12. Радиосон

Профессор Сибирцев закончил чтение и, не поднимая головы, поверх очков посмотрел на победно улыбавшегося Резниченко.

«Чему радуется?» — с неудовольствием подумал Федор Федорович, еще раз просмотрел последние строки выступления Кларка и обратился к собравшимся:

— Мы сейчас ознакомились, товарищи, с этим «сенсационным» сообщением, — профессор ткнул пальцем в листки с текстом речи «предсказателя». — Думается, что здесь уместно обсудить это событие. Я попросил бы вас высказаться.

— Федор Федорович, — поднялся заместитель директора, — помилуйте, да какое же это может иметь отношение к тому, что мы обсуждаем? Ведь это бред какой-то! Виднейшие советские ученые должны немедленно выступить в печати со своими статьями. Их авторитетный голос прозвучит на весь мир. Необходимо разъяснить миру всю вздорность предсказаний космической катастрофы.

— Значит, вы считаете, — прервал его Сибирцев, — что это блеф?

— Уверен! Уверен — это фокусы мэркаундовской прессы, подыгрывающей рекламной шумихе.

— Хорошо, если бы только это, — многозначительно бросил с места Резниченко.

— Рекламная шумиха несомненно имеет место, но уж очень, знаете ли, странно все это. Странно даже для мэркаундовской прессы. «Космическая катастрофа» — это ширма. За ней готовится такое, что может действительно закончиться катастрофой!

— Товарищ Резниченко!

— Вы напрасно меня останавливаете, Федор Федорович. Напрасно! Прошло время, когда можно было не считаться с моим проектом защиты. Прошло! Сейчас надо спешить. Массовое производство моих касок! Вот что может принести спасение.

— Мне кажется, Сергей Александрович, — Сибирцев сдерживал себя и старался говорить как можно спокойней, — что вы хотите придать обсуждению направление, не совсем уместное в данном случае. Спокойствие, товарищ Резниченко, спокойствие сейчас нужно и уверенность в наших знаниях.

Мнение присутствующих разделилось. Заместитель директора считал выступление ученого «предсказателя» блефом чистой воды. Егоров сразу же сообразил, что сообщение астронома имеет какое-то отношение к работе излучателей в двадцати семи пунктах. Резниченко был глубоко убежден, что готовится электромагнитное вторжение. Он действительно, как того опасался Сибирцев, вносил в работу совещания ненужную нервозность, воображал себя победителем и выступал резче всех.

— Основное ясно, — заканчивал он свою очередную тираду. — Да, ясно! Под видом всех этих космических измышлений готовится агрессия!

— Авантюра! — веско поправил Сибирцев. — Она затеяна какой-то группой американских дельцов. Видимо, подкупив этого Кларка, дельцы с его помощью провозгласили приближение космической катастрофы. Создали панику, вызвали страх, а теперь намереваются заставить население приобрести защитные каски, якобы предохраняющие от излучения.

— Авантюра, говорите? Не слишком остроумная. Ну, сколько они сумеют продать этих самых касок? А потом, когда катастрофа не последует, тогда что?

— Обычная вещь, — вмешался Титов, до этого времени сидевший молча. — Обычная вещь: банкротство фирмы, плакали денежки пугливых дураков, а там поди ищи виновных.

Эта реплика немного разрядила уж слишком сгустившуюся атмосферу обсуждения.

— Всякое бывает, — совсем миролюбиво заговорил Сибирцев, помня о том, что очень важно договориться. — Но в данном случае дело обстоит не так просто. Я продолжаю утверждать — выступление Кларка имеет отношение к какой-то грандиозной авантюре и вместе с тем… имеет отношение и вот к этому. — Директор указал на расцвеченную карту. — Материал, собранный товарищем Егоровым, все наши знания в области, так или иначе имеющей отношение к этому сообщению, заставляют отнестись к нему более серьезно, чем к обычной рекламе, затеваемой «большой» американской прессой.

Директору института, наконец, удалось направить совещание по более спокойному и плодотворному руслу. Постепенно обсуждение принимало все более деловой характер, и вместе с трезвой настороженностью стала появляться разумная уверенность в том, что накопленный опыт и знания помогут ученым разобраться в не совсем обычной ситуации. Резниченко почувствовал, что опять остается в одиночестве.

Зазвонил телефон. Вызывали профессора Сибирцева.

— Товарищи, я считаю — на этом можно закончить совещание. Я должен поехать к министру по этому же вопросу. Думаю, нам удалось внести некоторую ясность. Нет сомнений — кто-то хочет крепко погреть руки, нашумев на весь мир о космической катастрофе, но за этим может скрываться и нечто более серьезное. Мы должны, опираясь на знания, на опыт наш и достоверные факты, всесторонне исследовать этот вопрос. Ну, а пока, с моей точки зрения, необходимо самым широким образом оповестить в прессе об абсурдности измышлений Кларка. Я думаю, мы попросим Викентия Александровича Зорина, ученого с мировым именем, выступить со статьей, разъясняющей всю необоснованность этих «космических» выдумок. Кроме того, сейчас надо заняться изданием убедительных и доходчивых научно-популярных брошюр о несостоятельности «предсказаний». Их самым срочным образом должны подготовить наши ученые. Вот, например, астрономическая сторона этого дела — здесь я считал бы необходимым побеседовать с профессором Шановским. Иван Алексеевич, — обратился директор к Титову, — попрошу вас проехать к нему в астрономический институт. Мы, конечно, уверены, что космическая затея это чепуха, но мы не специалисты. Здесь свое слово должны сказать астрономы. Статьи должны написать и другие ученые, например, доктор Пылаев из института радиофизиологии. Петр Аниканович, — улыбнулся Сибирцев, — это по вашей части — вы держите с ним тесную связь. Побеседуйте с Виктором Васильевичем. Думаю, он с удовольствием напишет популярную брошюру о влиянии лучистой энергии на организм человека. Дело не простое, товарищи, и требуется, чтобы мы, советские ученые, как следует разобрались в нем. Пока важно одно — не дать посеять панику. Наш долг разъяснить, что разговоры о космической катастрофе — вздор, и внести спокойствие.


Капитан Ливенцов горячо заинтересовался событиями, в гуще которых он неожиданно очутился. Происшествие с моторным катером в Порто-Санто навело его на мысли кое о чем. Теперь, после совещания, у него не осталось сомнений — и происшествие в маленьком заокеанском порту, и выступление Кларка в Юнайтед Холл связаны между собой. Однако к чему приведут нарастающие события? Чем кончится «излучательная» истерия? Хотелось как можно больше разузнать о происходившем в эфире в сентябре прошлого года.

В капитане Ливенцове заговорил радиолюбитель. С детских лет он все свободное время тратил на радиолюбительские дела. Он начал увлекаться радио еще во времена детекторных приемников. В юношеские годы, когда ребята любили погулять, побегать на лыжах, на коньках и старались ни в коем случае, конечно, не пропустить ни одной новой кинокартины, он почти все свободные вечера проводил за бесконечной намоткой катушек и пайкой схем. Ребята шутили: «Если хотите найти квартиру, в которой нельзя послушать радио, — идите к Женьке Ливенцову». И действительно, как только он завершал сборку какого-нибудь приемника и опробовал его, он тотчас загорался желанием смонтировать новую, более совершенную схему. Приемник разбирался, детали использовались для нового монтажа (подкупались, конечно, и дополнительные), и работа закипала вновь. В квартире было тихо и пахло канифолью.

А вот теперь излучение какого-то невиданного доселе рода! Волны, влияющие на человека! Капитан решил все оставшееся отпускное время посвятить разрешению заинтересовавших его вопросов.

После совещания Ливенцов подошел к Титову и попросил взять его с собой в астрономический институт. Иван Алексеевич охотно согласился.

Титов узнал по телефону, что профессор Шановский в обсерватории. Отвечавший Титову сотрудник был очень любезен, сказал, что он тоже собирается ехать туда, и предложил место в машине.

Молодой астроном, очевидно, очень гордился обсерваторией института. Когда машина оставила за собой мелкий лесок, тянувшийся вдоль загородного шоссе, и выехала на обширный холмистый простор, астроном указал на небольшую возвышенность, видневшуюся справа.

— Это величайшая в мире радиоастрономическая обсерватория!

Сказано это было не без пафоса, но Титов и Ливенцов воочию убедились, что гордость астронома была совершенно законной.

Перед нами возвышалась величественная ажурная конструкция, виднелись высокие металлические рамы. Между этими сооружениями было расположено несколько красивых, сверкающих стеклом зданий.

Машина въехала на территорию обсерватории, и астроном со своими спутниками направились к центральному сооружению.

— Перед вами, товарищи, самый большой радиотелескоп мира — его рефлектор имеет в диаметре девяносто два метра!

— Девяносто два метра?! Но где же этот телескоп? — Ливенцов осмотрелся кругом. Он знал, что телескопы имеют форму трубы, а здесь нигде не было видно ничего похожего на трубу, да еще диаметром в девяносто два метра.

Молодой астроном самодовольно улыбнулся.

— Да вот телескоп, — и он указал на огромное каркасное сооружение, высившееся посреди обсерватории. — Радиотелескопы значительно отличаются от своих собратьев, оптических телескопов. Видите, там, наверху, расположена параболическая чаша? Ее диаметр девяносто два метра. Излучение, приходящее из космических глубин, имеет ничтожную мощность. Ну вот, чтобы увеличить принимаемую энергию этого излучения, приходится создавать радиотелескопы огромных размеров. Это дело, конечно, сложное, но, знаете, радиотелескопы имеют свои преимущества перед оптическими телескопами. Они не требуют идеальной шлифовки своих зеркал-рефлекторов. Рефлектор этого телескопа выполнен из стальной сетки.

— Из стальной сетки?

— Да. Сторона ячейки этой сети в несколько раз короче длины волн принимаемого излучения, поэтому такая сетка практически «гладкая».

— Но ведь излучение свободно пройдет через эту сетку. Как же вы будете его фиксировать?

— Правильно, излучение свободно проходит через сетку, но падающие волны, проходя через нее, возбуждают на всех участках поверхности быстропеременные токи, а это приводит к возникновению вторичных волн. Сетка-зеркало отражает эти волны.

— А дальше?

— В фокусе устанавливается антенна, соединенная со специальными приемниками, и таким образом регистрируется излучение, приходящее из межзвездного пространства.

— Вот теперь мне немного яснее стала вся эта механика, а то, признаться, я не имел никакого представления о радиотелескопах. Минутку, да ведь эта чаша движется! — воскликнул Ливенцов.

— А как же! Каркас, на который натянута металлическая сетка, расположен на высоте шестидесяти семи метров. Он вращается вокруг своей горизонтальной оси, а опоры, поддерживающие этот гигантский параболоид вращения, движутся по круговой рельсовой дороге диаметром сто один с половиной метра. Таким образом, инструмент можно направить в любую точку небесного свода. Специальные приборы и механизмы согласовывают движение радиотелескопа с видимым суточным движением исследуемого объекта.

Титов долго следил за движением металлического гиганта, а Ливенцов с восхищением думал о том, сколько сил, энергии и изобретательности вложено советскими учеными, конструкторами и металлистами в этот замечательный прибор.

Астроном продолжал:

— Мы ведем радиоастрономические наблюдения в любую погоду. Когда над нашей обсерваторией нависают густые облака, это не мешает нам фиксировать излучение в радиодиапазоне — они беспрепятственно проходят через слои облаков. Для этих наблюдений нам не нужно дожидаться ясных ночей, так необходимых при работе с оптическими инструментами. Нам не нужно дожидаться полных солнечных затмений: мы можем вести исследование процессов, происходящих в солнечной короне, в любое время. Посмотрите вон туда, левее этого кремового здания. Видите, там возвышаются ряды металлических рам? Их высота двадцать семь метров. Это — синфазные антенны, с их помощью мы наблюдаем излучение космоса на метровых волнах. За ними — радиолокационные установки для наблюдения метеорных потоков. Радиотехнический отдел института совершенствует установки, повышает их мощность, улучшает чувствительность. С помощью радиолокационных установок уже были посланы сигналы на Луну и зарегистрировано отражение этих сигналов от поверхности Луны. Теперь наш институт работает над тем, чтобы создать аппаратуру, при помощи которой можно было бы измерять высоту лунных гор. Мы изучим рельеф Луны. Радиоволны достигнут ближайших планет. Недалеко то время, когда вечно окутанная слоем облаков Венера будет доступна, наконец, радиовзору наших приборов. Излучение космоса…

— Ну, погибли вы, товарищи, раз попали в руки нашего энтузиаста — заговорит он вас.

Увлеченные беседой Титов, Ливенцов и молодой астроном и не заметили, как к ним подошел профессор Шановский.

— Здравствуйте, товарищи, здравствуйте.

— Здравствуйте, Василий Александрович! Вы напрасно нападаете на товарища Масатова, — весело запротестовал Титов, представил профессору капитана Ливенцова и продолжал: — Мы с большим удовольствием выслушали пояснения. Они нам дали очень много, и теперь, быть может, легче будет разобраться в интересующем нас деле. Особенно с вашей помощью.

— Милости прошу. Пройдемте ко мне.

Когда все вошли в застекленный полукруглый зал обсерватории и уселись в низких, удобных креслах, Титов сказал, что хотел бы знать мнение профессора Шановского о предсказании американского астронома.

— На меня все эта истории произвела отвратительное впечатление, — начал Шановский. — С этим весьма неприятным человеком мне приходилось встречаться на международных съездах. Как это он там восклицает в своем выступлении: «Да поможет мне бог!». Старый ханжа! Интересно, кому помогает он, Кларк? — Шановский задумался. — Ханжа он и препротивнейший человек, это несомненно, но всегда нужно быть объективным — Кларк все же очень крупный ученый, и тем более становится непонятным, в чем здесь дело и что это за «предсказание».

— Значит, вы не находите, что это просто сенсационный трюк заправил «Новой бериллиевой», которые, видимо, купили Кларка?

— Я еще ничего не нахожу. Давайте здраво взвесим факты. Начнем сначала. Кларк утверждает, что излучение открыто им пять лет тому назад. Вздор! У нас в стране проводятся большие научные работы в области радиоастрономии. От внимания наших ученых не мог ускользнуть такой факт, как периодически повторяющееся космическое излучение нового типа.

— Этот довод я считаю самым веским.

— Не будем спешить, товарищ Титов. Пойдем дальше; Кларк приводит убедительное, как может показаться на первый взгляд, объяснение, почему это излучение может повторяться периодически. Но и это сомнительно. По современным представлениям, в межзвездном пространстве действительно существуют облака исключительно разреженного водорода, и они действительно излучают. Но нашими советскими учеными доказано, что интенсивность этого излучения постоянна и происходит только на волне двадцать один сантиметр. Мы достаточно хорошо знаем характер этого излучения и знаем, что оно не оказывает никакого «губительного» действия на живые организмы.

— Кларк рушится! — воскликнул Масатов. Шановский строго посмотрел на него, и молодой ученый замолк.

— «Рушится, рушится»… — пробурчал профессор. — А излучение прошлого года?

— И это могут быть проделки продажной прессы, — неуверенно вставил Масатов.

— Нет, товарищ Масатов, это все не так просто, — заметил Титов и рассказал астрономам о материалах Егорова, о совещании у Сибирцева. Капитан Ливенцов в свою очередь поделился своими соображениями в связи с событиями в Порто-Санто.

— Вот это, и только это, меня смущает, — продолжал Шановский. — Факт излучения прошлого года остается фактом. Теперь нужно доказать, что это излучение не было космическим!

— А каким образом, Василий Александрович, можно определить, что излучение космическое? — спросил Ливенцов. — Ведь все пространство, поскольку мне известно, заполнено электромагнитными волнами самого различного типа.

— Это можно определить, пользуясь радиоинтерферометром, при помощи которого устанавливают направление потока радиоволн.

— Но ведь, например, короткие волны отражаются от ионосферы, и их тоже можно принять за волны, идущие так сказать «сверху». Вы извините меня за столь ненаучный термин. Мои познания в радиофизике не простираются дальше радиолюбительских.

— Приемники, значит, собираете?

— Есть грех, Василий Александрович.

— И, собрав, тотчас разбираете, чтобы соорудить новый, по новой схеме?

— Каюсь. И этим грешен, — раскатистым басом рассмеялся капитан.

— Каяться особенно не приходится — дело неплохое. В свое время я тоже всем этим увлекался и доувлекался до того, что теперь вот занимаюсь астрономией. Да, так о радиоволнах. Ну, что же, они действительно будут приходить, как вы выражаетесь, «сверху». А вот когда мы наблюдаем космическое излучение, то его направление регулярно перемещается. Через сутки, пройдя все румбы компаса, оно вновь оказывается на прежнем азимуте. Это может быть только в том случае, если излучение связано с неподвижными звездами, а направление его изменяется в связи с вращением Земли вокруг своей оси. Наблюдаемое излучение как бы «восходит» и «заходит» подобно звездам. Вот такого-то излучения, излучения, несомненно, приходящего из космических глубин, в прошлом году никто, кроме набожного астронома Кларка, не наблюдал.

— Василий Александрович, я заметил в сообщении Кларка, как мне кажется, одну весьма существенную неточность. — Титов вынул записную книжку, нашел в ней нужную заметку и продолжал: — Вы помните, он утверждал, что только на четвертом году наблюдений, то есть в прошлом году, им удалось якобы создать такую аппаратуру, которая позволила определить губительное физиологическое действие этих самых лучей?

— Помню. Ну и что же из этого следует?

— А как же они могли в таком случае установить, что губительность излучения возрастает из года в год?

— Вы, кажется, правильно подметили, Иван Алексеевич, но их вывод может быть оправдан логикой, если поверить им, что излучение из года в год становится почему-то все более интенсивным. Несомненно одно: что-то пока еще непонятное в эфире действительно творилось в прошлом году. Можно не поверить всем этим статистическим бюро и кларкам, но нельзя не верить наблюдениям, пусть даже отрывочным и неполным, наших ученых и моряков.

— Непонятно, почему происходили катастрофы с автомобилями и самолетами. Почему заснули матросы в моторном катере и излучение никакого влияния не оказало на экипаж судна? — спросил капитан Ливенцов.

— По этому поводу, товарищ капитан, я ничего не могу сказать. Надо порасспросить физиологов. Что касается меня, астронома, то, узнав о «предсказании», я начал писать вот это, — Шановский выдвинул ящик стола и вынул из него несколько исписанных листков. — Считаю своим долгом опубликовать эту статью. Показываю в ней полную несостоятельность подобного «научного» предсказания.

Титов и Ливенцов поблагодарили астрономов, попрощались и уехали из обсерватории.


Беседа с астрономами однако не успокоила капитана. Аппаратура совершенная, слов нет. И ученые, конечно, не могли бы не заметить новое космическое излучение, если бы оно существовало. Чепуха! Никаких космических излучений! А вот излучение, которое вызвало в сентябре прошлого года заболевания, массовые случаи летаргического сна и катастрофы с самолетами и автомобилями — существовало. Оно было создано кем-то и пока, быть может, нужно только дельцам, рекламирующим бериллиевые каски. Только для того, чтобы «предсказание» Кларка выглядело убедительнее? А потом?.. Что если оно действительно будет применено в агрессивных целях?..

Автобус доставил Ливенцова к станции метро. Поездом метро он проехал из конца в конец огромного города и вышел на последней станции, направляясь к дому.

Столичный шум остался позади. В высоких домах вдоль аллеи-улицы уже зажигаются огни. Из распахнутых окон доносятся звуки радио, и капитан, вспомнив о своем приемнике, прибавляет шаг.

Теперь Евгению Петровичу все реже и реже удается вырывать время для занятий радио. История с таинственным излучением, двадцать семь излучательных станций, совещание у Сибирцева, разговор с астрономами — все это задело, помимо гражданских, какие-то почти забытые струнки его души.

«Полонез Огинского, — прислушался Ливенцов, — русская плясовая, приятный голос диктора, передающего лекцию, вихри звуков бравурного танца, а вот кто-то, очевидно, настраивает приемник, и из шумных переливов вырывается писк морзянки».

Все пространство заполнено электромагнитными колебаниями.

Вдоль аллеи-улицы тянутся золотистые цепочки фонарей, они уходят вдаль, в темноту. Там зажглись первые звезды, а позади полнеба сияет заревом света — отражением бесчисленных огней столицы. И все это — лучистая энергия. Все пространство пронизано лучистой энергией. И все источники света, и передающие радиостанции, и далекие звезды испускают потоки лучистой энергии, которая не требует никаких проводников, распространяется в пространстве в виде переменных электромагнитных полей со скоростью 300.000 километров в секунду.

Тысячи радиостанций на Земле излучают электромагнитные волны. Они присутствуют во всех точках мирового пространства, независимо от того, есть ли в этих точках проводники или нет, и когда на пути этих волн появляется проводник, то он становится объектом проявления электрических сил.

Капитан Ливенцов вглядывается в темноту аллеи и думает о том, что у каждого из звучавших во всех домах приемников есть антенна-проводник, в ней проявляются эти электрические силы, и приемники начинают работать. Радиоволны почти беспрепятственно проходят сквозь стены зданий, деревья. Они во всех направлениях пронизывают и тело человека, но человек не замечает этого.

«И очень хорошо, — подумал капитан, — что не замечает. А что если действительно появится такой вид излучения, который человек начнет замечать?!»

Густая аллея-улица кончилась, лента асфальта полого спустилась вниз, к насыпи, и нырнула в темноту, под изящную арку моста. Несся электропоезд, сверкая полоской ярко освещенных окон. Высоко в небе плыли три огонька зеленый, красный и белый — в далекий рейс уходил пассажирский самолет. Ливенцов опять вспомнил сообщение Кларка, вспомнил, что в сентябре прошлого года излучение вызвало засыпание и катастрофы на транспорте, и представил себе на миг, как срывается и летит под откос этот сверкающий, полный беззаботно едущих в нем людей поезд, как, кувыркаясь, падает самолет с пассажирами и экипажем, налетают друг на друга автомобили, трамваи и автобусы, начинают падать на тротуары люди, внезапно «заметившие» влияние каких-то излучений. А корабли? С уснувшим экипажем они носятся, как жалкие щепки, по бушующим волнам океана!

Ливенцов свернул на боковую улицу, ведущую к его дому, но на углу остановился, обернулся, провожая взглядом мирно удаляющийся в темноту поезд, спокойно исчезающие вдали бортовые огни самолета, и подумал, что надо завтра же обязательно посетить институт радиофизиологии.


Было еще рано, еще не собирались на лекции студенты, не приходил на работу медицинский персонал городка, а доктор Виктор Васильевич Пылаев уже шел от центрального помещения института к клиническому корпусу. Четырехэтажный корпус в глубине институтского парка в этот ранний час утра тускло поблескивал своими темными окнами, за которыми, казалось, было все спокойно и безмятежно. Но Пылаев знал, как много людей мечутся здесь на больничных койках от бессонницы, тоски и страха.

Кто-то сказал, что самая страшная болезнь та, при которой человек теряет разум. Пылаев не помнил сейчас, кто это сказал, но он не мог не согласиться с тем, что действительно нет болезни страшнее. Разум, этот светоч, выделяющий человека из среды животных, начинает затухать или мерцает неверным, мигающим огоньком.

Доктор Пылаев посвятил себя борьбе с этим страшным недугом. Прошло много лет, отданных этой борьбе, и теперь настали дни, когда он с коллективом сотрудников мог подвести некоторые итоги: заканчивались последние клинические наблюдения, связанные с новым методом лечения психических заболеваний.

В корпус он вошел тихо и хотел незаметно пройти к себе в кабинет, чтобы до прихода врачей, сестер, санитарок, студентов-практикантов спокойно разобраться в накопленном материале. Но у самой двери кабинета встретился с дежурным врачом.

— Здравствуйте, Виктор Васильевич! А вам, я вижу, не спится.

— Доброе утро, Варвара Никитична. Не спится — сегодня такой день… Я хотел тайком проскользнуть к себе в кабинет, но от вас никак не скроешься. Ну, как больной Никитин?

— Спал нормально.

— Это очередная победа. Прекрасно, Варвара Никитична, прекрасно. — Пылаев и дежурный врач прошли в кабинет. — Принесите, пожалуйста, анализы крови и мочи Никитина. Да, и вот еще что, захватите последние электроэнцефалограммы больных моряков — Толоковникова и Василенко.

Дежурный врач вышла, и Пылаев принялся за материалы клинических наблюдений.

Диагноз: шизофрения.

Тоска, растерянность, мания преследования и страхи. Больные поступали в клиническое отделение с потерей сна, ослаблением памяти, с приступами бреда и галлюцинациями.

Пылаев перебирал карточки, и за каждым листком плотной бумаги, исписанной краткими диагностическими определениями, видел людей, вспоминал, какими поступали в клинику эти люди, вырванные из жизни психическими расстройствами. С застывшими неподвижными лицами или, наоборот, суетливые или мнительные, подверженные маниакальному страху, постоянно слышавшие какие-то «внутренние» голоса, внушавшие им ужас.

Над ними проводились тщательные наблюдения, изучались причины, вызывавшие заболевание, и они проходили курс лечения радиосном.

И вот первые результаты:

«…к концу курса лечения, — просматривал истории болезней Пылаев, — состояние больного резко улучшилось. Держится просто, свободно. Активен, критичен к своим болезненным переживаниям в прошлом. Выписан и в настоящее время работает по специальности».

«…к концу лечения больная активнее, живее, свободнее. Выписана в состоянии значительного улучшения».

«…появилась бодрость, улучшился сон. Вернулся к работе по специальности».

«… чувствует себя совсем здоровой, как до болезни… Выписана, приступила к занятиям».

«…выписан… Работает по специальности…»

«…полностью освободилась от бредовых идей. Выписана. Приступила к занятиям, успешно закончила институт».

«…выписан… выписан… выписан».


Радиосон возвращал людей к полноценной творческой работе, в великую единую семью строителей будущего.

Кто не знает о благотворном влиянии сна при протекании почти всякого заболевания! Но только в результате трудов великого русского ученого Павлова лечение сном получило свое теоретическое обоснование, а в результате деятельности целой плеяды советских врачей и практическое применение при лечении шизофрении, эпилепсии, психоневрозов, реактивных психозов и последствий травматических поражений.

В результате долголетней экспериментальной работы Павлов пришел к выводу, что сон — это торможение клеток головного мозга, задержка их деятельности.

Нервная система психически больного человека при встрече с какими бы то ни было трудностями или после непосильного для нее раздражения неизбежно приходит в состояние истощения, а истощение нервной системы приводит к возникновению тормозного процесса как охранительного. Павлов считал, что, углубляя это развивающееся охранительное торможение, можно создать условия для отдыха истощенных корковых клеток головного мозга, достичь восстановления работоспособности.

Теоретические положения Павлова легли в основу методики лечения сном.

При лечении психических заболеваний с успехом применялись препараты брома и некоторых других снотворных средств. Однако все они в какой-то мере токсичны и иногда приводят к осложнениям. Начались работы над тем, чтобы найти такой метод лечения, при котором в организм не нужно было бы вводить медикаментов. Но если нежелательно введение снотворных, то можно вызвать сон, действуя на мозг электрическим током соответствующей характеристики, и создать этим самым в нервных клетках процесс охранительного торможения. Так был применен метод лечения психических заболеваний электросном.

Метод дал хорошие результаты, но Пылаев в своих разработках пошел дальше.

Не во всех случаях психические больные позволяют надевать на себя специальные очки и укреплять на затылке электроды, как это практикуется при лечении электросном, не все спокойно переносят ощущения, правда, очень слабые, электрического тока. Пылаев стал работать над осуществлением нового метода лечения психических заболеваний — над радиосном.


— Виктор Васильевич, вот результаты исследования больных моряков и Никитина.

— Давайте рассмотрим. Обратите внимание: в электроэнцефалограмме затылочных областей видна нормализация биотоков мозга. Да, да, несомненно. Смотрите, вот в этой части записи явно большая синхронность и исчезла асимметрия. А как, интересно, осциллограммы теменных областей? Ну, что же, и здесь неплохо — явная нормализация биотоков. Хорошо. Данные биохимического анализа?

— Очень небольшое снижение количества белка. Остаточный азот снизился.

— Это закономерно. Как углеводный обмен?

— В норме.

— Превосходно. Вас кто сменяет, кажется, врач Богданова? Передайте ей, пожалуйста, чтобы к двенадцати часам приготовили больного Никитина.

Так начался трудовой день.

Когда были подобраны материалы клинических наблюдений, прочитано два часа лекций для студентов пятого курса и до проведения сеанса радиосна Никитину оставалось полтора часа, к Пылаеву вошла врач Богданова.

— Виктор Васильевич, приехал капитан Ливенцов спрашивает, можно ли ему побеседовать с вами.

— Почему же нельзя? — Пылаев посмотрел на часы. — До сеанса еще есть время. Проведите его, пожалуйста, в центральный корпус.

Пылаев прибрал бумаги на столе и направился в центральный корпус, где его уже поджидал Ливенцов.

— Здравствуйте, товарищ капитан, приехали справиться о здоровье своих морячков?

— Здравствуйте, Виктор Васильевич. Здоровьем ребят, конечно, интересуюсь. Но знаете… — замялся капитан, вынул трубку и тут же поспешно спрятал ее. — Знаете, хотел побеседовать с вами о «космических» событиях. Волнует меня это. Вы уж извините. Отрываю я вас от дела.

— Ну что вы, Евгений Петрович, я прекрасно понимаю вас — ваш корабль одним из первых подвергся «нападению». Понимаю. Сегодня утром у меня был товарищ Титов, скоро должен снова подъехать. Он оставил мне текст речи Кларка. — Пылаев задумался. — Так, значит вскоре мы узнаем, что представляет собой космическая катастрофа. Ведь ужас чего нагородили! Здесь и водородные облака, и высокая проникающая способность каких-то никому еще не известных электромагнитных волн, а в общем… «покупайте наши бериллиевые каски!» Ну, разве не бред? И все это, заметьте себе, с усиленным призыванием на помощь господа бога. Иван Алексеевич говорил, что вы вместе с ним побывали у радиоастрономов?

— Побывал. И это не уменьшило тревоги. Космос — болтовня, конечно, а вот излучение… Сегодня это только первые их попытки, а завтра, быть может, на расстоянии тысяч километров начнут действовать излучатели.

Капитан испытующе посмотрел на Пылаева, ожидая, что тот опровергнет его предположение, но доктор молчал.

— Значит, — нерешительно произнес Ливенцов, — можно действовать излучением на расстоянии?

— Можно. Смотря на каком, конечно. Теперь мы убеждены, что моряки вашего корабля подверглись именно такому воздействию. А при сопоставлении данных браунвальдского дела с материалами, собранными Егоровым, многое прояснилось… Можно ли, говорите, действовать на расстоянии?.. — Пылаев посмотрел на часы. — Скоро мы начнем сеанс радиосна больному Никитину. Если хотите, я могу показать вам действие излучения на расстоянии.

— О, хочу, конечно. Но если вы еще располагаете временем, я хотел бы расспросить вас…

— Я вас слушаю.

— Вот мне что неясно. Почему происходили катастрофы с автомобилями и самолетами, как сообщало Международное статистическое бюро. Похоже, что человек за рулем подвергается более активному воздействию лучей, чем, скажем, пешеход или велосипедист. Не выходит из головы — почему заснули люди в моторке, а в шлюпке, посланной им на выручку, чувствовали себя хорошо. И на корабле было все в порядке.

— Трудно, конечно, сказать что-либо по этому поводу, но единственным объяснением, которое напрашивается сразу, может быть такое. Существует много факторов, способных вызвать сон, то есть общее торможение коры больших полушарий. Однообразные, монотонные раздражители звукового и другого порядка являются обычным хорошо известным усыпляющим средством. Почему так происходит? Да ведь все дело в том, что длительным воздействием они утомляют и истощают соответствующие центры коры. Весьма возможно, что в случаях, о которых вы спрашиваете, давало себя знать, так сказать, профессиональное явление. Летчики, шоферы и мотористы вашего катера испытывали постоянное утомляющее мозг воздействие вибрации моторов. Это естественно. В нормальных условиях организм сопротивлялся, этому воздействию, и они работали нормально. Но вот возникает постороннее воздействие. Электромагнитные колебания какого-то излучателя начинают углублять охранительное торможение и действуют, при прочих равных условиях, прежде всего на людей, нервная система которых подвержена постоянному профессиональному истощению под влиянием мощного раздражителя, в данном случае шума работающих моторов автомобилей, самолетов, катеров. Вот пока и все, что я могу сказать. А теперь пройдемте в клинический корпус, — заспешил Пылаев. — Титов что-то задерживается. Ну, ничего, мы попросим проводить его прямо в аппаратную.

При входе в корпус Ливенцову дали белый хрустящий халат, он накинул его поверх кителя, и они поднялись с Пылаевым на второй этаж. По дороге Пылаев рассказал Евгению Петровичу о работе своей группы над новым методом лечения психических заболеваний радиосном.

— В своей работе, — говорил физиолог, — мы всегда обращаемся к трудам нашего учителя — великого физиолога Павлова. Он указывал на необходимость к любому лечению психических заболеваний присоединять нарочитый покой, по возможности исключать беспрерывные и сильные раздражения окружающей обстановки, изолировать больных друг от друга, от особенно беспокойных.

Пылаев провел Ливенцова в аппаратную. Большая светлая комната была уставлена приборами, на стене — несколько экранов, около которых стояли небольшие пульты с регулирующими приспособлениями.

— Вот и в этом случае, который я хочу продемонстрировать, — продолжал, физиолог, — больному нужна такая покойная обстановка. Больной Никитин поступил на излечение в крайне возбужденном состоянии. Подозрителен, боится окружающих, считает, что его преследуют, от всех прячется, но говорит, что совершенно здоров. Никаких процедур принимать не желает, считает, что его собираются «погубить». Мы держим его в полном покое. Посмотрите на этот экран. Пользуясь специальной телеоптической системой, мы можем свободно следить за больным в то время, как он нас не видит и не боится нашего присутствия.

Ливенцов подошел к экрану и увидел небольшую комнату с белой кроватью, тумбочкой, небольшим столиком и удобным креслом. На полу лежал красивый ковер, на высокой этажерке в несколько рядов стояли цветы. Сперва капитан не заметил больного в комнате, но потом увидел выглядывающее из-за цветов бледное, утомленное лицо мужчины лет тридцати. Он вышел из-за стойки с цветами, быстро подбежал к двери и приложился ухом к замочной скважине. Так он простоял довольно долго, очевидно прислушиваясь, потом бросился к кровати, заглянул под нее, заглянул под кресло и снова спрятался за цветами. Ливенцова охватила неприятная дрожь. Было как-то жутковато и вместе с тем жалко смотреть на человека, которого коснулась болезнь мозга.

В аппаратную вошли врач и два ассистента.

— Виктор Васильевич, в приемной ожидает Белова Евгения Андреевна. Она просит допустить ее на сеанс радиосна Никитину.

— Нельзя, — твердо ответил Пылаев.

— Виктор Васильевич, вы же сказали ей, что подумаете, — начала упрашивать молоденькая ассистентка. — Она так хотела взглянуть на него…

— Не могу, — уже мягче сказал доктор, — не могу. Я посоветовался с товарищами, и мне не рекомендовали допускать Белову к Никитину.

Пылаев посмотрел на часы.

— Давайте приступим к сеансу, Евгений Петрович, — обратился он к капитану. — Посмотрите на экран. Видите, с люстры свешивается коротенькая трубочка? Это антенна-излучатель, она соединена с соответствующими приборами. Наблюдайте! Подготовьте магнетрон, — обратился Пылаев к ассистенту.

Ливенцов, затаив дыхание, наблюдал за всем происходящим в палате.

Никитин вышел из-за цветов и стал крадучись пробираться к двери.

— Внимание! Включить излучение! — приказал Пылаев.

Никитин дошел уже до середины комнаты, и вдруг его походка изменилась. Она уже не была крадущейся и пугливой, он выпрямился и стал оглядываться по сторонам. Сделав несколько шагов по направлению к кровати, Никитин оперся о ее край руками и вскоре повалился безжизненно на бок.

Капитан вздрогнул и оглянулся на Пылаева. Тот стоял спокойный, сосредоточенный и внимательно смотрел на секундомер. В аппаратной было тихо, и Ливенцов не посмел своими вопросами нарушить эту тишину. Пылаев опустил секундомер и обратился к врачу:

— Пройдите, пожалуйста, к больному.

Капитан увидел на экране, как врач вошла в палату и вместе с сестрой уложила больного в постель, прикрыла его одеялом, прикрепила контакты принесенного с собой прибора, сестра опустила шторы, и они вышли.

— Теперь он ничего не чувствует. Врач присоединила к его голове контакты электроэнцефалографа. Это прибор, который регистрирует электрическую активность головного мозга, связанную с процессами, происходящими в нервных клетках. Вот посмотрите сюда, — обратился физиолог к Ливенцову и указал на круглую стеклянную выпуклость на пульте с извивающейся на ней светящейся зеленоватой змейкой. — Это регистрация биотоков мозга на катодном осциллографе. Прибор регистрирует процессы торможения и возбуждения, возникающие в нервных центрах. Состоянию покоя соответствуют колебания низкой частоты со значительной амплитудой — так называемый альфа-ритм. Во сне этот ритм замедляется и может исчезнуть вовсе. Смотрите, колебания затухают, сглаживаются.

В аппаратную тихо вошел Титов. Пылаев кивнул ему и продолжал:

— Сон у больного становится глубже, покойней. Истощенные клетки его мозга будут теперь отдыхать, набираться новых сил для борьбы со страшным недугом. Еще восемь или десять сеансов, и этот человек, я думаю, будет здоров.

— Значит, через недельку…

— Да, Иван Алексеевич, дней через десять капитан Бобров сможет с ним побеседовать.

— …и, надо надеяться, мы узнаем, наконец, почему труп Протасова оказался в карьере.

Ливенцов ничего не понял из этого разговора.

— Вы ведь еще не знаете, — обратился к нему Титов, — об этой запутанной истории. Она тоже имеет отношение к заинтересовавшему вас делу. В свое время, Евгений Петрович, я расскажу вам о Протасове.

Загрузка...