1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2

Глава 33

Едва я закончил произносить свою речь, как Молотов встал и начал аплодировать. Сразу за ним встал, хлопая в ладоши, и Ворошилов. И, к моему удивлению, поддержал этих двоих сам предсовнаркома Рыков. А уже к нему присоединились Томский, Калинин и Рудзутак. Один только Бухарин сначала не аплодировал и не вставал. И от меня это не укрылось. Но потом, когда встали и захлопали все остальные члены Политбюро, он тоже лениво поднялся и изобразил одобрение, выдавив даже улыбку на лице, хотя в его глазах я не увидел ничего, кроме зависти.

В это время Рыков предложил:

— Кто за то, товарищи, чтобы утвердить Вячеслава Рудольфовича Менжинского временно исполняющим обязанности Генерального секретаря ЦК партии на время болезни товарища Сталина? Прошу проголосовать.

И тут уже руки подняли все. Даже Бухарин, который всегда предпочитал находиться на стороне большинства.

Рыков, добровольно взявший на себя обязанности председателя собрания, констатировал:

— Решением Политбюро товарищ Менжинский утвержден в новой должности единогласно. Прошу секретаря зафиксировать это в протоколе и подать протокол на подпись всем присутствующим.

И Эльза засуетилась, готовя важную бумагу к подписанию. Проходя мимо меня, она доложила:

— Там Ежов пришел с докладом, за вашей спиной возле дверей стоит.

Я обернулся и увидел, как маленький человечек, одетый во все кожаное, с папкой под мышкой мнется на пороге зала для совещаний, переступая с ноги на ногу.

Дождавшись, когда все подписали бумагу о моем назначении генсеком до выздоровления Иосифа Виссарионовича, я сказал:

— А сейчас я предлагаю заслушать доклад товарища Ежова о текущем положении.

И, повернувшись к нему, добавил:

— Докладывайте.

Усевшись во главе длинного стола, на то почетное место, которое, обычно, занимал сам Сталин, я приготовился слушать, внешне пока не выказывая Николаю Ежову ни единого намека на недоверие. И он начал красноречиво рассказывать, но не про сложившуюся ситуацию с саботажем на Лубянке и не про мятеж троцкистов в Горках, а про свое собственное «расследование» в отношении Трилиссера. В конце добавив:

— Потому в отсутствие товарища Менжинского мною были приняты срочные меры против Трилиссера. Начальник ИНО оказался троцкистом и покровителем террориста Блюмкина, который покушался на жизнь товарища Сталина…

— А какие именно вы приняли меры? — перебил я докладчика.

— Я распорядился немедленно арестовать Трилиссера, но его не нашли. Он скрылся и где-то прячется, — сообщил Ежов.

— Как же такое возможно, что вы, как человек, возложивший на себя обязанности исполняющего обязанности председателя ОГПУ, не смогли отыскать подозреваемого? — улыбнулся я.

А Ежов посетовал, опустив глаза:

— Он слишком хитер…

И я снова перебил, сказав уже серьезно и даже сурово:

— А вы, Николай, оказались слишком самонадеянны и некомпетентны. В вашем «расследовании» нет ни единого факта, а только одни домыслы. Я поручил Глебу Бокию проверить материалы, предоставленные вами. И он проверил, пока я отсутствовал. Так вот, обвинение Трилиссера в связях с итальянской преступной организацией «Коза Ностра» вы взяли из иностранной «желтой прессы». Это называется подлогом, выдаванием желаемого за действительное. Не так ли? И еще ответьте мне: кто дал вам право в мое отсутствие самовольно захватывать руководство в ОГПУ? Не вы ли, Ежов, один из мятежников, раз действовали, как мятежник, назначив самого себя исполняющим обязанности председателя?

Краска залила его лицо, кожа побагровела, и он промямлил:

— Я не мятежник, не троцкист, я хотел, как лучше, а вот Трилиссер связан с Блюмкиным…

— А какие у вас доказательства о связи Трилиссера с Блюмкиным, кроме того, что Блюмкин состоит на службе в его отделе ИНО? Вот только, кроме Блюмкина, там числится немало и других сотрудников. Я понимаю, что в коллективе чекистов у нас не без уродов, но нельзя же строить обвинения на собственных домыслах! Нужно сначала тщательно разобраться, провести расследование, а потом уже действовать. Вы же грубо превысили свои полномочия. И потому я вынужден немедленно отстранить вас от курирования ОГПУ. Возвращайтесь к Москвину перебирать бумажки. У вас это получается лучше, чем работать с людьми. Хотя за самоуправство и подлог вас и от бумажной работы отстранить следует. Но, ограничимся пока строгим выговором в устной форме, без занесения в личное дело, — распорядился я.

Все Политбюро следило за нашей перепалкой в гробовом молчании. Конечно, передо мной был еще не тот обнаглевший и закоренелый в своей вседозволенности Николай Ежов со знаменитыми «ежовыми рукавицами» массовых репрессий, а всего лишь его более молодая копия. И эта личность запятнала себя пока только служебным проступком, никому еще не успев причинить вреда по-настоящему. Потому я и давал ему второй шанс, чтобы он попытался исправиться. Хотя мог бы я, конечно, сразу же его арестовать.

Вот только и я сам до конца пока не был уверен в невиновности Трилиссера. Те обвинения, которые выдвигал против него Ежов, не имели под собой доказательной базы, но, я-то собирался копнуть поглубже. Дыма без огня не бывает, а раз в иностранных газетенках писали про связи главы советской разведки Трилиссера с итальянской мафией, значит, могли, конечно, журналисты зацепиться за что-нибудь, пусть даже неявное и бездоказательное, но просочившееся на уровне слухов. А, учитывая эти слухи, нельзя было исключать причастность Трилиссера к покушению на Сталина и к мятежу троцкистов. Но, так ли это, я в тот момент не знал на все сто процентов.

Незадолго перед совещанием один из чекистов, допущенных в Кремль помогать в расследовании покушения, передал мне зашифрованную записку от Меера Трилиссера, в которой он сообщал о своем нахождении на конспиративной квартире и о том, что все обвинения, выдвинутые против него Ежовым, беспочвенны. Но, конечно, это не могло являться доказательством его полной невиновности и непричастности к последним событиям. С другой стороны, сам по себе Трилиссер с его обширными агентурными связями мне был очень нужен для ведения собственной игры. И потому я решил, что даже если он на самом деле сукин сын, то это такой сукин сын, которого можно припереть к стенке фактами и заставить работать на себя, чтобы он стал для меня не просто сукиным сыном, а своим сукиным сыном, благодарным мне, что не сдаю его с потрохами, и полезным для тех дел, которые я задумал.

Как только Николай Ежов юркнул обратно за дверь, покинув помещение, члены Политбюро стали высказываться. Послышались смешки. А Бухарин не преминул заметить:

— Да у вас там на Лубянке бардак какой-то творится!

И мне пришлось прокомментировать ситуацию:

— Вот, товарищи, только что вы стали свидетелями полной некомпетентности одного из сотрудников партийного аппарата. Ничего не понимая в механизмах работы ОГПУ, но испытывая личную неприязнь к начальнику ИНО, этот Ежов чуть было не совершил серьезнейшее преступление. Понятно, что он молод и неопытен, да и образования у него соответствующего нет. Именно потому мы и должны назначать на ответственные должности специалистов, а не людей, которые собственную некомпетентность готовы компенсировать подлогами. Надеюсь, что вы поняли мою мысль?

Все закивали, даже Бухарин, а Ворошилов, как человек с начальным образованием, покраснел, но, тем не менее, упорно делал вид, что одобряет мое решение. Не знаю, был ли он искренним, но он старался демонстрировать преданность мне точно так же, как раньше демонстрировал ее самому Сталину.

Впрочем, не один наркомвоенмор слыл недоучкой. Неважный образовательный уровень имелся и у других членов Политбюро. Примерно такое же образование, как у Ворошилова, оказалось и у Яна Рудзутака, латыша по национальности, который до четырнадцати лет был пастухом, а потом трудился батраком, помощником садовника и грузчиком, окончив, в итоге, всего два класса приходской школы. Поднявшись высоко на революционной волне, которая занесла его, как и многих других латышских революционеров, на важные московские должности, Рудзутак не проявил каких-то выдающихся личных качеств, а потому среди коллег по Политбюро не имел авторитета. Обладая нерешительным характером, он не умел проявлять твердость, когда этого требовали обстоятельства. Потому его почти никогда не приглашали на посиделки к генсеку, а за глаза прозвали «Рудзу-так» и «Рудзу-этак».

Томский окончил начальное городское училище в Санкт-Петербурге. Калинин окончил земское начальное училище, а потом еще и вечернее училище для рабочих. Получив, таким образом, среднее образование, Михаил Иванович отнюдь не был глуп, занимаясь на практике организацией образовательных учреждений, предназначенных для ликвидации неграмотности и продвигая идею, что диктатура пролетариата должна постепенно заменяться государством для всего советского народа, независимо от классового происхождения.

Молотов окончил Реальное училище и до четвертого курса проучился на экономическом факультете в Санкт-Петербургском политехническом институте. Имея незаконченное высшее образование, в общем-то, в своем деле он был настоящим специалистом. За что его и уважали все остальные члены Политбюро. Бухарин обладал сходным образовательным уровнем, он тоже обучался на экономиста с 1907 по 1911 годы.

Алексей Рыков закончил гимназию и получил аттестат с оценками «хорошо». А потом еще и в Казанский университет поступил на юридический факультет. Правда, быстро оттуда вылетел за революционную деятельность. И все же, полное среднее образование и даже начальное высшее у него имелось. Да и проявил он себя на государственной службе, как человек неглупый и деятельный, хотя бы уже тем, что с 1924 года отменил «сухой закон» ради пополнения госбюджета. Вот только новая водка, которую в народе окрестили «Рыковкой», имела крепость на десять градусов меньше, чем прежняя. Впрочем, народ от нее меньше пьянел. А чтобы как следует захмелеть вынужденно приобретал водки больше, например, пару бутылок вместо одной, что, опять же, увеличивало поступления бюджета.

Еще Алексей выступал в защиту продолжения НЭПа, а также пытался продвигать приоритет интересов и развития РСФСР над другими республиками Советского Союза. Рыкову не нравилось, что окраины страны пытаются развивать «за счет русского мужика». Он сравнивал СССР с Британской империей наоборот, в которой не колонии дают ресурсы метрополии, а метрополия постоянно вкладывает свои ресурсы в развитие национальных окраин. И чем больше я присматривался к председателю совнаркома, тем больше уважения он и его пресловутый «правый уклон» политической позиции у меня вызывал.

Рыков тоже чувствовал во мне человека, способного не только разглагольствовать и плести интриги, а и решительно действовать во благо стране, потому и сказал:

— Итак, с этого момента, товарищи, мы передаем нашу «метлу» товарищу Менжинскому. И пусть он выметет начисто всех врагов внутри СССР!