61 час

8

Часы в голове Ричера сказали: ровно восемь. Ничего не произошло. Мир снаружи как будто замер. Одна минута девятого. Ничего не произошло.

Две минуты девятого. Ничего не произошло.

Питерсон взглянул на Ричера. Ричер пожал плечами.

Три минуты девятого.

Четыре минуты.

Пять. Шесть. Ничего не произошло. Сирены не было.

В 20.15 они перестали тревожиться. Питерсон был уверен, что с проверкой в тюрьме опоздать не могли.

— Вы уверены? — спросил Ричер.

— Абсолютно, — ответил Питерсон.

— Тогда подтвердите свои слова делом. Езжайте домой.

И Питерсон уехал. Он подождал еще пять минут, потом оделся, сел в машину и уехал.

Джанет Солтер перестала поправлять книги и уселась читать. Полицейская в прихожей снова села на нижнюю ступеньку лестницы. Полицейская в библиотеке отступила от окна.

Ричер пошел на кухню и включил кофеварку. Налил себе кружку и сделал глоток.

В половине девятого зазвонил телефон в прихожей. Полицейская поднялась со своей ступеньки и подошла к столику. Просили Ричера. Голос из Виргинии. Ричер сел и взял трубку. Голос сказал:

— Сорок тонн неиспользованных предметов снабжения для летного состава. Хранятся со Второй мировой войны.

— Расплывчато.

— Мой человек сделал все, что мог, и выяснил только это.

— Какого рода излишки могли образоваться после Второй мировой войны?

— Все изменила атомная бомба. Раньше им нужно было много самолетов с маленькими бомбами, потом стало меньше самолетов с большими бомбами. К тому же перешли с винтовых на реактивные. Может быть, там сорок тонн старых кожаных шлемов.

— Ясно, — сказал Ричер. — Спасибо.

— Мой клиент заговорил. Тот, что в Форт-Худе. Как вы и предсказывали.

— Рад слышать.

— Я у вас в долгу.

— Нет, мы квиты.

— Нет, я должница. Это мое первое большое задание.

— В самом деле? Давно вы на этой работе?

— Две недели.

— Я удивлен. По разговору можно было подумать, что вы здесь вечность.

— Не уверена, что это комплимент.

— Задумывалось именно так. Вам полагалось бы сейчас праздновать, а не сидеть на работе.

— Я отпустила своих людей.

— Правильное решение. Все заслуги припишите им. Они будут признательны, а начальство и так поймет, кто сделал работу.

— Так вы поступали?

— Всегда. Изображал, будто ничего особенного сам не сделал. Правда, чаще всего так оно и было.

— Ваше личное дело говорит о другом.

— Вы все еще просматриваете это старье? В смысле информации у нас очень неравное положение.

— Старик, жизнь вообще дрянь.

— Как вы меня сейчас назвали?

— Пытаюсь походить на блондинку из Калифорнии.

— Понял. Вы не блондинка и не из Калифорнии.

— Это не страшно?

— Брюнетка тоже годится. Глаза карие?

— Угадали.

— Длинные волосы, да?

— Длиннее, чем следует.

— Великолепно. Нравится в армии?

— Вам нравилось?

— У вас мое личное дело, — сказал Ричер.

— А я частенько думаю, если армия была вам так противна, надо было уволиться, пока увольнение было благопристойным.

— Я просто хотел исправить то, что в ней неправильно.

— Только с чином своим не соразмеряли.

— Это я в конце концов понял. — Ричер окинул взглядом прихожую. Картины маслом, персидский ковер. Всю информацию, какую он мог получить из 110-го, он получил.

— Что вы вообще делаете в Южной Дакоте?

— Мой автобус попал в аварию. И я здесь застрял.

— Вы хорошо себя ведете? У вас в личном деле всякий раз ставят отметку, когда постороннее учреждение наводит о вас справки. ФБР или местный отдел полиции. За последние двенадцать лет у вас отметок до черта и больше.

— Отсюда запрашивали за эти два дня?

— Копия отправлена Томасу Холланду в болтонское отделение полиции.

— Ее начальник. Вероятно, обычный запрос. Он хотел узнать, пригоден ли я, потому что ему нужна моя помощь.

Долгая пауза. Пора заканчивать.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Сьюзан.

Снова долгая пауза. Пора заканчивать.

— Попросите вашего летчика попробовать еще раз. Добро наверняка доставили по воздуху. Должны быть накладные.

— Попрошу.

— Позвоните мне?

— А как же, — сказала она.

Ричер перешел в гостиную. Миссис Солтер спросила:

— Как она?

— Кто?

— Женщина в Виргинии.

— Отлично. — Ричер подошел к окну и посмотрел на улицу. Снег, лед, полицейская машина. — Все тихо, — сказал он.

— Вы думаете, в тюрьме штата и в федеральной тюрьме проверка происходит в тот же час, что и в окружной?

— Думаю, да.

— Тогда какое-то время нам ничто не угрожает. Головы пересчитаны, и до утра массовых беспорядков быть не может.

— Надейся на лучшее, планируй в расчете на худшее.

— Это ваш девиз?

— Один из многих.

— А какие еще?

— Никогда не прощай, никогда не забывай. Сделай раз, и сделай правильно. Что посеешь, то и пожнешь. Планы летят к чертям после первого же выстрела. Служить и защищать.

— Я впервые напугана. Это очень животное чувство, да?

— Это выбор, — сказал Ричер. — И ничего больше.

— Все ведь боятся смерти.

— Смотря какую форму она примет — так я думаю.

Они замолчали. Потом Ричер спросил:

— Вы давно ушли на покой?

— Чуть больше десяти лет назад.

— Значит, вернулись сюда до того, как построили тюрьму?

— За несколько лет до этого. Тогда город был другим.

— Каким же?

— Душевнее, — сказала Джанет Солтер. — Спокойнее. Вполовину меньше. Начальник полиции Холланд был молодым семейным человеком. Как сейчас Эндрю Питерсон.

— Что случилось с женой Холланда?

— Рак… Их дочери Лиз было тогда пятнадцать лет. Это тяжело для ребенка, но она как будто справилась. Ее назвали в честь матери. Маму звали Бетти, а ее — Лиз. Они были очень похожи во всем. Холланду это вряд ли облегчило утрату, но и он как-то сумел ее пережить.

Джанет Солтер умолкла. Ричер не знал, остаться ему в комнате или уйти.

— Присядьте, — сказала она.

Он сел.

— Вам не холодно? — спросила она.

— Нисколько, — сказал Ричер. Древняя батарея под окном грела отлично. Он представил себе гудящий котел в подвале. Постоянное отопление, круглые сутки. Не то что в фермерском доме Питерсона. Железная дровяная печь, закрываемая на ночь, остывающая, едва теплая к утру. С минуту он смотрел в пространство. И вдруг сказал:

— Дурак.

— Кто?

— Я. Мне надо позвонить.

Ричер вышел и набрал домашний номер Питерсона.

К телефону подошла Ким. Ричер назвался и сказал:

— Извините, пожалуйста, что беспокою, но мне надо поговорить с Эндрю.

Питерсон взял трубку.

— Неприятности? — спросил он.

— Наоборот. Я знаю, где ключ от каменного здания.

20.55. Осталось семь часов.

Ричер держал трубку, а Питерсон минуту обсуждал с собой, что делать дальше. Наконец он сказал:

— По камерам их развели час назад, так что сирены не будет. Он, наверное, может прийти и без сирены, но в таком случае у него на пути будет много народу. Четверо в доме, трое на улице. Так что особого риска нет, если вы сейчас съездите. Согласны?

— Большого риска нет, — повторил Ричер.

— Я подберу вас через десять минут.

Ричер вернулся в гостиную и объяснил миссис Солтер, куда уезжает. Спросил:

— Если полицейским придется уехать, что вы делаете?

— Запираюсь с револьвером в подвале.

— Когда?

— Сразу, наверное.

— Правильно, — сказал Ричер. — Сразу же, немедленно, раньше, чем полицейские выйдут за дверь. Вы запретесь и останетесь там, пока я не вернусь. И даже если полицейские не уедут, но вы почувствуете что-то неладное или кто-то из них насторожится.

— Спущусь. Обещаю.

Ричер кивнул. Он вышел в прихожую и влез в свою исполинскую парку. Нащупал карман — на месте ли шапка, перчатки, револьвер. Порядок, все на месте. Зазвонил телефон. Подошла та, что сидела на ступеньках, и передала трубку Ричеру.

— Да, — сказал он, думая, что это Питерсон.

Голос из Виргинии произнес:

— Мы нашли накладную на часть груза. Сорок тонн военных излишков с аэродромов времен Второй мировой войны в Восточной Англии. В середине пятидесятых многие из них закрывали.

— Там указано, какого рода излишки?

— В общих словах — предметы для обеспечения экипажей и, в частности, назван производитель, фирма, которую никто не помнит, и товарный код, которого уже никто не понимает.

— Какой код?

— N06BA03.

— Ничего мне не говорит.

— Что угодно может быть — хоть шлемы.

— Сорок тонн шлемов из Европы наши не повезли бы по воздуху. Дешевле раздать или сжечь.

— А вдруг это что-то такое, чего мы не могли раздать. Или продать. Или сжечь. Из соображений секретности.

— Кто производитель?

— Фирма называется «Лаборатории „Корона“».

— Повторите?

— «Лаборатории „Корона“».

Ричер выругался:

— Нет, они надо мной издеваются, что ли?

— Ричер, что такое?

— Мне надо идти.

Как только показались фары Питерсона, Ричер вышел из двери. Спустился с террасы и торопливо пошел по дорожке к улице. Мороз обрушился на него, как удар молотка. Машина подъехала, Ричер сел в нее. Из печки дул теплый ветер. Ричер не снял ни шапку, ни перчатки. Питерсон развернулся и выехал на главную улицу. С нее свернул направо, на юг. Дорога была пустынна.

Через десять миль они снова повернули и поехали параллельно шоссе. Ярко светила луна. Снова повернули направо, на извилистый проселок. Наконец показалась старая взлетно-посадочная полоса. Они вспрыгнули на нее, промчались оставшиеся две мили и увидели красные габаритные огни стоящего автомобиля. Автомобиль был пуст. «Форд-краун-виктория».

— Это машина Холланда, — сказал Питерсон.

Они нашли Холланда в дверях первого домика.

— Какого черта вы здесь делаете? — спросил он.

— Ричер догадался, где спрятан ключ, — сказал Питерсон.

— Мне все равно, кто о чем догадался. Вам нельзя было приезжать. Это полная безответственность. Что, если дадут сирену?

— Не дадут. Камеры заперты, заключенные пересчитаны.

— Вы верите, что там порядок? Эндрю, у них там бардак. Если вы думаете, что они пересчитывают людей каждый вечер, тогда я продам вам участок на берегу моря.

— Что вы хотите сказать? Что там могут неверно сосчитать заключенных?

— Ставлю доллар против дырки от бублика, что там не было проверки. У них там ночные обходы, дорогой мой. По расписанию — десять, каждый час. Думаю, они девять пропускают. Но когда-то все-таки обходят тюрьму, проверяют кровати, делают то, что должны были сделать в восемь часов.

— Серьезно? Нам надо вернуться?

Холланд помешкал с ответом:

— Нет, в худшем случае миссис Солтер останется одна на пять минут. Все равно, конечно, риск, но вам не стоило приезжать.

— А вы почему здесь? — спросил Ричер.

Холланд повернулся к нему:

— Потому что я сообразил, где ключ.

— Где же? — спросил Питерсон.

Ключ был внутри керосиновой печки, в первом домике. Отличный тайник. Горячий — сразу там искать не стали бы; но теперь он остыл. Как дровяная печь у Питерсонов. Из Виргинии посоветовали: сожгите дом и просейте золу, у летчиков ключ может быть сделан из того же материала, что боеголовки. Он уцелеет. И в Виргинии не ошиблись. Он уцелел. Ричер достал его из печки и отдал Холланду. Холланд пошел с ним к двери каменного здания. Вставил в скважину. Повернул. Замок легко открылся.

Ричер нажал на ручку двери. Она повернулась на шестьдесят градусов, как в банковском сейфе. Сама дверь была очень тяжелая. Но открылась. Внутри было черно.

— Давайте фонари, — сказал Холланд.

Питерсон бросился к машинам, залез в обе и вернулся с тремя фонариками. Они включили фонари, и осветился голый бетонный бункер двадцать футов шириной, тридцать длиной и высотой в два этажа. В центре бетонного пола начиналась винтовая лестница, уходившая в круглую шахту. Лестница была сварена из простых стальных профилей. Рядом с люком из пола выходили две толстые вентиляционные трубы.

Ричер перегнулся через перила лестницы и посветил фонарем вниз. Не увидел ничего, кроме ступенек. Спиралью, нанизанной на стальную трубу, они уходили вглубь и терялись во мраке.

— Я пойду первым, — сказал Питерсон.

21.55. Осталось шесть часов.

Ричер дождался, когда голова Питерсона спустится на семь футов, и полез следом. Шахта была тесная. При строительстве возникли трудности. Из Виргинии ему зачитали документы, полученные по факсу: в проекте были ошибки, не учтен характер породы. Ричер задевал плечами с одной стороны бетон, а с другой — трубу. Но главное неудобство доставляли ноги. Они были слишком велики. Ступени винтовой лестницы сужаются от периферии к центру. Ричер всю дорогу спускался на пятках.

Они спускались, Питерсон первым, за ним Ричер, потом Холланд. Пятьдесят футов, сто. Они все спускались, штопором, вниз и вниз. Воздух был сухой и неподвижный. И теплый. Двести футов. Потом Питерсон сказал снизу:

— Кажется, я на месте.

Стуча каблуками, Ричер спустился за ним и замер в глубоком подземелье. Потом сел на предпоследнюю ступеньку. Лестница заканчивалась в бетонной камере, круглой, как втулка. Размером с большую комнату. От нее наподобие колесных спиц отходило восемь коридоров. В коридорах — тьма. Пол камеры был плоский, гладкий и сухой. Стены ровные, гладкие и сухие. Потолок ровный, гладкий и сухой. Опрятное, чистое сооружение. Прекрасно соответствовавшее своему назначению. Убежище для детей.

Что делало его непригодным для иных целей — это потолки высотой меньше пяти с половиной футов. Круглая камера и коридоры-спицы были вырыты в узком пласте между двумя слоями неподатливой скальной породы. Низкий потолок был необходимой уступкой геологии, но разместить здесь детей позволял. Для взрослых нормального роста помещение не годилось. Не годилось для учений морской пехоты и любых других военных целей. Питерсон углубился в коридор на четыре шага и ковылял на полусогнутых, сгорбившись, с опущенной головой.

При том что ростом он был дюйма на три ниже Ричера.

Ричер снова встал. Он стоял на нижней ступеньке. На девять дюймов выше пола. Потолок камеры был на уровне его пояса. Верхняя часть торса располагалась еще в лестничной шахте.

Холланд остановился позади него вплотную.

— Мы не услышим сирены.

— Ваш мобильник работает?

— Здесь он бесполезен.

— Тогда лучше поторопиться.

У Ричера был выбор: идти на коленях или ехать на заду. Он предпочел второе. Медленно и неизящно, но не так болезненно. Он слез с последней ступеньки, сел и осторожно прополз ярд, как ребенок, изображающий паука. Перед ним с низкого потолка спускались две вентиляционные трубы, на фут не доходя до пола.

Попахивало керосином. Ричер прополз еще ярд. Холланд тоже спустился в камеру, пригнулся и обвел лучом фонаря стены.

— Восемь выходов, — сказал он. — За которым лаборатория?

— Лаборатории нет, — ответил Ричер.

— Должна быть. Есть метедрин, значит, есть лаборатория.

— Была лаборатория, — сказал Ричер. — Когда-то, давным-давно. Но не здесь. Это было большое производство в Нью-Джерси или в Калифорнии.

— О чем вы говорите?

Ричер посветил фонарем на пол и двинулся по дорожке черных черточек, оставленных чьими-то каблуками. Дорожка вела к проему напротив лестницы.

— Идите за мной, — сказал он.

Это была потная работа. Он снял шапку и перчатки, расстегнул куртку. Двинулся дальше. Холланд и Питерсон заковыляли за ним, пригнувшись.

Ричер добрался до проема и посветил в коридор. Это был туннель длиной футов сто. Левая сторона его представляла собой ничем не загороженную дорожку. Правая же — стофутовую бетонную полку два фута высотой. Спальная комната, догадался он, и представил себе постели, разложенные вдоль нее, одна за другой, изголовье к ногам, может быть, десятка два. Но для сна ею не пользовались. Матрасов не было. А лежали на этой полке военные излишки, доставленные сюда пятьдесят лет назад по воздуху с американских авиабаз в Европе. То, чем обеспечивались экипажи самолетов. Сотни и сотни кирпичей белого порошка, завернутых в пожелтевшую кальку, каждый со штемпелем в виде короны с тремя зубцами и шариками на концах.

— Невероятно, — сказал Питерсон.

Пачки были составлены штабелями по сто штук — десять в высоту и десять в глубину, и таких штабелей было сотни полторы по всей длине полки. Тысяч пятнадцать, за вычетом тех, что были взяты. Холланд спросил:

— Здесь сорок тонн?

— Нет, — ответил Ричер. — Здесь, думаю, примерно треть. Должны быть еще два таких склада.

— Это сумасшествие, — сказал Питерсон. — Для чего они понадобились?

— Для воздушных экипажей Второй мировой войны, — сказал Ричер. — По большей части — бомбардировщиков. Под конец войны их полеты длились по двенадцать часов. Вглубь Германии, Берлин и обратно, изо дня в день. В каждом полете они делали то, чего никогда не делалось, — в смысле точности и выносливости. Потери были ужасные. Летчиков неотступно преследовал страх — пока усталость не отшибала все мысли. Держаться они могли только на таблетках, на психостимуляторах.

— Тут нет таблеток.

— Иногда это были таблетки, иногда — водные растворы, иногда рекомендовали вдыхать. Это входило в стандартное обеспечение, как еда и боеприпасы.

— И столько осталось? Почему здесь?

— Выбросить не могли. Продать не могли. И сжечь было невозможно. Вся Европа двинулась бы от этого дыма.

Они замолчали и только смотрели на полку. Молчание прервал Холланд:

— Давайте найдем остальное.

Остальное находилось в двух соседних туннелях слева от этого. Такие же стофутовые полки, такие же аккуратные штабеля.

Холланд с широкой улыбкой опустился на колени:

— Девяносто тысяч фунтов. Управление по борьбе с наркотиками теперь к нам прислушается. Это будет захват самой большой партии наркотиков в истории. И благодаря нам, малышам, болтонскому отделению полиции в Южной Дакоте.

— Поздравляю, — сказал Ричер. — Но не все так гладко. Платон обнаружил это за год до вас.

— Как?

— Слухи и логика — так я думаю. Он знал, что метедрин использовали в войну. Знал, что где-то должны храниться излишки, и отследил их. Может быть, у него есть свои люди в авиации. Поэтому, наверное, мы и нашли накладную. Она лежала где-то на самом верху пачки. Значит, ее кто-то уже искал.

— Не верится, что байкеры могли все это оставить. Наверное, было громадное искушение кое-что прихватить.

— Мне представляется, что, если Платон не велит вам что-то трогать, вы и не тронете.

Ричер продвинулся чуть глубже в туннель. От главного туннеля отходил вбок поперечный коридор. Ричер протиснулся туда и вскоре очутился в соседнем туннеле. Продвинувшись по нему дальше, обнаружил еще два поперечных хода. Это был лабиринт. Восемь радиальных коридоров и три незаконченных кольцевых. Одни поперечные отходили налево, другие направо.

— Посмотрите на это, — послышался голос Питерсона.

Ричер не мог понять, откуда идет голос. Он разносился по всем туннелям, гулкий, умноженный эхом.

— Где вы? — крикнул Ричер.

— Я здесь.

Это сообщение мало что прояснило. Ричер пробрался обратно в круглую камеру и спросил еще раз. Питерсон был в соседнем туннеле. Ричер дополз до него. Питерсон разглядывал цистерну с горючим — большое уродливое сооружение, сваренное из вогнутых стальных полос, достаточно узких, чтобы их можно было спустить по вентиляционным трубам. Цистерна была большая, тысяч на двадцать литров. Пахло керосином. Ричер вспомнил бензовоз, с которым едва разминулся на заснеженном проселке.

— Замечательно, — сказал он. — Мы на глубине две сотни футов с пятью тысячами галлонов авиационного горючего.

— Почему авиационного? — удивился Питерсон. — Пахнет керосином.

— Реактивные самолеты летают на керосине. Тут его гораздо больше, чем нужно для отопления домиков. А получили они его только что. Они уже знали, что уезжают. И расчистили взлетную полосу. Так что надо ждать самолет. По-видимому, скоро.

— Как они наполнили цистерну на такой глубине?

— Подогнали машину к двери и спустили шланг по вентиляционной трубе.

Их позвал Холланд:

— Смотрите, что тут есть.

Он был в противоположном от них туннеле. Ричер с Питерсоном перешли к нему. Он светил фонарем то рядом, то вдаль, водя лучом по всей стофутовой полке. Это было что-то из области сказок. Как пещера Аладдина.

В луче фонаря блестело золото, серебро, платина, вспыхивали бриллианты, зажигались темно-зеленые изумруды, сочные рубины. И освещались старые, приглушенные краски полотен — пейзажей, портретов в позолоченных рамах.

— Невыкупленные залоги из ломбардов Платона, — сказал Питерсон.

— Бартер, — предположил Ричер. — В обмен на его наркотики.

— Может быть, и то и другое, — сказал Холланд.

Они углубились в туннель. Устоять перед соблазном было невозможно. Полка была площадью с хорошую комнату. И вся заставлена. Среди драгоценностей попадались изысканные. Некоторые картины были превосходны. И все до одной вещи были печальны. Овеществленное отчаяние.

— Пойдемте, — сказал Ричер. — У нас есть дела поважнее.

Подъем был долгим и утомительным. Ричер считал ступени. Их оказалось 280. Все равно что подняться на двадцатый этаж. Воздух становился все холоднее. Под землей было около нуля. Наверху, вероятно, минус тридцать. Еще на трети подъема Ричер застегнул куртку, надел шапку и перчатки.

Они немного передохнули внутри здания. Питерсон собрал фонари. Холланд стоял, держась за перила лестницы. Он тяжело дышал, и лицо у него было красное. Ричер сказал ему:

— Вам надо позвонить.

— Позвонить?

— Могли дать сирену, пока мы были внизу.

— В таком случае мы все равно опоздали. — Холланд вынул телефон, набрал номер. Назвался, задал вопрос, выслушал ответ. — Все спокойно. Иногда риск оправдывается.

Он дождался, когда Питерсон уйдет с фонарями к машинам, повернулся к Ричеру и сказал:

— Мы с вами догадались, где ключ. Вы знали, что там метедрин. Но я хочу, чтобы заслуга в этом принадлежала Эндрю. Он будет следующим начальником полиции. Это поднимет его в глазах наших ребят. И в его глазах. Его хорошо примут.

— Не вопрос, — отозвался Ричер.

Ричер задвинул дверь. Холланд запер ее и положил ключ в карман. Холланд снял на морозе правую перчатку и протянул руку Питерсону. Питерсон стащил свою и пожал ему руку.

Холланд наклонился в машину, снял с приборного щитка микрофон рации и вытащил наружу, на всю длину шнура. Он нажал клавишу «сигнал всем постам» и заговорил:

— Леди и джентльмены, сегодня заместитель начальника полиции Питерсон обнаружил хранилище наркотиков, по моему мнению самое большое в истории страны. Завтра, с началом рабочего дня, он позвонит в Управление по борьбе с наркотиками, сообщит подробности, и через полминуты после этого наше отделение станет одним из самых знаменитых в США. Я поздравляю его. Так же как и вас всех. Еще один успех в долгой и безупречной традиции. — Он выключил микрофон и бросил на сиденье.

— Спасибо, шеф, — сказал Питерсон.

— Не за что, — ответил Холланд. — И все же вам не следовало приезжать.

22.55. Осталось пять часов.

В тысяче семистах милях к югу караван Платона из трех внедорожников остановился перед неприметными воротами в сетчатой ограде гражданского аэродрома. Там была взлетная полоса, ангары, офисы и бетонная стоянка для самолетов. Они стояли ровными рядами.

У Платона был «Боинг-737», самая большая машина на аэродроме. Самолету было двадцать лет. Платон был третьим его владельцем. Краску с самолета счистили до алюминия и покрыли серым лаком, придав металлу темный, зловещий блеск. Он был отполирован, как выставочный автомобиль. Платон им гордился. «Рейндж-роверы» не свернули на дорогу вдоль ограды. Они поехали напрямик, по траве, через рулежные дорожки, через взлетную полосу. Почтительно обогнули «боинг» по широкой дуге и остановились. Шестеро вылезли и образовали небольшое каре. Платон встал в его центре. К передней двери «боинга» уже был подвезен трап. Трое поднялись по нему. Через минуту один из них высунул голову и кивнул. Можно идти.

Платон поднялся и занял свое место — 1А в переднем ряду слева. Маленькое пространство для ног перед переборкой его не стесняло. Салон первого класса остался нетронутым. Четыре ряда по четыре широких кожаных кресла. А позади салон эконом-класса был полностью оголен. Пустой фюзеляж. Самолет был рассчитан на 180 пассажиров, а двадцать лет назад средний вес пассажира, включая сдаваемый багаж, определялся в двести фунтов. Таким образом, грузоподъемность составляла 36 тысяч фунтов. Платон сидел, его подручные проверяли снаряжение: теплую одежду, алюминиевые лесенки, автоматическое оружие, провизию и воду. В семи рюкзаках лежали запасные магазины и фонари.

Каждая лесенка весила двадцать фунтов. Лесенок было четыре. Их оставят там. Лучше взять сорок лишних кирпичиков в пергамине, чем четыре ненужные лесенки.

То же самое, разумеется, с шестью ненужными людьми. Их оставят там. Что лучше: 900 фунтов расходной плоти и крови или 450 кирпичиков метедрина? Никакого сравнения. Пилоты закончили предполетный осмотр. Первый пилот вышел из кабины. Платон встретился с ним взглядом и кивнул. Пилот вернулся на место и запустил двигатели. Самолет вырулил на полосу, набрал скорость и величественно поднялся в ночное небо.

Ричер вернулся в город с Питерсоном. Холланд ехал за ними в своей машине. В начале улицы Джанет Солтер Ричер вылез и дошел до дома. Джанет Солтер еще не спала. Она спросила:

— Успешно?

— Пока что да, — сказал Ричер.

— Позвоните в Виргинию. Прошлый раз вы были ужасно невежливы.

Ричер вылез из своей парки, повесил ее и сел на стул в прихожей. Набрал знакомый номер. Попросил Аманду. Сказал:

— N06BA03 — это фармацевтический код метамфетамина.

— Сорок тонн?

— Почти нетронуты.

— Ничего себе. Что вы намерены делать?

— Ничего. Этим займется местная полиция.

— Как могли затеряться в системе сорок тонн метедрина?

— Не знаю. Ценности вдруг меняются, военные — на мирные. Может быть, поэтому они спрятали его за кодом, а потом вообще о нем забыли. С глаз долой — из сердца вон.

Она не ответила.

— О Каплере ничего?

— Уволился без объяснения причин. Порочащих данных нет. Или он чист, или кто-то за ним подчистил.

— Хорошо, — сказал Ричер. — Спасибо.

— Что-нибудь еще?

— Нет, здесь мы, по-моему, разобрались.

— Тогда до свидания?

— Похоже на то. Удачи, Сьюзан. И спасибо.

— Не стоит благодарности.

Она отключилась. Ричер положил трубку и еще посидел с закрытыми глазами. Потом встал и ушел на кухню. Джанет Солтер наливала из крана воду в стакан. Она собиралась спать. Прежде чем уйти к себе, Ричер еще раз обошел дом. Свет не включал, занавески оставил раздвинутыми. Улица была пуста. Только автомобиль, и в нем полицейский. Тишина.

Тишина в доме длилась не больше десяти секунд. Затрещала сначала одна, потом две, потом три, потом четыре полицейские рации, заиграли мобильные телефоны, распахнулись двери, раздался топот на лестнице, и люди заговорили все разом, громко, испуганно, в ужасе.

Ричер выбежал из комнаты в прихожую. Четверо женщин-полицейских стояли на ковре — две в форме, две в пижамах, все говорили в телефоны, бледные, потрясенные. Ричер спросил:

— Что такое?

— Эндрю Питерсона убили.