Змеиное варенье

Глава 5. Хризокола

Осознание конца… Страшное и мучительное, но одновременное такое долгожданное… Мир сошел с ума… Теперь уже все… Меня оттолкнули с дороги, людской поток стремился туда, где не было спасения. Его не было нигде. И уже никогда. Или еще? Мне не заслонить собой пустоту. К чему даже пытаться? Почему я не умерла? Почему я не схожу с ума вместе с ними? Я тоже хочу сидеть возле подножия и тихо улыбаться внутренним чудовищам, как эта старуха. Или дико хохотать и выть, как эта мамочка, волокущая за собой по лестнице труп своей дочери… Я хочу быть, как все. Хочу скалиться и ржать, бежать и топтать других, рыдать и кататься по земле, рвать на части слабую плоть, упиваться кровью и болью, упиваться безумием. Или забыть. Я хочу забыть, но не могу. Меня тянет туда, наверх, эта неистовая, сошедшая с ума толпа, бегущая от тьмы безумия и несущая ее проклятие в себе.

Но скоро я забуду, кто я. Скоро буду стеклянными глазами вглядываться вдаль, в веселой беззаботности, или же рыскать в отчаянии под раскаленными лучами… Скорей бы… Какие высокие ступени. Толпа толкает меня, норовит затоптать, но кто-то упрямо поддерживает под локоть. Почему я продолжаю идти вперед, если я не хочу? Мир вокруг темнеет, рассудок крошится под его натиском. Там, вдалеке, уже руины города, но такие обманчиво целые и спокойные. Только гигантская дымящаяся птица на холме, она расколота пополам, как вестник упадка, но никому нет дела до ее детенышей, нелепых человеческих фигурок, изломанных и рухнувших с высот своей гордыни. Как же глупо… Под ногами хлюпает гнилая жижа, от ее холода стынет дыхание. Зачем идти дальше? Ничего и никого не спасти… Я поднимаю взгляд к небу, но и там пустота. Вечная и холодная пустота, в которую я проваливаюсь…

Воздух обжег легкие. Я закашлялась, содрогаясь от холода. Кромешная тьма стояла перед глазами, словно я ослепла, и липкий ужас небытия сковал сердце. Я умерла? Или еще нет?

— Слава Единому, вы очнулись… — горячий шепот на моей щеке. Меня крепко держали чьи-то руки, обнимали и баюкали… И вдруг, как вспышка, вернулась память. Я вспомнила все и застонала от отчаяния. Что же это было? И что будет теперь?

Кысей продолжал обнимать и гладить меня по голове, а я окаменела от страха, что сейчас он оттолкнет меня и назовет колдуньей. Я прижалась к нему, отчаянно ловя его тепло и чувствуя, как исчезают мысли. Пустота разъедала, поднимаясь откуда-то изнутри, из темных, давно забытых уголков сознания, словно вонючая трясина, в которой я однажды захлебнусь.

— Я… колдунья? — не выдержала я пытки и замерла в ожидании приговора.

Кысей так крепко сжал меня в объятиях, что перехватило дыхание.

— Нет. Вы не колдунья. Нет.

Почему же я чувствую его страх? И еще что-то, такое тревожное и странное…

— А вода? Что она отразила?

— Ничего.

— Как? Как ничего? Но она же должна была что-то отразить? — зрение вернулось, я вдруг осознала, что мы едем в экипаже, я полулежу на сиденье. Мерное покачивание, цокот копыт по мостовой, холод в ногах… Когда я успела намочить ноги? Сколько времени прошло? Кысей вдруг отстранился, несмотря на мою хватку, и заглянул в глаза, удерживая мне голову двумя руками.

— Слушайте меня внимательно. Вам нездоровилось после путешествия, поэтому… — по его лицу пробежала едва заметная тень, — поэтому вы весь день никуда не выходили. Вас даже близко не было рядом с Ясной купелью. Вы меня поняли?

— Почему? Что там произошло?

— Ничего. Ничего не произошло, — он опять притянул меня к себе и погладил по голове, но я точно знала, что он врет.

А еще он… Господи, да он же чувствует себя виноватым, словно нашкодивший мальчишка!

— Я же все равно узнаю, — прошептала я, спрятав лицо у него на груди. — Что отразила вода?

— Ничего, — упрямо повторил он.

— Такого не может быть.

— Может. Потому что вода ушла. Ясная купель пересохла.

Я нахмурилась, не понимая его страха.

— Это плохо?

Он едва заметно вздрогнул, из его груди вырвалась горький смех.

— Плохо? Святыня, где больше тысячи лет проводили Испытание веры… Святыня, вода в которой никогда не иссякала, которая отражала внутреннюю сущность человека… Теперь она пересохла. Впервые за тысячу лет…

— Ну все когда-нибудь случается в первый раз, — пробормотала я. — Что здесь такого? Причем здесь я? Почему вы так испугались?.. Почему у меня ноги мокрые? Если эта клятая купель пересохла, то где я…

— Что вы там увидели? У вас же было очередное видение?

Я на секунду замешкалась, тщась понять его поведение. Кысей не пытался отстраниться, но в глаза не смотрел. Как будто бы чувствовал себя виноватым передо мной?..

— Поцелуйте меня, — вырвалось непроизвольно. — И я скажу.

Странно, но он кивнул и поцеловал меня в макушку. Что за манера!.. И откуда такая покладистость?

— А в губы?

— Нет. Что вы видели?

Я довольствовалась тем, что обняла его за шею и прижалась еще ближе.

— Людей. Они сошли с ума. Все сошли с ума, — холод воспоминаний заставил меня поежиться.

— От чего?

— Не знаю. Но там… была не я. Это не здесь. И не сейчас. Люди искали спасение, но безумие, как тень, накрыло их. Город был мертв. Они тоже были мертвы, только еще не знали об этом.

— О чем вы?

— Я не знаю. Не знаю! Хватит меня мучить!

Я отшатнулась от него, забившись в противоположный угол сидения и подобрав ноги под себя. Меня била крупная дрожь, а в глазах темнело, словно мрак подбирался холодной пустотой к моему разуму. Я схватилась за голову, пытаясь заглушить сводящий с ума шепот воды, ее вкрадчивую ласку и манящее небытие…

— Простите меня, — Кысей заставил меня опустить руки. — Я не хотел, чтоб так получилось. Простите…

Сейчас он смотрел мне в глаза, но я уже ничего не хотела знать, не хотела ничего чувствовать. Кысей отвел прядь волос с моего лица и придержал голову, не позволив уклониться от него.

— Мы уже приехали. Вы сейчас отправитесь к себе и будете отдыхать. Вы сегодня никуда не выходили, вы запомнили? И избавьтесь от монашеского одеяния.

— А как же ваш профессор? — выдавила я.

— Я прямо сейчас поеду к нему. Извинюсь, что вы не смогли его посетить. Вы сами дойдете, или вас проводить?

Я оттолкнула его руку, выбираясь из экипажа, но ступив на ноги, поняла, что переоценила свои силы. Меня шатало. Впрочем, просить не пришлось. Кысей подхватил меня под руку и повел по узким улицам Корабельного квартала, где экипажу было не проехать.

Тени дома не оказалось. Она собиралась заглянуть на рынок и еще не вернулась. Украдкой взглянув на настенные часы, я едва сдержала проклятие. Если на встречу с перекупщиком, которому я собиралась продать браслет, я давно опоздала, то к заказчику еще можно было успеть. Только Кысей не торопился уходить. Он в нерешительности мялся возле двери.

— Я подожду, пока вернется Тень. Не хочу оставлять вас без присмотра…

— Я собираюсь лечь спать. Уходите.

— Ложитесь, я все равно… — он осекся, потому что я начала стягивать мокрые сапоги прямо перед ним. — Я… вы бы прошли в спальню… Или… Вы собираетесь прямо здесь?..

Я уже снимала мокрые чулки, и Кысей не выдержал. Он пробормотал проклятие, не отрывая взгляда от пола, и торопливо ретировался. Я захлопнула за ним дверь и продолжила переодеваться, вяло размышляя о предстоящей встрече. Заказчик назначил ее на три часа, а уже было почти два по полудню.

От банды Безумных бардов почти никого не осталось, но у меня были и другие связи в столице. Найти заказ не составило труда, тем более, что рынок наемников был не таким и большим, особенно в Зевастале, где за порядком бдели не только княжеские воеводы, но и очумелые церковники, трясущиеся над всякими святынями… Я приказала себе не думать о купели и сосредоточиться на деле. Заказ на две тысячи золотых висел уже несколько месяцев, но желающих его выполнить не находилось. Хотя за одно название, "Поцелуй Единого", к нему стоило бы присмотреться…

Я дернула на себе рясу и застряла. Тень ушила ее до невозможности. Что же делать? Я поморщилась от боли за грудиной, оправила одеяние назад и задумалась. Его можно было попросту срезать, но с другой стороны… А почему бы и нет? В конце концов, что может быть уместнее монашеского одеяния в соборе заступницы Софии? Только немного поправим вот здесь и переделаем вот так, чтобы было похоже на мужской силуэт…

Я разглядывала безобразную громадину, укрытую нарядным покрывалом снега. Собор возвышался над городом всеми пятью ощетинившимися стрельчатыми башнями, образуя пятиконечную звезду с купольным центром. Священная уродина казалась слепленной из разнообразных фрагментов, настолько неуместных и несочетаемых, что глаза разбегались, пытаясь поймать призрак гармонии. Воздушные мозаики чередовались с тяжелыми каменными барельефами, страшные статуи уродцев навечно застыли в обнимку с мраморными девами, высокие арки угнетались низкими приземистыми проходами, а высокий прекрасный купол душили его отвратительные отростки, отбрасывающие на беззащитный город длинные угрожающие тени. Площадь перед собором была малолюдна, немногочисленные прохожие торопились по своим делам. Служба недавно закончилась, что меня устраивало. Я потупила взгляд и двинулась к ярко оскаленной пасти центрального входа.

Внутри приятно пахло ладаном и благовониями, а глаза отдыхали в приятном полумраке, так надежно укрывающем тайные знаки и недозволенные встречи. Я скользнула в крайнюю слева исповедальню и притворила за собой дверцу.

— Да пребудет с вами Единый… — я говорила шепотом, не давая возможности отличить голос от мужского. — Его слуга готов исполнить песню в вашу честь…

— Моя песнь сложна… "Поцелуй Единого" — раздался положенный ответ в обмен на стандартную фразу наемника из банды Безумных бардов. — Эмм… Цветочек?

— Нет, — я покачала головой, хотя заказчик и не мог меня видеть. — Цветочек больше не у дел. Она передала заказ мне. Серый Ангел готов вознести хвалу и… поцеловать Единого… за вас…

Я не смогла скрыть улыбки.

— Но я так не договаривался… Я думал, что наконец кто-то опытный выполнит мое поручение…

В голосе заказчика слышалось еле заметное волнение, а вместе с ним появился и акцент. Гаяшимец? Еще интересней…

— Серый Ангел всегда выполняет то, за что берется, — я добавила почтительное обращение, проверяя догадку, — гаш-и-ян.

— Откуда вы узнали?.. Дшимон! Мы так не договаривались! — заказчик завозился, вставая.

— Ваш заказ никто не берет, несмотря на высокую плату. А я возьму.

Гаяшимец замер, потом медленно сел и осторожно спросил:

— Господин, откуда мне знать? Много уже было таких… самоуверенных. Я не могу дать задаток, пока…

— Дадите. Если хотите, чтобы заказ был выполнен. Или ищите дальше.

Теперь уже нарочито медленно поднялась я.

— Господин Ангел, подождите, подождите! Сколько вы хотите задатка?

— Это будет зависеть от того, что вы сейчас мне расскажете. Я вас слушаю.

— Надо украсть "Поцелуй Единого". Так называется одно лакомство, рецепт которого был обманом вывезен в вашу страну… Его нужно вернуть. Это вопрос чести для моего господина.

Я нахмурилась. Дело приобретало неожиданный оборот.

— Вас интересует рецепт? У кого он находится сейчас?

— Княжий повар Чжон Орфуа. Презренный полукровка! — заказчик скрипнул зубами. — Он посмел украсть и присвоить себе чужие заслуги, выдав это кушанье за высшую благодать Единого. Еретик!

— Ваш господин хочет вернуть рецепт? Или лишить этого знания других? Потому что для второго существует Гильдия убийц…

— Вернуть, просто вернуть, — поторопился успокоить меня гаяшимец. — Вся сложность в том, что Орфуа держит его в самом недоступном месте…

— Для меня не существует запертых дверей…

— … в собственной голове.

Я осеклась и задумалась. Да, глупо было ожидать, что две тысячи золотых заплатят за что-нибудь простое, но чтобы так… Впрочем, у меня все равно нет выхода.

— Я беру ваш заказ. Задаток — половина. Торг неуместен. Результат гарантирую.

Даже через перегородку было слышно, как тяжело и обреченно вздохнул гаяшимец.

— Это очень большая сумма. Я не могу вот так…

— На нет и суда нет, — я даже обрадовалась, здраво рассудив, что, в конце концов, на этом заказе свет клином не сошелся.

— Господин Ангел, подождите! Я имел в виду, что не могу сразу выдать… У меня при себе столько нет.

— Завтра в семь вечера. Дивинское кладбище, склеп семьи… — я чуть замешкалась, — семьи Остронег.

Как любил изрекать старик Солмир, не надо множить лишние сущности… Ну или тратить впустую время, если можно совместить сразу несколько дел.

— Хорошо. Как я вас узнаю?.. И какие гарантии?

— Я сам вас найду. А гарантией может быть только репутация моей наставницы — Цветочка. И мое собственное слово.

Я затаила дыхание и неслышно выскользнула из исповедальни, тут же нырнув в соседнюю. Здесь я торопливо освободилась от надоевшего убожества монашеской рясы и переоделась в приготовленное платье, распустив волосы и накинув вуаль на лицо. А потом вышла и затесалась в немногочисленные ряды прихожан, склонившись в благочестивой молитве. Спустя несколько минут из исповедальни вышел мой заказчик. Им оказался высокий сухощавый гаяшимец, одетый скромно, но добротно. Он неуверенно оглянулся и ссутулился. Когда он вышел из собора, я подождала немного, проверяя возможных соглядатаев за ним и за собой, потом последовала за гаяшимцем. Забава началась, и кровь уже бурлила от охотничьего азарта. Когда экипаж заказчика остановился возле гаяшимского посольства, я велела извозчику подождать немного и ехать к Дивинскому кладбищу.

Солнце давно село, избавив мои глаза от невыносимого блеска снежного покрова. Самое старое кладбище Зевасталя освещалось только на центральных аллеях, но мне свет не был нужен. Я прекрасно помнила дорогу и быстро шла по тропинке. Мороз к ночи усилился, и под ногами скрипел снег. Я ускорила шаг, свернув еще на одну тропу, почти неразличимую в темноте. На пороге склепа семьи Дорошек, словно путеводная звезда, горела лампадка. Я на секунду замерла, прислушиваясь к ощущениям, потом решительно шагнула внутрь. Склеп казался заброшенным для любого непосвященного, но я знала, что если потянуть за проржавевшее кольцо на каменной фигуре святого Тимофея, сражающегося с демоном, то откроется потайная дверь, ведущая вниз.

— Цветочек? — спросил в вечную темноту маленький человечек, сидящий за столом. Яшлик был слеп, поэтому я тихо ответила:

— Да.

— Демон кошачий, Яшлик уже и не думал когда-нибудь услышать… Цветочек жива? Дай-ка…

Я послушно подошла к нему и наклонила голову, давая ощупать свое лицо. Его паучьи лапки пробежали по моей коже и ухватились за плечо.

— Цветочек вернулась? Но банды уже нет… Никого не осталось.

— Цветочка тоже нет. Завяла и сгнила.

— А кто есть?

— Серый Ангел. Ученик Цветочка.

По бледному лицу промелькнуло слабое подобие улыбки. Яшлик потер руки и закивал, его искусственные глаза разного цвета, синего и желтого, смотрелись неестественно ярко.

— Серый Ангел, чудно-пречудно. Будет новая банда? Банда Серых бардов? Банда Ангельских бардов? Банда Сархангелов? Яшлику нравится! — он захихикал, продолжая потирать руки и подпрыгивать на расшатанном стуле.

— Нет, — оборвала я его истеричное веселье. — Серый Ангел действует в одиночку. Но готов щедро заплатить за сведения.

Яшлик скис, сложил руки и опустил голову.

— Не печалься, Серый Ангел обещает веселую забаву для Яшлика. Поцелуй Единого.

Маленький человечек вытащил сначала один глаз, потом второй, начал крутить их в руке так ловко, что они слились в одно пятно, мелькающее у меня перед глазами. Я знала эту дурацкую привычку самого искусного шептуна столицы, поэтому просто закрыла глаза и стояла, ожидая, когда закончится тихий перестук стеклянных хрусталиков.

— Яшлик любит все новенькое, — наконец выдал он.

— Тогда Серому Ангелу необходимо узнать все о княжьем поваре Чжоне Орфуа. А еще я… тьфу, Серый Ангел намерен раздать долги.

Яшлик покачал головой и с раздражением зашвырнул в угол оба глаза, уставившись на меня пустыми глазницами.

— Атаман получил все долги, кроме последнего.

— Серый Ангел думает иначе. Семейство Остронег. Он начнет с него, — я подняла оба глаза и со стуком положила их перед шептуном. — Яшлику понравится новый стеклянный глаз из дымчатого опала? Серого, как пепел еретика?

Яшлик недовольно заворчал, покатывая стеклянные шары глаз по столу, он нервничал, и я решила его подбодрить.

— Повесели Серого Ангела последними новостями… Или совсем скучно стало без меня в столице?

— Остронегам весело. Дочка их померла… Славно так померла, затейливо, на потеху всем…

— Жаль, Серый Ангел не успел на забаву. Расскажи…

— Откушать деточка захотела да сил не рассчитала — лопнула! — человечек захихикал, к нему опять вернулось хорошее расположение духа. — По кускам развалилась, собирать ее пришлось…

— И вправду, весело тут… А про живые волосы Яшлик слыхал?

Я досадовала на инквизитора за то, что приходится выяснять личности убитых таким способом. Для общения с шептуном требовалось просто серо-ангельское терпение… Я хихикнула…

— Обижаешь, — хлопнул он тощим кулачком по столу и тоже хихикнул. — И зачем спрашивать, коль и так знаешь?

— На память хочется безделицу, серебряную вилку…

— Ишь ты! — погрозил шептун мне пальцем и ловко вернул оба глаза на место. — Самому надобно!

— Серый Ангел щедр, он с тобой поделится…

Яшлик задумался и притих, напоминая капризного ребенка, не знающего, что выбрать: конфету или прогулку.

— Адмирал Мирчев, — наконец выдал он и надулся, — сынка-то похоронил в семейном склепе, там охрана… Серый Ангел и там достанет?

— Серый Ангел коллекцию собирает, ни перед чем не остановится. Еще пара безделиц нужна. Клык безумца, что служанку загрыз и себе ногу откусил… Слыхал про такого?

Яшлик заволновался, на ноги вскочил, стал притоптывать. Синие замшевые сапожки со шпорами тихо звякали каблуками.

— Не слыхал, не слыхал Яшлик! Как же так… Как так? Как так-то?

Его уже заклинило, он трясся и терял связность речи. Гадский инквизитор удружил мне с нелепой секретностью. Но с другой стороны получалось, что речь шла о первых особах княжества, раз от Яшлика смогли утаить все сведения, даже намека на слух не было.

— Серый Ангел просит прощения, — я подошла и обняла человечка, останавливая его безумную пляску. Он захлебывался рыданиями, уткнувшись мне в плащ. — Он все узнает, и Яшлик сложит самую лучшую шепталку во всем городе.

— Правда? — по серым щекам бежали слезы, но стеклянные глаза смотрели равнодушно, как у большой куклы.

— Нет, — ответила я и улыбнулась. — Правду Яшлик сам придумает, какую захочет. Пусть до завтра придумает всю правду про Чжона Орфуа и про семьи Остронег и Мирчев.

— Про Милагрос тоже? — обиженно сопя, уточнил Яшлик.

— Нет. Заступницу Милагрос мы пока трогать не будем, — я погрозила шептуну пальцем и щелкнула по носу. — Сладкое — на потом! А то аппетит испортишь!

И человечек расплылся в довольной улыбке, демонстрируя источенные зубы.

Я вышла наружу и с наслаждением вдохнула морозный воздух. Вопрос Яшлика разбередил душу. Сейчас мне было невыносимо от мысли, что у атамана даже нет могилы, на которую бы можно было придти. Наверное поэтому его мара никогда не появлялась передо мной в зримом обличье, только чуть насмешливый, прокуренный голос, звучащий у меня в голове, иногда запах. К счастью, запах табачного дыма, а не горящей плоти… После приговора атамана Шушье сожгли, а пепел развеяли над водой. Преступление против веры, кража реликвии святой Милагрос, преступный сговор с еретиками и еще куча пунктов обвинительного приговора. Банда Безумных бардов перестала существовать, ее участников повесили или отправили на каторгу. Всех, кроме меня… Никогда не прощу атамана! Я сплюнула на стылую землю и пошла прочь. Яшлика ждет не просто забава, а целый балаган с песнями и плясками, который я устрою в столице в память об атамане. Ибо долги надо возвращать. Сторицей.

Я проигнорировала встревоженные вопросы Тени, проследовав в спальню и без сил рухнув в постель. Как же мне не хватало Антона, понимающего с полуслова и почти не донимающего глупыми вопросами. Я тяжело вздохнула и перевернулась на живот, уткнувшись носом в подушку. Поцелуй Единого достать будет непросто… Даже задаток в тысячу золотых уже не радовал. Как подобраться к Орфуа, если он княжий повар? Соблазнить? Но для этого надо попасть ко двору и обратить на себя внимание. Слишком дорого. Похитить и пытать, пока не скажет? Хлопотно и опасно, его непременно будут искать. Шантаж? Пока для меня это представлялось лучшим вариантом, однако где узнать нечто настолько постыдное и грязное о нем, чтобы не оставить ему шансов? От табачного дыма защипало в носу, и я чихнула. Насмешка в голосе атамана заставила меня поежиться:

— Сколько ж тебя можно учить, Цветочек? Проще надо быть, проще… И люди сами придут и все отдадут…

Ну конечно же… Зачем искать тайны прошлого повара, если можно придумать свою правду… Да, дешево и сердито… Я вскочила и бросилась к окну, растворив ставни и впустив в комнату свежий воздух, чтобы избавиться от запаха. Мои мысли переключились на инквизитора, и я поморщилась.

— Тень! — позвала я.

Служанка моментально оказалась в спальне, словно стояла под дверью и ждала.

— Госпожа, я заварила вам травы на ночь… — она поставила стакан на прикроватный столик и добавила, — еще господин инквизитор…

— Слушай меня внимательно, Тень, — оборвала я ее. — Если ты еще раз посмеешь что-либо ляпнуть этому святоше или сговориться с ним у меня за спиной, то будешь искать себе новое место, ты меня поняла?

— Госпожа, но вы же…

— Замолчи, — я раздраженно топнула ногой, — а твоя прелестная дочурка встретит свое совершеннолетие без тебя!

Тень побледнела и схватилась за сердце.

— Помоги мне раздеться! — Я повернулась к ней спиной и добавила, — и не смей ныть!

Служанка послушно молчала, но когда я повернулась к ней, собираясь надеть ночную рубашку, она не сдержала удивленного возгласа, но тут же осеклась и опустила глаза.

— Что такое? — нахмурилась я и отодвинула ее в сторону, подойдя к зеркалу. — Что ты увидела…

На груди у меня красовался обширный синяк. Я оторопело дотронулась до него и поморщилась, вспомнив боль за грудиной. Откуда он взялся?..

— Спокойной ночи, госпожа, — Тень поспешила сбежать от меня.

Мне снилось, что я не могу идти, а идти надо. Там плачет моя маленькая дочь. Мне непременно надо найти ее, но тело такое неподъемное и чужое, скованное холодом, а я слишком устала и очень хочу есть… Живот сводит от голода, но есть нечего, все давно съедено, даже крыс не осталось. Я упрямо иду, еле передвигая ногами, отупелое животное, уже не человек и не мать… Кроха перебирает тонкими ручками и заходится надрывным криком, а я стою и смотрю на нее, мечтая лишь о вкусе жареного мяса… Потом беру дочь на руки и сворачиваю ей шею, теперь она уже не мучится, а я… Я разведу огонь в очаге… Теперь все мои мысли занимает похлебка… Она будет сладкой на вкус…

Я подскочила на кровати и села рывком, захлебываясь от подкатившей тошноты. В дверь яростно стучали. В забытые с вечера открытые ставни замело снег, в комнате было пусто и мертвенно холодно.

— Тень, да кто там? Открой уже… — или стук мне только чудится?.. Служанка не отвечала, и меня вдруг охватил страх, что Тень ушла и бросила меня. Теперь я осталась одна… Как мне отличить явь от вымысла больного разума?.. Я споткнулась, не чувствуя ног, доковыляла до двери и вышла в гостиную. Стук не умолкал. Тени нигде не было, а очаг давно погас. Я распахнула дверь…

…и почти обрадовалась взбешенному инквизитору на пороге. Он отодвинул меня в сторону и рявкнул:

— Собирайтесь!

— Куда? — пробормотала я, опять начиная сомневаться в действительности происходящего.

Кысей подхватил меня под руку и втащил в спальню, выругался, увидев открытое окно, захлопнул его, потом стал рыться в шкафу. Я без сил опустилась на кровать, чувствуя, как от голода сводит желудок, и содрогнулась, вспомнив сон.

— Куда укладываетесь? — его голос выдернул меня из странной полудремы. — Одевайтесь, я сказал.

Он ухитрился откопать в шкафу самое уродливое платье, бросил его на кровать и теперь стоял над душой. За окном только занимался рассвет. И почему ему уже с утра пораньше неймется?..

— Мне плохо, — сказала я и натянула на себя одеяло. — Я плохо себя чувствую. Вы сами виноваты, не надо было…

— Плохо?!? Так плохо, что вчера вечером вы умотали в неизвестном направлении? Где вы были?

— Ваша нелепая ревность даже не смешна…

Он выдернул меня из постели и швырнул платье в лицо.

— Хватит придуриваться! Одевайтесь!

— Но мне правда нехорошо… — я осеклась, сообразив, что такое восхитительное чувство вины, делавшее его послушным вчера, сегодня уже испарилось. Откуда он вообще узнал, что я выходила? Убью мерзавку!..

— Если вы через пять минут не будете готовы, клянусь Единым, я вытащу вас в чем есть. Экипаж уже ждет.

— И куда на этот раз? Ваш профессор опять милостиво соизволил найти для меня время? — я неохотно подняла платье. Был большой соблазн стянуть рубашку прямо при инквизиторе, но мне не хотелось, чтобы он увидел шрамы.

— Вчера вечером произошло еще одно самоубийство. Вскрытие назначено на восемь. Хотите удивить местную публику тощим голым задом, воля ваша. У вас пять минут.

Он вышел из спальни, захлопнув за собой дверь. Дурной сон был мгновенно забыт. Я расплылась в довольной улыбке, потирая руки, прямо как Яшлик. День начинался интересно.

— Господин инквизитор, куда вы дели мою служанку? Впрочем, неважно, — я выглянула из-за двери и поманила его пальцем. — Вам придется мне помочь.

Он тяжело взглянул на меня и нахмурился. Выглядел он неважно, взъерошенный и усталый, словно не спал всю ночь. Кысей злился и был настолько встревожен, что даже глазом не повел на мои едва прикрытые платьем прелести. Даже не смутился. Интересно, кто стал очередной жертвой безумной пляски? Я улыбнулась ему и добавила:

— Корсет. Мне самой не затянуть. Помогите, сделайте одолжение. И не надо хмуриться. Такой чудесный день за окном…

Его передернуло от отвращения.

— Еще одна юная жизнь страшно оборвалась, а вам и дела нет…

— Корсет. И побыстрее, я не хочу пропустить ни единой подробности вскрытия того, что осталось после этой юной жизни…

Инквизитор неохотно подошел ко мне и взялся за шнуровку, но потом замер.

— А куда вы дели Тень? Она разве не предупредила, что я искал вас вчера вечером?

— Хм… Я думала, что это к вам она помчалась докладывать обо всем. Потуже, господин инквизитор.

— Где вы были вечером?

— Выходила подышать свежим воздухом… Нездоровилось мне…

Он дернул за шнуровку так сильно, что у меня потемнело в глазах.

— Если я узнаю, что вы встречаетесь с Серым Ангелом, — опять завел он свою песню, воюя с корсетом, — что будучи на службе у Святого Престола, поддерживаете связь с еретиком и отступником, если только…

— То что? Что вы сделаете? Кстати… — я поморщилась и провела рукой по груди. — А почему у меня синяк на груди?

В зеркальном отражении мне было видно, как инквизитор дрогнул и смутился.

— Я жду ответа. Что вы делали, пока я была без чувств?

— Искусственное дыхание.

— Как мило. Если хотели поцеловать, то совершенно необязательно было имитировать…

— У вас была остановка дыхания. Вы не дышали почти три минуты, — он опустил руки и отвернулся. — Я испугался, что вы… уже не очнетесь. А вам настолько наплевать на себя, что вы понеслись к нему на свидание тем же вечером…

Я удивленно смотрела на Кысея, потом подошла и взяла его под руку.

— У меня действительно были важные дела. Не злитесь. Пойдемте, господин инквизитор.

Он резко освободил руку и пошел вперед, даже не взглянув на меня. Я пожала плечами и бросила прощальный взгляд на себя в зеркало. Серебро соболиного меха мне показалось слишком скромным, и я скинула накидку, поменяв ее на лисий мех плаща. Да и пышный столбунец из огненно-рыжего меха показался мне более удачным, чтобы скрыть излишнюю бледность лица…

Не успела я сесть в экипаж, как инквизитор сам придвинулся ближе и угрожающе навис надо мной.

— Молчите! — упреждающе сказал он, едва я попыталась съязвить. — Молчите и слушайте внимательно. Мне стоило больших усилий добиться для вас разрешения присутствовать на вскрытии. Дело очень серьезное, и я не потерплю ваших идиотских выходок. Посмейте там открыть рот, и я…

— И что? — не удержалась я.

— И я больше никогда не буду иметь с вами дело. Буду считать, что вы нарушили слово. Я уже сто раз успел пожалеть…

— Господин инквизитор, не надо так нервничать…

— Господи, да вы хоть иногда можете вести себя нормально? — взвился Кысей. — Прекратите меня перебивать. На вскрытии будет кардинал Яжинский, который вас терпеть не может. Я уже молчу про верховного каноника и главного магистра, первых сановников князя.

Я удивленно разглядывала инквизитора. Он вел себя непривычно дергано, злился и нервничал. Хмурое лицо было темнее обычного, а под глазами залегли тени.

— Кого же убили, что из вскрытия решили устроить балаган с такими важными зрителями?

— Сына гаяшимского посла. Будет еще представитель посольства. Поэтому вы будете вести себя ниже травы, тише воды. Если у вас…

— И кто у нас нынче посол великого ханства гаяшимского? — пробормотала я ошеломленно.

— Не перебивать! Если у вас опять случится видение, то сделайте одолжение, подайте знак, чтобы я смог вас увести.

— Это не от меня зависит, — сказала я. — Так как зовут посла?

Кысей нахмурился, полез за пазуху и заглянул в бумаги:

— Посла зовут благородный гаш-и-ман Сы Чин, а его сына звали Гук Чин. Тьфу, язык сломаешь.

Я похолодела. Неужели Сыч в городе? Но как и почему? Хотя прошло шесть лет, но хитрый ублюдок вряд ли забыл наложницу, из-за которой лишился всего, в том числе и расположения хана. И пусть тогда я выглядела иначе, но он может узнать меня. Интересно, как он смог вернуть благосклонность молодого хана, ведь тот его терпеть не мог?..

— Посол тоже будет на вскрытии?

— Вы считаете, это смешно? Приглашать несчастного, убитого горем отца на вскрытие его единственного сына?

Я успокоилась.

— Тем более, умершего так страшно, — Кысей подавленно замолчал и отвернулся от меня, уставившись в окно. Его руки, лежащие на коленях, были сжаты в кулаки.

— Господин инквизитор, — теперь я придвинулась ближе и взяла его под руку, — почему вы так всполошились? И хватит уже дуться.

— Отсядьте от меня и ведите себя прилично. Хотя бы раз, для разнообразия.

— Я поймаю вам этого колдуна, обещаю. Но и вы уясните, что для вас же будет лучше ничего от меня не скрывать. Выкладывайте все и не толкайтесь. Ведь нет ничего дурного в том, что я склоню голову вам на плечо? Плохо выспалась, знаете ли.

— А не надо было шляться, где попало! — он все-таки попытался спихнуть меня, и я процедила сквозь зубы:

— А не надо было разводить секретность на пустом месте и вынуждать меня узнавать личности жертв иным способом. Или вы думали, что я не узнаю про адмирала Мирчева и других?

— Что? — он вздрогнул, и я прижалась еще ближе. — Откуда?.. Я же вымарал все, что указывало на…

— Я же сказала, что у меня были важные дела. Давайте уже выкладывайте.

Инквизитор тяжело вздохнул и застыл. Его тихий голос действовал на меня успокаивающе, глаза сами собой закрывались.

— Вчера вечером в игорном доме Гук Чин проигрался в пух и прах, затем затеял ссору с другим игроком, обвинил его в жульничестве. В пылу спора начал раскидывать карты и кричать, что живьем сдерет кожу с проклятого шулера. По свидетелям очевидцев, стало твориться неладное. Карты были как живые, вихрились вокруг юноши, он стал с ними драться, а потом… На глазах у испуганных посетителей он стал острым краем карты… — Кысей тяжело сглотнул, — срезать с себя кожу. Начал с руки, а закончил лицом и туловищем. Его попытались остановить, но он шипел и плевался, а карты продолжали танцевать вокруг него, никого к нему не подпуская… Гук Чин истек кровью и умер незадолго до прибытия стражников.

Мои губы тронула довольная улыбка. Сыночек Сыча был еще тем засранцем, но особенное умиление вызвало то, как он умер.

— Как мило, — не сдержалась я. — А шулера задержали?

— Не вижу ничего милого, — Кысей раздраженно дернул плечом, и я заворчала. — Нет, он скрылся почти сразу же, как начался этот кровавый ужас.

— Кому принадлежит игорный дом?

— Господину Дрозду.

— Хм… Тому самому, чья женушка так страстно убл…

— Да, — поторопился оборвать меня инквизитор. — Тому самому.

— Интересное совпадение. Надо будет непременно туда наведаться. Господин инквизитор, вы же умеете играть в карты?

— Нет, — он опять дернул плечом. — И куда вам надо будет наведаться, буду решать я.

— Ну конечно, — послушно ответила я и погладила его по щеке. — Конечно, вы решите. Решите так, как я скажу…

— Хватит уже! — Кысей развернулся и встряхнул меня за плечи. — Вы не понимаете, насколько все серьезно? Это не просто очередное дело, где вы можете выкручивать мне руки! Дознанием занимается не только Святая Инквизиция, но и тайный сыск князя, потому что… Демон!

— Потому что?.. Что? Чего вы так боитесь?

— Войны и смуты, госпожа Хризштайн, — глухо ответил он и отвернулся. — Потому что нет ничего страшнее этого.

— Войны? Да полноте вам. Из-за сына посла восточный хан не станет развязывать войну с кераимским княжеством. Старый хан был еще тем самодуром, он мог бы, но молодой Чжи Мин не станет, уверяю вас…

— Да при чем тут ханство! Внутренняя смута, вот что опасно. Когда брат идет против брата, когда грызутся за власть, когда предательство и безнаказанность туманят разум, когда в людях пробуждается все самое худшее. Вы знаете, почему Святой Престол всегда выступает против смены власти, какой бы плохой она ни была? Потому что война и мятеж, как в Асаде, еще хуже, потому что безумие войны становится чумой, потому что опустошенные земли превращаются в Мертвые…

— Мне казалось, что мятеж в Асаде быстро подавили.

— Да, у Святого Престола есть такие возможности. Только иногда лекарство бывает хуже самой болезни… Если тень подозрения в колдовстве падет на адмирала Мирчева и княжьего казначея Витора, то беды не миновать…

— Казначея? — довольно улыбнулась я. — Это отец первой или второй жертвы?

Инквизитор посмотрел на меня удивленно, а потом до него дошло, что его опять провели.

— Какая же вы зараза! С меня довольно вашей лжи и уловок! Выходите!

Он крикнул извозчику остановиться, но я зажала ему рот и вцепилась в плечо.

— Господин инквизитор, я бы все равно узнала, вы просто сэкономили мне время. Не злитесь, прошу вас. Я на вашей стороне. Мне нет дела до политики и прочих глупостей, но мне есть дело до вас, вы же понимаете?

— Как же я от вас устал… — он отмахнулся от меня и провел рукой по лицу, словно избавляясь от моего прикосновения и смахивая липкую тяжесть забот.

Его глухой страх тревожил меня и напоминал дым от лесного пожара, не дающий вздохнуть полной грудью.

— Да не волнуйтесь вы так. Я обещаю, что буду вести себя смиренно и послушно на людях, не доставлю вам неприятностей. Поймаем колдуна, спасем мир во всем мире, восстановим справедливость во славу Единого, что там еще по плану? А взамен я всего лишь прошу вас быть поласковей со мной и не шарахаться, как от зачумленной. Ну это же не сложно, верно? Вчера у вас так славно получалось… — я провела рукой по его волосам, а потом обняла за плечи. Он не шелохнулся. — Только не злитесь и не хмурьтесь. Вам же все равно никуда от меня не деться. Договорились? Так казначей связан с первой или второй жертвой?

— Со второй. Если вы позволите подобные вольности в присутствии…

— Не позволю, не волнуйтесь. А кто же первая жертва?

— Сын княжьего повара.

— Хм… — я нахмурилась и отстранилась. — Нынешнего повара?

— Нет, конечно, — инквизитор облегченно выдохнул, избавившись от моей близости. — Вы же читали материалы. Тогда смерть Лешуа посчитали самоубийством, и это стоило его отцу места при дворе.

— Надо же… — мысли завертелись с бешеной скоростью. Как же удачно все получилось, даже ломать голову не пришлось, чем шантажировать Орфуа. Я уставилась в окно, прокручивая варианты. Повара непременно должны заподозрить в колдовстве. Мотив имелся — Орфуа устранил предшественника, наслав на его сына богопротивное колдовство. Да, именно так. А остальные… Да что тут думать? Больной безумец принялся устранять всех, кто пришелся ему не по нраву. Я подберусь к Орфуа поближе, наведу на него подозрение, подкину доказательства, если потребуется, а потом… Предложу свою помощь взамен маленькой услуги, в которой он не сможет мне отказать… Поцелуй Единого… Еще и денег можно будет стребовать… Да, точно, и кстати, не только с Орфуа… Заполучить бы в клиенты адмирала Мирчева или самого казначея… Но для начала мне нужно быть представленной ко двору князя…

— Чему вы улыбаетесь? — возмущенно спросил Кысей, нарушая стройность моих мыслей. — Как вы можете быть такой!..

Нет, я определенно не могу спокойно думать в присутствии инквизитора, словно наваждение какое-то! Еще и Софи с этой клятой брошью, от которой невозможно дышать…

— Я просто вспомнила страницы той книги, которую вы отказались читать. Знаете, я ее вам подарю, вы все-таки почитайте, ладно? А, вы же не знаете языка. Ладно, я лично переведу и перепишу ее для вас, а рисунки сделает Тень. Вы же не против, если на них будете вы и я?.. Ну чтобы вы легче смирились с неизбежным…

Я намеренно отстала от идущего впереди инквизитора, пытаясь собраться мыслями. Высокие мрачные переходы столичной Академии были мне слишком хорошо знакомы. Последний заказ банды Безумных Бардов. Атаман собирался после него уйти на покой и коротать остаток дней в собственной таверне в каком-нибудь маленьком прибрежном городке. Всего лишь надо было украсть реликвию заступницы Милагрос из церковной сокровищницы. Всего лишь… Он обманом отправил меня с ней подальше из города, словно почуяв подвох со стороны заказчика. Когда я вернулась, атамана уже успели схватить, судить и даже вынести приговор, а на Цветочек объявили охоту. И хотя я была связана обещанием не мстить и вернуть заступницу Милагрос в эти стены, но демон меня раздери, атаман, если я это сделаю просто так. У клятых церковников не только купель пересохнет. Когда реликвия вернется сюда, от этих стен камня на камне не останется… Но она вернется, как и обещано… Я злобно хохотнула, но осеклась, остановившись взглядом на фигуре инквизитора. Господи Единый, ну почему он вечно все портит?

Инквизитор шел достаточно быстро, и я за ним не поспевала, пришлось перейти с шага на бег. Я догнала его и пошла рядом, искоса заглядывая в суровое сосредоточенное лицо. От красавчика надо было срочно избавляться, слишком тяжело сосредоточиться на деле в его присутствии. Вот если бы он не упрямился, насколько все было бы проще…

Кысей толкнул тяжелую дверь анатомического театра и оглянулся на меня.

— Проходите, — пропустил он меня вперед, а я вдруг поняла, что он страшится собственной слабости перед видом мертвого тела. Я захотела съязвить и предложить ему надушенный платок, но сообразила, что тот остался в кармане соболиной накидки. Кысей подтолкнул меня и зашел следом в зал.

Все остальные уже были в сборе. В центре полутемного зала на ярко освещенном столе лежало тело, вернее то, что от него осталось. Ровно до половины это был лишь освежеванный кусок мяса, и только нижняя часть позволяла определить, что перед нами тело юноши. Особенно кошмарно выглядело лицо, которое превратилось в застывшую кровавую маску с выкатившимися глазными яблоками. Широко оскаленный в злобе безгубый рот навсегда замер в крике. Я с тревогой взглянула на Кысея, который застыл столбом, опустив взгляд вниз.

Кардинал Яжинский недовольно спросил:

— Вы все-таки привели ее, господин инквизитор? Поразительное упрямство…

Высокий тип в магистерской мантии сухим и скрипучим голосом язвительно заметил:

— Кажется, господину Тиффано нехорошо… Слабость, недостойная сана инквизитора.

Кысей сжал кулаки, но головы не поднял. Мне вдруг стало обидно за него. Я и сама бы с удовольствием прошлась по его больному месту, но терпеть это от других — увольте! Я поднесла ладонь ко рту и охнула:

— Простите м-м-меня, — пролепетала я. — Мне… н-н-нехорошо…

Я схватилась за инквизитора и прошептала:

— Мне надо на свежий воздух…

— Начинайте без них, — властно махнул рукой толстяк в церковной мантии, очевидно верховный каноник, о котором говорил Кысей. — Вы же не против, гаш-и-ян Иль Чжи?

Гаяшимец преклонных лет милостиво кивнул головой, его лицо, в отличие от всех прочих, могло своей невозмутимостью соперничать с камнем.

Я вытащила Кысея за дверь, где он глубоко вздохнул и тут же попытался меня отчитать.

— Заткнитесь, господин инквизитор! — рявкнула я и приперла его к стенке. — Дайте сюда!

Я выудила из ворота его мантии святой символ и сдернула цепочку вместе с ним.

— Что вы себе позволяете? — возмутился инквизитор, перехватив меня за запястье.

— Я не хочу краснеть за вас перед столь важными особами, когда вас стошнит, ровно девицу трепетную. Поэтому смотрите внимательно на святой символ и слушайте мой голос.

Он удивленно замер, а я стала мерно раскачивать перед его лицом священную побрякушку. Она была из серебра и очень удачно приковывала к себе взгляд.

— Вы слышите только мой голос. Только мой голос. Мой голос. Только он. Один… Два… Три… Четыре… Пять… — побрякушка раскачивалась в такт счету, и глаза у инквизитора затуманились. — На столе перед вами лежит кусок мяса. Обычное мясо. В комнате пахнет, как на рынке у торговца. Рыбой, фруктами, пряностями. Пахнет гвоздикой. Пряной гвоздикой. На счет пять вы проснетесь и зайдете в комнату. Вы извинитесь за меня и скажете, что у госпожи Хризштайн слишком слабый желудок. Один… Два… Три… Четыре… Пять…

Инквизитор очнулся и какое-то время в замешательстве смотрел на меня. Я протянула ему цепочку и сказала:

— Пойдемте, а то все пропустим. Вас не будет тошнить, не бойтесь.

Он раздраженно вырвал у меня из рук свою драгоценность и пробормотал ругательство, а я подумала, что стоило бы навязать ему еще и желание меня поцеловать. Ладно, успеется. Никуда он от меня не денется.

— Вам уже лучше? — ядовито заметил магистр.

— Прошу прощения за госпожу Хризштайн, ей еще нездоровится после морского путешествия, — твердо ответил инквизитор и устремил недрогнувший взгляд на тело. — Надеюсь, мы ничего не пропустили.

Выцветшие глаза магистра испытующе оглядели Кысея, но тот замер и не шевелился. Желчного вида старик умело разделывал тело, он уже успел вскрыть грудную клетку и теперь исследовал внутренние органы, сопровождая свои действия ворчливыми замечаниями:

— Сердце без видимых изменений. Взвесить. Легкие чистые… Гортань на месте… Так, что тут у нас…

Гук Чин сидел рядом на столе и неторопливо чистил яблоко. Тонкая полоска яблочной кожуры вилась бесконечными спиралями, словно змеиная кожа, завораживая и пугая. Мара предстала передо мной именно в том облике, который я помнила по гарему. Пятнадцатилетний жестокий мерзавец, издевающийся над теми, кто слабее. И как будто вновь перед глазами стала иная картина. Подрагивающие освежеванное тело любимой левретки Матушки Ген, еще живой, подвешенной на ветке дерева в саду. Глупая собачонка раздражала и меня, но я терпела ее присутствие ради старшей жены хана, а вот малолетний ублюдок… Впрочем, слезы Матушки Ген ему аукнулись. Той же ночью я пробралась на мужскую половину и преподала такой урок его заднице, после которого он две недели не вставал и испражнялся кровью. Отцу он не посмел ничего сказать, зато меня люто ненавидел и боялся до исступления. Потому что к тому времени я уже была любимой наложницей хана и вертела старым болваном, как хотела.

— Хм…

— Что там, профессор Вальтер?

Старик уже успел добраться до брюшины и перевернуть тело на бок. Интересно, он заметит?..

— Старые повреждения толстой кишки, хм… Неоспоримые свидетельства богопротивных и противоестественных сношений погибшего…

Я скривилась в презрительной улыбке. Змеиная чешуя с яблока неслышно упала на пол, и Гук Чин со смаком впился в сочную плоть.

— Это невозможно, — невозмутимость гаяшимца треснула, словно корка льда на солнце. — Посол будет вынужден заявить ноту протеста кераимскому княжеству, если только вы посмеете обвинить его сына…

— Эта прискорбная новость не покинет этих стен, уверяю вас, — почтительно ответил магистр и покосился в сторону каноника. — Подтвердите, ваше преосвященство.

Толстяк нахмурился и пожал плечами.

— Это будет зависеть от того, насколько…

Их голоса утонули в мерзком смехе мары. Щуплый Гук Чин выбросил огрызок и двинулся ко мне, поигрывая ножом. Я подняла голову и посмотрела маре в глаза. Я не боялась ублюдка при жизни, а уж после смерти тем более не опущу глаз. Хотя его нож мог оставить вполне материальные и кровавые следы на моей коже…

— Кто тебя убил? — шепнула я неслышно, одними губами.

Он злобно оскалился:

— Ты.

Я не успела больше ничего спросить, потому что инквизитор встревоженно сжал мою ладонь в своей руке и спросил:

— Вам нехорошо?

При звуке его голоса мара исчезла, словно отражение в водной глади пруда после брошенного камня.

— Со мной все хорошо, — процедила я недовольно, освобождая руку.

За гаяшимцем с глухим стуком затворились тяжелые двери. Я опять все пропустила.

— Таким образом, — как будто ничего не произошло, продолжал скучно и обыденно нудеть профессор Вальтер, — кроме странного состояния кожных покровов убитого, я не нахожу ничего, что указывало бы на колдовские изменения. В заключении я напишу, что это самоубийство, если нет других замечаний.

Кожа с верхней части туловища и лица лежала отдельно, в миске, уже аккуратно подписанная.

— А что не так с кожей? — лениво поинтересовался магистр.

— Она слишком мягкая и отслаивается… как чешуя. Если ко мне больше вопросов нет, то я закончил.

Я вздрогнула и нахмурилась. Кысей рядом вздохнул с облегчением и уже развернулся уходить.

— Вы не закончили, — остановила я профессора. — Вы забыли вскрыть черепную коробку.

Старик с интересом взглянул на меня, словно впервые заметил среди присутствующих.

— Не думаю, что вы можете здесь указывать, госпожа Хризштайн, — резко ответил кардинал Яжинский.

— Я прошу прощения за мою спутницу, — выступил вперед Кысей, — она позволила себе бестактность, это я настаиваю на полном вскрытии. В конце концов, у погибшего ранее Драгана Мирчева были обнаружены… ммм… органические изменения мозга.

Что-то мне определенно не договаривают… Профессор кивнул ассистенту, и тот подал ему пилу для костной ткани. Кысей склонился ко мне и спросил:

— И что вы там надеетесь увидеть?

— Клубок змей, — зло пошутила я, и он раздраженно заворчал.

— Вам бы только лишний раз поиздеваться надо мной…

Мне всегда было интересно узнать, что творится в голове у больных извращенцев, вроде Гук Чина, хотя… Наверное, то же самое, что и у меня. И вряд ли профессор-зануда обнаружит там что-то интересное… Пока я не решила для себя, колдовство это или нет. Хотя определенно, ничем другим это быть не может, слишком много совпадений для таких частых и страшных смертей. Интересно, насколько далеко зашел в своих жестоких забавах Гук Чин? И не является ли его смерть местью со стороны какого-нибудь несчастного, чья дочь или сын стали жертвой гаденыша? Тем более, что Марина Остронег тоже была еще той оторвой… Этакий клуб мстителей… Или клубок…

— Демон! — резкий окрик оторвал меня от мыслей. Старенький профессор проявил неожиданно проворство, отпрыгнув от тела почти на метр. Я подалась вперед. Моему взору открылась развороченная черепная коробка, внутри которой извивались и шипели змеи. Я настолько оторопела, что решила, что мне это только чудится. Но по реакции остальных поняла, что они тоже что-то видят.

— Что там?

— Это же невозможно!

Кысей отодвинул меня в сторону, потрясенно уставившись на тело.

— Профессор Вальтер, — кажется, кардинал Яжинский был единственным, кто не потерял присутствия духа, — соберите их в сосуд и проведите исследования. Они живые?

— Да… — старик вытер пот с лица. — Никогда такого не видел. Я… пожалуй, я поторопился с заключением. Колдовское воздействие на лицо.

— Что ж… — удовлетворенно кивнул кардинал. — Значит, дознание полностью переходит под юрисдикцию Святой Инквизиции. Магистр Лоренц, я надеюсь, теперь вы не станете настаивать на…

— Давайте мы обсудим это без лишних свидетелей, — с нажимом произнес магистр. Он был явно недоволен таким исходом дела. — Пройдемте ко мне в кабинет. Ваше преосвященство, после вас…

Сановники покинули анатомический театр, и я дернула инквизитора за рукав, потянув за собой со словами:

— Пойдемте и мы, господин инквизитор, найдем какую-нибудь приличную таверну. Я что-то проголодалась, да и вы наверняка не завтракали…

— Не думаю, что у Кысея есть аппетит, — участливо заметил незнакомец, выступая на освещенное пространство зала из темноты. — Простите, нас забыли представить. Профессор Адриани, к вашим услугам.

Получалось, все это время душевед имел возможность спокойно наблюдать за мной, скрытый во тьме. Я прищурилась, разглядывая мужчину. В глаза сразу бросилась кисть левой руки, скрытая перчаткой, хотя другая была без нее. Профессор был одет скромно и даже неряшливо, был небрит, что мне сразу категорически не понравилось, а еще его усталые глаза смотрели слишком пытливо, словно видели собеседника насквозь.

— Очень приятно, профессор, — пробормотала я и покосилась на инквизитора, который стоял бледный и подавленный. — Только я слишком голодна, чтобы вести светские беседы, так что если вы не против…

— Кысей, я задержу твою спутницу ненадолго, подожди ее снаружи, — профессор Адриани обернулся ко мне. — Всего пять минут.

Я недовольно нахмурилась, гадая, чего ждать от душеведа. Беседы с ним в мои планы не входили, несмотря на обещание инквизитору. Когда за Кысеем затворились двери, профессор спокойно спросил:

— Мне интересно, госпожа Хризштайн, как вам удалось побороть слабость Кысея при виде мертвого тела?

Я собиралась примерить личину легкомысленной дурочки, страдающей от излишней впечатлительности и мнительности, чтобы провести профессора, но неожиданно поняла, что после увиденного он в это не поверит.

— Возможно, ему просто не захотелось выказывать свою слабость при мне, — самодовольно ухмыльнулась я и сделала резкий шаг вперед. Обычно это срабатывало, собеседник отшатывался и терял инициативу в разговоре, но профессор не поддался.

— Возможно, — легко согласился он, продолжая внимательно разглядывать меня. — Вам нужна помощь, госпожа Хризштайн?

Легкая полувопросительная интонация.

— Конечно, нужна, — тоже легко согласилась я, старательно зеркаля его поведение, даже позу сменила, — помогите мне, профессор.

— И в чем же? — его губы тронула легкая улыбка, а в глазах появились лукавые искорки. Похоже, он решил, что владеет ситуацией.

— Я страдаю от наваждения, — я не сводила с него глаз, — ничего не могу с собой поделать.

— Кажется, я даже знаю, что это за наваждение…

— Неужели?

— Ваше наваждение зовут Кысей Тиффано, верно?

Я вздрогнула, и профессор это заметил. Но вместо самодовольства в его голосе вдруг послышалась горечь.

— Поверьте, я понимаю вас как никто другой. Я даже всерьез подумываю посвятить свое следующее исследование любви как основной душевной болезни…

— При чем здесь любовь? — зло фыркнула я, а потом указала пальцем на распростертое на столе тело. — Мне повсюду мерещатся змеи, профессор Адриани. Они мне даже снятся. А что касается господина инквизитора, то… — я приблизилась еще на шаг к профессору и понизила голос до шепота, — он слишком красив, чтобы оставаться девственником. Как считаете?

Профессор удрученно покачал головой, но ничего не успел сказать, потому что я слегка задела его плечом, отталкивая с дороги, и направилась к двери. Он меня не остановил.

За дверью меня ожидал очередной сюрприз. Инквизитор стоял поодаль, возле высокого стрельчатого окна, и ожесточенно спорил о чем-то с лысым приземистым созданием, отдаленно напоминающим женщину. Я помотала головой, силясь разогнать очередное наваждение, но видение не исчезло. А когда Кысей дотронулся до плеча собеседницы и начал что-то вещать, я не выдержала. Даже если это мой ревнивый бред, ему в любом случае надо положить конец. Я решительно двинулась к этой странной парочке, но тут лысая девица оттолкнула инквизитора в сторону, шагнув вперед, и чуть не сбила меня с ног.

— Простите, — неожиданно звонко и бодро сказала она, явно намереваясь проскользнуть мимо меня в анатомический театр.

— Не прощу, — спокойно ответила я и придержала ее. — Господин Тиффано нас не представил, поэтому…

— Это инквизитор Нишка Чорек, и она уже уходит, — инквизитор выглядел подозрительно взволнованным. Нехорошее подозрение тут же сдавило грудь ядовитой змеей. Что их связывает?

— Я имею право взглянуть! Я вела это дело! — девица вздернула конопатый нос и воинственно насупилась.

— Вас назначили на другое дело, вот и займитесь им! — неожиданно резко ответил инквизитор.

— А я и занимаюсь! И намерена доложить результаты кардиналу! Как только его найду!

По лицу Кысея пробежала едва заметная тень, и я вдруг почуяла его страх. Он боится этой Нишки?

— Госпожа инквизитор, — я едва заметно подмигнула девице, — я восхищаюсь вашей смелостью. Увы, господин Тиффано такой… невоспитанный, что даже не потрудился нас представить. Лидия Хризштайн, к вашим услугам.

— Нишка Чорек, можно просто Нишка.

— Я совсем недавно в городе, еще не успела освоиться. Вы не посоветуете, где здесь можно позавтракать? Представляете, — я понизила голос и доверительно склонилась к ней, — этот мужлан вытащил меня спозаранку и заставил смотреть, как разделывают труп…

— Вот сволочь! — злобно сплюнула на пол Нишка. — Тут есть одно место…

— Хватит! — вклинился между нами Кысей. — Госпожа Хризштайн, пойдемте.

Я не успела оглянуться, как он уже тащил меня по мрачным коридорам Академии, прочь от Нишки, которая растерянно смотрела нам вслед.

— А чего вы испугались, господин инквизитор? Или кого? Этого лысого недоразумения?

Он остановился так резко, что я чуть не налетела на него, но головы ко мне не повернул.

— Нишка Чорек занимается дознанием, — его голос звучал глухо и надтреснуто, — по факту утраты священных вод Ясной купели. Можете пойти и все рассказать.

Кысей отпустил мою руку и пошел прочь, даже не обернувшись.