300 лет российской морской пехоте, том I, книга 1

Сдача гарнизона крепости Кольберг 6 декабря 1761 г. Картина художника A.E. Коцебу. 1852 г. (ВИМАИВиВС) В центре картины изображен граф П.А. Румянцев, принимающий от прусского коменданта капитуляцию, в которой российский генерал «все горделивые неприятельские претензии уничтожил».

Морская пехота при преемниках Петра Великого 1725–1730 гг.

Библиография и источники.

Материалы для истории русского флота. Ч. V–X. СПб., 1875–1883.

Полное собрание законов Российской империи. Собрание I. Т. XLIV.

Ч. II.Отд. II.СПб., 1830.

Записки адмирала Семена Ивановича Мордвинова. СПб., 1868.

П.А. Румянцев. Сборник документов. Т. I. М., 1953.

Висковатов А.В. Военные действия российского гребного флота под начальством вице-адмирала Бредаля на Азовском море в 1736, 1737 и 1738 годах. СПб., 1830.

После смерти Петра Великого его любимое детище — военный флот быстро пришел в упадок. Преемники царя-реформатора не проявляли интереса к морскому делу. Супруга Петра I императрица Екатерина государственными делами занималась мало и все отдала на усмотрение светлейшего князя А.Д. Меншикова. Последний больше старался об укреплении своего могущества, чем о продолжении петровских начинаний. Недолгое царствование Екатерины I (1725–1727 гг.) ознаменовалось придворными интригами, во время которых флот, лишенный высочайшего внимания, жил лишь старыми традициями. Очень скоро его боевая и хозяйственная части оказались в полном расстройстве. В 1727 году один из основателей Балтийского флота вице-адмирал К. И. Крюйс с горечью докладывал Сенату, что в Кронштадте «морским и адмиралтейским служителям на Котлине острове без хлеба пробыть невозможно, а ныне хлеба на раздачу там нет, <…> голодные матросы и солдаты подобно отчаянному зверью»[18]. Выучка флота стремительно падала. Последнее серьезное обучение морских солдат стрельбе проводилось в феврале 1725 г. при подготовке траурных церемоний по случаю смерти Петра Великого.

Вступивший на престол 7 мая 1727 г. внук Петра I — Петр II оказался просто не готов к серьезным делам. 11-летний император с головой окунулся в веселье и бурные забавы. Попойки, танцы, охота и грядущая женитьба занимали все помыслы юного правителя. Решение государственных вопросов было целиком отдано на усмотрение Верховного Тайного Совета, который в апреле 1728 г. постановил: «…корабли и фрегаты держать в таком состоянии, чтоб если случиться нужда немедленно могли к походу вооружены быть; провиант же и другие припасы, необходимые для похода, обождать заготовлять. Для обыкновенного крейсерства и практического обучения команд изготовлять 5 кораблей меньших рангов, но в море без указа не выводить». Флот «из экономии» оказался прикованным к берегу. Корабли в плавание выходили очень редко, а поход за пределы Балтийского моря считался чуть ли не подвигом. По-прежнему отсутствовало нормальное снабжение. Адмиралтейская коллегия постоянно отмечала, что матросы и солдаты «ходят наги и босы», а их дисциплина ниже всякой критики. Возглавлявший коллегию адмирал П.И. Сиверс тщетно требовал, «чтоб морские служители по улицам и кабакам пьяные не ходили и не валялись и бесчинств не чинили». Положение оставалось угнетающим.

Несмотря на общую деградацию флота, верховная власть охотно занималась другими, более приятными делами. Все большее распространение получало внешнее щегольство и роскошь. При остром недостатке средств Адмиралтейская коллегия 5 марта 1728 г. решила создать дорогостоящую Гренадерскую роту, в которую выбрать унтер-офицеров и рядовых «из солдат корабельного флота рослых и хороших людей». Новой ротой командовал лейтенант. В нее входили 2 сержанта, 2 каптенармуса, 6 капралов, 2 барабанщика, 1 флейтист и 144 гренадера. Кроме того, небольшие команды гренадер (капральства) полагалось иметь в Ревеле, Кронштадте, на Галерной эскадре и в Адмиралтейском батальоне. Положение гренадер было привилегированным. На работы, кроме караулов, они не назначались, а в походе на корабли не расписывались. Гренадеры составляли личные конвои флагманов флота в зависимости от чина: при генерал-адмирале находились 30 гренадер, при адмирале — 20, вице- адмирале — 15, шаутбенахте — 10, капитан-командоре — 6. Обмундирование роты отличалось великолепием и богатой отделкой.

Императрица Екатерина I. Миниатюра работы художника А.Г. Овсова. 1726 г. (ГЭ).

Светлейший князь Александр Данилович Меншиков. Миниатюра работы художника Г.С. Мусикийского. Около 1710 г. (ГЭ).

Император Петр II. Миниатюра работы художника А.Г. Овсова. 1720-е гг. (ГЭ).

18 июня 1730 г. в дополнение к этим гренадерам, которых предписывалось «кроме караулов никуда не посылать», было принято решение «вместо их выбрать такое же число из солдат с кораблей и, выбрав, выдать им прежней гренадерской амуниции» — то есть сформировать еще одну гренадерскую роту, но для постоянной строевой службы на кораблях.

Помимо учреждения морских гренадер, Адмиралтейская коллегия 26 октября 1728 г. утвердила новый штат трех солдатских рот Галерной эскадры. В сентябре 1727 г. они насчитывали 6 офицеров, 23 унтер-офицера, 292 рядовых и были почти укомплектованы. Теперь, с увеличением галерного флота, возросло и число морских солдат. Отныне предписывалось содержать в трех ротах 1 майора (старшего над всеми ротами), 10 обер-офицеров, 30 унтер-офицеров, 432 солдата, 6 барабанщиков, 4 писаря, 3 профоса и 3 слесаря — всего 489 человек. Это увеличение стало одним из немногих позитивных сдвигов для морской пехоты во второй половине 1720-х гг.

Морская пехота в царствование императрицы Анны Иоанновны 1730–1741 гг.

В разгар подготовки к свадьбе и коронации 18 января 1730 г. юный Петр II скоропостижно скончался. Его смерть оказалась полной неожиданностью для вельмож. После недолгого замешательства Верховный Тайный Совет пригласил на царствование племянницу Петра I — Анну Иоанновну, короновавшуюся 28 апреля 1730 г.

С восшествием на престол новой императрицы начались попытки возродить флот, серьезно деградировавший за 5 лет после смерти Петра Великого. При Адмиралтейской коллегии была создана Воинская морская комиссия, работу которой возглавил видный государственный деятель граф А.И. Остерман. Среди прочего комиссия озаботилась судьбой морских солдат, которых насчитывалось на кораблях 4235, в трех галерных ротах 489, в Адмиралтейском батальоне 663, при Казанском адмиралтействе 159, в портах 200 — всего 5746 офицеров и нижних чинов. Самое удручающее положение сложилось в корабельном флоте, где солдаты «состояли ни полками, ни ротами, но такими компаниями, сколько на котором корабле по великости иметь положено, и от того, когда бы случилось собрать и совокупить из них полк или несколько баталионов, то по надлежащему воинскому порядку иных не достанет, а другие излишние». Кроме того, «и главных штабов, которые бы при оных могли надлежащую воинскую экономию соблюдать и содержать, над оными было не учреждено». Комиссия решила, что подобная структура не удобна для руководства морскими солдатами «и так порядочно содержать их невозможно».

Императрица Анна Иоанновна. Потрет кисти Л. Каравакка. 1730 г. (ГТГ).

Свои выводы и предложения комиссия сообщила Сенату, который их одобрил и направил на рассмотрение императрице. 7 июня 1733 г. Анна Иоанновна утвердила новую организацию солдатской команды Балтийского флота. Поскольку в декабре 1732 г. вместо прежних трех эскадр на Балтике было решено оставить только две, все корабельные, адмиралтейские и галерные солдаты сводились в 1-й (Барша) и 2-й (Баракова) морские полки по 12 фузелерных рот в каждом. Роты распределялись по трем батальонам. Общее количество солдат и офицеров полка составляло 2505 человек. В их числе находились 200 гренадеров, которые равномерно распределялись по всем 12 ротам, но при парадах и походах собирались вместе, образуя гренадерскую роту.

Общее командование ротами и батальонами полка осуществлял полковник, причем предписывалось «особо полковников не держать, дабы излишнего кошту не происходило». Для экономии средств полковник назначался из морских капитанов, «которые в том искусство имеют». Фактически это означало совмещение полковником сухопутных и морских обязанностей, что делало его должность на практике номинальной. Так, командир 1-го морского полка Яков Савич Барш постоянно находился в плаваниях на кораблях Балтийского флота, затем, в 1739–1741 гг., руководил Днепровской флотилией и физически не мог контролировать свой полк. В подобных обстоятельствах реальное командование полком осуществлял подполковник, назначавшийся в помощь командиру из сухопутных войск. При нем состоял унтер-штаб из 7 человек Во главе каждого из трех батальонов полка находился майор из морских лейтенантов «в воинских экзерцициях и управлениях искусных». Помимо прочих обязанностей, подполковнику и майорам дополнительно вверялось командование одной ротой. Остальные 8 рот полка возглавляли капитаны «из сухопутных офицеров искусных». Младшими офицерами в роту назначались лейтенант из морских мичманов и сухопутный прапорщик Таким образом, офицерский состав морского полка имел смешанный характер.

В соответствии со своими обязанностями морские полки общей численностью 5010 человек выделяли 3913 человек для службы на кораблях Балтийского флота, 578 человек к Адмиралтейству и 477 в порты. Специальных солдат на галерах не предусматривалось, поскольку в случае войны их предполагалось набирать из армейских полков. Для огневой поддержки во время десантов каждому морскому полку полагалось иметь артиллерию: две 3-фунтовые пушки на лафетах и четыре стальных мортирки «равно против того, как определено при полевых полках, дабы во время десанту оные полки имели быть в состоянии, как полевые полки»[19]. Однако своих канониров полк не имел, а к пушкам и мортиркам предписывалось их «употреблять из флотского комплекта», то есть из морской артиллерии.

Таким образом, «солдатское войско» Балтийского флота получило стройную организацию. Вместе с тем комиссия предложила перевести всех служивших в Ревеле морских солдат в Кронштадт, «где имеются казенные питейные дома, отчего будет множиться денежный сбор». К весне 1733 г. расквартирование полков было завершено, и солдаты приступили к службе, обучению, а также работам по строительству кронштадтского канала. 1 апреля 1734 г. 1-й морской полк провел показательные учения в присутствии императрицы и заслужил похвалу. В том же году новым полкам пришлось пройти боевое крещение на кораблях российской эскадры.

1 февраля 1733 г. умер польский король Август II. Началась борьба за престол, в которой европейские державы пытались помочь своим ставленникам. Россия покровительствовала сыну умершего короля — саксонскому курфюрсту Фридриху-Августу II. Между тем при поддержке Франции власть захватил Станислав Лещинский — давний союзник Карла XII и враг Петра I. Тогда Анна Иоанновна двинула в Польшу русские войска под командованием генерал-аншефа П.П. Ласси. Взяв Варшаву и Краков, Ласси загнал войска Лещинского в морскую крепость Данциг. Осаду крепости с марта 1734 г. возглавил фельдмаршал Б.Х. Миних. Франция в свою очередь прислала к Данцигу военную эскадру, которая 24 мая заняла рейд и в устье Вислы у форта Вейхсельмюнде высадила по одному батальону из трех пехотных полков Блеэзуа, Перигор и Ля Марш[20].

1 июня на помощь Миниху подошла балтийская эскадра адмирала Т. Гордона, на кораблях которой находилось 1700 морских солдат. Правда, 900 из них составляли неопытные рекруты. Миних сразу же стал просить выделить солдат для штурма Данцига. Но совет флагманов ответил ему: «Солдат с флоту никак дать не можем, для того, что более указанного комплекта морских служителей на кораблях не имеем, к тому ж из оных имеются не малое число из рекрут и морскому делу еще не обученных; к тому ж на каждом корабле имеются бальные». После переговоров Гордон согласился высадить рекрутов, но никак не хотел отпустить ветеранов, объясняя, что «старые солдаты у нас обучены добрыми матросами». В конце концов, Миних от такой помощи отказался.

Между тем французская эскадра оставила свой десант и удалилась. Корабли Гордона вошли на Данцигский рейд и 4 июня начали обстреливать лагерь французской пехоты на полуострове Плате. После непродолжительной обороны французы 11 июня капитулировали. 2100 человек сдались в плен. Согласно условиям сдачи, их посадили на корабли и под конвоем морских солдат отправили через Кронштадт в Швецию. Так закончилось первое столкновение русских и французских войск. После неудачи французов Данциг 19 июня 1734 г. тоже капитулировал. Польский престол занял ставленник России Фридрих-Август II, короновавшийся под именем Августа III.

Генерал-фельдмаршал Петр Петрович Ласси. Гравюра И. И. Хайда по портрету кисти А. Винда. Середина XVIII в. (ГЭ).

Генерал-фельдмаршал Бурхард Христофор Миних. Гравюра И.И. Хайда по портрету кисти А. Винда. Середина XVIII в. (ГЭ).

Одновременно с событиями в Европе все сильнее обострялись русско-турецкие отношения. Завершив кампанию в Польше, Россия начала готовиться к новой войне против Турции. В 1734 году из людей двух морских полков составили сводный батальон, который отправился в Тавров на корабли строящейся Донской флотилии. Совершив поход, батальон (12 офицеров, 36 унтер-офицеров и капралов, 577 солдат) в 1735 году был расписан по лодкам, прамам и галерам. Для усиления батальона планировалось послать еще 323 солдата, но в связи с общей нехваткой людей в морских полках их задержали до следующего года.

Весной 1736 г. Донская армия генерал-фельдмаршала П.П. Ласси двинулась к Азову и осадила крепость. В этой ситуации кроме солдат, необходимых по прежним расчетам для укомплектования сводного батальона, Адмиралтейская коллегия 16 марта 1736 г. признала нужным послать в Тавров еще 350 морских пехотинцев с офицерами и унтер-офицерами. Но, судя по документам, это пополнение на юг так и не отправилось.

20 июня 1736 г. после упорного штурма Азов сдался. Корабли Донской флотилии вице-адмирала П.П.Бредаля получили свободный выход в море. В 1737 году они поддерживали беспримерный поход армии Ласси в Крым по Арабатской стрелке, перевозя и высаживая пехотные полки. В следующем 1738 г. флотилия опять вышла в море, имея на лодках в составе батальона 1 штаб-офицера, 13 обер-офицеров и 443 морских солдата. Турки, наученные предыдущей кампанией, хорошо подготовились к встрече. 6 июня 1738 г. турецкий флот блокировал флотилию Бредаля у Федотовой косы (около 70 км от современного города Мелитополя). Тогда 8–9 июня солдаты вырыли через косу ров шириной 8,5 метров. Под огнем противника они перетащили 119 лодок на другую сторону и, засыпав ров, отгородились от неприятеля. Этим дерзким маневром Бредалю удалось избежать поражения, но лишь на время. Через неделю турецкий флот обошел косу и снова блокировал флотилию. Тогда Бредаль приготовился к долгой обороне. Лодки вытащили на отмель, на берегу построили батареи и целый месяц вели перестрелку с турецкими кораблями. В конце концов, не имея возможности прорваться, 15 июля 1738 г. команды сожгли все лодки, пушки утопили в море и сухим путем двинулись в Азов. Совершив длительный марш по маловодной степи, морские солдаты 8 августа 1738 г. пришли на Дон. До 1741 года они составляли гарнизон Азовской крепости, после чего вернулись в Петербург[21].

Действия Донской флотилии вице-адмирала П.П. Бредаля. Фрагмент марш-карты похода армии генерал-фельдмаршала П.П. Ласси к Крыму и в Крым в 1737 г. (РГАДА).

Небольшой отряд морских солдат находился и при Главной армии генерал-фельдмаршала Б.Х. Миниха, в помощь которой создали Днепровскую флотилию. 37 нижних чинов морских полков охраняли ее верфи в Брянске.

Военнослужащие морских полков использовались не только для боевых действий. Например, в знаменитой 2-й Камчатской экспедиции Витуса Беринга участвовали 3 прапорщика, 1 фурьер, 2 капрала, 40 морских солдат и гренадеров. За время экспедиции (1733–1742 гг.), проходившей в сложнейших условиях, 4 гренадера и 3 солдата умерли от истощения.

Но особенно массовыми были дальние посылки солдат на охрану портов, верфей и военного имущества. В результате численность морских полков стремительно сокращалась. При штате в 5010 человек к марту 1739 г. полки реально насчитывали лишь 3954 человека, из которых 2082 находились в командировках, а из 1872 оставшихся 517 составляли необученные рекруты[22].

В результате с началом русско-шведской войны (1741–1743 гг.) флот оказался не готов выйти в море. Адмиралтейская коллегия принимала экстренные меры, чтоб хотя бы к 1742 году укомплектовать эскадры. Но даже после возвращения сводного батальона из Азова в обоих морских полках насчитывалось только 4365 человек. Причем вместо положенных на кораблях Балтийского флота и при Адмиралтействе 4491 человека в Петербурге и Кронштадте их находилось лишь 2378. Остальные морские солдаты были рассеяны по всей империи: один батальон служил в Архангельске, небольшие отряды располагались в Ревеле, Астрахани, Казани, Брянске, Таврове, на Камчатке, на разных казенных заводах.

При столь остром некомплекте Адмиралтейская коллегия нанесла морским полкам еще один сокрушительный удар. 479 опытных солдат «старых и в морской службе бывалых» перевели в матросы. Флот практически лишился своей морской пехоты, поскольку в полках остались солдаты «за новостию из рекрут и за необыкновением к службе морской, некоторые ж за старостию и за болезнями». Не удивительно, что с началом кампании 1742 года «оставлена их большая часть на берегу, и многие из них были в госпитале».

Спохватившись, на корабли начали сажать солдат Дербентского, Сальянского и Дагестанского пехотных полков. Теперь Адмиралтейская коллегия признавала, что морские «солдатские полки требуют довольного укомплектования, и ежели б <…> 3 армейских полков командировано не было, то б вооружить и на море вывести флот не кем». Лишь с помощью полевой пехоты российским эскадрам удалось провести удачные кампании против шведов в 1742 и 1743 гг. Так, 20 мая 1743 г. в Аландских шхерах у острова Корпо отряд из 9 русских гребных судов капитана 1 ранга И. И. Кайсарова заставил отступить в два раза большую по численности шведскую галерную эскадру.

Знамена морской пехоты 1733–1744 гг.

С царствованием Анны Иоанновны связано пожалование морской пехоте первых знамен. В их символике отразилось сочетание морских и сухопутных традиций. Уже к весне 1734 г. 1-й и 2-й морские полки имели комплекты камчатых (шелковых) знамен с чехлами: два полковых знамени белого цвета и 22 ротных — красного. В «Санкт-Петербургских ведомостях» того времени упоминается, что 1-й морской полк «имеет одно знамя белое, а прочие все красные. На белом знамени находится государственный герб с синим крестом Святого Апостола Андрея, а на красных имя Ее Императорского Величества под Императорскою короною и крест Святого Апостола Андрея, имеющий на концах якорные лапы, при чем они по углам горящими бомбами украшены»[23].

Рисунок белых полковых знамен, очевидно, соответствовал образцу полковых знамен армейской пехоты 1730 года. Ротные же красные знамена, судя по всему, были близки образцу полотнища знамени сформированного незадолго перед этим в сентябре 1730 г. Лейб-Гвардии Измайловского полка. Такие знамена просуществовали в морских полках до их расформирования в 1744 году.

Белое полковое знамя образца 1730/1733 г. 1-го и 2-го морских полков. Компьютерная графика В.И. Изъюрова.

Цветное ротное знамя образца 1733 г. для рот 1-го и 2-го морских полков. Компьютерная графика В.А. Передерия. Реконструкция О.Г. Леонова.

Морская пехота в царствование императрицы Елизаветы Петровны 1741–1761 гг.

25 ноября 1741 г. на престол взошла дочь Петра I — императрица Елизавета Петровна, которая обратила внимание на бедственное состояние морских полков. Для их пополнения 5 февраля 1743 г. она назначила солдат Бакинского, Дербентского, Дагестанского и Сальянского пехотных полков «по способности их к морской службе, для того, что оные в Персидском корпусе, а потом в Турецкую войну в Азовской экспедиции служили и по нескольку кампаний на тамошних морях бывали, почему уже к оной морской службе частию приобыкли». Однако, несмотря на это пополнение, дни морских полков были уже сочтены.

Идеологической основой правления императрицы Елизаветы стала преемственность деяний Петра I.

Императрица Елизавета Петровна. Портрет кисти К. Ванлоо. 1760 г. (ГМЗ «Петергоф»).

Поэтому, приступая к реформам, она именным указом 2 апреля 1743 г. объявила свое намерение «флот содержать во всем на основании, учиненном Ее Императорского Величества от Государя родителя блаженной и вечной славы достойной памяти Государя Императора Петра Великого»[24]. В соответствии с этим Адмиралтейская коллегия 10 марта 1744 г. представила новое флотское расписание, по которому морские полки упразднили и возродили «петровску» систему, существовавшую до 1733 года. Морская пехота снова стала состоять из Адмиралтейского батальона, трехротного Галерного батальона и корабельной солдатской команды общей штатной численностью 5735 человек Нельзя сказать, чтобы эта реформа являлась серьезно продуманной. Политические устремления оказались сильнее разумных доводов, изложенных в докладе Воинской морской комиссии 1733 года. Решениями 1744 года в развитии морской пехоты был сделан скорее шаг назад, нежели вперед. Тем не менее, эта система просуществовала 20 лет.

К сожалению, петровская суть в преобразовании морских солдат оказалась только внешней. Вместе с прежней структурой солдатская команда и батальоны не получили от императрицы должной заботы. К постоянной нехватке нижних чинов добавился еще острый некомплект офицеров. С 1743 года чинопроизводство на флоте было приостановлено. В результате к 1748 году в солдатской команде не хватало более половины офицеров. Тогда Адмиралтейская коллегия решила до утверждения императрицей самостоятельно назначить 50 лучших унтер-офицеров на должности прапорщиков. Этот необходимый шаг вместо поощрения вызвал осуждение верховной власти. В 1750 году Сенат отменил решение коллегии и велел наказать виновных в самочинном производстве. Не удивительно, что дальнейшее комплектование «солдатской команды» офицерами испытывало большие трудности. Впрочем, это была общая проблема морской службы. Как отмечалось в одном из докладов, «кроме бедных дворян, по большей части поневоле записанных, и детей во флоте служащих офицеров, нет никого, кто бы в оную вступить отважился».

В таком состоянии Балтийский флот встретил Семилетнюю войну 1756–1763 гг. Несмотря на все проблемы, русские корабли совершали боевые походы к берегам Швеции, Дании, Померании. Но для морских солдат главными стали действия под крепостью Кольберг, прикрывавшей с северо-востока подступы к внутренним областям Прусского королевства. Долгое время российским войскам не удавалось взять этот важный пункт. 15 августа 1760 г. к крепости подошла эскадра адмирала З.Д. Мишукова и 17 августа высадила десант — 700 морских солдат при 5 пушках и 2 единорогах под общим командованием капитана А. Секерина. Десант закрепился на берегу, и 19 августа Мишуков велел свезти с кораблей всех морских солдат. Операция развивалась успешно. Построив лагерь, десант 28 августа атаковал прибрежную прусскую батарею в устье реки Перзанте и штурмом взял ее. Но 7 сентября небольшой отряд противника внезапно контратаковал батарею, застал русские войска врасплох и захватил ее сходу. Распространился слух, что к пруссакам подошли большие подкрепления. В войсках началась паника: «солдаты, пришед единожды в робость и заметание, ружья свои кидали и на корабли бросались». Хотя к вечеру батарею отбили, Мишуков решил срочно эвакуировать десант. В неоправданной спешке оставшееся на берегу имущество, палатки и провиант сожгли, а пороховой погреб взорвали. Уже 9 сентября эскадра отплыла в Кронштадт. После этого сухопутная армия вынуждена была также отойти на зимние квартиры.

Фрагмент плана действии эскадры адмирала З.Д. Мишукова под Кольбергом в августе — сентябре 1760 г. (РГА ВМФ). На плане изображена прусская батарея в устье реки Перзанте, захваченная десантам 28 августа 1760 г.

Подполковник Морского кадетского корпуса Софрон Борисович Шубин. Портрет кисти Г. Сердюкова. 1774 г. (ГРМ). В 1760 г. С.Б. Шубин в чине капитан-лейтенанта участвовал в Кольбергском десанте.

Действия Мишукова вызвали осуждение в Петербурге, где его признавали главным виновником того, что «предприятие наше на Кольберг желанного успеха не имело, но обратилось паче к некоторому предосуждению победоносного нашего оружия». Также отмечалось, что «солдаты и матросы достойны были б жесточайшего наказания». Императрица велела «объявить, что они действительно смертной казни достойны, но что из милосердия нашего ныне только прощаются с тем, чтоб при другом случае лучше то заслужить старались». Государыня простила и Мишукова, полагая, что «адмирал Мишуков справедливое наше неудовольствие уже довольно чувствует». Но в следующем году командование эскадрой поручили уже вице-адмиралу А.И. Полянскому. В конце концов, по решению Военной коллегии от 18 декабря 1763 г. за провал операции под Кольбергом был наложен штраф на командовавшего арьергардом флота вице-адмирала С.И. Мордвинова, обер-цейхместера И. Демидова и капитана 2 ранга А.Е. Шельтинга.

В августе 1761 г. осаду Кольберга возглавил генерал-поручик граф П.А. Румянцев. Как и в предыдущую кампанию, российская эскадра подошла к крепости и 22 августа свезла на берег десант из 2012 морских солдат и матросов с офицерами при 19 пушках и 51 мортирке. Солдаты высаживались у деревни Инкенаген в полном боевом снаряжении. Из матросов половина имела ружья со штыками и соответствующей амуницией, вторая же часть была вооружена пиками и пистолетами. Каждому солдату и матросу отпускалось 50 патронов. Кроме того, десант снабжался лопатами и топорами «для случающихся на берегу работ». Общее командование морским отрядом осуществлял капитан 1 ранга Г.А. Спиридов, считаясь «за полковника». Подполковником значился капитан 2 ранга М.Б. Лебедяников. Высадившись у деревни Инкенгаген, десант поступил в подкрепление отряда бригадира А.И. Неведомского (Углицкий пехотный полк, батальоны Миллера и Игельстрома) на правом фланге русской позиции. Г.А. Спиридов приложил немало усилий, чтобы организовать солдатскую команду на берегу. По традиции была составлена гренадерская рота под командованием лейтенанта П.И. Пущина, а также по примеру войск Румянцева выбрана сотня матросов и солдат в стрелки. Вместе с сухопутными частями стрелки и гренадеры ежедневно вели бой в большом Боденхагенском лесу, выгнав из него пруссаков. Остальные десантники активно использовались для выгрузки провианта и строительства укреплений. Матросы построили и обнесли палисадом двойной редут на 32 орудия («штерн-шанц»).

6 сентября русский правый фланг предпринял атаку на приморскую батарею врага. Спиридов находился вместе с Неведомским и руководил своими войсками. 600 морских солдат (в том числе гренадерская рота Пущина), 300 матросов и 30 канониров с мортирками вместе с пехотой взяли укрепление штурмом, захватив 7 пушек, 3 прусских офицеров и 190 нижних чинов. После удачного штурма Неведомский заболел, и его сменил бригадир С.Д. Дурново. Чтобы закрепить успех, между захваченной батареей и следующим вражеским укреплением матросы и солдаты построили новую русскую батарею.

Между тем погода начала стремительно портится, и 15 сентября вице-адмирал А.И. Полянский стал сажать десант обратно на корабли. 19 сентября Румянцев велел Дурново отпустить всех морских солдат и матросов с артиллерией.

Генерал-фельдмаршал граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский. Портрет кисти неизвестного художника 1770-е гг. (ГИМ). Выдающийся русский военачальник. В 1761 г. в чине генерал-поручика успешно руководил осадой Кольберга.

Адмирал Григорий Андреевич Спиридов. Портрет кисти неизвестного художника 1770-е гг. (ГИМ). В августе-сентябре 1761 г. в чине капитана 1 ранга возглавлял морской десант под Кольбергом. 6 сентября лично руководил атакой прусской береговой батареи и отличился при ее взятии штурмом.

План атаки крепости Кольберг эскадрой вице-адмирала А.И. Полянского. 1761 г. (РГАДА).

Большая часть десанта вместе с Г.А. Спиридовым погрузилась на суда эскадры, отправившейся 27 сентября в Россию. По просьбе Румянцева у Кольберга остались 618 морских солдат с офицерами под прикрытием кораблей «Варахаил», «Нептунус» и фрегата «Святой Михаил». Последние десантники сели на корабли 7 октября 1761 г. и 28-го числа того же месяца прибыли в Кронштадт.

За месяц боев морские солдаты внесли существенный вклад в осаду Кольберга. Операции десанта серьезно помогли правому русскому крылу, а взаимодействие морских и сухопутных частей заслужило высокую оценку. За отличные действия морских команд под Кольбергом граф Румянцев выдал капитану Спиридову особый аттестат. В итоге совместных усилий 5 декабря 1761 г. крепость капитулировала. Русским достались 2929 пленных солдат и офицеров, 45 знамен, 3 штандарта, 146 крепостных орудий и много имущества. Дорога в Пруссию была открыта. Но известие об этой победе пришло в Петербург слишком поздно. 25 декабря 1761 г. императрица Елизавета Петровна скончалась.

Вступивший на престол внук Петра I — Петр III — почитал не своего великого предка, а прусского короля Фридриха II. Новый император тут же прекратил военные действия в Пруссии. Снова была создана комиссия «для приведения в лучшее состояние флотов». Император желал, «чтобы сделать и во всегдашней исправности содержать такой флот, который бы надежно превосходил флоты прочих на Балтийском море владычествующих держав». Но и в этот раз благим начинаниям не суждено было сбыться. В результате дворцового переворота 28 июня 1762 г. Петр III оказался низложен, и на престол вступила его жена — императрица Екатерина. В истории России и флота начиналась новая эпоха — «золотой век Екатерины».

Обмундирование морских солдат 1725–1761 гг.

Особая символика морской пехоты начала складываться еще при Петре I. Но впервые специальные эмблемы для нее установили в марте 1728 г. в связи с формированием парадной Гренадерской роты. Обмундирование офицеров этой роты должно было отличаться особой роскошью. Материалы для него закупались за границей в Любеке и Данциге. Кафтаны унтер-офицеров и рядовых шили из лучшего василькового сукна. Обшлага кафтанов, а также камзолы и штаны делали из сукна красного. Вместо шляп морским гренадерам полагались высокие конические шапки — синие суконные (у офицеров бархатные) колпаки остроконечной формы с красными отворотами. Шапки обшивались у офицеров и унтер-офицеров золотым позументом, а у рядовых желтой гарусной шерстяной тесьмой. Кисточки на макушке шапок у офицеров были золотые, у унтер-офицеров желтые шелковые, у рядовых гарусные[25]. Отвороты шапок украшались медными бляхами. Первоначально планировалось всей роте иметь бляхи посеребренные — налобник с воинской арматурой и вызолоченными короной и двуглавым орлом, а задник с вызолоченными двумя якорями и гранатой («связав два якоря накрест и наверх их гранату с пламенным знаком»). Но Адмиралтейская коллегия урезала аппетит проектировщиков. Первоначальные образцы сохранили только для офицеров и сержантов. Капралам разрешили золотить лишь императорский герб на налобнике, а заднюю бляху только серебрить. Для рядовых передняя и задняя бляхи полагались только серебреные.

Всем чинам роты полагались гренадные сумы и патронные лядунки, крышки которых покрывались медными чеканными бляхами «с арматурою воинскою и со знаком флота». Под «знаком флота» в те годы подразумевался адмиралтейский герб — четыре скрещенных якоря. Бляхи серебрились и золотились также в зависимости от чина. Офицерская кожаная амуниция (поясная портупея и плечевая перевязь) выкладывалась красным бархатом и золотым позументом[26].

Флаг с адмиралтейским гербом на укреплениях Санкт-Петербургского Адмиралтейства. Фрагмент картины художника Б. Патерсена. 1801 г. (ГЭ).

21 декабря 1728 г. Адмиралтейская коллегия в очередной раз уточнила сроки носки и количество предметов, входивших в комплект обмундирования морского солдата. Новое положение отличалось от прежних правил и норм снабжения, принятых при Петре I. У унтер-офицеров появились епанчи из василькового сукна на красной байковой подкладке сроком носки на 1 год. В отличие от солдат унтер-офицерам отныне каждый год полагалось выдавать по паре сапог, сократив при этом ежегодное количество башмаков до одной пары. Солдаты получали одну пару сапог в 2 года (см. табл. на стр. 43).

Приступив к реформированию флота, Воинская морская комиссия в 1732 году решила, что васильковые кафтаны для морских солдат не удобны, поскольку «ежели когда случится быть с кораблей на земле и стоять в строю в одной линии, то от полевых будут отменно, яко другой армии; того ради Комиссия рассуждает впредь иметь и делать на них колером равной мундир, как и на армейские полевые полки определено». 3 июля 1732 г. Анна Иоанновна утвердила это предложение, и морские солдаты получили вместо васильковых зеленые суконные кафтаны с красными обшлагами и подкладкой из красной каразеи. Несколько позднее, 31 декабря 1733 г., особо указали «на воротники лежачие прибавить сукна от излишества в камзолах». Камзол и короткие, чуть ниже колена, штаны остались по- прежнему из красного сукна. Поля солдатских шляп полагалось теперь обшивать по верхней кромке белой шерстяной тесьмой, а на левом поле, над мундирной пуговицей, крепить белый бант, сделанный из той же тесьмы. Правда, поначалу в морские полки отдали со складов излишки шляп старого образца «со шнуром, с кистями и с пуговицой». У шляп старого образца поля обшивались белым шерстяным галуном, но не пришивался на левом поле из такого же галуна бант, утвержденный в 1731 году; как «Российский полевой знак». В последующем через 1,5 года, по истечению положенного срока носки, эти шляпы уже заменили регламентными «против палевых». Верх гренадерских шапок также вместо василькового был установлен зеленого цвета. Медная арматура не изменилась, на налобниках сохранился государственный герб под короной, а на затыльной части два скрещенных якоря под одноогневой гренадой. Всем солдатам и унтер-офицерам на 4 года теперь следовало выдавать по красному суконному плащу-епанче на каразейном подбое, а также по две пары красных чулок, одной паре сапог и паре башмаков. Но уже 25 июля вместо красных епанчей было предложено «унтер-офицерам и солдатам: епанчи для лучшего способа делать васильковые». Адмиралтейская коллегия одобрила это предложение, и васильковые епанчи сохранялись до конца царствования Елизаветы Петровны.

Унтер-офицеры и сержанты нашивали на воротнике и обшлагах кафтана в качестве отличия своего звания золотой позумент, причем на обшлагах он нашивался рядами: «сержантам, каптенармусам и гефрейт-капралам в два ряда, фурьерам и капралам в один, писарям иметь разрезные малые обшлаги и окладывать в один ряд таким же позументом». Кроме того, вместо тесьмы им полагалось края шляпы также обшивать позументом. Барабанщики и флейтщики имели мундир солдатский, но с пришитыми на плечах зелеными суконными полукружиями, обшитыми по краям тесьмой полкового цвета. Такой же тесьмой обшивались барабанные перевязи.

Латунная кружка, сделанная из бляхи гренадерской лядунки морских полков. (ГИМ).

Гренадер морских полков в строевом мундире. 1733–1744 гг. Рисунок художника С.А. Летина. 2005 г. По регламенту, принятому в 1732/1733 гг. на кафтанах морских солдат появился отложной воротник из красного сукна. Количество кафтанных пуговиц возросло с 17 до 24 штук. Галстуки вместо фланелевых и пестрядных стали делать из холста. С 1733 г. в морских полках солдаты поверх чулок стали носить белые полотняные штиблеты. Основное отличие морских гренадер в царствование Анны Иоанновны от гренадер палевых полков состояло в адмиралтейской символике на крышках сум и подсумков. На задниках шапок под одноогневой латунной гранатой помещалось изображение двух скрещенных якорей.

Весной 1736 г. Адмиралтейская коллегия указала мундиры музыкантов и барабанщиков расшивать по образцу полевой пехоты, в свою очередь заимствованному из Пруссии, с 20 цветными петлями и 28 кистями по борту, обшлагам и карманным клапанам. В царствование Елизаветы Петровны подобный вариант расшивки мундира отменили, вернувшись к прежнему образцу. С 1755 года кафтаны музыкантов и барабанщиков стали расшивать цветным шерстяным галуном по всем швам и петлям (по 50 аршин галуна — на музыканта и по 20 аршин — на барабанщиков и флейтщиков).

Корабельным солдатам сохранили матросские мундиры, «понеже они на море и матросскую службу отправлять имеют, в которой в солдатском мундире действовать невозможно и может чиниться строевому мундиру не без вреда»: канифасные матросские кафтан и штаны и матросскую вязаную шляпу. Но у солдат Адмиралтейского батальона матросский комплект был отменен, «понеже они из баталиона на корабли никогда не командируются, а бывают всегда в посылках, на караулах тако жив работах». Для строительных и земляных работ на суше флотским и адмиралтейским солдатам временно выдавались из Адмиралтейства парусиновые «работные» кафтаны с обтяжными пуговицами по образцу гарнизонной пехоты.

Таким образом, после переформирования корабельных, адмиралтейских и галерных солдат в 1-й и 2-й морские полки, они вследствие регламента 1732 года внешне почти не отличались от обычных армейских полков. Лишь изображение скрещенных якорей на задниках шапок и амуниции гренадер оставалось специфической символикой морской пехоты в течение царствований императриц Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны.

Матросские вязаные шляпы из гардероба Петра Великого. (ГЭ).

До объединения в полки вооружение морских солдат отличалось большим разнообразием. Фузеи были различных систем и калибров как отечественного, так и зарубежного производства. Штыки использовались разной длины как трехгранные, так и плоские — «кривые багинеты». После 1725 года морские солдаты стали снабжаться шпагами и палашами с медными или железными эфесами, носившимися на лосиных поясных портупеях. Отличительным оружием унтер-офицеров были алебарды с железным навершием в виде топорика. Офицеры кроме шпаги носили короткие полупики или протазаны произвольного образца. Гренадерские офицеры вместо них вооружались облегченными ружьями со штыком.

Если с переодеванием и снаряжением морской пехоты вопрос в основном считался решенным, то на перевооружение солдат потребовался более длительный срок. В августе 1734 г. на Сестрорецкий оружейный завод (приписанный к Адмиралтейской коллегии) прислали для испытания два офицерских и два солдатских ружья французской работы. Уже в октябре того же года по итогам испытаний был составлен положительный отчет, в котором отмечалось, что по сравнению с русскими солдатскими ружьями французские образцы удобнее в прикладе, дальнобойнее и требуют меньшего порохового заряда. В связи с этим Адмиралтейская коллегия велела скопировать французское ружье, «токмо замок с собачкою плоский, как у русских ружей». Но, скорее всего, этот образец ружья не пошел в производство для вооружения морских полков. Заказы на оружие и амуницию морской пехоты шли через артиллерийскую экспедицию Военной коллегии, которая лишь в 1739 году приступила к их выполнению. Адмиралтейская коллегия требовала ружья с медным прибором, но из- за дороговизны пришлось заказать 4688 фузей с железным прибором и трехгранными штыками, а также «шпаг с медными эфесами четыре тысячи девятьсот сорок шесть; алебард сержантских шестьдесят шесть; каптенармуских двадцать две; копей пикинерских четыреста тридцать два; рогаточных с подтоками девять тысяч; пистолет с железною оправою сто семь пар»[27]. По примеру полевой пехоты часть солдат в каждом морском полку планировалось вооружить длинными (до 5,5 м) пиками и пистолетами для надежной защиты от кавалерии на берегу. С последней целью полковой обоз также пополнился комплектом рогаток.

Вступление в 1741 году на российский престол императрицы Елизаветы Петровны отразилось на флоте возвращением регламентов Петра Великого. В том числе была предпринята попытка возвращения морским солдатам петровских васильковых кафтанов. Но из-за уже накопленных больших запасов зеленого мундирного сукна Адмиралтейская коллегия решила оставить в силе регламент 1732 года. К концу царствования Елизаветы Петровны мундирное довольствие морских солдат заметно сократилось. Согласно докладу Адмиралтейской коллегии от 2 августа 1762 г. к этому времени в комплекте строевого платья морских солдат оставался только мундир зеленого сукна и черная треугольная шляпа, «а вместо камзолов бостроги тиковые полосатые, штаны канифасные с подкладкою хрящевой». Из-за недостатка средств сукно покупалось разных цветов и не лучшего качества. В результате «солдатские мундиры, состоят в немалой пестроте и солдат весьма не приличен, а паче когда бывает в парадах, на кораблях, в иностранных портах». Разительное исключение представляли гобоисты Адмиралтейского батальона, для которых по императорскому указу от 5 февраля 1760 г. сшили «отрадные мундиры против армейских полков гобоистов», обложенные по борту и по полям шляпы золотым галуном. Второй повседневный мундир музыкантов расшивался гарусной тесьмой с рисунком, как на галуне парадного мундира[28].

Обмундирование офицеров морской пехоты 1725–1761 гг.

На протяжении всего правления Петра I достижению единообразия во внешнем виде офицеров флота и морской пехоты не придавалось большого значения. В результате они шили мундиры «разные по своему желанию, и потому невозможно было без знаний персоны, от какой он есть службы»[29]. Чаще всего офицеры носили кафтаны из василькового сукна с красными обшлагами, а также красные суконные камзолы, обложенные серебряным позументом. Лишь 14 января 1726 г. Адмиралтейская коллегия решила закрепить традицию и велела «обретающимся в корабельном флоте и галерных трех ротах от солдат офицерам сделать каждому от себя строевой мундир, а именно: кафтан и штаны василькового сукна с красными обшлагами, камзолы красного сукна и обложить по борту серебряным позументом».

2 апреля 1730 г. офицерам Адмиралтейского батальона присвоили особые нагрудные знаки, отличавшие их от офицеров армейской пехоты. Знаки планировалось изготавливать из серебра по трем категориям: для штаб-офицеров; для капитанов и поручиков; для подпоручиков и прапорщиков. О символике этих знаков пока точных сведений обнаружить не удалось, поскольку в документах записано лишь, что нужно «о том учинить чертеж». Скорее всего, в основе рисунка знака был адмиралтейский герб — четыре скрещенных якоря.

Поручик морских солдатских команд. 1762 г. Рисунок художника С.А. Летина. 2005 г. В период Семилетней войны в униформе русских офицеров появились элементы, соответствовавшие прусской моде, — черные галстуки вместо белых и высокие сапоги-ботфорты, вместо башмаков и штиблет. По традиции, заложенной еще во времена Миниховских походов, солдатские обер-офицеры по примеру гренадерских офицеров продолжали использовать ружья вместо эспантонов, введенных в морских полках взамен протазанов в 1733 году.

В 1733 году офицеры морских полков вслед за нижними чинами получили мундиры армейского образца. Указом от 12 ноября 1733 г. Адмиралтейская коллегия предписала: «1) штаб- и обер-офицерам тех полков мундир иметь во всем равно так, как и в полевых от инфантерии полках на штаб- и обер-офицерах; 2) шляпы штаб- и обер-офицеров с золотым же позументом и с бархатом и с ленты; штиблеты всем белые с пуговицами; волосы в косах носить; шпаги штаб- и обер-офицерские с портупеями и с темляками иметь против армейских; 3) штаб- и обер-офицерам иметь эспантоны[30], каковые имеются в армейских полках <…> делать их на сестрорецких заводах, а доколе <…> раздать из наличных, и иметь им протазаны[31]без кистей <…> 4) шарфы и знаки им сделать на счет их <…> шарфы против имеющихся в Ингерманландском полку, а знаки против имеющихся опробованных в коллегии». С этого времени офицеры морских полков стали отличаться от своих армейских коллег только символикой нагрудных знаков. Они получили одинаковые с армейскими офицерами знаки образца 1731 года, но в картуше, под императорской короной, помещался адмиралтейский герб — четыре скрещенных якоря. В соответствии с указом Адмиралтейской коллегии от 9 апреля 1734 г. на серебряных офицерских знаках капитанов следовало золотить корону и герб, а у поручиков и прапорщиков — только корону.

Нагрудные знаки офицеров морской пехоты образца 1731/1734 гг. Знаки этого образца офицеры носили в 1734–1762 гг.

1. Знак для штаб-офицеров (полковников, подполковников, премьер- и секунд-майоров); 2. Знак для капитанов; 3. Знак для поручиков и прапорщиков. Рисунок художника Р. Паласиоса-Фернандеса. 2005 г.

11 июня 1735 г. Адмиралтейская коллегия попыталась регламентировать ношение элементов мундира: «как штатным (то есть штаб-офицерам — Авт.), так и другим офицерам, когда будут в строю, иметь штиблеты кожаные черные, а в знатный парад без штиблетов, в чулках красных, башмаки тупоносые; шпаги иметь всем, какие равных с ними рангов при сухопутной армии определены; а когда кто из флагманов учреждены будут при полках яко полковник, и тогда во время парадов и им такой же мундир иметь какой полковникам определен». В том же году борта кафтанов и камзолов офицеров морских полков по примеру офицеров корабельного флота стали богато обшивать золотым позументом, что особо отметили «Санкт-Петербургские ведомости» 18 августа 1735 г.: «На офицеров ново- учрежденных морских полков надлежит несколько 1000 аршин золотого позументу подрядом заготовить».

С 1737 года все снаряжение гренадерских офицеров морских полков копировалось по образцам Ингерманландского пехотного полка (бывший шефский полк светлейшего князя А.Д. Меншикова), имевшего со времен Петра I привилегированное положение. Кроме нагрудных знаков, у офицеров гренадерских рот морская символика сохранялась на гренадерских шапках (см. выше). В отличие от офицеров фузелерных рот они носили через плечо патронные сумы, а также поясные лядунки, крышки которых были украшены позолоченными бляхами. Об их внешнем виде можно судить по редчайшему экспонату из собрания Государственного исторического музея — латунной кружке, сделанной из бляхи гренадерской лядунки. На ней по центру выбит государственный герб, а по углам помещены адмиралтейские гербы — четыре скрещенных якоря.

Вплоть до конца Семилетней войны офицеры морской пехоты ничем не отличались от своих армейских собратьев. В 1745 году Адмиралтейская коллегия даже специально подтвердила, «что обретающиеся во флоте при солдатской команде штаб- и обер-офицерам мундир иметь во всем против того, как в армейских полках имеют». Только штаб-офицерские шляпы украсили «пристойным плюмажем».

Капитан генерал-майорского ранга Михаил Леонтьевич Мельников. Портрет кисти неизвестного художника. 1790-е гг. (Музей-усадьба «Кусково»). В 1761 г. мичман М.Л. Мельников находился в Кольбергской экспедиции. В 1769–1774 гг. он участвовал в Архипелагской экспедиции, был в сражениях при Чесме, Напали-ди-Рамано, при десанте в Митилинской бухте на острове Лесбос.