33 лучших дыхательных упражнения из всех методик и практик

Мой друг Леонид Р

К большим открытиям нас часто подталкивают отнюдь не длительные размышления или долгие опыты. Моя практика не раз убеждала меня в истине: конкретный случай — вот ключ к тем открытиям, которым, возможно, суждено в грядущем изменить человека, изменить жизнь, изменить мир. Так случилось и на этот раз.

Дело в том, что у меня довольно много друзей — и это, разумеется, не может не радовать. Думаю, каждый в жизни сталкивался с ситуациями, когда необходимо было помочь другу, и, напротив, когда в помощи друзей нуждались вы. В моей жизни бывало и то, и другое: друзья приходили на подмогу мне, когда трудности настигали меня, и я, в свою очередь, старался не оставлять просьбы моих друзей без внимания. Особенно радовался я, если удавалось помочь моим товарищам, применив свои профессиональные и личные качества. Я искренне рад, что могу быть нужен моим друзьям как человек, обладающий уникальными способностями воздействия на те грани организма, которые в таком воздействии нуждаются.

Среди моих близких друзей есть очень хороший человек, Леонид. Так получилось, что мы знакомы уже не один десяток лет. А познакомились мы, будучи школьниками, в филателистическом кружке — тогда многие школьники коллекционировали марки, и каждый считал свою коллекцию уникальной, по крайней мере по ее тематике. Так думал и я, избрав предметом коллекционирования марки с изображением гор. И каково же было мое удивление, когда некий щуплый мальчик в очках, пришедший в наш кружок, назвал в качестве своих филателистических приоритетов точно такую же тему! Это даже было не удивление, а обида — детская, конечно, но все же обида. Как же так! Это ведь моя тема! Хорошо, что наш мудрый руководитель Виталий Афанасьевич, филателист с полувековым стажем и с самой значительной в тогдашнем Ленинграде коллекцией марок по теме «Флора и фауна», примирил нас. Когда Виталий Афанасьевич заметил, что наша словесная перепалка готова перерасти в кулачный бой, то поступил очень, как мне кажется теперь, продуманно. Виталий Афанасьевич сказал мне:

— Покажи свою коллекцию Лёне, а Лёня покажет тебе свою.

Насупившись, я передал кляссер с марками своему конкуренту, а тот, хмуро взглянув из-под очков, дал мне свой альбом. В коллекции Лёни было много марок таких же, как у меня. Впрочем, были и такие, которые я давно разыскивал, но найти не мог. Я бросил взгляд на Лёню, листавшего мой кляссер, и с удовлетворением заметил, как блестят под стеклышками очков Лёнины глаза — значит, и он увидел что-то такое, чего у него нет. Потом Виталий Афанасьевич сказал:

— Теперь, ребята, вы понимаете, что ваша общая тема позволит каждому из вас пополнять свои коллекции в процессе обмена марками друг с другом.

Так с тех пор и повелось: если мне попадалась новая интересная марка по нашей общей тематике, то я покупал две штуки, чтобы одну из них потом поменять у Лёни на такую марку, какой у меня нет, но каких у него может оказаться две. Леонид поступал точно так же, а потому мы подружились.

Прошли годы, увлечение марками осталось в детстве. Но наша дружба с Леонидом осталась такой же крепкой, как кожаный переплет стандартного кляссера для марок. После школы Лёня не смог сразу поступить в университет, пошел служить в армию. Кажется, именно в армии мой друг впервые и почувствовал, что у него существует определенные проблемы со здоровьем, а именно — с дыханием. Тогда Леонид, как потом он мне рассказывал, не придавал этому значения, ведь в молодости кажется, что любые трудности со здоровьем пройдут быстро, сами собой. Не придавал значения своей хвори Леонид и потом — когда стал учиться в университете и когда начал работать. А работал мой друг тогда учителем немецкого языка в школе.

Недуг Леонида

Обратился ко мне Леонид только в тот момент, когда по причине недомогания вынужден был уйти с учительской работы и подыскать себе более спокойную — переводчика в издательстве. Мой друг признался, что порою ему просто не хватает сил довести урок до конца: дыхание сбивается, трудно говорить, все время хочется пить. В Институте традиционной медицины, которым я руковожу, мы с коллегами провели детальное обследование организма Леонида и пришли к однозначному выводу, что у него — нелады с легкими.

— Как же так? — удивлялся Леонид. — Ведь я никогда в жизни не курил!

Пришлось объяснять другу детства, что далеко не всегда причины болезней кроются во внешних факторах, что многие хвори продиктованы неповторимым индивидуальным устройством нашего организма. Между тем анализ недомогания Леонида позволил мне обнаружить и внешний повод появления болезни: мой друг служил в армии на Крайнем Севере, и тамошний климат оказался неподходящим для него. Это вовсе не означает, что не будь службы в армии, не было бы и неладов с легкими. Просто холодный воздух вывел наружу то, к чему у Леонида была предрасположенность.

О многословии Мишеля Мессинга и моей недальновидности

Для избавления Леонида от болезни мы применили несколько как традиционных, так и уникальных методик. Леонид стал лучше себя чувствовать. Однако до конца излечиться не удавалось. И не нужно было быть пророком, чтобы понять: при первом же удобном случае болезнь Леонида снова заявит о себе.

Потому и решил я обратиться за советом к своим старым друзьям и соратникам, с которыми вместе мы совершили столько путешествий и сделали столько важных открытий. Первым делом, конечно же, позвонил Мишелю Мессингу. Когда я изложил суть проблемы, на том конце телефонного провода повисло молчание минуты на три, и слышалось лишь ровное дыхание Мишеля. Выдержав телефонную паузу, Мессинг изрек:

— Коллега, я прошу у вас пару дней на размышление, на поиски аналогичных случаев, так сказать, в закромах памяти. Вам же настоятельно рекомендую связаться с моей дочерью Алексией прямо нынче. По секрету скажу, коллега, что в эти дни Алексия не покладая рук, а точнее глаз, трудится в фонде редких книг в Публичке на Садовой. Петрович выкроил несколько дней в своем бизнес-графике и сидит с Колькой и Полькой. Это-то и позволило Алексии вернуться к одной старой, чуть ли не студенческой еще задумке — поискать документы, касающиеся русских путешественников XVI века, осваивавших Восток. Да-да, коллега, такие тоже были в те давние времена!..

Иногда мой друг Мессинг бывает как-то неоправданно многословен. Согласитесь, из всего, что он сказал, важно было лишь то, что мне надо связаться с Алексией. Причем из его церемонной речи было ясно, что и Алексия сейчас вряд ли мне поможет — так занята исследовательской работой. Боже мой, ну почему этот человек ни о чем не может сказать просто, напрямую? Ну, сказал бы: «Рушель, извините, но я вряд ли смогу вам с ходу что-либо посоветовать. Да и Алексии сейчас некогда». К чему это витийство?..

Как я ошибался, когда думал так! И почему жизнь не учит нас тому, что случайностей не бывает. Стоило бы мне внимательней слушать Мессинга, и я бы, возможно, сам научился строить ипсилоны. Внимательности мне так часто недостает… Впрочем, в тот же день многое стало на свои места. Вечером, когда я все-таки собирался позвонить Алексии, она неожиданно позвонила сама:

— Рушель, привет, папа мне все рассказал. Нам надо срочно встретиться.

— Привет! Но что за спешка?

— Да, понимаешь, тут есть кое-какие материалы, словно специально по твоей просьбе подвернулись на этой неделе мне в Публичке. И знаешь, неплохо было бы собраться всем.

«Совет в Филях»

Для встречи было выбрано тихое и уютное кафе на Петроградской стороне. Я пришел минут за двадцать до назначенного времени, потому что знал, что Мессинг придет еще раньше — такова уж его привычка. При этом, явившись на место встречи минут за сорок, Мишель может начать нервничать и даже звонить тем, с кем должен встретиться. Потому и хотелось сразу же составить компанию моему другу. Впрочем, к моему приходу компания у Мессинга уже была — раньше Мишеля в кафе пришел сам Александр Федорович Белоусов. И как же я мог забыть: Белоусов когда-то поведал мне, что всегда приходит на вокзал часа за три до отхода поезда. Эта специфика характера нашего долгожителя проявилась и теперь. Когда я поздоровался с друзьями и присел с ними, Александр Федорович не преминул заметить:

— Вы знаете, Рушель, а ведь на этом месте некогда стояла та пожарная часть, где оборвалась жизнь Аркадия Ивановича.

— Какого Аркадия Ивановича? — не понял я.

— Да того самого, Свидригайлова.

Я невольно задумался: ведь Свидригайлов — выдуманный персонаж, а вот место, где он застрелился, существует в реальном мире. Странно все-таки мы устроены — ну неужели искусство важнее жизни? О скольких живущих в этом мире мы не знаем ничего, о тех же, кто и не существовал никогда, знаем! Пока я думал об этом, в дверях кафе показались Настя Ветрова и Алексия Мессинг.

— И где же Петрович? — спросил Мишель у дочери.

— Он сегодня с близнецами, но просил передать, что мысленно всегда с нами.

Доклад Алексии

И сразу вслед за девушками явился «виновник торжества» — мой друг детства Леонид, которого я тут же представил всем присутствующим. Я вкратце рассказал историю болезни Леонида, чтобы моим друзьям стала ясна суть задачи. Только после этого слово взяла Алексия:

— Все вы знаете, что сейчас я работаю над монографией, посвященной русским путешественникам на Востоке в XVI веке. Вы спросите, какое отношение эта тема имеет к недугу Леонида? Дело в том, что в пределах того фонда, с которым работаю, я наткнулась на один довольно любопытный документ…

Тут Алексия взяла паузу и оглядела всех нас с таким видом, словно мы уже с документом ознакомились, восхитились и только и ждем случая, чтобы поздравить Алексию с совершившимся на наших глазах научным открытием. Уловив же в наших взорах всего лишь томительное ожидание, Алексия тут же продолжила:

— Так вот, друзья, архив этот состоит из ряда несколько странных документов, своего рода показаний очевидцев, собранных кем-то одним. Само собрание датируется 1556-м годом — годом присоединения к Руси Астраханского ханства. Непростые времена Ивана Грозного. Поэтому, может быть, в этих документах — ни одного имени, ни одного названия. Но и шифровками это назвать сложно, потому что смысл на сугубо информационном уровне предельно ясен. Нынче ночью я сделала переложение центральных логических узлов этого документа на современный русский язык — и вот что получилось…

С этими словами Алексия раскрыла лежавшую перед ней тетрадь с изображением Русского музея на обложке и прочла вслух:

— От древних людей, населявших некогда южные земли, мы получаем учение о дыхании. Нам предстоит научиться дышать так, как умели они это делать. И потому жили они дольше, чем мы. И сделать успевали больше, нежели наши деды и родители. А все потому, что умели правильно дышать. Странники из наших земель почти век уже ходят к горе той и там учатся дышать, а научившись, исцеляются от болезней застарелых, закоренелых и всяких прочих. И других исцеляют. Мне довелось беседовать с некоторыми из тех людей, что ходили к горе.

Не закрывая тетрадь, Алексия сказала:

— Это, как вы понимаете, не все. Далее идут записанные той же рукой своего рода показания очевидцев. Из них я сделала небольшое резюме.

Алексия стала рассказывать, не глядя в тетрадь:

— Путь на эту гору был проложен девяносто лет назад с того дня, когда была сделана основная запись. С тех пор гору посетило порядка пятисот странников, и рассказы их сходны: долго шли по землям незнакомым, некоторые плыли морем, встречали людей и животных таких, каких не встретишь на Руси. При этом ни единого описания этих людей и животных нет. Странники приближались к горе. Из всех ее описаний, довольно скупых, только и можно понять, что на вершине — снежная шапка и забраться на эту вершину никому не доводилось. Далее рассказывалось о неких знающих людях, которые встречали странников и учили их дышать. Все. Как видите, друзья, вопросов больше, нежели ответов. Что за гора под снежной шапкой? Где она находится? Что за люди встречали странников у этой горы? Наконец, о каких техниках дыхания идет речь?

Содоклад Мессинга

Кажется, Алексия сказала действительно все, что знала на этот момент. И это было немало! Поражал меня сам факт того, что потребность Леонида в лечении странным образом совпала с уникальными историческими фактами, обнаруженными Алексией. В очередной раз мне пришлось убедиться в справедливости суждения о разумности и закономерности того, что кажется случайным. Слово взял Мишель Мессинг:

— Дорогие коллеги, прошу вас, прежде всего, обратить внимание на один точный факт в предельно неконкретной парадигме сведений, представленных Алексией. Документ датируется 1556-м годом. Далее указывается точное число лет, прошедших от первого путешествия в те места, — девяносто.

Мессинг взял паузу и торжественно оглядел нас.

— То есть получается, — сказала Настя, — тысяча пятьсот пятьдесят шесть отнять девяносто… Это получается… тысяча четыреста шестьдесят шесть?

— Именно так! — провозгласил Мишель. — И что же у нас было в 1466-м году, коллеги?

Все задумались, вспоминая русскую историю. Однако Мессинг, как водится, знал ответ:

— В этом году, коллеги, начинается путешествие тверского купца Афанасия Никитина, впечатления от этого путешествия записаны им в знаменитом памятнике русской литературы «Хожение за три моря». Куда же «ходил» купец Афанасий?

Ответили хором все:

— В Индию!

— Итак, коллеги, — продолжил Мессинг, — если нас интересуют методики излечения легочных заболеваний, то цель ясна: это Индия.

— Ничего себе цель, — скептически заметил Белоусов. — И где мы там будем искать эту гору со снежной шапкой?

— Я предвидел ваш скепсис, Александр Федорович, — сказал Мессинг. — Более того, я этот скепсис разделяю всецело. Мы, конечно, можем задать локализацию Гималаями, но такая локализация не подведет нас ближе к цели, ведь Гималаи являют собой огромный горный массив. Поэтому вижу в данном случае только один выход — немедленно строить ипсилон.

— Папá, — Алексия трогательно коснулась руки Мессинга, — у меня ощущение, что для построения полноценного ипсилона тебе не хватит исходных данных.

— Так оно и есть, доченька. И все же… все же… Я, коллеги, позволю себе пересесть за другой столик, оставив вас на некоторое время.

Наша цель — Гималаи!

Мишель, не дожидаясь ответа, покинул наше общество, присел к соседнему столику и принялся что-то записывать в блокнот. Мы продолжили беседу.

— Я обратил внимание, — заметил Белоусов, — на то, что в документе Алексии речь шла, помимо прочего, о каких-то древних людях, которые владели особыми техниками дыхания и потому жили гораздо дольше, чем современники автора документа. Как вы понимаете, на это я не мог сразу не отреагировать. За свою долгую жизнь, как вы знаете, мне приходилось совершенствоваться при помощи музыки, при помощи воды, но вот при помощи дыхания — пока нет…

— Александр Федорович, — сказала Настя, — но ведь мы уже привыкли к тому, что жизнь каждый раз дает нам какие-то новые шансы.

— Это так… Однако здесь меня несколько смущает один момент. Все прежние открытия такого рода были связаны с артефактами, с вещественным, так сказать, началом, материальным даже, если позволите. Я имею в виду камни, способные издавать звуки, и воду, несущую здоровье и долголетие. Это же две стихии, господа! Две из четырех! То есть твердь земная и вода. А как артефактно закрепить дыхание? Меня терзают сомнения, друзья. Если Мессинг построит ипсилон, и мы будем знать, куда нам держать путь, то что мы будем искать? Я рационалист, посему верю лишь в предметный мир. Здесь же нет ни единого указания на вещественность объекта поисков.

И тут меня осенило:

— Две стихии? Земля и вода? А две другие?

— Огонь и воздух, — робко сказала Настя.

— Воздух! — воскликнул я. — Из всех четырех стихий воздух не имеет, как кажется, материальной субстанции.

— Так что же, Рушель, мы едем за воздухом? — спросил Белоусов. — Хорошо, я допускаю мысль, что где-то в горной Индии есть такой воздух, который продлевает жизнь и исцеляет от недугов. Допускаю и мысль о том, что наши соотечественники в далеком прошлом ходили туда дышать этим воздухом, подобно тому, как наши современники ездят дышать свежим воздухом на дачу или на море. Пусть так. Но помните, что говорится в документе Алексии? Возвращались на Русь, учили дышать других, излечивали больных. Просто не могу себе представить, что они привозили воздух из Индии в каких-нибудь банках-склянках.

— Чего же тут сложного, Александр Федорович? — промолвил молчавший до этого Леонид. — Даже в сувенирной продукции нашего города есть баночки с воздухом Петербурга. Во многих европейских городах тоже такое встречается.

— Я ожидал, Леонид, что кто-то из вас приведет этот пример. Да, там внутри — этот воздух. Но стоит открыть баночку, сразу же случится диффузия с воздухом внешнего пространства. Воздух не артефактен!

— Там, куда мы собираемся, — сказал я, — действительно, особый воздух, продлевающий жизнь, воздух исцеляющий. Теоретически можно представить перевозку этого воздуха на дальние расстояния в специальных контейнерах, приборы для точечного расходования этого воздуха в лабораторных условиях. Но мы с вами вполне достоверно знаем, что наши предки воздух оттуда привезти не могли. Означает сие то, что привозили они техники дыхания, которым обучались в местах, наполненных целебным воздухом. Стало быть, техники эти универсальны и могут быть применены в любом типе воздуха нашей планеты. И это еще не все. В равной степени допускаю мысль не только о техниках дыхания, но и о техниках переработки воздуха. Ведь может быть такое, что обитатели той горы в Индии не просто брали воздух, данный природой, и умело им пользовались. Возможно, они научились делать воздух целебным. Теперь у меня есть две версии происходящего. Версии, прямо скажу, противоположные. Первая: благодаря свойствам воздуха обитатели горы выработали основанные на этих свойствах дыхательные техники. Вторая: обитатели горы придумали техники, согласно которым научились перерабатывать в логике данных техник абсолютно любой воздух. Какая из этих версий верна — не так уж и важно сейчас. Важнее другое: добраться туда, чтобы из первых рук получить эти техники в наше распоряжение.

Кажется, все были со мной согласны. Даже Белоусов умерил свой пыл завзятого скептика и спорщика. Алексия кратко прокомментировала мою мысль:

— Да, Рушель, получается так, что с Руси путешественники ходили к той горе не столько лечиться, сколько учиться лечить себя и других. Приходили, осваивали технику, возвращались и наставляли других в том, как правильно следует дышать.

— Пожалуй, вы, Рушель, правы, — сдался Белоусов. — То, что воздух — одна из стихий, убедило меня. Равно как убедили и ваши версии о происхождении этих техник, которые нужно будет найти в Индии. Как я понимаю, в Гималаях, не так ли?

— В Гималаях, — подошедший Мессинг улыбался. — Но не в Индии.

Мессинг высчитывает направление будущей экспедиции

Видимо, Мишель был доволен тем эффектом, который произвел на нас одной этой фразой. Потому ни слова больше не говоря, положил перед нами на стол лист, на котором мы прочли:

«Числитель являет собой вербально-цифровой ряд, основанный на согласовании двух строго известных дат: года создания документа о путешествиях на гору — 1556 и года начала путешествия купца Афанасия Никитина — 1466. Вербальный элемент этой системы воплощается в слове „Индия“. При перекодировке слова „Индия“ в двоичный код исчисления получаем ряд: 110100001101001111. Соотнесение этого ряда с восьмизначным числом, составленным из двух дат в порядке хронологии — 14661556 — дает нам в упрощенном до целого виде число 7561000039, которое и является числителем дроби ипсилона Горы Дыхания.

Знаменатель этой дроби в исходном своем значении — сугубо вербальный. Он состоит из двух антропонимических номинаций и из двух номинаций топонимического свойства. Антропонимические номинации — это Афанасий Никитин и Иван Грозный. Векторно каждая из них строжайшим образом закрепляется за вполне определенными силами: первая — за силами космоса, вторая — за силами хаоса. То же самое можно констатировать и относительно двух топонимических номинаций: первая — это Волга (река, с которой Афанасий Никитин начал свое хожение за три моря), вторая номинация — Астрахань. Необходимо помнить, что в 1556-м году Иван Грозный присоединяет к Руси Астраханское ханство. Волга наделена космическим вектором, Астрахань — хаотическим. Точка пересечения двух этих векторов в данном случае связана с тем, что Астрахань расположена на Волге. Согласно простейшим арифметическим методикам, числовое значение этой точки таково: 47100,0345. К этому значению необходимо приплюсовать числовые значения двух антропонимических номинаций. Как известно, числовое значение космической антропонимической номинации Афанасия Никитина — 300000,1, а числовое значение хаотической антропонимической номинации Ивана Грозного — 185,1. Сумма этих двух векторов в цифровом исчислении равна 300185,2. Общее же значение системы двух антропонимических и двух топонимических номинаций составляет в итоге число 347185,2345.

Искомая дробь, таким образом, выглядит так:

7561000039/ 347185,2345

Простейшее арифметическое действие деления позволяет получить итоговое значение ипсилона Горы Дыхания: это число 21778».

Никто из нас после знакомства с этим ипсилоном ничего не уразумел. Конечно, логика построения, как водится, была на совести Мессинга, мы даже и не пытались понять эту логику. Нас волновал результат. Ведь обычно ипсилоны Мишеля в завершающей части отличались не просто чем-то полезным, а необходимым; здесь же было какое-то странное большое число. Мессинг, естественно, сознавал наше недоумение и наслаждался им столько, сколько позволяли это делать его любимые паузы. Первым не выдержал Белоусов:

— Мишель, послушайте, я уже перебрал все возможные и невозможные версии того, что может значить это число. Ровным счетом ничего здравого не приходит на ум. Вы же знаете ответ, Мессинг!

— Знаю, — не без гордости заявил Мишель. — Но думал, коллеги, что кто-нибудь из вас догадается, что прячется за числом 21778.

— Где уж нам, — пробурчала себе под нос Настя.

— Тогда, любезные, вот вам подсказка! — продолжал торжествовать Мессинг. — Сие пятизначное число есть вы-со-та!

— Высота чего? Горы? — меня, честно говоря, мессинговские загадки, пусть даже с подсказками, порою раздражали. — Мишель, таких гор на нашей планете не бывает. Вообще не бывает ничего такого высокого в пределах мысли человеческой.

Мессинг улыбался. Я был вне себя, Александр Федорович просто встал и начал нервно ходить из угла в угол, девушки наблюдали за перемещениями Белоусова. Мессинг, глядя на все это, медленно, смакуя каждое слово, заговорил:

— Как же, коллеги, ваше мироощущение подчинено стереотипам! Я дал подсказку. Вы, Рушель, верно поняли ее — высота горы. Но почему же, почему же высота эта должна быть непременно в метрах? Скажите мне, други мои!!!

Мне сделалось стыдно. Ведь чего стоило просто взять и шагнуть мыслью своей дальше стереотипов, о которых говорил Мессинг. Конечно, это высота Гималайских гор в футах! Я взял салфетку, достал из кармана ручку и без труда перевел 21778 футов в метры. Получилось 6612. Вполне гималайская высота; не самая гигантская, средненькая. Мишель посмотрел на изображенное мной число и поднял вверх большой палец, тем самым давая понять, что я на верном пути. Хоть что-то радовало. Но что же дальше? Мои беглые размышления прервала Алексия:

— Теперь, полагаю, мы можем набрать это число в любом поисковике Интернета и получить название той вершины, на которую нам предстоит вскарабкаться, не так ли?

— Никакой поисковик, доченька, не нужен, потому что каждый образованный человек должен знать, какая из Гималайских гор имеет высоту 21778 футов или 6612 метров. Причем позволю себе, коллеги, заметить, что ввиду сложности измерения высоты гор вообще, а этой горы в особенности, в некоторых источниках ее высота указывается в 6714 метров. Но, согласитесь, сие не очень принципиально. Итак, искомая гора под снежной шапкой приютилась в Западном Тибете, немного к Северу от озера Манасаровар, в горной системе, имя которой Гандисышань… Имя этой горе — Кайлас. Теперь, коллеги, думаю, что вы поняли, почему цель нашего путешествия — отнюдь не Индия.

— Почему? — не выдержал я.

Гора Кайлас. Предварительные сведения

Мессинг, вероятно, ждал этого вопроса, потому тоном мудрого наставника в школе для слабоумных пояснил, глядя в упор на меня:

— Всякому, Рушель, должно быть известно, что гора Кайлас, или, как еще ее называют, Кайлаш, расположена на территории Тибетского автономного района Китайской Народной Республики.

— Так, стало быть, не Индия, а Китай, — констатировал Белоусов. — Я слышал, что Кайлас еще называют Горой Свастики…

— Вы абсолютно правы, Александр Федорович, — ответил Мессинг. — Пирамидальная форма, снежная шапка, четыре грани, почти строго ориентированные по частям света. Однако самое любопытное, коллеги, что южная сторона Кайласа разбита трещиной, которая по центру пересечена еще одной трещиной, перпендикулярной по отношению к первой. Потому кажется, что Кайлас несет на себе изображение свастики, отсюда и название. Кстати говоря, не только в Гималаях, но даже среди соседних гор Кайлас — далеко не самая высокая гора. А между тем на нее еще никому не удавалось забраться.

— Но почему? — воскликнула Настя. — Ведь Гималаи исхожены вдоль и поперек!

— Все дело в том, — продолжал Мессинг, — что Кайлас является священной горой сразу в нескольких традициях: в индуизме, буддизме, традиции Бон и даже в джайнизме.

— И как это связано с тем, что на Кайлас так никто и не смог взобраться? Неужели власти Китая не позволяют? Или альпинисты сами не хотят? — спросил я.

— И власти позволяют, и альпинисты хотят, — отвечал Мишель. — Знаете, Рушель, почему-то очень многие не желают, чтобы на Кайлас забирался кто бы то ни было. Вот совсем недавно группа испанцев купила у китайских властей официальное разрешение на покорение Кайласа. И что бы вы думали? Паломники преградили путь альпинистам!

Далай-лама высказался против этого восхождения, даже ООН не осталась в стороне, поддержав не альпинистов, а верующих. Тогда испанцы вынуждены были отказаться от своего замысла.

— Отчего же запреты столь строги? — спросил Леонид, который несколько стеснялся участвовать в общем разговоре, не будучи близко знаком ни с кем, кроме меня, и потому больше слушал, чем говорил.

— Поймите, Леонид, — стал объяснять Мессинг, — у всех, кто поклоняется этой горе как священной, есть свои версии того, что здесь происходило. Скажем, в традиции Бон гора эта считается сердцем страны Шанг Шунг, где зародился сам Бон и где основатель этой веры Тонпа Шенраб спустился на землю с неба. Кстати, в этой традиции Кайлас назван Юнгдрунг Гу Це, то есть Девятиэтажная Гора Свастики.

— Почему девятиэтажная? — спросил Белоусов.

— Там, на Кайласе, можно отчетливо увидеть девять уступов, как бы ступеней. И считается, что каждая ступень отвечает за один из девяти путей Бона. В этом — основа тибетской традиции Бон. Представители других вероисповеданий тоже берегут Кайлас по похожим причинам. У буддистов существует твердое убеждение, что на Кайласе обитает Будда в одной из своих инкарнаций. Если кому-то любопытно, то это инкарнация Самвара, считающаяся эманацией дхьяни-будды Акшобхьи; Самвара изображается с двенадцатью руками и четырьмя лицами, сама Самвара синего цвета. Индуисты считают, что на вершине Кайласа находится вход в Шамбалу — таинственную страну. На Кайласе обитает многорукий Шива. Наконец, вне зависимости от религиозных воззрений, Кайлас называют сердцем, или даже осью мира. Я припоминаю, что в Индии паломничество на Кайлас даже разыгрывается в лотерею.

— Вот и нам бы такой приз выиграть, — заметила Настя.

Мы едем в экспедицию!

— У нас, друзья, есть цель, — высказался Белоусов. — Теперь просто уже пора определиться, кто входит в состав экспедиции и когда мы вылетаем. Рушель, как вы полагаете, кто должен отправиться в путь на этот раз?

Я заранее уже все прикинул:

— Я считаю, что в Китай поедут Настя, Леонид, Мессинг, Петрович и я.

— А как же я? — в голосе Алексии, дочери Мессинга, жены Петровича и мамы замечательных и любимых нами близнецов Кольки и Польки, слышалась обида. Конечно, я предвидел ее реакцию.

На выручку пришел Мессинг:

— Прости, доченька, но полагаю, что ты сама понимаешь: надолго оставлять близнецов нельзя.

На второй день ты начнешь беспрерывно звонить и слать эсэмэски домой, а в какой-то момент не выдержишь и сорвешься в Петербург. Вот подрастут малыши, тогда и будешь ездить с нами. Пока же отпусти Петровича, ведь без его опыта, силы и знаний нам не обойтись. Однако нам понадобится твоя серьезная помощь. Кто, как не ты, сможет досконально обследовать библиотечные и архивные фонды в поисках документов, способных корректировать наш путь в Гималаях? Ведь никто, кроме тебя, доченька, не разбирается должным образом в специфике такого рода источников, а без них нам не обойтись.

Алексия, конечно же, все понимала разумом, но она так хотела быть с нами, ей же придется сидеть дома или — того хуже — в библиотеке…

— И еще, коллеги, — с дочери Мишель переключился на всех нас, — не могу не отметить совершенно уникального географического факта, касающегося горы Кайлас. В районе этой горы протекают все четыре главных реки Тибета и Индии: Инд, Сатледж, Брахмапутра и Карнали. То есть Кайлас — важнейший водораздел всей Южной Азии.

— А как же Ганг? — язвительно спросила Алексия.

— И Ганг, коллеги, тоже, как это ни странно, начинается на Кайласе. Там один из его истоков. Так что вся гидросистема Индии идет от Кайласа.

Мы — команда!

Прошла неделя после той встречи в кафе на Петроградской стороне. Самолет, в котором летели Мессинг, Петрович, Настя, Леонид и я, снижался в международном аэропорту Пекина.

За день до вылета, когда были уже готовы документы и авиабилеты, мы все собрались дома у Белоусова. Александр Федорович разработал, основываясь на многочисленных имевшихся у него в распоряжении данных, детальную стратегию всей экспедиции. Нам следовало все время быть вместе, оберегать и защищать друг друга от возможных опасностей. Опасностей можно было ожидать с самых разных сторон: и от китайских властей, и от верующих всех кайласских конфессий, и от сил, которые можно назвать сверхъестественными… Белоусов считал, что опасность таится именно в цели нашей экспедиции: специальных техниках дыхания, ведь дыхание — такая вещь, без которой ни один человек не обходится и пяти минут. Это означает, что дыхательной техникой можно не только принести пользу, но и навредить. Разумеется, мы соглашались с Александром Федоровичем, сознавая, сколь трудным может быть путь за здоровьем.

И теперь, когда внизу уже показались огни китайской столицы, я думал над тем, сколь прав был Белоусов в своем предостережении: ни при каких обстоятельствах нам нельзя разлучаться.

Я оглядел моих товарищей и понял, что сильны мы до той поры, пока мы вместе, пока мы, что называется, команда, где каждый знает свою функцию и готов выполнять ее. И при этом каждый всегда придет на помощь своему другу. Мы, действительно, команда профессионалов. Это не могло меня не радовать. Пока я так думал, самолет благополучно совершил посадку.

Экспедиция началась Гора Кайлас, зовущая и опасная

В Пекине мы пересели на автобус, и уже утром следующего дня вся наша компания наблюдала рассвет над Тибетскими горами. Теплые лучи восходящего солнца контрастировали с заснеженными шапками Гималайских вершин. Этот снег никогда не тает.

— Обратите внимание, коллеги, — заметил Мессинг, — вот та гора, что видна слева, это и есть искомый нами Кайлас.

— Да, — Петрович прикрывал ладонью глаза от солнечного света, — не так уж она и высока. Хотя справедливости ради надо сказать, что в окружении этого массива гора Кайлас все-таки выше остальных заснеженных макушек.

— Зато Кайлас похож на пирамиду, — сказал Леонид, оглядывая горы.

— А на свастику Кайлас похож, если смотреть сверху, — продолжал Мессинг, — например, с соседней горы или с самолета. Впрочем, если вы вглядитесь, коллеги, то увидите одну из двух трещин. Вот она.

И Мишель указал на огромную зигзагообразную впадину, чернеющую среди снегов вершины Кайласа.

— Каков план действия? — спросил я у Мессинга, хотя сам уже примерно этот план представлял.

— Идти к Кайласу, — Мессинг не был оригинален. Но тут вмешалась единственная дама нашей экспедиции — Настя:

— Постойте, вот так сразу просто взять и пойти?

— А что? Есть варианты? — съязвил Мишель.

— Есть, — довольно строго сказала Настя. — Можем, действительно, просто взять и пойти, а можем продумать, как именно пойдем: все вместе, например, или разделимся на группы?

— Вот тут, по-моему, проблемы нет вовсе, — вмешался Петрович. — Пока нет острой необходимости, мы не должны оставлять друг друга.

Пришлось и мне напомнить Насте о том, что сам Александр Федорович Белоусов пару дней назад наставлял нас в своей петербургской квартире как раз о том, что ни при каких обстоятельствах нам нельзя разлучаться.

— Это я помню, — сказала Настя, — но сейчас я смотрю на Кайлас и думаю, что как же мы все пятеро туда пойдем?

— Почему бы и нет? — не понял Петрович.

— А если опасность? — продолжала Настя. — Она настигнет сразу нас всех. Если же мы пойдем туда двумя группами, то, скажем, одну группу лавина накроет, а другую — нет. То есть та, другая, восхождение продолжит.

— Ну ты, Настя, и оптимистка, — улыбнулся Мессинг. — Случись лавина или любого рода вмешательство стихии, тут уже будет непринципиально, одна у нас группа или две. Более того, если пойдем все вместе, шансов спастись будет больше, потому что мы сможем лучше страховать друг друга.

— Мишель, я согласна, но чем ближе эта гора, тем больше мне кажется, что там таится какая-то непредсказуемая, странная, непередаваемая опасность, — сказала Настя.

Еще раз о наших целях

Мы вновь оглядели снежную шапку горы Кайлас, на которую еще никому никогда не удавалось взойти. Справедливости ради надо сказать, что и наша экспедиция не ставила себе целью одолеть маршрут до вершины. Нам важна была не столько вершина, сколько возможность найти тех людей, которые смогут помочь нам достичь цели нашего путешествия — найти средство, способное исцелить Леонида и всех тех, кто подобно моему другу детства страдает недугами, связанными с дыханием. Но что ожидало нас там — у подножия Кайласа? Сейчас мы все твердо знали только одно: уже сегодня нам надо начать восхождение и постараться как можно скорее добраться до одного из монастырей, который находится в нижней части горы и в котором (по нашим сведениям) должны что-то знать о дыхательных техниках. Конечно, мы все понимали, что путь наш вряд ли ограничится этим монастырем, но надежда все же теплилась в каждом из нас: а вдруг в монастыре монахи нам все покажут и расскажут, и тогда мы со спокойной совестью вернемся в Петербург, где подвергнем экспертизе обретенные техники дыхания?

О боге Кубере, покровителе Севера

Мы уже собрались в путь, как Мишель Мессинг попросил всех нас выслушать его:

— Дорогие коллеги! Еще немного — и мы с вами вступим в царство сразу нескольких религиозных конфессий. Живут они на Кайласе сравнительно дружно, и надо уважать взгляды каждой из них, не выделять какую-то одну в ущерб прочим. Я уже рассказывал вам, что в индуизме Кайлас — обиталище самого Шивы. Но перед нашим отъездом я рылся в специальных источниках и нашел сведения о том, что наряду с Шивой на индуистском Кайласе обитает еще один бог. Зовут его Кубера, в переводе — «имеющий уродливое тело».

И действительно, сложно Куберу назвать красавцем: большой шарообразный живот, две руки, но три ноги, зубов при этом только восемь, а глаз лишь один. При всем при том Кубера отвечает за богатство и плодородие и в этих своих функциях выступает еще и как хранитель подлинной религии. Скрытые в земле сокровища — тоже в ведении Куберы. Кубера — божество индуистское, но и буддисты его тоже признают: аналог Куберы у тибетских буддистов — Вайшравана. Короче говоря, здесь, на Кайласе, обитает бог, в равной степени и в одинаковых функциях востребованный двумя доминирующими здесь религиями: индуизмом и буддизмом. Вы спросите, коллеги, для чего я рассказал вам все это? И правильно, потому что рассказ мой был основан на прагматическом аспекте.

Мессинг замолчал, посмотрел на заснеженную вершину Кайласа, блестевшую в бликах рассветного солнца. Вслед за Мишелем и все мы стали вглядываться туда, где обитали не только Шива и Будда, в инкарнации Самвара, но и таинственный Кубера-Вайшравана… Больно уж хорош был пейзаж, открывшийся нашим взорам; пейзаж, формируемый лучами дневного светила и легендами нескольких религий. Что ждет нас там?..

— Так вот, коллеги, — продолжил Мишель. — Должен поделиться одним фактом, касающимся бога Куберы. За свое подвижничество и благочестие он получил право распоряжаться Севером. Знание данного факта для нас с вами является весьма и весьма принципиальным. Полагаю, коллеги, вы уже догадались, почему. А потому, что мы с вами прибыли с Севера. Уже на этом основании, хотим мы того или нет, а попадаем мы под «юрисдикцию» как раз ответственного за север бога Куберы. Поэтому самым внимательнейшим образом прошу вас относиться к состоянию природы горы Кайлас — вести себя почтительно и уважительно. В противном случае мы можем рассердить Куберу, и он отвернется от нас, не будет нам помогать. А без его помощи, как мне кажется, нам не обойтись.

Когда Мессинг закончил свою речь, я улыбнулся и заметил:

— Мишель, прежде вас сложно было заподозрить в следовании местным верованиям.

— Так то прежде, — задумчиво отвечал мой друг. — Меняются времена, меняемся мы… А если серьезно, то всю эту историю рассказал я вам не только для того, чтобы вы внимательней относились к природе Кайласа, но еще и для того, чтобы все вы знали, с какими темами можно столкнуться в процессе общения с местным населением, которое, замечу, религиозно ангажировано порою до крайностей истового фанатизма. О таких людях надо хотя бы знать как можно больше и стараться не забывать об этом. Ну а теперь — в путь!

— Постойте, — вмешалась Настя. — Нам бы, кстати говоря, не мешало бы почту посмотреть. Ведь не исключено, что в предгорье и на самой горе связи с Интернетом не будет, и мы не сможем не только в Интернет заглянуть, но и даже телефонной связью воспользоваться. А у нас на связи могут оказаться и Алексия, и Белоусов…

Нам пишут с Севера

Стоило нам войти в Интернет, как мы увидели два письма — и от Алексии, и от Александра Федоровича. Решили начать с письма Алексии уже на том основании, что оно было больше по объему:

«Дорогие мои! Как ни грустно мне сознавать, что вы уже почти на Кайласе, а я по-прежнему в рукописном фонде Публички, но я не теряю времени даром — только что закончила сканирование одной архаичной русской сказки. Прилагаю ее. А вам всем желаю удачи, здоровья, счастья! Всегда ваша, Алексия Мессинг».

С любопытством открыли мы вложение письма Алексии и прочли:

Когда Петрович закончил чтение, повисла благодатная пауза, какие бывают обычно на концерте классической музыки после исполнения произведения: отзвучит последний аккорд, но аплодисменты какой-то миг еще не нарушают тишину… Тишина, сменившая голоса музыкальных инструментов, в это мгновение царит над миром. И сейчас, когда Петрович прочел сказку, было безмерно жаль расставаться со сказкой. Молчание прервал Мишель Мессинг:

— Итак, коллеги, вывод, полагаю, более чем очевиден. Не так ли? Гора, похожая на крест, это, конечно, Кайлас…

— Простите, что перебиваю, — сказала Настя, — но только замечу, что в пользу идентификации горы из сказки как Кайласа говорит и описание пути, проделанного Иваном: сначала лесные и степные тропы, потом море, только потом горы. Более чем очевидно, что Иван шел именно сюда…

— И тогда монастырь должен быть буддистским, — заметил Леонид, — Ведь старик, обучавший Ивана, носил оранжевые одежды…

— А вот тут, коллега, — снова взял слово Мессинг, — позволю себе не согласиться: оранжевые одежды присущи и буддизму, и индуизму, и джайнизму, и традиции Бон. Однако, Леонид, вы правы в идентификации конфессиональной принадлежности старика из сказки. Факт этот малоизвестен, но, тем не менее, некоторыми исследователями описан: именно тибетский буддизм практиковал перемещение по миру при помощи специальной обуви.

— То есть вы хотите сказать, Мишель, — спросил я, — что оранжевые валенки-скороходы из сказки — не художественная фантазия, не вымысел, а реальность?

— Не совсем, — ответил Мессинг. — Мы имеем дело с особого рода аватаризацией — процесса, с помощью которого человек может переносить в пространстве свою телесную оболочку. Для простоты и убедительности такой аватаризации здешние буддисты использовали оранжевые валенки, хотя это не более чем внешний атрибут, отвлекающий от проникновения в сущность означенной аватаризации…

— Ясно одно, — прервал я Мессинга, поскольку желал резюмировать уже услышанное. — Мы на правильном пути. Но нам следует не просто так двигаться к вершине Кайласа, а выбрать дорогу, на которой нам встретится буддийский монастырь.

— Вы совершенно правы, коллега, — Мессинг нисколько не был обижен за то, что я не дал ему рассказать полностью о роли оранжевых валенок в процессе аватаризации в здешнем буддизме. — Только есть еще один немаловажный нюанс, на который хочу брать ваше внимание.

Сказав это, Мишель кивнул на ноутбук.

— Какой нюанс? — удивленно спросил Петрович.

— Принципиальнейший! — воскликнул Мессинг. — Мы совсем забыли, коллеги, что помимо письма от Алексии с весьма поучительной сказкой про Ивана, сына крестьянского, нас ждет еще одно письмо — письмо от самого Александра Федоровича Белоусова. Возможно, коллеги, данное сообщение существенно откорректирует наши планы…

Еще одно свидетельство о правильности наших поисков

Когда Мессинг сказал это, Петрович прочел с экрана следующее:

«Дорогие друзья!

Весь сегодняшний день просидел я в медицинском архиве, где хранятся самые разнообразные документы, касающиеся проблем здоровья. Моя задача заключалась в том, чтобы сосредоточиться на имеющихся в архиве старинных лечебниках. Их тут оказалось довольно много, но, как это ни странно, наши предки дыханию уделяли не очень много внимания, информации по заданной проблеме был минимум. И все же… все же… Вы понимаете, друзья, что я вряд ли стал бы вам писать, если бы ничего не нашел. Так вот, в одном из лечебников восьмидесятых годов XIX века, но инвариантный список со всей очевидностью восходит к допетровской Руси, я обнаружил весьма детальное и строгое описание, коррелирующее с нашими задачами.

Автор лечебника ссылается на опыт неких южных кочевников, которые в процессе своей жизни добирались до высоких гор, откуда вынесли твердое убеждение, что для достижения подлинного долголетия обитатели этих гор используют особые способы дыхания.

Логика, если верить лечебнику, предельно проста: какие животные живут дольше? Те, что медленнее дышат. К примеру, черепахи живут двести и более лет именно поэтому. Вывод очевиден: если хотите жить дольше, дышите медленнее. А как это сделать? Вот тут и привлекается опыт кочевников с Юга, побывавших, как пишет лечебник, на большой горе в форме креста. Думаю, вы поняли о какой горе идет речь.

Кочевники утверждают, что на этой горе срок людской жизни увеличивается потому, что здесь не дышат полной грудью, а сознательно структурируют свое дыхание так, чтобы вдох был поверхностным, а выдох при этом длиннее вдоха. Я, друзья, как только прочел это, сразу поэкспериментировал на себе. И что вы думаете: буквально в течение десяти минут я чередовал небольшие вдохи с долгими выдохами — так тут же стал чувствовать себя гораздо лучше, чем прежде. Попробуйте сами или просто поверьте мне на слово. Конечно, я продолжу поиски и буду обо всем сообщать, но уже твердо уверен, что вы на правильном пути! Ждем вашего возвращения с нетерпением.

Удачи вам, друзья!

Ваш А.Ф. Белоусов».

— Попробуем подышать, как учит Белоусов? — спросил Петрович, когда письмо было дочитано до конца.

— Стоп! — строго сказал Мессинг и сделал рукой предостерегающий жест, словно испугался, что мы начнем дышать по методике южных кочевников допетровской Руси, двухсотлетних черепах и Александра Федоровича.

— А что тут такого? — удивилась Настя. — Ведь Александр Федорович нам написал, что сам попробовал и стал чувствовать себя лучше. Так почему бы нам не попробовать тоже?

— Хорошо, Настя, — успокаивающе произнес Мессинг, — попробовать можно. Но нужно ли? Точнее: нужно ли пробовать именно здесь и сейчас? Не забудьте: мы находимся у подножия Кайласа — той самой горы в форме креста, о которой говорилось в сказке про исцеление царя Филофея и о которой со всей очевидностью речь идет в лечебнике, обнаруженном Белоусовым. Коллеги, давайте все-таки начнем восхождение, доберемся до монастыря, который отмечен на карте не так далеко от подножья Кайласа. И только там, согласовав все с монахами, рискнем провести эксперимент над собой. Вы можете возражать и пытаться дышать по этой методике здесь и сейчас, но настоятельно рекомендую вам не делать этого до первых консультаций.

Значит, вперед… то есть — вверх!

Аргументы Мессинга вкупе с его авторитетом не могли не подействовать на всех нас. Конечно же мы согласились, что было бы опрометчиво сразу прибегать к предлагаемым средствам. Гораздо важнее было скорректировать маршрут, чем и занялись Мессинг, Петрович и я. А Настя и Леонид, о чем-то болтая, стали прогуливаться по полянке, залитой солнечным светом и покрытой фиолетовыми и розовыми цветами, уютно расположившейся у подножия крестообразного Кайласа и контрастирующей с унылой снежной шапкой Горы Свастики. Для меня и Петровича стало очевидно, что идти надо строго по той тропе, которая выведет к самому ближнему буддистскому монастырю часа за три неспешного хода. Однако Мессинг все пытался подыскать альтернативные варианты продвижения нашей группы по Кайласу.

— Мишель, не могу понять, — не выдержал я, — чем вас не устраивает этот маршрут?

— Действительно, почему вы все время пытаетесь подыскать для нас что-то более сложное, чем очевидное и просто? — поддержал меня Петрович.

— Коллеги, — спокойно отвечал Мессинг, даже не стремясь выдержать паузу, — я отнюдь не склонен подвергать критике тот путь, который не только вам, но и мне видится оптимальным. Вот только оптимальность его не может и не должна редуцировать хотя бы гипотетические возможности путей иного свойства, нежели предложенный. Тривиальность, я бы даже сказал банальность этого пути, меня, коллеги, и смущает. Словно кто-то наталкивает нас только на этот путь. Мы согласимся, а мышеловка и захлопнется.

— Мишель, — удивился я, — не преувеличиваете ли вы? Не кажется ли вам, что бояться тривиальности в данном случае непродуктивно?

— Прекрасно, Рушель, понимаю вас, однако поделать с собой ничего не могу. Так уж я устроен: пока не прокручу все возможные альтернативы, не соглашусь.

Признаться, эта черта характера моего друга была мне не только известна, но глубоко мне импонировала. В тех случаях, когда я готов был броситься в первую попавшуюся открытую дверь, Мессинг не спеша проверял все прочие двери, имеющиеся в наличии. Вот и сейчас он занимался «проверкой дверей», сознательно обходя ту, что призывно распахнулась перед нами. Я решил промолчать и стал наблюдать, как Настя и Леонид гуляют по прекрасной поляне. Петрович, не хуже меня знавший Мессинга, тоже присоединился ко мне. Вскоре к нам на свежую от утренней росы траву присел и Мишель. Несколько виновато он произнес:

— Простите, коллеги, что заставил вас ждать… Однако долг проверить все иные пути-дорожки был для меня превыше стремления успеть в ближайший монастырь к обеду.

— И теперь вашими стараниями, — скептически проворчал Петрович, — нам придется оставаться голодными в лучшем случае до ужина.

— А в худшем? — с опаской спросил подошедший Леонид.

— А в худшем, — голос Петровича окреп, — нам в этой жизни и вовсе не суждено будет когда-либо отведать пищи материальной.

Леонид на этих словах с опаской посмотрел на нас. Мы, сколько могли, сохраняли серьезность, первой не выдержала Настя. Как только девушка засмеялась, то и Петрович, и Мишель, и я уже не могли удержаться от хохота.

Дорога к монастырю

В таком жизнерадостном настроении, подхватив рюкзаки, мы выдвинулись в сторону близлежащего буддистского монастыря. Мессинг, чтобы хоть немного реабилитироваться перед нами за свои долгие размышления по части дорог, которые мы выбираем, прочел нам вслух замечательное стихотворение своего любимого русского поэта XIX века Василия Дмитриевича Лебелянского о трудной дороге вверх. Прежде чем прочесть его, Мишель рассказал нам следующее:

— Вы, коллеги, конечно, знаете, что в поэтическом наследии Василия Дмитриевича Лебелянского довольно много стихотворений, оказывающих специфическое воздействие на человека и даже на мир. Лебелянский создавал эти стихотворения, чтобы сделать свою весьма трудную жизнь хотя бы чуточку легче. Поэт с самой юности страдал целым букетом фобий, в числе которых была и очень своеобразная — боязнь дальних дорог. Стихотворение, которое я сейчас прочту вам, как раз и написано на тот случай, чтобы всякий его прочитавший или прослушавший легче перенес путешествие.

И Мессинг прочел:

И действительно, как только Мессинг продекламировал это стихотворение, я заметил, что на душе, на сердце стало как-то сразу легче, спокойнее. С годами я научился ценить спокойствие, хотя прекрасно помню, как в молодости не соглашался с Пушкиным, утверждавшим, что главное в жизни — это покой и воля. Точнее сказать, про волю, про свободу я соглашался, а вот про покой никак согласиться не мог. Однако это было в молодости, теперь же я стал понимать гения русской поэзии, для которого именно спокойствие было на первом месте. Думаю, что похожее ощущение от стихов Лебелянского испытали и мои товарищи — мы подхватили рюкзаки и бодро зашагали вверх по горной тропе, наслаждаясь полуденным теплом и пением южных птиц.