0:1 в первом тайме

ГЛАВА VI

Проснувшись на следующий день, Манюсь подтолкнул локтем Рыжего Милека:

— Слушай, братец, я все обдумал. Возвращаюсь в команду. Не могу смотреть, как они мучаются без порядочного левого крайнего. Если бы я вчера играл, они бы выиграли под ноль.

Милек, протяжно зевая, протирал заспанные глаза.

— Ну хорошо, а как же с нашим путешествием?

— После турнира что-нибудь придумаем. А сейчас самое важное — это турнир. Мы уже в четвертьфинале.

Рыжий Милек зевнул, потянулся еще раз и вынырнул из-под тряпья, которым он укрывался.

— Но как же ты вернешься?

— С честью, братец, чтобы не было позора. Я уже все обдумал. На «Экспрессе» мы зарабатываем совсем не плохо. Будем теперь брать пачки побольше, и увидишь — все распродадим. Вдобавок я еще заработаю на бутылках. Как насобираю сто семьдесят злотых, пойду к Королевичу и скажу, чтобы отдал мое заявление.

— А если он не отдаст?

В смеющихся глазах Манюся появился злой блеск.

— Не отдаст — придется ему иметь дело с Чеком. Уж я-то быстро сведу с ним счеты. Хватит из меня дурака делать! Я должен вернуться в «Сиренку», они без меня проиграют, понимаешь?

Сидя внизу у деда за завтраком, они разработали план на день. Прежде всего порешили пойти к Висле за бутылками, и, если все сойдет хорошо, сделать пробный рейс на ялике. После обеда — продажа «Экспресса». План был прост и не требовал дальнейших обсуждений. Мальчики рассуждали солидно, как взрослые люди. Погода, однако, им не благоприятствовала. День выдался хмурый, дождливый. Черняковская улица, на которой стояла халупка деда, тонула во мгле. На тротуарах блестели лужи. Вздымая рыжую пену, текли потоки грязной воды. Редкие прохожие, съежившись под зонтами, старались быстрее добраться до дому.

Однако ничто не могло заставить Чека отказаться от принятого решения. Когда Рыжий Милек заикнулся было, что в этакую слякоть не стоит выходить из дому, Манюсь наградил его насмешливой улыбкой:

— Можешь оставаться. Я пойду один.

Вышли вместе. Милек успел уже крепко привязаться к Манюсю. Они шли вдоль Черняковской набережной, шаря по кустам и закоулкам в поисках бутылок. После того как ребята сдали бутылки в ближайшем магазине, Манюсь хотел было поделиться с Милеком выручкой, но тот запротестовал.

— Послушай, ты ведь должен насобирать на свое заявление.

— Но ведь нужно по справедливости, — решительно возразил Чек.

— Не беспокойся. Пусть только закончится этот турнир — мы объединимся и будем вместе копить деньги на путешествие. Придется закупить сухарей, консервов, взять с собой запас пресной питьевой воды. Ведь до Мадагаскара далеко: я смотрел по карте.

Все эти планы и мечты Манюсь не принимал всерьез. «Вбил себе парень в голову! — думал он. — Ну ничего, пускай тешится». Манюся, правда, тоже влекли дальние странствия, но пока у него на уме был только футбол.

Под моросящим дождиком брели они вдоль Черняховской набережной. Глядя на свои дырявые тапочки, Манюсь подумал, что, пожалуй, следовало бы приобрести новые. Однако сейчас прежде всего нужно отдать долг Королевичу.

Мальчики дошли до Сольца, поднялись на виадук моста и на сто семнадцатом автобусе доехали до пристаней.

На этот раз за проводника был Рыжий Милек. Он лучше разбирался в лодочных делах, знал, как лучше пробраться, кто из сторожей меньше следит за имуществом станции.

Ребята выбрали маленькую лодочную пристань, отгороженную от улицы высоким забором. Без труда перемахнув через него, они, крадучись, добрались вдоль зарослей по берегу Вислы до навеса, под которым стояли лодки. Достаточно было только снять ялик со стоек, дотащить его до воды — и перед двумя искателями приключений открывалась возможность путешествия по реке.

Манюсь с неохотой разглядывал маленькие голубые лодки.

— А стоит ли? — спросил он Милека. — Льет так, что жабы и те под листьями прячутся, а ты, братец, собрался в синие дали.

Милек вытаращил на него глаза:

— Чудак, да это ведь единственная возможность! Сейчас лодки никто не стережет.

— А если нас поймают?

— Не бойся, уж я-то знаю, что делаю. Не первый раз.

Манюсь пожал плечами:

— Ну что ж, тогда спускаем ялик на воду и поехали. Нечего долго раздумывать.

Убедившись, что. никто за ними не следит, мальчики присмотрели ялик, который стоял поближе к воде, сняли его со стоек и быстро затащили в лозняк.

— Видишь, ничего страшного, — улыбнулся Рыжий Милек. — Весла есть, все в порядке. Я знаю толк в таких вещах.

— А обратно опять придется тащить?

— Можно оставить в кустах — сторож сам его разыщет.

Мутная желтоватая пода лизала лозняк, с плеском подмывая песчаный берег. Кое-где течение образовывало водовороты. На воде вскакивали белые пузыри, лопались, сбивались в грязную пену. Ребята столкнули ялик на воду. Рыжий Милек прыгнул первым. Лицо у него было такое счастливое, точно он ступил на палубу трансатлантического парохода.

— Прыгай, чего дожидаешься? — крикнул он.

— Гопля! — засмеялся Манюсь.

Он прыгнул, но тапочки его скользнули по мокрой глине, и мальчик по колена окунулся в воду.

— Эх ты, недотепа! — обрадовался Милек, довольный, что на этот раз может продемонстрировать свое превосходство.

— Чтоб она провалилась, твоя гребля! — оборвал его Манюсь, — Бесплатная ножная ванна.

Он вскарабкался в ялик, ребята взялись за весла и оттолкнулись от берега. На водовороте лодочку рвануло, но потом ровное течение понесло их, почти не качая.

— Ну как, — обернулся к товарищу Милек, — здорово, правда? Поплывем до моста и обратно. Были бы у нас припасы и палатка — могли бы отправиться дальше…

— На Мадагаскар, — пошутил Манюсь. — У тебя, брат, мечты, как в кино.

— Эх, — вздохнул Милек, — вот это было бы путешествие! Я читал об одних, которые переплыли на плоту Тихий океан. Они плыли без перерыва три месяца!

— И им не надоело?

— Чудак человек! Да ведь это самое настоящее путешествие! Было бы у меня еще с парочку таких, как ты, я тоже построил бы плот.

— Ладно уж, — проворчал Манюсь и еще сильнее налег на весла.

Ялик стремительно помчался вперед, громко шлепая носом по волнам. Было холодно. Холодными горошинами падал дождь. Дрожа от озноба в промокшей рубашке, Манюсь энергично греб, чтобы хоть как-нибудь согреться.

Когда они уже подплывали к быкам моста, позади послышался рокот. Мальчики оглянулись. Вспарывая мутную воду, катя перед носом вал пены, к ним направлялась милицейская моторка.

— Сматываемся, — шепнул Манюсь.

Милек ответил почти спокойно:

— Ничего страшного. Они каждый день патрулируют. Это речная милиция.

— Все равно, какая. Мой совет тебе — сматываться.

Он резким рывком весла повернул ялик и принялся подгребать к берегу. Но моторка, описав широкую дугу, пошла им наперерез.

— Стойте! — свесившись с борта, крикнул молодой милиционер.

У ребят от отчаяния опустились руки. Моторка быстро приближалась. Вскоре борт ее ударился о борт ялика.

— Где вы взяли эту лодку? — спросил милиционер.

Ребята молча обменялись растерянным взглядом.

— Эх, вы! — сказал милиционер. — Воровать им захотелось! Ну погодите, мы вас отучим. — Он привязал ялик к буксирному канату и завел заглохший мотор.

Лодочку сильно дернуло, ребят качнуло, и моторка потащила ялик вверх по реке, к пристани.

— Мы и так его отдали бы, — сказал Милек, стараясь перекричать рокот мотора.

— Как же, как же, — кивнул головой милиционер, — знаем мы вас.

— Честное слово! — жалобно пропищал мальчик.

Но милиционер только рукой махнул.

Манюсь молчал. С отчаяния, что дал подбить себя на это путешествие, он был готов кинуться в воду. Ведь теперь рухнули все его планы. Если его заберут в милицию, он не сможет продавать «Экспресс», а если он не будет продавать газеты, то не соберет деньги и не сможет вернуться в «Сиренку». А узнают обо всем на Гурчевской — и вовсе вышибут его из клуба. От этих мыслей ему стало так тошно, что он с безразличием покорился своей участи.

Когда пристали к берегу, на помосте пристани их уже дожидался сторож, пожилой человек в полосатой трикотажной рубашке и наброшенном на плечи дождевике.

— Поймали птенчиков? — приветствовал он милиционера. — Это чума, просто чума, уверяю вас! Не дают даже в буфете посидеть спокойно.

Манюсь подтолкнул Рыжего Милека:

— Видишь, что ты натворил!

Но тот только поморщился с видом мученика, страдающего за идею.

В помещении водной станции составили короткий протокол.

— Красть ялик я не собирался, — спокойно оправдывался Милек. — Я уже не раз брал лодки у пристани. Ведь сейчас никто на них не катается. Зачем же яликам простаивать зря?

— Не вывертывайся! — грозно прервал его милиционер. — И ты не собирался красть? — повернулся он к Манюсю.

— А мне все равно, уважаемый пан сержант. Я являюсь невинной жертвой. Меня гребля не касается. Вот футбол — другое дело. Я дал себя уговорить ради товарища. А он, — Манюсь кивнул на Рыжего Милека, — он тоже жертва. Вычитал в книжке, что какие-то люди переплыли на плоту океан, вот парню и захотелось немножко потренироваться.

По грозному лицу стража общественного порядка проскользнула легкая улыбка: мальчуган оправдывался довольно забавно. Однако милиционер тут же принял официальный вид и покачал головой:

— Вы никогда не виноваты. Посмотрим, что вы в комиссариате запоете.

— Попались мы с тобой, братец, и совсем по-дурацки, — сказал Манюсь, отжимая свою велосипедную шапочку.

Рыжий Милек поскреб мокрый затылок.

— С путешественниками тоже по-разному бывает. Иногда на них в море нападают пираты и забирают в неволю. Если хочешь плыть со мной на Мадагаскар, ты должен быть готов ко всему.

— Собрался на Мадагаскар, а высадился в комиссариате на Сасской Кемпе, — ухмыльнулся Манюсь. — Ну и чудак же ты, братец! Думаешь, что все получается так, как в книжках или в кино. Выбей ты лучше у себя из головы этот Мадагаскар.

— О нет! — энергично запротестовал Милек. — Вот увидишь, на следующий год я насобираю сухарей, чтобы хватило на целый месяц плавания без захода в порты, и отправлюсь в путь.

Манюсь махнул рукой. «Что с таким толковать! подумал он. — Это ведь одержимый».

Они сидели в маленькой комнате для задержанных, на окнах которой были решетки. Три старых стула, расшатанный столик и полочка с засохшей геранью составляли убранство этого мрачного помещения. Манюсь дрожал, сам не зная отчего: от холода или от страха.

Минуту спустя в дверях показался молодой милиционер, тот самый, который привел их сюда.

— Пройдемте со мной, — кивнул он ребятам.

Прошли извилистый коридор и по узкой лесенке поднялись на второй этаж. Милиционер открыл какую-то дверь и впустил мальчиков внутрь. За столом сидела женщина в милицейской форме.

— Садитесь, ребята, — пригласила женщина.

Голос у нее был мягкий, и смотрела она не так строго, как милиционер, который их задержал.

— Ты где живешь? — Она подняла на Манюся голубые добрые глаза.

— Я на Гурчевской, — ответил он, не чувствуя страха.

— С родителями?

— Какое там! С тетей Франей, но она сейчас в больнице.

— А на чьем же ты иждивении?

Манюсь пожал плечами:

— Сам на своем… На чьем я могу быть иждивении? Тетя — в больнице, а я…

— Хорошо, — сказала женщина. — А кто мог бы за тебя поручиться?

В первую минуту Манюсь не понял вопроса. Но потом припомнил, как участковый велел родителям Скумбрии и Королевича явиться к нему в комиссариат. Он нерешительно улыбнулся и вдруг брякнул:

— Ну… Стефанек.

Чек сам не знал, почему ему пришла в голову именно эта фамилия.

— Стефанек? — Женщина-милиционер удивленно подняла брови. — А кто это?

— Вы не знаете? Ведь это лучший игрок «Полонии», — в свою очередь, удивился мальчик.

Но, видимо, это объяснение не удовлетворило ее, потому что она спросила:

— Он что, твой родственник?

— Нет, это тренер нашей команды.

— Какой команды?

— Футбольной. «Сиренки», той, что вчера выиграла турнирную встречу, — добавил он с некоторой гордостью, а сам подумал: «Трудно с ней разговаривать, решительно ничего не понимает в футболе. Как можно не знать Вацлава Стефанека?»

— Ну, ну… — Женщина-милиционер озабоченно улыбнулась. — Значит, этот Стефанек является вашим тренером?

— Ну конечно!

— Это его профессия?

— Нет, вообще-то он слесарь и работает на заводе имени Каспшака.

— Ах, вот как! — Озабоченное выражение исчезло с ее лица.

Сняв трубку, она набрала номер.

Только теперь Манюсь понял, в какую историю он попал. Женщина соединится с фабрикой, будет разговаривать со Стефанеком, и тот узнает, что левый крайний «Сиренки» не только предал свой клуб, но еще и обвиняется в краже лодки. Стефанек, безусловно, может сказать, что все это его не касается. Да и какое Манюсь имел право ссылаться на него? Как ему пришло в голову впутывать самого Стефанека в эти грязные дела?

Тем временем давал показания Рыжий Милек. Великий путешественник держался мужественно. Он с жаром рассказывал о своих великолепных планах.

— Разве это справедливо, что ялики стоят без дела? — горячо говорил Милек. — Я только хотел показать другу, как это будет, когда мы отправимся в дальнее странствование…

— Понимаю, паренек, — прервала его женщина, — однако, если бы все рассуждали так, как ты, получилось бы, что каждый может забирать ялики с пристани.

— Ну что вы! — запротестовал Милек. — Уверяю вас, что это не так. Кому охота плавать в такую погоду? Нужно же иметь любовь к этому делу. А я уже привык — на море ведь частенько бывает и похуже…

Наконец зазвонил телефон. Комиссариат соединили с заводом имени Каспшака. Женщина-милиционер попросила к аппарату Вацлава Стефанека. Манюсь ждал этого разговора с возрастающим страхом.

— Гражданин Стефанек? Говорят из девятого комиссариата, комната несовершеннолетних… Задержан парнишка, по фамилии Ткачик… Мариан Ткачик. Ссылается на вас… Так… Хорошо… Если можете, прошу приехать сейчас же…

Минуты ожидания тянулись бесконечно. Манюсю казалось, что он сидит не на стуле, а на раскаленной сковороде. Он и боялся появления тренера и в то же время с нетерпением ждал его. За окнами висела густая пелена дождя и тумана.

Буйными потоками струилась вода, омывая пышные заросли сирени. Воробьи тучами копошились под крышей соседнего дома… Но все это сейчас казалось мальчику каким-то далеким, чужим миром. «Как же мне смотреть в глаза Стефанеку? Что он скажет, когда увидит меня?» — думал Манюсь.

Вдруг кто-то громко постучал в дверь, и на пороге появился знаменитый футболист. Его зеленый плащ весь намок, на загорелом лице искрились капельки дождя. Он остановился, огляделся и, увидев Манюся, безнадежно развел руками.

— Ну что мне с тобой делать, Чек, что мне с тобой делать!

Во сто раз было легче, если бы тренер накричал на него, а не смотрел с таким укором.

— Значит, вы знаете этого мальчика? — спросила женщина-милиционер.

— Ох, знаю, знаю! — Стефанек покачал головой.

Она переложила на столе какие-то листки и, не отрывая от них взгляда, медленно произнесла:

— Если вы возьмете на себя опеку над этим парнишкой, мы его освободим. А иначе придется его задержать и передать дело в комиссию при районном совете.

Прежде чем ответить, тренер поглядел на Манюся.

У мальчишки на глазах выступили слезы, и, хотя он не произнес ни слова, взгляд его ясно говорил: «Не оставляй меня».

— У него есть тетка, — пояснил Стефанек, — но сейчас она лежит в больнице. До ее возвращения я могу взять заботу о парнишке на себя.

— Вот это нам и надо. Подпишите обязательство, — она пододвинула к Стефанеку листок бумаги, — и можете его забирать… А ты смотри, — повернулась она к мальчику, — если еще раз очутишься в милиции, отправим в исправительный дом.

Когда они выходили, Манюсь шагнул к Рыжему Милеку и крепко пожал ему руку:

— Держись, братец! Дедушку ждешь?

— Дедушку, — мотнул тот рыжей головой. — Только бы он не выпорол меня. Он ведь ни малейшего понятия не имеет о том, что значит путешествовать.

— Ну, парень, заварил кашу — теперь расхлебывай! — сказал Стефанек.

С той минуты, как они покинули комиссариат, Манюсь с опаской дожидался выговора. Однако тренер, точно позабыв обо всем, ни словом не обмолвился о бегстве Чека. Посадив его позади себя на «Яву», он доехал до ближайшего ресторана.

— Проголодался, наверное, — сказал он. — Перекусим, а потом поедем ко мне.

Когда они уже сидели за столиком, Стефанек вдруг сказал:

— И на что мне вся эта история? Сам не знаю.

Манюсь рассматривал свои грязные руки, разорванные тапочки, бахрому на вельветовых брюках, ежеминутно трогал что-то на столе, передвигал, злясь на себя за то, что не может оставаться спокойным.

Вопрос Стефанека так и остался без ответа.

— Не волнуйся, я все знаю, — донеслось наконец до Чека. — Твои товарищи мне все рассказали. Заходили мы и к твоей тете. — Обхватив мальчика за плечи, тренер легонько его встряхнул. — Почему же ты не пришел ко мне? Уж я, во всяком случае, тебе помог бы.

Чеку показалось, что вокруг него все как-то прояснилось, а с плеч свалился огромный груз. Проведя ладонью по лбу, моргая глазами, он пробормотал:

— Стыдно было. Не так-то все это просто…

— Вот и надо было прийти ко мне. Дал бы тебе взаймы эти деньги. Не твоя вина, что тетя их взяла. И не ее — она ведь думала, что деньги твои.

А Манюсь слушал и думал: «Ох, какой же я дурак, какой дурак!»

— Ну что ж, заварил кашу — теперь расхлебывай! — повторил Стефанек.

— Придется, — прошептал мальчик, комкая в руках бумажную салфетку.

— Теперь ты должен отправиться в «Ураган», возвратить им деньги и потребовать назад свое заявление.

— А если они не отдадут? У меня ведь только тридцать злотых. Они и говорить со мной не станут…

— Я дам тебе денег, не волнуйся… Но вместо тебя я туда не пойду!

— Я понимаю… — сказал Манюсь уже громко, и в первый раз за последние дни его темные глаза озорно заблестели.

Потом, когда уже они ехали городом, мальчику вспомнилась любимая песенка. Крепко ухватившись за плащ тренера, он тихонечко замурлыкал себе под нос: «Николо, Николо, Николино», и мир для него снова, как когда-то, стал теплым и светлым.

Стефанек жил на Гурчевской, в старом, добротном каменном доме. На двери сверкала бронзовая табличка с его фамилией. Квартирка состояла из маленькой комнаты, кухни и ванной. Было чисто, полы блестели не хуже, чем у Кшися Слонецкого.

В передней тренер снял с себя мокрый плащ.

— Прежде всего тебе следует выкупаться, — сказал он. — Ты, парнишка, такой грязный, будто только что из болота.

Когда Манюсь очутился в голубоватой горячей воде, его одолела дремота. Было так хорошо… Так хорошо, что он даже зажмурился, отдаваясь мечтам о «Сиренке», о ребятах с Голубятни, о тренировках на Конвикторской… Вот все аплодируют Чеку, забившему самые эффектные голы… Глаза мальчика слипались, веки наливались какой-то блаженной тяжестью, и только голос тренера вывел его из этого оцепенения:

— Разотри себя всего хорошенько щеткой. Полотенце висит над умывальником, то, с красной каемкой. Растирайся хорошенько, я сейчас проверю.

Манюсь беспрекословно выполнял все распоряжения тренера. Тер свое худенькое тело жесткой колючей щеткой до тех пор, пока кожа не побагровела и не начала гореть. Когда он вытерся мохнатым, пахнущим чистотой полотенцем, Стефанек кинул ему свой старый спортивный костюм. Куртка приходилась Манюсю ниже колен, а штаны, хоть он и подтягивал их под самые подмышки, волочились по полу. Мальчик глянул в зеркало и прыснул со смеху.

«Ты, братец, — улыбнулся он своему отражению, — точно гном в одежде великана. А беленький какой — словно из муки вылез!». И вдруг его охватило волнение. Хотя и очень смутно, но мальчик уже понимал, что для него начинается какая-то новая, иная, может быть лучшая жизнь.

После полудня распогодилось. Свежий ветер разогнал скопище туч, протер небо, словно грязное оконное стекло. В высокой лазури, точно пушистые комочки ваты, проплывали круглые веселые облачка. Проносились наперегонки от крыши до крыши и пропадали где-то в развалинах, словно играя в прятки. Солнце подсушило промытые дождем улицы, и только вдоль обочин еще оставались голубоватые лужицы — маленькие зеркальца, отражавшие небо, облака, дома и прохожих. Воздух был чистый, ароматный, бодрящий. Даже развалины казались сейчас отлитыми из бронзы.

Манюсь шел к Голубятне, как идут на свидание с близким человеком, которого очень давно не видели.

С тревожной радостью думал он о первой встрече с товарищами. Чем ближе к дому, тем больше замедлял он шаг. Наконец остановился перед воротами и улыбнулся при виде висящей у входа таблицы. Читал медленно, чтобы не пропустить ни одной буковки. Сверху значилось: «Спортивный клуб «Сиренка», а под надписью — прекрасный рисунок, изображающий футболиста, бьющего по воротам. Футболист нарисован был так красиво и выразительно, что должен был приковать внимание каждого прохожего. Манюсь даже свистнул от восхищения. Он сразу узнал руку Игнася Парадовского. Под афишей висел большой лист плотной бумаги, на котором была вычерчена таблица результатов турнира.

Манюсь несколько раз внимательно просмотрел эту таблицу, стараясь запомнить все результаты. «Удачно, — подумал мальчик: — мы играем с «Погоней», а «Ураган» — со «Столицей». Если обе команды выигрывают, то встретимся в полуфинале». Самой опасной из всех команд казалась ему «Амброзиана», сумевшая забить своим противникам семь голов. К счастью, грозные нападающие из Праги находились в верхней половине таблицы и «Сиренка» могла с ними встретиться только в финале, к которому вел трудный и далекий путь.

На таблицу была наклеена вырезка из газеты. Покраснев от волнения, Манюсь прочел: «Среди команд, принимающих участие в розыгрыше, особо следует отметить «Амброзиану» и «Зух» из Праги, «Ураган» и «Сиренку» с Воли. Приятно было наблюдать, как маленькие футболисты из «Сиренки» смело вступили в единоборство со значительно более взрослыми ребятами из Мирова. Знатоки футбола прозвали их «жонглерами». Они отлично овладели техникой футбола. Особенно техничным игроком показал себя Леопольд Пеховяк, полузащитник «Сиренки»…»

Манюсь даже застонал от восхищения.

«Говорил ведь я этому Манджаро, чтобы он поставил его в команду! — подумал он. — Смотрите-ка, Паук — самый техничный игрок!.. Вот, наверное, радуется парень!»

Неожиданно Манюсь почувствовал на своем плече чью-то руку. Резко обернувшись, он увидел вытянутую, похожую на яйцо голову Паука.

— Паук! — воскликнул он обрадованно. — Видел, братец, что о тебе пишут?

Паук долго всматривался в сияющее лицо Чека. Открыл рот, хотел было что-то сказать, но от волнения не смог. Наконец еле слышно пробормотал:

— Страшно рад… Опять у нас будет сильное нападение… — Схватив руку Чека, он долго тряс ее. — Вот только с защитой у нас плоховато, братец. Ты был на матче?

— Ясно, был, братец. Из-за этого несчастного Мотыльского проворонили два гола, а ведь могли бы выиграть под ноль.

— Трудный был матч.

— Ох, трудный! Только не беспокойся, в четверг дело пойдет лучше.

— С «Погоней» играем.

Манюсь даже не заметил, как углубился в эту профессиональную беседу. Все казалось ему таким привычным, точно он никогда и не покидал команды.

В воротах показались две знакомые фигуры: Манджаро и Жемчужинка! Увидев Чека, они остановились как вкопанные. Манджаро чуть побледнел, однако ни на минуту не утратил осанки капитана команды. Жемчужинка изумленно раскрыл рот, вся его веснушчатая физиономия так и расплылась от радости. Наконец маленький вратарь рывком, точно бросаясь на мяч, помчался вперед, кинулся Манюсю на шею и на радостях стал так усердно хлопать его по плечу, что Манюсь закричал от боли.

— Ты! Наконец-то! А мы тут так волновались! Что с тобой случилось? Эх, если бы ты знал, Чек, как у меня было тяжело на душе! Хорошо, что ты уже с нами!

Неторопливо подошел Манджаро и протянул Манюсю руку:

— Прости, я тогда поступил по-свински.

— Ерунда, — ответил Чек, мгновенно забывая о своей обиде на капитана команды.

Жемчужинка не отходил от Манюся.

— Идем на наше поле, — сказал он, — постукаем немножко. А завтра в пять тренировка на Конвикторской.

Манюсь выхватил у вратаря мяч и ударил по нему изо всех сил. Пролетев высоко над мостовой, мяч упал вдали от мальчиков и запрыгал по сухим плитам тротуара.

— Идем, братва! Выиграем у «Погони», вот увидите!

Зажигались первые фонари, бледные на фоне мутного вечернего неба. По улицам грохотали ломовые телеги. Усталые кони тяжело шагали, опустив голову, выбивая по неровной мостовой последнюю мелодию трудового дня. Ласточки попискивали под навесами крыш, а над развалинами бесшумно кружила первая летучая мышь.

Манюсь вытащил из кармана деньги, полученные от Стефанека, и еще раз пересчитал. Было ровно сто семьдесят пять злотых.

«Не потребуют ли они с меня еще проценты? — подумал он. — Словом, «заварил кашу — придется расхлебывать», — повторил он про себя слова тренера. Мысли были невеселые, однако Чек смело двинулся вперед.

«Нужно со всем этим поскорее разделаться, чтобы совесть была чиста». Мальчик прибавил шагу и вскоре очутился у дома, где жил Королевич. В окнах Вавжусяков горел свет по старой привычке, Манюсь свистнул, заложив в рот два пальца. Через минуту в дверях показался Королевич. Младший Вавжусяк беспокойно озирался.

— Кто там? — спросил он тихо.

— Это я, Чек.

Королевич оживился и подбежал к забору.

— Явился наконец! — зло усмехнулся он. — Набрался страху и вернулся, щенок! Ну, да ладно… Пригодишься — в четверг играем со «Столицей».

— С кем ты там, Юлек? — В дверях стоял старший Вавжусяк.

— Нашелся беглец, — со смехом ответил Королевич.

— Ах, вот как! — Ромек медленно двинулся к забору. — Пришла коза до воза?

Манюсь уже издали почувствовал запах водочного перегара. Он отступил было, но Ромек быстро схватил его за плечо.

— Не бойся, — просипел он ему прямо в лицо, — поговорим спокойненько. Почему ты тогда не явился?

Но Манюсь молчал, глядя в мутные от хмеля глаза Ромека.

— Деньжата загреб, а прийти не соизволил. — Тон Ромека не предвещал ничего хорошего. — «Ураган» тебе не нравится, так, что ли?

— Я не играл ни в какой команде, — испуганно сказал мальчик.

— Ах, гадина! — засмеялся Вавжусяк, сгреб Манюся за шиворот и притянул к себе. — А ты, оказывается, кусачий щенок. Но, как видишь, «Ураган» и без тебя выиграл пять: два. А твоя паршивая «Сиренка» еле вылезла. — Наклонившись к самому лицу мальчика, он внезапно спросил: — Ну, а сейчас как будет?

— Вот я как раз и пришел вернуть вам деньги, — Манюсь сунул руку в карман и вытащил свернутые в трубку бумажки.

Ромек отвел его протянутую руку.

— Начхать мне на твои деньги! — крикнул он, — Спрячь их себе на конфетки. Ты подписывал заявление или нет?

— Подписывал, — дрожащим голосом пробормотал Манюсь, — но я хочу взять его обратно…

Он не успел договорить — Вавжусяк изо всех сил ударил его по лицу. Если бы он не держал Чека за рубаху, мальчик свалился бы наземь.

У Манюся потемнело в глазах. Лицо горело от удара, в голове гудело. Рассыпавшиеся монетки тоненько зазвенели по тротуару.

— Что вам от меня надо?— прошептал Манюсь.

— Заявление подписал, а играть не хочешь? — ввернул Королевич.

— Не буду я у вас играть!

— А деньжата небось пригодились? — ухмыльнулся Ромек.

— Не хочу я ваших деньжат, не хочу! — в бешенстве выкрикнул Манюсь.

И в эту минуту последовал второй удар в лицо. Почувствовав на губах солоноватый вкус крови, Манюсь рванулся так резко, что треснул рукав рубашки.

— Пусти меня, — пробормотал он сдавленным голосом.

Однако Вавжусяк держал его крепко.

— Слушай, гад: если пойдешь к ним, я тебя так разделаю, что и тренер твой тебя не узнает. А теперь забирай монету и сматывайся. Смотреть противно на твою рожу1

Он так толкнул Манюся, что тот, пошатнувшись, свалился на тротуар. Однако он тут же поднялся.

— Берите свои деньги. Не буду я у вас играть! Не хочу! — крикнул он, пускаясь наутек.

Но никто его не преследовал, и вскоре Манюсь остановился, тяжело дыша. Почувствовав на шее теплую струйку крови, он рукавом рубашки вытер лицо. Рукав тотчас потемнел и намок от крови. У мальчика закружилась голова. Он прислонился к холодной шершавой стене и беззвучно заплакал.

— Что я им сделал? Чем все это кончится? — шептал он всхлипывая. Страшная обида вдруг сменилась гневом. Подняв руку, Манюсь изо всех сил ударил кулаком по стене. — Что я им сделал? Чего они от меня хотят?— снова повторил он, чувствуя, как растет в нем злоба против преследователей.

Когда Манюсь немного успокоился, он прежде всего стал думать о том, как бы отомстить обидчикам. «Надо собрать ватагу ребят с Голубятни, — решил он, — нагрянуть к дому Вавжусяков я повыбивать им стекла камнями». Уже не раз ребята с Воли сводили таким образом свои счеты, доставляя неприятности сержанту Глыбе. Да, но что скажет обо всем этом Стефанек? Ведь так можно скомпрометировать всю команду. Нет, нельзя злоупотреблять доверием тренера. Надо как-нибудь самому уладить это дело.

У колонки на Гурчевской Манюсь обмыл лицо и руки. Распухший нос мучительно ныл, горела рассеченная губа. Медленно побрел мальчик к дому, где жил Стефанек. Остановился было, раздумывая, не лучше ли переночевать у себя, в Голубятне, но вспомнил, что тренер его ждет.

— Что с тобой? Что у тебя за вид? — встревожился Стефанек, открывая ему дверь.

— Споткнулся и ушиб нос о какую-то железяку, — соврал Манюсь. Ему хотелось избежать неприятных расспросов.

Однако Стефанек, взяв мальчика за подбородок, испытующе взглянул ему в глаза.

— Слушай, — сказал он, — ведь я сейчас твой опекун, как бы твой старший брат. Скажи правду, кто тебя так разделал?

Мальчик отвел глаза.

— Неважно, пан Вацек, — ответил он, и голос его дрогнул. — Ведь вы сами сказали, что кашу придется расхлебывать мне самому.

— Значит, это они тебя избили?

— Ерунда. — Манюсь пожал худыми плечами. — Хуже, что они не отдали моего заявления.

Обняв мальчика за плечи, тренер притянул его к себе:

— Не волнуйся, бедняга, заявление твое недействительно, ведь тебя принудили подписать его. А теперь скажи прямо: кто тебя избил?

Мальчик снова помрачнел.

— Это мое дело, пан Вацек. Живете здесь же, на Воле, а задаете такие вопросы? Не скажу, — пробормотал он упрямо.

— Ну, делай как хочешь, только с меня хватит.

Стефанек велел Манюсю умыться как следует, потом уложил его на диван и укрыл одеялом. Распухший нос Манюся он слегка протер спиртом и приложил к нему холодную примочку. Это непривычное проявление заботы Манюсь принимал с чувством растущего смущения и радости. Поглядывая на хлопочущего вокруг него тренера, он шёптал про себя: «Как твой старший брат… Как старший брат…»

Подсев к Манюсю, Стефанек, не глядя на мальчика, тихо заговорил.

— Да, нелегкая у тебя жизнь, парень. Я-то тебя хорошо понимаю: ведь у меня тоже по-настоящему не было детства. Остался сиротой, как и ты. Воспитывала меня старшая сестра…

— Мне еще не так плохо, пан Вацек. — Манюсь улыбнулся смущенно и вместе с тем лукаво. — Как-нибудь обойдусь.

— Думал я о тебе, — продолжал Стефанек. — Надо кончать с бродяжничеством, иначе можно попасть в исправительный дом, а то и в тюрьму. Пора тебе взяться за работу. Я уже говорил с паном Лопотеком.

Глаза мальчика, пристально следившие за каждым движением тренера, внезапно омрачились.

— А что я буду у него делать?

— Будешь ему помогать. Поучишься немного на механика и на слесаря. А после каникул вернешься обратно в школу.

Манюсь поморщился, точно лизнул ломтик лимона.

— Это не для меня! — запротестовал он.

— Ты что же, собираешься всю жизнь торговать бутылками и газетами?

— Газеты довольно выгодная вещь. Можно ежедневно зарабатывать двадцать злотых.

— И попасть в комиссариат, как в тот раз?

— Прошу прощения, в тот раз была просто ошибка… Все из-за этого Рыжего Милека. Жалко мне его стало, вот я и поплыл с ним, чтобы он не думал, что я плохой товарищ.

Стефанек принялся шагать по комнате. Наконец он остановился перед Манюсем.

— Послушай, приятель, вот тебе на выбор: либо мы останемся добрыми друзьями и ты примешься за работу, либо ты будешь продолжать свое и тогда я тебя знать не хочу. Понимаешь?

Манюсь весь сжался под взглядом тренера.

— Эх! — прошептал он. — Вы уж как-то сразу: либо — либо… Конечно, я хочу быть вашим другом…

— Значит, пойдешь завтра на работу?

— Может, после турнира?

— Нет, завтра.

— Трудновато, — сказал мальчик, не скрывая своего огорчения. — А как же с тренировкой? Ведь в четверг у нас встреча с «Погоней».

— На тренировки пан Лопотек будет тебя отпускать.

— А на матч?

— Тоже, конечно.

Манюсь задумался. В конце концов, и вправду лучше иметь постоянную работу. Да и к чему волноваться заранее? Что-нибудь да получится.

В тот вечер он спокойно уснул на топчане Стефанека.