100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Глава 1 Общая военная обстановка в Карпатском регионе осенью 1944 года

После ареста Антонеску, произведенного по приказу румынского короля Михая II, Румыния разорвала дипломатические отношения с Третьим рейхом, что, по сути, означало присоединение этой страны к антигитлеровской коалиции. В результате этих событий в конце августа 1944 года рухнул румынский участок Восточного фронта. После того как была уничтожена значительная часть группы армий «Южная Украина», советские части прошли по Румынии, фактически не встречая никакого сопротивления. 25 августа 1944 года Красная Армия подошла к границам Венгрии. Венгерское население в растерянном бездействии ожидало, что с началом осени 1944 года их страна станет театром боевых действий. Когда на запад из северной Трансильвании хлынул поток беженцев, то на самом высшем политическом уровне в Венгрии стали готовиться к «румынскому варианту» — безболезненному выходу из войны. Диктатор Миклош Хорти полагал, что в сражении до последнего патрона не было смысла, а потому вряд ли имело смысл противостоять Красной Армии.

Впрочем, все эти приготовления пытались хранить втайне. А тем временем срочно воссозданная 2-я венгерская армия смогла хотя бы временно стабилизировать обстановку на фронте в окрестностях Торды. В тот момент на данном участке фронта еще находилось несколько немецко-венгерских частей, а потому к 19 сентября усиление осуществлялось в основном за счет сил 3-й венгерской армии. В это же самое время советские войска были усилены румынскими частями. Постепенно наступающая Красная Армия смогла выйти на позиции почти по всей южной протяженности венгерской границы. 6 октября 1944 года было начато генеральное наступление, которое при поддержке сил 4-го Украинского фронта должно было блокировать немецко-венгерскую группировку общей численностью около 200 тысяч человек. В кратчайшие сроки местное венгерское население ощутило на себе все «прелести» войны. Бомбардировки вынуждали мирных жителей перебираться на другую сторону реки Тисса. Все чаще и чаще венгерские солдаты стали получать сведения о том, что их семьи «находятся на занятой Советами территории». В своих дневниковых записях венгерский ученый-лингвист Миклош Коваловски так описывал настроения, в тот момент царившие в Будапеште: «Мы должны были смириться с тем, что в любой момент могли стать осажденным городом».

Немецкие и венгерские офицеры разрабатывают план операции в районе Дебрецена

Если говорить о соотношении сил, сложившемся тогда в Венгрии, то на начало октября 1944 года оно выглядело следующим образом. Группа армий «Юг» располагала 31 дивизией, которые имели в своем распоряжении 293 самоходных и бронетанковых орудий. Общая численность данной группировки составляла около 400 тысяч человек. Ей противостояли силы 2-го Украинского фронта: 59 дивизий с 825 орудиями. Всего же Красная Армия на данном участке могла противопоставить немецко-венгерской группировке 698 тысяч солдат.

На участке фронта длиной 160 километров, который пролегал между Орадя (немецкое название Гросвардайн, венгерское — Надьварад) и собственно венгерской Орадя (румынское название Надьварад), располагались силы 2-го танкового и моторизованного корпуса, в распоряжении которых было не только 627 танков, но и 22 кавалерийские и пехотные дивизии. Постепенно эти силы продвигались в северном направлении, чтобы воссоединиться с 8 дивизиями 3-й венгерской армии, которая имела около 70 танков. Только такое воссоединение могло удержать «мадьярский» участок фронта, так как превосходящие силы Красной Армии разорвали бы его в клочья. Советское же командование предпочитало придерживаться прежних планов и двигало свои сухопутные силы в направлении Дебреизна (венг. Дебрецен). Одновременное этим в данном регионе концентрировали свои силы и немцы. Немецкое командование запланировало на 12 октября 1944 года осуществление операции «Цыганский барон», входе которой предполагалось уничтожить передовые части 2-го Украинского фронта, а затем откинуть Красную Армию за Карпаты, дабы создать в предгорьях новый мощный оборонительный рубеж.

Но в итоге немцы отступали, оставляя засады, которые в условиях горной местности были весьма эффективны. Под обстрел одной из них попал 1846-й полк на подступах к Дебрецену. В своих мемуарах командир танка В. Нежурин вспоминал: «Дорога спускалась в котлован, на дне которого лежало село, и снова поднималась в горы, издалека казавшиеся глухой стеной. На выезде из села и начали рваться снаряды вокруг машин. Обстрел был настолько неожиданным, что могла возникнуть паника: огонь шквальный, а укрыться негде. Но по приказу командира полка, Героя Советского Союза, майора Морозова полк без потерь быстро развернулся и рассредоточился по всему населенному пункту. Потери понесли позднее, после второго — уже минного — налета. Тяжелая участь постигла наших разведчиков, которые на наблюдательном пункте готовили таблицы огня. Ранило лейтенанта Шестерова и Толю Съедина, контузило Черкашина. Вгорячах они сбежали с бугра. Здесь и пришел им на помощь санинструктор Москаленко».

14 октября 1944 года жителей Дебрецена ожидало огромное потрясение. Их город оказался в эпицентре танкового сражения. Оно описано в мемуарах генерала Фрисснера так: «10 октября нам удалось отрезать три прорвавшихся на север танковых и механизированных корпуса противника от их тылов. Боевые действия против этой советской группировки, а также против сил, атаковавших наш отсечный рубеж обороны извне, переросли в ожесточенное танковое сражение под Дебреценом, исход которого должен был оказать решающее влияние на всю обстановку в Венгрии».

В районе восточнее Сольнока и западнее Дебрецена тем временем завершалось сосредоточение наших танковых соединений, перед которыми была поставлена задача разгромить русские танковые и механизированные войска контрударами по сходящимся направлениям и задержать развитие прорыва. Так началось танковое сражение, беспрецедентное по своей ожесточенности, которое потребовало в последующие дни и недели величайшего напряжения и стойкости от командования и войск.

После ожесточенных боев наступающие с запада и с востока немецкие танковые соединения — 13-я и 1-я танковые дивизии — соединились друг с другом у Пюшпек-Ладань на шоссе Сольнок — Дебрецен. Основные силы советской ударной группировки были отрезаны от своих главных сил. Противник яростно оборонялся, пытаясь во что бы то ни стало вырваться из окружения. Не видя иного выхода, противник направил основные силы на юг, на Береттьо-Уйфалу, и на юго-восток, в направлении Почай, Киш-Марья и Надь-Лета.

Красноармейцы готовятся к форсированию Тиссы

6-я советская танковая армия непрерывно получала от своего высшего командования по радио приказы сломить немецкую оборону по обе стороны от Комади. Поняв, какая угроза нависла над его войсками в районе Дебрецена, советское командование спешно перебрасывало туда высвобождающиеся части. 53-я стрелковая дивизия была возвращена с юга, 18-й танковый корпус, который уже продвинулся далеко на запад от Тиссы, был также развернут и переброшен в район Дебрецена.

Сражение становилось все более ожесточенным, и по мере подхода новых сил противника положение наших боевых групп ухудшалось. Теперь они должны были обороняться с двух сторон: против отчаянно пытающихся вырваться из кольца окружения вражеских частей и против соединений противника, атакующих фронт окружения извне.

Немецко-венгерская группировка состояла из 11 дивизий, в распоряжении которых было 227 орудий. Им противостояли части 53-й советской армии, а именно 39 дивизий с 773 орудиями. Несмотря на то, что частям Красной Армии уже 20 октября 1944 года удалось захватить Дебрецен, они не смогли достигнуть главной цели операции — окружить в Трансильвании 8-ю немецкую и 1-ю и 2-ю венгерские армии. Более того, атаковавшие через Карпаты части 4-го Украинского фронта (под командованием генерал-полковника Ивана Ефремовича Петерова) не только не замкнули кольцо окружения, но фактически не смогли сколько-нибудь значительно продвинуться вперед. Группе армий «Юг» удалось избежать окружения. 15 октября 1942 года, после неудачной попытки Хорти предложить перемирие, немецкие бронетанковые части снялись с передовой и продвинулись в глубь Венгрии. Если говорить об общих потерях, то к 20 октября немцы потеряли лишь 133 танка, в то время Красная Армия потеряла около 500 танков, что составляло где-то 70 % штатного состава.

«Второй после Будапешта по количеству проживающих в нем жителей, Дебрецен встретил нас гулом машин, скрипом повозок, тачек с переселенцами, людским потоком, — писал В. Нежурин. — Бросилась в глаза железнодорожная станция с разрушенными навесными мостами, лестницами, вышками. Ехали по центральной широкой улице с изуродованной мостовой и разбитыми трамвайными линиями. Многоэтажные дома почти все были повреждены, а некоторые разрушены до основания».

В конце октября немцы предприняли контрнаступление. В районе города Ньередьхаза был окружен корпус генерала Плиева, состоявший из кавалерийских частей и мотопехоты. Лишь с огромными потерями советским частям удалось вырваться из кольца.

Одним из следствий танковой битвы под Дебреценом стала перегруппировка значительной части немецких танковых подразделений, которые направились из Будапешта на восток. На отрезке фронта между Байя и Сольноком находилось 7 обескровленных дивизий 3-й венгерской армии, которые поддерживались 50 танками 24-й немецкой танковой дивизии. От передовой до Будапешта было чуть более ста километров. Тем не менее части Красной Армии не рискнули нанести стремительный удар по венгерской столице, что позволило немцам без каких-либо трудностей провести перегруппировку. В результате советского промедления Будапешт оказался готовым к обороне. Помимо этого, у Красной Армии не имелось в распоряжении достаточного количества танков, чтобы ускорить свое наступление.

Глава 2 «Они идут!» — первое советское наступление на Будапешт

В то время как юг Венгрии был занят Красной Армией, а по ту сторону Тиссы господствовали немцы, на западных территориях страны было установлено нилашистское царство террора. Нилашистское правительство вело активные приготовления к обороне Будапешта. Нилашистское движение получило название от своего символа — перекрещенных стрел, точнее, стреловидного креста. Движение нилашистов возникло в Венгрии во второй половине 30-х годов путем объединения ряда ультраправых группировок. Его возникновению благоприятствовали полуфеодальная структура страны и повсеместно царившие в венгерском обществе антисемитские настроения. Предводителем нилашистов стал уволенный из армии майор Ференц Салаши. По его имени нилашистов нередко назвали салашистами — подобно тому, как нацистов назвали гитлеровцами. Парадокс этого фашистского движения, как и в целом европейского фашизма, заключался в том, что Ф. Салаши не был чистокровным венгром. Он был наполовину армянином.

После того, как возникшая в 1919 году Венгерская Советская республика не смогла найти общего языка с реформистскими силами, многие из венгерских интеллектуалов стали искать пути в решении общественно-политических проблем в багаже ультраправых идей. В итоге на венгерской политической сцене появилась целая плеяда правых партий, которые просто-напросто не были готовы, да и не желали вести диалог со своими оппонентами.

В 1938 году нилашисты смогли добиться значительного успеха на выборах. Самый поражающий успех ждал их в рабочих районах — там они получали не менее 20 % голосов. Программа нилашистов не отличалась оригинальностью: аграрная реформа, социальные реформы, ориентированные на рабочих и крестьян, депортация всех евреев из Венгрии. Но кроме этого нилашистская партия активно выступала за создание «Венгеристского объединения земель» (от этого нилашистов еще назвали хунгаристами), которое в виде некоторой конфедерации должно было объединить Венгрию, Словакию, Воеводину, Хорватию, Далмацию, Трансильванию и Боснию. Естественно, первую скрипку в этом союзе должны были играть венгры, что следовало уже из самого названия. Салашисты позаимствовали от национал- социалистов фюрер-принцип и идею борьбы за жизненное пространство. Но в отличие от гитлеровцев салашисты не отказывались от многопартийной системы. Впрочем, она должна была быть изрядно трансформирована — допускаться в парламент могли только правые партии.

Венгры должны были поддержать немцев, так как, заверяли салашисты, в случае прихода Советов их ожидали грабежи, насилие и высылка в Сибирь. Впрочем, судьба венгерской столицы в первую очередь определялась хитросплетениями немецкой военной политики.

Вместе с тем преследуемые салашистами евреи ожидали приближения Красной Армии, в которой они видели свое спасение. Большинство же венгерского населения неопределенно ожидало приближения грозы. Многие венгры, несмотря на строжайшие запреты, начали запасать продукты. Но сам Будапешт пытался показать видимость обычной мирной жизни, чье спокойствие лишь изредка нарушали колонны евреев или венгров, которых увозили в Германию. Оставшиеся жители города предпочитали не задумываться над их судьбой. Постепенно улицы на окраинах Пешта стали заполняться беженцами, которые все прибывали и прибывали с востока. Кто-то из них устремлялся дальше на запад, кто-то оставался в Будапеште.

Почти сразу же после окончания Дебреценской танковой битвы Сталин отдал приказ продвигаться дальше. Части 2-го Украинского фронта должны были захватить Будапешт и продвинуться в направлении Вены. Сталин уже осенью 1944 года думал о разделе Европы между союзниками. Он планировал как можно надежнее закрепиться в Центральной Европе. Во время переговоров в Москве, которые длились с 8 по 18 октября 1944 года, Черчилль неоднократно выдвигал идею продвижения англо-американских войск через Любляну (Лайбах) в карпатский регион. Данное предложение разгневало Сталина, и тот в категоричной форме потребовал от союзников решительных действий. Стоит отметить, что на Сталина очень сильно повлияли иллюзорные воззрения генерал-полковника Мехлиса. Комиссар 4-го Украинского фронта, по сути, выполнявший функции политического заместителя командующего фронтом, в конце октября 1944 года сообщал: «Противостоящие нам части 1-й венгерской армии деморализованы. Ежедневно нашим солдатам сдаются в плен от 1000 до 2000 человек. Иногда эта цифра еще больше… Вражеские солдаты бродят небольшими группами по окрестным лесам. Кто-то из них вооружен, иные и вовсе без оружия. Многие из них переоделись в штатское».

После этого Сталин запросил сведения, действительно ли имеется реальная возможность взять Будапешт. В мемуарах генерал-полковника Штеменко по этому поводу можно прочитать следующее: «Без каких-либо опасений мы дали ответ, что целесообразнее всего было бы атаковать венгерские позиции, которые должны были быть взяты левым крылом 2-го Украинского фронта. В данном случае нам не приходилось бы форсировать реку, к тому же на данном участке враг сосредоточил меньше сил, нежели в других местах».

Подобные соображения убедили Сталина в правильности принимаемого им решения. Он отдал приказ незамедлительно наступать. При этом не были приняты во внимание опасения, высказанные генералом Антоновым, который высказывал мнение, что сообщение Мехлиса относилось не к общей обстановке на данном участке фронта, а относилось лишь к 1-й венгерской армии. В этой связи показателен телефонный разговор Сталина с Малиновским, который состоялся в 10 часов вечера 28 октября 1944 года. Содержание этого разговора было позже пересказано Родионом Малиновским, который командовал 2-м Украинским фронтом.

Сталин: Надо как можно скорее в течение нескольких последующих дней захватить Будапешт, столицу Венгрии. Это надо непременно сделать. В состоянии ли Вы провести эту операцию?

Малиновский: Это задание можно было бы выполнить за пять дней, но при условии, что будет подтянут 4-й механизированный гвардейский корпус 46-й армии…

Сталин: Ставка не может дать вам этих пяти дней. Поймите же, наконец, что мы должны захватить Будапешт как можно скорее из политических соображений.

Малиновский: Я прекрасно понимаю, что скорейшее взятие Будапешта является безотлагательным как раз по политическим причинам. Но мы сможем рассчитывать на успех, если только в операции будут принимать силы 4-го гвардейского корпуса.

Сталин: Ни при каких условиях мы не можем согласиться с отсрочкой наступления… Наступление на Будапешт должно начаться безотлагательно.

Малиновский: Если Вы дадите мне пять дней, то в последующие пять дней я возьму Будапешт. Если же мы предпримем штурм безотлагательно, то 46-я армия, в силу недостаточности сил, не сможет нанести стремительный удар, а в итоге увязнет в продолжительных боях на подступах к венгерской столице. Иными словами говоря: она будет не в состоянии взять Будапешт.

Сталин: Почему Вы так упрямо отстаиваете свою позицию? Очевидно, вы не полностью понимаете политическую значимость немедленного военного наступления на Будапешт.

Малиновский: Я осознаю, какое большое политическое значение имеет взятие Будапешта. И именно по этой причине я прошу пять дней.

Сталин: Настоящим я приказываю Вам завтра же начать наступление на Будапешт.

Не дав ничего возразить, Сталин прервал разговор и положил трубку.

Маршал Малиновский

Генерал-полковник Ганс Фрисснер беседует с немецкими офицерами на Кровавом лугу

В исторической литературе велись (и ведутся поныне) активные дискуссии относительно правильности решения, принятого Сталиным. Когда началось наступление, то на подкрепление частям, штурмовавшим Будапешт, был направлен 23-й стрелковый корпус. 2-й механизированный гвардейский корпус вступил в дело лишь на второй день наступления. Других танковых частей в распоряжении армии и у Малиновского не было. Первоначально предполагалось, что в окружении Будапешта будут принимать участие силы 4-го Украинского фронта. Но эти части Красной Армии так и не смогли вовремя спуститься с Карпат в низину.

Немецкое командование, узнав 26 октября 1944 года о возможном советском наступлении, напротив, решило сосредоточить на этом участке фронта весьма значительные силы. К 1 ноября в район Кечкемета были переброшены 23-я и 24-я танковые дивизии. Вслед за ними последовали 13-я танковая дивизия, панцергренадерская дивизия «Фельдхеррнхалле», 8-я кавалерийская дивизия СС «Флориан Гейер». План генерал-полковника Ганса Фрисснера, командующего группой армий «Юг», предполагал повторное завоевание венгерской равнины и вытеснение частей Красной Армии за реку Тиссу, которая должна была превратиться в мощный оборонительный рубеж.

Еще во время октябрьских боев очень сильно пострадало мирное венгерское население. Кое-где началась эвакуация. Миклош Коваловски, живший в Кишпеште, писал в своем дневнике: «Старая женщина сквозь слезы причитает об эвакуации из Кечкемета. Она могла захватить с собой несколько предметов, какую-то одежду и немного еды. Но недостаток времени не позволял ей захватить с собой трех свиней, которые были у нее в крестьянском хозяйстве. Весь город превратился в подобие приюта для бездомных. Но что будет, если им придется уйти и отсюда».

Согласно плану наступления, разработанному маршалом Малиновским, части Красной Армии 29 октября в районе полудня должны были выйти на позиции Надькорош — Лайошмиже — Ижак. На следующий день 7-я гвардейская армия должна была начать наступление и форсировать Тиссу южнее города Сольнок. После прорыва немецко-венгерских позиций 4-й моторизованный гвардейский корпус совместно с 23-м стрелковым корпусом должны были войти в Будапешт. К 3 ноября планировалось взять Ишасег (немецкое название Иштенберг), Юпешт, Будакеси, Эрд. В сложившейся ситуации выполнение поставленной задачи было абсолютно нереально. Собственно говоря, положение вряд ли бы в корне изменилось, даже если бы Сталин предоставил Малиновскому запрашиваемые пять дней. Дело в том, что эти пять дней были бы использованы немцами и салашистами для укрепления города, который мог превратиться в неприступную твердыню. Более того, на подступах к Будапешту части Красной Армии ожидали бы подготовившиеся немецкие танки. В любом случае этим планам не было суждено сбыться, и это не зависело от тщательности проработки плана наступления. В качестве субъективного фактора выступала слабость немецкой воинской группировки, а потому неподготовленное наступление Красной Армии имело не столь катастрофические последствия, какие могли бы наступить в случае его подготовки по «пятидневному» плану Малиновского.

* Боеспособность частей оценивается по 4-балльной системе, где I — высокая, а IV — низкая степень боеспособности.

Советское наступление на Будапешт началось 29 октября в 14 часов. Началось оно с непродолжительной артиллерийской подготовки, после которой венгерские позиции были атакованы частями Красной Армии. «Центр тяжести» советского наступления располагался чуть южнее Кечкемета. Именно сюда устремились силы 37-го стрелкового и 2-го механизированного корпусов. Венгерские части не смогли противостоять натиску советских танков. В результате за первый же день наступления части Красной Армии углубились на 25 километров в венгерские позиции.

Советские артиллеристы переправляются через Тиссу

Советское наступление продолжалось всю ночь. Лишь к утру части Красной Армии столкнулись к югу от Кечкемета с перешедшими в контрнаступление силами 24-й танковой дивизии вермахта. 30 октября советскими частями было отбито немецкое контрнаступление. Красноармейцам удалось сломить сопротивление венгров и немцев. Утром 30 октября первые отряды Красной Армии проникли на окраины Кечкемета. Но на этом наступление стало захлебываться. Немецко-венгерская группировка пустила в дело зенитную артиллерию, при помощи которой удалось почти сразу же подбить 20 советских танков. Тем временем части 7-й гвардейской армии форсировали Тиссу. Однако форсирование реки затянулось. Наступление начало замирать. 31 октября частям Красной Армии, штурмовавшим Кечкемет, на подкрепление маршалом Малиновским были посланы 4-й моторизованный гвардейский корпус и 23-й стрелковый корпус. Предполагалось, что они должны были с лету взять Кечкемет и сразу же достигнуть окраин Будапешта. Для достижения поставленной цели данные части были переведены на левый фланг наступления. Свежим ударным силам Красной Армии противостояли ослабленные венгерские полки. Планировалось, что танки и орудия будут переправлены на другой берег Дуная на понтонах. Преодолев Дунай, ударные советские части должны были обойти Будапешт с юга. В то же время 2-й механизированный корпус должен был атаковать венгерскую столицу с востока. Как видно из этого плана, советское командование планировало взять Будапешт с налета. Об этом говорил хотя бы факт, что на тот момент большинство советских частей находилось в 40–50 километрах от Будапешта. То есть вокруг венгерской столицы не существовало никаких четких советских позиций.

Не исключено, что Малиновский с самого начала понимал, что взятие Будапешта подобным образом было неосуществимой задачей. Но после того, как все высказанные сомнения были отклонены лично Сталиным, ему не оставалось ничего иного, как пойти на данную авантюру.

Кроме того, произошедшие далее события дают представление, какими военными силами располагала Венгрия на этом заключительном (и самом опустошительном для данной страны) этапе войны. Здесь даже не берется в расчет немецкая группировка войск. Несмотря на осознание неизбежного крушения, большие потери и террор, развязанный салашистским правительством, который привел к тому, что гражданское население Венгрии желало поскорее избавиться от ужасов войны, венгерская армия сохраняла относительную боеспособность. В итоге по этой причине сражение за Будапешт должно было быть очень длительным и кровопролитным. Уже на первых этапах осады Будапешта венгерские полки и прибывшие им на помощь немецкие части очень быстро развеяли неоправданные надежды советского командования на скорейшее падение Будапешта. Сама поспешная операция была результатом упрямства Сталина и неосведомленности советского генералитета, который испытывал иллюзии по поводу полнейшего разложения венгерской армии. Напротив, скорейший прорыв дунайских позиций немецко-венгерской группировки поставил Красную Армию перед необходимостью выполнения неосуществимой задачи. Но у советских частей, оказавшихся в предместьях венгерской столицы, просто-напросто не было достаточного количества сил для ее выполнения.

Окружение Будапешта. Бои, шедшие между 29 октября и 18 ноября 1944 года

Партийные функционеры салашистской партии развешивают агитационные плакаты

С сугубо военной точки зрения советское наступление не застало венгерскую столицу врасплох. Еще 21 сентября 1944 года Верховное командование сухопутных сил Германии (ОКН) отдало приказ генерал-полковнику Фрисснеру создать несколько линий обороны на территории западной Венгрии. В итоге система немецкой обороны состояла из трех линий. Между озером Балатон (немецкое название — Платтензее) и собственно Будапештом пролегла «Линия Маргариты»[1]. С восточных флангов столицу Венгрии прикрывала «Линия Аттилы», которая переходила в «Линию Кароля», пролегшая между горами Черхат, Матра и Земплен.

Создание линии обороны у предместий Пешта было поручено возникшей три года назад венгерской Военной академии. Готовящиеся к экзаменационной проверке генерального штаба венгерские офицеры точно определили места для возведения укреплений, которые должны были занять четыре дивизии, а также огневые позиции для артиллерии. По сути, выполнение этого задания было неким «выпускным экзаменом» для венгерских офицеров. Для организации обороны они даже привлекли планы времен Первой мировой войны. Ирония судьбы заключалась в том, что несколько месяцев спустя этим венгерским офицерам на своей шкуре пришлось испытать правильность своих расчетов. Венгерский генеральный штаб уже 11 сентября 1944 года отдал приказ о начале возведения укреплений на окраинах Пешта. Как и было разработано ранее, линия обороны была рассчитана на 4 дивизии и 6 батальонов. На сооружении «Линии Аттилы» было занято 3 тысячи словацких солдат из строительных частей. В возведении линии обороны им помогало гражданское население, а также несколько подразделений трудовой повинности, которые специализировались как раз на возведении полевых укреплений. Строительные работы продолжались даже тогда, когда в зоне видимости появились советские части. К 11 ноября в них принимало участие около 28 тысяч человек.

Три оборонных рубежа «Линии Аттилы» простирались по следующему «маршруту». Первая — Альшогод, Верешедьхаз, Маглёд, Эчер, Дунахарасти. Вторая — вдоль линии Дунакеси, Модьород, Ишасег, Пецель, Пештсентиме, Шорокшар. Третья проходила уже по окраинам Пешта. Сами эти укрепления состояли из противотанковых рвов, земляных и деревянных оборонительных сооружений, протяженных заграждений из колючей проволоки, минных полей. Уже в сентябре 1944 года венгерское армейское командование обратило внимание на тот факт, что в ближайшее время Будапешт мог превратиться в прифронтовой город. Это послание было адресовано в первую очередь немцам. В нем также сообщалось, что 3-я венгерская армия не являлась достаточной силой, чтобы успешно противостоять советскому наступлению. Ее могли смести при первой же атаке на венгерские позиции. 25 сентября 1944 года Янош Вёрёш, начальник генерального штаба венгерской армии, сообщал генерал-полковнику Гудериану: «Если в ближайшее время 3-я венгерская армия не получит значительного подкрепления, то ее ожидает скорейший крах. В данном случае перед врагом открывается прямая дорога в сердце страны, на город Будапешт».

Гражданское население строит баррикады на улицах венгерской столицы

Уже 9 октября Янош Вёрёш отдал приказ командованию зенитной артиллерии и имеющимся в его распоряжении техническим подразделениям обеспечить пути к отступлению непосредственно в Будапешт. Параллельно с тем, как 1-й венгерский корпус, жандармские, полицейские и зенитные части заняли позиции на «Линии Аттилы», Вёрёш призывал командование группы армий «Юг» предоставить ему в распоряжение немецкие части. При всем этом 1-й армейский корпус, располагавшийся в Будапеште, был сугубо административным учреждением, в распоряжении которого не было ни одной собственной военной части. Под его командованием находились все венгерские подразделения, оказавшиеся в окрестностях Будапешта. При этом не имело никакого значения, в какую дивизию или армию они входили до этого.

Сегодня сложно установить, действительно ли Янош Вёрёш планировал до последнего патрона оборонять Будапешт от Красной Армии или все-таки задумывал осуществить разработанный Хорти план перемирия с Советами. Скорее всего, он не отказывался ни от одного намерения.

10 октября 1944 года генеральный штаб венгерской армии стал готовиться к предстоящей осаде столицы. Два дня спустя в Будапешт были направлены 6-й венгерский армейский корпус и 10-я пехотная дивизия, располагавшаяся до этого в Карпатах. Прикрытие было поручено силам 1-го армейского корпуса, а непосредственную оборону позиций должны были осуществлять части 4-го армейского корпуса. В тот же самый день в Будапешт было переброшено подразделение парашютистов, которое считалось едва ли не элитой венгерской армии. Тогда же из Карпат молниеносно были переброшены три батареи противотанковой артиллерии.

Однако все эти предпринятые меры, которые, по сути, оголили карпатский участок фронта, вызвали негодование у генерал-полковника Гудериана. Несмотря на отсутствие в документах точных указаний, можно предположить, что подобная негативная реакция была вызвана дошедшими до немцев слухами о готовящемся перемирии с Советами. Именно по этой причине немецкое командование всячески хотело воспрепятствовать перемещению венгерских частей в Будапеште. В итоге возникла совершенно парадоксальная ситуация: немецкое командование пыталось помешать концентрации венгерских частей у Будапешта, когда городу непосредственно угрожали части Красной Армии!

Колонна венгерских грузовиков выдвигается к линии фронта

Между тем к Будапешту были подтянуты немецкие части. Чтобы предотвратить прорыв венгерских позиций, сюда были направлены танковый батальон, в котором на вооружении состояли в основном «Тигры», а также части 24-й танковой дивизии. Невзирая на полученную военную помощь, 13 октября венгерский генеральный штаб отдал повторный приказ об отводе всех мобильных военных подразделений к Будапешту. К западу от Буды заняли позиции эсэсовцы, принудительно набранные из числа дунайских швабов в 22-ю «добровольческую» кавалерийскую дивизию СС «Мария Терезия».

После того как 15 октября 1944 года адмирал Хорти предпринял попытку разорвать отношения с Германией и заключить сепаратный мир с Советским Союзом, немецкое командование решило отвести из Будапешта все немецкие части. Предполагалось, что там останутся лишь резервные части.

Согласно дневнику боевых действий 10-й венгерской дивизии, 25 октября оборону Будапешта должны были осуществлять следующие силы:

— 22-я кавалерийская дивизия СС «Мария Терезия»; 13 тысяч человек + 2 тысячи человек вспомогательного персонала, 24 тяжелых противотанковых орудия, 54 полевых орудий, 486 пулеметов, 11386 единиц стрелкового оружия. Уровень подготовки этих эсэсовцев были крайне низким, так как многие из них были призваны в дивизию лишь в октябре 1944 года;

— 6-й венгерский армейский корпус: 1 дивизия + 6 батальонов (вероятно, из состава 10-й пехотной дивизии);

— 2 тысячи человек, 4 батальона, 1500 винтовок, 150 пистолетов-пулеметов, 55 легких пулеметов;

— 146 зенитных орудий.

Как видим, силы были явно невелики. Поэтому, когда 26 октября в Будапешт прибыл парашютно-десантный батальон, он был встречен с воодушевлением. Сами десантники были доставлены в Буду несколькими автобусами из Шорокшара, где они занимали позиции вдоль вырытых противотанковых рвов. Они должны были контролировать главные транспортные пути, ведущие из Кечкемета и Шольта. На помощь Будапешту в конце октября — начале ноября из Хайммашера были перемещены 1-й, 10-й, 13-й, 16-й, 24-й, 25-й дивизионы штурмовой артиллерии, а также две артиллерийские батареи 7-го артиллерийского дивизиона. Вслед за артиллерией последовало 25 танков различных модификаций, 2 тысячи солдат и даже один полк эсэсовской полиции.

Артиллерия была сосредоточена в самом безопасном месте, которое находилось на участке между Эчером и Пецелем. Полицейские-эсэсовцы заняли рубежи у Кишпешта. В самом Будапеште были оставлены 9-й батальон (личная охрана Салаши) и вахтенный батальон «Будапешт». К ним присоединились 201-й, 202-й, 203-й специальные технические батальоны, состоявшие из учащихся военных школ. За порядком в городе следили три жандармских батальона. Не сколько позже на окраины венгерской столицы была введена передислоцированная 12-я резервная дивизия. Приблизительно в 70 километрах к югу от Будапешта позиции на передовой заняли 1-я танковая, 23-я резервная, 8-я учебная дивизии. Прикрывала их 1-я гусарская дивизия. После очередного советского наступления от группировки осталось лишь несколько гусарских эскадронов и танковый батальон. Именно они и смогли отойти в город.

Генерал-полковник Фрисснер на мосту Маргариты. 4 ноября 1944 года

Находившиеся в Будапеште воинские формирования венгерской армии вряд ли могли являть собой серьезную силу. Если к этому добавить проблемы со снабжением оружием, то ситуацию можно было бы назвать критической. Генерал-полковник Фрисснер прекрасно понимал, что в этих условиях Будапешт стал бы легкой добычей для Красной Армии, о чем он незамедлительно сообщил 27 октября 1944 года в личном письме Гудериану. Он просил помощи, так как понимал, что имеющимися силами вряд ли можно было удержать венгерскую столицу. В течение последующих недель он неоднократно повторял свою просьбу, но все было безуспешно. А тем временем 2 ноября советские механизированные части стали собираться в районе Альшонемеди, Оча Юллё, Гомба. До окраин Будапешта оставалось всего 15 километров.

В своем дневнике Миклош Коваловски так описывает впечатления горожан от впервые услышанной ими канонады: «Даже в коротких перерывах между боями я все равно слышу канонаду. Могут ли так часто стрелять по случайно прорвавшимся вражеским машинам? В итоге я прихожу к выводу, что это не залпы зенитной артиллерии. Неужели фронт настолько близко подступил к нам?… После короткого обеденного перерыва затихли сирены, но я все равно слышу шум разрывов снарядов. Теперь становится очевидным, что это не зенитные пушки, а тяжелая артиллерия. Судя по всему, на юго-востоке от города идет ожесточенное сражение… Фронт добрался и до нас. Как долго это будет продолжаться? Сможем ли мы это выдержать?»

В своих воспоминаниях венгерские парашютисты так описывали появление первых советских танков: «Во второй половине дня 2 ноября со стороны противотанковой батареи можно было услышать сильную артиллерийскую стрельбу. Вскоре повозки, запряженные лошадьми, стали беспорядочно отходить со стороны Кечкемета. Они забили все дороги между Шорокшаром и линией обороны. Повозки, у которых сломалась ось, мы спихивали с дороги в кювет… Как только мы освободили проезжую часть, из расположения батареи прибыло несколько солдат, которые сообщили, что в их расположение ворвались русские танки».

В другом документе рассказывается следующее: «Пять Т-34 очень быстро достигли моста, переброшенного через противотанковый ров. Я помню каждый момент этой сцены! Мы оцепенели от страха, повисла тишина, были лишь слышны урчание советских танков и лязганье гусениц. Было темно, но мы отчетливо видели, как вслед за танками по шоссе следовала русская пехота. У нас был приказ пропустить танки вперед и открыть огонь по пехоте. Танки шли вперемешку, иногда меняясь местами, но перед мостом они остановились. В этот момент открыло огонь закопанное в акациевой роще зенитное орудие. Его поддержали солдаты, которые из-за моста стали стрелять из фаустпатронов. Одновременно с этим был открыт огонь из пулеметов, который заставил пехоту, сопровождавшую советские танки, залечь на землю. Вследствие столь неожиданного обстрела все пять танков были подбиты».

А затем последовала атака 4-го гвардейского механизированного корпуса. С наступлением ночи на позиции венгерских парашютистов под Шорокшаром и под Дунахарасти двинулось по двадцать танков.

«На рубежах обороны несколько часов бушевал бой. Несколько танков подорвалось на минах или были подбиты из противотанковых орудий. Затем их пришлось отвести с передовой. Под Шорокшаром нескольким танкам удалось прорвать линию обороны, но советская пехота не поспела за ними. Она завязла на левом фланге, и в результате танки отступили назад… Атака, предпринятая под Дунахарасти, захлебнулась после многочасового обстрела с приличного расстояния. Фронт был удержан. Несколько советских танков подбито».

Наступление продолжилось, когда 3 ноября на грузовых автомобилях и повозках была подвезена свежая советская пехота. В тот день силам 4-го гвардейского механизированного корпуса удалось прорвать оборону венгров. Танки смяли позиции, удерживаемые эсэсовцами из дивизии «Мария Терезия», и приблизились к Шорокшару. До цели оставалось буквально несколько километров. Однако успех оказался временным. Вечером того же дня парашютисты под командованием своего командира Эдёмера Ташшоньи смогли отбить у Красной Армии захваченную территорию.

Тем временем силы 2-го гвардейского механизированного корпуса смогли овладеть Монором, Юллё, Вечешем, Дьялом и Пештсентимром, где оборону пытался организовать отряд венгерской полиции. В распоряжении венгров оказалось лишь пять итальянских танков типа «Ансальдо», которые в прошлом использовались армией Муссолини для подавления абиссинских повстанцев. Из этих танков три были сразу же подбиты. Один из советских танков въехал на улицу Юллё, в то время как остальные Т-34 устремились в направлении аэропорта Ферихедь. Прибывшие на подмогу силы 8-й кавалерийской дивизии СС и 12-й венгерской пехотной дивизии на следующий день смогли вернуть себе Вечеш и Монор. Но почти сразу же последовала советская контратака, и часть Вечеша была почти сразу же отбита красноармейцами. 4 ноября немецко-венгерской группе удалось ненадолго продвинуться в направлении Юллё.

В те дни большинство немецких войск оказалось сконцентрировано в районе Цегледа. Советское танковое наступление затормозилось здесь 5 ноября 1944 года. Многие танки оказались подбитыми. Советская пехота не поспевала за ними. Начал сказываться недостаток боеприпасов и горючего. Предпринятое контрнаступление 1-й и 13-й немецких танковых дивизий поставило под угрозу позиции передовых частей Красной Армии, которые находились на пике наступления. Они могли быть окружены. Затем были пущены в бой части 22-й кавалерийской дивизии СС. В итоге части Красной Армии были отброшены за «Линию Аттилы». К 8 ноября 1944 года немцам удалось обратно отвоевать находящиеся между Дунахарасти и Дьялом высоты Казанкути и Биро. Отброшенные советские танки отнюдь не означали прихода короткого затишья. Советские пехотинцы постоянно атаковали позиции отвратительно подготовленных эсэсовцев из 22-й кавалерийской дивизии. В итоге красноармейцам удавалось кое-где прорвать линию обороны. Ситуацию приходилось исправлять венгерским парашютистам, которые вполне успешно ликвидировали прорывы.

Из мемуаров генерал-полковника Штеменко, бывшего в то время первым заместителем начальника Генерального штаба Красной Армии, становится ясным, как в Генштабе прореагировали на приостановление наступления 46-й армии. Естественно, никто не решался отменить приказ Сталина или как-то изменить его. В Генштабе полагали, что положение все еще можно было спасти. В сложившейся ситуации единственным выходом было расширение фронта наступления. Вместо фронтального наступления было решено попытаться охватить Будапеште двух сторон. 6-я гвардейская танковая армия и 7-я гвардейская армия должны были пробить немецко-венгерскую оборону в районе Хатвана, в результате чего советские армии должны были выйти к Дунаю в районе Ваца. Одновременно с этим 46-я армия после взятия острова Чепель должна была захватить Шорокшарский район, форсировать «старый» Дунай, после чего вторгнуться в Будапешт со стороны Эдра. 5 ноября 1944 года для осуществления запланированного наступления советские войска провели перегруппировку. Этот факт указывает на то, что отныне стратегическое руководство операцией оказалось в руках военных экспертов.

Между тем верховное командование сухопутных сил Германии в начале ноября 1944 года направило в район Будапешта три танковых корпуса, которые должны были преградить Красной Армии путь на город. 3-й танковый корпус под командованием генерала Брейта должен был заниматься непосредственной обороной венгерской столицы, в то время как 4-й танковый корпус должен был направиться в район Ясбереня, 57-й танковый корпус в район Цегледа и Сольнока. Два этих танковых корпуса должны были предпринять контрнаступление. После того, как советские войска форсировали Тиссу, левое крыло наступающих частей 2-го Украинского фронта (7-я гвардейская армия, 53-я, 27-я, 40-я армии и механизированная кавалерийская группа Плиева) неизбежно должно было натолкнуться по мере развития наступления на север на эти немецкие танковые корпуса. Таким образом немецко-венгерской группировке удалось вполне успешно остановить советское наступление.

Офицеры из группы Плиева беседуют с пленными венгерскими солдатами

Хотя части Красной Армии повсеместно и удачно форсировали Тиссу, они никак не могли помешать немецкому командованию стабилизировать наиболее опасные участки фронта. В ходе немецких контратак на данном направлении вновь возникла устойчивая линия фронта, на которой немцам и венграм удалось сформировать рубеж обороны. Не стоило, однако, забывать о том, что немецко-венгерская группировка несла большие потери. К тому же после стабилизации фронта в конце октября 1944 года присутствие немецких танковых частей здесь было сокращено.

Фрисснер писал о событиях тех дней в своих воспоминаниях: «Батальоны насчитывали по 100–200 человек. На 100 метров фронта в среднем приходилось по три с половиной человека». В середине ноября немецкие части отступили на северо-запад, где заняли оборону на «Линии Кароля», и на долгие дни фронт застыл именно по этой линии.

Между тем Сталин начинает понимать, что его в определенной мере дезинформировали и сил 2-го Украинского фронта не хватит для захвата Будапешта. 14 ноября 1944 года он издает директиву, которой передает наступавшим частям 200 танков и 40 тысяч человек. Эти силы были позаимствованы из резервов «застрявшего» в Карпатах 4-го Украинского фронта. Получив такое подкрепление, Малиновский усилил 6-ю гвардейскую танковую армию. Теперь Красная Армия по танкам многократно превосходила своих противников. Малиновский продолжал планировать, что силами танковой армии и 7-й гвардейской армии сможет с севера проникнуть в Будапешт. Но в данном направлении советские части продвигались слишком медленно, о моментальном прорыве немецко-венгерской обороны не могло быть и речи.

Значительно большего успеха удалось достигнуть оказавшейся к югу от Будапешта 46-й армии. К 21 ноября она уже занимала позиции между Такшонью и Дёмшёдом на острове Чепель. Один из батальонов 23-го стрелкового корпуса уже 6 ноября 1944 года предпринял попытку атаковать позиции которые удерживал гусарский батальон. Прорыв обороны был предотвращен. Венгерским артиллеристам удалось уничтожить колокольню, с которой советский наводчик координировал огонь советской артиллерии.

«Служащие советского стрелкового батальона смогли по воде Старого Дуная подобраться незамеченными почти до самого берега. Десантировавшись, они прятались в ивняке и березовой роще. Тот, кто не успел спрятаться, был пленен нами. Почти им всем было за 40 лет, почти все с большими усами и простодушным видом. Наши солдаты любезно предложили пленникам ром и дружелюбно похлопывали их по спине… Подобная дружелюбность смогла выманить из убежищ еще нескольких русских. Некоторые вынимали из-под рубах распятия и несли их перед собой. Их погрузили на утлые крестьянские повозки. На одной из них оказался советский раненый, по-моему, сержант. Я прекрасно помню его бледное как мел лицо, твердый, суровый взгляд и рот, скривившийся от боли. Он принял лекарства, но так и не притронулся к предложенному ему рому. Без слов он покачал головой, отказываясь от выпивки. Пленники просили не передавать их в руки немцев. Но венгерская армия не могла иметь пленников».

Попытки безуспешно повторялись 14,15,16 и 18 ноября. 19 ноября попытка увенчалась относительным успехом. И лишь 21 ноября на остров хлынул поток советских частей. Тибор Генчь, ротный командир из состава 4-го гусарского полка, вспоминал об этих событиях: «На следующий день, рано утром вновь была предпринята вражеская попытка форсирования Маленького Дуная. Как резервная рота мы оказались размещены в одной из школ Тёкёлера. Большинство солдат спало праведным сном. Выяснилось, что на передовой майор Мессарош со своей частью не оказал ни малейшего сопротивления. В итоге части противника целыми батальонами добрались по железной дороге к деревне, где я остановился со своими солдатами. Судя по всему, это были штрафные батальоны, так они были изрядно принявши «штурмовой воды». При обороне их телами можно было завалить этаж, а может быть, даже два или три. В какой-то момент они разгрузились, рассеялись и попытались зайти нам в тыл. Тогда я стал очевидцем многих интересных сцен. Для многих из них часы и побрякушки были ценнее собственной жизни. Все мыслимые рекорды побил румын, на руке которого мы насчитали 14 часов!.. На следующий день немецкие танки предприняли контратаку, и они были вынуждены отойти из деревни. Вражеские части безупречно окопались и сражались с совершенно ясной головой. Они хорошо прятались в окопах, но мы находили их и убивали выстрелами в голову. Однако при помощи наших слабых сил полностью очистить Тёкёль было невозможно».

В отечественных мемуарах есть отрывок, посвященный подготовке к форсированию Дуная: «Мы стояли у дамбы. Начинало светать. Прямо перед нами в туманной мгле лежал Дунай. Видимо, только в песнях он голубой. А тогда вода была свинцово-серой. Уныло выглядели берега. На той стороне, за крутыми скатами, где окопался враг, темнел чахлый, обнаженный лес, а что за ним — не было видно. На карте значились поля, поселок, какая-то усадьба, шоссейная дорога, идущая из Будапешта на юго-запад через местечко Каземхален на Эрчи. В то раннее утро противоположный берег казался мертвым. Нотам — противник, он крепко засел на линиях сплошных траншей и по скатам высот; еще дальше находилась вторая линия обороны.

— Да, здорово укрепились гитлеровцы. А впереди, видимо, еще и проволочные заграждения, и мин до черта натыкали по балкам да у берега, — заметил я.

— Это не беда, дело привычное, — возразил комбат. — А вот река… Тяжело нам будет пробиваться. У нас, поди, реки давно уже таким льдом покрылись, что бомбой не просадишь, а тут и в декабре слякоть… Но нас, сибиряков, этим не проймешь, — блеснув глазами, сказал Забобонов. Затем лукаво взглянул на меня и добавил: — Знаю, знаю, Семен Прокофьевич, что ты хочешь сейчас сказать. Правильно, не проймешь не только сибиряков. Все мы сообща и не такие преграды брали. Возьмем и эту. Жаль только, что многих ребят недосчитаемся».

Неожиданная угроза Красной Армии Будапешту с юга стала для командования группы армий «Юг» неприятным сюрпризом и большой головоломкой. В качестве контрмеры на остров были посланы батальон венгерских парашютистов, кадетский батальон и ударная группа моторизованной дивизии «Фельдхеррнхалле». Чуть позже на усиление этих частей были направлены 1-й и 9-й артиллерийские дивизионы и пара пехотных батальонов, специально сформированных для отражения наступления с юга. Но этих сил явно было недостаточно, чтобы сдержать наступление 23-го советского стрелкового корпуса. 25 ноября форсирование реки были закончено и частями 37-го стрелкового корпуса. Красная Армия противопоставила небольшой немецко-венгерской группировке четыре дивизии. В итоге немцы и венгры могли действовать лишь на периферии Тёкёля и Сигетсенмиклёша. К 24 ноября данные местечки не раз переходили из рук в руки, пока, наконец, линия фронта не остановилась между Лакихедью и Кирайердё. Далеко не в последнюю очередь это было связано с тем, что венгерская артиллерия (103 ствола) могла обстреливать советские части не только с территории острова Чепель, но и Шорокшара, и даже с западного берега Дуная. Кроме этого, немецко-венгерские защитники острова поддерживались с Дуная бронированными быстроходными катерами, так называемыми «мониторами». Казалось, бои и не собирались прекращаться. Лейтенант гусарского полка Аурель Шаламон вспоминал о тех днях: «К вечеру наши позиции атаковали так называемые русские штрафные батальоны, составленные из заключенных и арестантов. Их ожидал ураганный огонь. Совместные залпы пулеметов, минометов, закопанных в землю по башню танков, даже скользивших по Дунаю «мониторов». Атака захлебнулась. Русские понесли огромные потери. Перед нашими позициями остались лежать сотни Умирающих и раненых. Среди стонов и криков о помощи чаще всего приходилось слушать русские упоминания Бога: «Боже мой!» Наши санитары хотели помочь им, но каждая попытка заканчивалась пулеметным огнем с противоположной стороны. Эти люди при любом раскладе были обречены на смерть. Мы не могли помочь им. На следующий день мы уже не слышали стонов».

28–29 ноября на остров прибыл батальон венгерских парашютистов (1400 человек). То есть общая численность подкрепления приблизительно соответствовала количеству сражавшихся на Чепеле венгерских гусар.

Глава 3 Операция «Фаустпатрон» и свержение Хорти

Чтобы понять суть событий, происходивших осенью 1944 года в Будапеште, надо обратиться к истории Венгрии. Вряд ли есть необходимость излагать ее подробно, а потому наметим штрихами основные события. После поражения в Первой мировой войне и заключения невыгодного для Венгрии Трианонского мира 21 марта 1919 года молодая республика провозгласила себя советской. Поначалу это событие не встретило сопротивления среди населения, так как наступательная революционная война против соседних государств, возглавленная Бела Куном, воспринималась и поддерживалась преимущественно как национально-освободительная война. Лишь когда революционные венгерские войска начали терпеть поражение, образовалось контрреволюционное правительство, которому удалось подавить советскую республику с помощью чехословацких и австрийских войск.

Адмирал Хорти считался едва ли не спасителем нации

В январе 1920 года были проведены парламентские выборы, в которых сильнейшую фракцию выдвинула Партия мелких сельских хозяев, между тем как вновь организованная социал-демократическая партия, в знак протеста против «белого террора» и продолжавшегося запрета всех коммунистических организаций, не приняла в них участия. Но из этих выборов не возникла парламентско-демократическая система. 1 марта 1920 года в окруженном войсками будапештском парламенте адмирал Миклош Хорти был избран «местоблюстителем престола», поскольку перед этим был принят закон, устанавливавший продолжение монархии. Но после неудавшейся попытки путча претендентом на трон Карло ему и всей австрийской династии 16 ноября 1921 года было отказано в праве на королевский титул. По настоянию Хорти, занимавшего согласно конституции очень прочную позицию в качестве «местоблюстителя», консервативные и либеральные группировки объединились в правящую партию, выигрывавшую все выборы и назначавшую всех премьер-министров.

Еще в 20-е годы Венгрия стала сборным пунктом и убежищем правых радикалов и фашистов из различных европейских стран, получавших здесь некоторую поддержку не- официальных и официальных инстанций. Это, несомненно, относится к австрийским хеймверовцам, получавшим материальные средства не только от фашистского правительства Италии, но также из Венгрии. Однако к собственным фашистским партиям венгерское правительство с самого начала относилось далеко не столь позитивно. В 30-е годы Венгрия сблизилась с Третьим рейхом. Подобная политика (вовсе не вызывавшая в Венгрии общего одобрения) на первых порах, казалось, оправдывала себя. В 1939 году Венгрия получила часть Чехословакии; в 1940 году ей удалось, при недвусмысленном одобрении Германии, стремившейся еще теснее привязать к себе Венгрию, вернуть себе области, отошедшие в 1920 году к Румынии. Эти успехи, завершившиеся аннексией югославских территорий после немецкого нападения на эту страну весной 1941 года, побудили венгерское правительство вступить в войну с Советским Союзом на стороне Германии.

К началу 1944 года Хорти стало ясно, что Германия проиграла войну. Он начал планировать выход из нее. Именно в это время, 17 марта 1944 года, Хорти в сопровождении министров иностранных дел и обороны, а также начальника генштаба отправился к Гитлеру в его штаб-квартиру. Встреча в Клесхейме оказалась драматической. Фюрер настоял на «союзнической оккупации» Венгрии. С войсками вермахта Венгрию наводнили агенты гестапо и СС, а также служба безопасности (СД), которые, получив от Кальтенбруннера специальный список почти на 400 ненадежных венгерских политических деятелей, депутатов парламента, журналистов, социал-демократов и руководителей профсоюзов, приступили к их арестам. Среди арестованных оказались и 9 депутатов верхней и 13 — нижней палаты парламента. Премьер-министр Каллаи избежал ареста только благодаря тому, что успел по подземным коридорам покинуть королевский замок и укрыться в турецком посольстве.

Вернувшись в оккупированный Будапешт, в окруженный германскими войсками королевский замок, Хорти 19 марта 1944 года собрал заседание Коронного Совета, где подробно доложил об обстоятельствах клесхеймских «переговоров». Хорти сообщил также: фюрер заверил его, что в отличие от Чехии, которая «всегда принадлежала империи», Венгрию он не собирается превращать в провинцию. Он довел до сведения Коронного Совета, что новый посол Германии при первой же встрече с ним заявил: «Рейх не доверяет правительству Каллаи». Со своей стороны Хорти выразил полное доверие правительству, но, тем не менее, имея на руках заявление премьера об отставке, он фактически подчинился гитлеровскому давлению и согласился на формирование нового кабинета. По сути, Хорти капитулировал и своим именем и авторитетом покрывал перед внешним миром германскую агрессию и насилие.

Хорти назначил нового премьера — отставного генерала, бывшего посла в Берлине Дёме Стояи — и на некоторое время укрылся в замке, желая тем самым продемонстрировать, что не разделяет политику правительства. В апреле регент вынужден был появиться перед народом, чтобы опровергнуть слухи о том, что он находится под домашним арестом. Коронный Совет поддержал Хорти в его решении не покидать пост главы государства. Это означало, что несмотря на оккупацию страны, венгерская государственность де-юре была сохранена и Хорти по-прежнему оставался правителем.

Хорти беседует с Муссолини

О событиях этих месяцев в Венгрии 25 сентября 1944 года писал журналист Рене Пейс, автор передовой статьи в швейцарском «Журналь де Женев»: «Адмирал Хорти разочаровал многих своих сторонников, согласившись на все требования Германии. Из страха перед большевизмом, из опасения за свое личное благополучие он доверил власть Стояи, который повел чисто гитлеровскую политику… Судя по прежним действиям Хорти, не следует рассчитывать на то, что он последует примеру короля Михая и Маннергейма… Венгрия пожинает сегодня плоды его политики». В итоге Хорти вновь начинает готовиться к выходу из войны. В конце июля 1944 г. Хорти принял решение удалить Стояи с поста премьер-министра. Вместе с премьером полностью поменялся весь кабинет. Реакции Гитлера не последовало, поскольку в то время его занимали другие проблемы. В августе 1944 г. Хорти образовал правительство во главе с бывшим командующим 1-й венгерской армией генералом Г. Лакатошем. Они совместно попытались найти пути выхода Венгрии из войны. Были возобновлены переговоры с англичанами и американцами. В новых условиях союзники посоветовали Венгрии вступить в непосредственный контакт с СССР.

Подробности этих переговоров описаны в мемуарах Штеменко.

«22 сентября 1944 г. генерал-полковник Надаи — доверенное лицо Хорти — тайно от гитлеровцев вылетел на самолете в район Неаполя, где располагался штаб союзников. Этот штаб был выбран не случайно. Венгерские фашисты ждали прихода союзников через полуостров Острия и Австрию по плану, который был известен, поскольку правительство Черчилля не делало из него особого секрета. Однако поездка закончилась неудачей. Англичане и американцы продвигались на фронтах чрезвычайно медленно и понимали, что Красная Армия, уже вступившая на территорию Венгрии, не остановится на полдороге. Они вернули генерала восвояси, посоветовав ему обратиться к русским. Расчеты венгерских сателлитов Гитлера поправить свои дела за спиной Советского государства провалились.

Теперь для клики Хорти оставался единственный путь — завязать переговоры непосредственно с Москвой и суметь выпросить выгодное перемирие. В конце сентября 1944 г. особая делегация венгерского правительства во главе с бывшим военным атташе Венгрии в Москве генералом Габором Фараго направилась в Советский Союз. Кроме Фараго в делегацию вошли граф Геза Телеки и представитель венгерского министерства иностранных дел Сент-Ивани. Послана была делегация, конечно, втайне от руководителей фашистской Германии и ее военного командования.

Группа Фараго, благополучно принятая нами через линию фронта, прибыла в Москву 1 октября 1944 г. Об этом сообщили союзникам, и их представители не замедлили приобщиться к переговорам.

Ведал доставкой делегации в Москву, ее приемом и предварительными беседами генерал-полковник Ф.Ф. Кузнецов. Через несколько дней после приезда делегации он рассказал мне, что Фараго очень беспокоится о своих свиньях, которых разводит в имении где-то в районе Дебрецена, и просит не трогать поголовье принадлежащих ему свиней, когда эту местность займут наши войска. Фараго ответили, что советские войска не только не берут чужого имущества, но даже охраняют его, если хозяева отсутствуют. Помещик успокоился. Забегая вперед, скажу, что нашим войскам, с боями занявшим район Дебрецена, охранять свиней в имении Фараго не пришлось — гитлеровцы съели всех до единой.

Маневры венгерского правительства вызвали крайнее озлобление Гитлера. Стремясь во что бы то ни стало удержать Венгрию за собой, гитлеровцы дополнительно ввели на ее территорию значительные танковые силы и пехоту. Был установлен контроль над радио- и проводной связью венгерских войск и властей, предусмотрены меры на случай возможных антигитлеровских выступлений.

Поскольку клика Хорти боялась вступления в страну Красной Армии, мероприятия гитлеровского командования не встретили противодействия со стороны правительства. Однако значительная часть высшего командования и рядовых офицеров венгерской армии расценила усиление и без того унизительного оккупационного режима в стране Как новый акт насилия, жестокое попрание суверенитета Венгрии. Резкое недовольство столь зависимым положением страны от немецкого фашизма усиливалось тяжелыми переживаниями в связи с большими потерями, понесенными венгерскими войсками на фронтах, и обострялось сознанием неумолимо приближающегося военного разгрома.

В знак протеста против карательных санкций немецкого командования и унижения родины многие венгерские офицеры сдавались в плен нашим войскам, причем открыто возмущались позицией своего правительства. Пленные сообщили, что генерал-полковник Бела Миклош, командующий 1-й венгерской армией, занимавшей оборону в Карпатах, тоже не одобряет политику, проводимую в стране, и весьма недоволен гитлеровскими акциями.

Ставка и Генштаб сочли возможным использовать настроения офицеров и солдат для вывода Венгрии из войны. Основой мероприятий в этом направлении могли послужить антигитлеровские и патриотические чувства венгерских офицеров. В связи с этим И.В. Сталин переговорил по телефону с И.Е. Петровым и Л.З. Мехлисом и предложил подумать, что тут можно сделать.

Вскоре Мехлис сообщил Верховному Главнокомандующему, что есть возможность передать через некоторых пленных офицеров, недовольных оккупацией страны, коллективное письмо командующему 1-й венгерской армией, чтобы призвать его к активной борьбе против гитлеровских оккупантов и тем способствовать сохранению независимости Венгрии. Идея письма была подсказана самими пленными, осведомленными об антигитлеровских взглядах Миклоша. И. В. Сталин с таким соображением согласился.

Не откладывая, пленные составили письмо. Подписали его сорок венгерских офицеров. В письме говорилось, что гитлеровская Германия несет решающие военные поражения. Она терпит и политический крах: все ее сателлиты, за исключением Венгрии, не только отвернулись от нее, но и обратили свое оружие против немецко-фашистских войск. Далее указывалось, что в результате захватнической войны, развязанной Гитлером, Венгрия оказалась в столь тяжелом положении, какого не знала за всю свою тысячелетнюю историю, и теперь стоит на краю гибели.

В письме высказывалась уверенность, что Венгрия не погибнет. Однако отмечалось, что спасение ее в изгнании немецко-фашистских оккупантов. А добиться их изгнания можно, лишь действуя совместно с Красной Армией. «Сегодня когда уже весь мир воюет против Гитлера, вооруженное выступление венгерской армии при небольших жертвах завоевало бы независимость Венгрии и своей борьбой поставило бы венгерский народ в ряды свободолюбивых народов мира. Именно теперь, — подчеркивалось в письме, — надо решать вопрос: быть или не быть!»

Пленные обращались к командующему, поскольку 1-я армия могла эффективно действовать в интересах всего венгерского народа и государства. «Наступил поворотный пункт в истории нашей родины, — писали они. — Если Ваше сиятельство в этот решающий час поймет требования времени, то 1-я венгерская армия немедленно прекратит борьбу против русских, уйдет домой, повернет оружие против немцев. Этим она спасет нашу родину от неминуемой катастрофы. Этого ожидает от Вашего сиятельства и Ваших солдат родина и нация».

Три офицера — майор Эмиль Галлаи, капитан Михай Дьюлаи и младший лейтенант Пал Пейбауэр — изъявили желание доставить письмо по назначению и затем вернуться обратно. 20 сентября 1944 г. план проведения этого мероприятия на 4-м Украинском фронте был одобрен представителем Ставки. В 6 часов утра 24 сентября 1944 г. в полосе 351-й стрелковой дивизии делегация с развернутым национальным флагом благополучно перешла передний край обороны 16-й венгерской пехотной дивизии. Вечером 28 сентября в расположение советских войск возвратился капитан Дьюлаи. Он принес записку от всех членов делегации, где сообщалось, что они благополучно прибыли на место, были хорошо встречены и вручили письмо по адресу. Так Как вопросы, поставленные в письме, были очень важны, командующий не мог сразу на них ответить — он хотел предварительно связаться с Будапештом. Далее указывалось, что в ближайшие дни последует положительный ответ.

Нужно сказать, что к этому моменту переговоры с Фараго в Москве продвинулись достаточно далеко, хотя были нелегкими. У венгров были полномочия подписать соглашение о перемирии только в том случае, если Советский Союз согласится на «участие американцев и англичан в оккупации Венгрии» и на «свободный отход немецких войск».

В ответ на это страны антигитлеровской коалиции решительно заявили, что самостоятельность и независимость Венгрии может быть гарантирована лишь при одном условии: Венгрия разрывает все отношения с гитлеровской Германией, ее армия поворачивает оружие против немецко-фашистских войск. Только так Венгрия могла внести достойный вклад в общую победу антигитлеровской коалиции над врагом. Кроме того, правительство Хорти должно было приступить к отводу венгерских войск с территорий Румынии, Югославии и Чехословакии.

В конечном счете все эти требования были приняты венгерской стороной.

В свою очередь, венгерское правительство просило прекратить наступление советских войск на Будапешт, мотивируя это необходимостью сосредоточить достаточные венгерские силы в районе столицы, чтобы противодействовать здесь возможным ударам немецко-фашистской армии. Наше правительство согласилось выполнить просьбу венгров, и Генштаб дал необходимые указания.

В конце первой декады октября предварительные условия перемирия были, таким образом, разработаны договаривающимися сторонами. Весть о благоприятном ходе переговоров была направлена в Будапешт и быстро стала известна командованию венгерской армии. Однако венгерские войска по-прежнему продолжали сопротивление, отхода их с позиций в тыл не наблюдалось. Никаких сообщений из Будапешта к нам не поступало.

Советская сторона согласно договоренности с венграми направила в Сегед командующего 2-м Украинским фронтом Р.Я. Малиновского для переговоров о выполнении венгерским правительством предварительных условии перемирия. Велико же было удивление Малиновского, когда в Сегед прибыли венгерский полковник и старший лейтенант, совершенно не подготовленные к ведению переговоров по существу дела. Полковник — он был начальником отдела венгерского генштаба, ведавшего вопросами интернирования и военнопленных, — не мог вести переговоры. Никаких данных о расположении венгерских и немецких войск он не привел, но сообщил, что 1-я венгерская армия получила приказ на отход из района Дебрецена в район Мишкольца.

Р.Я. Малиновский пытался выяснить, почему не отведены венгерские войска с рубежа реки Тисса, но вразумительного ответа не получил. У командующего создалось впечатление, что «венгры хотят выиграть время, чтобы вывести свои войска из мешка, в который они попали в Трансильвании». Он продиктовал представителям венгерского правительства следующие требования:

«1) Приступить к немедленному отводу венгерских войск с р. Тисса к Будапешту, а частью сил нанести удар по немецким войскам, противостоящим фронту в районе Сольнока;

2) немедленно отдать приказ венгерским войскам вступить в боевые действия против немецких войск, установив контакт с Красной Армией;

3) к 8.00 16.10.44 г. доставить в Сегед полные данные о положении венгерских и немецких сил и в будущем давать полную информацию о боевых действиях и их расположении».

И. В. Сталин, получив доклад Р.Я. Малиновского, приказал А.И. Антонову сделать представление главе венгерской миссии по этому поводу и продиктовал текст. 14 октября вечером его вручили Габору Фараго. В представлении говорилось: «Прибывший из Будапешта в Сегед венгерский представитель — парламентер полковник Уташи Лоуренд, абсолютно неосведомленный человек и в силу этого не мог вести переговоров с представителями советского командования по вопросам выполнения венгерским правительством предварительных условий перемирия. Венгерское правительство просило Советское правительство о прекращении наступления в направлении на Будапешт, с тем чтобы оно могло снять часть своих войск с этого направления и направить их в Будапешт.

Советское правительство выполнило эту просьбу венгерского правительства. Однако венгры не только не сняли своих войск с реки Тисса для направления в Будапешт, но активизировали действия своих войск, особенно в районе Сольнока.

Указанные выше обстоятельства свидетельствуют о том, что венгерское правительство, по-видимому, стало на путь невыполнения принятых им на себя предварительных условий перемирия.

В связи с этим Верховное Главнокомандование советских войск требует от венгерского правительства в течение 48 часов с момента получения настоящего представления выполнить взятые на себя обязательства по предварительным условиям перемирия и в первую очередь:

1. Порвать всякие отношения с немцами и начать активные военные действия против их войск.

2. Приступить к отводу венгерских войск с территории Румынии, Югославии и Чехословакии.

3. Таким же путем, через Сегед, к 8.00 16 октября доставить представителям советского командования полные сведения по расположению немецких и венгерских войск и в то же время доложить вышеуказанным советским представителям ход выполнения предварительных условий перемирия.

По уполномочию Верховного Главнокомандования советских войск — заместитель начальника Генштаба Красной Армии генерал армии Антонов. 14 октября 1944 г. 19 часов 25 минут».

Слухи об этом почти сразу же долетели до Германии. Утром 10 сентября 1944 года генерал Йодль попросил главного диверсанта Отто Скорцени принять участие в совещаниях, рассчитанных на несколько дней, посвященных положению и проблемам Юго-Восточного фронта.

«Возможно, — сказал он Скорцени, — что фюрер поручил вам ответственную операцию на этом изменчивом и хлопотном участке фронта. Вам необходимо отлично знать стратегические и тактические проблемы, касающиеся Венгрии. Поэтому, пожалуйста, прибудьте на послеобеденное служебное совещание».

В ставке фюрера тогда ежедневно проводилось два оперативных совещания, посвященных положению на фронтах — послеобеденное, начинавшееся примерно в 14.00, и вечернее, начинавшееся в 22.00. В них принимало участие командование сухопутных войск, люфтваффе и военно-морского флота или же их представители, а также офицеры из Верховного главнокомандования вермахта во главе с главнокомандующим ОКВ фельдмаршалом Кейтелем, а также начальником штаба командования вермахта генерал-полковником Йодлем.

Верховное командование сухопутных войск руководило операциями только на Восточном фронте. В то время начальником Генерального штаба сухопутных войск был генерал-полковник Хайнц Гудериан. За ситуацию на Балканах отвечал генерал Йодль, несмотря на то, что здесь наступали советские войска.

Над Кейтелем, Йодлем, Гудерианом, Герингом (верховным главнокомандующим люфтваффе) и Дёницем (верховным командующим военно-морским флотом) стоял Гитлер, являвшийся одновременно командующим вермахтом и сухопутными войсками, к которым принадлежали и войска СС.

Большой конференц-зал находился в здании, расположенном примерно в 50 метрах от только что законченного бункера фюрера. Гитлера вынудили жить под 7-метровым армированным бетоном. Вентиляцию этого бункера обеспечивала довольно сложная система, но, как отмечал в своих мемуарах Скорцени, атмосфера там была очень нездоровой, чувствовался запах свежего, еще влажного бетона.

«В конференц-зале на большом столе, освещенном светом, падающим из окна в двенадцатиметровой стене, находись карта всех фронтов. Силы, сражающиеся в настоящий момент, обозначались на ней разными цветами. По краям стола сидели два стенографа, так как с 1942 года Гитлер требовал, чтобы все дискуссии записывались. В конце эти перепечатанные на машинке заметки, насчитывающие примерно 103 000 страниц, были перевезены в Берхтесгаден, где они, к сожалению, сгорели. Разведслужбы американской 101-й воздушно-десантной дивизии смогли спасти лишь сотую их часть. Войдя 10 сентября 1944 года в конференц-зал, я представился присутствующим генералам и офицерам, потому что многие из них мне были неизвестны. По понятным причинам после 20 июля в штабе были заменены многие офицеры. Все стояли. Перед картой стояла табуретка, на подносе лежали цветные карандаши, лупа и очки».

На третий день после вечернего совещания генерал Йодль попросил Скорцени остаться в зале. Кроме диверсанта Гитлер вызвал на это чрезвычайное собрание Кейтеля, Йодля, Риббентропа и Гиммлера. За закрытыми дверьми Гитлер заявил, что адмирал-регент Хорти, без сомнения, готовится к переговорам не только с западными союзниками, но, вероятно, также и со Сталиным. Фронт с трудом стабилизировался вдоль венгерской границы.

«Если «хонведы»[2] нас покинут, тридцать наших дивизий — примерно 400 000 солдат — попадут в западню, — заявил Гитлер. — В трудной ситуации оказались бы также солдаты, сражающиеся в Италии, так как Советская армия могла бы начать наступление с Южной Венгрии через Югославию и в направлении Триеста и Удипе. Этого не произойдет! Регент думает, что он является великим политиком, не отдавая себе отчета в своих действиях. Мне кажется, что в Будапеште имеют короткую память! Они, наверное, забыли, что 25 ноября 1941 года мы восстановили на пять лет антикоминтерновский пакт. Можно ли забыть, что 29 августа 1940 года вы огласили, — он обратился к Риббентропу, — определенное произвольное решение? Это дало возможность Венгрии вернуть себе большую часть Трансильвании, отнятой у нее согласно решению трактата в Трианоне, — 45 000 квадратных километров и 2 380 000 жителей, находящихся сегодня под угрозой большевизма».

Иоахим фон Риббентроп сказал, что ситуация в Будапеште ухудшается с каждым днем. Вынуждены были уйти с постов «верные друзья» Третьего рейха — заместитель премьер-министра и министр хозяйства фон Имреди. Власть взял в свои руки новый кабинет, руководимый генералом Гезой Лакатоша.

Гитлер прервал его:

«Власть! Сталин захватит ее в Будапеште, если по злосчастному предначертанию судьбы мы будем вынуждены оставить Венгрию! Неужели регент забыл свои собственные слова сказанные им 16 апреля: «Мы будем сражаться плечом к плечу с немецкой армией до победного конца этой военной грозы»? Сейчас он лукаво говорит Гудериану: «Дорогой коллега, в политике всегда надо играть на нескольких роялях». Это язык регента, язык вероломного союзника, человека, которому кажется, что он может менять направление и безнаказанно нарушать торжественную присягу! Я не потерплю этого, так как наши солдаты защищают и венгерскую землю!»

Он повернулся к Скорцени и сказал:

«Я вас просил, Скорцени, чтобы вы следили за совещаниями, касающимися ситуации на Юго-Восточном фронте. Вы знаете Венгрию, особенно Будапешт. Я ни за какие сокровища не хочу иметь венгерского Бадольо. Если регент предаст нас, вы должны окружить и захватить Замковую Гору и всех людей, находящихся в королевском замке и министерствах. Пожалуйста, немедленно начинайте готовиться к этому, координируя свои действия с генерал-полковником Йодлем. У вас могут возникнуть проблемы с другими военными властями… Вы получите неограниченные полномочия благодаря приказу, который я сейчас подпишу. Предполагается проведение операции силами стрелков-парашютистов или же воздушно-десантной, однако окончательное Решение будет принадлежать вам».

В тексте приказа, подписанного Гитлером, говорилось: «Штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени выполняет мой личный приказ, совершенно секретный и имеющий огромное Значение. Я призываю гражданские и военные власти оказывать Скорцени помощь при различных обстоятельствах и удовлетворять все его просьбы».

Скорцени направился в Будапешт через Вену в гражданском платье в качестве мнимого доктора Вольфа. Его с подручным по имени Радл принял один из друзей, немецкий венгр, предоставивший в их распоряжение свою квартиру вместе с лакеем, горничной и поварихой. Позже Скорцени признавался, что ему никогда не жилось так хорошо, как во время трехнедельного пребывания в Будапеште.

Перед операцией Радла срочно вызвали во Фриденталь, а с Скорцени остался Адриан фон Фёлькерзам, а также большинство боевых товарищей, которые принимали участие в операции по освобождению Муссолини в Гран-Сассо. Кроме этого, гостеприимно принимавший их хозяин был отлично осведомлен обо всем, что творилось при дворе и в окружении регента.

Адмирал без флота, каким был Хорти, а к тому же регент без короля и королевы, 19 февраля 1942 года он оказал давление на парламент, чтобы тот утвердил его старшего сына, Иштвана Хорти, в качестве вице-регента с правом наследования. Этот сын, впрочем, достаточно способный, воевал на Восточном фронте. Будучи офицером истребительной авиации, он погиб 19 августа 1942 года. Его младший брат, Миклош Хорти (младший), был иным человеком. Он принадлежал к числу постоянных посетителей ночных клубов и стал сущим наказанием семьи до момента, пока не бросился в омут большой политики. Неумение хранить тайну было его «сильной стороной». Когда эсэсовцы прибыли в Будапешт, посвященным в тайну очень хорошо было известно, что Миклош поддерживал связь не только с лондонскими агентами, но также и с посланниками Тито и Сталина, имея на это отеческое благословение. Верховный командующий СС и полицией в Будапеште, обергруппенфюрер СС Отто Винкельман знал об опасных связях «Ники» (так его называли). Кстати сказать, Фёлькерзам плохо расслышал это уменьшительное имя. Он понял, что его зовут «Микки», и с этого дня Миклош Хорти стал для нас героем Уолта Диснея — Микки-Маусом, мышонком Микки.

Немецкой полиции было известно, что «Ники» планировал встречу с посланником Тито 10 октября, а затем следующую 15 октября в центре Будапешта, в административном здании торговых фирм, расположенном рядом с набережной Дуная. Винкельман решил поймать «мышонка» с поличным и подготовил ловушку. Скорцени попросили обеспечить боевое прикрытие на случай возможной интервенции «хонведов».

Молодой Хорти сохранял бдительность. 15 октября он прибыл в 10.00 к месту встречи на автомобиле. Его сопровождали несколько венгерских офицеров, спрятавшихся в большом джипе с тентом, который остановился сразу же за его машиной точно у входа в административное здание.

Скорцени приехал на автомобиле в штатском платье. Имитируя поломку двигателя, он остановил свою машину впереди автомобиля «Ники», чтобы его заблокировать. В джипе началось движение. Напротив располагался сквер, по которому прохаживались двое венгерских военных; эсэсовский офицер и два унтер-офицера читали газеты на скамейке. В этот момент (было 10 часов 10 минут) неожиданно появились двое сотрудников Винкельмана и направились к входу в здание. Автоматная очередь, прозвучавшая из джипа, ранила одного из них, из сквера открыли огонь оба венгерских офицера. Скорцени укрылся за своим автомобилем, который моментально превратился в решето, а его офицеры побежали на помощь. Мы с трудом отстреливались из пистолетов; моего водителя ранили в бедро. Тогда подоспел Фёлькерзам с тридцатью солдатами из Фриденталя — они прятались на соседней улице.

Однако у «Микки» была хорошая охрана. Сильный взвод «хонведов» укрепился в доме, прилегавшем к зданию, где Должна была произойти встреча. После взрыва заряда вход в этот дом оказался заблокирован, и стража молодого Хорти не смогла вступить в бой. Акция длилась всего лишь пять минут.

Полицейским, с утра ожидавшим заговорщиков этажом выше, осталось только спуститься и арестовать эту компанию. Их было четверо: Миклош Хорти, его друг Борнемиша и два агента Тито. С целью более удобной транспортировки и чтобы случайные прохожие не узнали «Ники», его завернули в ковер, поддерживаемый с двух сторон инспекторами полиции. Позже писали, что это был персидский ковер. Но Скорцени утверждал, что ковер был самым обычным. Немцы погрузили «ковер» и трех человек на пунктуально прибывший полицейский грузовик.

Прежде чем Фёлькерзам собрал своих людей, чтобы как можно быстрее исчезнуть с места стрельбы, какой-то инстинкт вынудил Скорцени ехать за грузовиком. На уровне моста Елизаветы он увидел приближающиеся три роты «хонведов». Фёлькерзам не мог уйти, поэтому необходимо было блефовать, чтобы выиграть несколько минут. Скорцени выскочил из автомобиля и побежал навстречу офицеру, закричав на ходу:

— Стоять!.. Куда вы идете?.. Я хочу говорить с вашим командиром!.. Его здесь нет?.. Кто здесь командует?.. Не ходите туда, там замешательство…

Подошел майор. Он говорил по-немецки.

— Это братоубийственная война, которая может разрастись до масштабов, достойных сожаления!

Позже Скорцени писал в своих мемуарах: «Пять или шесть выигранных минут — это много. Фёлькерзаму хватило времени, чтобы собрать наших людей и раненых в грузовики. Я ушел, оставив онемевших венгров, и немного позже добрался до аэродрома. «Мики» и его друг, Борнемиша, находились уже в военном самолете, через несколько минут улетевшем в Вену.

Долгое время адмирал Хорти считался надежным союзником Гитлера

Таким образом, мы поймали молодого Хорти с поличным. Он был малопопулярен, поэтому его похищение не вызвало большого резонанса. Но регент отреагировал тотчас же. Я поехал в штаб корпуса, где имел удовольствие встретиться со специально прибывшим из Берлина несколькими днями ранее генералом Венком. Примерно в полдень позвонил военный атташе из нашего посольства, находящегося в особняке, расположенном в пределах Замковой Горы. Он сообщил, что посольство находится в осаде.

Нашему атташе запретили выходить за его пределы. Вскоре была прервана телефонная связь».

В 14 часов венгерское радио передало дневной приказ регента и информацию о том, что Венгрия попросила СССР о перемирии.

Позволим себе привести полностью текст этого выступления.

«По воле нации, поставившей меня во главе страны, важнейшей целью внешней политики Венгрии являлась отмена мирным путем или по крайней мере частичное устранение несправедливостей Трианонского мирного договора. Надежды, которые мы возлагали в этом отношении на Лигу Наций, не осуществились. Когда разразился новый мировой кризис, Венгрия не руководствовалась желанием приобрести новые территории. Мы не имели никаких агрессивных намерений по отношению к Чехословацкой Республику и Венгрия не хотела военным путем возвращать отторгнутые от нее области. Мы вступили в провинцию Бачка только после крушения Югославии и только для того, Чтобы защитить наших братьев по крови. Мы приняли к исполнению арбитражное решение стран «оси» в отношении областей, отнятых у нас в 1918 году.

Венгрия вступила в войну против союзных держав лишь под нажимом Германии. Тем не менее мы никогда не стремились увеличить нашу собственную мощь и никогда не замышляли отнять у кого-либо хотя бы один квадратный метр территории, принадлежащей ему по праву.

Ныне каждому трезвомыслящему человеку ясно, что Германия проиграла войну. Все ответственные за судьбы своих стран правительства должны сделать из этого факта соответствующие выводы, ибо, как однажды сказал великий немецкий государственный деятель Бисмарк, ни одна нация не обязана приносить себя в жертву ради союзника.

В полном сознании своей исторической ответственности я обязан предпринять все возможное для избежания дальнейшего бессмысленного кровопролития. Нация, которая допустила бы, чтобы земля, возделанная ее предками, превратилась в арену боев уже проигранной войны, нация, которая рабски защищала бы чужие интересы, потеряла бы всякое уважение в глазах мирового общественного мнения.

Я вынужден констатировать тот факт, что германский рейх уже продолжительное время проявлял нелояльность по отношению к нашей стране, что несовместимо с договором о военном союзе. Уже долгое время против моего желания и воли все новые и новые венгерские части посылаются в бой за пределы наших границ. В марте «фюрер» германского рейха пригласил меня для переговоров по поводу моих настойчивых требований отозвать на венгерскую территорию наши вооруженные силы. При этом он сообщил мне, что Венгрия будет оккупирована немецкими войсками и что он уже отдал соответствующую директиву, пользуясь тем, что я в то время был фактически арестован, находясь за границей. Одновременно гестапо вторглось в нашу страну и арестовало большое число венгерских граждан, в том числе членов венгерского парламента и даже министра внутренних дел в резиденции моего правительства. Премьер-министр избежал ареста только благодаря тому, что нашел убежище в посольстве одного из нейтральных государств. После того как я получил от «фюрера» германского рейха твердое обещание, что он отменит приказы, нарушающие и ущемляющие суверенитет Венгрии, при условии, что я сформирую правительство, пользующееся доверием немцев, я объявил о сформировании правительства Стояи. Но немцы не сдержали своих обещаний. Под прикрытием немецких оккупационных войск гестапо начало гонения на евреев, что было несовместимо с понятием человечности… Когда война приблизилась к нашим границам и перешагнула их, немцы снова предложили нам свою военную помощь. Но и в этом случае они не выполнили своих обещаний. Отступая из восточных районов страны, они грабили и опустошали наши земли, оставляя после себя развалины и пепелища. Это поведение, несовместимое с понятием союзнической лояльности, увенчалось актом открытой провокации — вероломным нападением на командира венгерского корпуса фельдмаршал-лейтенанта Силарда Бакаи, когда он пытался навести порядок в центре Будапешта. Он был похищен агентами гестапо, когда выходил из машины у своего дома… Немецкие самолеты сбросили листовки, которые были направлены против существующего венгерского правительства. Я получил из надежных источников сведения о том, что венгерские части прогерманской ориентации вынашивают план насильственного захвата власти путем государственного переворота. Они замышляют свергнуть назначенное мною Временное правительство Венгрии, а территорию нашей страны превратить в поле боя отступающей армии рейха. Учитывая все это, я принял решение защитить честь Венгрии от посягательств ее прежнего союзника, ибо этот союзник везде и всюду, вместо того чтобы оказать венгерской нации обещанную военную помощь, отнимает у нее самое дорогое — ее свободу и независимость. Я сообщил представителю германского рейха, что мы намерены заключить с противником перемирие и приостановить всякие боевые действия против него.

Зная вашу любовь к правде, я надеюсь вместе с вами вспенить нашей стране лучшее будущее… Высшие венгерские военачальники уже получили от меня соответствующие указания. Согласно этим указаниям войска должны, соблюдая верность присяге, подчиняться назначенные мною командирам и выполнять их приказы. Я обращаюсь к каждому истинному венгру последовать за мной по избранному мною пути, который требует жертв, но который при. несет спасение Венгрии».

Выполняя указание главы своего правительства, командующий 1-й венгерской армией, действовавшей на левом крыле группы армий, генерал-полковник Миклош в тот же день обратился к своим офицерам и солдатам со следующим воззванием:

Командованию группы армий «Юг» теперь следовало считаться с возможностью того, что венгры, как и румыны, сложат оружие и тогда над всем фронтом группы армий нависнет страшная угроза. Были немедленно приняты всевозможные предупредительные меры. Прежде всего надлежало выяснить, какие венгерские части и соединения будут и дальше сражаться на нашей стороне

Скорцени с Венком поняли, что необходимо начинать акцию, названную операцией «Фаустпатрон».

В мемуарах Скорцени был такой отрывок: «Прежде чем я расскажу о подготовке и выполнении плана, заключавшегося в овладении Замковой Горой и занятии ее войсками, замечу, что до 15 октября мы много совещались по этому вопросу. И тут на сцене появился обергруппенфюрер СС и генерал полиции Эрих фон Бах-Зелевски, прибывший прямо из Варшавы вместе с «Тором». Речь на этот раз идет не о нордическом божестве — сыне Одина и боге грома, — а о мортире калибром 600 мм («Тор»), снаряды которой весили 2200 кг и пробивали «бетонные стены любой известной толщины». Эти мортиры использовались, в частности, против Севастопольского форта и, по просьбе фон дем Баха-Зелевского, в Варшаве. Бах напоминал мне огородное пугало в очках. В отличие от некоторых наших офицеров он произвел на меня не самое лучшее впечатление. Он предложил «быстро покончить с Замковой Горой», разрушив с помощью «Тора» королевский замок вместе со всеми находящимися там людьми. Я не проявляю уважения к памяти Баха-Зелевского — все это выглядело так, будто он хотел, чтобы его отождествляли с ужасной мортирой».

Скорцени не стал тратить свое время, объясняя «этому несчастному», какое значение имели для него, австрийца и европейца, Будапешт и эта возвышенность, на которой властелин из андегавенской династии Янош Хуниади («Белый Рыцарь») мужественно защищал Запад. Он ограничился напоминанием, что операцией поручено руководить именно ему. Скорцени надеялся выполнить приказ Верховного главнокомандования вермахта не так жестоко и кроваво, как это было недавно сделано в другом месте. Диверсанту не пришлось показывать письмо Гитлера. Впрочем, генерал Венк, направленный ОКВ в качестве советника-эксперта, признал правоту эсэсовца. Поэтому «Тор» уехал со своими снарядами.

Отто Скорцени выходит из захваченного здания венгерского министерства обороны

Незадолго до полуночи 15 октября в штаб корпуса прибыл полковник из венгерского министерства обороны. Он показал доверенность, выданную ему министром, для ведения переговоров с немецким командованием. Единственно возможный ответ звучал так: «Переговоры будут возможны только тогда, когда регент публично откажется от своего заявления о заключении перемирия с общим врагом. Наши дипломаты насильно удерживаются на Замковой Горе, это является враждебным актом».

По предложению Скорцени был составлен ультиматум венгерскому правительству: «Если до 6.00 16 октября не будут сняты заграждения и мины, препятствующие свободному доступу на улицу Винер Штрассе, ведущую к нашему посольству, мы с большим сожалением вынуждены будем сделать соответствующие выводы». У немцев сложилось впечатление, что представитель министерства был не согласен с резкой переменой в поведении регента. И не только он один так считал. Скорцени вспоминал: «Что касается меня, я решил овладеть Замковой Горой 16 октября, точно в 6.00. Эта задача была непростой. Замковая Гора, окруженная многочисленными фортификациями длиной более трех километров и шириной не менее 600 метров, доминирует над Дунаем. Мне стало известно, что недавно ее гарнизон усилили, — теперь регента охраняли 3000 солдат, находившихся в состоянии постоянной боевой готовности. За Венскими воротами располагались казармы одного из этих полков, в которых за мешками с песком закрепились подразделения, вооруженные станковыми пулеметами и минометами. На крайней южной точке возвышенности, в расположенных на Дунайском склоне садах замка, сооружено пять солидных опорных пунктов, с укрытиями и пулеметными гнездами. Перед замком огневые позиции заняли три вкопанных тяжелых танка, позади них находилась каменная стена. За стеной и воротами, во дворе, находились позиции шести противотанковых орудий. В замке размещались солдаты, вооруженные станковыми пулеметами и автоматическим оружием. Чтобы достичь замка, сначала необходимо было преодолеть дорогу, проходящую вблизи министерств войны и внутренних дел, охраняемую двумя батальонами с мортирами и пулеметами. Я хотел бы добавить, что истинные силы защитников стали известны нам лишь после овладения Замковой Горой. Также существовал подземный ход, соединявший правый берег Дуная с подземельями министерства войны, в который вела тайная лестница. Примерно посередине перехода располагалась известная «сокровищница», в которой хранились драгоценности венгерской короны. Переход был, конечно же, разделен многочисленными бронированными дверями, которые требовалось преодолеть».

В ставке Гитлера рассматривалась возможность проведения воздушно-десантной операции. Но это, по мнению Скорцени, было безумием. Единственным подходящим для приземления местом являлся так называемый Кровавый луг который мог бы еще раз подтвердить свое название. Замковая Гора полностью доминировала над площадью, поэтому в случае начала обороны венгры полностью контролировали бы ее. С высоко расположенных позиций по немцам стреляли бы, «как по кроликам». Скорцени решил найти другое решение.

Участники операции по свержению адмирала Хорти: Отто Скорцени, Адриан фон Фёлькерзам и Вальтер Гирг

В его распоряжении находилась 22-я добровольческая кавалерийская дивизия СС «Мария Терезия», взявшая свое название по имени императрицы Австрии и королевы Венгрии. Это подразделение находилось в стадии формирования. Оно состояло примерно из 8000 «фольксдойче» (венгров немецкого происхождения), начавших уже под вечер 15 октября занимать позиции вокруг средневековых каменных стен Замковой Горы. Ночью она была окружена полностью. Дивизии оказывал поддержку венгерский полк под командованием оберштурмбаннфюрера Кароя Нея. Этот полк позже стал костяком 25-й гренадерской дивизии гренадеров СС «Хуньяди». Ее символом был крест, заканчивающийся стрелами. Кроме того, Скорцени получил под свое начало сильный курсантский батальон из военного училища, находящегося в Винер-Нойштадте — тысячу добровольцев, имевших отличную военную выправку, а также две танковые роты, располагавшие танками типа «Пантера», и подразделение «Голиафов» (малых транспортных средств с дистанционным управлением, начиненных взрывчатым веществом). У него также была возможность использовать егерский батальон «Центр» и батальон стрелков-парашютистов войск СС, находящийся с этого момента под командованием Скорцени. Все это дополняла рота специалистов связи и небольшой штаб с Адрианом фон Фёлькерзамом во главе.

Скорцени с Фёлькерзамом готовили план атаки, не беспокоясь о ранее принятых по этому вопросу решениях. Для них самым важным являлось то, что его одобрил генерал Венк.

Примерно в 3.0 °Cкорцени вызвал всех офицеров на Кровавый луг и отдал последние распоряжения. Они готовились атаковать одновременно с четырех сторон. Батальон курсантов из училища в Винер-Нойштадте должен высадить стальной забор, находящийся с южной стороны садов замка, ворваться туда и связать окопавшиеся там венгерские силы. С запада специалисты из егерского батальона под командованием гауптштурмфюрера Фукера в сопровождении оберштурмфюрера Хунке преодолевают линию старых укреплений, доходят до юго-западного фасада замка и, удерживая его, одновременно начинают атаку с тыла на венгерских солдат, окопавшихся в садах. С восточной стороны батальон стрелков-парашютистов должен овладеть туннелем, ведущим с набережной Дуная, и проторить проход к министерству войны. В то же самое время Скорцени с основными силами, моторизованными и танками, состоящими из двух рот егерского батальона «Центр», форсирует Венские ворота и атакует замок.

Сам диверсант вспоминал: «Акция должна была выглядеть как парад и дружеское прохождение войск. Свое оружие, поставленное на предохранитель, солдаты должны спрятать за бортами грузовиков. Я хотел, чтобы с нашей стороны не прозвучало ни одного залпа, и запретил отвечать на одиночные выстрелы. Я надеялся, что дорога, ведущая к Венским воротам, а также две параллельные дороги наверху, сходящиеся у замка, не заминированы. Сделав последние распоряжения, я послал связного в штаб корпуса. Ничего нового не произошло. Все офицеры вернулись на позиции. Время 5.59. Медленно светало. Я сделал знак рукой: «Шагом марш!» Я ехал стоя в большой командирской машине во главе колонны. Возле меня заняли места Фёлькерзам, Остафель и пять унтер-офицеров — все они были со мной в Гран-Сассо. Каждый из них имел на вооружении штурмовой карабин, несколько гранат с длинными рукоятками и «фаустпатрон» — недавно изготовленное эффективное противотанковое оружие с кумулятивным зарядом. Это была моя штурмовая группа. За мной двигались четыре танка «Пантера», затем подразделение «Голиафов» и грузовики с солдатами, сидящими (если так можно сказать), как на параде. Мы сначала двинулись с Кровавого поля вниз, а затем взбирались к Венским воротам, сопровождаемые оглушительным шумом двигателей и лязгом гусениц. Чтобы добраться до Венских ворот, требовалось преодолеть более двух километров. Неожиданно справа мы заметили ворота… Проход был свободен. Мы проехали через ворота под наблюдением нескольких венгерских солдат, их удивление усилилось, когда я им отдал честь. Справа от нас оказались казармы. Нам были видны пулеметы, установленные на боевых позициях. Я опять отдал честь, и мы снова проехали. Оставалось преодолеть лишь один километр прямой дороги к замку. Наше подразделение миновало основные боевые позиции. С этого момента венгры получили возможность стрелять нам в спину. Взрыв мины, одиночный выстрел часового или автоматная очередь могли стать сигналом к началу кровавого сражения.

— Езжай быстрее! — крикнул я водителю.

Мы вкатились в гору со скоростью 35–40 км/ч. Я выбрал правую дорогу, чтобы мы смогли проехать у немецкого посольства; половина подразделения продвигалась по левой дороге. Оставалось всего 600 метров… Ничего не происходило. С левой стороны мы миновали министерство войны. В этот момент раздались два сильных взрыва. Это наши «подземные» стрелки-парашютисты взорвали проход к тайной лестнице, ведущей к министерству.

Через минуту мы въехали на площадь, находящуюся перед королевским замком; неожиданно перед нами возникли три венгерских танка. Наши «фаустпатроны» были в то время спрятаны, мы представляли собой великолепную мишень для танков! В первом танке ствол подняли вверх — это означало, что они не намерены стрелять… Вход в замок защищала высокая каменная стена. С этого момента акция набирала темп и события разворачивались стремительно. Я приказал водителю съехать на «Кюгельвагене» вправо и дал сигнал ехавшей за мной «Пантере». Танк ударил в стену и сделал в ней пролом. Выскочив из машины, мы проникли Через пролом во внутренний двор замка. Вся группа бежала Вслед за мной с «фаустпатронами» в руках. Венгры уже подняли тревогу. Перед нами возник какой-то офицер, размахивая пистолетом, он что-то кричал. Фёлькерзам выбил у него пистолет. Во дворе располагались позиции шести противотанковых орудий, но туда уже въехали следующие две «Пантеры». Передо мной появился еще один венгерский офицер. Я крикнул ему:

— Пожалуйста, отведите меня к командующему гарнизоном Замковой Горы! У нас нет ни минуты времени!

— Пожалуйста, сюда!

Он указал мне на мраморную лестницу, покрытую великолепным красным ковром. В сопровождении не отстающего от меня венгра я вбежал в здание, перескакивая через несколько ступенек. Коридор. Прихожая. У открытого окна находился столик, на котором стоял готовый к бою пулемет. Лежащий на столе солдат прицеливался и уже намеревался нажать на курок, когда подоспевший шарфюрер Хольцер выбросил оружие в окно. Ошеломленный солдат упал со стола. С правой стороны я увидел двухстворчатую дверь. Постучав, я вошел.

— Имею ли я честь говорить с командующим?

— Да, но…

— Я требую немедленной капитуляции вашего гарнизона. Будет стрельба! Послушайте, желаете ли вы отвечать за кровопролитие союзника? Мы заняли все ваши укрепления. Поверьте, любое сопротивление сейчас уже бесполезно; оно может быть опасно лично для вас и ваших солдат.

Снаружи послышалась стрельба короткими очередями из автоматов. Этот момент наш «китаец» — оберштурмфюрер Хунке — выбрал для того, чтобы войти в комнату и, козырнув мне, доложить:

— Двор и главные входы находятся в наших руках. Жду дальнейших приказаний.

Он отдал честь генералу, который обратился ко мне:

— Я отправлю связных офицеров, чтобы прекратить огонь… Считаюсь ли я вашим пленником?

— Как посчитаете вы, господин генерал. Мы согласны, чтобы вы и ваши офицеры оставили у себя личное оружие».

Немцы определились, что за прекращением огня будут следить несколько совместных патрулей. В состав каждого из них входил один венгерский офицер и один немецкий. Выходя от командующего, оставшегося под опекой Остафеля, Скорцени столкнулся в прихожей с группой возбужденных, даже враждебно настроенных венгерских офицеров. Двух особенно нервных майоров он взял с собой в качестве связных офицеров, после чего вместе с Фёлькерзамом и несколькими людьми из Фриденталя отправился на поиски регента.

Штабная группа одного из соединений Красной Армии переправляется по восстановленному мосту через Тиссу

«Замок еще производил впечатление полностью меблированного. Мы проходили через роскошные залы, полные ковров, тканей на стенах, батальных картин и портретов. Я заранее детально изучил внутреннюю часть резиденции и теперь разместил в ключевых точках полдюжины вооруженных фаустпатронами унтер-офицеров. Я, конечно же, решительный противник использования фаустпатронов в салонах, разве что в случае крайней необходимости. Это оружие является действенным не только в борьбе с танками; его использование имеет очень сильный внешний эффект. Один выстрел, произведенный в точке, где сходятся четыре или пять залов, безусловно, вразумил бы противника; подобным образом и один снаряд из этого оружия, выпущен- ный в анфиладе коридоров, произвел бы огромные разрушения».

Немцы вынуждены были смириться с действительностью: регент отсутствовал. Оказалось, что примерно в 5 часов 45 минут он нашел убежище у находящегося в дружеских отношениях с кайзером Вильгельмом II генерала войск СС Карла фон Пфеффера-Вильденбруха, как говорили очевидцы «удивительно похожего на кайзера». Хорти не оставил никакого приказа руководителю обороны Замковой Горы.

Командующий IX горнострелковым корпусом CC Карл Пфеффер-Вильденбрух

Немцы оказались хозяевами Горы и правительственной резиденции. Несколько гранат, выпущенных из окон замка фаустпатронами, принудили венгерские подразделения, еще продолжавшие сопротивление в саду, сложить оружие. Время было 6 часов 30 минут. Немецкие потери составили шестнадцать человек — четверо убитых и двенадцать раненых. Венгры потеряли трех человек убитыми и пятнадцать были ранены. Скорцени настоял на том, чтобы солдаты хонведа и гвардейского батальона сложили оружие. Затем, примерно в 9 часов 30 минут он собрал венгерских офицеров и сказал им: «Вначале мне хотелось бы сказать, что в этом историческом месте немцы в течение столетий не воевали с венграми. Как австриец, я вспоминаю о нашем совместном освобождении в 1718 году. Нам выпало жить в очень трудное времена, поэтому европейские солдаты, независимо от вероисповедания и идеологии, должны добровольно объединиться, особенно когда это касается венгров и немцев. С завтрашнего дня каждый из вас, если захочет, сможет командовать своим полком, батальоном или ротой. Потому что никто не имеет права заставить человека воевать вопреки его воле и убеждениям. Мы будем воевать добровольно, поэтому, пожалуйста, те, кто желает продолжать сражаться на нашей стороне, сделайте шаг вперед». Почти все офицеры шагнули вперед.

Скорцени писал в мемуарах: «Я вспоминаю об обстоятельствах, при которых воспользовался полномочиями, полученными от Гитлера. В начале октября в Вене моторизация наших подразделений, батальона стрелков-парашютистов и батальона военного училища в Винер-Нойштадте доставляла мне серьезные хлопоты. Я решил эту проблему благодаря полковнику интендантской службы, бывшему немного педантом.

Было поздно, и мне захотелось есть. Мы зашли в казино, где я заказал две колбаски, и вдруг заметил, что забыл свои продовольственные карточки.

— Я ничего не могу поделать, — сказал полковник. — Устав есть устав. Вы должны быть фюрером, чтобы вас обслужили без карточек.

Этот хороший интендант начинал меня раздражать, так как я был очень голоден. Руководимый импульсом, я вытащил мою доверенность и подал ее полковнику, который с изумлением прочитал текст. У него был практичный ум.

— Мой дорогой, почему вы раньше не вспомнили об этом? — спросил он.

Он тотчас же распорядился, и нам принесли четыре колбаски. Мы съели их не только с нескрываемым удовольствием, но и с подобающим почтением.

Больше у меня не было причин показывать свой ценный документ, так как моих собеседников всегда предупреждало заранее Верховное главнокомандование вермахта».

В течение двух первых дней Скорцени волей-неволей пришлось выполнять функции командующего гарнизоном будапештской Замковой Горы. Это предоставило ему возможность провести две великолепные ночи в удобном ложе, принадлежавшем когда-то императору Францу-Йозефу, принять ванну в его великолепной медной ванне размерами приблизительно 2,5 на 1,5 метра и познакомиться с одной славной и благовоспитанной личностью.

16 октября власть в стране перешла к нилашистам, партии «Перекрещенные стрелы» Ференца Салаши. Салашистский переворот оказался почти бескровным. Был создан коалиционный кабинет с бывшим министром Имреди и К. Берегфи. Глава правительства поблагодарил Скорцени за спасение королевского замка от разрушений и выразил удовлетворение, что потери с обеих сторон оказались небольшими. Он также сообщил ему, что кабинет национального единства устроит совместные торжественные похороны погибшим немецким и венгерским солдатам. 20 октября Скорцени должен был вернуться в Будапешт, чтобы принять участие в этой церемонии, проведенной на площади перед королевским замком.

Генерал Корой Берегфи приветствует нового венгерского правителя Салаши

Скорцени вспоминал: «Через несколько минут после моей встречи с Берегфи о своем приезде велел уведомить элегантный пожилой мужчина, одетый в мундир генерал-полковника императорской армии.

— Привет, привет! — обратился он ко мне в старосветской манере. — Кто-то хотел меня застать врасплох, говоря, что ты являешься венцем, но я не удивился. Мне подумалось: только венец может справиться в подобной ситуации! Великолепно! Какая лихость! Я рад, что познакомился с тобой! Чудесно!

Мне казалось, что он сошел с одной из картин, украшавших большие залы в стиле рококо, в которых накануне мои люди манипулировали фаустпатронами. Фёлькерзам, вошедший вслед за ним, поспешно пробормотал: «Это эрцгерцог Йозеф фон Габсбург».

Я попросил эрцгерцога присесть в кресло. Затем поинтересовался, чем я могу ему помочь.

— Вот именно, ты можешь оказать мне большую услугу. Мои лошади находятся в конюшнях замка. Как ты думаешь, могут ли они здесь остаться?

— Ну, конечно, Ваше Высочество. Все останется по-прежнему. Мне очень хотелось бы увидеть ваших лошадей.

— Привет! Пошли со мной, я покажу тебе их. Увидишь, какие они прекрасные.

Они действительно оказались великолепными созданиями. Эрцгерцог хотел подарить мне одного коня на память, но мне пришлось объяснить, что я не знаю, что с ним делать, так как командую моторизованными подразделениями.

— Это правда, — грустно сказал он. — Современная война уже не похожа на ту, давних времен. Но все равно, вчера ты решил дело по-старому, как настоящий кавалерист! Если вернешься в Буду, не забудь меня навестить. Привет!»

Регент Хорти был интернирован из своего замка в великолепный замок Хиршберг в горной Баварии. Скорцени встречал его позже в Нюрнбергской тюрьме. Когда перед самым Рождеством 1945 года диверсанта перевели из одиночной камеры в крыло для свидетелей, он хотел опротестовать это решение. Все же они встречались ранее и имели краткую, но вежливую беседу в поезде, везущем его в Баварию вместе с семьей и грудой багажа. Однако же в Нюрнберге Хорти не захотел встречаться со Скорцени. Немецкий представитель у американцев фельдмаршал Кессельринг объяснил бывшему регенту, что его протесты неуместны и не будут приниматься во внимание союзническими властями. Вскоре Хорти был освобожден и поселился в Португалии, з ноября 1954 года он написал канцлеру Аденауэру из Эсторилу, непрерывно утверждая, что никогда не хотел предавать Германию и вести переговоры с Москвой. 9 февраля 1957 года, на 89-м году жизни Хорти скончался. Он был похоронен в Лиссабоне на английском военном кладбище. Хорти не смог вернуться на родину, однако его желание все же исполнилось. 4 сентября 1993 года в Венгрии состоялась церемония перезахоронения останков Хорти в семейном склепе в Кендереше, что вызвало неоднозначную реакцию в обществе.

Глава 4 Второе советское наступление на Будапешт — Эрчи и Хатван

Как Сталин, так и члены советского Генерального штаба были очень недовольны неудачами частей 2-го Украинского фронта. Особое недовольство вызывал тот факт, что 2-й Украинский фронт, являясь сильнейшим по своему снабжению, весьма медленно продвигался вперед. В то же самое время части 4-го Украинского фронта находились в худшем положении. С августа 1944 года они смогли продвинуться лишь на 200 километров. На тот момент 4-й Украинский фронт проходил по линии Чоп — Надьмихай — Хомонна — Карпаты. Чтобы активизировать действия на данном участке, советское командование послало туда маршала Тимошенко. Для координации действий был привлечен также маршал Толбухин, командующий 3-м Украинским фронтом, его части в тот момент находились в Сербии. До этого времени не предполагалось, что части 3-го Украинского фронта будут принимать хоть какое-то участие во взятии Будапешта. Из-за неудач командования 2-го Украинского фронта, а также по ряду других политических причин дальнейшее продвижение на Балканах было приостановлено. Не стоило сбрасывать со счетов сталинскую практику искусственного культивирования соперничества между отдельными полководцами.

Маршал Толбухин

24 ноября маршал Тимошенко подготовил следующее сообщение: «2-й Украинский фронт является одним из сильнейших фронтов. Он обладает огромным потенциалом, позволяющим разгромить обороняющегося врага. Но, несмотря на это, в последнее время он не смог записать на свой счет никаких значительных успехов. По моему разумению, основные причины безуспешности предпринятых действий кроются в следующем:

1. Командование, предполагающее для обретения победы весьма относительный перевес, старается одновременно Разгромить вражеские группировки на нескольких направлениях (Мишкольц, Эгер, Хатван)

2. Данные устремления… ведут к раздроблению боевой мощи, в результате чего наши части не могут противопоставь врагу реальный перевес в боевой силе. В итоге, например, основная воинская группировка фронта (27-я, 53-я армии и 7-я гвардейская армия), включающая в себя 24 стрелковых дивизии, 3 механизированных и 1 танковый корпус, а также 2 кавалерийских корпуса, оказалась сосредоточена на нескольких направлениях:

а) на мишкольцском направлении, на участке фронта шириной в 50 километров сражается 27-я армия в составе 8 стрелковых дивизий;

б) на эгерском направлении, на участке фронта в 45 километров воюет 53-я армия в составе 7 стрелковых дивизий;

в) близ Хатвана действует 7-я гвардейская армия в составе 9 стрелковых дивизий. На том же самом участке 3 механизированных корпуса, 2 кавалерийских корпуса и 1 танковый корпус.

Пехотные части равномерно распределяются по направлениям между соответствующими армиями. Определенный перевес наблюдается лишь у 7-й гвардейской армии, которой приданы части группы Плиева, 2-го и 4-го механизированных корпусов. Но в силу продолжительных боев против превосходящих сил противника как группа Плиева, так и механизированные корпуса пребывают в ослабленном состоянии…

3. Командование частей, а также штабы частей в некоторой мере избалованы событиями в Румынии и Трансильвании, вследствие чего сотрудничество между отдельными родами войск не организуется с надлежащей тщательностью.

На основе вышеизложенного я считаю целесообразным потребовать от командующего 2-м Украинским фронтом следующего:

I. Он должен пересмотреть все свои предыдущие решения и сформировать воинские группировки, которые бы, обладая абсолютным перевесом, нанесли удар по врагу в двух местах:

а. В качестве основного направления — Хатван и Балашшадьярмат.

б. В качестве второстепенного направления — Мишкольц».

Почти сразу же после представления этой докладной записки Толбухин получил задание начать военные действия на территории Венгрии. Уже в середине октября 1944 года он получил задание после освобождения Белграда не двигаться дальше на запад, а срочно перемещаться в северо-западном направлении. Согласно планам командования 3-го украинского фронта его части должны были поставить под угрозу «трансдунайскую» алюминиевую индустрию и нефтяные месторождения Венгрии. В дальнейшем части 3-го Украинского фронта должны были двигаться на Вену или участвовать в захвате Будапешта. В качестве подкрепления 3_му Украинскому фронту 18 октября 1944 года была придана 4-я гвардейская армия, которая до этого располагалась в Галиции. 9 ноября части под командованием маршала Толбухина заняли исходные позиции на Дунае близ города Кишкёсег. В результате успешного продвижения в данном направлении советские части смогли выйти к Будапешту с юго-запада, охватив в итоге город уже с трех сторон. Успех наступления частей 3-го Украинского фронта был во многом предопределен тем, что Малиновский был вынужден передать в его распоряжение 31-й гвардейский стрелковый корпус и 5-й кавалерийский корпус. В данной ситуации позиции 3-го Украинского фронта находились в южной части венгерского Дуная, неуклонно продвигаясь на запад от Будапешта.

Ставка приняла в расчет предложения Толбухина относительно роли Малиновского и сосредоточила в направлении Хатван — Карпаль 6-ю танковую армию, 7-ю гвардейскую армию, два моторизованных, столько же кавалерийских и один танковый корпуса, к которым было добавлено два заново сформированных артиллерийских дивизиона. В итоге прорыв участка фронта шириной всего лишь в 8 километров планировался первой волной силами 6 дивизий. Вслед за ними шла вторая волна, которая состояла из 2 пехотных и 2 артиллерийских дивизий. При этом для прорыва вражеской обороны предполагалось использовать 510 танков и 2074 орудия. Вследствие подобной концентрации войск на каждый километр данного участка фронта приходилось в среднем по 260 орудий и минометов, 4000 пехотинцев и 64 танка!

Окружение Будапешта с юга. Форсирование Дуная войсками маршала Толбухина

53-я армия совместно с 7-й армией вышла на участок Фронта шириной 7 километров. Здесь предполагалось пустить в дело 4 дивизии и 700 орудий и гранатометов. Не меньшие силы были сосредоточены в направлении Мишкольца. Теперь Малиновский с полным основанием мог надеяться на то, что в этот раз его частям удастся в течение нескольких дней достигнуть Айпельталя, а затем Ваца, откуда открывались позиции не только для штурма Будапешта, но и дальнейшего продвижения на запад.

В конце ноября стало ясно, что за несколько дней части, находившиеся под командованием Толбухина, смогли без проблем захватить почти всю юго-восточную Венгрию, чтобы выйти к Будапешту с юго-западного направления. При этом можно предположить, что Малиновский, который штурмовал венгерскую столицу с восточного направления, вовсе не намеревался хоть с кем-то делить славу за взятие Будапешта. Только этим можно объяснить тот факт, что предпринималось весьма рискованное и поспешное форсирование Дуная силами 2-го механизированного корпуса и 46-й армии. В тогдашнем положении это был абсолютно бесполезный шаг. В данной ситуации было только одно объяснение — Малиновский хотел, чтобы его части вошли в Будапешт раньше тех частей, которыми командовал Толбухин. Тем временем части 3-го Украинского фронта продвигались вперед на север очень быстро, приблизительно по 10–20 километров вдень. 1 декабря 1944 года они взяли Сексард и Пакш. 2 декабря они форсировали Дунай чуть южнее Дунафёльдвара, причем форсирование произошло не в одном месте, а почти по всей ширине фронта. Если принимать во внимание тот факт, что западные территории Венгрии не имели фактически никакой обороны, то части под командованием Толбухина прошли бы по ним как нож сквозь масло. Выход к юго-западным окраинам Будапешта был вопросом нескольких дней.

Но между тем 4 декабря 1944 года Малиновский отдал приказ 46-й армии, которая должна была начать боевые действия к югу от Будапешта. В пространстве Сазхаломбатта — Эрчи немецко-венгерская группировка имела достаточное количество времени для подготовки обороны. Советское форсирование Дуная на этом участке началось без какой-либо артиллерийской подготовки. О кровавых жертвах этой неподготовленной операции можно было позже прочитать в изобилии подаваемых представлениях на награждение.

«Около полуночи 4 декабря понтон сержанта Смирнова перевозил на правый берег штурмовую группу и два орудия. По мере форсирования в понтон попал снаряд. В ногу Смирнова попало два осколка, четыре гребца были контужены. Несмотря на это, штурмовая группа и орудия были доставлены на другой берег. По пути назад рядом с понтоном разорвался снаряд, Смирнов был ранен вторично. На тот момент из его команды невредимыми оставалось лишь два человека. Тяжелораненый Смирнов продолжал отдавать приказы, но когда понтон достиг левого берега, то он скончался».

Прекрасно простреливаемая местность стала причиной того, что при форсировании было уничтожено почти 75 % понтонов и лодок. Некоторые из рот и батальонов были уничтожены полностью. Оставшиеся в живых тонули посередине полузамерзшей реки. Несмотря на огромные потери, вечером 5 декабря советским частям удалось создать на правом берегу Дуная четыре небольших плацдарма. Но почти все они были почти тут же уничтожены немцами, которые незамедлительно предприняли серию контратак. Из всех плацдармов советские части смогли удержать лишь окрестности берега близ Эрд-Офалу. 6 декабря было проведено новое форсирование реки. На этот раз советским частям удалось закрепиться на семи участках. При этом им пришлось идти в буквальном смысле слова по трупам своих товарищей. Первые подразделения Красной Армии, высадившиеся на правом берегу, были полностью выкошены плотным немецким пулеметным огнем. Многие из красноармейцев были вынуждены выпрыгивать из продырявленных пулями и осколками лодок и с оружием вплавь добираться до берега в ледяной воде.

Потери Красной Армии изумляли даже ее противников. Дозволю себе привести отрывок из дневника венгерского полковника Эмиля Томка: «Когда в первой половине дня прибыл в северный район, то моему взгляду предстала дикая картина. Наша артиллерия беспрерывно расстреливала русских, пытавшихся переправиться через реку. Их утюжили и немецкие бомбардировщики. Из нашей округи по ним палило три миномета. Но несмотря ни на что, русские продолжали форсировать реку. Группы советских солдат перевозили не только на лодках, но и даже на паромах. Я видел, как в небольшую баржу, до отказа забитую людьми, попала немецкая авиабомба — суденышко тут же ушло на дно. Самое чудовищное происходило там, где берег находился в немецких руках. Немцы стреляли из пулеметов по высадившимся солдатам. Шансы на выживание их были предельно малы. Тот, кто не был сражен пулей, должен был пытаться отстреливаться, находясь по грудь в студеной воде и тине. Насмотревшись на все это, один из гусаров обратился ко мне: «Господин полковник, а что русские делают со своими врагами, если они так жестоко обходятся со своими солдатами?»

После этих боев Малиновскому было очень важно скрыть факт, что он во имя своего тщеславия в абсолютно бессмысленной акции погубил не одну тысячу красноармейцев. Для этого почти половина выживших солдат (42,7 % — в абсолютных цифрах весьма небольшая величина) была представлена к званию Героя Советского Союза. Ситуация выглядела так, что только за осуществление бессмысленной операции — форсирования Дуная в районе Эрчи звание Героя Советского Союза было присвоено 115 военнослужащим! Напомню, что всего за время Великой Отечественной войны эту награду получило около 12 тысяч человек; очевидна некоторая диспропорция.

План Малиновского предполагал, что десантные группы сначала достигнут района Будаёрша — Биа, а на третий день вступления — Пилишвёрёшвара, Сомора и Цакьера. Но опять же это были фантастические планы. Для их осуществления советской пехоте пришлось бы преодолевать в день по 20–30 километров, что было возможно только при условии отсутствия даже малейшего сопротивления со стороны противника. Но о подобном «победном марше» не могло быть и речи, так как высадившиеся на правом берегу части Красной Армии ожидал прорыв хорошо укрепленной «Линии Маргариты». Скорый прорыв этой линии обороны был сплошной иллюзией, что подтвердили последующие события. Не исключено, что Малиновский также понимал это. Не исключено, что подобные задачи были поставлены им, чтобы хоть как-то оправдать смысл кровопролитного форсирования.

Примечательно, что создать более или менее четкую линию фронта 46-й армии удалось лишь 8 декабря, то есть тогда, когда в район Эрчи по западному берегу Дуная прибыли части 3-го Украинского фронта, которым командовал Толбухин. Значительный перевес «толбухинской» воинской группировки позволил без особых проблем одержать победу над обескровленной 1-й гусарской дивизией и 271-й немецкой народно-гренадерской дивизией. Эти части от удара 6 советских стрелковых дивизий и 2 механизированных корпусов не могли спасти даже вовремя подоспевшие части 8-й немецкой танковой дивизии. В итоге Малиновский одержал пиррову победу, так как его наступление замерло в 10–20 километрах перед «Линией Маргариты».

В итоге Малиновский был вынужден передать застрявшие на западном берегу остатки 46-й армии под командование Толбухина, который готовился прорвать укрепленную линию обороны. Но советское командование ожидало несколько неприятных «сюрпризов». 8 декабря на участке фронта между Барачкой и Матонвашаром 10-й венгерский артиллерийский дивизион отбросил части Красной Армии едва ли не обратно к берегам Дуная. Во время этих боев произошел один примечательный инцидент.

Из-за суматохи одна из батарей 1-го венгерского артиллерийского дивизиона без какой-либо команды атаковала советские позиции. Командиром дивизиона был подполковник Тибор Рац, сын бывшего министра обороны Венгрии (позже он погиб во время боев в Будапеште). Все усугублялось тем, что венгерские артиллеристы нечаянно стали располагаться поблизости от советской батареи. Когда обстановка прояснилась, то венгры предприняли атаку, поддержанную собственными расчетами. Так, командир батареи капитан Шандор Ханек метким выстрелом уничтожил советское противотанковое орудие, которое в спешном порядке готовилось открыть огонь. Нападение венгерских артиллеристов было столь стремительным и неожиданным, что им в итоге удалось захватить 15 советских орудий. Поспешно развернув их, они уничтожили прямой наводкой около 250 красноармейцев. Следствием этой самовольной вылазки стал временный отказ частей Красной Армии от атак в данном направлении. Немецкие солдаты позже не раз пересказывали истории о безрассудной смелости венгерских артиллеристов.

В отличие от обстановки на юге наступление Малиновского с севера увенчалось большим успехом. Причиной этого было то, что немецкое командование для сдерживания наступления Толбухина было вынуждено перекинуть 1-ю и 23-ю танковые дивизии из-под Хатвана на южные рубежи. В итоге оборона группы армий «Юг» была ослаблена на самом критическом участке фронта.

5 декабря в 10 часов 15 минут после 45-минутной артиллерийской подготовки 8 советских дивизий атаковали позиции противника, располагавшиеся к северо-востоку от Будапешта — между Ачой и Гальгамечей. В течение первых двух часов наступления они прорвали немецко-венгерский фронт на участке шириной 12 километров. Почти сразу же части Красной Армии углубились на 6 километров, двигаясь в направлении Ваца. В образовавшийся прорыв в линии обороны группы армий «Юг» устремилась 6-я гвардейская танковая армия.

Для немецкого командования военная обстановка к северу от Будапешта почти моментально стала критической. Дело в том, что у группы армий «Юг» не было никаких резервов. К тому же было весьма сомнительно, что ее частям Удалось надолго сдерживать толбухинское наступление с юга.

Генерал Фрисснер незамедлительно стал требовать у Гудериана хоть каких-нибудь подкреплений. Главным вопросом стала проблема окружения города Иполиталеша (немецкое название Айпельталь). Дело в том, что, взяв этот город, советские танки могли без каких-либо проблем быстро достичь Братиславы (немецкое название Пресбург). В качестве срочной военной помощи выступили перекинутые из-под Эгербакта части 24-й танковой дивизии и эсэсовская бригада, которой командовал бригаденфюрер СС Оскар Дирлевангер. Данное эсэсовское формирование состояло из бывших заключенных и арестантов. Эти части почти сразу же были направлены в Айпельталь. Генерал-полковник фрисснер, который организовал смотр пришедших частей, вспоминал об этом событии в своих мемуарах: «В штабе Дирлевангера я застал странную картину. Я застал бригаденфюрера, который походил на прожженного авантюриста, в командном пункте сидящим за письменным столом. На плече его сидела обезьянка, с которой, говорят, он не расставался даже в Польше. Я убедился, что пакет с моим приказом пришел в штаб… Бригада, как мне уже намекали, напоминала дикую банду. Коммунисты, которые должны были пройти «испытание» фронтовой службы, того гляди перешли бы на сторону врага».

Несмотря на все усилия, немецкому командованию не удалось остановить советское наступление к северу от Дуная. Между северо-восточными окраинами Будапешта и Вацем в немецкой линии обороны возник изрядный разрыв. Эта «дыра» была большой проблемой для командования группы армий «Юг» — по сути, это была неразрешимая проблема. У группы армий «Юг», как уже говорилось выше, не было резервов. Любая возможная перегруппировка войск ограничивалась исключительно самим Будапештом. Немцы даже не могли снять войска с какого-то участка фронта. 6 декабря 1944 года по решению Верховного командования сухопутных войск Германии из-под Чепеля в кризисный Район Ваца была направлена моторизованная дивизия «Фельдхеррнхалле». 12 декабря за ней последовали только Что сформированный гусарский батальон, охранный батальон венгерского армейского корпуса, 4-й саперный батальон, а также один из мадьярских парашютных батальонов Эти силы могли хоть на какое-то время сдержать Красную Армию на северных подступах к Будапешту. При этом нельзя забывать, что моторизованная дивизия «Фельдхеррнхалле» понесла огромные потери и была изрядно потрепана в боях. На тот момент ее личный состав насчитывал лишь 30 % от штатной численности. В итоге самой крупной войсковой единицей, как странно это бы ни казалось, был парашютный батальон, в котором было 1300 человек.

9 декабря 1944 года пал Балашшадьярмат. В итоге левое крыло 6-й гвардейской танковой армии вышло к Дунаю в окрестностях Ваца. Возникала реальная угроза захвата Будапешта частями Красной Армии с северного направления. Боевая группа «Фельдхеррнхалле» (назвать это формирование дивизией ни у кого не поворачивался язык) вместе с частями 13-й танковой дивизии безуспешно пытались контратаковать советские позиции. Венгерскую столицу с северного направления между Дунакеси и Алагом прикрывал лишь один учебный батальон венгерской полиции. Он в буквальном смысле слова был сметен 60 советскими танками и 30-м стрелковым корпусом. Здесь произошел один интересный случай. Дело в том, что венгерские полицейские были снабжены касками французского образца. В итоге было принято решение через динамик призвать их идентифицировать себя. Сама идея, что под Будапештом оказались французские войска, была нелепой, но чем черт не шутит… Венгры, конечно же, не собиралась во всеуслышание заявлять, что они являются врагами. По прошествии некоторого времени по позициям полицейского батальона был открыт шквальный артиллерийский и минометный огонь. Во время последовавшей за артподготовкой атаки были убиты почти все венгерские офицеры. Полицейские предпочли отступить к ручью Чёмёри. За какие-то двадцать часов учебный батальон венгерской полиции потерял 70 % личного состава (и это находясь в обороне!)

В северной части «Линии Аттилы» наступающие советские части едва ли могли надолго задержать солдаты 153-и аперной роты и пара рот сил безопасности, так называемые роты «КИШКА» (кишегитё кархаталам — о них мы поговорим немного попозже). Эти крошечные силы были выбиты советскими солдатами с укрепленной линии буквально за несколько часов. Генерал-майор Гюнтер фон Папе, командующий переправленной на этот участок фронта боевой группой «Фельдхеррнхалле», отдал решительный приказ готовиться к контратаке. Расстановка здесь была следующая. Слева от «Фельдхеррнхалле» располагался один из венгерских парашютных батальонов, а справа от боевой группы находились остатки 10-й венгерской пехотной дивизии. Общие силы этих защитников были невелики: 15 танков, 200 немецких и 600 венгерских солдат. 13 декабря венгерские парашютисты должны были отбить у Красной Армии захваченные ею позиции. Несмотря на то, что на мадьяр был обрушен огонь 26 артиллерийских батарей и минометных расчетов, парашютистам все-таки удалось отбить часть своих прежних позиций. В частности, они вернули себе Фёт. В этой контратаке принимали участие также два немецких батальона (если батальонами можно было назвать группы в 28 и 42 человека) и бронетанковая рота. Но этот военный успех был настолько мизерным и незначительным, что вряд ли можно было говорить о каком-то принципиальном изменении положения на данном участке фронта. Позиции немецко-венгерского отряда были настолько слабыми, что они были выбиты из Фёта буквально на следующий же день. 14 декабря им пришлось занимать оборону значительно южнее данного поселения. Несмотря на то что венгерские парашютисты потеряли почти 43 % своего личного состава, генерал-майор Гюнтер фон Папе отдал им приказ взять в плен советского «языка». Этот приказ был успешно выполнен, в плен был захвачен офицер, служивший в штабе одной из наступавших дивизий. После этого фон Папе, желая выразить свою признательность венгерским десантникам, более тридцати из них представил к награждению Железными крестами 1-го и 2-го класса. Признавая заслуги десантников, генерал лично зачитал им текст перехваченного советского сообщения: «Срочно запрашиваю подкрепление, так как не могу выполнить поставленную передо мной задачу Враг оказывает ожесточенное сопротивление. У них что дубленая кожа? Сражаюсь в районе Фётера».

Глава 5 Третья часть операции — блокирование города

12 декабря советский Генеральный штаб в духе рекомендаций маршала Тимошенко стал вести подготовку к новому наступлению, целью которого было взятие Будапешта. Непосредственной разработкой планов наступления занимались командующие фронтами. Толбухин завершил планирование 15 декабря, а Малиновский — пару дней спустя. Опираясь на опыт не слишком удачных наступлений, теперь предусматривалась операция, в которой на двух фронтах принимало участие четыре армии. Согласно плану Толбухина, два армейских корпуса 3-го Украинского фронта должны были наступать с юга в направлении Секешфехервара (немецкое название — Штульвайсбург), 18-й танковый корпус должен был двигаться вдоль Дуная, а 2-й гвардейский механизированный корпус, напротив, должен был несколько отклониться на восток и устремиться к Буде. Располагавшийся к северу от Дуная 2-й Украинский фронт должен был наступать в направлении Эстергома (немецкое название Гран), тем самым замыкая кольцо окружения. По итогам этой операции Будапешт должен был оказаться в «котле». После блокирования венгерской столицы ее взятие было задачей, порученной командованию обоих Украинских фронтов. Согласно общим планам частям 3-го Украинского фронта отводилось от 5 до 6 дней для того, чтобы охватить Будапешт с левого фланга. Части 2-го Украинского фронта за 8–9 дней должны были блокировать Буду, после чего предполагалось начать штурм Пешта. Для простоты управления во время этой операции все части 2-го Украинского фронта, находившиеся на западном берегу Дуная, переходили из подчинения Малиновского под командование Толбухина. Советский Генеральный штаб очень удачно выбрал место для наступления, так как к юго-западу от венгерской столицы «Линию Маргариты» удерживали очень слабые части, понесшие огромные потери в ожесточенных оборонительных боях.

Немецкой разведке никогда нельзя было отказать в оперативности. То же самое можно было сказать и в конце 1944 года. Немецкое командование своевременно узнало о планах советского генералитета. Управление инородных армий «Ост» уже 12 декабря знало о предстоящем советском наступлении. Генерал-полковник Фреттер-Пико, командующий 6-й немецкой армией, буквально два дня после этого обращал внимание командования группы армии «Юг» на то, что участок фронта между озером Веленцай и Будапештом удерживают всего лишь 2250 немецких и венгерских солдат. Естественно, при крупном наступлении эта оборона была бы моментально сметена. В итоге немецкое командование приняло решение послать к Дунаю несколько немецких частей, дабы те отбили у Толбухина часть территорий. Предполагалось, что в итоге можно было сформировать четкую линию фронта, который бы удерживался незначительными силами.

При помощи такого приема Гудериан планировал сэкономить военные силы, так как он рассматривал Венгрию лишь как второстепенный театр боевых действий. Теоретически у немцев имелись шансы отвоевать территории вплоть до Дуная, тем более, что позиции советских механизированных корпусов под Хатваном и на южном течении Дуная прямо-таки провоцировали предпринять ответное контрнаступление. К югу от Будапешта были направлены части трех танковых дивизий (3-я, 6-я и 8-я), в распоряжении каждой из которых было около 60 танков типа «Пантера». Кроме этого на тот же участок фронта были перекинуты подразделения 4-й немецкой кавалерийской бригады и венгерская дивизия «Сент-Ласло». Всего же к югу от Будапешта было сосредоточено около 400 танков и 40 тысяч немецко-венгерских солдат. В Верховном командовании сухопутных войск Германии обсуждалось несколько планов возможного наступления. В итоге была принята точка зрения Гитлера, который настоял на проведении операции на территории, ограниченной озерами Балатон и Веленцай. Само наступление получило кодовое название «Поздний урожай». Второй возможностью, а именно наступлением на северо-востоке от Будапешта, немцы так и не воспользовались. Это было связано со слабостью укреплений Пешта. Даже начало «Позднего урожая» неоднократно переносилось, сначала на 20, а затем на 22 декабря. Связано это было с несколькими причинами: недостатком горючего и боеприпасов, а также неблагоприятными условиями погоды.

Немецкие танкисты готовятся к операции

По мере наступления частей 2-го Украинского фронта в направлении Ипольшага, шансы на успех немецкого наступления уменьшались. В итоге развитие событий побудило генерал-полковника Гудериана к тому, чтобы 8-я немецкая танковая дивизия и части дивизии «Сент-Ласло» были переброшены с южного направления на северо-восток. Во время этого марша войска по приказу Гудериана разделились. Моторизованная пехота была направлена под Иполь — она выполняла роль «пожарной команды», которая должна была срочно ликвидировать прорыв линии обороны, в то время как танки сосредоточились вокруг Секешфехервара. Танковые части рассматривались в роли оперативного резерва, который в любой момент мог вступить в бой. На юго-западе от венгерской столицы роль «пожарной команды» выполняла немецкая кавалерийская бригада, которая расположилась на берегах озера Балатон. К середине месяца данные позиции фактически остались полностью без пехоты. Не прекращавшиеся ни на день атаки Красной Армии в корне расстроили планы наступления, разработанные Верховным командованием сухопутных войск Германии. В итоге части, предназначавшиеся для наступления, увязли в глубокой обороне.

Меры, предпринятые Гудерианом, получили негативную оценку не только в мемуарах участников войны, но и в суждениях военных историков. Главный упрек сводился к тому, что его решение было фатальным и для танковых, и Для пехотных частей, так как вырванные из контекста первоначальных планов, они были вынуждены сражаться под чужим командованием. К тому же все происходило в условиях, которые не благоприятствовали переброске ни танков, ни мотопехоты. А ведь основная ударная сила танковых соединений заключалась как раз в комбинации огневой мощи машин, которые сопровождались подвижной пехотой Только в этом тандеме можно было благополучно отвоевывать территории и вести успешную оборону. Не стоит забывать, что моторизованная пехота могла использовать свой плюс (стремительность движения) только во время наступательных операций. Но решения, принятые Гудерианом, лишили бронетанковые части Германии всех этих преимуществ. Его странные решения можно объяснить только тем, что он оказался поставлен перед невыполнимым заданием. Небольшими силами он должен был убить сразу же двух зайцев: прикрыть Будапешт и перекрыть путь Красной Армии на Вену. А это значило, что он должен был распылять войска между Иполем и «Линией Маргариты». Бесперспективность этого задания должны были прекрасно понимать в Верховном командовании сухопутных войск Германии. По крайней мере, в сообщениях командования группы армий «Юг» точно «предсказывались» даты советского наступления и его катастрофические последствия. По этой причине Гудериан мог надеться лишь на чудо или, как минимум, на то, что он мог выиграть время, вынудив Красную Армию отложить дату наступления.

Однако советские генералы совершенно не дали немцам времени для передышки. Они воспользовались тем обстоятельством, что танки типа Т-34 обладали лучшей проходимостью, чем немецкие боевые машины. А потому, несмотря на отвратительную погоду, 20 декабря части Красной Армии пришли в движение. На северном направлении Малиновского ожидал военный успех в первый же день наступления. 21 декабря 6-я гвардейская танковая армия под командованием генерал-полковника Кравченко оказалась у города Лева. В тот же самый день части этой армии смогли удачно форсировать реку Гарам (немецкое название Гран).

20 декабря в 9 часов 20 минут части 3-го Украинского фронта под командованием маршала Толбухина начали наступление на «Линию Маргариты». Началось оно с 40-минутной артиллерийской подготовки. Наступающие части Красной Армии имели 5-кратное превосходство по пехоте и артиллерии, а также почти 4-кратное преимущество в танках и самоходных артиллерийских установках. Группа армий Фретттера-Пико не была застигнута врасплох, но явный недостаток в пехоте не давал ей возможности успешно вести оборону. Никакого ложного оптимизма по поводу положения на фронте не испытывал и генерал-майор Ласло Кешшео, командующий венгерскими частями, располагавшимися между озером Веленцай и местечком Бараска. В итоге, когда 19 декабря линия обороны была прорвана советскими войсками, он не пожелал нести ответственность за дальнейшую гибель своих солдат. Он сложил с себя командование, распустил войска и скрылся в неизвестном направлении.

Тем временем почти вся линия фронта обстреливалась, на 1 километр приходилось от 100 до 160 орудий и минометов. Такой ураганный огонь вызвал в памяти образы Первой мировой войны. Казалось, что советские генералы собирались устроить форменный конец света. В дневнике боевых действий гусарской дивизии так рассказывалось о прорыве позиций под Каполнашнвеком, этот городок находился как раз на острие советского наступления. «В прорыв устремилась советская пехота, которая действовала так стремительно, что мы ничего не успевали объяснить нашим гусарам, находящимся в окопах. Те успевали заметить русских буквально за несколько секунд до своей гибели или пленения… Было слишком поздно выскакивать из домов и спрашивать, что случилось, так как многие дома рушились, погребая под собой его жителей».

Третий этап окружения Будапешта. Охват советскими войсками с севера и запада

Но в итоге советской пехоте удалось за первый день наступления продвинуться вперед лишь на 5–6 километров. Ясский прорыв был приостановлен контратакой немецких танков. Во время этой немецкой вылазки было уничтожено около 30 советских танков. Но, тем не менее, натиск советского стрелкового корпуса смог проломить немецко-венгерскую оборону. По сути, у немцев и венгров не было достаточного количества пехоты, которая могла бы удержать отвоеванные позиции. 23 декабря 1944 года маршал Толбухин отдал приказ пустить в бой механизированные части. Это должно было окончательно смять оборону противника. Его план оказался действенным. Буквально на следующий день 82 танка из состава 2-го механизированного корпуса и 228 танков из состава 18-го танкового корпуса мощным броском прорвали оборону на участке фронта шириной 60 километров, углубившись на 30 километров в глубь вражеских позиций. Критическая для немцев ситуация сложилась под Секешфехерваром, который был атакован силами 20-го и 31-го гвардейских корпусов, которые поддерживались войсками 7-го механизированного корпуса 4-й гвардейской армии. Всего же в штурме города принимало участие 107 танков и самоходных артиллерийских установок. В тот же самый день советские войска смогли проникнуть в город. Завязались кровопролитные уличные бои. Немецкое командование решило применить специальные части, которые были облачены в советскую форму (у них были на вооружении даже несколько Т-34). Эти части, сформированные для собственного немецкого наступления, смогли сдержать советское продвижение лишь на недолгое время.

Но все-таки прорыв немецко-венгерской линии обороны проходил медленнее, чем было запланировано советским генералитетом. Начал сказываться недостаток резервов, прежде всего пехотных частей. Однако группа армий фреттера-Пико не смогла воспользоваться этим обстоятельством. Лишь непосредственно перед Секешфехерваром удалось чуть-чуть сдержать лавинный поток частей Красной Армии. 21 декабря 1944 года маршал Толбухин на основании имеющихся сведений пришел к выводу, что было бы очень выгодно ускорить наступление на правом фланге его участка фронта. По этой причине он отдал 2-му гвардейскому механизированному корпусу приказ уклоняться от навязываемых ему боев и как можно быстрее продвигаться в северном направлении. К вечеру 22 декабря эти войска должны были овладеть округом Этьек, железнодорожной станцией Херцегхалом и местечком Бичке. В то же самое время советская пехота должна была выйти на линию Пустазамор — Альчут. С этих позиций должен был быть нанесен Удар по Ловашберени. По сути, речь шла о том, чтобы, сделав небольшой крюк с 10–15 километров, выйти к Будапешту с запада.

22 декабря 1944 года советские войска подошли вплотную к населенному пункту Бичке, который был важным железнодорожным узлом, связывавшим Будапешт с Восточной Венгрией. Кроме этого Красная Армия взяла Вертешачу, где были отбиты все отчаянные контратаки, предпринятые силами 8-й танковой дивизии. На следующий день после этого Пал и Бичке. Дорога на Буду была фактически свободна.

В отличие от военного командования ни немецкое, ни венгерское политическое руководство не могли смириться с мыслью о том, что Будапешт мог стать фронтовым городом. Почти сразу же после прихода к власти Ференц Салаши озвучил собственную концепцию правления: «Я склонен беспокоиться об обороне Будапешта только тогда, когда в его окрестностях будут идти наступательные операции. Но если это произойдет, то будапештское население надо эвакуировать, после чего нужно удалиться в выгодные с военной точки зрения дунайские горы».

Подобно многим фанатичным фашистам, Салаши был мечтателем, который не мог, подобно офицерам генерального штаба, реально оценивать сложившуюся ситуацию. Об этом говорит хотя бы один из ответов, который прозвучал из его уст на пресс-конференции, состоявшейся в ноябре 1944 года. «Благодаря обороне Будапешта немцы хотят выиграть время», — заявил Салаши редактору одной из газет.

2 ноября Салаши созвал в дворцовом замке совет. После того как он принес клятвы венгерской нации, был прочитан очень длинный доклад о предполагаемом развитии японско-венгерских отношений (!). О военном положении фактически не было сказано ни слова. Опешившие люди, присутствовавшие на этом мероприятии, могли наблюдать, как Салаши со своей свитой удалился, так и не дав вразумительного ответа на самые животрепещущие вопросы. Тем временем даже в замке можно было слышать с каждым днем приближающуюся канонаду орудий.

На следующий день Салаши позволил себе вызвать генерал-полковника Фрисснера. Немецкому военному было предложено передать его заявление в высшие инстанции Германии. Фрисснер вспоминал по этому поводу: «Ввиду того факта, что бои шли уже на подступах к Будапешту, он считал нужным подчеркнуть, что это являлось не его виной, а лишь наследством, доставшимся от прежнего режима. Злополучная внутриполитическая и внешнеполитическая деятельность (Хорти) парализовала волю нации и армии. Он сожалел о том, что Германия слишком поздно вмешалась в венгерские дела. Теперь его правительство могло только лишь заниматься исправлением отдельных недочетов. На время, пока идет борьба за нацию, подлинно восстановительные меры невозможны».

При этом Салаши не ограничивался гневными упреками в адрес своего предшественника. Он заверил, что мог бы, мобилизовать 300 тысяч человек, при условии, что Германия вооружит их. Салаши не ориентировался на оборону Будапешта. Это было связано не столько с возможным разрушением города, сколько из-за населения (на его жаргоне «сброд большого города»), которое могло ударить защитникам Будапешта в спину, а на подавление этого сопротивления не нашлось бы никаких сил. Кроме этого, для защиты пештской стороны потребовались бы военные части, в которых так нуждались немцы, чтобы противостоять Толбухину. Подобная точка зрения вызвала понимание у командования группы армий «Юг». 26 ноября 1944 года в Верховное командование сухопутных сил Германии даже был направлен запрос о том, стоит ли немецким частям участвовать в подавлении гражданских беспорядков в случае возникновения оных. Ответ не был обнадеживающим: «Сброд большого города» надо было своевременно эвакуировать или же держать под постоянным контролем. Фрисснер не был в восторге от подобной идеи. У него не было достаточного количества войск для выполнения данного задания. В итоге он обратился к генералу войск СС Винкельману, который в свое время возглавлял управленческую группу Главного управления полиции порядка. Этот эсэсовец больше смыслил в наведении порядка в городах, нежели кадровый военный. Кроме этого Фрисснер многозначительно намекнул, что ему «не помешали бы саперно-штурмовые батальоны, подобные тем, что действовали в Варшаве». Кроме этого, Фрисснер обратился с просьбой к Верховному командованию в случае прорыва линии обороны частями Красной Армии отвести немецкие войска на западный берег Дуная. В этом ему было отказано. Фрисснер любой ценой пытался избежать затяжных и кровопролитных уличных боев. В качестве предлога он использовал антинемецкие настроения, царившие среди жителей Будапешта. Но в данной ситуации ему надо было упирать на военные причины, так как ответственность за падение Будапешта была бы возложена на него, а не на абстрактное «население». Но, видимо, Фрисснеру не хватало смелости признаться в этом самому себе.

Венгерское военное командование также считало возможной оборону Будапешта лишь в защитной зоне «Линии Аттилы». Оно намеревалось принципиально отказаться от ведения уличных боев. В начале декабря 1944 года оно даже отдало приказ армейским частям разоружить служащих общественных служб (транспортники, пожарные и т. д.). Все это должно было происходить под тем предлогом, что Будапешт при любых условиях должен был остаться свободным городом. В декабре Салаши еще раз поднял вопрос о том, действительно ли нужна была оборона Будапешта. Он указывал на то, что уничтожение речных мостов могло остановить Красную Армию. Его вопрос, естественно, остался без ответа.

В той ситуации единственной фигурой, настаивавшей на вооруженной обороне Будапешта, был Адольф Гитлер. 23 ноября 1944 года он издал приказ (первый из целой серии). В этом документе фюрер настаивал на том, что бои должны были вестись за каждый дом. При этом можно было не считаться с потерями среди мирного населения. 1 декабря свет увидел приказ Гитлера № 11, в котором он объявлял Будапешт «крепостью». Комендантом города назначался генерал войск СС, обергруппенфюрер Винкельман. В его подчинение переходил 9-й горнострелковый корпус СС, которым командовал Карл Пфеффер-Вильденбрух. Данное воинское соединение лишь тактически подчинялось командованию 6-й армии. На самом деле оно могло действовать самостоятельно, что говорило об очень многом. На тот момент его главной задачей была подготовка города к предстоящему штурму. Каждая улица, каждое здание должны были превратиться в маленький бастион. Кроме того, для пресечения в корне любых беспорядков среди гражданского населения в помощь этой боевой группе придавались части немецкой и венгерской жандармерии. Полиция была приведена в боевую готовность. В городской комендатуре началось формирование специальных отрядов.

4 декабря Салаши было доложено о решении немецкого диктатора. Хотя в тот же самый день Гудериан заверял венгерского «фюрера» в том, что враг не будет подпущен к городу В данном случае говорилось о разрушении мостов и введении специального режима в тех областях, которые должны были быть сданы Красной Армии. Замечание о том, что русские все равно бы это сделали, окажись они на месте венгров, было очень слабым утешением. Немецкая дипломатия отказалась провозглашать Будапешт «открытым» городом. В Германии уже планировали, что бои будут вестись за каждый камень. Немецкий посол Эдмонд Фезенмайер, выполнявший функции особого уполномоченного ставки Гитлера, предельно ясно выразился. Гитлеру было все равно, разрушат ли Будапешт. «Если эта жертва позволит удержать Вену, то Будапешт можно было бы разрушить не один десяток раз». Тем временем Фрисснер не раз пытался упросить Верховное командование разрешить ему изменить линию фронта. Но каждый раз эти просьбы решительно отклонялись. Одновременно с этим к исполнению своих обязанностей должен был приступить Винкельман. Поскольку Гитлер посчитал, что представленные ему планы обороны венгерской столицы были неубедительными, то он поручил этому эсэсовцу лично заняться подготовкой к обороне Будапешта.

По поводу удержания города у командования группы армий «Юг» не было никаких иллюзий. Уже 1 декабря 1944 года генерал-полковник Фрисснер отдал приказ эвакуировать из Будапешта все находящиеся в его подчинении военные учреждения и гражданские службы. «Оставшиеся служебные инстанции должны быть мобильными. Все женщины из немецких вспомогательных служб должны быть незамедлительно вывезены из города. Я возлагаю ответственность на боевых командиров за то, что во время возможных боев в городе никто не должен бросать тень на авторитет немецкого рейха и немецкого вермахта».

12 декабря, то есть когда строились планы об использовании обещанного подкрепления, еще была возможность сдачи Пештского плацдарма. Но она была отвергнута, не в последнюю очередь потому, что, согласно журналу боевых действий, было сомнительно, можно ли было удержать восточную часть Будапешта в немецких руках. А это значит, что немцы считали оборону венгерской столицы провальной затеей! Генерал-полковник Фреттер-Пико уже 6 декабря обратился в Верховное командование с просьбой отойти за «Линию Аттилы», так как опасался внезапного прорыва советских войск. Гитлер в очередной раз запретил это отступление. На этот раз он ссылался на то, что в случае данного отхода оборона не имела бы достаточной стратегической глубины. При прорыве Красной Армии под Хатваном положение немецкой группировки значительно ухудшилось, так как защитники Будапешта были вынуждены занять линию обороны шириной 20 километров в северной части Будапешта. Но для удержания этого участка у немцев не было достаточного количества воинских частей. 9 декабря 1944 года советская артиллерия начала обстрел северо-восточных окраин Будапешта. Первым признаком предстоящей борьбы не на жизнь, а на смерть стало формирование сводных рот, в которые загонялись кашевары, секретари, монтеры, водители. Подобным образом в дивизии «Фельдхеррнхалле» было сформировано 7 рот, в 13-й танковой дивизии — 4 роты.

В начале декабря 1944 года оборона города началась с осознания того, что в ближайшее время Будапешт перейдет в руки Красной Армии. В итоге в венгерской столице стала создаваться широкая агентурная сеть. Всего же было на важных транспортных узлах установлено 19 взрывных устройств. Одновременно с этим разрабатывались планы подрыва значимых сооружений. Этим процессом командовали люди, которые скрывались под оперативными псевдонимами «Арпад» и «Маргаретен» (Маргарита). Они обучали завербованных гражданских взрывному делу. Среди агентов в равной степени оказывались и мужчины, и женщины. Они небыли знакомы между собой и имели контакт лишь со специальными связниками. Забегая вперед, скажем, что это предприятие закончилось полным провалом — ни одного взрыва так и не прогремело.

В связи с подготовкой обороны Будапешта проводились значительные структурные перестановки. 30 октября генерал-полковник Фрисснер получил в свое распоряжение группу армий Фреттера-Пико. Она должна была оборонять линию Дьёндьёш — Мохач. Непосредственная оборона Будапешта была поручена 3-му танковому корпусу 6-й армии под командованием генерала Брейта. Ему же подчинялись отступавшие в направлении города венгерские войска. В тот Же день была сформирована корпусная группа «Будапешт», командование которой было поручено генералу ваффен-СС Карлу Пфефферу-Вильденбруху. Эта группа возникла из штаба 6-го венгерского армейского корпуса, а также расположенных в венгерской столице частей немецкой полиции и дежурных подразделений. На тот момент корпусная группа «Будапешт» не получала никаких точных приказов.

До этого момента Пфеффер-Вильденбрух был командующим частями ваффен-СС, располагавшимися в глубоком венгерском тылу. Из факта, что управление городом было передано именно ему, можно прийти к выводу, что немецкое командование с самого начала опасалось выступлений у себя за спиной, а потому и назначило комендантом города опытного полицейского специалиста. Но при этом всей полнотой власти над полицией и частями СС, располагавшимися в Венгрии, обладал генерал войск СС Винкельман. Подобные перестановки вызвали немалое возмущение в венгерском Генеральном штабе, так как венгерские офицеры были исключены из всех управленческих процессов. Более того, подобные мероприятия нарушали достигнутые ранее договоренности.

Весьма характерно, что в возникшем управленческом хаосе («хаос компетенций») одно и то же задание было одновременно поручено трем различным структурам. За оборону Будапешта отвечали: вермахт (3-й танковый корпус), ваффен-СС, представленные Пфеффером-Вильденбрухом (корпусная группа «Будапешт»), и дипломатическое крыло СС во главе с Винкельманом. При этом границы компетенции каждой из сторон не были ясно обозначены. Подразумевалось, что преимущество в принятии решений отдавалось Пфефферу-Вильденбруху. 5 декабря Пфефферу-Вильденбруху были переданы полномочия Винкельмана как эсэсовского чина, контролирующего все полицейские ц эсэсовские части в Венгрии. Но 12 декабря группа Пфеффера-Вильденбруха была интегрирована в состав группы армий «Юг», что означало появление нового соподчинения. Независимо от этого Винкельман продолжал самовольно вмешиваться в будапештские дела. Так, например, 22 декабря он, невзирая на приказ Гитлера, попытался убедить командующего группой армий «Юг» Фрисснера в необходимости сдачи Пештского плацдарма.

Эту неразбериху в вопросах компетенций отчасти можно объяснить паническим, но в то же время абсолютно необоснованным страхом немецко-венгерских структур (нилашисты, полиция, СД и т. д.) перед народным восстанием. Кроме этого, можно возложить ответственность за подобную путаницу в отношениях эсэсовских и армейских чинов на поликратию, господствовавшую в Третьем рейхе.

Чтобы использовать все возможности при обороне Будапешта, 4 ноября в Буду была направлена 153-я учебно-полевая дивизия. В борьбе против хорошо подготовленных красноармейцев она вряд ли могла быть серьезной силой, но в деле подавления народных волнений и пресечения попыток восстания она, пожалуй, могла стать незаменимой. Кроме этого 10 ноября в Будапешт из Загреба был откомандирован 9-й горнострелковый корпус СС. Сама корпусная группа «Будапешт» тем временем оказалась в сложной ситуации. С одной стороны, она, по сути, контролировала только венгерские штабы, с другой стороны, командование группы должно было вытеснять венгров со всех руководящих постов.

Дело усложнялось еще и тем, что параллельно всем немецким структурам свою деятельность осуществлял полковник Эрнё Чипкеш, венгерский комендант Будапешта. Ему подчинялись все официальные органы венгерской армии. При этом 6-й венгерский армейский корпус имел право лишь самостоятельно заниматься снабжением своих собственных подразделений. Но он не мог предпринимать никаких боевых действий, не согласованных с немцами. В итоге 21 ноября 6-й венгерский армейский корпус был сформирован. Его части перешли под начало Ивана Хинди как административного (но не военного) командующего 1-м армейским корпусом. В начале ноября произошло назначение комендантов Буды и Пешта. В Будайских горах был сооружен бункер с огромным количеством окопов и несколькими наблюдательными пунктами. Но венгры не смогли закончить его сооружение, так как 2 декабря оно было поручено частям 3-го танкового корпуса. В конце ноября была ликвидирована оборонная команда Буды, в итоге разветвленная линия обороны там так и не была создана.

Одновременно со всеми этими событиями группа армий Фреттера-Пико постоянно запрашивала новые и новые воинские части для обороны Будапешта. Но выделенное подкрепление к 15 декабря 1944 года составил лишь 751-й саперный батальон. 239-я бригада самоходных артиллерийских установок 20 ноября была направлена под Вац, 26 ноября на Чепель, а затем должна была занять совместно с 357-й народно-гренадерской дивизией линию обороны к северо-востоку от Будапешта. Но уже в середине декабря 1944 года эта самоходная артиллерия была переброшена на южное направление, где должна была отражать наступление Толбухина. 751-й же саперный батальон совместно с венгерскими десантниками должен был отражать советские атаки под Иполем (Айпелем). На месте боев они оказались 18 декабря. В итоге ни одно из посланных резервных подкреплений так и не осталось в венгерской столице.

Выпускной банкет офицеров-выпускников военной академии. В первом ряду (полуповернут) в форме подполковника Иван Хинди

В силу катастрофического положения, сложившегося к югу и югу-западу от Будапешта, 12 декабря из города были выведены части 3-го танкового корпуса. Командование ими было поручено генералу 9-го горнострелкового корпуса СС, который до этого отвечал за наведение порядка в венгерской столице. И хотя стремительно наступавшие советские части 15 ноября были отвлечены от самого Будапешта, некоторые окраины города были атакованы советскими и русскими частями, которые поддерживались танками. На тот момент в распоряжении немецко-венгерской группировки было семь дивизий, что приблизительно соответствовало 60 тысячам человек. В данном контингенте немцы составляли меньшинство, но именно им приходилось участвовать в самых тяжелых боях, то есть, иначе говоря, нести на своих плечах основную тяжесть сражений. Вообще в данной ситуации немцы выполняли функцию «пожарной команды», которая тушила пожар, ликвидация которого не была под силу слабой и деморализованной венгерской армии. Всего же Красной Армии и румынским частям на данном участке фронта противостояло 12 немецко-венгерских дивизий, насчитывавших приблизительно 110 тысяч человек.

В ноябре наиболее кровопролитные бои завязались в окрестностях городков Фечеш и Маглод, которые были населенными пунктами, контролировавшими пути, проходившие через лесистую местность около Ишасега. 9 декабря эпицентр боев переместился на северо-восточные окраины Будапешта. Одновременно с прорывом под Хатваном некоторые советские части начали проникать на будапештские окраины. В отличие от прошлых вылазок на этот раз советские проникновения были более глубокими и не столь безуспешными — некоторым отрядам красноармейцев удавалось закрепиться на окраинах.

Венгерский лейтенант ДьёрдьТурочьц вспоминал позже б одном из таких советских наступлений: «Было уже темно, когда мы заняли оборону. Даже чиркнув спичкой, нельзя ничего было разобрать в этой кромешной темноте. К тому же спички быстро гасли. Мы на ощупь передвигались по траншеям, которые связывали между собой отдельные укрепленные пункты. Неожиданно мы почувствовали, что стали идти по чему-то мягкому, напоминающему вязкую массу. Когда наступило утро и солнце стало подниматься над горизонтом, то мы увидели этот ужасный ковер: почти на протяжении всей траншеи ее дно устилали останки немецких солдат. Предваряющий наступление артиллерийский огонь был открыт по нашим позициям в 8 часов 45 минут. Он длился почти целый час. Он был настолько сильным и плотным, что мы не могли ни двинуться с места, ни приподнять головы. Затем начался стремительный натиск танков, которые поддерживались кричащей «ура» пехотой. В ответ не раздалось ни одного заградительного артиллерийского залпа. Мы могли лишь отбиваться из простого стрелкового оружия. На нашем правом фланге располагалась артиллерийская батарея. Чуть правее ее заняла позиции набранная из пожилых ландштурмистов[3] группа. Во время советской атаки они запаниковали. Со всех сторон над позициями этой группы вверх стали подниматься подштанники — у ландштурмистов не было белых полотнищ, чтобы выбросить флаг капитуляции. У них затихли все винтовки. Наступавшие русские заметили сигналы пожилых солдат. Они тут же устремились через их позиции. Пробив таким образом брешь в нашей обороне, они пустили в наш тыл танки. За ними следовала пехота. Возникла угроза окружения. Две артиллерийские батареи, завидев подобное развитие событий, стали отступать со своих позиций…

Была уже поздняя ночь, когда мы, физически и психически истощенные, прибыли в Пецель. Солдаты отправились на постой, чтобы выспаться, — сон им был просто необходим. Тем временем мы, офицеры, направились в замок, куда нас причащал генерал-полковник Билльницер, командир дивизиона самоходных артиллерийских установок, удерживающих окрестности Будапешта. Дьёрдь Козма, командир одной из групп доставил сообщение о прекращении боев под Тюцбереком. Наша часть была измотана и сильно потрепана. Она нуждалась в отдыхе. На это Билльницер ответил: «Мы не должны позволить русским разгуливать по Будапешту».

Крепко спавшие солдаты должны были срочно просыпаться. Посреди ночи во влажном, холодном мраке мы должны были возводить укрепления, чтобы отражать атаки русских».

Защитники Пештского плацдарма уже к концу ноября лишились всех резервов. Все предпринятые контратаки были нелепыми импровизациями, которые тут же гасились советскими войсками. На тот момент резерв 1-й танковой армии состоял из руководимого Кальманом Рапчаньи батальона «Марика», который насчитывал 40 солдат, две команды истребителей танков и сотни ополченцев, специально подвезенных на грузовых автомобилях.

Венгерское самоходное орудие «Нимрод»

Бои между сражавшимися сторонами были очень кровопролитными. Все несли большие потери. Так, например, разгромленная под Надьрарадом (Ордая-Гросвайрдайн) 12-я резервная дивизия с трудом восстановила свою прежнюю численность. К середине ноября она опять потеряла более половины всей пехоты. Огромные потери понесла насчитывавшая 4 тысячи человек 10-я пехотная дивизия. В первой половине декабря она была почти полностью уничтожена, из каждого полка, входившего в ее состав, с трудом можно было сформировать хотя бы полноценный батальон. Ситуация в немецких частях была немногим лучше. Но в этом не было ничего удивительного, так как обе венгерские дивизии приняли на себя острие советско-румынского удара. В венгерских частях началось моральное разложение солдат. Их боевой дух вызывал у немцев изрядные опасения. Журнал боевых действий группы армий «Юг» сообщал, что 12 ноября свои позиции покинули 100 солдат 12-й резервной дивизии. Всего же за период с 22 ноября по 4 декабря 1944 года из 10-й и 12-й венгерских дивизий дезертировало и перешло на советскую сторону около 1200 военнослужащих. В большинстве своем это были солдаты, которые были сведены в роты после полнейшего разгрома их прежней части. Выжив в прошлой мясорубке, они не намеревались погибать в новых боях. Особенно часто упоминания о подобных инцидентах встречались в немецких документах. В итоге складывалось впечатление, будто бы сражались только немцы. При этом германские офицеры совершенно забывали, что более 60 % сражавшейся на этом плацдарме пехоты было венгерской! Венгерские парашютисты, 6-й, 8-й, 38-й пехотные полки, 1-я танковая дивизия, 10-й разведывательный батальон были теми воинскими формированиями, которые снискали уважение у немецких солдат. Само немецкое командование неоднократно выражало им личную благодарность. Дезертирство было характерным явлением для сводных частей, там же, где офицеры и солдаты знали друг друга давно, подобные проявления были редкостью. 12-я резервная дивизия была сама по себе сформирована наспех. К тому же она была почти полностью уничтожена во время Дебреценского сражения. В начале ноября 1944 года она была, по сути, сформирована заново. 10-я пехотная дивизия в конце октября получила пополнение в количестве 2 тысяч человек, но все они были плохо подготовленными к войне новобранцами. В дезертирстве венгров нет ничего удивительного, если учесть, что на целую дивизию приходилось лишь 7 легких пулеметов. Подобные слабо вооруженные части уничтожались в первые же часы сражения. В итоге венгерские части предпочитали противостоять румынским наступающим войскам — в данном случае перебежчиков было значительно меньше. Не исключено, что сказывалась давнишняя нелюбовь обеих наций друг к другу.

8 ноября Малиновский пополнил свежими силами 7-ю гвардейскую армию, а также придал группе Плиева танки. Эти силы должны были наступать в направлении Ишасега и Хатвана. Оборону на этом участке держали 13-я танковая, 4-я венгерская, 46-я немецкая пехотные дивизии и части 18-й дивизии СС. Всего же им предстояло обороняться на участке фронта шириной 5 километров. Но первый же удар Красной Армии в направлении Ацёда и Хатвана поставил оборону группы армий «Юг» в критическое положение. Многие из принудительно набранных в состав 4-й полицейской моторизованной дивизии СС и 18-й моторизованной дивизии «Хорст Вессель» солдат почти тут же обратились в бегство. Часть из них предпочла сдаться в плен красноармейцам. Немецкое командование предпочло дать этим событиям следующее объяснение: «18-я моторизованная дивизия СС была составлена из тревожных батальонов, в большинстве своем набранных из числа фольксдойче, проживающих на территории Венгрии… вооружение осуществлялось из расчета 18 человек на одну винтовку».

В такой ситуации нет ничего удивительного в том, что в рядах неподготовленных, плохо вооруженных эсэсовских солдат возникла паника, когда в их окопы ворвались Т-34. Но немецкое командование решило возложить вину за произошедшее именно на этих солдат. В итоге Фрисснер писал Гудериану следующие строки: «Когда в 4-й полицейской моторизованной дивизии СС был убит штурмфюрер, его люди тут же разбежались. 18-я моторизованная дивизия и вовсе сплошное недоразумение».

Принимая во внимание, в каком критическом положении находилась 12-я резервная дивизия, в первой половине ноября 1944 года она получила подкрепление в количестве 2 тысяч пехотинцев и 20 пушек. Это было сделано для того, бы эта дивизия хотя бы на недолгое время смогла прикрыть дорогу на Будапешт с северо-востока. Ей предстояло оживать участок фронта Пецель — Ишасег — Дань.

Однако этих мер оказалось недостаточно, а потому 13 ноября дивизии был придан венгерский парашютно-десантный батальон. Слава о его командире Эдёмере Ташшоньи облетела все венгерские части, где он слыл не иначе, как «сорвиголова». 15 ноября венгерские парашютисты получили подкрепление в размере 600 человек. Десантный батальон удерживал участок фронта шириной 6 километров. Благодаря хорошо организованной артиллерийской подготовке им удалось отбить не одну советскую атаку.

Но однажды советская пехота смогла пробиться в окопы к венгерским десантникам. Ташшоньи так вспоминал об этом событии: «Я обратился к немецкому наводчику артиллерийского огня. «Огонь на поражение в контрольную точку А!» — «Но ведь это ваши собственные позиции» — «Вас не должно это волновать». Я посмотрел на часы. Через 17 секунд огонь из 52 орудийных стволов обрушился буквально перед нашими позициями. Залп повторился через несколько минут. Он полностью смял русскую пехоту, вплотную подошедшую к нам. Потом, когда нам удалось отбить эту атаку, парашютисты говорили мне, что не знали, что это была наша собственная артиллерия. Некоторые из них видели, как по воздуху летали тела русских солдат. Только чудом во время этого самоубийственного обстрела наша рота потеряла лишь семь человек убитыми и еще нескольких раненными. Большинство же солдат засыпало землей после первого же залпа, поэтому они остались невредимыми».

В итоге Ташшоньи был сразу же представлен к Железным крестам 1-го и 2-го класса. Ему также была вручена копия сводок немецкого вермахта, в которой сообщалось о безрассудной смелости венгерских десантников и их командира. Однако во время боев, которые длились до 22 ноября, десантники потеряли почти 40 % своего личного состава, дивизии переставали соответствовать своим названиям, вторые из них по своей численности были батальонами.

Чтобы заткнуть дыру, возникшую на фронте между Валькё и Данью, автобусами из Дунафёльдвара и Шольта были доставлены батальоны 10-й пехотной дивизии. До этого участок удерживали жалкие остатки 12-й резервной дивизии.

События последующих недель можно неплохо проследить по записям, оставленным в журнале боевых действий данной дивизии. В течение следующих трех месяцев она потеряла приблизительно 15 тысяч человек, то есть почти 100 % (согласно штатному расписанию венгерской армии) своего личного состава. К началу февраля 1945 года от дивизии осталась крошечная группка в 18 человек.

Венгерские части предполагали провести между Валькё и Данью контратаку и в итоге отвоевать у Красной Армии часть захваченных ею территорий. Этот участок имел исключительно важное стратегическое значение, так как связывал воедино «Линию Аттилы» с районом Бюкк-Матра, где начиналась «Линия Карола». Данная контратака должна была быть поддержана находившимися по соседству частями 13-й танковой дивизии и моторизованной дивизии «Фельдхеррнхалле». У этих немецких частей не было в распоряжении пехоты, поэтому для поддержки венгров выделялось несколько танков. Это могло хоть как-то исправить ситуацию. Но 18 ноября наступающие части Красной Армии разбили эти резервные части. Несколько батальонов было окружено, остальные успели отступить на холмы к востоку от Ишасегу. Некоторые из венгерских частей только в этот день успели получить оружие. Во время советского наступления почти полностью был уничтожен венгерский «штрафной» батальон, который был сформирован из гражданских заключенных. Те не представляли реальной военной силы, тем более что в течение двух дней они не получали провианта. Тогда же были полностью уничтожены остатки 8-го пехотного полка. В ходе этих боев Валькё неоднократно переходил из рук в руки. Огромные потери в рядах немецко-венгерской группировки не позволяли сформировать даже незначительный резерв. Все приходившие на фронт подкрепления тут же посылались в бой.

Капитан Ференц Ковач

Так, например, автобусами под Валькё и Хевицдьёрк был доставлен 12-й пехотный полки оставшийся от 12-й резервной дивизии 38-й пехотный полк. Эти части сразу же были брошены на передовую. Во время постоянных советских атак, поддерживаемых танками, к 25 ноября 1944 года части 10-й пехотной дивизии потеряли большую часть личного состава. Так, например, роты 18-го пехотного полка вместо положенных 250 человек насчитывали 50, а иногда по 40 солдат. Посланные в качестве подкрепления подростки (по-венгерски левентеки) и солдаты запаса при первом же удобном случае скрывались с поля боя. В венгерских документах сообщалось о дезертировавших в течение всего лишь трех дней 348 солдатах. Несмотря на это, венгерские офицеры постоянно пытались провести удачные контратаки, которые, естественно, заканчивались огромными потерями. Стабилизировать фронт не получалось. Размеры дезертирства привели в бешенство кавалера ордена Марии Терезии (высшая награда Венгрии) командира дивизии генерал-майора Кронеля Осланьи. В приступе ярости он орал, что ему «не стоило делать военную карьеру, чтобы взять под свое командование такую банду ублюдков». Но в тот же самый день 26 ноября генерал-майор, сославшись на болезнь, сам улизнул в неизвестном направлении. Его преемником стал генерал-майор Йожеф Кишфалуди. 15 декабря 1944 года его сменил офицер Генерального штаба, полковник авиации Шандор Андраш. Командующий 1-м венгерским армейским корпусом генерал-полковник Иван Хинди смог убедить капитана Ференца Ковача возглавить оперативный отдел корпуса. Но в итоге капитан стал изучать пути отступления на запад. Схожим образом дела обстояли в 1-й танковой дивизии, где никто более чем на один день не соглашался становиться начальником штаба. В итоге эта должность досталась капитану Генерального штаба Фридьешу Вацеку, начальнику оперативного отдела. Он был единственным, кто не сослался на ранения и болезни, когда ему было предложено возглавить дивизию.

В период 15–24 декабря 1944 года румынские части, воевавшие на стороне Красной Армии, смогли закрепиться на территории перед Ишасегом и Валькё. Венгры стали обороняться еще более ожесточенно, но это отнюдь не значило, что атаки утратили свою прежнюю силу. Более того, на более защищенном юго-восточном фланге этого плацдарма части 1-й венгерской танковой армии предприняли успешную контратаку. В итоге были отбиты территории, располагавшиеся между Маглёдом и Вечешем. По итогам этой контратаки капитан Фридьеш Вацек был награжден офицерским крестом венгерского ордена «За заслуги». Но венгерский успех был мимолетным. 5 декабря советские и румынские войска в очередной раз перешли в наступление. В ходе этой операции в Нескольких местах была прорвана оборона 10-й пехотной и 12-й резервной дивизий. К примеру, только позиции 10-й пехотной дивизии в течение 45 минут обстреливала сотня тяжелых орудий. На одном из участков шириной 2,5 километра, которые удерживались силами 2 венгерских батальонов, в атаку было брошено 7 румынских батальонов и один кавалерийский эскадрон. Один из венгерских батальонов почти сразу же потерял половину личного состава. За исключением пяти солдат, остальные бросились в бегство. Несмотря на то, что в ходе нескольких последующих венгерских контратак эти позиции были отвоеваны обратно, чуть восточнее линию обороны прорвали советские танки, которые почти моментально оказались на высотах у населенного пункта Гёдёлльё. Потери венгров были огромными. Так, например, 10-й разведывательный батальон ежедневно (!) терял по 30–40 % своего личного состава. К 12 декабря дивизия состояла из 12 гусаров и 9 пехотинцев.

Фронт на подступах к Пешту 15 ноября — 24 декабря 1944 года

9 декабря немецкое командование обещало направить остатки 10-й дивизии в тыл. Но этого не произошло, так как советские войска прорвали линию обороны между Вацем и Верешедьхазом. 11 декабря прямо на глазах исчезавшей дивизии пришлось принять бой на окраинах Гёдёлльё. В ходе этого боя был полностью уничтожен 18-й пехотный полк. Оставшиеся в живых несколько солдат были влиты в состав немецких батальонов. По сути, 10-я дивизия прекратила свое существование как общевойсковое соединение. Штаб каждого полка занимался формированием одного-единственного батальона. Но даже эти батальоны насчитывали не более 50 % от штатного состава. Оставшееся от дивизии командование пыталось заниматься решением снабженческих и административных задач. Чуть позже под его начало были переданы гусарский батальон и охранный батальон.

Положение 12-й резервной дивизии было еще хуже. 8 декабря в ходе бесчисленных советско-румынских атак она была выбита из Тапиоцентдьёрдьи. К 12 декабря она контролировала лишь несколько холмов чуть севернее Ишацега. И хотя контратака, предпринятая 12 декабря, смогла временно вернуть Ишацег, дивизия к тому моменту насчитывала не более 200 человек. Она вряд ли могла быть серьезной силой, способной стабилизировать фронт.

Наглядной иллюстрацией событий тех дней может стать соотношение 7-го румынского армейского корпуса, который насчитывал 18 тысяч солдат, и немецко-венгерской группировки, в которой были максимум 8 тысяч человек. Несмотря на значительный перевес румынских сил, немцы и венгры не давали им ни минуты покоя, предпринимая многочисленные попытки контратак. Так продолжалось более месяца, пока, наконец, румынам не удалось прорвать первую и вторую линию обороны. «Линия Аттилы» была преодолена только потому, что с севера венгерским позициям был нанесен удар силами советского танкового корпуса. Румынские документы того времени характеризовали этот период войны «как крайне ожесточенную борьбу, связанную с огромными потерями». 7-й румынский армейский корпус, первоначально насчитывавший 36 348 человек, к середине января 1945 года потерял более половины солдат (около 20 тысяч). Аналогичное соотношение потерь можно было наблюдать и в Красной Армии.

Как венгерское, так и немецкое командование старалось всеми силами пополнить обескровленные мадьярские части. Недостаток оружия и необходимой военной подготовки привел к тому, что в итоге 10-я пехотная и 12-я резервная дивизии стали пополняться готовыми ротами, где офицеры уже имели устоявшиеся связи с солдатами. Плохо обученные и пожилые запасники мало интересовали военное руководство, так как они воевали, как правило, не более одного дня. Именно по этой причине венгерское командование предпочло направить сформированную из нилашистов (как называли немцы хунгаристов) часть, насчитывавшую 20 тысяч человек, в то место, где Дунай изменял течение своего русла, делал поворот. Однако там, на тройных островах Сентен, они проявили себя как выносливые солдаты. Кроме этого, в состав 10-й пехотной дивизии был влит батальон «Ваннай» (500 солдат и 230 рекрутов). В те дни даже задумывалось создать специальные боевые отряды «Прёнай» и «Морилн».

Нилашисты беседуют с офицером немецкой группировки

В период с 14 по 20 декабря яростные атаки сменились относительным спокойствием. Общее наступление на пештский плацдарм (северо-восток) должно было осуществляться с наступлением на окрестности озера Веленцай (юго-запад). Новое советское наступление началось 20 декабря 1944 года. Несколько отдохнувшая немецко-венгерская группировка планировала предпринять ответное контрнаступление 25 декабря, но ее опередили. Советское командование намеревалось во что бы то ни стало прорваться с двух сторон к Будапешту. Потери уже не играли никакой роли. А они были колоссальными.

Один из венгров, принимавший участие в этих боях, позже вспоминал: «Перед линией обороны широкое в два ряда заграждение из колючей проволоки. На ней в самых невероятных позах повисло множество русских солдат. Добровольная жертва, принесенная во имя наступления?.. Я вышел из бокового прохода в траншеи, когда увидел, как два артиллериста протаскивают между мертвыми телами содрогающиеся в конвульсиях человеческие останки. Судя по всему, они разрезали в каком-то месте проволочное заграждение и смогли вытащить тело, которое уложили рядом с окопом. Это был молодой, постриженный наголо солдат, с монголоидными чертами лица. Он лежал на спине. У него двигался только рот. Ему оторвало взрывом обе руки и обе ноги. Двигаться мог только рот. Его ужасные раны превратились в сплошной пласт земли, перемешанный с кровью. Я склоняюсь над ним. Он шепчет: «Будапешт, Будапешт». Он бьется в агонии… Во мне мелькает мысль: «Будапешт?» Перед глазами этого умирающего солдата стоял город с богатейшей добычей и красивыми девицами. Внезапно для самого себя я достал пистолет, передернул затвор, приставил солдату к виску и нажал на курок».

Несмотря на то, что 20 декабря маршал Малиновский приказал своим частям в течение трех дней захватить Пешт и выйти к берегам Дуная, но даже 24 декабря отчаянные атаки советско-румынских войск ничего принципиально не изменили в положении Пештского плацдарма. На юге частям маршала Толбухина удалось выйти лишь на будайскую сторону Дуная. Но на этом наступление застопорилось. Атакующих ожидали обширные заграждения из колючей проволоки и не менее обширные минные поля.