24 часа

2 Год спустя

Развернув «форд-экспедишн», Уилл Дженнингс обогнал неповоротливую автоцистерну и встал в правый ряд. До взлетного поля оставался всего километр, и поднимающиеся над деревьями самолеты притягивали его как магнит. С последнего полета прошло чуть больше месяца, Уилл страшно скучал по небу.

– Следи за дорогой! – велела сидевшая рядом жена.

Тридцатидевятилетняя Карен Дженнингс, всего на год моложе супруга, в некоторых отношениях была намного опытнее.

– Папа на самолеты смотрит! – заявила Эбби, сидящая в детском кресле сзади. Девочке исполнилось всего пять, но она решительно вмешивалась в разговоры взрослых. Глянув в зеркало заднего обзора, Уилл подмигнул дочке. Внешне – вылитая мать: рыжеватые кудри, выразительные зеленые глаза, бледная кожа с золотистой россыпью веснушек. Перехватив взгляд отца, Эбби показала на мамин затылок.

– Жаль, что мои девочки не могут поехать с папой, – проговорил Дженнингс, положив руку на колени жены. При Эбби он часто называл себя «папой», а Карен – «мамой», как когда-то делал его собственный отец. – Сядем в самолет и на три дня обо всем позабудем.

– Мамочка, пожалуйста, – взмолилась девочка, – давай полетим с папой!

– Мы не взяли вещи, – недовольно напомнила Карен.

– На побережье одену обеих с головы до ног.

– Да-а-а-а! – закричала Эбби. – Смотри, аэропорт!

Вдали показалась белая диспетчерская вышка.

– У нас нет инсулина. – Карен так быстро с толку не собьешь.

– Папа выпишет мне лицепт.

– Рецепт, милая, – поправил Уилл.

– Она знает, как говорить, просто дурачится.

– Хочу на пляж!

– Ну вот, началось! – сквозь зубы пробормотала Карен. – Милая, у папы не будет времени ходить с нами на пляж. Пока он не прочитает свой доклад другим докторам, будет жутко нервничать. Потом они сядут вспоминать студенческие годы, а под занавес наш папа вывихнет все суставы, играя в гольф три дня подряд.

– Полетишь со мной – устроим облаву на антикварные лавочки Оушен-Спрингз: вдруг неизвестный Уолтер Андерсон подвернется?

– Не-е-ет, – жалобно протянула Эбби. Девочка ненавидела родительские "походы за искусством", которые чаще всего оборачивались многочасовым блужданием по окраинам провинциальных городов и бесконечным сидением в машине. – И ты, мамочка, не будешь играть в гольф! Лучше меня поведешь на пляж!

– Да, мамочка! – вторил дочке доктор.

Карен смерила мужа взглядом. Полные гнева, ее глаза мерцали, как зеленые маяки: не нарывайся!

– Видишь ли, еще два года назад я согласилась стать председателем оргкомитета цветочной выставки. Неизвестно, кто придумал устроить ее в честь шестидесятилетия Женского клуба, но формально ответственность несу я. Ожидается более четырехсот участников, а мне, как обычно, придется готовить все в последний момент.

– По-моему, ты еще позавчера обо всем договорилась, – напомнил Уилл. Настаивать на своем практически бесполезно, но попробовать можно. Последние шесть месяцев они с женой не слишком ладили, а ее отказ лететь на конференцию вообще казался недобрым знаком. – Когда начинается этот цирк? В понедельник? Ты же изведешь себя: представь, четыре адские ночи самокопания! Не разумнее ли на время забыть о делах и расслабиться?

– Я так не могу, – безапелляционным тоном проговорила Карен. – И хватит!

Тяжело вздохнув, Уилл стал смотреть, как слева над деревьями набирает высоту "Боинг-727".

Наклонившись вперед, Карен включила CD-плейер, «форд» тут же затрясся в такт шлягеру Бритни Спирс, а Эбби начала подпевать.

– Ну если есть желание, можешь взять с собой дочь, – будто нехотя уступила Карен.

– Мам, что ты сказала?

– Ты прекрасно знаешь: это невозможно! – раздраженно воскликнул доктор.

– Думаешь, не получится одновременно присматривать за малышкой и резвиться на поле для гольфа с дружками?

Уилл почувствовал, как грудь сдавила знакомая в последнее время тяжесть.

– Карен, это же только раз в год. Пойми: конференция носит политический характер, а я делаю основной доклад. Раз решил создать новый препарат, придется тесно общаться с представителями «Кляйн-Адамс», а поэтому…

– Можешь не объяснять, – хмыкнула супруга, – просто раз дорожишь своими обязательствами, научись уважать мои и не заставляй их нарушать.

Развернувшись, Уилл въехал в общую зону. Выстроившись аккуратными рядами, одно– и двухмоторные самолеты ждали на площадке перед ангаром: словно катера к причалу, их привязывали к утопленным в бетон кольцам, специальные подпорки фиксировали колеса. Стоило взглянуть на этих красавцев, и настроение стремительно шло на поправку.

– Ты сам советовал стать более открытой и общительной, – звенящим от напряжения голосом напомнила Карен.

– А вот я, когда вырасту, в Женский клуб вступать не буду! – заявила со своего сиденья Эбби. – Хочу стать пилотом.

– Разве не врачом? – уточнил Уилл.

– Летающим врачом!

– Летающий врач куда интереснее домохозяйки, – чуть слышно отметила Карен.

Взяв жену за руку, Уилл затормозил у своего "бичкрафт-барона":

– Милая, ей всего пять. Когда-нибудь Эбби поймет, какую жертву ты принесла.

– Ей почти шесть, и иногда я сама ничего не понимаю…

Аккуратно сжав теплую ладонь, Уилл понимающе взглянул на Карен, затем вышел из машины, отстегнул ремни детского сиденья и поставил Эбби на бетонную площадку.

Десятилетний «барон» – само совершенство, неудивительно, что Уилл влюбился в него с первого взгляда и тотчас же купил. Два двигателя «континенталь», суперсовременная авиационная радиоэлектроника – Дженнингс не жалел ни времени, ни средств, чтобы сделать его максимально быстрым и безопасным, не хуже, чем «Гольфстрим-IV» какого-нибудь мультимиллиардера. Корпус белый с синими полосками, а на хвосте номер – Н-2УД. «УД» – дань собственному тщеславию, но Эбби страшно нравилось, когда диспетчеры объявляли по радио: "Ноябрь-два-Уганда-Джулиет". Летая вместе с отцом, девочка умоляла переименовать самолет в "Элиза-Джулиет".

Эбби побежала к «барону», а Уилл достал из багажника портплед и чемоданчик с образцами. Во время обеденного перерыва он уже приезжал в аэропорт, проверил стального любимца до последнего винтика и загрузил клюшки для гольфа. Когда муж отвернулся, чтобы выставить на бетонную площадку кейс с ноутбуком, Карен, подняв портплед и чемоданчик, понесла их в самолет. Кабина «барона» рассчитана на четверых, так что места более чем достаточно.

– Руки сегодня не болят? – как бы между прочим поинтересовалась она.

– Нет, – захлопывая дверь кабины, соврал Дженнингс. Руки не просто болели – их будто огнем жгло. При обычных обстоятельствах Уилл отменил бы полет и поехал на машине, однако сейчас слишком поздно, к Мексиканскому заливу иначе чем по воздуху не успеть.

Заглянув ему в глаза, Карен собралась что-то сказать, но потом передумала. Пока муж проводил предполетный осмотр, она помогла Эбби отвязать фиксировавший крыло трос. Удостоверившись, что все в порядке, Уилл повернулся посмотреть, что делает дочка. Лицо у Эбби мамино, а вот сложена крепко, в отца. Девочка обожала проводить время на аэродроме и помогать папе.

– Сколько лететь до побережья? – спросила Карен, встав рядом с мужем у левого крыла. – Минут пятьдесят?

– Ну если гнать, до аэропорта минут сорок. – Доклад Уилла в отеле-казино "Бориваж Билокси", запланированный на семь вечера, должен был открыть ежегодную конференцию Медицинской ассоциации Миссисипи. – Я решил немного сократить выступление, – признался Уилл, – совершенно незачем так подробно останавливаться на аневризме. Сразу после презентации позвоню. – Он показал на пристегнутый к поясу пейджер. – Пока буду в небе, пользуйся «Скайтелом» – новый оператор, покрытие практически стопроцентное.

– Как скажете, мистер Хайтек, – поддела Карен, давая понять: игрушки больших мальчиков ее не интересуют. – Так значит, я набираю сообщение и отсылаю как обычное почтовое?

– Да, правильно, у «Скайтела» отдельный сайт. Не захочешь разбираться – просто позвони в диспетчерскую, и они передадут сообщение.

– Пап, ну пап, – канючила Эбби, дергая отца за рукав, – после взлета помахаешь мне крылышками?

– Нужно говорить «помашешь»! Конечно, милая, специально для тебя! Так, девочки… кого целовать первой?

– Меня! Меня! – закричала дочка, но едва отец наклонился, отстранилась и что-то зашептала ему на ухо. Уилл кивнул и подошел к Карен.

– Она говорит: "Сегодня первый поцелуй нужен маме".

– Вот бы папа был таким же чутким, как дочка!

– Спасибо, что помогла с видеороликом, – поблагодарил Дженнингс, нежно обнимая жену. – Если бы не ты, меня бы на смех подняли!

– По-моему, тебя ни разу в жизни на смех не поднимали. – Голос Карен потеплел. – Как твои руки? Уилл, я серьезно!

– Не особо слушаются, – признался Уилл, – но терпеть можно.

– Ты пьешь лекарства?

– Метотрексат.

– И только? – недоверчиво переспросила жена. Метотрексат чаще всего используют при лечении злокачественных опухолей, однако в небольших дозах он помогает и при артрите, как раз в такой форме, как у Уилла.

– Ну, сегодня еще четыре ибупрофена выпил. И все, клянусь. Не волнуйся за меня. – Уилл прижал ее к себе. – Как приедешь, не забудь включить сигнализацию.

Карен покачала головой: на языке жестов это одновременно выражало тревогу и раздражение, а в одном из производных значений – любовь.

– Я никогда не забываю. Эбби, давай прощайся, папа опаздывает.

Девочка обняла отца, и тот, расчувствовавшись, поднял ее на руки. Позвоночник отозвался резкой болью, но Уилл вымучил улыбку.

– В воскресенье вечером вернусь, – обещал он, целуя дочку в лоб. – Позаботься о маме и не капризничай с уколами.

– Ты их лучше делаешь! Совсем не больно.

– Что за ерунда. Знаешь, сколько уколов мама в жизни сделала? Гораздо больше, чем я!

С трудом сдерживая стон, Уилл опустил девочку на землю и подтолкнул к матери. Эбби пятилась, не сводя глаз с отца, пока Карен не притянула ее к себе.

– Ой! – воскликнула жена. – Чуть не забыла: «Майкрософт» снова начинает дробить акции. Когда уходила, они на двадцать пунктов поднялись.

– Забудь про «Майкрософт»! – улыбнулся супруг. – Сегодня начинается эра рестораза. – Ресторазом назвали новый препарат, в разработке которого участвовал Уилл. Ему и посвящалась предстоящая презентация. – Через тридцать дней мы обеспечим Эбби Гарвард, а ты сможешь одеваться от-кутюр.

– Вообще-то я мечтала отправить ее в Браун, – нехотя рассмеялась Карен.

Шутка про школы родилась в те далекие дни, когда у Дженнингсов было так туго с деньгами, что поход за гамбургерами в «Уэндис» считался событием. Теперь элитные школы стали доступны, а Гарвард с Брауном навевали ностальгию по временам, которые в каком-то отношении были даже счастливее.

– Ладно, давайте, до воскресенья! – Уилл забрался в кабину, завел двигатели и сверил ветровой режим со сводкой службы информирования. Связавшись с диспетчерской вышкой, он помахал в плексигласовое окно и повел самолет к взлетной полосе.

– Милая, нам пора! – Подняв на руки упирающуюся Эбби, Карен пробиралась к «форду». – На улице жарко, а папу мы и из машины увидим…

– Но я хочу, чтобы он видел меня!

– Ну ладно! – уступила Карен.

Получив разрешение на взлет, Дженнингс отпустил тормоза и с ревом поднялся над прогретой солнцем взлетной полосой. «Барон» рвался в небо, будто освобожденный от пут сокол. Вместо того чтобы взять курс на юг, Уилл сделал разворот на посадку, таким образом оказавшись над черным «фордом-экспедишн». У машины стояли Карен и Эбби.

Поднявшись на сто восемьдесят метров, Уилл качнул крыльями, словно военный пилот, подающий сигнал войскам союзников.

– Смотри, мама, смотри, он крыльями машет! – радовалась стоящая на бетонной площадке малышка.

– Милая, прости, что в этот раз нам не удалось полететь с ним, – вздохнула Карен, сжимая плечики дочери.

– Ладно… – протянула девочка и взяла маму за руки. – Знаешь что?

– Что, дорогая?

– Мне тоже нравится составлять букеты!

Женщина улыбнулась, усадила дочку на сиденье и порывисто обняла.

– Да мы с тобой одной левой Гран-при выиграем!

– Конечно! – с жаром согласилась Эбби.

Карен села за руль, повернула ключ зажигания и, развернувшись, погнала «форд» мимо выстроившихся в ряд самолетов.

В двадцати пяти километрах к северу от аэропорта по узкому пригородному шоссе громыхал старый зеленый пикап с садовым трактором и двумя кусторезами в кузове. Пикап сбавил скорость, а у подножия лесистого холма притормозил рядом с почтовым ящиком из кованого железа. Тяжелую крышку украшала модель биплана эпохи Первой мировой, а чуть ниже надпись золотыми буквами: "Дженнингсы, Крукед-Майл-роуд, № 100". Затем пикап повернул налево и, громко дребезжа, пополз вверх по подъездной аллее.

На гребне холма, на почтительном отдалении от склона, стоял дом в викторианском стиле. Великолепного синего цвета с кремовыми наличниками и витражными окнами, он чуть ли не по-хозяйски оглядывал бескрайние лужайки.

Подъездная аллея оборвалась, но пикап проехал еще метров пятьдесят по пестрой жесткой траве до изящного кукольного домика. Точная копия настоящего, он стоял в тени высоких сосен и дубов, обозначавших конец безупречно аккуратного газона. Там пикап и остановился. Двигатель заглох, и воцарилась тишина, нарушаемая лишь птичьим щебетом и мерным тиканьем работающего вхолостую мотора.

Водительская дверь распахнулась, и из кабины вылез Хьюи Коттон в промасленной коричневой спецовке, массивных очках и с искренним восхищением посмотрел на кукольный домик.

– Видишь кого-нибудь? – поинтересовался сидевший на пассажирском месте.

Прелестный домик будто заворожил великана.

– Джои, здесь как в Диснейленде!

– Лучше на настоящий дом смотри!

Хьюи неторопливо обошел кукольный домик и, застыв у голубоватой глади бассейна, уставился на задний фасад величественного здания. На первом этаже хозяева устроили гараж на четыре машины, но лишь два отсека оказались заняты: из одного выглядывала серебристая «тойота-авалон», из другого – белый нос прогулочного катера.

– В гараже симпатичная лодочка, – рассеянно проговорил Коттон и, склонившись над кукольным домиком, стал внимательно его разглядывать. – Интересно, а здесь есть гараж?

Пока Хьюи изучал кукольный домик, из пикапа выбрался Джо Хики. Новая рубашка от Ральфа Лорена и брюки от Томми Хильфигера вроде бы подходили по размеру, однако создавалось впечатление, что Хики в них неловко. Из-под левого рукава выглядывал грубо вытатуированный орел.

– Остолоп, на настоящий дом смотри! Первый этаж, третье окно с края, видишь? Вот куда тебе надо!

Выпрямившись, Хьюи взглянул на викторианский особняк.

– Ага, вижу… – Гигантская ладонь легла на кукольную веранду. – Эх, вот бы в этом доме пожить! Наверное, из таких окон мир совсем иначе выглядит!

– Ты не представляешь, насколько иначе! – Хики достал из кузова ржавый ящик с инструментами. – Давай сигнализацией займемся! – Он повел Хьюи в открытый гараж.

Через двадцать минут оба вышли из задней двери в мощенный булыжником дворик.

– Положи инструменты в пикап, – велел Джо, – а потом спрячься за кукольным домом. Как только хозяйка войдет и закроет дверь, сразу полезай в окно, понял?

– Да, совсем как в прошлый раз.

– В прошлый раз не было карликового Диснейленда! И с тех пор целый год прошел… Смотри, никаких задержек: услышал, как закрывают гараж, тут же тащи свою задницу в окно. Если, не дай Бог, нарисуются любопытные соседи и начнут задавать вопросы, скажи, что приехал стричь газоны. Дурачком прикинься… Хотя особых усилий прилагать не придется.

– Джои, не надо так говорить! – обиделся Коттон.

– Ну окажешься в нужное время у нужного окна – извинюсь.

– Хоть бы девочка попалась милая, – криво улыбнулся Хьюи, обнажая крупные желтые зубы. – И чтобы не очень испугалась, а то я всегда нервничаю из-за этого.

– Да ты настоящий Джон Диллинджер,[1] верно? О Боже… Все, хватит болтать, иди прячься за домиком!

Хьюи пожал плечами и, громко шаркая, зашагал к обрамляющим дворик деревьям. Добравшись до кукольного дома, он обернулся, вяло взглянул на Хики и неуклюже сел на корточки.

Досадливо покачав головой, Джо вошел в дом через заднюю дверь.

Двигаясь на север по шоссе номер 55, Карен и Эбби во весь голос пели песни из "Звуков музыки" – любимого мюзикла девочки. Дженнингсы жили к западу от Аннандейла, в округе Мэдисон, штат Миссисипи. В Аннандейле великолепные поля для гольфа, но вовсе не гольф привлек сюда Уилла и Карен. Страх перед терзающей столицу преступностью и расовыми столкновениями вынуждал многих молодых специалистов уезжать в отдаленные районы округа, однако у родителей Эбби были другие причины. Нужна земля – перебирайся на север. Именно так и поступили Дженнингсы, построив дом посреди восьми гектаров соснового леса всего в двадцати километрах от Джексона; вечером на дорогу уходило минут двадцать пять.

– Кто вернет нам те года-да-да… – Эбби захлопала в ладоши и рассмеялась, а задыхающаяся от громкого пения Карен достала сотовый и набрала номер. Эх, не стоило так вести себя с Уиллом в аэропорту…

– Ассоциация анестезиологов, – бездушным металлическим голосом ответила девушка-оператор.

– Диспетчерская служба? – на всякий случай уточнила Карен.

– Да, мэм. Клиника закрыта.

– Хочу оставить сообщение для доктора Дженнингса. Это его жена говорит.

– Я записываю, диктуйте.

– Уже соскучились. Ни пуха ни пера на конференции. С любовью, Карен и Эбби.

– Целуем и обнимаем тысячу раз! – со своего места закричала малышка.

– Записали последнюю часть? – спросила Карен.

– "Целуем и обнимаем тысячу раз", – бесстрастно повторила девушка.

– Спасибо!

Нажав на красную кнопку, Карен посмотрела в зеркало заднего обзора, отрегулированное так, чтобы лучше видеть Эбби.

– Папочке нравятся наши сообщения, – улыбнулась девочка.

– Еще как, милая!

Километрах в восьмидесяти к югу от Джексона Уилл поднял «барона» на высоту две с половиной тысячи метров. Внизу пухлый белый ковер кучевых облаков, впереди прозрачно-синее, как арктическое озеро, небо. Видимость прекрасная. Дженнингс согнул кисть, чтобы проверить показания системы позиционирования, и резкая боль обожгла тыльную сторону правой руки. Ну вот, опять лучевой нерв стреляет! Все гораздо хуже, чем он сказал Карен, которая прекрасно это понимает. От нее ничего не скроешь! На самом деле жена просто не хочет, чтобы он летал. Месяц назад даже пригрозила рассказать Федеральному управлению гражданской авиации, что доктор Дженнингс подделал результаты медосмотра. Уилл не думал, что она в самом деле так поступит, и все-таки особой уверенности не было. Раз Карен считает: артрит подвергает риску его самого и, как следствие, семью, то без колебаний сделает все, чтобы полеты прекратились.

Если такое случится, Уилл вряд ли сможет ее простить. Даже подумать страшно… Личный самолет для него не просто развлечение, а материальное выражение успеха, символ достатка и особого стиля жизни, который он создал для себя и жены с дочерью. Отец и мечтать не смел о стальной птице за триста тысяч долларов! Том Дженнингс ни разу не летал на самолете, а его сын заплатил за двухмоторную игрушку наличными.

Для Уилла важны не сами деньги, а все то, что можно на них купить. Стабильность и безопасность. Взрослея, Дженнингс сотни раз убеждался: зеленые бумажки подобны изоляции: защищают от проблем, которые мучают, а порой убивают других. Но полную неуязвимость они не гарантируют: артрит наглядное тому подтверждение, и, похоже, не последнее.

В 1986 году Дженнингс окончил медицинскую школу Университета Луизианы и, решив специализироваться на педиатрии, поступил в ординатуру Медицинского центра Университета штата Миссисипи в Джексоне. Там он и познакомился с операционной медсестрой, у которой были удивительные зеленые глаза, рыжеватые кудри и репутация недотроги: студенты, интерны и ординаторы получали от ворот поворот. Понадобилось три месяца ухаживания, чтобы убедить Карен встретиться с ним в ресторане подальше от медицинского центра. На первом свидании Уилл понял, чем объяснялась неприступность девушки: слишком много медсестер на ее глазах заводили романы со студентами, которые, едва получив диплом, тут же бросали возлюбленных; или с женатыми докторами, неизменно становясь в любовном треугольнике третьей лишней. Несмотря на железные принципы, молодые люди встречались целых два года – сначала тайком, потом в открытую – и после годичной помолвки поженились. Сразу после окончания медового месяца Уилл стал вести частную практику при отделении акушерства и гинекологии, так что взрослая жизнь началась более чем удачно.

Через год появилась странная боль в руках, ногах и пояснице. Уилл пытался не обращать внимания, но вскоре недомогание стало мешать работе, и пришлось обратиться к приятелю из отделения ревматологии. После недельного обследования окончательно прояснился диагноз: псориатический артрит – тяжелое, чреватое инвалидностью заболевание. С акушерством пришлось распрощаться, и Дженнингс задумался о дерматологии и радиологии, где не требуется особых физических нагрузок. Бывший приятель по колледжу предложил анестезиологию, на которой специализировался сам, что означало трехгодичную переподготовку при условии, что университет зачтет диплом акушера и позволит пропустить год интернатуры. Все сложилось удачно, и в 1993 году Дженнингса зачислили в ординатуру Медицинского центра в Джексоне.

В том же месяце Карен ушла из больницы и поступила на подготовительные курсы в колледж Миллсапса. Молодой женщине казалось, что сестринское дело не соответствует ее способностям, и Уилл согласился, хотя и был ошарашен таким решением. Оно означало: с детьми придется повременить еще несколько лет и влезть в долги гораздо большие, чем планировали супруги. Но не рушить же мечты Карен! Итак, Дженнингс осваивал новую специальность и учился бороться с болью, а его жена, с блеском окончив подготовительные курсы, во время вступительного тестирования набрала девяносто семь процентов. В Уилле боролись гордость и удивление, а Карен так и светилась от счастья.

Когда Карен была на первом курсе, а Уилл в ординатуре на третьем, она забеременела. Противозачаточные таблетки ей не рекомендовали, а менее надежные методы контрацепции выручали-выручали и вот дали сбой. Уилл-то гордился и радовался, а Карен сникла, решив, что рождение ребенка поставит крест на мечте стать доктором. У мужа возражений не нашлось. Три мучительные недели она думала об аборте, и лишь мысль о том, что скоро тридцать пять, убедила оставить ребенка. Первый курс Карен закончила, однако было ясно: после родов учиться дальше не получится. Итак, в день, когда Уилл окончил ординатуру, она оставила университет. Дженнингс присоединился к исследовательской группе анестезиологов, которую возглавлял его однокашник, а Карен готовилась стать матерью.

Супруги решили ни о чем не жалеть, но у них не особенно получалось. Карьера Уилла складывалась на удивление успешно, маленькая Эбби стала настоящей отдушиной, вот только Карен никак не удавалось смириться с ролью домохозяйки. Следующие несколько лет ее обида отравляла семейную жизнь, начиная от воскресных обедов и заканчивая сексом. Точнее, его отсутствием. Уилл пытался поговорить с женой, но почему-то от его стараний становилось только хуже. Отчаявшись до нее достучаться, он сосредоточился на работе и Эбби, а остаток сил отдавал борьбе с медленно прогрессирующим артритом.

Невзирая на предрассудки обывателей, Дженнингс лечил себя сам и вскоре узнал об артрите больше, чем многие специалисты, равно как и о ювенильном диабете Эбби. Самолечение открыло новые горизонты и недоступные другим возможности, например, управлять самолетом. В хорошие дни боль не мешала летать, а в небо он поднимался только в хорошие дни. Поэтому Дженнингс, временно увеличив дозу метротрексата, смог пройти предполетный медосмотр, а отсутствие подробного анамнеза позволяло надеяться, что обман не вскроется. Оставалось только желать, чтобы семейные проблемы решались с такой же легкостью.

В кабине «барона» послышался громкий писк, и Уилл отругал себя за то, что снова отвлекся. Глаза испуганно забегали по приборному щитку: откуда же этот сигнал? Вроде ничего необычного нет, но от этого стало еще страшнее, руки будто кипятком обожгло. Впрочем, уже в следующую секунду напряжения как не бывало: Дженнингс снял с пояса пейджер, вызвал функцию считывания, и на жидкокристаллическом дисплее появилась зеленая надпись: "Уже соскучились. Ни пуха ни пера на конференции. С любовью, Карен и Эбби. Целуем и обнимаем тысячу раз".

Уилл широко улыбнулся и помахал крыльями лазурно-голубому небу.

Остановив «форд-экпедишн» у почтового ящика, Карен посмотрела на бронзовый биплан на крышке и покачала головой. Скоро сорок, а муж все в самолетики играет. Достав из ящика толстую стопку конвертов и журналов, она быстро их просмотрела. Выписки со счета, приглашения, свежие номера "Архитектурного дайджеста", "Миссисипи мэгэзин" и "Медицинского вестника Новой Англии".

– А мне что-нибудь есть? – спросила сидящая сзади Эбби.

– Конечно! – Карен передала дочери зеленовато-голубой конверт. – Похоже, на день рождения к Сэту приглашают.

– А мой день рождения когда? – Пока мать выезжала на подъездную аллею, Эбби добралась до открытки.

– Через три месяца, так что потерпи, солнышко!

– Хочу, чтобы мне было шесть! Пять с половиной – это так скучно…

– Не торопись, милая, а то оглянуться не успеешь, как тридцать шесть стукнет!

Показавшийся вдали дом, как обычно, вызвал у Карен целую бурю чувств, причем самых противоречивых. Прежде всего гордость: проект они с Уиллом выбирали вместе, а строительством пришлось руководить самой. Несмотря на мрачные предсказания подруг, процесс оказался довольно увлекательным, но после долгожданного новоселья вместо удовлетворения наступило разочарование. Никак не удавалось избавиться от мысли, что семейное гнездышко больше напоминает золотую клетку. На Крукед-Майл-роуд немало таких клеток, и в каждой образцовая добропорядочная мать семейства, эдакая Марта Стюарт[2] штата Миссисипи.

Карен заехала в самый ближний к прачечной гараж, а Эбби, отстегнув ремни, стала ждать, когда мать откроет ей дверцу.

– Давай выпьем чаю со льдом, – предложила Карен, помогая дочке спуститься на землю. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– После обеда много писала?

– Нет, но сейчас хочется.

– Ладно, иди, потом проверим сахар и попьем чаю. Не бойся, без папы не пропадем! Давай, девичник устроим?

– Девичник! – ухмыльнулась Эбби, и зеленые глаза вспыхнули.

Карен отрыла дверь, которая вела из прачечной в кладовую и на кухню. Протиснувшись мимо матери, Эбби пробежала первой. Карен двинулась было следом, но остановилась и набрала код на сигнализационной панели.

– Все в порядке, – объявила она дочери, входя через кладовую в сияющую белизной кухню. – Будешь чай с крекерами?

– Хочу шоколадное печенье!

– Сама ведь знаешь, что нельзя, – проговорила Карен, обнимая дочь за плечи.

– Ну, мам, укол же совсем скоро! А новое лекарство можно прямо сейчас вколоть, правильно?

Эбби растет не по годам умненькой. Обычные виды инсулина следует вводить за полчаса до приема пищи, что делает контроль за ювенильным диабетом особенно сложным. Если после инъекции ребенок теряет аппетит или отказывается есть – а у детей это вовсе не редкость, – уровень сахара в крови может понизиться до опасного уровня. Чтобы решить проблему, разработали новый вид лекарства хумалог, который усваивается чуть ли не мгновенно. Хумалог можно вводить до, во время или даже после приема пищи. Доктора первыми получили доступ к новому препарату, удобство которого произвело настоящую революцию в жизни семей с детьми-диабетиками. Однако при всех своих преимуществах хумалог соблазняет нарушать диету. Малыши ведь понимают: противоядие под рукой.

– Никакого печенья, – твердо проговорила Карен.

– Ладно, – проворчала Эбби, – холодный чай с лимоном. Я писать пошла.

– Давай, а я пока все приготовлю.

– Ты со мной не пойдешь? – нерешительно спросила девочка, нажав на дверную ручку.

– Ну ты уже большая, знаешь, где свет включается. Давай, а я пока чай сделаю.

– Ладно…

Эбби ушла, закрыв за собой дверь, а Карен на глаза попался "Медицинский вестник Новой Англии", лежащий на кухонном столе. Сердце болезненно сжалось, как всегда, когда приходилось сталкиваться с чем-либо, имеющим непосредственное отношение к профессии, которую пришлось оставить. Как удачно выставка цветов подвернулась – не пришлось лететь на конференцию, на которой мужчины-участники, получавшие по химии гораздо более низкие баллы, чем Карен, высокомерно называли бы ее «сопровождающей». Через месяц в этом самом журнале опубликуют доклад Уилла, а ей придется заниматься очередным проектом Женского клуба.

Карен сунула «Вестник» в середину стопки старых журналов и открыла новенький холодильник.

Вся техника на кухне от «Викинга», головное предприятие этой фирмы – производителя высококачественных бытовых приборов находится в Гринвуде, штат Миссисипи. А поскольку Уилл делал перидуральную анестезию беременным женам членов совета директоров, кухня Дженнингсов была ничуть не хуже той, что красовалась на проспекте, пришедшем с сегодняшней почтой; причем досталось все чуть ли не бесплатно. Карен выросла под аккомпанемент утробно урчащего холодильника от «Сирс», а белье они с мамой сушили на веревке. Так что она умела ценить роскошь, но понимала: в жизни есть кое-что поважнее суперсовременных пылесосов и цветочных выставок. Карен достала из холодильника кувшин с чаем и стала резать лимон.

Чем дальше по темному коридору, тем медленнее шла Эбби. Вот ее комната – девочка заглянула в приоткрытую дверь. Игрушки сидели у передней спинки кровати под бледно-розовым балдахином, где она и оставила их сегодня утром. Барби, кролики, плюшевые медвежата – все одной семьей, как нравилось хозяйке.

Еще пять шагов – и она возле туалета. Чтобы включить свет, пришлось встать на цыпочки. Подняв подол платья, девочка села на стульчак, радуясь, что писает немного, значит, сахар в норме. Затем привела себя в порядок и, вскарабкавшись на табуретку, тщательно вымыла и высушила руки. Все, можно бежать на кухню, только свет лучше не выключать – вдруг придется вернуться?

Проходя мимо своей комнаты, Эбби почувствовала странный запах. Хотя куклы улыбались, что-то было не так… Девочка решила проверить, но тут с кухни позвала мама: чай готов.

Эбби повернулась, чтобы выйти в коридор, когда перед глазами мелькнуло серое пятно. Малышка замолотила руками, будто разрывая паутину, однако серое оказалось полотенцем в руке, в чужой руке, а запах, который она почувствовала ранее, с каждым вдохом наполнял легкие.

Страх судорожно сжал горло, не давая кричать. Эбби попыталась вырваться, но вторая рука схватила за пояс и подняла в воздух, так что пинать оставалось пустоту широкого коридора. Холодное полотенце накрыло лицо. На секунду девочка решила, что папа пораньше пришел с работы и устроил сюрприз. Нет, вряд ли… Папа в самолете, и он никогда не стал бы ее пугать, ни в шутку, ни тем более всерьез. Эбби испугалась. Сильно, совсем как в тот раз, когда начался кетоацидоз: мысли перепуганными птичками вылетали из ушей, с непослушного языка срывались слова, которые никто никогда раньше не слышал. Девочка пыталась бороться с монстром, который держал ее будто пластиковую Барби, но чем больше сопротивлялась, тем слабее становилась. Внезапно стало темно, даже не закрытый полотенцем глаз ничего не видел. Все оставшиеся силы девочка решила вложить в одно-единственное слово, которое могло помочь в такой ситуации. "Мама!" – торжествующе произнесла она, но слабый шепот тут же утонул во влажном полотенце.

Хьюи Коттон стоял возле дома Дженнингсов и нервно тер ладони о грубую ткань спецовки, каждую секунду заглядывая в комнату Эбби. Эбби… В отличие от многих других это имя он мог запомнить без труда. Когда-то давно его мама читала вслух письма, адресованные женщине по имени Эбби. "Дорогая Эбби!" – нараспев читала она хриплым прокуренным голосом, восседая за кухонным столом в неизменном халате и с пластиковыми бигуди в волосах. Те, кто писал этой Эбби, настоящих имен никогда не оставляли. Мама говорила, они стесняются. Вместо подписи какое-нибудь непонятное слово, часто с названием города, например, "Жеребец из Омахи" – почему-то это одно врезалось Хьюи в память.

Послышался шорох легких шагов, и, подняв голову, Хьюи увидел своего двоюродного брата, пробирающегося по розовой спаленке с маленькой Эбби на руках. Девочка вырывалась, тонкие ножки пытались разорвать скотч. Джои вышел с ней на середину комнаты, чтобы, лягаясь, малышка не задела мебель или высокие столбики кровати. С каждой секундой пинки слабели и наконец превратились в судорожные вздрагивания, как у гончей, которой снится охота.

Эбби напоминала одну из кукол, которые во множестве лежали и сидели под балдахином, только размером побольше. Хики подошел к окну и передал девочку брату. Хьюи взял ее бережно, словно раненую птичку, и, вглядываясь в бледное личико, раскрыл рот от изумления.

– Ты гений, – криво усмехнулся Джо, – так что прими мои извинения, ладно? Девчонка будет в отключке часа два-три, так что времени полно.

– Только звони мне, ладно? – попросил Хьюи.

– Конечно, каждые полчаса. Пока не спрошу, ничего лишнего не болтай, только «алло» и все, понял? Доедешь до места – сразу выруби сотовый и подключай только для контрольных звонков. Если что, у нас есть план Б, надеюсь, ты его помнишь?

– Угу.

– Вот и славно, а теперь езжай.

Прижимая к груди спящую девочку, Хьюи пошел было к пикапу, а потом развернулся и зашагал обратно.

– Что такое? – удивился Хики.

– Можно ей взять куколку?

Прильнув к окну, Джо схватил сидящую на кровати Барби и передал двоюродному брату. Одним мизинцем Хьюи прижал ее к ноге бесчувственной малышки.

– И не заводи мотор, пока на дороге не окажешься.

– Угу, знаю.

С материнской заботой поглядывая на Эбби, Хьюи двинулся к кукольному домику, за которым был укрыт пикап. Светлые волосы и золотистое парчовое платье Барби трепетали, словно флаг на легком ветерке.

Стоя за разделочным столом, Карен, несмотря на всю обиду и возмущение, бездумно листала «Вестник». Рядом с журналом уже ждали два запотевших бокала с ледяным чаем, украшенных яркими кружками лимона, а по соседству – пластиковая ручка-ланцет. Совсем безобидная, пока иглу не вставишь.

– Эбби, детка, ты в порядке? – не отрывая глаз от страницы, позвала Карен.

Ответа не последовало.

Глотнув чаю, Карен продолжала читать. Все, еще минутка отдыха, и вперед, на подготовку цветочной выставки.

За кукольным домиком росли высокие, источающие смолистый аромат сосны. Открыв дверцу пикапа, Хьюи аккуратно положил неподвижное тело Эбби на пассажирское сиденье. Девочка казалась спокойной, безмятежной, ни дать ни взять спящий ангел. Коттон глаз не мог отвести. А как здорово стоять на сосновых иголках! Они мягкие и пружинят, словно толстый ковер. Эх, жаль, что он не босиком.

Неожиданно перед глазами возникло лицо двоюродного брата. Джои разозлится, если что будет не так. Протянув длинную руку в открытое окно, он поставил грузовик на нейтралку и начал толкать к кукольному дому, как обычные люди толкают мотоциклы. Вот пикап поравнялся с кукольным домом, Хьюи на секунду остановился, глубоко вздохнул и стал двигать машину дальше к подъездной аллее. Для стока воды двор располагался под небольшим уклоном, и с каждым шагом сила притяжения все больше помогала великану.

Колеса ударились о бетон, грузовик набрал скорость, и Хьюи попытался залезть в кабину. Поставил одну ногу на ступеньку и хотел протиснуться в открытую дверцу, но стертая подошва предательски соскользнула. Старый «шевроле» полетел вниз по холму, и Коттон, пытаясь удержать равновесие, помчался следом. Лишь благодаря недюжинной силе ему удалось держаться за пикап, несшийся вниз по Крукед-Майл-роуд.

Три четверти спуска позади, и Хьюи подтянулся к машине – в огромных ручищах столько мощи, без труда голову человеку оторвут. Буквально за секунду до того, как пикап выехал на дорогу, Коттон нажал на тормоза, и машина резко остановилась. Эбби швырнуло на приборный щиток, но она не проснулась. Хьюи подтянул ее на пассажирское сиденье, положил рыжеватую головку себе на бедро и осторожно прикрыл рот ладонью, чтобы убедиться, что она дышит.

Немного успокоившись, великан захлопнул дверцу, завел мотор и повел пикап по Крукед-Майл-роуд к шоссе номер 463, а оттуда к 55-й федеральной автостраде. Да, путь неблизкий.

Услышав рев мотора, Карен насторожилась. В это время суток обычно тихо. Дома соседей слишком далеко, и машин их не должно быть слышно. Женщина выглянула в окно: вроде бы ничего необычного. Из дома видна только часть улицы, пересечение с подъездной аллеей скрывает вершина холма. Может, это служба доставки опаздывает?

– Эбби! – открыв дверь в коридор, позвала Карен. – Милая, тебе помочь?

Снова никто не ответил.

В душе зашевелился червячок страха. Диабет Эбби мать контролировала с маниакальным рвением; до паники всего один шаг, хотя признаваться в этом не хочется даже себе. Отложив журнал, женщина шагнула к двери в коридор. Сердце радостно встрепенулось, когда она услышала гулко отдающиеся по деревянному полу шаги. Карен чуть ли не смеялась над своим страхом, когда темноволосый мужчина лет пятидесяти вошел на кухню и поднял руки вверх.

На секунду горло судорожно сжалось, во рту пересохло, стало трудно дышать, а по спине заструился пот. Но тут же в душе затеплилась надежда: вдруг это все недоразумение, и это просто рабочий, которому Уилл доверил ключ.

Нет, не рабочий, Карен чувствовала это, как чувствуют разрастающуюся в груди опухоль – чужеродное тело, которому у сердца совсем не место, но сама собой она никуда не денется, избавиться от нее можно лишь ценой немыслимых страданий. Когда-то Карен потеряла сестру, а отец, ветеран Корейской войны, еще в детстве объяснил: злодейка-судьба всегда нападает из-за угла, не оставляя шансов на спасение.

– Не волнуйтесь, миссис Дженнингс, – спокойно проговорил мужчина. – С Эбби все в порядке. Пожалуйста, послушайте: все в полном порядке.

При имени «Эбби» на глаза навернулись слезы, разъедавший душу страх вырвался из-под контроля и приковал к месту. Подбородок мелко задрожал, Карен попыталась вскрикнуть, но из сведенного судорогой горла не вырвалось ни звука.