Замятин Евгений

Записные книжки Замятин вел на протяжении двух с лишним десятков лет. Они содержат наброски сюжетов, тем, записи частушек, метких народных выражений, невзначай услышанных странных слов или фраз, штрихи к портретам и т. п.

Впервые записные книжки были расшифрованы и опубликованы А. Н. Тюриным (в публикации они названы блокнотами) в нью-йоркском «Новом журнале, в 1987 г. № 168/169, 172/173 и 175. Блокноты хранятся в Бахметьевском архиве при Колумбийском университете (Нью-Йорк).

В настоящем издании многие фрагменты публикуются в России впервые с любезного разрешения Александра Тюрина и Бахметьевского архива.

От составителя

Мы умышленно не датируем каждую запись, поскольку Е. Замятин делал заметки в одних и тех же блокнотах в разные годы. Скажем, записи 1914 года могут соседствовать с заметками 20-х или 30-х годов. Восстановить их последовательность с научной точностью в настоящее время практически невозможно.

Стоит девочка на углу, плачет навзрыд. Беленькая, лет 9–8. Дама подходит к ней — так жалко. Погладила по головке ласково:

— Ты чего, миленькая, плачешь, а? Обидел кто? А?

Девочка обернулась:

— А тебе што? В морду хоть?..

«Не могу же я бросить насиженный кусок хлеба». — писал виленский гражданин.

Мужик привез себе рояль. В дверь избы не входит: не рубить же дверь? Отпилили бок у клавиатуры.

— Да ты что же то делаешь?

— А что? Там еще осталось довольно — ребятам хватит.

Подрядчик К-й строит дом. Водил княгиню на леса и снизу поддерживал ее под локоть — вытягивал руку все выше и наконец:

— Извините, ваше сиясь, рука вся вышла-с.

Он же говорит:

— О, это человек. У него денег — несколько, — палец вверх, — куры не клюют.

Или:

— Все сделано-с следующим образом, как подобает.

Слух прошел, что в соседней деревне появился «тайный агент».

Так он и сам о себе говорит:

— Коммунист и тайный агент.

Перепугу было. Потом глядь, тайный-то агент Федька Шелуха, Матрены Кривой сын из Страшниц. Ну, тут уж по-другому. И бумагу из волости так и написали: «Федьке Шелухе…»

Оратель приехал. Оратель должен говорить перед спектаклем.

Вышел, высморкался трубно.

— Ну вот, значит, товарищи, как я, стало быть, имею мандат говорить, то я должен вам сказать… — еще раз трубно. — Как мы, стало быть, собравшись в нынешний день, как таковой, то я желаю вам от всей души самого наилучшего в текущий момент.

И речь заведующего отделом Компроса на открытие съезда шкрабов:

— Вот, товарищи, я прибыл к вам с вокзала. Исполняя обязанности борьбы со спекуляцией, мною реквизировано 5 пудов яблок: 2 — антоновок, 1 — молдаванки и прочие — летних сортов. Вчерашнего же числа мною представлено в Комдезертир 4 преступно покинувших славные посты в рядах нашей доблестной Красной армии — при следующих обстоятельствах…

И ни слова о просвещении. Ни разу не был в школах.

Объявление в Исполкоме:

«Граждане не умеют вести себя в данном советском учреждении, разлагаются на столах и некоторые даже спят…»

— До того пьян, что двое ведут, а третий ноги переставляет…

Частушки:

Комиссар Щукин — проходил в дверь, открывая ее ровно настолько, чтобы пролезть: не больше.

В доме был громоотвод: все думали, что это радиотелеграф. И вообще, кажется, каждую минуту думали, что вот-вот она нажмет какую-то кнопку — и все взлетит…

У одного из бывших в доме во время обыска проверяли документы. Паспорт читали-читали. Прописан в Адмиральской части. Комиссар спрашивает мрачно:

— Вы что же, значит, адмирал будете?

Колоха — об арфе:

— А это что же — рояль разобрали, что ли?

Красноармеец с винтовкой — часовой — слушал-слушал арфу, головой помотал:

— Чисто в раю, ей-Бо.

Угощают:

— Кушай, жадобный, кушай. У нас вот тоже недавно один из плена вернулся домой, на хлеб мягкий накинулся. Да как живот ему вздуло — через две недели и помер. Кушай, голубчик, кушай…

«Удостоверение.

Выдано гражданке села Голубово Копытолине Ухаркиной в том, что у ней нету дровней, каковые отобрал комисcap Расписаев. Последние дровни, посему я растерялась, они у меня совсем плохие. Посему я прошу вас возвратить назад, каковые находятся в Ключах. Мои дровни, я свои желаю возвратить назад. В этом и удостоверяется.

Деревенский советский член Иван Васильев

и Обчественный председатель И. Забелкин».

…Френчи размножились чрезвычайно, галифе пузырились на каждом шагу. Все свергнувшие иго царизма и борющиеся в первых рядах за светлое будущее — обозначились френчами и галифе.

Онегин был сын разорительного помещика. Когда он вернулся в свой уголок, он нашел своего дядю на столе. Но очаровался деревней и остался там жить. Скоро деревня ему надоела, и он очаровался Татьяной. Татьяна была помещица. Она била крестьян, носила корсет и читала романы. Ходила по бедным и страдала тоску. Она велела ей-ной няньке написать ему письмо и послать с ейным внуком Онегину. Онегин ответил ей грубо. Тогда за нее заступился Ленский. Ленский во всем был наперекор Онегину, каждый день дрался с ним. Тогда Онегин пульнул в него из револьвера и убил его напролом. Татьяна вышла замуж за своего друга детства, старого генерала. Она была на примете у двора и каждый день объявлялась на балах. Ейный муж был калека. Онегин увидел его, и раз ворвался к ней на квартиру, и выразил ей свои чувства. Она ему сказала, что она теперича замужем и будет ему верна. Так окончилось признание Онегина.

1919–1920 г.

Дети разговаривают:

— Цветы… что цветы! Вот если б на грядках росли бублики или плюшки!

— А что такое плюшки, бублики?

Мальчик объясняет и даже рисует на бумаге бублик…

— Да-а, хорошо. А все-таки картошка жареная если, много лучше.

Шествие детей 1 мая. На одном из флагов надпись: «Смерть Колчаку».

Мальчик подходит к наставнице и спрашивает:

— А что его, Колчака, при нас убивать будут? Посмотреть можно будет?

Трамваи с 7 до 11. Улицы оживились — смертельно усталыми людьми… Какое счастье: попасть на заблудившийся трамвай.

— Но, ты, пусти одну ногу-то. Чего на двух ногах стоишь? Буржуй этакой.

Афиша:

«5 октября состоится лекция на тему: Маркс и его обитатели».

На спектакле шумят. Выходит:

— Товарищи, здесь товарищи артисты вам представляют, а между прочим в заду у вас шумят.

Начальник Политпросвета:

— И вот был египетский царь Иосиф. И его подчиненные сказали ему: «Мы тебя обрабатывать больше не будем».

— Где произрастают разного рода винограды.

Про войну:

— Бомба разорвется — все в крохи. Голова костромская, кишки новгородские — вали все в одно место.

— …Товарищи. На вновь открывшемся фронте борьбы с государственным строительством…

— …Разрывная пуля, ежели она за что заденет, так она сразу и забыла свое действие.

— Когда доску несешь — ее всем организмом поддерживаешь. А Иван нес доску длинную — в фонарь… ну, и плечо долой.

— Когда бомбой ударит в проволочные заграждения — на две сажени в обе стороны просторности хватит.

— Ввиду недостатка топливного кризиса…

Сидит, курит папиросу и мечтает:

— Ах, хоть бы ранило.

И только сказал — пуля чок — в щеку навылет. Вся морда в крови, папироска в губах, и улыбается: слава тебе, Господи.

Чистка партии. Исключили за то, что дважды замечен был в посещении церкви. Исключенный выходит, радостный:

— Слава тебе, Господи.

Рассказывает свою биографию:

— Родители эксплуатировали мою молодость.

1922 г. Вино.

31 декабря разрешили продажу вина. Возле Елисеева на Невском. Очередь — длиннейшая.

— На что? На Шаляпина? — интеллигент.

— Какое на Шаляпина? На вино.

— На вино? — остолбенев. Подходит другой, толстяк, кубик:

— На что хвост?

— На вино.

Кубик ударяет себя по коленкам — и даже на корточки:

— На вино?

Старается втереться без очереди. Скандалы. Выходят с бутылками из магазина. Окружают, расспрашивают. Кто-то откупорил, пробует.

Первого, кто вышел из магазина, качают.

Курсистки, которые не знают даже, что такое мус-кат-люнель и сотерн, спрашивают опытного человека, что послаще купить.

Идет мимо трамвай, висят, останавливается. От хвоста бежит доброволец — сообщить, что продают вино. И гроздья отрываются, бегут в очередь.

С Караванной выезжают дроги с гробом. На гробу — сидит с цигаркой человек. В очереди — бабы:

— Эх, батюшка. Так и помер, не дождется.

Идет горничного вида женщина:

— Безбожники. Люди с голоду дохнут, а вы за выпивкой стоите. Креста на вас нету.

— Уйди ты, с…

Сквозь окна магазина полки, бутылки, бутылки, а выше — арка, на арке — портрет Маркса, Ленина и Троцкого.

Песня:

Директор у них в гимназии был: Груздев по фамилии, а звали Морковка. С бакенбардами. Учеников в строгости содержал и семейных своих также. Ученики — перед ним в струнку. Скуповат был нередко. И пойди мальчишка в баню, в чистый четверг, в баню за 20 копеек. Сидит себе, мылится, старается — утром это рановато было. И вдруг — с шайкой, с веником — входит человек с бакенбардами… Батюшки, да ведь это же наш: Морковка. Ахнул мальчишка и, намыленный весь, бросив мочалку, вытянулся — и расшаркиваться стал директору. А директор (без регалий был) — сконфузился так, что рака испек. И подошел к гимназисту, сказал:

— А, это вы. Ну, здравствуйте.

И… руку пожал гимназисту от конфуза. Так мальчик первый раз сподобился начальственную руку пожать.

— Из-звощик… Мму-Ммузнецкий Кост. Короксапеек…

Замуровали…

Выпил основательно — и надо было ему выйти в коридор. А был в комнате пустой шкаф платяной — ниша в стене с желтой дверью: точь-в-точь как входная дверь. И попал он в этот шкаф. Открыл: белая стена, видно — свежая, недавно закладена. Глухая стена. Ткнулся — глухая. И, весь бледный, вернулся:

— За-замуровали… Господа, нас замуровали…

У помещицы попугай был — доносчик, про девушек барыне все доносил. Так они ему жопу зашили: так и издох.

«У нас на дворе — всякая швабра живет, одно слово: свита».

…Решили живот трожды в день кипятком мыть, чтобы не так голодно было…

Солдат пришел в землянку, просит офицера взять его из лазарета:

— … Да там, ваш'скородие… чистота дюже одолевает.

«…выслать мне наложенным платежом патентовную керосиновую кухнию для пищеварения».

Разогрелась пушка от выстрелов.

— Хоть блины пеки, — говорят солдаты.

— Петка, не дрожи стол.

— Колосающее!!..

— Вагон битками набит.

— Вы мне калош потеряете!

— Не давитесь. В трамвае.

Деревня — как стадо белых дремливых овец.

…Приехали артисты из Москвы. Из Москвы ведь! Раскошелился Иван Иваныч, купил шампанского дюжину, пошел за кулисы и стал угощать. Из Москвы ведь!

— Да, выпейте, не отказывайтесь!

Пьет… звонок, пора и на сцену.

— Да, выпейте, что там…

— Э, отстаньте…

— Да нет уж. я двадцать рублей загубил, нет уж, — и вышел Иван Иваныч со стаканом, с бутылкой за ними на сцену. Так все и ахнули.

— Квас понедельничный — не вари: мыши в такой квас будут валиться.

… — Ну што, аль мне тебе объяснить, почему в понедельник нельзя… Тать, сама не маленькая.

— Глупости, сварю — отличный будет квас.

— Ну, вари-вари, на свою голову… Вот если утопнет кто — ты будешь виновата.

…— Да как же: утопника-то ведь понедельничным квасом отпаивают.

— Ну, вот — сваришь ты квас, будет к твоему квасу и утопник.

На кирпичной стене Страшный суд намалеван: грешники. праведники, черти хвостатые и сам Судия.

Ребенку не достать до праведников. Баба поднимает его под мышки:

— Ну, все одно: поцелуй Боженьку в хвостик, поцелуй — в хвостик…

Агроном кормил мужиков сыром. Мужики говорили:

— Барин — хороший, а только — мылом угощал. Мы фунта 2 этого самого мыла приели, гаведно, а никак нельзя, помещика обидеть не хотели, барин больно хороший.

По Рязанской губернии персиянин ходил, пел персидскую песню, а обезьянка плясала:

Кто в Москве не бывал, тот так и думал: персидская.

Толстый, пузатенький, нагнуться никак уж не мог. Палец на ноге заболел: как поглядеть, в чем дело? Сел на диван босой, взял в руки бинокль — и ногу свою в бинокль глядит (близорук был к тому же).

Солдат пишет: «Многоуважаемая госпожа докторша. Благодарю Вас за Вашу лечебность, а также и всех, которые за мной в лазарете подглядывали…»

Посетители проклятые не идут, папирос не несут. Вон у Уткина — всего горы, а только одну «курочку» на балалайке знает. (Солдаты в лазарете.)

На бесптичье — и 7–1 (жопа) соловей.

Много Рейну, мало вейну.

1. Предки.

— Что такое предки?

— …Это— 4 колена.

— Ах, Саркис, как ты не нанимаешь? Предки — это все равно, что потомки, только савсэм наоборот…

— Нет, нет. Амбарцум, нанимаешь: потомки — это когда свечки нет.

2.

— Какое самое полезное животное?

— Ишак.

— Почему?

— Мало кушает, много работает. Ибот, когда надо.

— Какое самое вредное?

— Мулла.

— Почему?

— Мало работает, много ест, ибот нас, когда надо.

Объявление на Казанском вокзале: «Остерегайтесь знакомиться с посторонними лицами, ибо это является последствием обмана и кражи».

Изобретение смоляных радиоактивных портянок.

На Сухаревке: в Москве:

— Все вещи, все вещи по 5 копеек!

— А это сколько?

— Полтинник.

— Да как же ты говоришь — все по 5 копеек?

— Не хотите — не берите… Вещи, все вещи по 5 копеек!

Религиозный диспут. «Представители от трех религий» — православный, католик и мирянин. Спор. Католический ксендз угрожает одному из выступающих, коммунисту, наказанием Божиим. На другой день у коммуниста украли белье с веревки. Отправился в угрозыск, заявил. Там спрашивают:

— Вам за последнее время не угрожал никто?

Коммунист:

— Да.

— Кто же?

— А ксендз, на религиозном диспуте.

— Как же?

— Грозил, что за безбожие Бог накажет…

Рынок.

Генерал торгует спичками. Бывшая княгиня — куклами. Вово — парфюмерией. Бывший граф — красками в пакетиках, зазывает:

— Безвредные краски для материй!

Она вышла сперва торговать своим барахлом. Стыдно: в густой вуали. Про нее:

— Дама-гражданка с завязанной мордой!

Стала ходить в платке.

Купцы составили приговор: «Постановили считать себя беднейшими крестьянами и рабочими, о чем и доводим до сведения властей…»

Милиционер допрашивает — и все время пойманному:

— Гражданин, вы лучше говорите, пока я в полном беспристрастии.

Пассажирка садится в трамвай. Кондукторше:

— Ну, какой номер?

Кондукторша — дура:

— Нечетный.

— Какой нечетный?

Кондукторша — сообразила:

— A-а! Я думала, вы гадаете — номер загадали. А это — пятый.

Тяжелая индустрия 1918 г.: зажигалки.

Телеграфист на глухой станции рассказывает барышне похабные анекдоты. Она ему:

— Ах, противный, скептик!

Красноармеец-еврей отбил у белых сундук с казной. Больше бумажки, но несколько золотых десяток. Орден Красного Знамени. Командир его спрашивает:

— Что хочешь получить? Орден или золотую десятку?

Еврей думает, долго. Спрашивает:

— А сколько орден стоит?

— Ну, полтинник…

— Так я хочу орден — и девять с полтиной.

Для комедии — московские идиомы.

«Четыре сбоку — ваших нет».

«Пики козыри — пожалте бриться».

«В чем дело? Без дураков».

Один из персонажей «в общем и целом».

Другой (еврей): «Одно из двух: ты согласен?!

Анонс.

Приехал жрец!

Северо-американская индейская знаменитость, ясновидящий, оккультист. Палеолог, Великий Поэт, мыслитель телепатии и ясновидящий на ограниченное расстояние. Любитель всемирной публики, указатель судей, отгадчик как звать, сколько душ, месяц и день рождения и многих других нетерпеливых тайн жизни. Даю советы и познания, кому жизнь тяжела. Принесите карточку его и почерк, а если — нет, тоже неважно. Излечиваю болезни, удуша, душевные страдания, любовное влечение, расстройство, ослабление нерв (от возбужденных нерв и злоупотребления) от пьянства и вечного запоя и всяких других наркотиков жизни. Плата в зависимости от потребностей — рубль.

История со статуей Марса в помещичьем доме.

— Это кто?

— Марс.

— Да-к, что ж вы, черти? Разве можно его разбивать? Это наш самый исток.

Понесли, водрузили…

Дьякон — из рабочих и крестьян.

… Он никогда не стоял — а приблизительно падал всегда.

«1925 года июля… дня мы, настоящий председатель сельсовета Чесноков Иван, в лице граждан села… такого-то производили гибель посевов у граждан означенного села, причем погибшими оказались посевы у всех граждан и Сидорова Анисима, у коего кроме того и нетрудоспособный член в виде жены 40 лет, умалишенная, причем объекты обложения пропали, лошадь в лесу и отец в больнице. По осмотрении озимого и ярового клина озимые пропали, что по чистой справедливости и подписуем».

Немец говорит:

— Я — козел от ощущения… У меня нынче жена удобренная — я ее не боюсь…

— У нас дома — ребенок грудящий.

Спас девку от публичного разврата.

Продавец бус возле Гостинного:

— Восточно-азиатские браслеты и бусы! Оригинально-замысловатые краски и рисунки! Работа священных жрецов Брамы!

Жрецы Брамы — на 25-й линии Васильевского острова… делают эти бусы из жеваного ситного. Научились в Исправдоме.

Дядя был так брезглив, что, когда из комнаты в комнату переходил, всегда с листом газетной бумаги: брался за ручки через бумагу. Однажды ему в гостях переменили шляпу. Он накрыл голову листом «Нового Времени», сверху надел чужую шляпу — так и дошел домой.

— Это Гоголь? — показывает на памятник на бульваре.

— Нет, это не Гоголь. А вот там стоит Пушкин — это Гоголь…

Дети.

Двое — играют. Спрашиваю:

— Ну, как, ребята, дела?

Один:

— Дуже погано.

— А что?

— Из хаты выгнали нас с батькой и с мамкой…

Другого:

— Ну а ты как живешь?

— Я? Дуже гарно.

— Ну? Что так?

— А нас с батькой и мамкой в ихоною хату вселили, они — куркули.

Бычок — «Василий Красивый».

Цена билету — 5 яиц.

«Он всегда — даже когда шел один — шел процессией».

«Глыбокоуважаемому Арсению Арсеньевичу».

Портрет возлюбленной в шкафчике под замочком — чтоб никто не видел…

— Яйца в Одессе 30 копеек десяток.

— Вранье!

— Я знаю, что вранье, но зато как дешево!

— Не видали тут недоёбанной женщины? — Солдат сел не в тот эшелон.

«Гражданин Иванушкин, Георгий Егор Сергеевич, про-исх. из Калужской губернии. Тарусского уезда. Ямской волости, деревни Андреево, меняет фамилию и имя Иванушкин Егор на Фрам Генри. Лиц, имеющих препятствия к означенной перемене, просим сообщить в Мособлзагс. Петровка, 38, зд. 5».

«С женой живет раздельно ввиду ее смерти».

Дети: две девочки — 3 и 6 лет играют. Одна лежит с задранным подолом, другая «режет» ей живот щепочкой.

— Вы что это?

— Уйди, не мешай, мы иглаем.

— Во что?

— В аболт…

За столом девочка 7–8 лет, придя из школы, — спрашивает отца:

— Папа, а как «елка» пишется? С двумя точками?

— Да.

— А ё… так же пишется?

Бабка, тетка — в ужасе. Мать:

— Откуда ты это слово знаешь?

— А у нас его все мальчики пишут…

— Я в Бога.

— …

— А я — в Ленина.

— Кто твой отец?

— Никто…

— Бог есть, но я в него не верю…

На пляже поставили два шеста с надписями: «Для мужчин», «Для женщин». Макс Волошин замазал дощечки масляной краской: они были как раз против его дачи. Жалоба исправнику на самоуправство. Исправник — мировому судье бумажку, где было сказано: «Известный декадент — Макс Волошин…» и бумажку Волошину, так и адресованную: «Максу Волошину». Макс ответил, что, хотя преисполнен к исправнику лучших чувств, однако не настолько, чтобы позволить называть себя уменьшительным именем Макс, и предпочел бы, чтобы его звали полным именем. Исправник обиделся и к мировому судье. Тот оставил дело без последствий.

Когда к Максу в дом заявился губернатор и исправник узнал об этом, он оробел. Он стоял у калитки вечером и ждал, когда Макс вышел — исправник взял его под руку и сказал:

— Ну, стоит ли ссориться из-за пустяков? Ну, если хотите, зовите меня — просто Миша.

Когда приехала губернаторша, исправник высылал городовых дежурить при ней, когда она голая лежала на пляже.

Хозяйка Ольга Ивановна. Все время:

— Ради Бога!

— Больше двух стаканов я не пью. Такая у меня порциональность.

Осман Николаич.

«Рушкая девочка».

Богоментанское вероисповедание.

Приблиотека.

Мбулатория.

— Ах, я люблю с вами обращаться.

— Виноват, пардон вам…

«Он проявил антисемитизм против финнов».

— Как прошло заседание?

— Удобно и с точкой зрения.

«Шило на мыло меняем, крокодильские слезы проливаем».

Шоу получил письмо-предложение от известной красавицы, которая ему писала, что. вероятно, от нее — первой красавицы — и Шоу — первого ума — будет замечательное потомство, сын. А Шоу ответил: «Боюсь, что сын может выйти умом в Вас. а внешностью в меня».

…Она курила так же, как курица пьет: после каждого глотка дыма поднимала голову вверх…

Дети.

— А я все-таки вам должен сказать, что к нам сегодня влетела птица в комнату и нагадила на подушку. — Это мальчик. Атек, входя в комнату к незнакомым людям.

— Ты что грустный сидишь, Атек?

— Я не Атек.

— А кто же ты?

— Я — поросенок, мне иначе Лель голову отрубит…

— Мамочка, это ты меня уродила?

— Я.

— Атека тоже ты?

— Я.

— А ты нам собачку маленькую не можешь уродить?

— Я — у мамы эту грудку сосал, а ты эту.

— А если сестра еще родится, она какую же будет сосать?

— A y мамы тогда, — не задумываясь. — третья грудка вырастет. Она уж начинает расти, где пупок.

На митинге религиозном о Боге — председателем выбран… клоун Владимир Дуров.

На религиозном митинге Луначарскому вышел возражать сельский священник и сказал:

— Христос воскресе?

Публика:

— Воистину воскресе!

В Киеве, после переворота, ночью стучат в дверь — с черного хода.

— Кто там?

— Главсевзапфронт.

— Что угодно?

— Дуня ваша дома? (Горничная.)

Ревком — творческий перевод «Ревок». Политбюро — «Палибюро».

Плакат: капитализм и пролетариат. Капитализм в виде голой жирной бабы. Мужики около. Когда им пытаются объяснить:

— Ну, а сиськи зачем у ей?

Афиша: «Товарищи! Анархия — мать порядка. Анархия в опасности. Спасайте анархию!» На другой день анархистов прогнали. Новая афиша наклеена на эту: «Танцкласс для пролетариата».

Мальчик приходит:

— А я сейчас мертвого N. видел.

— Какого мертвого? Он жив.

— А на стене висит.

— Да это портрет. Почему же ты думаешь, что N. — мертвый?

— А висит, не дышит, не говорит…

На кладбище — плита, на ней медная дощечка с надписью: «Д-р Иван Николаевич Игумнов, прием от 2 до 7». Хоронили в 1918 году, надпись на камне некому было сделать — взяли дощечку с двери.

«Пьянство имеет место, но, однако, не имеет характера буйства и, так сказать, носит «культурный характер».

Вывески:

«Дамская верхняя и нижняя портниха».

«Французский, английский, немецкий портной Иванов».

Купца всяко изводили — штрафами. Придут — все в магазине в порядке.

— Фартук не первой свежести, — 100 рублей штрафу.

А однажды пришли уборные у него смотреть — во дворе. Пришли, поглядели, понюхали: чисто, ничего нету, ящик этот самый — сосной даже пахнет, стружкой, чище некуда. Они — ревизоры — няньку спрашивать:

— А куда же вы это все, служащие, ходите — чистота-то у вас тут такая?

А нянька возьми да и брякни:

— А мы — говорит, — на берег, вон туда, в низок бегаем. Сюда-то нам Михал Михалыч пакостить, избави Бог, не велит.

И опять Михал Михалыча оштрафовали на 300 рублей. За что же, спрашивается? За чистоту?

В продолжение продолженья

Наступление явлений

Возникающее пресмыкающееся

Вливавшееся через оставшееся отверстие.

Баба визгливая выскочила:

— Ты думаешь, как ты в галифях ходишь — так мы их тебе не спустим? Спу-устим!

Мальчика в школе оставили после занятий. Ревет.

— Ты что же это так часто ревешь-то?

— Нет, третий раз.

— Как?

— А первый раз мамка нашего кролика зарезала, другой раз — прошлый месяц сестра померла. Да вот еще нынче. А-а-а!

Идут.

— Медленно идете, гражданин!

— Холодно.

Отец Варух. Живет в подвале под церковью, с матросом. Был послушником, потом — после мобилизации — матрос. Раньше — в монастыре работал трудником. И вот. после всенощной (теперь уж священник) вернулся домой — в подвал — скинул рясу, в желтых красноармейских штанах…

Смотрел на рыб в аквариуме: мечутся день и ночь, и нет приюта, нет ни одной книжки, нельзя, негде сесть. Всю жизнь… Так и люди.

Грузчик:

— Мука — она существо мягкое…

Шулер.

Был набожный. Однажды не везло, бродил из города в город. Под Пасху приехал в уездный город. На окраине. Уже благовест к заутрене, через окна — столы с куличами, женщины с засученными еще рукавами… А он чувствует, с голоду кишки закорючивает. Идет поп в церковь. Шулер к нему, попросил:

— С голоду помираю.

Священник дал ему двугривенный — ради праздника… И в тот вечер — шулер потерял религию. Пошел дальше — встретил рабочего: тот дал ему целковый.

На следующий день (одежда еще была в чемодане) оделся, сделал визиты, пригласили играть в карты. И там, в гостях, встретил того самого попа. С наслаждением нещадно обыграл его в пух. Вышли вместе. Шулер и говорит ему:

— А ведь я тот самый, которому вы вчера двугривенный расщедрились — дали. А сегодня — я у вас тысячу взял.

Частушки.

Филимон Петров — явился на собрание сельское:

— Ну, выбирайте мне секретаря таперь.

— Как секретаря? А председателем кто же будет?

— Я конечно, я на селе — самый бедный.

Избрали…

Явился Филимон Петров к Аннушке: сапоги ему к зиме понадобились. Аннушка туда-сюда, разговаривать. А он ей:

— Не смей со мной разговаривать!

Она еще пуще. Тогда Филимон Петров:

— Лишаю тебя голоса на три дня. Три дня чтоб ни слова у меня не смела, чтоб голосу твоего не слыхал никто!

Ну, нынче какой улов! Только и наловил комиссаров пяток на уху… (комиссары — ерши).

«Жить стало узко…»

На улице стали с человека шубу снимать ночью. Он орет. А ему:

— Молчи, такой-сякой! Вон со святых ризы сдирали, они и то молчали. А ты лучше их, что ли?

На балете «Дочь фараона» — лев, подстреленный, падает. Статист заболел, взяли из театральных рабочих мужичка. На репетиции мужичок-лев упал ничего, как надо. А на спектакле поставили гору, падать ему с горы. Поглядел — высоко! И перед тем, как падать… правой лапой перекрестился православный лев.

— Что это там в уборной артисты собрались?

Сторож:

— А просто так — собрались и друг на дружку внимание обращают…

Мишка терпеть не может целоваться. Когда поцелуют его, вытирает губы и говорит:

— Терпеть не могу, когда девки целуют.

Перед обедом читают молитву, молятся, а ребята толкают друг друга и смешат. Один раз довели Мишку до слез. Сказали ему:

— Мишка, а, Мишка, твой-то Михаил Архангел (его ангел) ведь девка. Гляди — рубашка на нем какая, длинная, девичья. — Бедняга плакал.

Капитан седобородый танцевать любил до страсти. И хорошо танцевал. А вот перестали дамы с ним танцевать. Как? Что? Почему? А потому… что всех дам он занимал разговором одним и тем же:

— Знаете ли, гм, да мне доктор прописал танцевать… Пища не выходит, знаете, геморрой, что ли — не знаю. А попляшешь — оно и лучше.

Разговор.

Дождь пошел. Потом перестал. Потом обратно пошел.

Прапорщик после вечерней молитвы поучение произносит о вреде пьянства. Один из слушателей напоминает:

— Да, ваш бродь, очень нехорошо. Как вот, мы вас-то в Нижнем ташшили? Сеном нос оттирали?

Купец. Пьяный, рассказывает, как был в Венеции:

— П-пним-маешь. А-адриатическое море, ну, и сижу я, и сзади — кто-то по плечу: хлоп, Иван, горит, Семеныч, друг, ты? Здра-аствуй.

Пни-маешь, что на Адриатическом море: с-сижу я, и вот…

Купец говорит:

— Н-ну, девочек пригласили… Так только для запаху, не больше…

Соус, говорит, такой вострый, что язык от него в трубочку свернулся…

Купец (пьяный):

— М-меня отец, покойник, учил: ты, грит, как пьян ни напился, а ты — деньги в долг не давай… вот сейчас у меня тут вот лежит — а не дам.

— Мы с тобой воспитанья не возвышенного, на дуель ты меня не вызовешь, чего нам с тобой колошматиться…

— Т-ты, брат, на армянке никогда не женись: у армянок — у них с 30 годов в носы рост идет, нос растеть — итак, брат ты мой, вырастет и крючком загнется… И не узнаешь, какой и был…

Нос — как старичок, усевшийся в кресле…

Пришли мужики барыню громить, барыня чай пьет. Мужики ей ласково:

— Уж ты лучше с самоваром своим в другую комнату уйди, не ушибить бы тебя как, борони Бог.

Солдат на улице говорит:

— Да, что ж, мы народ темный, как, говорится, эти самые индусы, а вы белую гвардию устроили.

Разговор солдата и…

— Дождь шел все, а теперь — обратно. Можно гулять идти.

— Что «обратно»?

— Ну, стало быть — нейдет уж…

Выражения:

Эх ты, голова два уха!

Ни тилизнуть.

Раструской малый.

Головокружение в ногах.

Ах ты. аргутанг этакой!

Ну, спи, не дудукай…

Мокрая, хрида-хридой.

Мальчик в неурожайный год деда спрашивает:

— А что, если бы нам научиться, как медведь, всю зиму лапу сосать?

Он всем накапал в мозги, что он генерал, а правда — даже и статским не был…

Дура петая.

Вполсвиста.

Приходит домой из церкви (прислуга).

— Ну и проповедь нынче была!

— Какая?

— А про чудо, как Иисус Христос насытил 5 человек 1000 хлебами.

— Какое ж это чудо?

— А как же? Все съели — и ничего не осталось.

Они втроем шли под руку — было похоже на живую букву Ж.

Как муха, вынутая из варенья: ноги, крылья склеены, жужжит…

Топили вора в Неве. Шла мимо старушка, узнала, что вор перекрестился и сам в Неву прыгнул:

— Перекрестился? Ну. слава Тебе, Господи! Раскаялся, хорошую кончину принял… Слава Тебе, Господи…

— Так почему ж ты не большевик?

— Сердит на них. Прежде мы знали, что мы от Адама с Евой, а теперь большевики говорят, что от мартышки. Обидно!

На суде, свидетельница на какой-то вопрос отвечает:

— Борони, Боже!

Председатель:

— Что такое Бог? Нет никакого Бога. Он здесь не заседает!

«Трактир «Красная Отрада». Чай с граммофоном, пиво, и ситро, и прочие продукты продовольствия».

Журналист Г. и его жена (бывшая княжна) толстовствовали. Еда у них поэтому подавалась на газетах, не иначе, сидели на продавленных стульях (похоже, что нарочно пробивали эти венские стулья кулаком).

Дворецкий говорил:

— Помните, что метла существует не только для того, чтобы поднимать пыль. От формалистов пахнет формалином (запах анатомического театра).

— Паша, не будь сукиным сыном, будь человеком, а я тебе пригожуся… (Пьяный — трезвому.)

В Сочи вывеска: «Портной Т. Голубчик». В списке постояльцев фамилия: А. Г. Лимонад.

Охотничьи рассказы: один уж совсем заврался.

— Медведина здоровый, на задние лапы встал и прет. А мой сосед из одного ствола — раз, из другого — раз. промазал из двух в пяти шагах. Так медведь поглядел на него, плюнул ему в физиономию и назад пошел…

Хохол — в вагоне, на Украине:

— Мистность какая замечательная, приятная! Недаром здесь была Полтавская битва.

Фамилия: Морщинкер.

На стеклянном входе в ресторан надпись: «Вход в антре».

«Креслых дел мастер».

Она говорит:

— Не вмешивайтесь в кофейник. (В разливанье кофе.)

— Он упал передо мной плашмя на колени.

— А знаете ли вы, что есть такие не в высоких чинах угодники Иоанн и Спиридон (12 икон), которые в гору пошли только потому, что в этот день Екатерина I ухлопала мужа. Отслужили им молебен, а потом написали акафист— вошло в моду. То есть ихняя жизнь очень от нас зависит, от людишек…

Деревенский парень, гармонист. Играет кадриль — сыграл первую фигуру и только разошлись на 2-й — он перестает, гармонь в сторону:

— Целуй меня девки, каждая по разу — тогда стану играть.

Целуют.

К комедии.

2x2 — 4. — как сказал Фридрих Энгельс… как сказал Маркс… как сказал Зиновьев…

Вышла — дождь. И домой не дошла; на улице свалилась, еле прохожие на извозчика усадили: вата была гигроскопическая, и от дождя пальто стало весом пуда в три.

… Выпил стакан, другой, третий. Буфетчик говорит:

— Да что ж вы, гражданин, так, без закуски? Вы бы хоть вот булочку взяли.

Гражданин (взял булочку) выпил еще, потом только закусил булочку — и упал. Поднимается — и буфетчику, с упреком:

— Вот она сволочь — булочка-то ваша!

Митрополитпросвет.

В трамвае едет пьяный мастеровой. Напротив — нэпман. очень щеголеватый. Рабочий пристально глядит на нэпмана. Потом:

— Ах, красавчик ты мой! Ну. И хорош! Одни сапожки чего стоят… Эх, ты милый… — Пауза. — А погоди, уж и бить же мы будем вашего брата, сволочей! Прямо… в плюшку, вас всех… так ваше так!

Пауза. Нэпману хуже всех. В трамвае ждут. Пьяный встает, покачивается, к нэпману. Ну — сейчас в морду даст.

— Ну, мне выходить сейчас… Так уж я тебя напоследок… Может, и никогда в жизни уж больше тебя не увижу — так дай я напоследок тебя расцелую… милый ты мой!

Нагибается, чмокает нэпмана раз. другой, третий… Весь вагон умирает со смеху…

Он о самых простых вещах говорил очень мудрено…С голоду на 2-й день стал сосать ремень от пояса. «Со стороны припеку» (вместо сбоку припеку)… «Мы так тоскаем, так тоскаем по России».

«В бандитах сын служит».

(Черные толстые очки на носу — оглобли за уши — не очки — упряжь.)

«Примите наше широкое русское мерси!»

На почте.

Дама оборачивается, за спиной у нее стоит еврей, смотрит через плечо, как она пишет. Дама сердится. Он:

— И что вы думаете, очень мне интересно читать, что вы своего дядю благодарите за присланные деньги?

Про Каблукова:

— Иду я мимо губернаторского дома, гляжу — на термометре 11. Ах, думаю, опоздал: ведь у меня лекция в 10.

— …Вот пробирка, и вот — видите — в пробирке беленькое чернеется…

— Вы возьмите пробирку, — говорит по телефону, — и хорошенько взболтайте, пока жидкость… — болтает телефонной трубкой. — Не слышите? Да я же говорю: вот так — взболтать, — опять трубкой…

Сара идет к зубному врачу, надевает шикарное dessous.

— Что ты? Зачем? Ведь ты же к дантисту идешь?

— А разве ж я знаю? А может быть, он нахал?

Юбочка коротенькая — выше критики…

Милицейский:

— Меня тут все знают, уважают. Начальника всех театров знаете? Кудрявцев, ну да. Так от него у меня даже письменное удостоверение есть. Да как же, понимаете. Пришел сюда этот Кудрявцев пьяный-распьяный, мне прямо в морду плюнул, а я его даже в участок не отправил. Так он мне тут же письменное удостоверение дал, что меня уважает…

В сельской школе.

— Ну, Благовещение. Ну, архангел сказал это Деве Марии, а она — что?

— А она… взялась за живот и говорит: «Желанный ты мой. брыкается-то как…»

— Как Богородицу звали?

— Марья Акимовна…

Пьяный идет по Михайловской к Невскому и расстроенно бормочет — все одно и то же:

— Вот… речка… вот песочек… камушки…

В тюрьме.

Арестант выиграл золотой и 5 рублей 40 копеек серебром. Обыск. Арестант проглотил деньги.

А на другой день так все 15.40 и выложил… вот черт!

Господин с таким длинным носом, что в телескоп никогда не видел Луну, а — свой нос.

Сюжет: Ничтожный человек, с которым ничего никогда не случалось. Вдруг серьезно заболел и умирает — с гордостью: наконец сделал что-то серьезное, все его уважают.

Поэт.

«…23 тетради стихов. Посылаю на образец.

Я хочу служить или Природе, или Государству. Поэтому прошу Госиздат телеграфировать мне, согласны ли оказать пенсионную поддержку, или же я вынужден буду жениться…»

Из кавказских газет.

«…Был сделан опыт излечения кретинизма. Кретину была привита обезьянья железа, и в результате получился сознательный гражданин и неплохой красноармеец…»

«Я люблю смотреть оперу, когда знаю ее бюджет» (сюжет).

На святках — игрища молодежи. Так парни там даже догола раздеваются — будто, значит, индейцы они — и девок стращают…

Смирная девка — ото всех дикарьком ходит…

У него в семье сокрушение сделалось: жена ушла.

Живи-живи, да чтобы не топнуть?

Про между них косня пошла…

С ней развелся и с другой соткнулся.

— На колдовство, — говорит, — в скорости объявят большой налог…

Народу — как вшей в гребешке!

Попили из ключа холоденочки, да и все…

Изба, изобка.

Это не женщина, а бонба… А он говорит:

— Я-де психический.

«Семеро одну соломинку подымают».

«Рот на все пуговицы расстегнут».

Жалоба:

«У нас который застаршива ион сартелю аброщатца очин паршиво потсебе гнет малый малодой ямуба толком все доказат а ни гав гав как придетца сам научиники прет вот людямта и паткавыриваит.

Утрешник, вечерешник».

Сочинение:

«Джон Сю услышавши о найдении золота и притом повстречавши с бывшим отцом…»

«Гинриеда увидивши свою плавыюгцею сестру стала просить нарот на помощь…»

В волки лезут, а хвост собачий…

Фокстрот. Отец избил кавалера дочери, тот — в суд. Защитник просит оправдать, потому что отец — глухой и музыки не слышал, а только глядел.

«И быстро-быстро с ней живет…»

Романсы присказков и народных прибаутков.

Сюжет: Краска.

Англичане и белые ушли. После англичан остались кантины — военные лавки. После ухода крестьяне принялись растаскивать. И вот: жестяные ящики — вроде тех, в каких у лавочника была охра. Откупорили: да, так и есть — краска, только не охра, а потемнее, вроде мумии — коричневая. А у Сидора как раз новый забор возле дома стоит некрашеный, глаза намозолил.

Спор, ссора из-за краски. Уступили Сидору. Он взял ящик, развел краску (маслом?), стал мазать. Черт знает что выходит! Вот тебе и англичане хваленые: сволочь народ.

Подошел фельдшер, понюхал краску и начал хохотать:

— Что дал за краску?

— Что, что… Ну, сапог ихние…

— Дурья голова! Да ты знаешь, что это? Какао.

«В Алжире арапы ходят в одежде непривычной и по-русски говорить не могут.»

Заговор (на пропажу скота): «Стретили наш скот, малой живот, тридцать святых ангелов. Пойдут ангелы круг нашего скота, малого живота, секут и колют своими ангельски скипетры волков и волчиц, медведей и медведиц, росомах и росомашиц по щекам, по глазам, по нехтям, по всем жилам, сердечным составам. И еще секут ангелы своими скипетры уретиков, уретиц, колдунов, колдуниц, старцев и стариц, заугольников и заугольниц, заворотни-ков и заворотниц, никто бы не подумал и не помыслил на наш скот, малый живот, на всякую четвероножную скотину, отныне и довеку казался бы наш скот, малый живот, в чистом поле — в темном лесу пеньем, колодьем, каликам, великим кустом тем лютым зверям. Аминь».

Заговор:

Любовный:

В городок — въезжает на тарантасе приезжий. Слышит: колокола звонят вовсю. Спрашивает возницу:

— В чем дело?

— А это мы бандитов чествуем.

— Как так?

— А зеленые они. Грабили — житья не было. Ну, воевали с ими, а потом предложили им сдаться. Они пришли и сдались — так чествуем их. Спектакль нынче для них в театре играют…

«Мышеспособная кошка».

«На луях сижу».

Председатель колхоза — молодой, безусый малый; все его хвалят, довольны.

— А ведь в прошлом году его ведь чуть было не раскулачили.

А он — с 7 годов до 17 босиком в пастухах бегал — сирота. Ну, потом иголки, нитки бабам продавал, чтобы не голодать, это верно. И вот ведь, что десять годов в драных портках бегал пастухом, голодал — это забыли, что потом цельные штаны себе заработал — это вспомнили. Ну, мы его всем селом — заступили — отстояли…

Из стенограммы Ярославского о чистке — характеристики:

«Четкая политическая установка, морально здоров, партийную линию проводит, но есть уклоны в стороны кулака и пьет до потери сознания».

«Политически выдержан, идеологически неустойчив».

«В Макеевке работники одной столовой внесли в договор на соцсоревнование пункт: Обязуемся не бить посуду и не плевать в лицо посетителям…»

Крестьянина спрашивают:

— Ну, что, как с жирами? Рису у вас где можно достать?

Ответ:

— В музее, в Миргороде…

Гражданин Мишин, проживающий в г. Брянске, признан умершим (Брянская Нотариальная Контора), 3.VIII. 1936, Известия).

В Москве: «Мадам-барышня! Доктор — доктор, настоящий доктор по женским болезням. Обратите, дамы, внимание — пупки зашиваю, пистоны вставляю!»

Мальчик советский боится идти в сад ночью:

— А черт там!

— Да ведь ты ж говорил — чертей нету?

— Ну да, нету, а, может быть, какой-нибудь один и остался!

— Значит, боги есть, если их прогоняют! (Мальчик.)

В Киеве, во время обстрелов, бесчисленной перемены властей… Квартира — наверху в доме, обращенная одной стороной прямо к Днепру (сад спускается по обрыву вниз, к Подолу). Из-за Днепра идут все обстрелы. Уже установился обычай, что стрельба начинается с 6 утра — до утра, до 6, все спят «спокойно» — одетые, обутые. Как начинается обстрел — бегут в погреб, сидят там весь день.

К Х-ам ходила приживалка, пани Бентковская, почти слепая старуха, которую приводил швейцар. Всегда — накрашенная, нарумяненная, она сидела на сундуке в передней: глаза от света у ней болели. В погребе она чувствовала себя прекрасно… Сидела — и не переставая сплетничала. Для детей обстрелы — наслаждение: не идти в гимназию, вся жизнь — особенная…

Мэри была влюблена в гимназиста из соседней квартиры. Когда начался обстрел, она не пошла вниз, чтобы показать перед ним свою храбрость:

— Кончу чистить зубы, тогда приду…

Тр-рах! — снарядом смело галерейку под окнами дома, под ванной, где она чистила зубы. Она, с ртом, полным мела, помчалась вниз, в погреб…

Взрослые сидели там. со скуки играли в покер. Пани Бентковская лежала, совсем больная. Столяр Василий метром вымерял ее и тут же сколачивал из каких-то досок для нее гроб:

— Только не обузь, голубчик, пожалуйста… — стонала пани Бентковская…