Дом стоял на курьих лапках.
Мимо тропка пролегла.
На крыльце сидела бабка —
Бабка сливы стерегла.
Обжигаясь о крапиву,
Спотыкаясь на ходу,
Знаком, знаком, молчаливо
Я в обход веду орду.
По сырому, по глухому,
По таинственному рву.
— Тихо!
— Тише!
Мы у дома.
Где же сливы?
Сливы рву!
Ранним летом это счастье —
Сливы стряхивать с ветвей.
Хоть и жалко их отчасти,
Суй за пазуху скорей!
Там лежат они сырою
Горкой в капельках дождя,
Кожу мокрой кожурою
Под рубашкой холодя.
Но порой за тем занятьем
Заставала бабка нас
И молитвенным проклятьем
Осыпала нас не раз.
Мы от бабкиных анафем,
Убегаем до реки —
Не боимся мы анафем,
А боимся мы клюки.
На полянке у осоки
Ноги делали привал.
Уплетаем в обе щеки:
Пировать — так наповал!
Не жалели мы наживы,
Мы жевали второпях
И разламывали сливы
С треском сочным на зубах.
Долго, долго ароматный
И прохладный, как в саду,
Оставался запах мятный
От оскомины во рту.
…Мне бы жизнь прожить, как начал:
С пылу, с лету, впопыхах!
Пред лицом — лицо удачи,
За спиной — веселый страх!
Чтоб до смерти только юнгой
Быть у жизни на борту,
С тою детской жадной слюнкой,
С той оскоминой во рту!