Задиры

Кен Кези На лесосеке

Мы немного опаздывали, прождав завтрак в столовке. Солнце уже начинало пробиваться сквозь деревья. Ехали по Блюклейскому шоссе к северному отрогу Брейкнек, где теперь лесосека. После получасовой тряски, которую вытерпели без единого слова, мы добрались до места. Обрубленные верхушки и сучья все еще дымились со вчерашнего. Солнце заметно поднялось и предвещало настоящую, затяжную жарищу днем. Я выбрался из-за баранки и, обойдя машину, открыл дверь кузова. Потягиваясь и почесывая живот, я ждал, пока наши выпрыгивали, стараясь не глядеть на мальчишку.

— Как ты думаешь, — спросил я Джо Бена, — порадует нас сегодня погодка в честь старины Лиланда Стафорда, вернувшегося в лес?

Для пущей важности скосив глаз на карманный барометр, Джо ответил:

— Похоже, до заката нам предстоит немало пожариться. Все признаки, что день будет щедрым на солнце. Как ты думаешь, Лиланд?

Мальчишка дрожал от холода, как только что вылезший из воды пес. Насупясь, он взглянул на Джо, не подшучивает ли тот над ним. Потом, ухмыльнувшись, сказал:

— Мне, к сожалению, не пришлось пройти курс астрологии, я вынужден положиться на твое толкование.

Этот ответ пришелся по нраву Джо, понимавшему толк в шутках, особенно если его касается.

Похохатывая и сплевывая, он начал доставать всякое необходимое на день снаряжение, в том числе каски и перчатки, присовокупив: «Малыш, не забудь вот это», а также леденцы и коробочки с нюхательным табаком, складные ножи и само собой — маленький транзистор, с которым обычно не расставался. Раздавал он все это добро, как командир оружие перед началом большого сражения. Выдал Ли защитную каску и с важным видом обошел его со всех сторон, чтобы получше рассмотреть, как она ему, поправляя и приговаривая: «Хм, так… а вот так… ну так-то лучше». И не отстал, пока не надел ее как считал нужным. Затем приступил к краткому перечню того, что происходит, что может произойти и чего остерегаться на лесосеке.

— Самое главное, — говорил Джо, — да, да, наиважнейшее: будешь падать, старайся упасть в сторону, куда тянешь трос. При этом соберись весь… — И показал, как это делать, — нырнул пару раз носом вниз, в то время как мы медленно продвигались по лесу.

— Вообще сама по себе заготовка леса дело простое, если разобраться. Все сводится к следующему: надо превратить дерево в бревно, а бревно в доску. То, что стоит вертикально, это дерево, а когда оно повалено, это уже ствол, а когда мы распилим ствол на части по тридцать два фута, они уже будут называться бревнами. Затем подтаскиваем бревна к лесовозу, грузим их на платформу. Лесовоз оттянет их к мосту у Сведесгэпа, где государственные приемщики нас надувают. Затем спускаем бревна на воду и, когда их наберется достаточно, сплавляем их на лесопильню. Там распиливаем бревна и получаем лесоматериал. — Тут он приостановился, завозившись с рукояткой настройки, чтобы поймать какую-то станцию. — Ну, иногда вместо того, чтобы распиливать, мы сбываем просто бревна.

Я взглянул на него, пытаясь понять его затею, но он на меня не смотрел, приложив радио к самому уху.

— Ну вот, кажется, поймал. Ли, старина, ты когда-нибудь бывал на выступлении хоть какой-нибудь из этих потрясающих групп? Ну-ка послушай вот это.

И он поставил транзистор на всю мощность. Металлический скрежет какой-то жуткой ковбойской песенки проник в лес.

— Так будет веселее, — сказал он, улыбаясь во всю ширь. Такая небольшая вещица, как радио, доставляла Джо удовольствий на тысячу долларов, чего же больше.

Мы приостановились около Энди, который заводил бензопилу. Пила взвизгивала и захлебывалась, стихала и ревела опять, доходя до пронзительного воя. Энди, улыбнувшись, кивнул нам и крикнул: «Приступаете?» И с многозначительным видом подмигнул, будто мы шли на какое-то опасное дело. Взявшись снова за пилу, он приставил ее обсыпанные опилками зубья к стволу огромной пихты. Взметнулся фонтан белых искр. Мы стояли, наблюдая за тем, как он делает подпил, и за деревом. Пила у Энди пошла слишком косо, ему пришлось выстругать прокладку и, вынув пилу, вогнать ее в зазор на несколько дюймов глубже подпила. Обойдя ствол с другой стороны, он снова приставил пилу. Когда дерево затрещало, покачнулось и со свистом пошло вниз, я отыскал взглядом мальчишку и увидел, что он во все глаза смотрит на сосну. Мне стало хорошо. Ведь я уже начинал тогда сомневаться, стоит ли вообще иметь с ним дело. Может быть, если много лет человек чему-то учится в мире, отличном от нашего, то это делает чужаком, будто стал говорить на каком-то другом языке, который хоть и похож на наш, но так отдаленно, что понять друг друга становится уже невозможно. Однако, когда я увидел, как он смотрит на падающее дерево, я подумал: «Вот оно! Как и всем, кого я знал, ему понравилось смотреть, как валят дерево. Это уж точно».

— Ну вот что, — сказал я, — мы здесь только свет застим. Пошли отсюда.

И вот Джо остается заводить лебедку, а Ли идет за мной через просеку к краю леса. Там, где кончается порубка, лежат сваленные в кучу, сучья и вялые стебли дикого винограда. За ними поднимается еще не тронутый массив леса с вытянутыми верхушками деревьев. Эту часть лесосеки я люблю больше всего. Она напоминает мне наполовину сжатое поле там, где за убранной полосой начинается стена еще не скошенной пшеницы.

Позади затарахтела лебедка. Я оглянулся. Джо сидел, как нахохлившаяся птица, на высоком сиденье, вокруг которого, как прутья из гнезда, торчали рычаги, тросы и провода. Радио располагалось рядом, его звук то доходил до нас, то вновь перекрывался шумом. Из выхлопного отверстия лебедки вылетел клуб голубого дыма, и я подумал, что этой машине от собственной тряски скоро придет конец. «Надо будет эту тарахтелку отправить на пенсию вместе со стариком», — сказал я. Мальчишка ничего не ответил. Мы пошли дальше. Вдалеке, там, где Джон обрубал сучья, раздавался стук топора. Казалось, бьет деревянный колокол. И еще гул транзистора, громкий при легких порывах ветра, а временами едва слышный. И все это вместе: и то, как складывался день, и эти звуки, и то, как Ли смотрел на падающее дерево, приводило меня в неплохое настроение. По-видимому, дело пойдет не так уж туго, как я думал вначале.

Тросы, идущие поверху к погрузочной мачте, начали подрагивать и покачиваться с легким бренчанием. Я показал их Ли.

— Вот где ты будешь вкалывать. А я посмотрю, выдержишь ли ты эту работенку с чокером. Ну, с богом, теперь уж не вороти нос, поздно.

Но мне хотелось его немного подразнить.

— Конечно, я не думаю, что ты продержишься до обеда. Но у нас всегда наготове носилки. — Я подмигнул ему: — Тут есть парень из Орланда. Он работает на другом тросе. Так вот он сможет тебе пособить, если ты начнешь отставать.

У Ли был такой вид, будто ему на передовой отдавали приказ, и он стоял навытяжку с плотно сжатыми челюстями. Хотелось просто подтрунить над ним, но я сам видел, что у меня получалась лишь первоклассная ворчня, точно как у старика Генри, а худшей манеры разговаривать с Ли не найти, да вот какой-то дьявол не давал мне остановиться:

— Сначала тебе наверняка все это не понравится. Но, между прочим, не думай, что я подсовываю тебе самую дрянную работу. (Хотя тут он был бы не так уж далек от истины.) Другую я не могу тебе дать. Более легкая вся связана с механизмами, и обучаться ей тебе бы пришлось слишком долго. Да и работать там небезопасно даже для тех, кто знает дело. К тому же у нас времени в обрез.

(Наверно, я разговаривал так сердито только потому, что знал, как тяжело таким желторотым, как он, цеплять чокер. Может, я действительно переусердствовал, стараясь быть пожестче, и внутри сам себя разносил за это в щепки.)

— Но одно уж наверняка — эта работа сделает из тебя настоящего мужчину.

(Просто не знаю, что меня тянуло за язык. Правда, одно могу сказать точно: я тогда думал, что рядом с ним я как-то слишком расслабляюсь, и поэтому считал, что должен внутренне зажать себя, так же, как я это делал, разговаривая с Вив вчера вечером, когда пытался объяснить ей нашу сделку с Ваконда Пасифик. Так я внутренне зажимался в разговоре со всеми, за исключением Джо Бена, но с ним я никогда, в общем-то, особенно не разговаривал…)

— Если тебе удастся выдержать первые три дня, то можно считать, ты дело одолел; если нет, то на нет и суда нет. Не ты один, полно других черномазых, которые тоже не смогли этим заниматься.

(Мне всегда с людьми трудно разговаривать без того, чтобы не зарычать на них. Говоря, например, с Вив, я очень хотел походить на Чарлза Бойера или кого-нибудь в этом роде, но каждый раз выходило, что говорю не лучше, чем старик, поучающий шерифа, как надо в этой стране поступать с проклятыми красными и как надо заботиться о том, чтобы этим «ублюдкам коммунистам» пришлось здесь несладко. Уж поверьте, когда старик Генри напускался на красных, он входил в настоящий раж.)

— Единственное, о чем я тебя прошу, это проработать на совесть, ну хотя бы немного.

(Уж не знаю, как объяснить, но Генри всегда заявлял: единственное, что хуже красных, — это евреи, и единственное, что хуже евреев, это выскочки-ниггеры, а хуже их — проклятые дубоголовые южане-изуверы, о которых без конца пишут в газетах… Надо отравить всех, кто южнее линии Мэсон-Диксон, вместо того чтобы посылать им на пропитание налоговые денежки с Севера…)

— Ну если ты готов, берись за эту часть троса и тяни его сюда. Я покажу тебе, как цеплять. Давай-ка его. Теперь наклонись и смотри.

(Да, но вот я сам обычно много не спорил со стариком. В основном потому, что не знаю красных здесь, в Америке, и меня ничуть не заботят задирающие нос выскочки, и у меня весьма туманное представление о том, что такое изувер… Но должен вам сказать, что он и Вив, бывало, так сцепятся по этой расовой проблеме… чуть ли не лбами стукаются. Я помню… но дайте я вам лучше расскажу, как этим их спорам пришел конец. Так как же это было…)

— Ну смотри теперь.

[Ли стоял, заложив руки в карманы, пока Хэнк рассказывал ему, что надо делать, рассказывал неспешно и терпеливо, как человек, объясняющий что-то раз и навсегда, и не жди потом от него повторений. Он показывал Ли, как надо обвернуть трос вокруг поваленного и обрубленного ствола, как присоединить этот трос к основному, тяговому, который идет от петли на конце к оснастке на вершине погрузочной мачты…]

— А когда закончишь чокеровать бревно, то тебе придется самому подавать сигналы машинисту на погрузчике, пока тот не подтянет. У нас не хватает рабочих рук, поэтому мы не можем себе позволить еще и сигнальщиков. Ясно?

Я кивнул, и Хэнк пустился дальше объяснять мои обязанности на этот день.

— Ну давай слушай.

[Хэнк дернул, проверяя, надежно ли закрепился трос, затем пошел вверх по склону к высокому пню, от которого узкий провод, описывая блестящую дугу, тянулся к лебедке, пыхтевшей и дребезжавшей шагах в семидесяти от них.]

— Один раз дернешь, значит, «забирай».

[И дернул за провод. Пронзительно свистнул сигнал на лебедке, и крохотная фигурка Джо Бена тут же пришла в движение. Трос натянулся, глухо зазвенев. Мотор лебедки напрягся и яростно взревел, бревно приподнялось из своей ложбинки и пошло вверх по направлению к погрузчику. Когда бревно подошло к мачте, Джо выскочил из своей кабины и, ловко поднявшись по уже уложенным бревнам, отцепил от него чокер. Тут парень из тех, орландских, согнул скрипнувшую стрелу крана-укладчика, чем-то напоминавшего скелет доисторического животного, которого окрасили в желтый цвет и заставили быть механизмом. Джо Бен насадил захваты и, отпрыгнув в сторону, махнул крановщику. И снова гигантский кусок древесины, качнувшись, оказался в воздухе. А Джо Бен уже пробирался назад к своей лебедке. Кран развернулся и перебросил бревно на платформу лесовоза, подтолкнув, чтобы улеглось надежно. Джо Бен забрался к себе в кабину и начал отдавать трос, тот пошел, как змея, через заросли, брызнув комочками земли туда, где стояли, дожидаясь, Ли и Хэнк.]

Я слушал Хэнка, все еще надеясь, что он расскажет побольше о моей работе, и ругал его про себя, что он и не думал добавить подробностей. Мы стоим бок о бок перед будущим местом моих действий, идут последние наставления перед большим моим Первым днем…

(Понимаете, Вив проводит уйму времени за чтением и разбирается во многих вещах, и в этом все дело, ведь ничто так сильно не злит старика, как если у кого-то, особенно у женщины, вдруг окажется такая же слабость, как и у него, — рассуждать о всяких там идеях… Вот в тот раз они пошли рассуждать, что же Библия, да-да, ни больше ни меньше, говорит о расовом вопросе…)

Они следили за приближением троса.

— Теперь смотри. Когда чокер дойдет до нужного тебе места, дерни два раза, вот так.

[Сигнал дважды пронзительно пискнул. Верхний трос замер, а чокерный еще несколько раз шевельнулся, выбивая под собой землю.]

— Порядок. Посмотри еще. Я повторю.

(Значит, так, старик утверждал, что, по Библии, черномазым с рождения предназначено быть рабами, коли кровь у них такая же черная, как у сатаны. Вив начала возражать, потом поднялась и подошла к ружейному футляру, где у нас хранилась семейная Библия с записанными туда датами рождения, и принялась искать в ней что-то, шелестя страницами, Генри рядом уже начинал заводиться…)

[Закончив чокеровку, Хэнк повернулся к Ли…]

— Теперь понял?

Я кивнул, решительно и в то же время неуверенно. Хэнк вынул наручные часы из кармана, посмотрел на них, завел и положил обратно.

— Я подойду к тебе, когда смогу, — сказал он мне. — А сейчас надо посмотреть оснастку мачты вон на той вершине, нам туда перемещаться сегодня к вечеру или завтра утром. Ну теперь уверен, что все понял?

[Ли снова кивает, рот его плотно сжат. Хэнк идет, прорываясь сквозь заросли, к заляпанному землей лесовозу. Но через несколько ярдов останавливается и оборачивается.]

— Ты наверняка забыл захватить перчатки, верно? Ага. Ну я так и знал. На, держи мои.

[Ли ловит перчатки и бормочет:]

— Спасибо. Большое спасибо.

Хэнк пошел дальше, продираясь сквозь кусты.

(Что же, найдя нужное место, Вив прочла: «Кровь всех людей едина» и захлопнула Библию. И уж поверьте, большего плевка старик получить не мог… Я даже и не знаю, обмолвился бы он с ней когда-нибудь хоть еще одним словом, кабы не завтраки, которые она нам готовила, а мы брали на работу…)

[Ли держит в каждой руке по перчатке, горя от гнева и унижения, а брат уходит прочь. «Ух ты, болван, — бормочет он вслед Хэнку. — Надутый болван. «Держи мои!» Ух, будто отдает мне свою правую руку. Бьюсь об заклад, у него там не меньше дюжины таких вот пар».]

Закончив свои наставления, Хэнк ушел, оставил меня один на один с работой. Я посмотрел, как он шел, круша заросли куманики, затем взглянул на трос, который он мне оставил, потом на ближайший ствол. И тут во мне поднялся давний дух соперничества, который я знал когда-то раньше. Натянув перчатки, я принялся за работу.

[Как только Хэнк исчез, Ли ругнулся на него еще раз, изображая ярость, стал надевать рукавицы, но вся элегантность момента была нарушена — почувствовав что-то не то, пришлось вывернуть одну из перчаток. Ярость стала опять вполне натуральной, когда он вытащил из последних двух пальцев грязные, засаленные комки ваты, которыми Хэнк предохранял свои нежные пальцы…]

Работа была действительно простой — с виду этакая заурядная ломовая работенка. Но если чему и научишься в колледже, так это той мудрости, что первый шторм самый главный. Покажи себя как надо в первую сессию, потом можешь валять дурака целый семестр. Поэтому я взялся вкалывать вовсю в этот свой Первый день, мечтая, что смогу обставить брата Хэнка и выполнить свою норму раньше, разделавшись с этой идиотской работой, прежде чем она меня сломит.

[Первое бревно, которое он выбрал, лежит на верху небольшого бугра среди веток, оставшихся после рубки. Он направился туда. Маленькие красные, с желто-зеленым ободком, цветы, казалось, расступаются, давая дорогу ему и тянущемуся за ним тросу. Набрасывает петлю на бревно, конец которого выступает над краем бугра, круто обрывающегося вниз в каньон. Закрепил петлю крючком и, отступив в сторону, в некотором недоумении смотрит на свою работу. Да ведь тут ничего трудного нет… И он идет назад к сигнальному проводу. На лебедке пищит сигнал. Бревно приподнимается и идет по направлению к погрузочной мачте. Ничего такого трудного… Он повернулся, чтобы проверить, не наблюдает ли за ним Хэнк. Но в это время брат как раз исчез за другим холмом, к которому шел второй чокерный трос. Куда он уходит? Ли посмотрел вокруг и тут же выбрал следующий ствол.]

(Да, это все благодаря завтракам, которые собирала нам Вив…)

[Хэнк подошел к мальчишке, когда тот цеплял очередное бревно, и сказал, что лучше было бы присоединить это бревно к еще одному и отправить вместе. И снова Хэнк ушел в лес.]

(…А завтраки в лесу значат гораздо больше, чем дома, уже к полудню становишься зверски голоден, и как-никак для старика еда такое же важное событие, как, скажем, матч высшей лиги. Вив взяла на себя заботу о завтраках, по ее словам, потому что Джен беременная, но у меня есть подозрение, что сделала она это главным образом для того, чтобы вернуть расположение старика. Ну и как-то само собой получилось, что Генри забыл эту историю с Библией и черной кровью. Нельзя, конечно, сказать, что завтраки Джен были так себе, нет, они были в порядке, но не больше. Завтраки Вив тоже в порядке, но они совсем иного порядка, не просто пища, поддерживающая силы. Иногда настоящее пиршество. И не из-за количества, вовсе нет, в них всегда что-то этакое…)

[Второе бревно пошло так же легко, как и первое. Отцепив чокер, он огляделся и выбрал себе следующее, чей комель виднелся в сотне фунтов на другом бугре. После него никто больше сигнала не подавал. Осматриваясь, он заметил фигурку, продирающуюся сквозь густые заросли ольхи, — трос был все еще перекинут через плечо. Хотя на этой фигурке было видно рубаху не того цвета, что у Хэнка, Ли почему-то решил, что это он. «Тоже взялся чокеровать». Канат наверху над головой задрожал, и с тревогой Ли заметил, что его второе бревно отцепили и трос скользит обратно. Он схватил трос, не дождавшись, когда тот остановится, потянул на себя и сразу же потащил быстро-быстро этакую тяжесть к следующему бревну, так и не взглянув еще раз, чтобы не терять времени, на пробирающегося сквозь заросли, в котором все-таки признал своего брата…]

(Понимаете, в завтраках Вив есть что-то особенное, отличительное — не просто бутерброды, пирожки и яблоко, то есть просто то, чем можно было бы похвалиться, развернув с важным видом перед другими, которые в это время заправляются чем-нибудь попроще. Но самое главное, завтраки Вив — частица дня, которую ждешь с утра, потом вспоминаешь и вспоминаешь…)

Трос зацепился за что-то, и Ли рывком освободил его. Но, споткнувшись о стебель дикого винограда, упал на колени. Улыбнулся, вспомнив совет Джо Бена. Упал Ли удачно и, тут же встав, зачокеровал бревно и успел просигналить «забирай» как раз за несколько секунд до очередного вызова с другого холма. Ли разглядел даже издалека, как Джо Бен удивленно повернул в его сторону голову: сидел он, положив руки на рычаги управления тросом, идущим к южному холму, и никак не ожидал получить так быстро еще один сигнал от Ли. Видно, что парень старается вовсю… Джо сменил рычаги. Ли, еле сдерживая рвущееся дыхание, смотрел, как задрожал тяговый канат и его бревно выскочило из зарослей. Он на одно впереди, даже на два, если считать то первое. Ну что ты скажешь, Хэнк?

(Знаете, наверное, это ее завтраки изменили точку зрения старика…)

Вот так, на два бревна впереди!

[Другой ствол, который он выбрал, лежал на свободном от поросли, совершенно ровном месте. Ли добрался до него легко: кусты не мешали, и тут же отметил, что опередил того, другого, который все еще пробирался сквозь заросли ольхи. Но то, что дерево упало на совершенно ровное место, обернулось большой трудностью. Ли быстро прошел вдоль всей длины, от вершины до комля, поваленной древесной махины, перелез через ствол и, тяжело дыша, пошел обратно, все время наклоняясь, чтобы разглядеть сквозь слой обрубленных веток, валявшихся вдоль всего ствола, хоть какую-нибудь под ним выемку… но дерево лежало ровно по всей длине, вдавившись на несколько дюймов в каменистую землю. Ли выбрал более или менее подходящее место, опустился на колени и начал рыть землю руками, как собака, унюхавшая суслика. Позади послышался сигнал с другого холма, и в совершенном неистовстве Ли заработал руками еще сильнее.]

Все дело в том, что я с самого начала поставил себе цель выложиться до конца в этот свой Первый день, даже если при этом переломлю себе хребет. Что ж, я его почти уже переломил… [Он сделал под стволом подкоп и просунул сквозь него трос, закрепил петлю крюком и дернул за сигнальный провод.] А шла первая половина дня. [Затем, прерывисто и тяжело дыша, он заспешил к другому стволу.] Мог бы брат и предупредить, что надо делать подкопы, балда…

(И еще: эти же завтраки, как ни смешно, разрушили между нами стену и дали мне наконец возможность поговорить с мальчишкой…)

Вторая половина дня пошла полегче, потому что к этому времени я понял, что ломал хребет зазря… [Тяговый канат задребезжал над головой. Трос шел обратно. Мох на старых пнях заструился под легким ветром.]

…Ведь я бы никогда не смог сравняться с Хэнком по той простой причине, что именно он задавал ритм работы, делая его для меня недостижимым. [А в это время солнце поднялось совсем высоко.]