stolorow et al., 1987).

Необходима настроенность на потребности клиентов, но этого недостаточно. С потребностями в отношениях необходимо работать в рамках терапевтических взаимоотношений. Терапевт должен не только знать о потребностях в отношениях клиента, но также удовлетворять их с помощью собственной адекватной аффективной реакции. Этот адекватный эмоциональный отклик - искренний, спонтанный, заботливый - является сутью контактных взаимоотношений. Это то, что оживляет отношения и облекает в плоть голые кости техники.

Понятие травмы, острой и кумулятивной, уже несколько раз упоминалось в предыдущих главах. С введением концепции потребностей в отношениях мы теперь можем понять, какой ущерб наносит травма, и почему кумулятивное пренебрежение часто может быть более разрушительным, чем острая травма прямого насилия. Потому что не сама травма наносит вред человеческой психике, а отсутствие исцеляющих взаимоотношений во время или после травмы (Erskine, 1997,1993/1997). Исцеляющие отношения - это те отношения, в которых потребности в отношениях распознаются и получают соответствующую реакцию.

Каждый человек, и особенно каждый ребенок, нуждается в отношениях, в которые будет взаимно вовлечен другой человек. То есть нам необходимо контактное присутствие другого человека, который чувствителен и настроен на наши потребности в отношениях, и который может реагировать на них таким образом, чтобы удовлетворить эти потребности (Clark, 1991). Как терапевты мы чаще всего работаем с клиентами, для которых такие отношения не были постоянно и надежно доступны; поэтому наши клиенты испытывают не только потребности во взаимоотношениях «здесь и сейчас», но и неудовлетворенные потребности в отношениях из прошлого. И наша настроенность и реакции должны выходить за рамки потребностей настоящего к тем старым неудовлетворенным потребностям.

Часто, по сути, интенсивность старых неудовлетворенных потребностей в отношениях затмевает и искажает потребности терапевтических отношений здесь и сейчас. Терапевт, который не знает о закономерностях развития человека (Basch, 1988) или об истории взаимоотношений данного конкретного человека, может быть удивлен или растерян, когда такие потребности начинают проявляться. Клиент может попросить терапевта о чем-нибудь или (чаще всего) обвинить терапевта в том, что он не предоставил чего-либо, и может показаться, что эта просьба или обвинение появились из ниоткуда. Однако они не возникают из ниоткуда - это отголоски мольбы о взаимоотношениях, которые звенят в психике клиента в течение многих лет глубокого внутреннего одиночества и неудовлетворенных потребностей (Bach, 1985).

При этом мы не должны предполагать, что все интенсивные потребности в отношениях клиента связаны с ранней отношенческой депривацией: потребности во взаимоотношениях присутствуют на протяжении всего жизненного цикла - с раннего детства до старости. Люди не перерастают потребность в отношениях - эти потребности являются основой нашей человечности.

Благодаря терпеливому и мягкому исследованию терапевт может нащупать нити потребностей в отношениях и проследить их до их истоков в настоящем и в прошлом. Он чутко настроен на опыт клиента, способен реагировать на этот опыт с подлинным и соответствующим аффектом, и поэтому может соткать из нитей гобелен новых и исцеляющих отношений. Понимание и признание характера потребностей в отношениях и ответных аффективных реакций, которые они вызывают, очевидно, является важным аспектом терапевтического мастерства (Basch, 1988; Wolf, 1988; Kohut, 1971, 1977). Полностью настроенный терапевт должен осознавать потребности в отношениях, которые есть у клиента в любой момент времени, и реагировать соответствующим образом. В дальнейшем в этой главе мы обсудим восемь наиболее часто встречающихся потребностей в отношениях и то, как можно терапевтично проявить ответную реакцию.

Безопасность

Как уже упоминалось ранее, Маслоу (1970) полагал, что потребности в выживании и безопасности являются основными, первичными, и обычно должны быть удовлетворены до того, как человек сможет испытать любые другие виды потребностей и ответить на них. Мы находим отголосок этого в отношенческой потребности в безопасности. В отношениях тоже необходимо выжить и быть в безопасности. Важно знать, что отношения - это место, где мы можем быть тем, кем мы на самом деле являемся, где мы можем показать себя полностью, не опасаясь потерять уважение и любовь к нам другого человека. Контакт сопряжен с риском. Позволить себе быть открытым, осознавать все свои чувства, мысли и воспоминания, и разделить эту открытость с другим человеком означает отказ от защиты и уязвимость к любой возможной реакции другого человека. Первые осторожные шаги к отношениям обычно включают в себя проверку того, будет ли эта уязвимость уважаться и будет ли с другим человеком по-настоящему безопасно.

Если отношенческая потребность в безопасности присутствует в обычных социальных отношениях, то насколько важнее она должна быть в терапевтических условиях (Fromm & Smith, 1989)! В терапии клиенту специально предлагается стать уязвимым, все больше и больше открываться самому себе и терапевту, осознавать свои мысли и чувства, желания и воспоминания, которые были спрятаны годами, и делиться ими. С каждым новым осознанием и с каждым восстановлением отчужденного или подавленного переживания потребность в безопасности в отношениях испытывается с новой силой.

Для безопасности требуется больше словесных заверений от терапевта. Это внутренне основанный опыт признания и защиты чьей-либо уязвимости. И это признание и защита в первую очередь обусловлены ощущением того, что терапевт понимает, принимает и рассматривает как что-то человеческое и естественное все, что мы переживаем. Это также отсутствие отторжения или насмешек. Оно вырастает из повторяющегося опыта совместного открытия нового кусочка Я и обнаружения того, что отношения все еще существуют, все еще надежны, все еще безопасны.

Многие, возможно большинство клиентов, опасаются, что их внутренний опыт будет неприемлем для других. Они фантазируют, что их терапевт отреагирует на них шоком, отвращением или порицанием. Они могут опасаться, что терапевт будет поражен интенсивностью их чувств и оттолкнет их, потому что «это уже слишком», или будет смеяться над ними, потому что они странные или глупые. Они гиперчувствительны к любой невербальной реакции терапевта, которая может поддерживать эти фантазии. Только истинное присутствие терапевта и спонтанное и последовательное выражение его отношения, понимания и принятия могут преодолеть такие фантазии (Rogers, 1951). Послушайте Мелинду, которая боится, что ее желания являются неприемлемыми:

Мелинда: Значит, вы не думаете, что это ужасно? Вы не думаете, что я уже очень много раз просила вас об этом, что уже хватит? Вы не думаете: «Ну, Мелинда, я много раз слышала эту историю, почему мне нужно слушать ее снова?»

Терапевт: Это ваша фантазия. Вы говорите мне то, о чем вы думаете.

Мелинда: (идузд) Да... Я скажу: «Ну и дела, я делаю это снова...» А вы даже не скажете мне: «Я уже слышала это, Мелинда». Вы никогда не скажете этого...

Терапевт: Тогда почему вы фантазируете об этом прямо сейчас? Прямо сейчас, когда я согласилась на то, о чем вы меня просили, эта фантазия имеет важную функцию.

Мелинда: Какая-то защита. Странная защита... может быть, на случай, если вы смутите меня из-за желания рассказать мою историю. Или нет; может быть, это... Я просто очень смущена тем, о чем вы сказали, что это естественная потребность и желание.

В последних двух утверждениях фокус в отношениях сместился так, чтобы включить в себя признание ценности, вторую из потребностей в отношениях, о которых мы будем говорить. Давайте пока отложим это и вернемся к безопасности.

Для того чтобы находиться в безопасности в терапевтических отношениях, клиенты должны знать, что терапевт будет продолжать быть терапевтом, и что его приверженность благополучию клиентов не поколеблется. Терапевт не откажется от них, не решит, что они безнадежны, и не будет использовать их открытость, чтобы причинить им боль или наказать их. Независимо от того, насколько они застряли, каким бы ужасным и постыдным не оказалось то, что они в себе открыли, каким-то образом этот терапевт все еще остается здесь, все еще на их стороне, все еще уважает их, заботится о них и верит в них.

Несмотря на то, что значительная часть поведения психотерапевта в отношении безопасности невербальна и поэтому трудно передается в транскрипте терапии, некоторые фрагменты могут частично передать характеристику обеспечения безопасности. Помните короткий отрывок из работы с Моникой, который мы приводили в главе 4? Этот фрагмент взят из первой части сессии рано утром, когда Моника горестно всхлипывала. Она не спала большую часть прошлой ночи, борясь с воспоминаниями и фантазиями, которые были одновременно запутанными и пугающими; и частично ее страх заключался в том, что никто, даже терапевт, не поймет, с чем она имеет дело.

Моника: Я должна попытаться рассказать вам. немного о том, что со мной происходит. Это действительно страшно. Я просто расскажу все как есть, и не знаю, будет ли это иметь смысл...

Терапевт: Ну, это моя работа.

Моника: Но это все такое безумие, это не имеет смысла.

Терапевт: Это моя работа - понять это. А ваша работа - просто все высказать.

Потребность Моники в безопасности в отношениях требует больше, чем терапевтического намерения; она также требует терапевтической компетентности. Терапевт не говорит, что она будет слушать и пытаться понять. Это ее работа - «понять это», и, судя по всему, она знает, что сможет - с помощью Моники - сделать это. Монике не нужно это выяснять или стыдиться, что она не может этого понять. Ее ответственность - «высказать», а терапевт будет знать, что делать дальше.

Часто, когда клиент сталкивается с сильным чувством, или глубоко регрессирует, или и то и другое, физическое присутствие терапевта обеспечивает безопасность даже больше, чем слова. Аффективная настроенность терапевта позволяет ему или ей ощущать, когда клиенту нужно чувствовать физическое присутствие сильного, спокойного и уважительного другого человека. Физический контакт, предлагаемый, но никогда не навязываемый, позволяет клиенту ощущать безопасность без необходимости когнитивного анализа или полного взрослого осознания того, что происходит во взаимоотношениях (Smith, 1997; Керпег, 1987). И снова Моника, немного позднее во время сессии:

Моника: (испугана, глаза закрыты) Где вы? Мне нужно знать, где вы!

Терапевт: Вот моя рука, прямо здесь... (касается руки Моники, она хватается за нее) Вы чувствуете, как я держу вас? Я буду держать вас за руку; тогда вам не нужно будет использовать столько энергии, чтобы держаться за меня. Я могу вкладывать большую часть энергии. Вот моя рука... (Моника начинает рыдать) Вы не должны стараться держаться за меня - я буду держать вас. Я буду здесь, и вы тоже останетесь здесь.

Моника: Я действительно не собираюсь улетать прочь.

Терапевт: Вы можете даже попробовать сделать это. Я буду держать вас на якоре.

Моника: Вы будете держать меня на якоре?

Терапевт: Да! Давайте! Попробуйте улететь.

Моника: И мне не нужно держаться за вас, вы будете держать меня?

Терапевт: Я буду держать вас.

Моника, компетентный взрослый человек, несомненно, знает, что она не расправит крылья и не улетит под потолок. Но для маленького ребенка, чья единственная защита от насилия заключалась в том, чтобы диссоциироваться и «улететь» из своего тела, быть заякоренной безопасным и заботливым терапевтом (который держит ее, вместо того чтобы требовать, чтобы она держалась за него), является не просто метафорой безопасности, это и есть безопасность.

Признание ценности

Потребность в том, чтобы тебя ценили, заботились о тебе и считали тебя достойным, является очевидной частью любых отношений. Захочу ли я быть в отношениях с кем-то, кто не ценит меня и не уважает? Но «признание ценности» как потребность в отношениях выходит за рамки обычной заботы. Это связано с тем, чтобы тебя поняли и признали ценность того, что было понято (Basch, 1988).

Идея ясна, но тем не менее вызывает много вопросов: каким образом понято? Разумеется, для удовлетворения потребностей в отношениях полное понимание не требуется; полное понимание даже невозможно. Никто никогда не понимает другого человека полностью; никто даже себя не понимает полностью! Тем не менее признание ценности другого человека должно основываться на определенном понимании этого человека. Если вы даже не знаете, кто я, что делаю или что чувствую, чего будет стоить ваше признание моей ценности?

В терапевтических отношениях потребность в признании ценности удовлетворяется через признание терапевтом функции слов, мыслей, чувств и поведения клиента (Bach, 1985). Это является чрезвычайно важной концепцией: терапевт знает и утверждает, что все, что делает клиент, имеет важную функцию, цель и что эта цель имеет ценность. Функция поведения или реакции является ценной и заслуживает внимания, несмотря на то, что сама реакция может быть болезненной, нелогичной или совершенно непонятной. В лучшем случае терапевт понимает функцию поведения; в худшем случае терапевт еще не понимает ее, но знает, что она существует и она важна.

Итак, признание ценности очень близко к «валидации», с которой мы столкнулись во время обсуждения вовлеченности в главе 4. Это валидация легитимности потребностей клиента, значимости аффекта клиента и функции внутрипсихических процессов клиента (Kohut, 1971, 1977). «То, что вы делаете и чувствуете, имеет свою цель», - говорит терапевт. «Это все взаимосвязано. Это не просто случайные вещи. Это важно, это нам о чем-то говорит, мы должны обратить на это внимание». В нижеприведенном транскрипте терапевт беседует с Шерил, свернувшейся в самозащитный клубок.

Шерил: (длинная пауза) Я могу оставаться одна, просто уйти внутрь себя, навсегда. Просто...

Терапевт: Просто?

Шерил: (плачет) Ждать.

Терапевт: Ваше «навсегда» уже длится около 40 лет? Сидеть там вечно и просто ждать.

Шерил: Вечно. Да.

Терапевт: Ждать чего, Шерил?

Шерил: ...освобождения? Да, освобождения. Что кто-то скажет мне: «Это не так. Тебе не обязательно все время находиться в этом положении».

Терапевт: Вам не обязательно быть там. Вы вошли в эту позицию по какой-то очень важной причине. Поэтому слова большинства людей и близко не будут так важны, как то переживание, с которым должна помочь справиться эта поза... (пауза) И это реально важно, чтобы те железные когти не давали этой мысли приходить вам в голову, и чтобы вы держали ваше тело напряженным. Небольшая часть вас хочет, чтобы я подошла ближе, но еще больше вам нужен контроль. Все, что вы делаете, важно, включая ваш комментарий: «Я не знаю, кто такая Шерил».

Язык тела Шерил отражает ее психологическое состояние: напряженное, защищающееся, закрытое. Она считает, что ей нужно разрешение находиться в другом пространстве и в другом положении. На самом деле ей нужно больше, чем разрешение. Ей нужно, чтобы терапевт признал ценность положения, в котором она находилась в течение стольких лет, потому что оно имеет важную функцию (Khan, 1974; Guntrip, 1968). Только когда она почувствует, что ценность этой функции признаётся, и сама сможет начать признавать ее ценность, она будет действительно готова к переменам.

Среди американских фермеров существует легенда о том, что если каймановая черепаха во что-то вцепится, она не отпустит это, пока не грянет гром. Старые, заношенные реакции похожи на эту черепаху; они не отпускают легко. «Гром» - это терапевтическое признание ценности: выражение мнения терапевта о том, что поведение, аффект, физическое ощущение - все, что говорит, делает или переживает клиент, - связано с чем-то значительным в его опыте. Признавая ценность реакции таким образом, мы повышаем самооценку клиента и уменьшаем вероятность защитного отрицания. Поскольку мы признаём ценность реакции, клиент также может начать признавать ее ценность.

Это, конечно, не означает, что все, что делает клиент, ценно в его поверхностном проявлении. Некоторые образцы поведения и переживания клиентов болезненны для клиента, для других людей или и для тех и для других вместе. Но даже болезненные реакции должны цениться за их функцию, за важную цель, которой они служат, и за важное послание, которое они передают. И самые подходящие и полезные реакции могут также иметь свои собственные неосознанные функции и послания. В следующем фрагменте Шерил позволила себе осознать, насколько глубоко она напугана и изранена, и как она блокировала этот страх и боль в течение многих лет. Она плачет от боли, а затем подавляет рыдания и говорит ровным голосом:

Шерил: Я не люблю этого делать.

Терапевт: Может быть, вы хотите еще больше зажаться? Может быть, вы могли бы даже рассказать мне анекдот или пересказать школьный урок.

Шерил: О, это жестко...

Терапевт: Да. Очень жестко. Ну, давайте сделаем перерыв. Поговорим о том, что было в новостях?

Шерил: О, пожалуйста, не...

Терапевт: Нет, я серьезно. Я буду иметь такое же уважение к вашему способу управлять этим миром и справляться с ним, как и к вашей боли. Ваша защита существует по важной причине: хорошо учиться в школе, иметь легкий характер, рассказывать анекдоты, говорить о погоде. Все это было очень важно в вашей жизни, не так ли?

Сначала реакции терапевта звучат провокационно и почти легкомысленно. Только после того, как Шерил возражает, мы видим искренность, лежащую в основе этих реакций. Скованность Шерил и мысли о посторонних вещах служили важной защитной функцией. Терапевт не собирается воспринимать эту функцию легкомысленно - она будет уважать ее и признавать ее ценность.

Признание ценности реакции также имеет тенденцию нормализовать ее, то есть помогает клиенту понять, что это нормальная реакция на ненормальную ситуацию. Если проследить достаточно далеко и достаточно глубоко, все виды поведения связаны с удовлетворением потребностей. Нормальные люди делают то, что они должны делать, чтобы удовлетворить свои потребности. Но когда поведение, связанное с удовлетворением потребностей, прикрыто рационализацией, искажено стыдом и виной и скрыто от осознания, мы можем перестать замечать его функцию выживания и начать думать о нем как о ненормальном и неприемлемом, как о свидетельстве нашей собственной лености или сумасшествия. Цель нормализации состоит в том, чтобы переопределить внутреннее восприятие клиентом его поведения, чтобы можно было оценить функцию этого поведения без стыда, искажения или самозащиты.

Среди реакций клиента, требующих признания ценности, находятся сами потребности в отношениях (Erskine, 1998). Ощущение этих потребностей может восприниматься клиентом как постыдное: потребность проявляет себя очень интенсивно, потому что это связано не только с тем, что происходит здесь и сейчас, но и со старыми неудовлетворенными потребностями прошлого. Клиенты могут еще не осознавать наличие всех этих старых, незавершенных проблем - они знают только, что им что-то нужно от терапевта, очень нужно, и они не понимают, почему. Это сбивает их с толку, и они чувствуют, что теряют контроль; клиент может стесняться говорить об этом, но все же, как каймановая черепаха, не может это отпустить.

Как терапевт испытывает и передает соответствующую ответную реакцию на потребность клиента в признании ценности? Это, по сути, трехступенчатый процесс. Во-первых, мы должны децентрироваться (Stolornow et al., 1987). Реакция клиента, которая больше всего требует признания ценности, часто не является той реакцией, на которую надеялся терапевт; она может сорвать план лечения. Это может быть критикой или нападением на терапевта. Разумеется, внутренняя реакция терапевта важна, но она является лишь фоном (Erskine & Trautmann, 1996/1997). Клиент находится и должен быть на переднем плане; потребность в валидации, поддержке и значимости в рамках отношений связана с необходимостью того, чтобы на тот момент чьи-то переживания были более важными, чем переживания терапевта.

После децентрирования мы нормализуем реакцию. Мы утверждаем то, что нам известно как истина, - что реакция не является сумасшествием, злом или глупостью; что она развилась из необходимости самозащиты; что это было наилучшим способом, которым данный клиент мог справиться со сложной ситуацией. Возможно, мы еще не поняли, как это произошло, но мы достаточно знаем о людях в целом и о данном клиенте в частности, чтобы быть уверенными в общей теме: это нормальная, даже похвальная реакция на ненормальную ситуацию. Здесь, например, терапевт беседует с Маргарет о ее привычке защищать своего отца, вместо того чтобы честно признать его жестокость и пренебрежительное отношение к семье.

Терапевт: Вы хотите, чтобы он предоставил вам вескую причину, почему он крадет из семьи. Если бы только он мог рассказать вам, что это все потому, что нейроны в задней части основания его мозга неправильно подсоединены, и у него зависимость от азартных игр. И он ничего не может с этим поделать. Разве не чудесно было бы?

Маргарет: (вздыхает) Это не веская причина.

Терапевт: Никакая причина не является веской причиной для ребенка. Но все дети все равно пытаются найти веские причины.

«Все дети пытаются найти веские причины. То, что вы делаете, является нормальным». С помощью такого мировосприятия мы можем позволить себе проявить интерес или почтительное любопытство к тому, как развивалась данная реакция и с чем еще она связана. Это уважительное любопытство является для клиента наилучшим доказательством того, что мы действительно имеем в виду то, что говорим; что мы действительно считаем, что существует важная и ценная функция, лежащая в основе проблемной реакции. В конце концов, почему бы мы были так заинтересованы в том, чтобы найти что-то, если бы не верили, что это существует?

Когда клиент действительно обнаруживает и осознаёт до глубины души функцию поведения, аффекта или физиологической реакции, это обычно свидетельствует о наступлении ключевого момента в терапии. Это происходит отчасти потому, что такое открытие позволяет вернуть отрицаемый аспект себя, заново обрести то, что было отвергнуто. И это также важно, потому что подтверждает терапевтические отношения и готовность терапевта удовлетворить потребность клиента в признании ценности его или ее реакций. Часто все это смешивается; клиент не полностью осознает, что произошло. Он или она просто чувствует, что что-то встало на свои места, какая-то пустота была заполнена, что-то изменилось. В следующем примере терапевт беседует с Лорейн о том, как она чувствует ответственность за то, чтобы заботиться о своей матери.

Терапевт: Итак, возможно, нам нужно поговорить о том, насколько важной для вашего самоощущения была эта ответственность.

Лорейн: Да, я хочу это сделать. Это то, чего я хочу.

Терапевт: И если вы откажетесь от роли семейного опекуна...

Лорейн: Я потеряю свою маму. Я потеряю от нее всякое подобие одобрения, которое полностью основано на том, что я была и являюсь семейным опекуном, (плачет)

Осознав, что ее чрезмерная забота и опека (которая не имела логического смысла, но за которую она каким-то образом цеплялась) была вызвана отчаянной потребностью ребенка в отношениях с заботливым родителем, она, наконец, может почувствовать боль своей неудовлетворенной потребности и поплакать, восстанавливая эту одинокую, потерянную часть себя. И она может позволить, чтобы ценность этой восстановленной части была признана как ею самой, так и терапевтом.

Принятие

При составлении данного списка потребностей в отношениях мы изо всех сил пытались найти однословные обозначения для каждой категории потребностей. Категория «принятия» явилась для нас наибольшей проблемой, и мы все еще не удовлетворены этим словом, потому что в терапевтических взаимоотношениях нужно не только принятие. Решающее значение имеют качества принимающего человека: необходимо принятие от сильного, стабильного и защищающего терапевта (Bach, 1985; Basch, 1988; Kohut, 1971,1977).

Хотя потребность в принятии от такого сильного и стабильного человека присутствует в некоторой степени во многих отношениях, она особенно важна в терапии. С терапевтом, клиент может повторно испытать старые проблемы в отношениях, кумулятивные травмы неудовлетворенных потребностей и (при условии, что эти потребности признаются в терапевтических условиях) интегрировать и восстановить внутренний контакт. Поддержка, защита и принятие от терапевта имеют важное значение для этой задачи; также для клиента важен опыт его собственной эмоциональной реакции на эту поддержку и защиту.

У всех нас, когда мы были детьми, была потребность уважать наших родителей, старших, учителей и наставников и полагаться на них. Нам нужно было иметь значимых других людей, от кого мы могли бы получить защиту, поощрение и информацию. К сожалению, у многих людей эта потребность не была удовлетворена; и, неудовлетворенная, она продолжает вторгаться, требовать и мешать существованию и становлению. С таким принятием, о котором мы говорили, терапевтические отношения могут быть местом, где эта потребность наконец может быть удовлетворена. От терапевта нужна не просто обычная, будничная стабильность, защита и поддержка - нужна безграничная стабильность, защита и поддержка, которых ребенок хочет от своих родителей.

Как же мы, терапевты, удовлетворяем эту потребность? К счастью, нет необходимости в том, чтобы мы действительно становились фантастическими родителями с безграничными возможностями. Все, что требуется, - это вести себя так, чтобы клиент мог эмоционально воспринимать нас таким образом. Другими словами, мы должны реагировать на клиента так, чтобы это не мешало его эмоциональному восприятию нас. Мы должны действовать так, чтобы позволить клиенту относиться к нам как к последовательно стабильному, надежному и защищающему родителю. Если клиенту нужен такой (воображаемый) родитель, наше поведение позволяет и даже поощряет эту фантазию; если клиент не нуждается в этом, наше поведение по-прежнему соответствует нашим профессиональным и терапевтическим обязанностям.

«Стабильный» и «надежный» - это характеристики, которые довольно хорошо говорят сами за себя: мы доступны, мы постоянно ориентируемся на клиента, и наше терапевтическое намерение не меняется. Мы соблюдаем договоренности и отвечаем на телефонные звонки. Мы можем выслушать клиента, не будучи расстроенными или ошеломленными. Нам можно доверять, и на нас можно рассчитывать. Если мы вынуждены сделать что-то неприятное для клиента, мы предупреждаем его об этом заранее. Если мы допускаем ошибку, мы признаём это и извиняемся. Мы здесь, и сегодня мы такие же люди, какими были вчера и какими будем завтра.

Демонстрация того, что мы «защищаем» клиента, несколько сложнее, потому что она требует, чтобы клиент чувствовал себя защищенным как от возможности того, что мы можем покинуть его, так и от его собственной самокритики или усиления защит. По сути, должным образом защищающий терапевт как будто говорит клиенту: «Я не причиню тебе вреда, я не позволю тебе причинить боль самому себе, и я также не позволю никому другому, кого ты приведешь сюда в своем воображении, причинить тебе боль».

Часто, когда клиент получает признание от терапевта такого типа, он переживает этап идеализации. Идеализация отчасти является неосознанной просьбой о защите, просьбой о заботе со стороны кого-то, кто больше, сильнее и мудрее, чем он сам. Кроме того, это часто эхо идеализации родителей, которую должны испытать дети: все дети нуждаются в матери и отце, которые являются добрыми, сильными, любящими и мудрыми. Терапевт, вовлеченный и настроенный на опыт клиента и приверженный его благополучию, может быть ближе к такому типу родительства, который данный клиент когда-либо встречал; идеализация является естественным следствием этого.

Так как идеализация терапевта помогает клиенту испытать принятие сильным, надежным, защищающим лицом, она не должна (в обычных условиях) отвергаться, от нее не нужно отказываться. Как плюшевый мишка или любимое одеяльце для малыша, идеализированный терапевт может быть мощным союзником в борьбе с болью и страхом. Конечно, если идеализация терапевта начинает скорее мешать, чем помогать работе, с ней нужно поступать, как с любим другим защитным поведением. Чаще, однако, ее нужно просто принимать как ни в чем не бывало в рамках терапевтических отношений. Дэн, который говорил в главе 4 о чувстве покинутости, предваряет очередной фрагмент работы с ним терапевта выражением своих чувств к нему.

Дэн: Я сначала должен кое-что вам сказать. Я должен сказать вам, как вы важны для меня.

Терапевт: Ну, вы уже неоднократно это показывали.

Дэн: Да. Но все-таки я думаю, что я должен вам это сказать. Я должен сказать вам, почему это так. Я имею в виду, почему вы важны. Я знаю, что здесь происходит много переноса, но, если оставить это в стороне, вы первый человек в моей жизни, который настолько силен внутренне, что мне захотелось быть на вас похожим. И, гм, я хочу расти в моих отношениях с вами, так, чтобы я мог быть с вами и взрослым, и ребенком, потому что я думаю, что раньше в моей жизни взрослые не были уважаемы. Они всегда были либо боссами, либо учителями. А с вами это не так.

Терапевт: Я рада, что это не так...

Одна из причин, почему мы назвали эту книгу «За пределами эмпатии», имеет отношение к феномену идеализации терапевта. Карл Роджерс, который ввел понятие эмпатии в качестве одного из необходимых условий успешной терапии, не считал, что для клиента необходимо или даже полезно идеализировать терапевта (Meador & Rogers, 1984). По его мнению, терапевт просто предоставляет плодородную почву, на которой способность клиента к самоактуализации может расти и процветать. В терапии контакта-в-отношениях терапевт обычно берет на себя более активную роль, и чувства клиента к терапевту становятся чем-то большим, чем просто фон для работы. В этом контексте терапевтический прогресс может быть приблизительно охарактеризован как проходящий через три этапа. В начале терапии чувства, потребности и проблемы клиента -это практически все, о чем он думает; личность терапевта находится на заднем плане. Постепенно клиент начинает использовать терапевта, чтобы удовлетворить потребности в отношениях, и терапевт начинает брать на себя функции сценарных реакций клиента, чтобы клиент смог свободно экспериментировать с новыми реакциями. На втором этапе терапии терапевт может стать чрезвычайно важным для клиента и может часто присутствовать в его мыслях и фантазиях. По мере продвижения работы потребность клиента в такого рода зависимости уменьшается, и маятник движется назад к центру: клиент важен, терапевт важен, и вместе они создают улучшающие контакт отношения между двумя целостными людьми.

Обшность

Потребность в общности является необходимостью быть с кем-то, кто побывал в вашей ситуации: кто понимает, что вы испытываете, потому что он или она испытал нечто подобное в реальной жизни или в воображении. В контексте терапевтических отношений общность является потребностью быть с терапевтом, который из первых рук или эмпатически знает, что это такое - чув-ствовать/говорить/делать/испытывать те же вещи, которые чувствует/говорит/ делает/испытывает клиент. Терапевту необходимо не просто признать точку зрения клиента, но и понимать аффективный и когнитивный смысл этого опыта: знать, что это такое на самом деле - быть там и чувствовать себя таким образом, а значит, быть способным реагировать поддержкой и чувствительностью (Kohut 1971, 1977).

Часть этой потребности возникает из естественного желания не объяснять все в полном объеме, быть понятым без слов. Если вы находитесь с людьми, которые разделяют ваш опыт, вам не нужно все им рассказывать - они уже знают. До того как слова вышли из ваших уст, их выражение лица говорит вам о том, что они с вами, что они хорошо понимают, о чем вы говорите. Однако еще более важным является опыт признания и валидации, который приходит вместе с общностью. Мои реакции, восприятие и понимание подтверждаются, когда вы говорите: «Да, у меня тоже 7ак было». Это особый вид нормализации: не просто расплывчатое «все имели такой опыт», а конкретное и немедленное признание. «У меня тоже это было».

Поскольку терапевт имел такой же или подобный опыт, клиент может позволить себе поверить, что терапевт действительно понимает и действительно ценит его переживания. Иногда чувство общности - это единственный путь к ощущению, что тебя действительно понимают: человеку, который являлся, например, объектом дискриминации или жертвой жестокого обращения, трудно себе представить, что кто-то без такого же опыта может знать, каково это -подвергаться такому обращению.

Общность не требует, чтобы у терапевта был опыт, который параллелен опыту клиента в каждой детали. Часто человек испытывал то, что, хотя и отличается на поверхности, имеет те же основные качества, как и то, что описывает клиент. Или же мостом к общности может послужить эмоциональная реакция на какие-либо ситуации в собственной жизни или в воображении. Важна нить подобия: ключевым является сообщение «Я чувствовал то же самое», «Я делал такие же вещи» или «Я боролся с такой же проблемой». Например, в этом коротком диалоге Мелинда говорит о своем нежелании иметь дело с проблемой своего ожирения. Даже при том, что терапевт никогда не имела избыточного веса, она все же выражает общность, найдя эмоциональный отклик в своем собственном опыте, который похож на чувства Мелинды.

Мелинда: Это как идти к стоматологу или что-то в этом роде. Вы знаете, что вам нужно это сделать, но... Понимаете?

Терапевт: Этот пример действительно в точку!

Мелинда: Почему? Вам не нравятся стоматологи?

Терапевт: Мне нужно идти пломбировать зуб во второй половине дня. Да, это чувство мне знакомо. Мне нужно это сделать, но мне очень не хочется. Больно даже думать об этом.

Мелинда: Да, это так.

Когда потребность клиента в общности высока, для терапевта непродуктивно настаивать на фокусировании исключительно на клиенте. Если клиент нуждается в том, чтобы узнать о вашем опыте, узнать, проходили ли вы когда-либо через что-нибудь, что поможет вам понять то, что он говорит, и вы отказываетесь удовлетворить эту потребность, клиент может воспринять вас как нечуткого, уклончивого или фальшивого. Клиент, возможно, сможет переступить через это один или два раза, но в конце концов это начнет нарушать контактность терапевтических отношений.

Замечаете ли вы скрытое противоречие между необходимостью принятия, о которой мы говорили ранее, и потребностью в общности? Если потребность быть принятым сильным, надежным человеком является приоритетной, клиент хочет, чтобы фокус был именно на нем, чтобы он чувствовал признание, уважение и заботу. Терапевту здесь необходимо быть мудрым и защищающим, а не делиться своими собственными личными переживаниями. В отличие от этого, если на передний план выходит потребность в общности, клиент может захотеть узнать, что терапевту приходилось сталкиваться с проблемами, и что он не является всезнающим и безупречно компетентным; что терапевт является реальным человеком, который должен был справляться с реальными жизненными сложностями, и, возможно, даже плакал и страдал так же, как клиент.

Вот еще один пример реакции терапевта на необходимость общности. Элис уже начинает осознавать, как она злится на своих детей за их неблагодарность и, на более глубоком уровне, за все те вещи, которых Элис была лишена в детстве. Она стыдится своих чувств и более чем готова поверить, что терапевт никогда не поймет и будет критиковать или осуждать ее за эти чувства. В такие моменты, когда сильны чувства вины и стыда, многие люди также испытывают сильное чувство одиночества: никто больше никогда не чувствовал себя таким образом, не был таким плохим или не вел себя так неприемлемо. Потребность общности и подтверждения общего опыта может быть высока. Почувствовав эту потребность, терапевт строит свою интервенцию с точки зрения своего собственного аналогичного опыта.

Терапевт: Но есть что-то, чего ваша дочь никогда не сможет понять. Элис, могу ли я рассказать вам небольшую историю о том, как мы с вами похожи?

Элис: Конечно.

Терапевт: Однажды, еще когда моя дочь ходила в детский сад, у меня было много дел. Но за неделю до этого она пожаловалась, что я не повела ее в парк. Поэтому я бросилась скорее доделывать работу, чтобы я смогла пойти с ней в парк. А потом она сказала: «Я не хочу идти. Я хочу посмотреть телевизор».

Элис: Да.

Терапевт: И я сказала подруге, которая зашла в гости: «Ты только посмотри на это! Разве она не знает, что это значит - когда кто-то может повести ее в парк? И моя подруга заметила: «Не-а. Она не знает, как это - когда никто не может повести ее в парк», ведь я ходила с ней парк несколько раз в неделю на протяжении нескольких лет. Никто никогда не водил меня в парк. И моя дочь никогда-никогда не поймет этого, Элис.

Элис: Это верно.

Терапевт: Моя дочь никогда не поймет, как грустно мне было, когда она не была благодарна за то, что я хотела повести ее в парк. То есть что-то из того, что вы даете, ваша дочь никогда не сможет понять и оценить. И, уверена, вы раздражаетесь на нее, когда она не понимает.

Потребность Элис в общности была удовлетворена, когда терапевт продемонстрировала, что с ней на самом деле было «так же». Она не только понимала чувства Элис, но также испытывала подобные чувства по отношению к своей дочери. Подтвердив опыт Элис путем рассказа о своем собственном опыте, терапевт может затем предложить Элис сделать следующий шаг: полностью принять свой изначальный гнев и печаль, чтобы от них больше не нужно было защищаться.

После того как потребность клиента в общности замечена, удовлетворить ее, как правило, бывает несложно. Существует не так много видов человеческого опыта, отзвуков которого мы не можем найти в нашей собственной жизни, а использование метафоры, фантазии и переживаний в сновидениях может еще больше расширить наш репертуар. Если мы не можем найти параллель, мы просто делимся самым близким личным опытом, признаём различия и просим клиента помочь нам преодолеть разрыв между нашим и его миром. Более сложной задачей, безусловно, является распознать, когда потребность в общности является приоритетной, и отличить потребность клиента в общности от нашего собственного желания выглядеть понимающими, сострадательными или чуткими. Подобно тому как непродуктивно отстраняться, когда клиент нуждается в общности, также бесполезно делиться личным опытом, когда клиент хочет, чтобы фокус быть на нем самом. Знание истории отношений клиента и терапевтических отношений в частности, а также тщательная настроенность на реакции клиента на то, что говорится, обеспечивают наилучшие руководящие принципы для того, когда нужно делиться своими собственными переживаниями, а когда стоит воздержаться от этого.

Самоопределение

Потребность в самоопределении в отношениях является необходимостью испытывать и выражать свою собственную уникальность, и получать от другого человека признание и уважение этой уникальности. Это, в некотором роде, зеркальное отражение потребности в общности: это необходимость быть другим, в отличие от необходимости быть похожим.

Выражение своего самоопределения может быть рискованным делом - слишком часто выражение собственной непохожести наталкивается на неодобрение или насмешки. Такие реакции особенно часто встречаются в детском возрасте, когда взрослые могут отрицательно реагировать на стремление ребенка к независимости, и в подростковом возрасте, когда ровесники настаивают на безоговорочной приверженности негласным правилам группы. Дети, которые растут в среде, требующей конформизма, беспрекословного повиновения правилам и нормам, могут так никогда и не научиться быть самими собой. Или же они могут понять, что единственный способ быть уникальным - это восстать и пережить неодобрение или отвержение окружающих. У таких людей потребность быть по-настоящему самим собой и чувствовать, что тебя ценят и тобой восхищаются, удовлетворяется редко или вообще не удовлетворяется.

Для того чтобы удовлетворить потребность клиента в самоопределении, терапевт должен последовательно поддерживать любое выражение идентичности. Терапевт нормализует необходимость определять себя, и является присутствующим, контактным и уважительным, даже если клиент противоречит ему или отказывается принять взгляды терапевта или его план лечения. И хотя ощущение потребности в самоопределении, как и все потребности в отношениях, может колебаться от момента к моменту, усилия клиента в достижении самоопределения всегда должны поддерживаться и поощряться. В противном случае будет нанесен ущерб как самосознанию, так и межличностному контакту, что является противоположностью тому, чем является терапия контакта-в-отношениях.

Однако помимо постоянного внимания и поддержки самоопределения некоторые клиенты получают пользу от активных и явных запросов на самоопределяющие заявления. Эти клиенты часто являются людьми, которых раньше не поощряли свободно выражать себя, которые были «под каблуком» у какой-либо доминирующей личности или окружения, - людьми, для которых приспосабливаться, быть незаметным и быть таким же, как все, было важным навыком выживания. Таким клиентам часто бывает чрезвычайно трудно с гордостью говорить о своих качествах, своих достижениях или даже о том, что они любят или не любят. Но это именно то, что им нужно сделать, чтобы осознать свою потребность в самоопределении и начать удовлетворять ее.

Терапевт: Что в вас нравится вашему отцу?

Аллен: Это все догадки, потому что он никогда не говорил...

Терапевт: И все-таки я уверен, что вы можете назвать некоторые вещи.

Аллен: Думаю, я могу, да. Я думаю, ему нравится, что я чувствительный, не грубый, не агрессивный, какими обычно бывают мужчины... (пауза) Гм, я думаю, ему не нравилось, что я на протяжении многих лет отделял себя от своей семьи, но я думаю, что он понял это. (пауза) Я думаю, теперь я снова сближаюсь с ними, и ему это нравится. Гм, и ему нравится, что у меня есть карьера, дом и те практические материальные вещи, которые он ценит.

Терапевт: А что вам нравится в себе?

Аллен: Хм, ну мне тоже нравится, что я чувствительный. Страстный. Хм, мне нравится моя способность думать и понимать. И мне нравится быть сейчас гораздо более живым, впервые наслаждаться жизнью, все больше и больше, после многолетней депрессии.

Терапевт: Мотоцикл...

Аллен: Мотоцикл (смешок), да...

Неспособность удовлетворить отношенческую потребность в самоопределении часто ассоциируется с депрессией или агрессией. Люди, у которых нет разрешения (внутреннего или внешнего) определять себя как уникальных и ценных, могут стать конкурентными и враждебными (Wolf, 1988); а когда эти стратегии терпят неудачу, следующим шагом часто является изоляция и дальнейшее ограничение контакта. В этом контексте интересно отметить, что, когда Аллен начал определять себя и выражать свою уникальность, он стал выходить из омертвения своей депрессии и «возвращаться к жизни».

Одним из наиболее распространенных способов, которыми люди избегают риска самоопределяющих утверждений, является трансформация этого утверждения в вопрос. «Я хочу, это сделать» превращается в «Как вы думаете, мне нужно это сделать?» или в «Как вы думаете, что мне нужно делать?». «Я хочу этого сейчас» становится «Когда будет хороший момент для этого?». Обратите внимание на то, что подобные вопросы не только помогают избежать самоопределения, но также перекладывают ответственность за принятие решения на другого человека, обесценивая собственную способность говорящего знать и действовать. Вероятно, наиболее распространенной из таких трансформаций является вопрос «почему»: «Почему ты это сделал?» вместо «Мне не понравилось то, что ты сделал», или «Почему вы так думаете?» вместо «Я не согласен». Такого рода вопросы являются противоположностью вопросов терапевтического исследования. Терапевтическое исследование усиливает самоощущение, предлагая клиенту исследовать свой внутренний опыт, в то время как перекладывающие ответственность вопросы часто приводят к потере внутреннего контакта и ослаблению самоощущения. Это особенно верно, когда вопросы являются риторическими: «Почему никто не замечает?», «Как она могла так со мной поступить?», «Почему они такие подлые?». В приведенном ниже фрагменте Клейтон разговаривает с воображаемой фигурой своего отца, с которым у него есть много нерешенных проблем. Обратите внимание на то, как его первоначальное самоопределяющее заявление соскальзывает на фокусирование на опыте отца, и как терапевт возвращает его обратно.

Клейтон: Я зол. Я очень разочарован тем, что ты не вмешивался, когда мама была со мной такой жесткой и критикующей...

Терапевт: «И я злюсь, что ты не...»

Клейтон: Что ты не остановил ее. На самом деле ты даже верил ей. Когда я поступил в колледж...

Терапевт: Продолжайте, Клейтон...

Клейтон: Я слышал, как ты плакал почти неделю...

Терапевт: «И ты не...»

Клейтон: ...ты не сказал мне. Почему ты мне не сказал?

Терапевт: Сформулируйте это как утверждение. «Мне не нравится...»

Клейтон: Мне не понравилось, что ты не сказал мне... (всхлипывает) Мне было бы очень приятно узнать, что ты по мне скучаешь.

Дети - и взрослые в этом вопросе тоже - пытаются придать смысл своему опыту. Как сказала терапевт клиентке Маргарет в предыдущем фрагменте в этой главе, «Все дети пытаются найти веские причины». Они ищут объяснения и способы соединения сложной и часто запутанной окружающей среды с чем-то разумным и предсказуемым. В условиях жестокого, небрежного или недобросовестного обращения со стороны взрослых необходимость найти смысл может превратиться в поиски волшебного решения или объяснения, которое каким-то образом снова сделает все правильным. Таким образом «Почему?» Клейтона служит не только для маскировки и искажения его самоопределения (чтобы избежать опасности конфронтации), но и для отрицания потребности, которая в первую очередь и вызвала высказывание: «Мне нужно определить себя» превращается в «Мне нужно понять». Поскольку насилие, пренебрежение и несправедливость, как правило, нерациональны и непонятны, результатом такого сдвига является то, что ничего не будет достигнуто. Вопрос эхом отзывается в пустоте, безответный и неразрешимый, и ребенок остается один на один со своей болью. Именно это могло произойти с вопросом Клейтона; предложение терапевта «Сформулируйте утверждение» побуждает Клейтона вернуться к своей первоначальной цели определения его собственных желаний и потребностей, а также отказаться от бесполезного поиска объяснения, которое временно утолит боль.

Существенный аспект самоопределения предполагает несогласие. Сказать «Нет» - это любимый способ двухлетнего ребенка сказать миру, кем он является. Мы определяем себя, в значительной степени, сопоставляя то, чем мы являемся, с тем, чем мы не являемся, и то, что нам нравится, с тем, что нам не нравится. Довольно часто мы делаем это, говоря «Нет», «Я не хочу» или «Я не буду». Фриц и Лора Перис сделали этот процесс центральной частью своей теории развития личности, утверждая, что здоровый человек должен не только все принимать от окружающей среды, но и пережевывать, выплевывать и отвергать то, что для него не хорошо (Peris, 1944/1947). В процессе взросления, однако, большинство детей учат, что говорить «Нет» нехорошо (если только вы не говорите это плохим людям), потому что это грубо, недружелюбно и эгоистично. Важной частью задачи терапевта, оказывающего помощь клиентам в выражении и удовлетворении их потребности в самоопределении, является поддержание их слова «Нет». Разногласия и «сопротивление» не являются негативными или контртерапевтичными: они являются важными способами, которыми клиенты определяют себя, и должны быть приняты терапевтом именно в этом качестве.

Мы можем с легкостью сказать, что потребность в самоопределении должна быть удовлетворена в любых здоровых отношениях, и что терапевт должен принимать и поощрять самоопределяющее поведение, но как конкретно это может быть достигнуто? Помимо нашей собственной внутренней реакции на такое поведение (которая почти всегда будет передаваться клиенту через наши невербальные проявления, независимо от того, нравится нам это или нет), мы можем придерживаться ряда общих принципов. Во-первых, поощряйте клиентов описывать себя: «Вот кто я», «Вот какой я». Также попросите их описать, кем они не являются: «Это не похоже на меня», «Это не я». Аналогичным образом побудите их высказать свои симпатии и антипатии; они тоже являются частью самоидентификации. Поддерживайте разногласия, уважая и исследуя их. 14 наконец, будьте чувствительными к вопросам или заявлениям, в которых происходят трансформации самоопределения с целью самозащиты, и побуждайте к обратной трансформации. «Почему?» часто может быть заменено на «Мне не нравится ...», а «это» и «ты» часто являются заменителями «я» или «меня». Предложите клиенту внести соответствующие изменения: «Это сбивает с толку» превращается в «Я запутался», «Почему ты ведешь себя таким образом?» трансформируется в «Я не люблю, когда ты ведешь себя таким образом» (Peris, 1967).

Постепенно, если эти виды интервенций становятся неотъемлемой частью терапии, клиенты могут поверить, что для них действительно является приемлемым отличаться от остального мира, даже отличаться от терапевта! Разница делает контакт возможным: без каких-либо различий не может быть никакого сближения, только тягучая, безграничная масса сходств (Peris et al., 1951). Если удовлетворяется потребность в самоопределении, выражается и признается индивидуальность человека, клиент способен участвовать в подлинной терапии контакта-в-отношениях.

Влияние

Неотъемлемой частью любых значимых отношений является воздействие на другого человека. В данном контексте «воздействие» на других означает способность влиять на других людей каким-либо желательным образом, чтобы изменить их образ мышления, заставить их действовать по-другому или вызвать у них эмоциональную реакцию. И важно не только влиять на кого-то, но также иметь возможность видеть эффект этого влияния и знать, что с другим человеком что-то произошло в ответ на ваши действия.

Функциональные, здоровые отношения, в которых контакт является открытым и свободным, стимулируют рост. Это, вероятно, самая основная причина, по которой отношения являются для всех людей такой насущной необходимостью. Процесс психологического роста, или самоактуализации, как сформулировал это Роджерс (1951), требует взаимодействия с другими людьми. А рост, в свою очередь, и создает и возникает из чувства силы и эффективности, чувства, что вы в состоянии привлечь внимание другого человека, заинтересовать его и повлиять на этого человека, изменив его эмоции, мышление или поведение. Если это чувство отсутствует, отношения воспринимаются как удушающие или унизительные. Дети могут реагировать на такие переживания, делая все возможное, чтобы привлечь внимание родителей или учителя, даже если такое поведение приводит к наказанию. Но и взрослые тоже стараются иметь влияние в своих отношениях: «Он никогда меня не слушает» и «Ей просто все равно» являются, вероятно, наиболее распространенными жалобами, которые можно услышать в семейном консультировании.

Терапия также не является исключением из этого требования для отношений: в терапевтических отношениях должно быть ощущение, что каждый человек может повлиять на другого. То, что компетентный терапевт будет иметь влияние на клиента, само собой разумеется; вся цель терапии, в конце концов, заключается в том, чтобы помочь клиенту каким-либо образом измениться. Обратное также верно: терапевт должен быть способен подвергаться влиянию клиента. Если терапевт настроен и должным образом вовлечен, он будет почти автоматически подвергаться влиянию того, что говорит, делает и чувствует клиент. Однако как терапевты мы должны иметь дело с этим воздействием профессионально и использовать наши реакции на клиента для роста и здоровья этого клиента. Средство достижения этого заключается в понятии ответной реакции, которое было представлено в главе 3. Наша эмоциональная реакция на клиента, или то, какому эмоциональному воздействию мы подвергаемся, и поведение, вызванное этим воздействием, являются подлинными, но они находятся в рамках нашей приверженности благополучию клиента. Мы не просто проявляем эмпатию, то есть чувствуем то, что чувствует клиент, мы также не позволяем нашему собственному внутреннему опыту выйти на передний план и доминировать во взаимодействии. Скорее, подлинное влияние, которое клиент оказывает на нас, становится неотъемлемым компонентом нашей поддержки и заботы о нем. В этом, по сути, заключается значение терапевтического намерения: терапевт, находясь в полном контакте с собственной внутренней реакцией на клиента, интегрирует эту реакцию так, чтобы поддерживать дальнейший межличностный контакт в отношениях «терапевт-клиент».

Здесь мы снова видим терапевтический парадокс. Аффект, который является искренним и подлинным, может быть профессиональным; спонтанная реакция терапевта также должна быть терапевтически уместной. Обучение, опыт и чувство своей терапевтической компетенции способствуют интеграции спонтанности и фокуса на клиенте. Переживание сострадания, когда клиенту грустно, удовольствия, когда клиенту радостно, серьезного отношения, когда он злится, или желания обеспечить безопасность, когда он боится, являются подлинными, спонтанными и непосредственными для терапевта, подвергающегося соответствующему влиянию. Тем не менее все они сосредоточены на клиенте и «откалиброваны» под потребности клиента и интенсивность его аффекта. Вот, к примеру, Аллен рассказывает об изменениях, которые произошли в его жизни в результате психотерапии.

Аллен: Я писал стихи, и это было способом выразить боль, которую я испытывал, и, вы знаете, в последнее время я не чувствую сильной боли, а ведь у меня было такое сильное выражение боли в прошлом. И стихи, которые я пишу сейчас, совершенно отличаются... Да...

Терапевт: (пауза, ее глаза увлажняются) Я думаю, ваши родители должны быть очень рады за вас.

Аллен: Вы на самом деле так думаете, да?

Терапевт: Если бы я была вашим родителем, я ощущала бы гордость и радость.

Аффективные реакции терапевта не всегда будут одинаковы, или даже одного «рода», так же как и у клиента. Слова и поведение клиента могут повлиять на терапевта совсем не так, как ощущает и ожидает клиент, и при этом все же быть эффектными. Следующий диалог произошел непосредственно перед разговором, приведенным выше:

Терапевт: Вы чувствуете то, о чем сейчас говорите?

Аллен: Да...

Терапевт: Что вы чувствуете?

Аллен: Ммм... мне грустно... очень грустно.

Терапевт: Потому что мне очень хочется гордиться вами, когда я думаю о том, что вы - живое доказательство того, что терапия работает. Мне как бы хочется вас всем показать...

Даже несмотря на то, что эмоция терапевта была не печалью, соответствующей тому, что чувствует Аллен, она тем не менее вызвана именно тем, что испытывает Аллен. И ее реакция была видимой; у Аллена было ясное и безошибочное доказательство того, что он имел влияние на своего терапевта.

Многие клиенты, особенно на ранних этапах терапии, не ожидают, что будут иметь влияние на терапевта. На самом деле они могут настолько привыкнуть не чувствовать себя способными влиять на кого-либо, и быть настолько приучены адаптироваться к нуждам других людей, что они избегают делать или говорить что-либо, что может оказать влияние. Чем более изолированным, фрагментированным и вне контакта с собой является клиент, тем больше вероятность того, что он или она будет бояться и избегать подлинного, влияющего контакта с терапевтом. В таких случаях терапевту, возможно, нужно будет активно вызывать несогласие и даже критику со стороны клиента. Терапевт может затем реагировать путем внесения изменений, чтобы приблизиться к требованиям клиента, и тем самым демонстрируя, что клиент действительно оказал влияние. Опасность такой стратегии, конечно, заключается в том, что это может стать именно «стратегией», а не подлинным изменением как реакцией на клиента. Если мы побуждаем клиента критиковать или не соглашаться, мы должны быть честно открыты для возможности - вероятности - уверенности, что он имеет весомую точку зрения, отличную от нашей, и приветствовать возможность исправлять нас. Здесь Дэн говорит о своем чувстве боли и разочарования в своих родителях, которые были формальными и правильными, но редко были теплыми и любящими. Терапевт поощряет Дэна выражать свои собственные желания, удовлетворяя таким образом потребности в отношениях как в самоопределении, так и во влиянии.

Терапевт: Ваши родители делают то, что вам от них нужно?

Дэн: Я этого не чувствую.

Терапевт: Тогда они не делают то, что нужно. Они могут заниматься церемониями. Ритуалами, этикетом. Но это не то, что вам нужно.

Дэн: Я не знаю; я не знаю, как ощущается то, что нужно.

Терапевт: Вы, кажется, понимаете, когда я это делаю.

Дэн: (пауза) Да... Да, возможно, я бы понял... (пауза) Я чувствую себя немного растерянным.

Терапевт: (пауза) Я вас сейчас упустила? Вы из-за этого растерялись? (пауза) Вы должны сказать мне это вслух, Дэн. (пауза) Я только что упустила вас, когда сказала это? (Пауза) Наверное, так же, как мама или папа... Как-то я упустила вас... Но вы должны это критиковать, Дэн, чтобы я могла учиться. Чтобы я не делала ту же самую ошибку снова.

Дэн не был готов последовать за терапевтом; фактически, вопросы терапевта могли запутать его или увести от его собственного опыта. Тем не менее (как и его родители) он был вежлив; он просто сказал, что почувствовал «растерянность». Последняя приведенная выше интервенция выполняла две задачи: продемонстрировать готовность терапевта подвергнуться воздействию («учиться»), а также обратить внимание Дэна на то, как терапевтические отношения могут воспроизводить то, что происходило с его родителями. Терапевтическая «ошибка» вызывала у Дэна такую же реакцию, которую он испытывал, когда его родители изолировали и игнорировали его, чтобы заставить его «быть хорошим». Принимая предложение критиковать, Дэн может испытать с терапевтом то, чего не было возможности испытать со своими родителями. Отсеченный аспект себя - та часть, которая знает, как быть критикующим; требовательным и самоопределяющимся, - может начать реинтегрироваться.

Удовлетворить потребность в отношениях клиента в воздействии просто: подвергаться воздействию. Пусть клиент активизирует вас; пусть он будет вам небезразличен. Заботьтесь. Это просто, но это не легко. Разрешить себе подвергнуться влиянию клиента означает, что мы должны быть готовы отпустить наше собственное понимание, изменить наш план лечения, признать, что мы были не правы. Это означает, что мы должны быть достаточно уверены в себе, чтобы сомневаться в себе, и достаточно компетентны, чтобы делать ошибки и исправлять их. 14, что еще более трудно, мы должны быть готовы действительно подвергнуться влиянию и действительно измениться. Мы не можем защищать себя, спрятавшись за ширмой профессиональной неуязвимости. Терапия контакта-в-отношениях является улицей с двусторонним движением: оба человека находятся здесь, оба они реальны и оба подвергаются воздействию. Измениться под воздействием другого - это, вероятно, самое трудное и пугающее, что мы можем попросить сделать наших клиентов. И чтобы помочь им сделать это, мы должны быть готовы сделать это сами, в унисон с ними.

Инициатива от другой стороны

В ходе нашего обсуждения потребности определить себя и потребности оказывать воздействие на других мы сосредоточили внимание на аспектах отношений, которые в первую очередь касались поведения клиента в терапевтических взаимоотношениях. То есть для удовлетворения каждой из этих потребностей клиент действует первым, а терапевт реагирует соответствующим образом - путем поддержки самоопределения клиента в первом случае и подвергаясь влиянию во втором. Клиент является инициатором самоопределяющего поведения - поведения, которое оказывает воздействие на терапевта или на них обоих.

Однако еще одной потребностью в отношениях является потребность в том, чтобы другой человек инициировал взаимодействие. Любые отношения, в которых я всегда должен делать первый шаг, всегда должен первым проявлять инициативу, в конечном счете становятся неудовлетворительными, если не болезненными. Несмотря на то, что важно, чтобы терапевт быть настроен и реагировал на все то, что говорит и делает клиент, важно также, чтобы терапевт начинал диалог и брал на себя ответственность за то, чтобы что-то происходило. Как же терапевт может узнать, когда его или ее инициатива будет полезной? Он может сделать это, только будучи настроенным на потребности клиента, на возможность того, что потребность в инициативе от другой стороны в данный момент вышла на передний план.

Однако проявление инициативы для усиления отношений включает в себя больше чем настроенность: оно также требует подлинной вовлеченности. Это означает инициативу, которая признаёт и подтверждает важность клиента для нас. Мы можем поощрить критику, к примеру, не только потому, что она является терапевтически полезной, но и потому, что мы действительно хотим узнать реакцию клиента. Мы можем взять на себя ответственность за обеспечение направления не только потому, что клиент на тот момент нуждается в направлении, но и потому, что мы искренне заботиться о том, чтобы помочь ему найти это направление. Как и все реакции на потребности в отношениях, инициатива терапевта возникает на пересечении профессиональной компетентности и личной вовлеченности. Мы делаем это, потому что мы хотим этого, и потому что это будет полезным; и мы хотим быть полезными и потому, что мы вовлечены, и потому, что терапевтичность является нашим профессиональным качеством.

Разумеется, инициатива терапевта, если она адекватна, поможет клиенту двигаться вперед в терапевтическом процессе. Но это не единственная причина для ее включения в данный список потребностей в отношениях. Инициатива терапевта также подчеркивает взаимную природу терапевтических отношений. Она делает вовлеченность терапевта правдивой. Терапевт как бы говорит: «Я достаточно забочусь, чтобы взять на себя ответственность, чтобы быть активным и взять на себя на некоторое время ведущую роль». Если потребность в инициативе от терапевта не удовлетворяется, клиент может заключить обратное: «Вам все равно», «Я не важен для вас».

В следующем фрагменте Мелинда необыкновенно ясно и открыто выражает свою потребность в инициативе от терапевта. Она снова говорит о маленькой кукле, которую она оставила у терапевта.

Мелинда: Я не хочу, чтобы мне нужно было напоминать зам, что она у вас есть, хорошо? Вы сказали, что если бы я об этом не заговорила, вы тоже никогда бы об этом не заговорили...

Терапевт: Да.

Мелинда: Ну, я не хочу, чтобы вы так поступали! Хорошо?

Терапевт: Я не знаю...

Мелинда: Потому что это не очень хорошо.

Терапевт: Что вы имеете в виду?

Мелинда: Я хочу, чтобы вы вспоминали о ней первым!

Терапевт: Но я должна помнить о многих вещах.

Мелинда: Ну, я знаю, но... Я хочу, чтобы вы помнили и об этомтоже.

Терапевт: Ну, хорошо...

Мелинда: Нет, я хочу «да». Я даже не хочу, чтобы мне приходилось просить вас.

Терапевт: Вы хотите, чтобы я заговаривала о ней?

Мелинда: Да.

Необходимость в инициативе от другой стороны присутствует во всех отношениях. Если вы и я находимся во взаимоотношениях, и вы всегда должны быть стороной, проявляющей инициативу, эти отношения будут однобокими, и вы скоро начнете сомневаться в моей заинтересованности в них. Если однобокость продолжается, вы можете принять решение прекратить отношения (и искать других, которые являются более взаимными), или вы можете конфронтировать мое поведение и потребовать изменений. Или же, если вы менее уверены в себе и имеете меньше опыта контактных отношений, вы можете замкнуться, начать винить в проблеме себя, решить, что вы никогда не получите то, что хотите (и что, вероятно, неразумно хотеть этого) и попытаетесь не чувствовать потребность вообще. К таким выводам, конечно, редко приходят во взрослом возрасте; это старые сценарные убеждения, которые могут быть подкреплены и усилены поведением чьего-либо взрослого друга/любовника/сотрудника/терапевта, если этот человек нечувствителен к вашим потребностям в отношениях (Erskine and Moursund, 1988/1997).

Эта последняя ситуация широко распространена среди людей, нуждающихся в терапии. Поскольку их потребности в отношениях не были удовлетворены, их сценарное убеждение заключаются в том, что такие потребности не могут быть и никогда не будут восполнены. Из-за этого убеждения они ведут себя таким образом, что не способствуют отношениям: они ограничивают и искажают контакт как внутри, так и снаружи. Благодаря этому ограничению их потребности еще меньше удовлетворяются, и поэтому цикл продолжается. Чтобы терапия с такими людьми была успешной, цикл должен быть прерван и перенаправлен. Инициатива терапевта является мощным средством достижения именно этой цели. Если основной потребностью клиента является инициатива от другой стороны, терапевт должен ощутить эту потребность и ответить на нее. Это может быть сделано как ни в чем не бывало, без дополнительных комментариев, или же это может быть подчеркнуто объяснением того, что происходит. Вот как, например, терапевт реагирует на потребность Лорейн, предлагая поговорить с воображаемой матерью Лорейн.

Терапевт: Хотели бы вы, чтобы я поговорила с ней об этом гневе?

Лорейн: Вы не можете; вы ее не знаете. Вы могли бы...

Терапевт: Раньше это никогда меня не останавливало.

Лорейн: О, да... Ну, я знаю, мне нужно учиться разговаривать с ней. Я не знаю, действительно ли я хочу поговорить с ней об этом. Но я могла бы притвориться, что говорю с ней.

Терапевт: Лорейн, я готова поговорить с ней. И это будет реально.

Лорейн: Хорошо. Вы можете. Я не знаю, к чему это приведет. Я рада, что вы предложили.

Терапевт: Тогда, может быть, впервые за долгое время, вы не будете вынуждены брать на себя ответственность.

Обратите особое внимание на комментарий терапевта в этом примере, что Лорейн не придется брать на себя ответственность «может быть, впервые за долгое время». Потребность в том, чтобы другой человек проявил инициативу, часто особенно сильна среди людей, которые должны были функционировать независимо и самостоятельно заботиться о себе, и это особенно справедливо для тех, кто пережил физическое насилие или кумулятивное пренебрежение. Такие выжившие понимают, часто через большую боль, что надеяться можно только на самих себя, и что если вы чего-то ждете от других, вам, вероятно, придется ждать вечно. С такими людьми особенно важно быть чувствительным и реагировать на потребность в инициативе от другой стороны, несмотря на то, что она редко выражается открыто.

Терапевтам, которые прошли обучение в гештальт-терапии или Транзактном Анализе, может показаться некомфортным проявлять инициативу с клиентами. Эти школы терапии делают особое ударение на том, чтобы обучать клиентов просить то, что они хотят, на самостоятельности и на «правиле 50%»: если терапевт делает больше, чем 50% работы, то он плохой терапевт (Steiner, 1974). Сделать более половины работы или взять на себя более половины ответственности за то, как пройдет сессия, является «спасательством» или «приглашением к слиянию» и считается нетерапевтичным. Инициировать контакт или предложить курс действий может показаться терапевту нарушением этих правил. Однако следует помнить, что потребность в инициативе от другой стороны является только одной из многих потребностей в отношениях, и она требует внимания, только когда находится на переднем плане. Когда на переднем плане находятся другие потребности, терапевт выбирает не инициировать, но вместо этого иметь дело с теми другими потребностями.

Эффективная терапевтическая инициатива состоит из двух основных компонентов: знания, когда проявить инициативу, и ее проявления должным образом. Неудивительно, что чувство, когда инициатива будет полезна, в основном приходит с опытом. Это требует чувствительности не только к тому, что клиент говорит и делает в данный момент, но и к общей картине поведения клиента. По определению, клиент не может открыто попросить, чтобы терапевт проявил инициативу, сделав это, он создал бы хорошо известный парадокс «спонтанности». («Если я прошу вас сделать что-то без моей просьбы, вы никак не можете удовлетворить мой запрос». Что-то в этом роде могло иметь место в случае с просьбой Мелинды, чтобы терапевт помнил о том, что надо поговорить с ней о ее маленькой кукле.) Может быть, наилучшее правило заключается в том, чтобы экспериментировать и обратить пристальное внимание на то, что будет происходить дальше. Если вы чувствуете, что подвергаетесь манипуляции «пассивным» поведением клиента, попробуйте воспринять это поведение как выражение потребности клиента в том, чтобы вы вмешались и помогли без просьбы с его стороны. Если клиент все больше запутывается или не знает, что сказать, попробуйте сделать предложение. Если работа в результате такого рода вмешательства продвинется дальше - это прекрасно; если вы этого не наблюдаете - по крайней мере, на данный момент - значит, это не то, в чем ваш клиент больше всего нуждается от вас.

Наиболее мощные инициативы терапевта часто являются невербальными. Перемещение ближе к клиенту, протягивание руки или установление зрительного контакта может сказать; «Я здесь, меня нельзя игнорировать, и я никуда не уйду». Такие невербальные инициативы, как правило, передаются аффективно, минуя когнитивное и рациональное понимание. Клиент может даже не осознавать, что терапевт проявил инициативу, но на более глубоком уровне он ощущает, что потребность в инициативе от другой стороны удовлетворяется.

Существует, конечно, некоторая опасность того, что клиенты могут воспринять инициативу терапевта как доказательство, что терапевт считает их беспомощными или некомпетентными, и необходимо быть чувствительным к такой возможности. Действие таким образом, чтобы восполнить любую воспринимаемую потребность в отношениях, всегда несет в себе опасность того, что мы можем ошибиться, и что это не то, что действительно необходимо клиенту на данный момент. Тем не менее это необходимый риск. В терапии всегда есть возможность ошибки; на самом деле, до тех пор, пока терапевты являются людьми и не являются непогрешимыми, ошибка неизбежна. Ошибка несвоевременного или слишком частого инициирования может быть исправлена путем ее признания и изменения своего поведения. Слишком малое количество инициативы, в отличие от этого, может привести к недостаточности в отношениях, которую никогда не удастся исправить; клиент не может рассказать об этом (по причинам, которые мы уже обсуждали), и мы вряд ли заметим, что это является проблемой.

Выражение любви

В любых близких позитивных отношениях участники испытывают заботу, любовь, уважение и признательность друг к другу. Выражение этих чувств является одной из потребностей в отношениях; не делать этого означает вытеснить и отрицать внутренний опыт - так же как отрицать или пытаться игнорировать любую другую потребность - и избегать самоопределения в отношениях. Часть того, кто я с вами, - это то, что я чувствую по отношению к вам, и, если я стремлюсь быть полностью контактным, я должен быть в состоянии выразить эти позитивные чувства.

Терапия контакта-в-отношениях создает одну из самых близких и интимных из всех человеческих связей, и почти неизбежно клиент будет испытывать сильные чувства по отношению к терапевту. Многие из этих чувств будут положительными, и у клиента появится потребность их выражать. Хотя некоторые из этих эмоций могут быть переносными по своей природе, больше связанными с чувствами к важным фигурам из прошлого, чем с отношениями здесь-и-сейчас, другие будут подлинными чувствами уважения и привязанности к терапевту. Слишком часто терапевты препятствуют проявлению клиентами таких чувств, обозначая их все как перенос или как признак того, что клиент становится слишком зависимым, слишком инфантильным или пытается манипулировать отношениями.

Однако если мы остановимся и подумаем об этом, то поймем: что может быть более естественным, чем чувство любви и привязанности к кому-то, кто знает нас так глубоко и продолжает уважать, уделять внимание и заботиться о нас? На самом деле, если клиент не испытывает таких чувств, это является мощным сигналом того, что что-то в корне неправильно либо с его способностью любить другого человека, либо с качеством терапевтических отношений.

Одна из причин, почему многие терапевты испытывают трудности, когда клиенты выражают свои положительные чувства, состоит в том, что мы не знаем, что сказать в ответ. Мы не совсем знаем, что делать с тем, что клиент нам говорит, и мы можем чувствовать себя неловко и неуклюже. Нас учили относиться к таким проявлениям с подозрением, и мы можем опасаться, что, поверив им и принимая их, мы поведем себя непрофессионально, и, вполне возможно, к тому же окажемся в глупом положении.

Мы считаем, что вместо того чтобы предполагать, что выражение благодарности, любящий жест или доброе слово являются признаком какой-то скрытой проблемы клиента, по крайней мере, до тех пор, пока это не доказано, лучше предположить обратное. Мы должны принимать это проявление как оно есть, пока у нас нет оснований интерпретировать его каким-либо другим образом. Ведь это так естественно - быть неравнодушным к своему партнеру в отношениях, естественно хотеть, чтобы партнер был неравнодушен к нам, поэтому вполне нормально, что терапевт чувствует удовольствие, когда клиент выражает по отношению к нему положительные чувства. О чувстве удовольствия терапевта, возможно, не нужно будет говорить непосредственно (главными являются чувства клиента - чувства терапевта находятся на втором плане), но комфортное отношение к ним значительно упрощает необходимость присутствовать с переживаниями клиента. И именно присутствие с клиентом позволяет терапевту направлять этого клиента на следующий уровень осознания.

Когда клиенты начинают заново обретать отрицаемые и диссоциированные части себя, они, чаще, всего восстанавливают способность более интенсивно чувствовать. Многие дети из-за пережитого насилия или пренебрежения учатся тому, что чувствовать небезопасно. Они считают, что легче и менее болезненно отгородиться от чувств и даже не знать, что они существуют. Клиент, который восстанавливает свою способность ощущать эмоции, будет иметь сильную потребность выражать их. Дети любвеобильны, и вновь обретенный аспект «ребенка» будет испытывать потребность любить, и любить сильно. Выражение таких чувств является не только переносом. Чувства искренне и надлежащим образом направлены на терапевта, и не являются отголосками каких-то более ранних незаконченных отношений. Но они должны быть поняты в контексте процесса интеграции клиента. В терапевтических отношениях, в данный момент их развития, они сильны и спонтанны; позже, когда реинтеграция становится более полной, они перерастают в более взрослую форму симпатии и привязанности.

Поскольку потребность в любви присутствует (по крайней мере, в качестве фона) в любых отношениях, дети, которые подвергаются насилию или отвержению попечителей, оказываются в эмоционально запутанной ситуации. Если они позволят себе чувствовать боль насилия, они рискуют потерять свою любовь к обидчику. И, поскольку обидчик не проявляет любовь к ребенку, сохранение собственной любви ребенка к обидчику является единственным способом вообще иметь какую-либо любовь в отношениях. Это единственный способ оставить открытой возможность того, что все наладится, и что опекун каким-то образом, каким-то чудом изменится и станет хорошим родителем. Любовь ребенка к родителю-обидчику отмечается очень часто и приводит в недоумение тех, кто пытается вмешиваться в подобные ситуации: дети будут идти на все, чтобы защитить того самого человека, от которого их защищают.

Эта потребность чувствовать и выражать любовь к своему попечителю может быть основным фактором при работе с проблемами насилия в терапии. Даже взрослые клиенты, которые подверглись насилию, могут испытывать чувство покровительства по отношению к своим обидчикам, которое настолько сильно, что препятствует их способности возвращать аспекты личности, вытесненные из осознания с момента, когда произошло насилие. Билли - именно такой человек: ее мать была критикующей и отвергающей, и способ Билли сохранять видимость/возможность любящих отношений заключался в том, чтобы видеть свою мать хрупкой и нуждающейся. Чтобы видеть мать таким образом, Билли пришлось искажать и отрицать свой собственный внутренний опыт и свои знания о том, что мать делала на самом деле и какие у нее были чувства по поводу поведения матери. Теперь, когда она стала взрослой, это искажение и отрицание серьезно ограничили ее способность вступать в контакт с другими людьми, а также с самой собой. Осознавая, что незавершенные проблемы с матерью лежат в основе ее эмоциональных ограничений, и что она нуждается в поддержке и поощрении, чтобы разобраться с ними, терапевт предлагает, чтобы именно она, а не Билли, поговорила с воображаемой матерью Билли. Обратите внимание на то, как ей приходится двигаться, чтобы противостоять гиперопеке Билли и ее страху перед матерью.

Терапевт: Я думаю, что было бы полезно, если бы я поговорила с вашей матерью - если бы я поговорила с ней о том, как обращаться с маленькой девочкой.

Билли: (каменное лицо; она, кажется, вся сжалась) Я не знаю; она просто сломается.

Терапевт: Я в этом сомневаюсь, (пауза) Подождите секунду, Билли. Я знаю, что для вас это на самом деле страшно... Но мы сейчас говорим не о хрупкой женщине. У нее есть свои способы получать то, что она хочет. Одним из этих способов было манипулировать вами. Так что я не очень боюсь, что она сломается. Я знаю, что вы воспринимали ее именно так, и вы можете быть уверены, что я буду заботиться о ней. Я не планирую избиение вашей мамы.

Билли: Я хотела заботиться о ней.

Терапевт: Это другая сторона этого. Забота о ней. Любовь к ней и желание, чтобы она любила вас.

Билли: (кричит) Я боюсь! Я не хочу ее потерять!

Терапевт: По-настоящему поговорив с ней, (Билли продолжает плакать) мы сможем попытаться лучше ее понять ...

Представив разговор терапевта с матерью о том, как она должна была заботиться о своей дочери (который, по мнению Билли, обязательно будет в основном состоять из критики), как способ «лучше понять ее», терапевт взяла заботу по защите матери на себя. Убедившись, что мать не будут «избивать» и она не «сломается», Билли может позволить себе опыт присутствия при разговоре терапевта с ее матерью, а также опосредованный опыт самовыражения.

Как же это все связано с потребностью в отношениях выразить любовь? Это все части одного целого: потребность выражать любовь присутствует во всех здоровых отношениях, будь то с одним из родителей, с другом или с терапевтом. Она может даже присутствовать в отношениях, сопряженных с насилием, что может объяснить, почему слишком часто клиенты продолжают ходить к терапевтам, которые ведут себя по отношению к ним ненадлежащим образом или оскорбительно. Такие терапевты, позволившие своим собственным потребностям иметь приоритет над интересами клиентов, жаждут и требуют привязанности клиента и его внимания, и манипулируют клиентом таким образом, чтобы получить это. Компетентный и этичный терапевт, напротив, принимает выражения любви, благодарности и внимания с невозмутимостью, воспринимая их как терапевтически необходимые и как неотъемлемую часть отношений между двумя целостными и контактными людьми.

Люди, которые слышали, как мы говорим об основных потребностях в отношениях, часто спрашивают о потребности быть любимым. Они говорят: «Потребность быть любимым, оцененным и получать заботу, несомненно, должна присутствовать в любых значимых отношениях. Почему ее нет в списке потребностей в отношениях?». Ответ прост: если восемь потребностей, которые мы обсуждали, последовательно удовлетворяются, с чувствительностью к тому, какая из них находится на переднем плане в любой конкретный момент времени, возникает общее ощущение, что тебя любят. Нет никакой причины называть эту потребность отдельно, потому что она является суммой потребностей, которые мы обсуждали. Получать удовлетворение своих потребностей в отношениях означает чувствовать себя любимым.

Вы проделали с этим клиентом хорошую работу. Вы были полностью присутствующим и настроенным на потребности в отношениях клиента; вы провели исследование с заботой и мастерством; вы испытывали вовлеченность и демонстрировали ее соответствующим образом. Но клиент не реагирует так, как вы ожидали. Вместо того чтобы расти, процветать и двигаться к постоянно расширяющемуся внутреннему и внешнему контакту, он, кажется, отстраняется от вас. Вы видите дистанцию, гнев, каменное лицо; вы слышите отрицание, искажение, пустые истории или вообще ничего. Что происходит?

Для того чтобы понять такой вид реакций, нужно знать о феномене сопоставления. Сопоставление происходит, когда у клиента возникает резкий контраст между тем, что ему предоставляется в терапевтических отношениях, и тем, в чем была потребность, но что не предоставлялось в предыдущих отношениях (Erskine, 1994, 1997). По мере того как терапевт уделяет внимание потребностям в отношениях, признаёт феноменологический опыт клиента и реагирует на него, это может стимулировать в клиенте всплеск эмоциональных воспоминаний о том, как все было тогда, когда эти потребности не удовлетворялись. И эти воспоминания часто бывают очень болезненными.

Джордж, еще один клиент, вырос в безэмоциональных условиях и очень рано узнал, что его чувства не важны для других и не получат положительного внимания. Джордж научился скрывать свою печаль, страх и стремление к контакту. С годами это стало его второй натурой; к тому времени, когда он достиг совершеннолетия, он стал в этом настолько умелым, что почти не замечал, когда у него возникали чувства. При этом у него были мигрени, и не было настолько близких отношений, как у других людей; его брак был под угрозой, и его карьера находилась в тупике. Джордж начал терапию, чтобы выяснить, что было не так. И, совершенно неожиданно, он оказался в абсолютно новом мире контакта с другим человеком. Впервые в его жизни кто-то, казалось, был искренне заинтересован в его переживаниях. Когда он обычно для себя автоматически скрывал чувства, этот терапевт прорвался сквозь защиты и ответил на чувства, которые он скрывал, - и его маскировка слетела, исчезла. Джордж уже не мог отрицать свои знания о том, что ему нужно. И он чувствовал не только нынешнюю боль, но и боль всех тех старых переживаний, тех воспоминаний о том, как он был мал и уязвим, и отчаянно желал чего-то от кого-то, кто этого не дал.

Это - сопоставление, и оно может быть более интенсивным, чем клиент может вынести. Это просто слишком много! Как будто снимается защита, и войска противника прорывают оборону. «Гони чувства прочь, не допусти, чтобы появилось осознание! Больше не позволяй этому терапевту быть рядом». Хотя сопоставление проявляется прежде всего как разрыв внешнего контакта - терапевт отталкивается прочь, - прерываются как внутренние, так и внешние контакты. Разрывается контакт с собой, чтобы не чувствовать то, что стимулируется, и контакт с терапевтом, чтобы больше не получать того, что оказалось настолько болезненным.

Терапевты часто теряются, когда сталкиваются с реакцией сопоставления у клиента. Эта последняя сессия была настолько сильна, и клиентка сделала настоящий прорыв - почему же она отменила следующую встречу? Или почему клиент пришел поздно и заполнил оставшееся короткое время поверхностными пустыми разговорами? Или почему она начала обвинять терапевта в непонимании, в фокусировке на неправильных вещах или в том, что все стало хуже, а не лучше? Реакции сопоставления могут быть ошибочно приняты за негативный перенос или за признак того, что терапевт упустил клиента и работает плохо. Они также могут быть мощным приглашением терапевту соскользнуть в контрперенос: отреагировать на клиента, отступив назад, разорвав контакт, использовав свои собственные неосознанные защиты против того, что ощущается как отвержение или даже как прямое нападение.

Реакция сопоставления не означает, что терапевт упускает клиента. Наоборот! Это, как правило, указывает на то, что терапевт находится прямо у цели. Если здесь и была терапевтическая ошибка, то только в том, что терапевт слишком приблизился к цели и слишком быстро привел клиента к контакту с тем, что было захоронено и отсечено от осознания. Терапевт не привел клиента в неправильное место; скорее, они пошли именно туда, куда им нужно было прийти, но они пришли туда до того, как клиент был готов с этим справиться.

Ответ на реакцию сопоставления

Существует несколько уровней ответной реакции, которые могут быть полезны, когда клиент проявляет реакцию сопоставления. Первый уровень больше связан с тем, что происходит внутри терапевта, чем с тем, что на самом деле было сказано клиенту (хотя, конечно же, внутренний процесс всегда влияет на внешнее поведение). Прежде чем пытаться выяснить, что делать, нужно сначала признать реакцию клиента тем, чем она является. «О, это не то, что я ожидал. Возможно ли, что я создал сопоставление и клиент на него реагирует?» После того как эта возможность признана, терапевт может начать анализировать поведение клиента в терапевтической перспективе; это позволит избежать защитной реакции или критики собственного метода ведения терапии.

Признание реакции сопоставления не только позволяет терапевту избежать самообвинений и оборонительной позиции, но и прокладывает путь к пониманию функции поведения клиента. Помните, что валидация является важным аспектом вовлеченности терапевта, и что она связана с пониманием цели и смысла всего, что может делать клиент. Само поведение клиента может не быть конструктивным - реакции сопоставления, как правило, не кажутся полезными; они могут выглядеть как шаг в диаметрально противоположном направлении, - но они имеют реальную цель и возникают для того, чтобы выполнять какую-либо важную функцию. В этом контексте реакции сопоставления могут быть весьма полезны, освещая как опыт неосознанной контактной депривации, так и поведение клиента, выработанное для того, чтобы справиться с этим опытом.

Уважая функцию реакции клиента, терапевт будет регулировать темп терапии и фокус настроенности. Это вызвано не только уважением к бессознательной коммуникации клиента, но и простым здравым смыслом. Когда кто-то говорит: «Это слишком!», вы не станете принуждать его к чему-то еще большему. Конечно, терапевт должен продолжать быть присутствующим и настроенным на процесс клиента, но интенсивность присутствия терапевта, а также скорость, с которой открываются новые области внутреннего и внешнего контакта, могут быть уменьшены.

Реакция сопоставления, независимо от ее внешней формы, является, по существу, прерыванием контакта. Это способ для клиента отступить назад, получить некоторую передышку и восстановить свою стабильность. Чаще всего клиент не осознает этого, и первым конкретным шагом в борьбе с реакцией может быть помощь ему в исследовании того, что происходит. Каков этот момент для него? Какие мысли, эмоции и физические ощущения он испытывает? Каков его язык тела, и как перевести его в слова? При наличии реакции сопоставления тщательное исследование феноменологического опыта прерывания контакта может восстановить (или частично восстановить) контакт, а также может помочь клиенту начать исследовать болезненные эмоциональные воспоминания, в первую очередь вызвавшие реакцию.

Может также оказаться полезным вернуться к первоначальному терапевтическому контракту и прояснить или пересмотреть то, что клиент хочет от терапевтических отношений. Такое возвращение полезно по нескольким причинам. Во-первых, предложение клиентам подумать об их ожиданиях может снизить эмоциональный накал до терпимого уровня. Вместо того чтобы быть ошеломленным чувствами и эмоциональными воспоминаниями, клиент может вернуться к познанию и к знакомым моделям решения проблем и контроля. Для клиентов, которые более открыты к контакту через совместное мышление, чем к контакту через совместное переживание эмоций, это действительно будет передышкой, глотком свежего воздуха. Во-вторых, вернувшись к первоначальному контракту, клиент и терапевт могут посмотреть на то, как проходит работа, со стороны. Это обеспечивает своего рода формирующее оценивание, когда оба участника могут решить, какие пути были плодотворными и должны быть дополнительно изучены, а какие не являются полезными (по крайней мере, сейчас). Наконец, - и, возможно, это самое главное, - перезаключение контракта позволяет клиентам начать изучать их нынешние модели поведения (из которых реакция сопоставления является основной) в контексте желаний и потребностей, которые изначально привели их в терапию.

Такое исследование в рамках контактных терапевтических отношений лежит в основе терапевтического процесса. Умение и чувствительность терапевта имеет здесь решающее значение, потому что клиенту предлагается двигаться именно в ту область, против которой он должен был защищаться, и в те самые переживания, которые вызвали данную реакцию сопоставлением. Существует тонкая грань между исследованием того, что необходимо исследовать, с одной стороны, и ретравматизацией клиента, с другой стороны; настроенность и участие терапевта, проявляемые как внутренне, так и внешне, позволяют найти и соблюдать эту грань.

С некоторыми клиентами может быть полезным предоставить информацию о природе сопоставления и обычной реакции на него. Информация такого рода может помочь клиентам понять и начать уважать их собственное поведение. Нормализация реакции сопоставления (через ее описание в качестве общей и понятной реакции на поток болезненных воспоминаний) уменьшает вероятность того, что клиент будет испытывать стыд за свою реакцию. В отличие от этого, для других клиентов терапевт может выбрать вначале уделить внимание феноменологии, оставаясь с текущими переживаниями клиента, демонстрируя, что, что бы ни случилось, это терапевт будет оставаться присутствующим, вовлеченным и доступным. В конце концов, клиент, скорее всего, получит преимущества как феноменологического исследования, так и когнитивного понимания. Настроенность на ритм клиента и его меняющиеся потребности в отношениях поможет терапевту понять, на что обратить внимание в первую очередь.

Таким образом, мы прошли полный круг и вернулись к понятию потребностей в отношениях. Кумулятивная травма и психологические заболевания возникают, когда чье-либо социальное окружение не реагирует на эти потребности; и, как это ни парадоксально, реакция сопоставления, скорее всего, возникает, когда терапевт начинает на них реагировать. А с другой стороны, в этом, возможно, нет такого уж большого парадокса: если кто-либо всю свою жизнь учился не осознавать того, что является болезненным, может ли нас удивлять, что ему тяжело чувствовать эту боль? Открывать гнойные раны невесело; счищать струпья больно; и большинство людей уклоняются от таких переживаний. Но когда струп удаляется и рана дренируется, это «хорошая боль»! Возможно, такое выражение лучше всего (хотя и не очень грамматически правильно) описывает терапию контакта-в-отношениях: да, это больно. Но это - хорошая боль.