85 дней Славянска

1. ОБОРОНА СЛАВЯНСКА

После тяжёлых боёв 3 июня попыток штурма Семёновки украинцы больше не предпринимали. Враг сосредоточился на других участках и приступил к полной блокаде Славянска.

Вспомним, как разворачивались боевые действия вокруг Славянска по фазам, и рассмотрим военную обстановку в Славянском гарнизоне на начало июня.

В середине апреля никто не стремился проливать кровь и стрелять на поражение, за исключением самых радикальных элементов из «Правого сектора» и других украинских националистических организаций. В первые две недели стороны пытались убедить друг друга: украинские военные советовали подчиниться Киеву и сложить оружие, ополчение же убеждало оппонентов переходить на сторону народа. Когда не выходило — к применению оружия подходили крайне осторожно и избирательно. Первое боестолкновение случилось с сотрудниками СБУ («Альфа») и правосеками, которые его и спровоцировали. С военными столкновений удавалось избегать. Когда в окрестностях Славянска появилась 25-я аэромобильная бригада, её подразделения получилось дважды разоружить без стрельбы и потерь. Потом некоторое время ополчение вообще не атаковало блокпосты военных, да и те в бой не рвались.

Активные стычки и перестрелки начались лишь тогда, когда бойцы «Правого сектора» и Нацгвардии стали нападать на наши блокпосты и забрасывать в Славянск диверсионные группы. Потом в войну потихоньку начали втягиваться и ВСУ.

Украинцы вели себя осторожно, шаг за шагом прощупывали, проверяли, как далеко мы готовы зайти и как поведёт себя Россия, — говорит Игорь Стрелков, — в первый месяц артобстрелов города не было. Сёла обстреливали, а сам Славянск не трогали до конца мая. Видя, что Россия не реагирует, что им всё сходит с рук, артобстрелы становились всё более агрессивными, применение бронетехники и авиации — всё более массированным. В начале июня, уже после заявлений Путина и избрания Порошенко, они окончательно уверились, что Россия напрямую не вмешается, и пустились во все тяжкие. Если первая „проверяющая“ массированная атака на Славянск была в начале мая, то следующая — с применением авиации, бронетехники, танков — прошла 3 июня. Между этими двумя атаками были средней интенсивности бои и локальные стычки, в которых мы, как правило, побеждали, нанося серьёзнейший урон противнику».

Напомним, что первая попытка прорыва в Славянск довольно малыми силами была предпринята 20 апреля. Атака была отбита, погибло трое ополченцев. Следующую атаку украинцы провели 24 апреля, погиб один русский. Третий штурм Славянска, уже бо́льшими силами, противник осуществил 2 мая (с попыткой развить атаку и 3–4 мая), погибло около десяти ополченцев и до двух десятков мирных жителей. Можно сказать, что на этом попытки атаковать и захватить Славянск «в лоб» закончились, и украинцы окончательно решили приступить к постепенному окружению и осаде города. Штурм Семёновки 3 июня был нужен, чтобы захватить выгодную высоту и подойти к Славянску вплотную.

Июнь и начало июля стали самыми тяжёлыми для ополчения и города. Довольно плачевной была ситуация и на Донбассе в целом. Если в апреле — мае всё шло по восходящей — территория восстания постоянно расширялась и под контроль ополчения переходили всё новые населённые пункты, то в июне начался обратный процесс, ополчение начало отступать. Противник стал накапливать в регионе колоссальные силы и разрезать его на части, подбираясь к российской границе, чтобы отрезать от неё республики. Всё это негативно влияло и на настроения в Славянском гарнизоне.

Ополчение часто одерживало локальные победы и наносило большой урон врагу, многие продолжали надеяться на российскую поддержку. Но настроения были уже фатальные. Бойцы жили ежедневным ожиданием наступления противника, ожиданием возможности дать последний и решительный бой, в котором весь гарнизон может героически погибнуть, защищая Славянск.

Почти всем был свойственен какой-то фатализм, — вспоминает Сергей Цыплаков, — у всех было совсем иное ощущение реальности, в отличие от тех, кто был за пределами Славянска. Лёгкое отношение к жизни и смерти, желание побравировать, „подёргать смерть за усы“. Может, это была такая защитная реакция организма людей, чтобы нивелировать страх и тревогу. По сути, осаждённые в Славянске ощущали себя смертниками. Часто, разъезжаясь по разным частям города и позициям, прощались: „может, больше не увидимся“. Такие настроения провоцировал и сам Стрелков — в его выступлениях то звучало, что мы побеждаем (для поднятия духа бойцов), то звучало, что „мы все умрём“ (для российской стороны, чтобы она оказала помощь). Было ощущение осаждённой крепости. „Славянское стояние“ — так это можно назвать. Мы все можем погибнуть, но должны стоять, стоять, стоять насмерть. Стоим, но верим, что вокруг собираются новые силы и после долгого стояния, наконец, начнётся русский натиск. Значительное количество славянских ополченцев — мужики в возрасте. Они хотели реванша. За предательство 91 года, за ограбление 90-х годов, за выборы без выбора, за пляски правительства под американскую дудку, за годы украинизации и издевательства над исторической памятью народа. Для них это была, может быть, последняя попытка, последний шанс побороться за страну, которую они потеряли в 91 году».

Оборона Славянска представляла собой сеть опорных пунктов. Удерживать широко раскинувшийся город малыми силами было сложно, а создать сплошную линию обороны и вовсе невозможно. Около трети сил гарнизона (пехота и огневые средства) было сосредоточено в Семёновке и на других передовых позициях, ещё около трети направлено в район Ямполя и Николаевку, остальные бойцы — в самом Славянске (не более шестисот бойцов за всё время обороны).

Игорь Стрелков выделил основные направления, на которых ожидались прорывы противника. Там сооружались позиции ополчения — блокпосты и инженерные сооружения, позволяющие вести оборону. Не просто баррикады из шин, бетонных блоков и металлолома (как в самом начале Русской весны), а полноценные окопы, перекрытия и бойницы. По мере прибытия свежих добровольцев и формирования новых пехотных рот делались новые опорные пункты внутри города и по его периметру.

Поскольку в Славянске не было полноценной линии обороны и полноценных войсковых соединений (не было армии как таковой), то планировать наступательные операции стрелковцы не могли. Все военные действия ополчения носили партизанский, диверсионный характер. Ополченцы устраивали засады и диверсии, осуществляли молниеносные налёты и сразу отходили — тактика «тысячи маленьких уколов». В условиях многократного превосходства противника в силах и средствах только такая тактика была оправданна и возможна.

Командиры ополчения, державшие позиции вокруг Славянска, постоянно предлагали штабу гарнизона идеи и предложения наступательного характера, но большинство из них штабом отклонялись. Для осуществления подобных операций не хватало сил и тактических возможностей. Основная задача гарнизона была в обороне Славянска. Все военные действия, направленные на сдерживание противника и нанесение ему ущерба, велись ополчением на уровне взводов и рот. Операции силами выше роты было организовать крайне сложно, к тому же их реализация могла привести к большим потерям, а гибель даже пяти — десяти человек была для гарнизона очень болезненной и критичной. В отличие от украинцев, которые имели неисчерпаемый кадровый запас.

На начало июня численность Славянского гарнизона (включая Краматорск) составляла около 1500 человек, а в начале июля, к концу обороны Славянска, — до 2500 человек.

Основные оборонительные позиции ополчения были в посёлках и городках вокруг Славянска:

— Семёновка — до четырёхсот бойцов72, командир Сергей Великородный (Кэп).

— Черевковка — до восьмидесяти бойцов, командир Александр Гирич (Гера).

— Восточный — до двухсот бойцов, командир Владимир Кононов (Царь).

— Красный Мост73 — до трёхсот бойцов, командир Валерий Мусиенко (Дружок).

— Краматорск — до пятисот бойцов, командир Сергей Дубинский (Хмурый).

— Ямполь — до двухсот бойцов, командир Евгений Скрипник (Прапор).

— Николаевка — сто двадцать бойцов, командир Игорь Украинец (Минёр).

В самом Славянске дислоцировалось около шестисот бойцов. Половина из них стояла на блокпостах, половина — в городских зданиях. Комендантская рота под командованием Михаила Николаева (Седого) располагалась в Славянском авиационно-техническом училище (САТУ), рядом с главным штабом гарнизона. Рота под командованием Артёма Аверьянова (Тора) — в здании «Укртелекома».

Кроме того, в Славянске были отдельные подразделения, осуществлявшие правоохранительные функции: Служба контрразведки под командованием Сергея Здрилюка (Абвера) и Военная полиция под командованием Виктора Аносова (Носа).

Ещё с конца апреля в Славянске работала Служба ПВО под командованием Грозы, в которую входило до двадцати бойцов. Также в составе Славянского гарнизона была отдельная диверсионно-разведывательная группа (ДРГ) в количестве до тридцати человек. Командирами ДРГ были ополченцы с позывными Вадим и Отец, базировалось подразделение в бывшей «церкви иеговистов» на окраине Славянска.

Силы противника под Славянском к началу июня составляли около десяти тысяч личного состава, к началу июля — уже до семнадцати тысяч. Главным образом это были бойцы 95-й и 25-й аэромобильных бригад ВСУ, одного полка Национальной гвардии МВД, двух батальонов «Правого сектора» и разрозненных подразделений СБУ.

По периметру города, помимо различных огневых точек и «секретов», противник установил пять центральных номерных блокпостов на ключевых дорогах: блокпост № 1 «Рыбхоз», блокпост № 2 «Комбикормовый», блокпост № 3 «БЗС», блокпост № 4 «Краснолиманский» и блокпост № 5 «Стела» (у стелы «Славянск» при выезде на Краматорск).

На начало июня вокруг Славянска было сосредоточено до пятидесяти артиллерийских орудий и две батареи РСЗО «Град», которые постоянно обстреливали город и окрестности. Также по населённым пунктам стреляли танки с расстояния от полутора до двух километров. Часть вражеского тяжёлого вооружения (гаубицы) вели огонь с безопасного для себя расстояния — с позиций, которые были недосягаемы для наших миномётов.

Все украинские подразделения сосредотачивались на узловой станции Барвенково Харьковской области, в сорока километрах от Славянска. Оттуда они выходили на боевые позиции в Славянский и Краснолиманский районы.

В мае 2014 года украинские СМИ взорвались сообщениями о том, что «сепаратисты убили священника» в Дружковке. На самом деле произошло вот что.

В ночь на 9 мая с гарнизоном в Дружковке связались бойцы из Краматорска и сообщили, что через их блокпост пролетел подозрительный мерседес, попросили встретить. Машину ждали уже на блокпосту в Дружковке. Машина летела, не реагируя на сигналы, и ополченцы открыли огонь. Мерседес проехал по «скорпионам», проколол колёса и встал. Внутри обнаружили уже мёртвого священника, который скончался от выпущенных пуль на месте. Звали его Павел Жученко, в Дружковке его хорошо знали. Правда, с плохой стороны. Собственно, священником он перестал быть ещё года за два до войны — был отлучён от церкви.

В багажнике мерседеса было найдено несколько единиц оружия. Во взломанном ноутбуке, который нашли в машине, была обнаружена переписка Павла Жученко с лидером «Правого сектора» Ярошем, комендантом Майдана Парубием и советниками главы СБУ Наливайченко. Переписка дала много важной информации о настроениях и планах украинцев.

На лобовом стекле висел навигатор. Ополченцы проложили обратный маршрут, чтобы понять, откуда он ехал, и обнаружили станцию Барвенково, где концентрировались все украинские силы для отправки в окрестности Славянска.

2. НАЧАЛЬНИК ШТАБА

Почти два месяца обороны Славянска у ополчения не было классического военного штаба. Существовал командный пункт, из которого управлением обороной занимался командующий Стрелков. Штаб же появился только к 10 июня, когда в Славянск из Москвы приехал Эльдар Хасанов, позывной Михайло.

Начальник штаба Славянского гарнизона Эльдар Хасанов, Михайло

Хасанов уже имел опыт войны в Нагорном Карабахе (1992–93 годы) и был подполковником в отставке. После отступления из Славянска стал начальником штаба Славянской бригады, затем назначен командующим Юго-Западным направлением, в дальнейшем возвращён в руководство Главного штаба МО ДНР. В ноябре Хасанов перешёл на службу в ГРУ ДНР, где прослужил до середины апреля 2015 года. В настоящее время проживает в Москве, в рамках общественного движения «Новороссия» занимается вопросами военнопленных.

В беседе с автором книги Эльдар Хасанов вспоминает, как прибыл в Славянск:

Отреагировал на обращение Стрелкова к добровольцам 17 мая. Он тогда сказал, что готов уже брать в ополчение женщин и что две недели не может найти начальника штаба. Я сразу стал искать контакты и связался со Стрелковым через форум „Антиквариат“. Приехал в Ростов, познакомился с находящимся там Хмурым и 7 июня уже был в Славянске. После прибытия и беседы с командующим сразу был назначен начальником штаба.

До этого момента ополчение подчинялось непосредственно Стрелкову — не было офицерского корпуса и не было кадров, которые могли бы обеспечить полноценную работу службы тыла, службы вооружения и т. д. У меня же был за плечами опыт Карабахской войны, где я занимался разведывательно-диверсионными вопросами. То есть знал, как создать военную организацию. Сразу после прибытия я приступил к поиску людей, которые могли бы содействовать в организации боеспособной структуры. Проехал весь периметр обороны, познакомился с командирами на местах и поставил им задачу изучить весь личный состав, выяснить, есть ли среди ополченцев кадровые военные, офицеры. На следующий день в штаб прибыли отобранные командирами офицеры. Их было немного, но для организации работы штаба хватило».

В течение недели были созданы отделы штаба: служба РАВ (ракетно-артиллерийского вооружения), служба тыла, отдел связи, картографический и мобилизационный отделы. Служба РАВ распределяла вооружение среди подразделений, вела учёт выдачи оружия, осуществляла его посильный ремонт. Мобилизационный отдел, прообраз строевой службы и военкомата, принимал новобранцев, фиксировал личные данные и выдавал удостоверения бойцов гарнизона с указанием их должности. В рамках службы тыла были созданы автослужба, в задачи которой входил учёт и ремонт автотранспорта гарнизона, и служба ГСМ, работавшая над получением и распределением топлива для автомобилей и бронетехники ополчения.

Удостоверение, выданное штабом Славянского гарнизона. Яровой Сергей погиб 4 июля в Кривой Луке (между Ямполем и Северском)

Одним из самых проблемных явлений в Славянском гарнизоне было отсутствие хорошей связи. У штаба не было ни одной армейской радиостанции хотя бы среднего радиуса действия. Командиры пользовались станциями короткого радиуса типа «Моторолы» и «Кенвуда», а то и обычными мобильными телефонами — но очень осторожно и ограниченно, ввиду постоянной прослушки украинцами. Мобильная связь, естественно, была подконтрольна Киеву (МТС, «Лайф» и «Киевстар»). Впрочем, в периоды интенсивных боевых действий мобильная связь, как правило, серьёзно глушилась.

Напрягало катастрофическое отсутствие связи, — вспоминает Хасанов. — Радиостанции, которые нам присылали, — это были игрушки по большому счёту, всякие там „Моторолы“, которые работали в диапазоне УКВ максимум на пять километров. А нужна была нормальная связь, которая могла бы гарантированно работать в случае применения РЭБ74. В условиях обороны самой важной являлась проводная связь, а в наших условиях, когда и старых армейских радиостанций не было, надеяться на то, что нам кто-то даст современную защищённую армейскую связь, не приходилось. Пришлось в авральном режиме всю округу поставить перед задачей, чтобы присылали полёвку. Огромную помощь оказал в этом начальник разведки Хмурый, регулярно присылавший в Славянск очередную партию полёвки. В итоге собрали нормальную связь с помощью советских полевых аппаратов ТА-57 и полёвки. Там, где не дотянулись полевой связью, приходилось использовать посыльных на скутерах. Айпи-связь была только у штаба. Использовали, где это возможно, линии АТС, сопрягая её с полевой связью. Уже во второй половине июня связь была более-менее налажена, хотя и не дотягивала до дальних оборонительных позиций».

Из-за проблем со связью Первый часто не мог покинуть Командный пункт, чтобы не потерять управление гарнизоном. Когда Стрелков выезжал на позиции, то оставлял мобильный телефон в центре города или на крайнем блокпосту, чтобы противник не отследил перемещения за пределами города. Но чаще, в случае передачи срочного распоряжения на места, действовали так: командир звонил по проводной связи на крайний блокпост в городе и передавал конкретным людям задачу, которую следовало довести до командиров в Семёновке или других местах, а люди уже добирались туда на велосипедах и мотоциклах, чтобы передать распоряжение.

Игорь Стрелков, зная, что его постоянно слушают, пользовался этим и периодически «гнал дезу» — дезинформировал противника о действиях ополчения. Например, сообщал подчинённым, что направляет роту в такой-то населённый пункт, и когда в этот район прибывала колонна противника — её атаковали из засады или накрывали из артиллерии. Подобная тактика была применена и при выходе из окружения: Стрелков в разговорах по мобильному вводил украинцев в заблуждение по поводу дальнейших планов в Славянске, в то время как уже вовсю шли приготовления к отступлению.

Ополченцы по мере возможности также слушали вражеские переговоры. Ещё в апреле под Краматорском была захвачена машина РЭБ с работавшими на ней сотрудниками СБУ. Последние пожелали сохранить свои рабочие места и добровольно остались в ополчении. Обладание средствами РЭБ позволило перехватывать переговоры украинцев. Из них, в частности, узнали, что противник отслеживает перемещения Стрелкова и других командиров.

Украинские станции РЭБ стояли на Карачуне — две сканирующие и одна управляющая. В конце мая при обстреле высоты ополчением одну машину РЭБ удалось повредить.

Связь с Донецком и «большой землёй» обеспечивалась Сергеем Цыплаковым из штаба обороны с помощью программы «TrueCrypt». В этой программе создаётся файл-контейнер, в который закладывается секретное сообщение и пересылается получателю любым способом, через электронную почту или социальные сети. Открывается письмо с помощью пароля, известного только отправителю и получателю. Взломать контейнер, подобрав пароль, практически невозможно — он шифруется очень сложным алгоритмом.

Одной из первоочередных задач, которую решил Эльдар Хасанов, была организация службы тыла — не боевого, но критически важного подразделения для ведения боевых действий. В Славянске нашёлся полковник, опытный тыловик Дмитрий Куприян с тремя заграничными командировками во времена СССР (Ангола, Конго и Афганистан). Он был назначен начальником службы тыла гарнизона и в кратчайшее время профессионально организовал эту службу. Снабжение ополчения гуманитарными грузами, приходившими в Славянск из других городов Донбасса и РФ, было поставлено на правильную военную основу — полный учёт, строгий контроль и грамотное распределение.

Начальник службы тыла Славянского гарнизона Дмитрий Куприян, Батя

Дмитрий Куприян родом из Краснодарского края. В Афганистан его призвали из Белорусского военного округа, а вернулся он оттуда в Киевский округ. Там и остался жить, получив украинское гражданство. Когда началась война в Славянске, сразу туда приехал и начинал войну рядовым бойцом в Семёновке. На тот момент ему было 67 лет, позывной Батя. Он хорошо знал фортификационное дело75 и подсказывал ополченцам, как правильно строить блиндажи и окопы. В июне, узнав о его богатом армейском опыте, командование перевело Батю в штаб для организации службы тыла.

После выхода из окружения Дмитрий Куприян продолжал исполнять обязанности начальника службы тыла в Министерстве обороны ДНР. Вскоре после отбытия Стрелкова покинул республику и Куприян, обосновавшись в РФ.

В середине 2015 года выяснилось, что бывший начальник службы тыла, через которого проходили колоссальные материальные ресурсы, живёт в деревушке под Курском в полной нищете, где его подкармливают сердобольные бабушки.

Батя всегда был очень скромным человеком, — говорит Эльдар Хасанов, — под его контролем находилось практически всё материальное обеспечение ополчения, и при желании он мог бы нажиться на этом, как это сделали некоторые деятели на Донбассе. Но Батя на подобное был не способен в принципе. В России он просто хотел получить какой-то статус от государства. Команда Стрелкова гарантировала ему обустройство в Москве и материальную поддержку, но Батя, видимо, не хотел чувствовать себя обузой и надеялся, что государство как-то ему поможет».

Государство не помогло. К концу 2015 года Дмитрий Куприян переехал в Белгородскую область, где некоторое время из-за проблем со здоровьем пролежал в больнице. 20 декабря 2015 года Куприяна задержали при пересечении украинской границы, а после этого доставили в СИЗО Киева. Как выяснилось, он пытался попасть на Украину для решения вопроса со своей военной пенсией. На этот странный опрометчивый шаг (ведь он был в «террористических» списках СБУ) его толкнула нищета и невозможность получить какие-либо документы для постоянного проживания в России.

Дмитрий Куприян во время судебного процесса в Киеве

3. БРОНЕТЕХНИКА И ВООРУЖЕНИЕ

Несмотря на то что в конце мая — начале июня под ружьё в Славянске встало несколько сотен человек и постоянно прибывали новые люди, добровольцев всё равно не хватало. Но гораздо большей проблемой был острый дефицит вооружения. Даже если народ бы повалил в ополчение с утроенной силой — людей просто нечем было бы вооружить.

В июле 2014 года в Донецк приезжал российский политолог Сергей Кургинян с целью «разоблачения» Игоря Стрелкова, который «бросил» Славянск, несмотря на «все возможности его удерживать» (по мнению Кургиняна, а точнее, его кремлёвских кураторов). В Донецке политолог публично рассказал, что в Славянск с «большой земли» было отправлено 12 тысяч автоматов, и с апломбом и претензией апеллировал к командованию — чего, дескать, Славянск сдали, сидели бы там и дальше воевали.

Скорее всего, оружие в таком количестве на Донбасс действительно направлялось. Однако до Славянска дошла в лучшем случае десятая его часть — всё остальное перехватили в других городах, а часть, возможно, вообще не доехала до Донбасса (по некоторым сведениям, выделяемое оружие продавалось нечистоплотными армейцами на Северный Кавказ).

В конце апреля народный мэр Славянска Пономарёв говорил о поддержке РФ так:

Это хорошая поддержка. Именно моральная. Потому что мы оттуда пока ещё не получили ни одного ствола, ни одной копейки».

Конечно, поддержка (где-то с середины мая) из России шла — и деньгами, и оружием. Но, во-первых, это была не централизованная государственная поддержка, а деятельность неравнодушных людей из бизнеса и армейских кругов (с ведома властей, разумеется). Во-вторых, был очень слабым контроль над транспортировкой и доставкой вооружения до места назначения. В-третьих, в условиях реальной войны эта поддержка была мизерной. Первые партии оружия, которым воевали стрелковцы, была получена из захваченных военных складов и зданий милиции и СБУ, а также при разгроме блокпостов и колонн противника. Хотя были случаи, когда оружие ополченцами покупалось прямо у военных ВСУ (для которых «ничего личного — просто бизнес»).

Про покупки оружия у украинских военных вспоминает ополченец Василий Сахаров:

Изначально это были трофеи — изъятые у милиции и разоружённых укровояк стволы. Затем оружие покупалось комендатурой или людьми Хмурого. У кого? Конечно же, у вражеских интендантов, которые любят денежку. Доходило до смешного: ночью у них покупают подствольники и ВОГи, днём мы их проверяем на стрельбище, а вечером уже кошмарим ими этих же укропов. А что вы хотите? Гражданская война».

Ополченцами в боях использовался и настоящий оружейный антиквариат, например, пулемёт ДШК76 1938 года, ПТРС и ППШ77 времён ВОВ, югославский пулемёт М-53 и другое устаревшее оружие.

Что касается военной техники, то в мае — июне бронепарк Славянского гарнизона стал понемногу расширяться, но поступления были скромные, поэтому каждая машина была на вес золота.

Бронетехника приходила с «большой земли» на границу, где её забирали представители четырёх военных сил ДНР того времени: от «Оплота» — А. Захарченко, от «Востока» — А. Ходаковский, от гарнизона Горловки — И. Безлер, от гарнизона Славянска — С. Дубинский.

Вооружение, приходящее на Донбасс, не распределялось кем-то одним туда, где это было необходимо. У каждого из указанных командиров были свои кураторы и свои каналы поставок. Отдельно поставки шли на Славянск, отдельно на Горловку и отдельно на Донецк. Поэтому у Безлера уже в середине июня было две установки реактивной артиллерии «Град», а у «Оплота» и «Востока» — по пять танков, тогда как у Славянска к концу июня, несмотря на два месяца тяжёлых боёв, было всего два танка и ни одного «Града».

От Славянского гарнизона с кураторами взаимодействовал Сергей Дубинский (Хмурый). Логистика была следующей: Хмурый со своими людьми (Гюрза, Кот, Кок) приезжал в Константиновку, принимал оружие и бронетехнику у командира с позывным Крот и перегонял всё в Краматорск, а оттуда — уже в Славянск.

За доставку техники и боеприпасов непосредственно в Славянск отвечал ополченец Владислав Моргачёв (Лесник). Это была самая опасная часть дороги: с середины июня город находился уже практически в полном окружении, попасть из Краматорска в Славянск можно было по единственной «дороге жизни» через посёлки Беленькое и Черевковка (вдоль меловых отвалов), но даже эта дорога периодически обстреливалась, боеприпасы взрывались, люди погибали и получали ранения.

Всего за конец мая — июнь из Константиновки в Славянск было отправлено около десяти колонн с бронетехникой, миномётами, различным вооружением и боеприпасами. В каждой колонне было по два — три «Урала» со снарядами для САУ «Нона» и миномётов.

За пять недель в Славянск и Краматорск из бронетехники было доставлено три танка Т-64, пять БМП-2 и два БТР-80.

Танки пригнали в Славянск в двадцатых числах июня. На перегон были отправлены неопытные механики. Один танк перегрелся, и механик, чтобы охладить двигатель, его заглушил. В итоге движок заклинило, и пришлось всю ночь тянуть танк в Славянск на буксире. Заказали другой двигатель, но его готовы были привезти только 6 июля — на следующий день после отступления из Славянска (в итоге неисправный танк пришлось бросить в городе).

Два рабочих танка успели поучаствовать в знаменитом бою на «Рыбхозе» 26 июня и атаковали блокпост «Стела» при отступлении Славянского гарнизона.

БМП-2 перегоняли двумя партиями. Четыре были направлены в Славянск, и одна передана Алексею Мозговому в Лисичанск.

Два БТР-80 остались в Краматорске, но прослужили недолго: в середине июня были серьёзно повреждены артиллерийским огнём с Карачуна.

К бронетехнике ополчения также можно отнести две ИМР-278 и две БРДМ-2, но эти четыре бронемашины были получены не с «большой земли», а найдены ополченцами на месте.

Две ИМР-2 ополченцы забрали неисправными с территории Новокраматорского машиностроительного завода в середине мая. Машины были восстановлены и приняли участие в бою 7 июня (подробнее в главе «Бой у стелы»).

Две БРДМ-2 были изъяты у частных лиц в Константиновке и перегнаны в Славянск. Правда, эти боевые машины были конверсионными79, но ополченцы их «милитаризовали» заново, вмонтировав в башни КПВТ. Эти БРДМ-2 поучаствовали в боях под Ямполем в середине июня.

Напомним, что помимо указанной военной техники в Славянске оставались пять бронемашин, которые забрали у 25-й бригады ВСУ 15 апреля — БМД-1, БМД-2 и три БТР-Д.

Ещё один БТР появился у стрелковцев после атаки на блокпост противника 26 июня (об этом — в главе «Атака на „Рыбхоз“»).

Командиром бронетехники ополчения был Ярослав Аника, позывной Таран.

Из артиллерии в Славянск и Краматорск в мае — июне было доставлено две САУ «Нона» и четырнадцать миномётов — восемь 82-мм и шесть 120-мм.

Один 120-мм и два 82-мм миномёта остались в Краматорске, пять 120-мм и шесть 82-мм отправлены в Славянск.

Две «Ноны» прибыли в Славянск 23 июня. Правда, их конвоировали не из Константиновки, а одну из Луганска, вторую из Краснодона — луганские коллеги успели «отжать» и отогнать к себе эти «Ноны», хотя они предназначались для Славянска. После жёсткого наезда Хмурого, луганчане САУ быстро вернули.

Напомним, что в Славянске до этого уже была одна «Нона», которая досталась ополчению 15 апреля от 25-й бригады ВСУ. Командиром этой «Ноны» был ополченец с позывным Ураган.

Командирами двух других «Нон», пришедших с «большой земли», были Олдрих Грунд (позывной Чех) и Михаил Толстых (Гиви).

Также у ополчения было два трофейных 82-мм миномёта «Василёк»: один был захвачен у противника 13 мая и остался в Краматорске, второй захвачен в бою 26 июня в Славянске.

Командиром артиллерии Славянского гарнизона был ополченец Георгий Беридзе с позывным Художник.

Из зенитного вооружения в Славянск за полтора месяца пришло пять единиц ЗУ-23-2. Установки приходили в разобранном виде, в солидоле. Специалистов, которые могли собрать ЗУ, не было, поэтому ополченцы научились собирать зушки за два — три дня сами — скачивали инструкцию и ТТХ из интернета и собирали, как конструктор «Лего». Установки использовались для поражения как наземных, так и воздушных целей. В частности, одной из зушек, которая стояла на дежурстве в Семёновке, был подбит самолёт Су-25 3 июня. Одна ЗУ была установлена на крышу БТР-Д.

Один из конвоев в двадцатых числах июня доставил в Славянск зенитно-ракетный комплекс «Стрела-10», но он поработать в Славянске до отступления не успел.

За всё время обороны Славянска с «большой земли» поступило до 1800 автоматов различных модификаций и разного состояния (немало было стволов проржавевших и неисправных), около семисот СКС, сто пулемётов, сто СВД, десять «Утёсов», десять АГС и другое. Остальное лёгкое стрелковое и противотанковое вооружение было получено с местных складов или захвачено в боях.

Всё это оружие оставалось не только в Славянске, но и распределялось среди гарнизонов ополчения в Краматорске, Дружковке, Константиновке, Лисичанске и других населённых пунктах.

4. СДАЧА КРАСНОГО ЛИМАНА

4 июня боевые действия вокруг Славянска продолжились. В этот день были поражены две воздушные цели противника: один Ми-24 был подбит из зушки и получил повреждения (позже восстановлен), второй упал в районе Славкурорта и сгорел.

Официальный представитель АТО Вячеслав Селезнёв подтвердил эти потери:

Подтверждаем информацию о двух сбитых вертолётах. Это Ми-24, которые выполняли боевые задачи под Славянском. Один вертолёт был подбит с помощью ПЗРК, второй — из зенитной установки. Один вертолёт при обстреле получил незначительные повреждения, после ремонта он вернётся к выполнению боевых задач, второй — выгорел дотла».

5 июня Красный Лиман был занят украинскими войсками. Активные бои вокруг города начались ещё 3 июня. Два дня ополчение держало оборону, но на третьи сутки противник переломил ситуацию в свою пользу. Далось им это большой ценой — украинское командование признало, что до шестидесяти солдат получило ранения, о количестве погибших сказано не было.

На одном из участков обороны стояли ополченцы (около взвода), которые подчинялись напрямую Славянску. Они удержали свой блокпост и нанесли потери противнику, уничтожив его зенитное орудие и бронированный УАЗик, но были вынуждены отступить в Славянск, так как казаки, составлявшие основную часть сил в Красном Лимане, оставили свои позиции и покинули город. По мнению Игоря Стрелкова, именно бегство казаков привело к падению Красного Лимана.

Через два дня командующий в гневе писал:

С краснолиманского направления ещё позавчера сбежали практически в полном составе все „славные казаки“ (как местные, так и российские). Ночью приказал командиру краснолиманской роты Ерёме вернуться на позиции. „Казачий генерал“ (который из Лимана добежал аж до Антрацита к другому герою — „казачьему генералу“ Козицыну) моего приказания не выполнил. Вместо себя прислал аж 10 человек, которые отказались копать окопы и заявили, что вообще прибыли только для сопровождения беженцев в Антрацит. Какого чёрта сотни „донских и кубанских героев“ прибыли сюда вообще? Что они защищают в Антраците? С кем воюют? С местным поголовьем кур и цистернами водки? Ничего не изменилось за 20 с лишним лет в нашем „возрождённом козлячестве“. Ряженые подонки и мародёры как правили в нём бал, так и продолжают».

В первых числах июня украинцы прощупывали наши позиции в Черевковке. На территорию посёлка с вертолёта высадился десант из, предположительно, иностранных наёмников Украины.

На тот момент в Черевковке находилась рота ополчения численностью не больше семидесяти человек. Одним из командиров подразделения был известный ополченец Даниил Безсонов, позывной Гудвин (сегодня он возглавляет пресс-службу армии ДНР и озвучивает военные сводки).

Безсонов приехал на Донбасс из Киева. В середине апреля в больнице умер отец Даниила, который в феврале был жестоко избит участниками Евромайдана. В Славянск Гудвин отправился после событий «Кровавой Пасхи» 20 апреля. В начале мая в составе взвода был направлен на позиции в Черевковку с лёгким стрелковым вооружением и двумя пулемётами.

Даниил Безсонов, Гудвин

В Киеве Даниил Безсонов долгое время состоял в военно-патриотическом клубе, в котором преподавали кадровые военные, разведчики и бывшие афганцы — они учили членов клуба фортификационному делу, основам разведки и маскировки, стрелковому бою и другим военным навыкам. Поэтому в Черевковке Гудвин был в роли инструктора ополченцев и руководителя сооружения укреплений — блокпостов, блиндажей и окопов.

В начале июня к нам пришёл местный пастух и сообщил, что на окраине Черевковки садится вертушка, — вспоминает Безсонов. — Наша группа выдвинулась туда и обнаружила в метрах 300 уже высадившийся десант, человек десять. Была слышна иностранная речь, кто-то по-английски говорил по рации. Скорее всего, они думали, что посёлок плохо защищён и его будет легко зачистить — как-то очень вольготно и не скрываясь они перемещались по поляне. Когда заметили нас, то быстро попятились к посадке и залегли. Мы открыли огонь из автоматов и пулемёта. Противник выкинул дымовые шашки, загрузился в вертолёт, но из-за плотного огня долго не мог взлететь — наш боец лупил из пулемёта, все 200 патронов отстрелял. По неопытности мы быстро выпустили весь боезапас в сторону группы и по вертушке, но свою задачу выполнили, не пустив противника в посёлок. Не знаю, погиб ли кто-то из них и сколько раненых — если и были такие, то их эвакуировали. Один был ранен точно. Когда мы подошли к месту высадки, то обнаружили кровь и упаковки от импортных антишоков».

Александр Жучковский и Даниил Безсонов

Об участии иностранных наёмников под Славянском рассказывали многие ополченцы и мирные жители. Английскую и польскую речь в отрядах противника слышали в ходе боёв начала мая и неоднократно в июне.

МИД России не раз делал заявления об участии в столкновениях на Донбассе наёмников из американских и европейских частных военных компаний — в частности «Academi», более известной как «Blackwater» (название до 2009 года). Разумеется, власти Украины и США отрицали участие иностранных ЧВК в войне под Славянском.

Бойцы различных ЧВК, в том числе «Academi», присутствуют в большинстве горячих точек планеты, выполняя правительственные и частные заказы. Это участие, как правило, засекречено и реализуется неофициально. Также многие иностранные наёмники (снайперы, диверсанты) работают в частном порядке и принимают участие в войнах в разных уголках мира как в целях заработка, так и для тренировок на живых мишенях.

Но вернёмся к событиям начала июня 2014 года в Славянске.

6 июня украинцы предприняли очередную атаку на позиции ополчения в Семёновке. Утром со стороны Селезнёвки пошла пехота противника под прикрытием трёх танков Т-72. После того как ополченцы подбили один танк «Фаготом», остальные поставили дымовую завесу и отошли задним ходом вместе с пехотой.

В этот же день около 17 часов над Славянском был сбит самолёт наблюдения и разведки Ан-30Б. По самолёту стрелял «Иглами» ополченец Ромео с территории САТУ. Первая ракета цели не достигла, Ромео подождал, пока воздушная цель пойдёт на новый круг, и сделал второй выстрел, оказавшийся удачным. Ракета попала в правый двигатель, самолёт задымился, пошёл на резкое снижение и упал в районе села Дробышево. Двое лётчиков успели выброситься на парашютах и были эвакуированы вертолётами, остальные шесть членов экипажа погибли.

Из-за постоянных артобстрелов были повреждены высоковольтные линии возле Славянска, что оставило без электричества часть города и много населённых пунктов Славянского района. Возможность ремонта линий из-за стрельбы была сильно затруднена. Через несколько дней Славянск приблизился к гуманитарной катастрофе: в городе не было света, прекратилась подача воды, отсутствовало транспортное сообщение с другими населёнными пунктами, АЗС разрушены, а мобильная связь заработала с перебоями. Бо́льшая часть населения уже покинула Семёновку и другие пригороды. На начало июня в Славянске осталось сорок процентов населения — не больше пятидесяти тысяч людей, в том числе семь тысяч детей (до начала июля город покинуло ещё до двадцати тысяч человек).

О ситуации и нравах в городе в это время вспоминает военкор Дмитрий Стешин:

Когда мы приехали из Донецка в Славянск 1 июня, мне показалось, как я сформулировал тогда, что „цвет отключили в нашем телевизоре“. Людей в городе оказалось очень мало, и большинство оставшихся были, конечно, на стороне ополчения. Только на рынке, куда приехали за электропроводами, чтобы кинуть линию-времянку от генератора, нам что-то вслед прошипели, но очень и очень тихо. И когда я обернулся — прятали глаза. Еды в городе не было, работал единственный магазин „АТБ“ на Артёма. Там мы закупились „мивиной“, непрокисающими сливками, крекерами и чаем — ими и питались, готовили на газовой горелке.

В гостинице „Украина“ к тому времени осталось пять журналистов: Пегов, Фомичёв, Стенин, я и Коц. Но с нас всё равно драли по 600 гривен за номер. В гостинице был бассейн, в котором мы набирали воду для унитазов — это была большая удача. Единственная сотрудница гостиницы, администратор Лена, нас и ополченцев откровенно ненавидела. Ей просто не с чем было ещё сравнивать. Зимой 2015 года она дала подробное интервью журналисту „Шпигеля“ о нравах украинских военных, которые вывезли из гостиницы даже унитазы. И уж конечно не платили за номера.

Но в целом местные к нам относились очень хорошо — даже ругали, если мы были без броников: „Если бы не вы, журналисты, нас бы уже с землёй тут сровняли“. Помню, как читал лекцию „О международном положении“ целой толпе горожан — у них был информационный голод».

7 июня Игорь Стрелков писал:

Я прогнозирую, что не только район Славянска, который сейчас служит щитом для Луганской и Донецкой областей, но и вся территория Донецкой и Луганской области превратится в поле боя. Явно никто не остановит военную операцию. Всё это пойдёт дальше. Перенесётся на Донецк, на Горловку, на Макеевку, на Луганск, на все остальные города и районы региона».

Стрелков оказался прав. Партизанские отряды ополченцев, пусть идейных и сильно мотивированных, не могли без внешней помощи эффективно воевать с пусть и немотивированной, но всё-таки регулярной украинской армией. Своевременная поддержка РФ помогла бы избежать глубокого проникновения противника по всему периметру ЛДНР и предотвратить огромное количество жертв.

5. БОЙ У СТЕЛЫ

7 июня ополченцы из Краматорска снова отличились. В этот день утром русские силами взвода с помощью двух ИМР-2 и при поддержке снайпера атаковали украинский блокпост у стелы «Славянск», нанеся противнику на этом участке огромный ущерб.

Речь идёт об усиленном блокпосте № 5 («Стела») между Славянском и Краматорском, где располагалась рота десантников из 25-й аэромобильной бригады и около роты «Беркута» (офицерский состав) из Ивано-Франковской области. Они стояли на блокпосту и в лесопосадке — всего до ста пятидесяти человек. У них было три БМД, одна БМП, расчёт ДШК и ПТРК.

Стела «Славянск», в районе которой располагался блокпост противника, атакованный 7 июня

И десантники, и беркутовцы не были воинственно настроены и до 7 июня с ополчением в бой не вступали. В апреле и мае с ними неоднократно вели переговоры бойцы из Дружковки. Ополченец с позывным Кот так передаёт мотивацию стоявших на блокпосту бойцов, которую они озвучивали во время переговоров:

Мы дали присягу служить Украине и стояли вместе с вашими донецкими на Майдане. Если нацистская шайка пришла к власти в Киеве, это не значит, что это вся Украина. Мы сами с „Правым сектором“ на ножах. Делайте с ними, что хотите, а нас не трогайте. Провозите через наш блокпост оружие, раненых. Мы достоим до ротации и уйдём. Это не наша война».

Нейтралитет сохранялся до начала июня, но неожиданно был сорван казаками, которые составляли значительную часть краматорского гарнизона. В целом ополченцев устраивал нейтралитет с бойцами на «Стеле», и они сознательно на них не нападали. Да и сил в мае ещё не хватало на то, чтобы атаковать блокпост. Но казаки без согласования с остальными ополченцами решили проявить инициативу и обстреляли блокпост № 5 из миномёта «Василёк». В следующий раз, когда ополченцы пришли на переговоры, украинцы с блокпоста разговаривать отказались:

Мы не сделали ни одного выстрела, а вы нас обстреляли, все договорённости больше не действуют, уходите и больше не возвращайтесь!»

Других вариантов взаимодействия, кроме военного, больше не оставалось. Хмурый стал готовить операцию по разгрому блокпоста, которую наметили на 7 июня. По плану в результате сокрушительного налёта должны были быть нарушены боевые порядки противника, скопление бойцов в посадке рассеяно, после чего с правого фланга при поддержке снайпера заходят группы зачистки и захватывают бронетехнику.

Но этот план не сработал, точнее, сработал частично.

Снайпером в бою у стелы был ополченец Кот. Вот что он рассказал об атаке 7 июня:

Первыми в 6 утра выдвинулась группа из четырёх человек — я с СВД, Кабан с пулемётом, Старшина и Малой с автоматами и гранатомётом. Оставили машины в лесопосадке и скрытно дошли до позиций противника, спрятавшись метров за 150. Заняли позицию на левом фланге и стали ждать. Началом операции должно было стать появление двух ИМР. Следом должны были идти группы зачистки.

Через час-полтора появились ИМР. Одну из них вёл Гюрза, вторую Петрович. На ИМР Гюрзы стояли большие колонки, которые на всю катушку орали песню Высоцкого „По выжженной равнине, за метром метр, идут по Украине солдаты группы «Центр»“. ИМР залетают на блокпост, опускают завалы и начинают тупо давить-ломать позиции укропов — бетонные блоки, блиндажи, заграждения, палатки. Зрелище было фантастическое.

Когда планировали операцию, то больше всего опасались ПТРК, стоящего на одной из БМД, — чтобы он не подбил наши ИМР. Так что с первых секунд боя я внимательно следил в оптику за ракетным комплексом. Когда ИМР дошли до позиций, боец почти моментально среагировал, прыгнул на БМД и стал наводить ракету. Ну, в общем, это была его последняя наводка, там он и повис.

С правого фланга начали заходить две группы Злого и Батюшки, до 30 человек. Они шли со стороны очистных сооружений. И вот тут начался первый нежданчик. Мы в целом хорошо разведали позиции противника, наши ребята днями ранее проезжали блокпост на автомобиле как мирные люди и снимали обстановку видеорегистратором. Но восточная часть блока была плохо разведана. А на той стороне оказался „секрет“ противника — огневая точка с ДШК. Когда группа Злого проходила очистные сооружения, пулемётный расчёт открыл огонь, загнал группу в „отстойник“ и держал её там. Я определил место стрельбы ДШК — это было от меня на большом возвышении, метрах в четырёхстах. Видел кусочек каски и как пыль с той точки разлетается от стрельбы. Было очень сложно достать, я минут двадцать на него потратил, но в итоге снял пулемётчика, и группа Злого смогла выйти и включиться в бой на блокпосту.

Пока я боролся с пулемётчиком, начались проблемы с ИМР. Из посадки открыли стрельбу из чего-то противотанкового и подбили машину Петровича. Он дал по газам и ушёл по дороге в сторону Славянска. Потом уже узнали, что он еле дотянул до больницы и там скончался от ран.

ИМР Гюрзы стала отходить в сторону Краматорска. Ещё под занавес с Карачуна начали стрелять миномёты, но мы потом узнали, что они попали по своим же, а мы успели отойти».

ИМР-2 (Инженерная машина разграждения)

Весь бой длился сорок минут. На стороне ополчения был фактор внезапности, сокрушительный удар ИМР и чёткая работа снайпера. Со стороны русских погиб ополченец Анатолий Борейко (позывной Петрович), один боец был ранен и один пропал без вести. Погибших украинцев Кот оценивает примерно в тридцать человек — в том числе от «дружеского огня» с Карачуна. По словам Кота, позже по радиоперехвату ополченцы слышали, как украинцы запросили несколько «Уралов» для эвакуации погибших и раненых.

По оценке Сергея Дубинского, потери противника были гораздо меньше — около пятнадцати человек. По его словам, как только ИМР начали крушить их позиции, большинство просто в страхе сбежало.

Потери украинцев были в результате пяти факторов: действий ИМР, самоподрыва на минах, стрельбы подошедшей вслед группы, работы снайпера и дружественного огня. Самые большие потери они понесли в результате атаки ИМР, которые ровняли окопы и просто задавили два пулемётных расчёта. По своей вине несколько человек подорвалось на минном поле, через которое все ломанулись. И ещё были потери в результате миномётного огня от своих же с Карачуна. Наверно, миномётчики думали, что мы уже заняли блокпост», — рассказал Хмурый.

Намерения занимать блокпост № 5 изначально не было. Ополченцы ставили задачу уничтожить живую силу противника и захватить бронетехнику. Но последнее сделать не удалось из-за сильного артобстрела с высоты. По этой же причине бесполезно было занимать здесь позиции: этот участок находился в прямой видимости с Карачуна, откуда украинцы расстреливали бы ополченцев практически в упор.

Пропавшим без вести был ополченец с позывным Дед, его имя — Владимир Коллонтай. Служил в спецназе ГРУ, прошёл войны в Приднестровье, Нагорном Карабахе, Чечне. В военных кругах его называют «вторым дедушкой русского спецназа»80. Это был почтенного возраста человек (семьдесят шесть лет), который пользовался большим уважением и авторитетом среди ополченцев.

До войны Коллонтай жил в России, приехал вместе с группой Стрелкова из Крыма в Славянск. Переходил границу вместе со всеми, преодолев расстояние до пятнадцати километров пешком с тяжёлым грузом на плечах. Участвовал в военных операциях в Славянске и Краматорске, рвался в бой наравне с молодыми. Участвовал Дед и в бою 7 июня у блокпоста № 5. С тех пор никто больше Деда не видел. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Сергей Дубинский рассказывает, что Коллонтай, стреляя вдогонку убегающему противнику, пошёл вслед за ИМР Петровича, которая уехала в сторону Славянска. Ополченцы на нашем блокпосту, к которому выехала ИМР, сообщили, что за ней никто не шёл.

Мы в следующие дни обыскали все посадки в поисках Деда, — говорит Дубинский, — даже дали денег командиру „Беркута“, когда украинские бойцы вернулись на блокпост к стеле, — чтобы они поискали тело на своей стороне. Но ни мы, ни они ничего не нашли. Два раза мелькала информация, что Коллонтай в плену то в харьковской, то киевской тюрьме. Но эта информация не подтвердилась».

6. «КРОВАВАЯ ТРОИЦА»

8 июня был один из самых ожесточённых обстрелов Славянска за время осады города, в этот день погибло много бойцов ополчения и мирных граждан.

Украинская артиллерия нанесла массированный удар по нашей артиллерийской базе в городе. Погибло восемь ополченцев, около десяти бойцов получило ранения. При обстреле произошла детонация боеприпасов на складе и в готовящихся к выезду КамАЗах, потеряно было два 120-мм миномёта и до 400 мин 82-мм.

О том, что тогда произошло, в беседе с автором книги рассказал ополченец Виталий Ермолов из Днепропетровска, позывной Девятый:

С утра 8 июня начался обстрел Славянска, били по окраинам и по центру города. Мы находились на нашей базе на территории бывшей воинской части. Первый обстрел продолжался минут тридцать. Мы рванули в частный сектор, который был за забором и прилегающей автостоянкой, разбежались по дворам. Позже приехала пожарка и скорая, мы помогли загрузить в машины двух раненых гражданских и вернулись на место дислокации. Прошло где-то минут сорок, парни начали приводить себя в порядок, и тут началось… Первым прилётом меня откинуло взрывной волной внутрь КПП. По территории базы лупили нещадно. Попали в гаражи с миномётами и БК. Снаряды начали разрываться. С территории были слышны крики парней. Минут через тридцать обстрел на какое-то время прекратился, и все, кто ещё был в состоянии передвигаться, побежали к лежащим на земле ребятам. С другой стороны КПП лежал с внутренностями наружу Саша Артист. Чуть дальше лежал Худой — он погиб сразу, в спине у него зияла дыра размером с два мужских кулака… Подальше, лёжа на животе, кричал Красный: „Братцы, убейте меня…“ У него осколком снесло часть спины. Возле рукомойника лежал наш новый водитель КамАЗа, у него не было половины головы… Мы побежали за одеялами, чтобы на них перетащить раненых, но начался второй обстрел базы, и все опять залегли. В это время попали под обстрел два КамАЗа с миномётами и БК — машины готовились утром к боевому выезду, но не успели. Погибло ещё несколько парней. Когда обстрел завершился, приехали наши машины, в них мы погрузили погибших и раненых, которых вытянули из подвала здания на территории базы — человек до десяти. Ближе к вечеру оставшихся в живых перекинули на базу под Николаевкой».

Вспоминает ополченец Сергей Карпов, позывной Керя:

В 12 часов дня я получил приказ выезжать под Карачун и стрелять по позициям украинской батареи, чтобы хоть как-то остановить сильный обстрел города. Мы с Художником подъехали к воинской части, где базировалась артиллерия, начали погрузку, и в этот момент был прилёт снарядов прямо в центр расположения. Худого убило на моих глазах. Меня в первый раз ранило. При втором обстреле базы меня ранило второй раз. Я упал на Красного, в которого тоже попали осколки и убили. Меня вытащил Художник и привёз в госпиталь. Позже узнал, что сгорели КамАЗы с БК и много бойцов погибло».

Имена и позывные восьми бойцов, погибших при обстреле артиллерийской базы 8 июня: Александр Василиогло (Худой) из Донецка, Александр Краснощёков (Красный) из Донецка, Сергей Горбунов (Большой) из Славянска, Анатолий Литвиненко (Поляк) из Краматорска, Андрей Левенец из Славянска, Юрий Колесников (Дизель), Александр Чигиров (Артист), Юрий Гордиенко.

В этот день при обстреле центра Славянска снаряд попал в купол церкви. Как говорили горожане, таким образом украинцы «поздравили» славянцев с праздником Святой Троицы. Из-за сильных обстрелов и гибели нескольких людей, этот день назвали «Кровавой Троицей».

Ещё один снаряд попал в старинный купеческий дом в центре города, построенный в XIX веке и являющийся жилым. В здании находился пятилетний ребёнок. Девочку убило прямым попаданием. Её звали Полина Сладкая.

Всего за сутки в городе погибло шесть мирных жителей, в два раза больше было ранено.

Один из самых известных в интернете снимков из Славянска: измождённого вида мужчина в очках несёт окровавленную девочку на руках и смотрит прямо в камеру. Это был местный врач-хирург Михаил Коваленко.

Позже он переехал в РФ и в феврале 2015 года дал одному интернет-журналу интервью о событиях в Славянске:

Мины, которые убили эту девочку, прилетели с Карачуна. Там стояла украинская батарея, которая регулярно обстреливала город. Именно оттуда и стреляли. Это произошло на Троицу. Мы только вернулись с женой из церкви. В это время городской водопровод уже не функционировал. В частном секторе были скважины, и туда все соседи ходили за водой. Ополченцы притащили туда генератор (электричества к тому времени тоже не было). Раздалось два взрыва. Стреляли по месту, где люди брали воду. Из-за угла выбежал ополченец, несущий на руках ребёнка. Кто-то крикнул: „Вон доктор!“ Боец отдал девочку мне. От моего дома до больницы — 500 метров. Побежал туда. Положив её на операционный стол, понял, что ребёнок мёртв. У девочки были повреждения тазобедренного сустава, брюшной полости, головы. Потом, когда смотрел на эту фотографию, понял, что ребёнок был уже мёртв. Тогда в горячке я этого не увидел.

До той Троицы у меня ещё было ощущение, что обойдётся. По окраинам постреливали, но жертв было не очень много. Ужас начался 2 мая. Именно 2 мая колонна военных, которая занимала Карачун, расстреляла село Семёновку — небольшое, по донецким меркам, поселение, дворов примерно в двести.

Это была первая настоящая бойня. К нам привезли 16 человек с огнестрельными ранениями. Такой характер увечий, тем более в таком количестве, был тогда для нас, врачей, в диковинку. Трое получили пули в брюшную полость. Один — в грудную клетку. Его мы потеряли. Остальные были ранены в ноги. В тот день мы потеряли четверых. Остальные — выжили. После этой бойни часть жителей убежала в город. Часть — осталась.

На Славянск на начальном этапе было четыре атаки. Было много пострадавших среди мирного населения. Были и раненые ополченцы. Привозили к нам и нацгвардейцев. Мы оказывали им помощь. Очень много было артиллерийских обстрелов жилых кварталов. Разбомбили и мой дом.

Очень страшно, когда слышишь звуки взрывов, когда оперируешь раненых, а у больницы взрывы такие, что здание вздрагивает. Военные как-то к этому готовятся. Они знают, как спрятаться, как себя вести вообще. Мы этого не знаем. В тридцати метрах от больницы у меня погибла старшая операционная сестра. Один дом разбомбили с самолёта.

Я сейчас поселился недалеко от аэропорта. И только спустя полгода перестал дёргаться, когда слышу звук самолёта».

Медсестру, которую упоминает Коваленко, звали Татьяна Майкова. 13 июня она получила тяжёлые ранения при попадании снарядов в здание Славянской городской больницы и на следующий день скончалась.

Стоит обратить внимание на то, что наши врачи в Славянске не теряли человечности и оказывали помощь не только ополченцам, но и украинским пленным, если таковые после боя оставались на нашей территории. Не раз оперировал бойцов Нацгвардии и ВСУ и Михаил Коваленко. В своём интервью он поделился такими подробностями:

Те нацгвардейцы, кого я видел, производили впечатление людей, находящихся под воздействием каких-то других препаратов. Возможно, фенаминовой группы. Это, видимо, была какая-то боевая фармакология. Она вызывала снижение уровня страха, болевого порога, повышение мышечного тонуса, быстроты реакции. Довелось оперировать одного из бойцов нацгвардии, у которого было смертельное ранение. Он вёл себя крайне неадекватно. Был в состоянии возбуждения. Агрессивен. Совершенно не чувствовал боли. Поднимался, садился. Выражение лица — не передать. Остекленевшие глаза, абсолютно некритическое восприятие окружающего».

Подобное наблюдали и другие врачи, которые имели дело с пленными украинцами. И не только в Славянске, но и в другие периоды Донбасской войны. Употребление допинга среди украинских бойцов, особенно из «Правого сектора», — достаточно массовое явление.

Постоянные артобстрелы Славянска заставали людей и в домах, и на улицах. Если попавший под обстрел был ранен и находился вне поля зрения других людей, то так и оставался лежать, не получив помощи (особенно если связь глушилась и ни до кого дозвониться было нельзя). Так и умирали некоторые на месте и ещё долго лежали незахороненными.

Но бо́льшую часть погибших старались хоронить сразу. Занимался этим мужчина лет пятидесяти с позывным Дровосек. Ездил на машине по городу, собирал тела погибших. Если человек погибал не возле дома и не имел с собой документов, то хоронился как неизвестный с буквой «Н» на могиле. Ждать, определяя личность, не могли: из-за отсутствия электричества не работал морг, поэтому хоронили сразу. В среднем по пять человек в день. Из них примерно двое было неизвестных и трое известных, чьи имена можно было сразу установить по документам или у родственников.

Журналист Александр Коц в документальном фильме «Прощание Славянска» рассказывал о Дровосеке:

Война — это не фронтовые сводки и стенограммы политических переговоров. Это безысходность, опасность, страх. Такой её видели люди Славянска, и их глазами видели мы. Противник любил обстреливать похоронные процессии. Так Дровосек хоронил медсестру, погибшую во время обстрела городской больницы. Война Дровосека — страшная война. Он знал о смерти больше всех. Его машину обстреливали десятки раз. Каждый день ему приходилось забираться в самые опасные места этой войны. Он не получал деньги за свою страшную работу. Просто в какой-то момент решил взвалить на себя эту неподъёмную ношу. И с каждым днём работы становилось всё больше…»

К тому времени половина мужского населения уже покинула Славянск. Тем, кто остался, было уже «нечего терять», и многие шли в ополчение. Правда, вооружить их было нечем. 8 июня Игорь Стрелков в интервью журналистам сказал:

Сколько бы ни поставили в строй добровольцев… Ну, во-первых, мы далеко не всех можем вооружить. У нас не хватает всего по-прежнему. И стрелкового оружия. И боеприпасов. У нас не хватает средств противовоздушной обороны. В первую очередь, не хватает средств противотанковой обороны. В том числе противотанковой артиллерии. Но даже если мы эти средства получим, сражаться с регулярной армией на равных мы не сможем и это всё равно в итоге приведёт к полной гуманитарной катастрофе в регионе».

Вечером в этот день Стрелков писал:

Я тут неоднократно читаю ссылки на то, „зачем России помогать тем, кто сам не хочет за себя воевать?“. Типа 90 % жителей Славянска сидят дома. Считаю своим долгом разъяснить:

1. Если бы у нас было оружия в достатке, то только Славянское ополчение насчитывало бы несколько тысяч бойцов.

2. Если бы мы имели возможность не только вооружать (а также одевать и обувать) воинов, но и материально поддерживать их семьи хотя бы на уровне средней местной зарплаты (а ведь люди приходят рисковать жизнью!), то в Славянске у нас была бы уже дивизия и стояла бы очередь за оружием.

3. Если бы у нас был тыл (а для воюющей армии он совершенно необходим), то у нас уже шла бы мобилизация, которая дала бы десятки тысяч бойцов — и люди, до сих пор работающие, массово и с готовностью на неё явились бы».

9 июня на сторону ополчения перешло тридцать два солдата ВСУ. Они сообщили, что их командиры держат солдат в полной информационной изоляции. У них отсутствовали даже радиоприёмники, не говоря уже о ТВ и интернете, а мобильная связь — под строгим контролем командования. Пользуясь тем, что большинство солдат в полном неведении, их накачивали пропагандой о «террористах», которые захватили население Славянска в заложники.

11 июня министр обороны Украины Михаил Коваль на заседании Кабинета министров заявил, что к жителям Юго-Востока страны будут применены «специальные фильтрационные меры», в результате которых людей будут расселять в разные регионы. Министр сообщил, что среди местных жителей будут выявлять тех, кто связан с «сепаратистами» и совершил преступления против Украины.

Очевидно, такое заявление не добавило симпатий населения Донбасса к украинским «освободителям».

7. «ГОРОД УМИРАЕТ»

10 июня военкоры Стешин и Коц в «Комсомольской правде» пишут:

Улица Ленина по колено в осколках. Вышибло стёкла в нашей любимой парикмахерской, посекло аптеку. Рваные провода, груды срубленных веток и молчаливые кучки людей, которые только пытаются осознать случившееся. Это трудно, если сложить весь пазл вместе: нет света, нет воды, нет денег, работы и пенсий. И есть смерть, которая может прилететь с неба в любую секунду. Примерно секунд 10 подлёт ракеты „Града“. Судя по дырам в стенах, бьют с разных направлений. Батарей, по-видимому, несколько. Игорь Стрелков вчера рассказал журналистам, что в понедельник утром миномётная засада ополченцев накрыла неполную батарею „Градов“ у перекрёстка на Красный Лиман. Но городу это не помогло».

«КП» приводит комментарий заведующего хирургическим отделением Славянской городской больницы Аркадия Глущенко:

Ситуация очень тяжёлая. Воды нет, но подвозят нам её, спасибо. Свет хоть с перебоями, но есть. Медперсонала не хватает нам. Многие уехали, их понять можно. Со всей больницы работает сборная команда. Очень тяжело, особенно на „Кровавую Троицу“, как мы её уже назвали. Такое месиво было, не передать. Обстреливался центр города, но везли со всего Славянска. А работали только 6–7 врачей, причём разных специальностей. Последние два дня, по меркам хирургии, спокойно. И терапевты помогали, и замглавврача. С пятницы только госпитализированы 33 человека. Это 5–7 процентов от общего числа пострадавших. Подавляющее большинство — с осколочными ранениями, обрабатывали и отпускали домой. Не успевали записывать их».

9 июня из-за ожесточённых артобстрелов города большая часть медицинского персонала скорой помощи решила уехать в Донецк. Некоторые оставшиеся в Славянске врачи боялись работать в больницах города, которые тоже попадали под обстрелы.

Командование гарнизона сделало экстренное заявление о том, что городу срочно нужны медики — хирурги, реаниматологи, травматологи, а также реанимобили и обычные кареты скорой помощи.

После этого обращения в Славянск приехало четыре врача — из Москвы, Латвии, Финляндии и Франции. Первые три врача работали в военном госпитале до 4 июля. Врач из Франции по имени Тимур уехал раньше, в двадцатых числах июня: он приезжал всего на две недели своего отпуска. Раненым ополченцам Тимур запомнился врачом профессиональным, чутким и заботливым.

Также после обращения Стрелкова в Славянск в течение нескольких дней вернулась часть бежавших по малодушию медиков. Но Стрелков их предупредил, что теперь они мобилизованы и в случае повторного ухода будут наказаны по законам военного времени.

Начальником медицинской службы Славянского гарнизона была уроженка Харькова Ольга Вязовская с позывным Лёля. Главврачом военного госпиталя — ополченец Сергей с позывным Док из Луганской области. В течение мая он воевал в Семёновке, но в начале июня из-за нехватки врачей перешёл в госпиталь, располагавшийся в Андреевском переулке Славянска.

Сам госпиталь начал работу в первых числах июня, до этого полтора месяца раненые поступали только в Центральную городскую больницу имени Ленина. Но даже когда заработал военный госпиталь, сложные операции проводились по-прежнему в ЦГБ. В госпитале не было необходимой аппаратуры и условий для тяжелораненых, там проводили лёгкие операции и реабилитацию пациентов, поступивших из ЦГБ.

В первые две недели обороны Славянска в больницу в основном поступали пациенты с пулевыми ранениями, а с первой половины мая, когда начала применяться артиллерия, уже с осколочными.

С первой половины июня, когда поток раненых ополченцев и мирных жителей принял лавинообразный характер, после оказания первой помощи или тяжёлых операций пациентов стали эвакуировать в Донецк, так как не хватало врачей, ресурсов и просто койко-мест.

В течение июня из Славянска в Донецк отправляли по одному автобусу раненых в день, с 25 июня — уже по два автобуса, по шестьдесят — восемьдесят человек в сутки. Полноценного учёта потока раненых с самого начала не велось, но даже по этим цифрам можно понять, что в июне — начале июля в результате боестолкновений и артобстрелов в Славянске ранения различной степени тяжести получило более тысячи людей (и военных, и гражданских). Если взять весь период обороны Славянска, раненых получится не менее полутора тысяч человек.

12 июня Семёновка впервые была обстреляна фосфорными зажигательными снарядами, которые взрывались в воздухе, образуя облака отравленного дыма. По сути, украинцы начали применять химическое оружие. Стреляли этими снарядами только тогда, когда ветер дул в сторону Славянска. К врачам обратилось много ополченцев с симптомами рези в глазах, резкого жжения и першения в горле. Бойцы в окопах начали использовать противогазы.

Вспоминает Александр Коц:

В многострадальной Семёновке на трассе Ростов — Харьков, прямо на передовой, даже через месяц боёв всё ещё жили люди. Как правило, глубокие старики, оставшиеся следить за хозяйством. А ещё в Семёновке остались дети. Люба, парализованная Вера и двухлетний Антон. Мы наткнулись на семью Компченко случайно, практически на линии фронта, где меньше всего ожидаешь встретить женщину с коляской. Мы взяли шефство над обречённой семьёй. В каждый приезд в Семёновку навещали её, привозили крупы, памперсы, масло, конфеты, игрушки для детей. Просили через газету украинских артиллеристов: не стреляйте по улице Талалихина, 26, там живёт трое детей, и у них нет подвала. Артиллеристы наше обращение интерпретировали по-своему… С каждым днём в Семёновку становилось приезжать всё труднее. Дорога простреливалась насквозь артиллерией и танками, а иногда её вместе с Семёновкой бомбили фосфорными минами».

И в самом Славянске ситуация ухудшалась с каждым днём. Снабжение водой и электричеством было остановлено: украинцы разрушили подстанцию воздушным ударом и целенаправленно обстреливали группы ремонтников, пытавшихся восстановить подачу электричества. Воду из скважин и местной реки начали доставлять в город в бочках.

12 июня журналист Андрей Краснощёков писал:

Жители Славянска приходят за водой к сохнущему фонтану на площади у горсовета. Водоснабжения нет уже 8 дней. В Славянске и Краматорске невозможно купить велосипед. Достают древние с чердаков. Лучшее средство преодоления блокпостов, и топлива не надо. А топлива всё меньше, как и работающих заправок».

Фёдор Березин, доверенное лицо Стрелкова в Донецке, в этот день сообщил:

Два автомобиля, вывозящие детей из Славянска, попали под огонь укров. Машины были под белыми флагами. Один автомобиль был перевёрнут, другой перегрузил детей из опрокинутого и ушёл. Бабушку, поломавшую руку, вытащить не сумели. С ней в машине её взрослая дочь. Машина с девятью детьми и мамами ушла на юг. В ней же две раненые женщины. Перевёрнутая осталась на территории противника».

15 июня работающий в Славянске журналист Михаил Фомичёв написал о городе и его жителях:

Их отрешённость и пофигизм иной раз бросается в глаза. Например, по городу укропы долбят „Градом“, мы со Стенькой прячемся в подворотне, из которой просматривается центральная площадь и раскинувшийся за нею парк. В парке на заднем плане подряд вздымаются два взрыва: куча осколков, веток, камней, листьев и дыма взлетает столбом в воздух, до них метров двести. На переднем краю площади в эту картину апокалипсиса въезжает, крутя педали трёхколёсного велика, девица лет пяти с белым бантом на голове и в красном платьице в горошек, а сзади медитативно за ручку входит семейная пара размеренным шагом. Как будто два ролика из разных фильмов бездарный монтажёр наложил друг на друга, перепутав коробки с названиями.

Или, на очумевшей от плотного огня из всего существующего оружия Семёновке, я, застрявший в блиндаже у перекрёстка, выглядываю из окопа, отряхнувшись от комьев земли, поднятой грохнувшимся в полуметре от блиндажа снарядом. Первое, что вижу — чувака на спортивном велике, аккуратно объезжающего воронки и оборванные провода, по нему уже явно нацелился укропский танк, принципиально уничтожающий любые проявления шевеления в наблюдаемой зоне. Для этих парней не существует деления людей на мирных, военных, медиков или шофёров-дальнобойщиков, они методично уничтожают всё попавшееся в прицел с ухмылкой еб***того геймера.

Женщина средних лет выходит на балкон с мобилой, чтобы отснять рыскающие вокруг снаряды и горящие разбитые соседние здания, её следующим же снарядом вместе с ещё двумя внизу и двумя вверху этажами размазывает по стенам собственной квартиры.

Шаг за шагом отсюда вытекает жизнь. Первым перестало работать электричество, перебитое укропскими вояками, потом водопровод, отключённый ими же где-то далеко за горизонтом, сейчас на подходе затопление канализационными отходами, уже бьющими через край без возможности откачки очистных.

Уезжают сильные крепкие люди, бросают жильё с сумкой через плечо, на набитых автобусах сквозь мерзость и унижение укропских блокпостов едут к родственникам, друзьям, а кто и просто „в никуда“. Отчаяние и ветер хозяйствуют на опустевших улицах, отдельные потерянные старики выстраиваются в многочасовые очереди за питьевой водой и хлебом.

Особенный город умирает, как брошенное, тяжело раненное животное, с лужей крови под брюхом, маслянистыми глазами заглядывая к вам в душу с немым вопросом: „Ну как тебе, нравится моя смерть?“»

В последующие дни в условиях гуманитарной катастрофы в Славянске и сложной обстановки на всей территории ЛДНР Игорь Стрелков сделал ряд заявлений, направленных на привлечение внимания властей РФ к ситуации на Донбассе.

16 июня в экстренном заявлении командующего было сказано:

Короткий прогноз. Основные силы пехоты и танков противник перебросил на север Луганской области и на юг Донецкой. Ежедневно они продвигаются вперёд на 10–15 километров, методично отрезая мятежные регионы от границы с Россией. Отрезая от помощи всем. Начиная от оружия и боеприпасов, которые гипотетически когда-нибудь могут быть поставлены, до продовольствия и лекарств. Смею вас заверить, если Россия не примет срочных мер, то они добьются успеха.

Теперь о спорах общественности. Предлагается альтернатива между полномасштабной войной и невмешательством в дела Новороссии. Что представляет из себя невмешательство: внедрение в российское общество надежды на то, что местные русские сами, без помощи России, смогут защитить Новороссию, отразить натиск противника и держаться столько, сколько необходимо. Второе — это убеждение, что начало войны невыгодно для России, приведёт к тяжёлым экономическим последствиям. Могу сказать, что война, которая сейчас уже идёт, окончится для России в экономическом плане крайне тяжело — это неизбежно по факту. Она пострадает экономически от этой войны, потому что она вовремя не вмешалась, не ввела миротворческие войска. Когда можно было занять весь Донецкий и Луганский регионы. Это можно было безболезненно сделать сразу после референдума. Она не ввела, и с этого момента мы начали терпеть поражение.

Да, мы можем держать Славянск и месяц, и полтора, но рано или поздно нас всё равно уничтожат. Мы не можем перекинуть наш гарнизон в другой город, не оставив эту территорию. Мы можем организовать пять Славянсков, которые будут также окружены и уничтожены вместе со всем населением. Альтернатива войне либо полной сдаче Новороссии только одна — это немедленное признание де-факто Новороссии, Луганской и Донецкой Народных Республик и оказание им реальной, крупномасштабной и срочной военной помощи. Я обращаюсь к России как командир ополчения Донецкой Народной Республики и как патриот России и русского народа».

Также 16-го числа Стрелков написал:

Мы можем сжечь ещё хоть сотню БТР и перебить ещё хоть 5000 солдат — общий баланс сил от этого практически не изменится. Ну, соотношение станет не 1 к 15, а 1 к 14, например. Почти каждый день мы оставляем по крупному населённому пункту — их некем и нечем защищать. А отбить не можем ни одного — так как нечего противопоставить укрскому тяжёлому вооружению и воевать более-менее успешно можно только в обороне.

Так откуда быть оптимизму? От собственных мелких успехов? Они чисто тактические. А стратегически мы уже давно начали проигрывать. Я вижу откровенный саботаж в подходе российских высших чиновников к вопросу о поддержке Новороссии. Он проявляется во всём. Полагаю, что он вполне сознательный. Да, Путин по факту дезавуировал (интересно бы узнать — с чьей подачи?) заявления о готовности защищать русское мирное население Донбасса. Альтернативы не предложено никакой. Если военной помощи не будет — военное поражение ДНР и ЛНР неизбежно. Будет оно неделей раньше или месяцем позже — роли не играет. Противник отрежет нас от границы и методично удушит, попутно „зачистив“ территорию и одномоментно выбросив в РФ миллион-два полностью обездоленных и озлобленных беженцев».

17 июня Стрелков дополнил вышеизложенные соображения:

Что касается моих вчерашних заявлений, то ещё раз хочу подчеркнуть: нисколько не преувеличил и не преуменьшил серьёзность ситуации. Всё тщательно взвесил: каждое слово, сказанное и написанное. Всерьёз полагаю (и имею к тому основания), что мы имеем дело не с откровенным „сливом“ Новороссии президентом РФ, а с системным саботажем на уровне олигархата и высшего чиновничества. Потому как для Путина разгром юго-востока объективно смертельно опасен и как для лидера России, и просто как для человека — он означает безвозвратное начало пути Милошевича (сдавшего некогда в похожих обстоятельствах Боснию и Краину, а потом добитого в Косово и закономерно-показательно уморённого в Гааге)».

Неудивительно, что после таких комментариев Игоря Стрелкова убрали из Донбасса (в середине августа 2014 года). Столь откровенно и резко высказывающийся человек во главе тысяч вооружённых людей, при этом ставший в России весьма популярным, Москве явно мешал. Особенно в условиях намеченного «минского процесса».

За лето 2014 года произошло всё буквально так, как прогнозировал Стрелков: отряды ополчения были почти раздавлены, отрезаны от российской границы, в РФ хлынули сотни тысяч беженцев. И России всё-таки пришлось вводить войска, хоть и неофициально. Сделай это Москва в конце июня — начале июля, то Славянск до сих пор был бы под русским флагом. Как и многие другие русские города Донбасса.

Из-за подобных заявлений, процитированных выше, Стрелкова начали в соцсетях называть «грустным полковником». Сам командующий в интервью для издательства «Чёрная Сотня» с иронией говорил:

Пожалуй, в Славянске самым грустным человеком был я».

При этом «грустные» сообщения Стрелкова о плачевном положении дел постоянно соседствовали с частными тактическими успехами. Только Стрелков выдаст из Славянска очередное «грустное» заявление, как появляется сводка о сожжении вражеской колонны или уничтожении блокпоста. Наблюдатели видели в этом некую хитрую тактику: дескать, командующий сообщает, что всё плохо, противник расслабляется, тут-то ополчение и атакует, одерживая очередную победу.

Отчасти так оно и было. Александр Коц считает одним из основных показателей успешности действий Стрелкова именно его военную хитрость:

Только ближе узнав его, мы поняли, что война Стрелкова — это хитрая война. Наверное, он ещё весной знал, что рано или поздно из города надо будет уходить — Славянск тогда стягивал на себя все боеспособные силы украинской армии».

Что касается политических заявлений Стрелкова и его апелляций к Москве, то оппозиционные патриотические ресурсы быстро подхватывали эти заявления, чтобы подчеркнуть героизм ополченцев и предательство их властями РФ. Видя подобную реакцию на свои сообщения, Игорь Стрелков 23 июня написал:

Меня коробит тот факт, что во время реальной войны (хочет кто этого, или не хочет — без разницы — она уже идёт) мои публичные выступления стараются использовать в качестве „идеологической бомбы“, нацеленной против действующей власти. Уже писал и повторю ещё раз: заняв Крым, Путин начал революцию сверху. Идёт этот процесс очень и очень тяжело, с постоянными шатаниями из стороны в сторону. Но он идёт. И если его не поддержать сейчас, то провал сметёт и его, и всю страну. Кроме того, во время войны мятеж против главкома равносилен измене Отечеству».

8. РАЗГРОМ ПОД ЯМПОЛЕМ

В ночь с 18 на 19 июня украинцы осуществили массированную переброску войск со своей базы в посёлке Долгенькое в район Красного Лимана — свыше ста тридцати единиц различной военной техники: танки, «Грады», БМД, БМП, БТР и другое.

Войска готовились для поэтапного разгрома сил ополчения в Краснолиманском и Славянском районах и окружения Славянска. Часть этой техники была задействована для атаки под Ямполем.

Контроль над районом Ямполь — Кривая Лука — Северск — Закотное (к северо-востоку от Славянска) был принципиально важен для обеих сторон. Ополчению было необходимо удерживать южный берег Северского Донца (естественная преграда на пути к Славянску) и иметь сообщение с силами Алексея Мозгового, которые базировались в Лисичанске и Северодонецке, поддерживая славянцев в Краснолиманском районе. Украинцам, соответственно, было необходимо перерезать проходившее через Северск сообщение Славянского и Лисичанского гарнизонов и захватить мосты в районе Закотного и Кривой Луки, чтобы приступить к полному окружению Славянска.

После сдачи Красного Лимана 5 июня силы ополчения закрепились в Северске и Ямполе. В Северске было около сорока ополченцев, а в районе Ямполя к середине июня уже стоял батальон, который возглавил Прапор и его заместитель Мачете, — около двухсот человек.

Из вооружения у ополченцев кроме обычного стрелкового и ручных гранатомётов было по две единицы «Утёса», СПГ-981 и АГС-17 плюс одна ЗУ-23-2. В батальоне имелось два миномёта, но они располагались в тылу и из-за отсутствия обученных корректировщиков в бою реального участия не приняли. Остальное вооружение подтянулось уже в ходе боя и серьёзного значения не имело, так как исход столкновения решил обход наших позиций с тыла. Также в район боёв 19 июня прибыли вооружённые пулемётами БРДМ-2, они пытались держать оборону в Закотном и Северске, но в этот же день были подбиты.

В течение июня наши позиции под Ямполем поначалу несколько раз обстреливали и атаковали, но без существенных потерь с обеих сторон — очевидно, проводилась традиционная перед основным ударом разведка боем.

19 июня последовал главный удар. Его нанесла батальонная тактическая группа в составе батальона 24-й ОМБР82, танковой роты, Первого батальона Нацгвардии, около двух рот из состава 25-й аэромобильной бригады и бойцов других подразделений ВСУ. При атаке украинцы задействовали три десятка единиц бронетехники, РСЗО «Град» и два самолёта Су-25.

Рано утром, после недолгой артподготовки блокпост и окопные ряды ополчения атаковала пехота при поддержке танков, БТР и БМП. Первую атаку русским удалось отразить, сразу подбив один танк. Ответным огнём украинцы уничтожили один из двух наших расчётов СПГ-9.

Через некоторое время противник пошёл во вторую атаку, которая оказалась успешнее. Три четверти ополченцев было новобранцами, и для большинства это был первый бой. Не выдержав танковой атаки и шквального огня бронемашин, русские беспорядочно отступили в разные стороны. Горстка оставшихся контратаковала и сумела подбить из РПГ несколько БМД, но в итоге и они оказались быстро рассеяны.

Игорь Стрелков позже писал из Славянска:

Тем, кто попытается укорять ополчение в недостаточной стойкости, я порекомендую прибыть сюда и попробовать самому: у противника на каждые 10 человек по БТР или БМП (не говоря уже о двух десятках танков), а у нас на весь оборонявшийся отряд не было ни одной брони. У них по нашей позиции работала батарея „Градов“ и дивизион самоходных гаубиц + Сушки, а у нас всей „артиллерии“ там было две безоткатки СПГ-9 и одна ЗУ-23-2. Всю нашу связь они задавили аппаратурой РЭБ так, что рации оказались полностью бесполезны. Соотношение сил в пехоте — 1 к 10. Тут бы и гвардия, пожалуй, не удержалась».

Участвовавший в бою под Ямполем российский доброволец Виталий Фёдоров (Африка) рассказал:

Нас всего было менее 200 человек, и не все участвовали в бою. По моим данным, наши потери около 10–12 человек двухсотыми (либо пропавшими без вести при отходе) и около 40–50 раненых. Но, должен признать, с перекрёстка нас выбили. Первую атаку мы отбили — расчёт СПГ подбил танк и БМП. Укры пытались их оттащить, поставив дымовую завесу. Соседнее отделение прикрывало огнём, а мы подобрались поближе и сначала вдарили из подствольников, а потом гранатомётами отработали. Танк взорвался, отлетела башня, БМП украинцы оттащили. У танка осталось два тела укров, что с экипажем — не знаю. Во время второй атаки у нас закончились заряды к гранатомётам, танки прорвались на 50 метров и лупили по окопам в упор, пришлось отступать. С нашего отделения (7 человек) один пропавший без вести и двое раненых, включая меня. И это при том, что мы были на самом переднем крае. Повторюсь, реально в бою участвовало с нашей стороны не более 100 человек. У меня была лёгкая контузия, два слепых осколочных и пулевое по касательной».

Подробно о бое под Ямполем в октябре 2014 года писал боевой товарищ Африки Герман Бушков, позывной Скиф. Вот что он рассказал о первом этапе боя:

Было около 6 утра, когда после очередного обстрела появился гул брони — его никогда и ни с чем не перепутаешь и не забудешь, как, собственно, и обстрел „Градами“. Наверное, в такие минуты с человеком и происходит некое перерождение. Ты уже никогда не станешь тем, кем был до этого момента. Если, конечно, останешься жив. Этот момент требует многого от тебя, но главное… Главное — должен быть стержень. Без него хана, побежишь, дёрнешься, и всё… Пропадут все.

Я, стиснув зубы, просто скомандовал: „Рота, приготовиться к бою, держать позиции, гранатомётчикам пропустить броню и отработать по выстрелу в бочину, остальным отсекать зелёнку!“ Сам же я направился на позицию к Угрюмому (отличный парень, командовал взводом из состава моей роты. Был впереди нас своего рода заслон роты, который в свою очередь был заслоном батальона), чтобы внести кое-какие корректировки. Как раз в этот момент, словно в кино про войну из детства, в просвете посадок показались танки. Вылезли они, словно некие животные, звери, помахивая на кочках длинными хоботами. Один такой зверюга вышел на дистанцию в километр и с ходу въе**л по нашей передовой, так что плиты разлетелись. Его прикрывал БТР, который выкатился на просёлочную дорогу почти перед нами, метрах в двухстах. Его, к большому неудобству, закрывала лесистая возвышенность, и достать его мы пока не могли. Словно из каких-то невидимых аудиоколонок, до слуха доносился ещё и лязг гусениц, было понятно, что подтягиваются ещё силы. Лязг теперь раздавался немного правее, и вскоре на вид вылезла ещё одна „коробочка“. Парни с СПГ подпустили этот танк поближе и не мешкая кинули ответку — красавцы, точное попадание, броня встала, зачадила. В этот момент мы открыли секторный огонь и вовсю стали отрабатывать зелёнку».

Второй этап боя закончился разгромом передней линии обороны и отступлением ополченцев. Герман Бушков получил ранение.

Вражеская пехота дерзко так выдвинулась в атаку из зелёнки, образовав кривую линию полумесяцем, дабы отрезать нас от тыла, но вновь у них ничего не вышло — мы накрыли их встречным огнём, — пишет Бушков. — А тут вдруг броня на дороге колонной идёт, а до нас всего-то метров 35–40. Угрюмый кричит: „Давайте «Шмеля!»“ (у нас больше ничего и не было на тот момент). Но танк „Шмель“ не взял, грёбаный экран (сетка, которую укры нашивают на броню). Второй „Шмель“ — эффекта ноль. От выстрела Африку аж отбросило. Ещё выстрел — и снова неудача. А за танком развернулись уже некие жёлтые БТРы или БМП — польские, поэтому и не могу сказать точно.

Угрюмый вновь показал себя дерзким воином, из своей позиции очень крепко долбил из ПК по броне. В этом же секторе работали Москит и Кулибин. Я к ним тоже подключился и давай с РПК по броне. Ну а броня по нам в упор. Бронебойные сделали своё дело. Смотрим, мочканули один БТР. Он встал и задымился так по-киношному. Угрюмого работа была на пятёрочку. Вроде кураж у бойцов появился, как-то легче на душе стало, а тут танк поворачивает дуло и по нашим окопам в упор гасит, плюс к нему КПВТ БТРов подключились… Просто жопа. На какой-то момент плотность огня создали они, наши оппоненты, мама не горюй — деревья складывались, как колосья. Но наши бойцы не побежали — дрались из окопов, появляясь, как призраки, из земли.

Танк бил прямой наводкой, но выручали блиндажи. Да и везло. И вот где-то на третий выстрел этого проклятого танка пошёл отсчёт уже иной. Меня при разрыве фугасного снаряда ранило. Я пытался переместиться на позицию ближе к их пехоте, но рвануло рядом. Ощущение это просто так не передать. После подрыва всё изменилось. Передо мной Африка в этот момент словно проплыл на каком-то облаке. Я смотрю на него, а он говорит мне: „Зацепило меня, Скиф, посмотри“. Словно и не со мной это всё было, и не мне адресованы слова. Смотрю, и вроде да, цепануло в спину осколками, отверстия и кровь на спине у Африки. Но, что интересно, боли не чувствую и ещё не пойму вообще, что произошло. И тут уже как даст… сильный удар, словно резиновой кувалдой, и одновременно будто в лицо кинули медузу. Я за лицо, а там каша, кровь хлынула, а до этого по касательной пуля прошла, задев голову.

Слышу, как Угрюмый кричит ребятам, чтобы ротного забирали (меня, значит) и отходили… „Скиф, что делать?“ — крикнул кто-то из пацанов. Я глянул в сторону наших позиций, смотрю, Угрюмый с пехотой оттягивается, говорю: „Отходим, пока нас не накрыло“».

Посмотрим на описание ямпольских событий с украинской стороны. В январе 2017 года военный обозреватель Дмитрий Путята на основе информации, собранной среди бойцов ВСУ, написал статью «Ямпольский казус», которую мы приводим в сокращении:

4 июня бронегруппа 24 МБР, которая состояла из двух БТР-80, трёх БМП-2 и танка Т-64, получила приказ разбить передовой блокпост в Ямполе. Подключилась артиллерия. Когда бронегруппы приблизились на расстояние 400 метров, задача была успешно выполнена.

Со стороны Торского выдвигается две механизированные роты 24 МБР. Первой ротой командовал капитан Валерий Левченко, второй — Валерий Бондаренко. Повёл бойцов в бой командир батальона Ляшенко Игорь83. В психологическом плане ни солдаты, ни командиры взводного уровня не были готовы к бою. О том, что планируется наступление и они будут принимать в нём участие, они узнали утром 19-го.

Состав колонны: 9 БМП-2 и 3 танка Т-64. Разведывательный взвод двигался со второй бронегруппой (ротой) через страусиную ферму. В батальоне было много молодых ребят, которые недавно только подписали контракт. С ними были и опытные контрактники, которые прошли Ирак и Югославию. Именно они стимулировали открывать огонь. Очевидно, что сил боевиков было слишком мало, чтобы сдержать такой бронетанковый кулак.

Если на участке 24-й бригады всё было гладко, то 25-я бригада встретила сопротивление и понесла сильные потери. Было принято решение атаковать противника в лоб. И это при том, что две бронегруппы 24 МБР зашли в тыл боевикам.

Бронегруппа 25-й бригады: несколько БМД и танков, „Реостат“84 и два КамАЗа с ЗУ-23-2.

Боевики решили пропустить первые две коробочки и взорвали управляемый фугас, когда проезжал „Реостат“. Сразу погибает двое членов экипажа. Комбат (командир батареи) и механик-водитель получили ранения. После этого БМД-1 получает в лоб снаряд с СПГ-9. Как была подбита вторая БМД-1, мне неизвестно, но её разорвало на куски. Первая БМД-1 досталась боевикам в качестве трофея. Был сильный стрелковый бой. Десантников начали засыпать ВОГами. Появились погибшие и раненые. Был повреждён один из двух КамАЗов. В нём погибло два десантника. Параллельно бронегруппы 25-й бригады движется группа 73 Центра спецназа и разведроты 95-й бригады. На первом БТР едет командир роты, капитан Алексей Крементар. Колонна попадает в засаду, офицер погибает в бою, и вместе с ним погибает старший солдат Шевченко Алексей. По данным сепаратистов, в бою был подбит танк 24 МБР.

Потери 25-й бригады в этом бою составили 12 погибших и 25 раненых. Двое погибли в „Реостате“, двое в КамАЗе. Возможно, кто-то и в БМД. Остальные от пуль и осколков от ВОГов. Погибло и двое из 95-й бригады.

Но на этом Ямпольская операция не закончилась. В то время как 25-я и 95-я бригады вели бой, 24 МБР продвигалась к селу Закотное. Двигаясь вдоль посадки, они продвигались к мосту и вели огонь. Танки стреляли по всему, что казалось подозрительным. Пехота двигалась с БМП и вела огонь. Противник открыл огонь с другой стороны берега (их разделяла река Северский Донец). Цель 24 МБР — занять господствующую высоту. В сторону Закотного выдвинулось около 15 БМП-2, 2 БТР-80 и несколько танков.

Был страх, что мост заминирован и его подорвут, когда по нему будет идти колонна. Поэтому было принято решение, чтобы коробочки двигались по одной через мост. Так вся бронегруппа и перешла. Перебравшись на другой берег, наши увидели разбитые позиции боевиков, которые были довольно неплохо укреплены. В них лежало несколько трупов, а у моста истёк кровью ещё один раненый боевик. Перед тем, как наши заняли позиции боевиков, Су-25 отработал по высоте, которую планировали занять.

Вместе с БТР на высоту поехал танк и несколько БМП. Основная колонна почему-то продолжила движение и попала в засаду. Начался обстрел десанта, который сидел на броне. Так за несколько секунд и погибли бойцы. В комбата попало несколько пуль, и он на скорости свалился с БТР. Потери 24 МБР в этом бою составили 7 бойцов.

Бой вёлся и в самом селе Закотное. В посадке был заброшен окровавленный БРДМ-2 боевиков. Из-за потери комбата и комроты потерялось управление, было принято решение отступить. Боевики засели в домах и вели оттуда огонь. В том бою погиб ещё один офицер — Владимир Кравчук.

Возможно, командование планировало занять Закотное и отправиться на Северск, не знаю. Но после того боя боевики взорвали мост. Почему этого не сделали, когда по нему переправлялись ВСУ, — неизвестно. В Закотном погибших сепаратистов было минимум 7, в Ямполе около четырёх. То есть погибших сепаратистов было примерно 11–15.

За день боёв в районе Ямполя батарея 2С385 перестреляла пятьсот 152-мм снарядов.

В Северске на момент действий под Ямполем находилось 40 боевиков и 1 БРДМ-2. Через несколько дней туда ещё прибыла БМП-2. Оборону там держали бойцы „Призрака“. Данный населённый пункт ВСУ освободили только 10 июля и наступали со стороны Кривой Луки, которую взяла 95-я бригада. Артиллерия отработала, сепаратисты отступили».

Мост через Северский Донец, о котором говорится в статье, не был сразу взорван потому, что у ополченцев просто не хватило взрывчатки. После прорыва украинцев через мост взрывчатку сумели быстро собрать и выслать подрывников на место, тогда мост и взорвали.

Что касается ураганного огня противника (аж пятьсот снарядов «Акации», со слов Д. Путяты), то он практически весь пришёлся на тылы, а не на передовые позиции ямпольского батальона, поэтому жертв от артобстрелов было минимум.

Погибло в бою 19 числа около 10 ополченцев, ранения разной степени тяжести получило до четверти бойцов всего батальона. Все уцелевшие выходили из окружения в разные места самостоятельно или под руководством Прапора и Мачете. В Славянск вернулось около восьмидесяти человек, остальные вышли в Лисичанск и Донецк.

Известные нам имена ополченцев, погибших под Ямполем: Дмитрий Долгих (Тихий) из Горловки, Игорь Суров из Горловки, Андрей Пискарёв (Гном), Алексей Лемец, Андрей Сорокин.

Точные потери противника, как всегда, можно указать только примерно. Пресс-центр АТО сообщил всего лишь о 7 двухсотых под Ямполем и о 12 — на других участках боёв в Краснолиманском районе.

Согласно процитированной выше статье «Ямпольский казус», совокупные потери 25-й, 95-й и 24-й бригад ВСУ — всего двадцать два человека.

По другим сообщениям украинской прессы, под Ямполем погибло гораздо больше людей. Например, боец 24-й бригады ВСУ Игорь Чекачков через неделю после боя в интервью украинскому агентству «Репортёр» рассказал, что из двадцати человек в его группе выжило только шестеро.

В том бою погибли и комбат, и комроты, и командир отделения», — признался Чекачков.

По информации бойцов 25-й аэромобильной бригады, из тридцати трёх участников боя осталось семь (то есть двадцать шесть убиты либо пропали без вести), а в Первом батальоне Нацгвардии погибло семь бойцов.

По совокупным свидетельствам и данным можно утверждать, что украинцы в ходе боёв 19 июня потеряли погибшими не менее четырёх десятков человек.

Трое украинцев было взято русскими в плен и доставлено в Славянск — один лейтенант и два сержанта. Позже их обменяли на пленных ополченцев.

Подтверждённые украинской стороной потери бронетехники за 19 июня: один танк, одна БМП, два БТР и три БМД. Одна из БМП, подбитых у Кривой Луки, на буксире была отправлена бойцами Мозгового на ремонт в Лисичанск.

На помощь защитникам Ямполя был направлен взвод Моторолы, но поздно: в районе Кривой Луки бойцы нарвались на колонну, и взвод был рассеян. Пожалуй, это была единственная неудача Моторолы за славянский период войны.

Также сражающимся к северу от Славянска пыталась оказать поддержку рота краматорских ополченцев, но безуспешно. Зато бойцы Хмурого осуществили удачную атаку на украинский блокпост в районе села Марково (восточней Краматорска), подбили одну БМП и один БТР противника.

После поражения Ямпольского батальона Краснолиманский район был передан в зону ответственности Лисичанского батальона, который координировал действия со штабом в Славянске и производил зачистку местности на нескольких участках боёв накануне. Мост через Северский Донец в районе Закотного, как уже говорилось, был взорван, чтобы избежать прорыва вражеских танков, а мост в Кривой Луке взят ополченцами под контроль. Также в районе Закотного 20 июня подразделение Мозгового разбило украинский отряд и уничтожило два БТР.

Впрочем, это были тактические успехи, уже не способные повлиять на общую обстановку вокруг Славянска, которая ухудшалась с каждым днём. Через неделю украинцы на танках перешли реку по понтонным мостам, оттеснили остатки ополчения и сформировали на южном берегу Северского Донца бронетанковый кулак, нацеленный на Славянск.

Об обстановке под Ямполем и причинах провала боя рассказал командир Ямпольского батальона Евгений Скрипник, Прапор:

Украинская артиллерия стреляла по нам в течение месяца, перепахивала наши позиции. Весь сосновый бор стал выглядеть, как в кино про Вьетнам, сплошные острые пики срезанных пальм. Так и под Ямполем было. Вечером ты ложился спать в блиндаж под сенью крон, в обед уже ходишь, как на пляже, среди спичек поломанных стволов. После обстрелов ещё час нельзя было выходить из блиндажей, потому что расстрелянные сосны ветер раскачивал, и они падали, травмируя бойцов.

Батальон был рассеян, во-первых, из-за несопоставимой разницы в силах и средствах. У них бронетехники немеряно и поддержка с воздуха, а у нас одна стрелкотня, одна зушка, два СПГ-9 да старые РПГ-18. Во-вторых, сам батальон состоял по большей части из новобранцев и формировался на скорую руку, не было времени отбирать людей или перебрасывать с других участков. Машинами привозили желающих воевать новичков-ополченцев, из них комплектовались подразделения. Мы даже в полевых условиях личные данные людей не фиксировали, всё было, как в 1941 году. Хотя успели организовать стрельбище, и я приказал не жалеть патронов, ребята круглыми сутками стреляли. Мой заместитель Мачете не слазил с них, пока не набьют себе руку. Но когда противник дал решающий бой, мало что можно было сделать с автоматами против танков».

Командир Ямпольского батальона в бою был ранен в ногу осколком. Это было второе ранение Прапора под Ямполем, неделей раньше он получил осколок в другую ногу, но ложиться в госпиталь не стал, решив только ездить в Славянск на перевязки. После ранения 19 числа Прапор неделю пробыл в госпитале и уехал в Снежное, став комендантом этого города. Через две недели, после отступления из Славянска, туда перебазировался Семёновский батальон.

По мнению начальника штаба Славянского гарнизона Эльдара Хасанова, поражение под Ямполем было обусловлено не только недостатком огневых средств поражения, но и неверно выбранными позициями для обороны.

Сама позиция, на мой взгляд, была выбрана неверно, — считает Хасанов. — Решение принимал не я, организация обороны здесь осуществлялась ещё до моего приезда в Славянск. Я позже высказывал свои соображения, что существующая позиция для обороны неудобна. Мы встречали противника на относительно ровном месте, без естественных преимуществ. Украинцы применили логичную тактику: сначала расстреляли наш блокпост с максимальной дистанции, так как наши позиции были хорошо видны издалека, а потом пошли в атаку, не встречая естественных препятствий. Нужно было останавливать противника около моста в нескольких километрах от Ямполя. Там рельеф позволял бы бороться эффективнее — на изгибах дорог и склонах оврагов, где противнику приходилось бы изворачиваться. Когда не хватает физической силы — нужно использовать другие преимущества. Когда у противника явный перевес в силах и средствах — очень многое зависит от того, насколько правильно используется местность».

Как бы то ни было, 19 июня русские потерпели болезненное поражение, а украинцы — очередную победу, которая после сдачи Красного Лимана стала ещё одним шагом к полному охвату Славянска.

По итогам событий этого дня Стрелков писал:

Таким образом, можно констатировать факт выполнения украинскими военными задач, поставленных Порошенко по окончательному окружению ополчения в г. Славянск. Несмотря на мужество и стойкость ополченцев, противостоять массированным ударам танков, артиллерии и авиации противника, обладающего к тому же значительным превосходством в живой силе, они на открытой местности не в состоянии».

Со своей стороны выношу глубокую благодарность Российской Федерации, которая нас, русский народ Донбасса, так мощно поддерживает. И я всё-таки надеюсь, что совести, если она ещё водится в Москве, хватит, чтобы принять какие-то меры», — заявил Стрелков в интервью «Комсомольской правде».

В 2015 году в издательстве «Чёрная Сотня» вышла книга Виталия Африки «Записки террориста (в хорошем смысле слова)», где он подробно и живо описал бой 19 июня под Ямполем, отступление и дальнейшую судьбу участников боя.

9. «ПЕРЕМИРИЕ»

За сутки в результате артобстрелов в Славянске погибло четыре человека и двадцать один получили ранения, в том числе дети.

20 июня Александр Коц писал:

Пять часов врачи боролись за жизнь 5-летнего Арсения. Мальчик погиб в 2 часа ночи. Слишком много осколков. Врачи насчитали в голове Арсения 30 осколков от 1 до 5 мм. Многие извлечь было невозможно. Врачи пытались снять отёк мозга, но когда увидели, что там внутри — стало понятно, что шансов мало. Порошенко, хватит убивать детей».

Об обстрелах и гибели мальчика Арсения Данченко вспоминает в своей книге Семён Пегов:

Ежедневно мы снимали результаты обстрелов украинской артиллерии в Славянске, довольно часто в наши объективы попадали не только руины разного типа построек, но и искорёженные от взрывных волн тела местных жителей, искрошенные осколками конечности тех, кто не успел добежать до подвала. Буквально на днях у нас на глазах в реанимации скончался пятилетний мальчик, в его голове было столько осколков, что врачи физически не могли их устранить. Когда видишь, к чему может привести разрыв снаряда поблизости, предпочитаешь лишний раз не геройствовать понапрасну».

Разрушенный Дом культуры в Семёновке

Вот что рассказывает Дмитрий Стешин, делясь воспоминаниями о самых тяжёлых впечатлениях от войны в Славянске:

Самое незабываемое, пожалуй, — съёмка обстрела Семёновки зажигательными минами, днём. Мы смогли зафиксировать этот обстрел в максимальном приближении на видео, метров со ста, и записать стендап на фоне падающих мин. Съёмку я передал впоследствии в Следственный комитет.

Ещё один эпизод — смерть от осколков мины пятилетнего мальчика, это было в последние дни осады, и чуть ли не последний эпизод, о котором я написал. Мать пыталась закрыть ребёнка собой, но мина упала настолько близко, что эта жертва лишь дала ребёнку несколько часов мучений — он умер на операционном столе в городской больнице.

В те же дни мы забирали тела трёх погибших стариков из посёлка Восточный (ночью начался обстрел, и они выбежали из домов на улицу) и погибшего алтарника храма у выезда из Славянска в сторону Славкурорта.

Били укры по площадям с утра до ночи. Насколько я помню, в штаб ополчения ни разу не попали, хотя прилетало очень близко. Думаю, у этого хаотичного огня была одна задача — выгнать большинство жителей из города перед штурмом.

Наши отвечали. Каждую ночь к гостинице „Украина“ подгоняли „Нону“, и она посылала на Карачун десяток снарядов, не больше. Наверное, расчёт был на то, что ответки по гостинице с журналистами не будет. В последние дни моего пребывания в Славянске я курил на балконе и видел, как в десятке метров от моей головы, в темноте, прошли два снаряда. Они шипели и светились. Взорвались в парке за гостиницей, достаточно далеко — шли по настильной траектории.

Потери бойцов ополчения были засекречены от журналистов. Про мирных жителей могу сказать достаточно точно — с конца мая в сутки гибло порядка пяти человек».

Вечером 20 июня президент Украины Пётр Порошенко заявил, что силы АТО до 27 июня прекращают боевые действия, и предоставил некий «мирный план», состоящий из пятнадцати пунктов. Порошенко предложил создание коридора для выхода «российских наёмников» и разоружение ополченцев, а также создание десятикилометровой буферной зоны на российско-украинской границе.

На самом деле, это было очередным политическим ходом, призванным продемонстрировать якобы миролюбие и желание разрешить конфликт поскорее. На деле украинцы хотели получить передышку для подготовки наступления по всему фронту на Донбассе.

Разрушенная Семёновка

На Семёновке ни о каком прекращении огня не слышали, — сообщил Александр Коц на следующий день. — С 4 утра час громыхало. Здесь говорят — речь идёт не о перемирии, а о перегруппировке украинских сил для решающего удара. Желающих воспользоваться предложением Порошенко — сложить оружие и выйти — на Семёновке мы не нашли».

22 числа в интервью телеканалу «LifeNews» Игорь Стрелков назвал объявленное Порошенко перемирие уловкой украинских боевиков:

Они рассчитывают под прикрытием перемирия стянуть окончательно войска и после окончания этого так называемого перемирия совершить некий блицкриг. То есть постараются одномоментно ликвидировать все основные пункты сопротивления».

В этот день противник атаковал восстановленный пост ополчения в районе Ямполя силами одного танка, пяти БТРов и пяти «Уралов» пехоты. В ходе боя ополченцы были оттеснены в лесной массив. После этого украинцы перебросили более двадцати танков с северного на южный берег Северского Донца через возведённый понтонный мост. В течение суток противник продолжал наращивать силы у Ильичовки и Кривой Луки. Украинцы изгоняли население из собственных домов, а в самом селе сосредоточили несколько десятков БМД, БТР и большое количество пехоты. В район Ильичовки подтянулись танки и артиллерия. Здесь формировалась ударная группа, нацеленная на Славянск и Лисичанск. Вокруг самого Славянска противник начал минировать поля противопехотными минами ОЗМ-72.

В ночь на 23 июня ополчением была проведена успешная засада в районе села Долина к северо-западу от Славянска. Выстрелами из гранатомётов были подбиты два БТР, автоматным огнём нанесены потери находившемуся на броне десанту противника. Ранее эта же разведгруппа подбила БМП и подорвала «Хаммер» противника у блокпоста в селе Яцкое. В обоих случаях нашим удалось уйти без потерь.

24 июня выстрелом из ПЗРК был уничтожен очередной вертолёт Ми-8. Вертушку сбил на взлёте, когда она поднималась с горы Карачун, ополченец Сергей Солодов. Погибло девять человек экипажа, из них три офицера СБУ.

Это десятый вертолёт, уничтоженный нашими бойцами. В отместку противник вновь ровняет Семёновку вперемешку фосфорными и осколочными снарядами», — сообщил Стрелков.

25 числа, пока Украина объявила псевдоперемирие и готовилась к наступлению, Совет Федерации РФ отменил постановление «Об использовании Вооружённых Сил Российской Федерации на территории Украины». Руки у Порошенко были развязаны окончательно.

В этот день штабом обороны в Славянске было опубликовано следующее заявление:

Командование ополчения ДНР заявляет, что не намерено спокойно наблюдать за дальнейшим сосредоточением сил карателей на исходных позициях наступления. Ополчение оставляет за собой право игнорировать так называемое „перемирие“ и наносить удары по врагу, где ему будет удобно».

В заявлении было также сказано, что предварительным условием для любых переговоров о прекращении огня руководство ополчения рассматривает: немедленное разблокирование всех населённых пунктов, в которых расположены отряды ополчения, отвод подразделений ВСУ на расстояние не менее десяти километров, прекращение любых полётов военной авиации и беспилотников над районами, контролируемыми ополчением, и другое.

Только при соблюдении указанных предварительных условий ополчение ДНР готово прекратить любые вооружённые акции на фронте и в тылу противника, а также начать переговоры с ВС Украины и иными вооружёнными формированиями о дальнейшем перемирии, обмене военнопленными и задержанными», — говорилось в заявлении командования ополчением.

10. АТАКА НА «РЫБХОЗ»

26 июня ополченцы, получившие накануне два новых танка, атаковали под Славянском блокпост № 1. Это был блокпост «Рыбхоз» в посёлке Мирное, где располагается большое предприятие «Донрыбкомбинат». На блокпосту стояло до двух рот бойцов ВСУ и «Правого сектора».

Операцию спланировал начальник службы ПВО Гроза. Ополченцы в количестве двадцати пяти человек выдвинулись с позиций у пожарной части на двух танках и одной БТР-Д с установленной на нём ЗУ-23-2. Работой бронетехники командовал Ярослав Аника, Таран. Один танк вёл ополченец с позывным Казак, другим управлял Рыбак.

Наша пехота высадилась метров за двести до блокпоста. Танки пошли на большой скорости и метров за пятьдесят открыли огонь по палаткам, блиндажам и бронемашинам противника. Украинцы попытались отбиться с помощью гранатомётов, но вскоре обратились в бегство.

«Под занавес» украинцев по традиции накрыла их же собственная артиллерия — вероятно, артрасчёты решили, что свои уже отошли и блок заняли русские. В оба танка, принимавших участие в бою, были попадания из гранатомётов, но серьёзных повреждений они не получили.

Операция проводилась в зоне ответственности моего подразделения, — рассказал Валерий Мусиенко (Дружок). — Мы базировались в основном на Красном Мосту. Я отвечал за оборону западного района Славянска — это железнодорожный вокзал, Комбикормовый завод, пожарная часть вплоть до Рыбхоза. Операция была спланирована и проведена командиром ПВО Грозой и Женей Рыбаком — командиром блокпоста, который соседствовал с украинским блокпостом „Рыбхозом“.

Одна из целей атаки: нужно было наказать, проучить украинских вояк на этой позиции. Они с каждым днём всё больше наглели — выкидывали гражданских людей из машин, мародёрили. Если на направлении Былбасовки стояли более спокойные укропы, то на „Рыбхозе“ собрались какие-то отморозки. Их надо было приземлить, что мы и сделали. Заодно хорошо пополнили БК, собрали большой трофейный урожай.

Женя Рыбак придумал отличный отвлекающий манёвр — установил на один из наших танков украинский флаг. Это помогло в первые мгновения боя сбить с толку противника. Они не ожидали такой наглости. За эти несколько мгновений, пока укропы замешкались, мы получили преимущество, совершили молниеносный налёт и разбили их всмятку».

Наши потери в результате боя составили одного убитым и двоих ранеными. У противника — четыре двухсотых и пять трёхсотых.

Погибшим ополченцем был двадцативосьмилетний Вячеслав Червяков с позывным Славик. В ходе скоротечного боя он получил смертельное пулевое ранение и умер на территории пожарной части от обильного кровоизлияния.

Два украинских БТР сгорело, третий был захвачен исправным и отогнан в Славянск. Кроме того, ополченцы забрали с блокпоста миномёт «Василёк» с полным боекомплектом, два ПТРК «Фагот» с несколькими выстрелами, три АГС-17 «Пламя» с большим боекомплектом, несколько автоматов, большое количество патронов и гранат, приборы ночного видения и различное снаряжение.

Украинский БТР, уничтоженный ополченцами

Уцелевшие украинские бойцы отступили на блокпост № 2 у Комбикормового завода.

На следующий день украинский волонтёр рассказал о произошедшем со слов участников боя:

Сама атака была стремительной, с двух направлений — танки буквально ворвались на блокпост на полной скорости, слетели вниз, преодолев последние несколько сот метров… Произвести прицельный выстрел из ПТУРСа было почти невозможно — расчёт выстрелил один или два раза и весь погиб, расстрелянный в упор. Один танк удалось поджечь из гранатомёта, когда он уже утюжил центр блокпоста. Ребята отчаянно стреляли из всех видов стрелкового оружия, но это было бесполезно, а больше ничего под рукой не было, даже коктейлей Молотова. Отступили, унося раненых. Убитых удалось забрать только сутки спустя».

На следующий день, несмотря на явное поражение украинцев в бою, министр МВД Украины Арсен Аваков бодро рапортовал в Фейсбук:

Бой на окраине Славянска. Танк террористов, ворвавшийся в рамках „мирного процесса от ДНР“ на блокпост № 1 наших подразделений АТО возле Славянска, — уже металлолом. Капитан Сидорин! Молодца! Из бригады особого назначения Национальной Гвардии Украины — точным выстрелом гранатомёта! Представлю к награде!»

Насчёт танка и волонтёр, и министр врали. Стрелков прокомментировал так:

Наши танки все целы. У одного при попадании гранаты из РПГ сработала динамическая защита, у второго — три дыры в защите орудия от 14,5, но сама пушка исправна. Всё, больше повреждений нет».

Несмотря на удачную атаку, её смысл был в нанесении урона противнику и минировании дороги на Славянск (от «Рыбхоза» через микрорайон Артёма дорога ведёт прямо в центр города). Как и в случае с атакой на блокпост № 5 у стелы, от занятия «Рыбхоза» ополченцы ничего не выигрывали. На следующий день украинцы снова заняли этот блокпост, поставив на него целых 4 танка и 6 БТР с большим количеством пехоты.

Атака на «Рыбхоз» стала последней успешной операцией Славянского гарнизона.

27 июня журналисты опубликовали видео со склада вооружения в Славянске, куда принесли трофеи и документы украинцев, которые погибли или кто при бегстве оставил документы на блокпосту.

Видеорепортаж показывает, как командующий раскладывает на полу документы, около двадцати штук, — паспорта, военные билеты и т. п. — и с довольным видом демонстрирует трофейное оружие. Тогда многие отметили весьма благодушное, приподнятое настроение Стрелкова, которого за последние дни уже привыкли видеть «грустным полковником».

Игорь Стрелков демонстрирует трофеи 27 июня

Увы, радовался командующий недолго: через несколько дней начались тяжёлые бои в Николаевке, а через неделю Славянск был оставлен.

11. ПАДЕНИЕ НИКОЛАЕВКИ

На начало июля в Николаевке, — городе в двадцати километрах к востоку от Славянска, — находилось около четырёхсот бойцов Славянского гарнизона, включая роту командира Мачете, которая недавно вышла из-под Ямполя.

1 июля ситуация в Николаевке резко изменилась после того, как город покинула рота, которой командовал командир Игорь Украинец (Минёр). Игорь Стрелков в тот же день публично назвал командиров этой роты дезертирами и обвинил в оголении важнейшего участка обороны, что дало противнику возможность 3 числа захватить Николаевку и осуществить полное окружение Славянска.

Рота Минёра насчитывала сто двадцать четыре человека. 1 июля командир сообщил бойцам роты о приказе Стрелкова оставить Николаевку и увёл подразделение в Горловку. Позже Минёр сообщил, что приказ ему отдал командир горловского гарнизона Игорь Безлер.

Сам Безлер этого не отрицает и даже настаивает на своей правоте, комментируя произошедшее так:

Не дай я команду отойти Минёру, это случилось бы через пару дней. У подразделения Минёра не осталось боеприпасов и продовольствия. Отсрочка в пару дней не изменила бы общей картины, только подразделения уже бы не было. Это показал хорошо Ямполь. Мы почти три недели снабжали Минёра боеприпасами, а не делай мы этого, обвал произошёл бы тремя неделями ранее».

В книге мы уже упоминали о конфликте двух Игорей — Стрелкова и Безлера. Из-за отсутствия взаимопонимания оба командира уже в июле практически перестали взаимодействовать, и в основном с Бесом работал Хмурый. Как бы то ни было, Бес не имел права отдать такого приказа — во-первых, рота Минёра находилась в ведении Славянского гарнизона, во-вторых, Игорь Стрелков был не просто командующим штаба в Славянске, а министром обороны ДНР, по крайней мере формально.

Впрочем, в войне такого типа, которая шла на Донбассе, ключевую роль играют не формальные должности, а человеческий фактор и авторитет народных командиров. Несмотря на безусловный авторитет и популярность Стрелкова, в ополчении были люди, находившиеся под влиянием и опекой других командиров. Случай с уходом Минёра не был единственным, за время обороны Славянска из гарнизона к Безлеру ушло ещё две группы ополченцев.

По словам Стрелкова, Хасанова, Мачете и других командиров, воевавших в Николаевке, заявление Безлера об отсутствии боеприпасов и продовольствия в роте Минёра не соответствует действительности. Конечно, в достаточном количестве продуктов и патронов не было в Славянском гарнизоне ни у кого, но ситуация в этом плане на тот момент всё же не была критической.

После того как в роте Минёра поняли об отсутствии приказа командующего об уходе из Николаевки, часть бойцов пыталась вернуться на позиции, но к тому времени кольцо блокады уже сомкнулось, и пробиться обратно в Славянск сумело лишь пять человек. Снимать подразделения с других участков фронта, где тоже шли бои, возможности не было. Чтобы закрыть брешь в обороне, в Николаевку пришлось отправлять бойцов из разных отрядов ополчения, базировавшихся в самом Славянске. На блокпост у въезда в Николаевку и бывшую базу Минёра была переброшена группа в двадцать человек, которые сутки удерживали позиции под непрерывным огнём неприятеля. Кроме того, в Николаевку был переброшен мобильный отряд Моторолы, который совершал налёты на украинские огневые точки вокруг города.

2 июля против Николаевки было брошено большое количество бронетехники. Один танк ополченцы подбили, поэтому украинцы отошли и принялись методично обстреливать город из танков и тяжёлой артиллерии. За последующие два дня ими была разрушена значительная часть города.

Последствия обстрелов Николаевки из тяжёлой артиллерии

3 июля, на второй день боёв, Николаевка была блокирована бронетехникой, в результате чего отряды Моторолы и командира с позывным Лето, взявшего командование после ранения Мачете, а также до десятка разрозненных бойцов попали в окружение. Часть ополченцев сумела выйти на следующий день, а некоторые выбирались уже после того, как украинцы захватили и Николаевку, и Славянск.

Мачете был ранен 3 июля в автомобиле во время стычки с украинской колонной на окраине Николаевки. Командир вёл «Форд Фиесту» с установленным на ней АГС и с четырьмя бойцами. Напоровшись на колонну противника — танк и БТР с пехотой, — Мачете резко развернул автомобиль, потому что стрелять из АГС можно было только сзади. Русские открыли огонь из гранатомёта, украинцы стали обстреливать машину ВОГами. Одна граната из подствольника залетела под водительское сиденье и взорвалась. Мачете получил множественные осколочные ранения обеих ног. Машина успела отъехать на приличное расстояние и съехала в кювет. Ополченцы запросили миномётный огонь по колонне противника и вызвали подкрепление. После прилёта нескольких наших снарядов украинцы тоже стали отступать, а прибывшие ополченцы под командованием командира с позывным Юг эвакуировали бойцов и госпитализировали раненого Мачете.

За этот день потери ополчения составили шесть человек погибшими и до пятнадцати ранеными. По сообщению пресс-центра АТО, потери противника за день составили девять убитых и тринадцать раненых. Жертв среди горожан было намного больше, но оценить количество погибших ополченцы уже не успели, так как город пришлось оставить. Бойцы ополчения находились на позициях на окраине Николаевки, а основные жертвы были в жилых кварталах и на ТЭС. Под огнём «Смерчей»86 несколько подъездов пятиэтажек было разрушено до фундамента.

Последствия обстрелов Николаевки из тяжёлой артиллерии

3 числа вечером Стрелков сообщил:

Николаевка окружена. Связи с гарнизоном нет. Продолжаются непрерывные обстрелы Семёновки, Николаевки, ТЭС. Количество расходуемых снарядов такое, что в Чечне такого не видал. Ночью Славянск был неоднократно обстрелян гаубицами. Население охватила паника. Все проклинают Киев, Порошенко и… Россию. Которая дала надежду и бросила на произвол карателей».

Об описываемых событиях подробно рассказал ополченец с позывным Док:

На тот момент я был сотрудником военной полиции Славянска. В ночь с 1 на 2 июля нас поднял по тревоге наш командир Нос и сообщил, что наша группа совместно с людьми Абвера (военная разведка Славянска) выдвигается в Николаевку для ареста командира гарнизона Николаевки с позывным Минёр. Командир подозревался в попытке дезертирства с позиций. В нашей группе было порядка 25 человек.

Выдвинулись. По дороге из Славянска в Николаевку мы подверглись миномётному обстрелу со стороны противника. Вначале нам повесили „люстры“ (осветительные ракеты, спускающиеся на парашюте), затем обстреляли из миномётов. К счастью, проскочили без жертв. Николаевка встретила тишиной. Город оказался абсолютно пустым (в плане отсутствия ополчения).

Ввиду отсутствия гарнизона, Абвером и Носом было принято решение оставить отряд из восьми добровольцев (в который вошёл и я) на позициях Минёра для обеспечения обороны. Остальная группа выдвинулась в Славянск для доклада командующему и формирования нового гарнизона. На восемь человек у нас осталось из противотанкового вооружения три „мухи“ (РПГ-18) и один РПГ-7 с пятью зарядами. При осмотре казарм Минёра мы обнаружили полное отсутствие оружия, но огромные запасы продовольствия и личные вещи бойцов. Кроме того, мы обнаружили, что позиции полностью не готовы к обороне — отсутствовали окопы, блиндажи для укрытия от артиллерийских обстрелов, огневые точки. Кроме того, как выяснилось утром, во время боя, Минёр разминировал подходы к своим позициям, поснимав мины с полей.

Около 4 часов утра на наших позициях появился ополченец из отряда Минёра, который за неделю до этого получил ранение, выписался из госпиталя и теперь прибыл обратно в роту, не зная, что она ушла. Таким образом, наша группа увеличилась до 9 человек. Разбившись по секторам, мы заняли оборону.

Утром 2 июля около 5 часов укропы начали атаку на Николаевку. Атака началась с артподготовки. Били миномётами 82- и 120-мм. Пару раз отработала САУ. После артподготовки нами была замечена группа разведчиков противника в количестве 8 человек, движущаяся в нашем направлении. Подпустив разведчиков на расстояние 60–70 метров, мы вступили с ними в бой и уничтожили всю группу. Пулемётным огнём я загнал противника в овраг, а мой напарник закидал овраг ВОГами из подствольника.

Укропы возобновили артиллерийский огонь. Только теперь били прицельно, чётко по нашим позициям. В зелёнке по левому флангу, на расстоянии 400–500 метров от нас сидел корректировщик огня, потом он был обнаружен и уничтожен нашим снайпером.

Артподготовка длилась с 6 до 12 часов. Прекратилась всего на 40 минут по причине того, что пошёл проливной ливень и резко сократилась видимость. По окончании дождя обстрел возобновился. В отсутствие огня я и мой напарник из найденных бетонных блоков начали оборудовать для себя укрытие на своём огневом рубеже, а также укрытие внутри ангара, в котором мы укрывались от обстрела.

Около 14 часов противник предпринял вторую попытку взять нашу позицию штурмом. Для этого с его позиций выдвинулось 5 танков под прикрытием пехоты. Над моей позицией на втором этаже нашего ангара располагались гранатомётчик и снайпер. Гранатомётчик уничтожил одну из машин и подбил вторую. Пехота после перестрелки начала отходить на исходные рубежи. Три оставшихся танка прикрывали огнём подбитый, пока его не уволокли на буксире две БМП. Гранатомётчик в этом бою израсходовал весь свой боеприпас.

К вечеру на нашу позицию, наконец, начали подходить подкрепления, и наш отряд увеличился до 20 человек. Кроме того, нам привезли боеприпасы к РПГ-7 и АГС, который, к сожалению, не пригодился, ибо больше противник пехоту на штурм не бросал. Помимо нас в Николаевке ещё сражался отряд Мачете и Моторолы, но они находились на других позициях.

3 июля возобновился артобстрел. По нам били из танков, ствольной артиллерии (в том числе из „Пионов“) и „Урагана“, также была задействована штурмовая авиация. Укропы более на нашем направлении не применяли штурмовых групп и сделали ставку на перемалывание наших позиций из артиллерии и авиации. Всё вышеперечисленное применялось как по нашим позициям, так и по жилому сектору и ТЭС.

Обстрел продлился весь день и затих к ночи. Утром 4 июля меня увезли с позиций наглухо контуженного и с воспалившимися глазами. К обеду все наши немногочисленные силы в Николаевке отошли в Славянск. Отряд Моторолы при этом попал в окружение и прорывался с боями. С потерей Николаевки мы потеряли последнюю дорогу снабжения и фактически попали в полное оперативное окружение».

В боях за Николаевку принял участие отряд российских добровольцев из членов организации РОВС87. Командир отряда — Игорь Иванов, глава РОВС в Санкт-Петербурге. Иванов был знаком с Игорем Стрелковым ещё с 1991 года. Отряд из десяти человек состоял из членов организации из Петербурга, Ростова, Воронежа и других городов. Среди них были квалифицированные кадры — отставные военные, офицеры, танкисты.

Отряд перешёл границу 22 июня в районе Изварина и прибыл в Луганск с целью оттуда направиться в Славянск. К тому времени кольцо вокруг города всё больше смыкалось, дороги насквозь простреливались, и приезд в город был сопряжён с большими рисками. Все, кто прибывал в Славянск со второй половины июня, искали проводников. Отряд Игоря Иванова отговаривали от отправки в Славянск, призывая остаться в луганском ополчении, но РОВС стремился к Стрелкову, под знамёна первого Добровольческого батальона. Иванов связался со Стрелковым, но тот специально выделить людей для сопровождения отряда не смог, и отряд решил пробираться самостоятельно.

По удачному совпадению, в эти дни в ЛНР из Краматорска прибыли бойцы для транспортировки оттуда двух САУ «Нона». Там прибывшие ополченцы встретились с группой Иванова и возвращались в Славянск уже вместе. Отряд РОВС тогда оказал помощь в транспортировке одной из двух «Нон», которую забрали в Краснодоне. Установка не заводилась, но её смог оживить боец из группы Иванова — механик-водитель чешского происхождения Олдрих Грунд с позывным Чех (когда-то он служил в чешской армии танкистом и хорошо разбирался в советской бронетехнике).

В Славянск группа РОВС с двумя «Нонами» направлялась через Краматорск. Здесь Игорь Иванов оставил двух офицеров — их знания и опыт были больше нужны в разведывательном управлении Хмурого, чем в славянских окопах.

23 июня отряд был уже в Славянске. Игорь Иванов вспоминает:

Нас встретил Прапор словами: „О, дроздовцы приехали!“ Он привёл нас к командующему для инструктажа. Стрелков кратко обрисовал обстановку: несколько дней назад был разбит Ямпольский батальон, формируется ударная группа для захвата Николаевки и окружения Славянска. Нужно срочно закрывать бреши в обороне, поэтому вновь прибывшие отправляются на передовую в Николаевку. Я обратился к Стрелкову с просьбой не отправлять с нами Олдриха (Чеха), а использовать его как танкиста по назначению. Командир согласился, и Чеха отправили работать на „Ноне“, а мы в этот же день отбыли на передовую, где и оставались до 4 июля».

Отряд РОВС вооружили и хорошо снарядили — даже выдали бронежилеты шестого класса и кевларовые шлемы, что тогда в Славянске было редкостью из-за дороговизны. Добровольцы поступили в распоряжение Мачете и по просьбе Иванова были распределены по разным отделениям роты в Николаевке.

Я посчитал слишком рискованным держать всех членов РОВС в одном отделении, которое могло погибнуть от одного артиллерийского удара. Это была бы слишком большая потеря для нашей организации», — сказал Скобарь.

Скобарь — позывной Игоря Иванова.

Я потом пожалел, что взял этот позывной, — вспоминает Иванов. — У меня предки из Псковской губернии. До революции жители многих губерний имели своё прозвище по специализации. Например, владимирских называли „богомазами“, потому что там писали иконы. А псковских „скобарями“, так как там было скобяное производство — занимались кузнечным делом, скобы делали. Конечно, в Питере, который рядом с Псковщиной, хорошо знают, кто такие скобари, а на Донбассе не знают. Все бойцы спрашивали, почему у меня такой позывной, и каждому приходилось лекцию читать, меня это сильно утомляло».

Начальник отряда РОВС Игорь Иванов, Скобарь

Часть людей из РОВС была направлена в разведвзвод роты Мачете, часть вместе с Ивановым дежурила на «кукушке» (на военном сленге это «секрет», скрытая позиция для наблюдения).

Бойцы ополчения стояли на позициях не в самой Николаевке, а на территории дачных участков и в лесопосадках близко к расположениям противника. Задача группы Скобаря и других участков на передовой была в том, чтобы следить за передвижениями вражеских соединений и принимать бой при попытках наступления, предупреждая своих, чтобы готовились к отражению атаки.

На «кукушке» сидело пять ополченцев по двенадцать часов, на следующие полсуток их сменяла другая пятёрка бойцов. Иногда с передовых позиций противника пробирались украинские разведчики, случались постоянные перестрелки. На передовую регулярно приезжал мобильный отряд Моторолы на «джихад-мобилях», чтобы сделать засаду, отстреляться и уйти дальше, к следующей цели. Украинцы, чьи подразделения страдали в результате налётов Моторолы, открывали ответный огонь, но было уже поздно. Зато доставалось бойцам, сидевшим на передовой, — им приходилось хорошо закапываться в землю и скрываться за естественными заграждениями (деревьями, холмами), чтобы не попасть под пулемётный и артиллерийский огонь.

1 июля началась битва, которая продолжалась трое суток, — вспоминает Игорь Иванов. — Украинцы бросили на нас огромные силы и ровняли Николаевку с землёй. Начался натуральный Сталинград. Всё, что испытывала предыдущие полтора месяца Семёновка, испытала в эти три дня Николаевка».

Поначалу украинцы, как и в Семёновке, боялись лезть вперёд пехотой. Утюжили позиции ополчения артиллерией, подгоняли танки и БТР, получали отпор из РПГ, отползали и снова утюжили артиллерией. И так до тех пор, пока не выдавливали русских с позиций, чтобы уже без потерь идти на город. При этом варварским обстрелам из дальнобойной артиллерии подвергалась сама Николаевка: видимо, расчёт делался на то, что ополчение оставит позиции, чтобы избавить местных жителей от этого кошмара.

Кроме того, украинцы подвергли артобстрелам Николаевскую ТЭС, которая питала электроэнергией несколько городов Славянского района. Стреляли, несмотря на то что в районе ТЭС не было ни одного ополченца и огонь оттуда никто не вёл. Это было целенаправленное разрушение инфраструктуры для того, чтобы спровоцировать исход и местных жителей, и гарнизонов ополчения.

О последних сутках боёв в Николаевке рассказывает Скобарь, который с пятью бойцами всё это время сидел в «секрете» (его группа отходила последней):

Когда Минёр дезертировал, стало совсем тяжко. Эта рота имела противотанковые средства и должна была защищать свой фланг от танкового прорыва. Когда они ушли, весь удар пришёлся на роту Мачете. Укры стали заходить в город, и мы на своих позициях оказались в окружении.

Каждое отделение имело свой сектор обороны, отряды находились на приличном расстоянии друг от друга. Держали оборону трое суток, но постепенно стали отходить. 3 числа к вечеру мы обнаружили, что соседей слева и справа уже нет, что оттуда уже никто огнём по противнику не отвечает. То есть нас в лесу под Николаевкой осталось всего пять человек. Противник наверняка думал, что нас там ещё целая рота, но если бы знал, что осталось пять человек, — двинул бы свою роту с танками и раздавили бы нас за минуту. Нам-то сдерживать их броню просто нечем — был всего один РПГ-7, а „мухи“ просто не срабатывали. На остальных позициях правее и левее нас укры уже где-то прорвались, все наши уже отошли. Нам не сумели передать, что мы отходим — связи не было вообще. Как я потом выяснил, Первый дал всем команду отходить из Николаевки. Кто успел получить приказ — тот отошёл, а мы остались в зелёнке, нас не предупредили. Хотя Прапор потом мне объяснял, что наш отряд специально оставили, чтобы мы прикрывали отход роты.

Ночью с 3 на 4 июля вокруг нас уже всё горело. Раненых и убитых из нашей пятёрки не было. Мы просто зарылись в землю и ждали. Противник начал применять по местности РСЗО. Стреляли чётко по квадратам. Сначала далеко, потом ближе, ещё ближе. Дома и деревья вокруг сносило, было понятно, что скоро накроют и наш квадрат вместе с нами. Стало ясно, что даже если ракетные осколки нас не заденут и кто-то чудом уцелеет, после такой обработки украинцы к утру уже точно пойдут сюда пехотой и танками, и оставаться на позициях уже никакого смысла нет, тем более что все остальные уже давно отошли.

Мы решили прорываться в Славянск, хотя уже попрощались с жизнью. Все сожгли свои документы, кроме меня (не хотелось в случае чего пропадать без вести), уничтожили телефоны и сбросили бронежилеты и каски, чтобы не отягощать отход. Оставили только автоматы и гранаты. Куда отходить — не знали, решили идти наугад, зная только примерное направление. Долго плутали по тропам, потом встретили нашу разведгруппу, которая разыскивала оставшихся бойцов и пришла забрать остатки вооружения на позициях. Бойцы показали нам верное направление. Днём 4 июля мы уже были в Славянске».

Выйдя из окружения, Иванов узнал о том, что из Николаевки не прорвался один из его бойцов, Белый, начальник штаба РОВС. Белый и два командира взводов роты Мачете 4 числа не смогли выбраться из окружения и на момент захвата украинцами города остались внутри него.

10 июля, находясь уже в Иловайске, я получил звонок на мобильный телефон, — рассказал Иванов. — В трубке был голос Белого. Это был как звонок с того света. Он сообщил, что до сих пор находится в Николаевке. Целую неделю в городе, в котором уже вовсю хозяйничали укры и производили зачистки! Белый с двумя бойцами скрывался в подвале местной церкви без пищи, на одной воде. Через два дня им всё-таки удалось выбраться и отойти на Лисичанск к Алексею Мозговому».

12. ТАНКИ В СЕМЁНОВКЕ

2–3 июля тяжёлые бои и погибшие были и в Семёновке.

2 июля автор этих строк встретил очередную группу российских добровольцев, чтобы сопроводить их на передовую. Около 10 часов утра, вооружив группу и погрузившись в микроавтобус, в количестве четырнадцати человек (из них восемь новобранцев) мы выехали из Славянска в Семёновку, на территорию больничного корпуса, где располагалась наша рота под руководством Малого.

Не успев доехать до позиций, машина попала в засаду. Из лесопосадки по колёсам и окнам машины украинцы (сколько их было — оценить не успели) открыли автоматный огонь. Мы практически на ходу выпрыгивали из машины и стали отстреливаться от нападающих.

Поняв, что машина повреждена и дальше не поедет, что силы неравны (нас было больше, но основная часть группы — необстрелянные новобранцы, хотя и прошедшие курс военной подготовки в Питере), решили отступать на территорию больничного комплекса.

Двое ополченцев, из вновь прибывших, пошли навстречу атакующим, подавляя огонь противника и крича остальным: «Отходите, я прикрою!»

По месту стычки примерно с семисот метров начал стрелять танк, бывший вне зоны видимости. Мы уже успели отойти на пятьдесят метров, когда первый снаряд лёг рядом с машиной. Несмотря на то что ополченцам, прикрывавшим группу, было приказано отходить, они замешкались у машины, прячась за ней от пуль противника и пытаясь отстреливаться, хотя украинцы уже успели отойти на приличное расстояние. Следующий снаряд танка попал в машину, и двое новобранцев погибли на месте, трое (находившихся дальше от машины) получили ранения. Ещё от одного удара микроавтобус взорвался. По территории начала стрелять артиллерия.

Мы отошли в глубь территории больницы, периодически падая на землю, чтобы не попасть под осколки снарядов. Трое раненых и ещё пять ополченцев укрылись от обстрела в ближайшем здании, а мы с Олегом Мельниковым (он получил лёгкое осколочное ранение в руку) и двумя бойцами побежали в здание пищеблока, где находился командный пункт роты Малого.

Вскоре танки начали наносить удары по пищеблоку, пришлось укрыться и пересидеть в подвале. Вызвали по рации машину для эвакуации раненых в госпиталь. Когда танки на время замолкли, Мельников, дождавшись машину, поехал за ранеными. Мы с командиром Малым и двумя бойцами Синдбадом и Клещом на открытом УАЗике поехали на место боя забрать тела. Оставили машину за стеной одного из зданий, метров за двести, чтобы она не была повреждена артиллерийским огнём.

Подойдя к месту боя, мы обнаружили, что микроавтобус, на котором приехала наша группа, сгорел дотла, тела погибших также наполовину сгорели. С собой мы взяли одеяла (носилок не было). Стали перекладывать останки и отделившиеся части тел на одеяла, получая ожоги от обуглившихся и ещё тлеющих конечностей. Одеяла стали загораться, приходилось их тушить, притаптывая берцами. Очень страшные были минуты. Тем более что находились мы в зоне прямой досягаемости танковых ударов, как на ладони, и могли быть уничтожены в любой момент. Потом мы пришли к выводу, что вражеские танкисты наблюдали за нами в оптику и проявили человечность, не решившись стрелять по тем, кто пришёл забирать тела погибших.

Донесли тела на одеялах до машины и поехали в Славянск. Дорога превратилась в сущий ад: чтобы не попасть под артобстрел, гнали на всей скорости, машина прыгала на ухабах, тела сползали из кузова (у него не было заднего борта), так что приходилось их держать за конечности, получая ожоги. Через минут десять вдруг полил сильный дождь. Артиллерия замолкла. Мы сбавили ход. Вода остудила тела погибших.

Доехали до морга. Электричество не работало, и в морге стоял страшный запах. Здесь были тела людей, погибших в этот день, — их свозили в одно место, чтобы потом ответственный за захоронение Дровосек предал погибших земле.

Вечером обоих добровольцев похоронили на Аллее Славы в Славянске. На могилах оставили буквы «Н». Из-за того, что тела сгорели, определить точно имена погибших на тот момент было невозможно. Позже сделали это путём вычета, когда стало известно, кто именно отделился от нас по пути к пищеблоку, скрываясь от обстрела.

Имена погибших: Владимир Мельников и Матвей Ефремов. Оба приехали из Петербурга и погибли в бою в первые часы нахождения в Славянске.

У Матвея в Питере осталась жена и трое детей. У Владимира родственников не осталось. Перед отъездом на Донбасс он оставил товарищам крупную сумму денег и завещал в случае его смерти отдать эти средства на нужды ополчения.

В этот же день в Семёновке в бою с украинским танком погибло ещё три ополченца. Один погиб от взрыва снаряда, двое — в ходе борьбы с украинским танком.

Группа добровольцев из Петербурга. Первый справа и второй слева — погибшие в Семёновке 2 июля М. Ефремов и В. Мельников

Матвей Ефремов

Владимир Мельников

Об обстоятельствах гибели двоих бойцов рассказал доброволец Семён Снежанов (позывной Талгар), прибывший в Славянск из Москвы 22 июня:

В наш отряд на Семёновке поступил крупнокалиберный пулемёт „Утёс“, и я был назначен на него первым номером. В середине дня 2 июня неподалёку от нас шла стрельба. Вдруг примчал наш командир Малой и приказал срочно ехать к месту боя с „Утёсом“: там наш „секрет“ пытался остановить прорыв танка и двух БТРов, нужно было срочно помогать.

Я и несколько человек спешно погрузились в Ниву, кое-как поместили в багажник пулемёт и рванули. По пути нас слегка обстреляли из автомата, благо никого не задели. Ехали настолько быстро, насколько позволяла петлявшая в посадке дорога.

Вдруг, вылетев из-за очередного поворота, мы увидели, что находимся на прямой наводке у танка с двумя белыми вертикальными полосами88, стоявшего примерно метрах в двухстах впереди. Тут надо отдать должное нашему водителю, который в считанные секунды вылетел в кювет и остановил машину. Мы горохом высыпались в противоположную от дороги сторону и как можно быстрее дали дёру в глубь посадки. Учитывая то, что багажник открывался только изнутри, а по машине уже молотил КПВТ, о том, чтобы сразу забрать с собой „Утёс“, речи не было.

Как выяснилось, мы проскочили наш „секрет“ метров на сто. Кто пригнувшись, кто ползком, а кто на четвереньках — быстро добрались до своих. Сразу отлегло, хотя пулемёт всё ещё продолжал по нам работать. Почему-то стреляли, не приближаясь, хотя БТРу ничего не стоило проехать вдоль дороги несколько десятков метров и превратить нас в фарш.

Чуть отдышавшись и придя в себя, мы отправились обратно — за „Утёсом“. На нашу удачу украм было не до нас: они уже отступили, волоча обратно на буксире танк, и только прикрывали свой отход, стреляя не глядя из КПВТ в нашу сторону сквозь посадку.

Водитель быстро отогнал Ниву с пулемётом обратно и спрятал её за деревьями в паре сотен метров. На обратном пути я наткнулся на тело погибшего в этом бою парня. Смотреть на него было жутковато: у него практически не было головы.

Оказалось, что именно этому бойцу мы были обязаны жизнью и именно он не пропустил бронегруппу противника, имея в арсенале лишь противотанковое ружьё времён Великой Отечественной. Позывной его был Клык, бойцы между собой его называли также Чайкой — я не успел выяснить, почему.

Дело было так: позиция Клыка была расположена таким образом, чтобы он мог простреливать участок дороги метров на двести впереди себя, до ближайшего поворота. Соответственно, его окоп тоже был как на ладони. Как только из-за поворота выехал танк, Клык встретил его огнём из своего ПТРС и сбил ему гусеницу, остановив его продвижение.

Сделав свои пять выстрелов, Клык не стал прятаться в окопе, а наполовину вылез, чтобы перезарядить ружьё. Танк тоже вёл огонь по Клыку — как минимум из пушки: слева и справа от окопа потом были чётко видны две траншеи, оставшиеся от болванок. Третий снаряд попал ему прямо в лицо.

Всего этого мы не видели, это уже потом мне рассказали бойцы, которые были свидетелями этой дуэли танка с ополченцем. Тогда стало ясно, почему танк проигнорировал наш внезапный к нему приезд: это Клык не дал ему на нас отвлекаться, ценой своей жизни дав нам уйти.

В том бою было двое двухсотых: погиб ещё один ополченец, который тоже пошёл вперёд на танк с РПГ.

Спустя два года я узнал, что звали Клыка Виталием Клоковым, родом он из Луганска.

Погибший в Семёновке 2 июля Виталий Клоков (справа)

Следующие сутки я провёл на позиции Клыка, поочерёдно со своим напарником держа под прицелом „Утёса“ тот поворот, из-за которого в любой момент могла снова появиться бронетехника противника. Однако мы так её и не дождались: очевидно, Клык крепко напугал укропов, и они больше не решали соваться — во всяком случае, при мне.

Днём третьего июля во время очередного миномётного обстрела наших позиций я поймал „свою“ мину. На этом моя война кончилась, дальше были только госпитали и эвакуация.

Отдельного большого рассказа заслуживают мои врачи, которые делали мне самую первую операцию в Славянске. Это было за два дня до выхода нашего гарнизона из города, и обстрелы госпиталя шли практически не переставая. Так меня и оперировали — „под музыку“.

Выбрав какую-то логическую паузу между манипуляциями со мной, я сказал хирургу: „Знаете, а я думал, тут врачей уже не осталось: я ещё две недели назад в Москве по телевизору смотрел репортаж, в котором сказали, что из Славянска все врачи выехали“. На это он мне ответил: „Так ведь мы тоже из Москвы! Мы такие же добровольцы, как ты, только ты с оружием в руках тут воюешь, а мы вот со скальпелями“.

Это были Врачи с большой буквы.

Хочу вспомнить ещё один эпизод. Как-то рано утром нас человек пять ехало по Славянску. Как водится, в камуфляже, с оружием. Город ещё спал, на улицах почти никого не было. И вот попалась нам по пути женщина: она шла по обочине по каким-то своим делам с сумками в руках. Когда мы уже разминулись с ней, я обернулся и увидел, что она остановилась, поставила на землю свою ношу и перекрестила нас вслед. Никто, кроме меня, этого не увидел. А она сама, пожалуй, и не заметила, что я видел это.

Я знаю, что мы делали правое дело. И я верю, что правда восторжествует. Всё, что сегодня происходит, — лишь временное явление. Донбасс снова будет русским».

Второго погибшего в борьбе с вражеским танком ополченца звали Виталий Сокуров, позывной Дед, родом из Енакиева. После гибели Клыка Сокуров пошёл навстречу танку с РПГ, но гранатомёт не сработал, и боец был застрелен украинскими танкистами.

2 июля над Семёновкой был подбит украинский бомбардировщик Су-24. По самолёту было выпущено четыре «Иглы». Три из них ушли на выпущенные сушкой тепловые ловушки, но одна ракета попала в хвостовую часть, и самолёт загорелся. По сообщению украинских военных, лётчик всё же сумел дотянуть до аэродрома на одном двигателе и посадить самолёт. Это была последняя воздушная цель противника, поражённая ополченцами в Славянске.

3 июля, чтобы предотвратить прорыв техники с северо-западного направления, ополченцы взорвали мост через реку Казённый Торец на трассе Харьков — Ростов под Семёновкой.

На Славянск вели две дороги, через которые прорывался противник: одна через Николаевку, а вторая через Семёновку. От Семёновки противника отделяла река, за которой находилась Рай-Александровка, где было сосредоточено большое количество танков и артиллерии ВСУ. На начало июля на этом участке сложилась крайне опасная ситуация. Ранее украинцы небольшими отрядами переходили реку и атаковали позиции ополчения, но после захвата Николаевки планировалась массированная переброска танков через Казённый Торец и перерезание дороги между Славянском и Семёновкой.

Руководил подрывом моста начальник штаба Славянского гарнизона Эльдар Хасанов.

Взорванный мост через Казённый Торец в Семёновке

Я полсуток занимался подрывом моста, — вспоминает начштаба. — Работали в ночь со 2 на 3 июля, примерно с 20 вечера до 11 часов следующего дня. У нас не было профессиональных специалистов по минно-взрывному делу, поэтому я убедил Стрелкова, что мне нужно лично выехать и руководить подрывом.

Из средств взрывания у нас было только небольшое количество ОШ (огнепроводного шнура) и одна бухта ДШ (детонирующего шнура). С учётом того, что при огневом способе подрыва у группы минирования просто не было шансов благополучно отойти (противник на противоположном берегу не дремал, и уходить в открытую и быстро было просто невозможно), мной было принято решение использовать электрический способ подрыва.

Но ни подрывной машинки, ни, элементарно, соответствующих проводов для этого не было. Несколько попыток срастить линию из подручных кусков подвернувшегося провода и увеличения количества аккумуляторов ни к чему не приводили.

Сначала я надеялся на то, что получится взорвать мост электрическим способом. После того, как заряд был установлен и линия протянута, пытались взорвать с помощью двух автомобильных аккумуляторов. Так как были выработаны практически все запасы полёвки, линию прокладывали из тех кусков, что быстро удалось насобирать — провода были самые разные и имели разное сопротивление, да и места скрутки тоже давали потери тока.

После первой неудачной попытки я приказал собрать все автомобильные аккумуляторы, которые были в округе. Собрали большую батарею, но даже этого не хватило, детонатор не сработал. Линию короче делать было нельзя, чтобы от подрыва не пострадали люди.

При наличии соответствующих средств, например, запалов МД-5 и МУВ89 — всё было бы элементарно. Но их не было! Слава Богу, помогли мои знания и опыт в этой области. Используя сочетание детонирующего шнура, двухкилограммового куска пластита (пластиковая взрывчатка), обычного УЗРГМ90 и простой верёвки, мы всё-таки осуществили подрыв. И вовремя, так как танки ВСУ при поддержке пехоты уже двинулись в наступление.

Мы взяли два килограмма пластита, в них вставили обычные детонаторы, поверх обернули тремя кольцами ДШ. Использовали единственную бухту детонирующего шнура, к этому шнуру прикрепили запал гранаты УЗРГМ, разжали усики и с помощью длинной верёвки выдернули кольцо. Подрыв УЗРГМ инициировал детонирующий шнур, тот в свою очередь инициировал детонаторы, дальше взорвался пластит, и от него — 350 кг аммонала.

Мост удалось взорвать практически за 20–30 минут до того, как к нему подошла украинская колонна. Если бы этого не сделали, с нашим дальнейшим отступлением были бы большие проблемы».

13. ПРОРЫВ ИЗ ОКРУЖЕНИЯ

В ночь с 4 на 5 июля отряды ополчения покинули город Славянск. Это была хорошо продуманная и грамотно реализованная военная операция, позволившая двухтысячному гарнизону выйти из окружения с минимальными потерями. Прорыв из окружения был неожиданным и для противника, и для жителей Славянска, и для всего ополчения Донбасса.

После провальной попытки штурма Славянска 2 мая противник поставил целью полное окружение и осаду города. Для этого украинцы в течение месяца подходили вплотную к городу, отсекая фланги и отрезая Славянск от всех других гарнизонов ополчения и коммуникаций с внешним миром. Поочерёдно в ходе тяжёлых боёв и с помощью жестоких артобстрелов противник занял Красный Лиман, Ямполь, Николаевку. Единственное, что украинцам оказалось не по зубам, — это Семёновка.

С середины июня противник стал планомерно укреплять свои позиции вокруг Славянска. После занятия Николаевки началось минирование местности и установка заграждений из колючей проволоки. Украинцы рассчитывали на то, что когда в городе закончатся запасы продовольствия, а у ополчения все боеприпасы — то осаждённые пойдут на прорыв и будут просто расстреляны в упор.

К такому сценарию уже всё было готово. Счёт шёл если не на дни, то на недели. Но Стрелков, блефуя (как выяснилось уже потом), демонстрировал готовность удерживать Славянск до конца и сражаться «до последнего солдата». В этом были уверены и все бойцы ополчения, и украинцы. 3–4 июля, когда город был уже полностью окружён и по всем признакам наступали «последние дни», ополченцы в редкие моменты работавшей связи звонили родным, чтобы попрощаться.

Гарнизоном овладел обречённый, фатальный настрой, но решимость драться до последнего была у всех.

По словам Стрелкова, решение прорываться из Славянска он принял в ночь с 3 на 4 июля. Очевидно, речь идёт об окончательном решении, так как размышлял командующий об отступлении не один день. Например, по словам начальника штаба Хасанова, Стрелков сообщил ему о намерении уводить гарнизон ещё в ночь с 1 на 2 июля, и начштаба уже 2 числа начал готовить штаб к эвакуации, уничтожая документы и отдавая распоряжения по сворачиванию службы тыла.

С другой стороны, когда заместитель командующего Сергей Дубинский был в штабе 4 июля в 14 часов, Стрелков ему ничего о своих планах не сказал. Хмурый делает вывод, что Стрелков всё ещё колебался с решением.

Днём командующий через оставшихся журналистов сделал следующее заявление:

Вчера противник полностью окружил Николаевку, ожесточённейшим образом обстреливая её из всех видов оружия: из тяжёлых установок РСЗО, из гаубиц, из миномётов, танков, БТРов.

Очень большие разрушения. Количество жертв установить даже невозможно, потому что в городе ничего не работает. Наши отряды, которые находятся в Николаевке, сейчас продолжают бои в окружении, связи с ними нет. Николаевка полностью отрезана от Славянска. В настоящее время с юга к городу, по трассе Харьков — Ростов на Семёновку движется большая колонна бронетехники противника. Одновременно противник продолжает непрерывный обстрел города и Семёновки артиллерией. Вчера была разрушена и горела Николаевская ТЭС.

В принципе, мы имеем дело с неприкрытым геноцидом — для того, чтобы сломить сопротивление ополчения, противник не задумываясь применяет все средства вооружения по мирному населению. Естественно, что ополченцы, видя разрушения и гибель мирных жителей, начинают терять волю к победе.

Это очень тяжело осознавать, что за три месяца нам практически не поступило никакой реальной помощи. Я не скажу, что Россия не помогает: огромный поток гуманитарных грузов, снаряжения, формы идёт по частным каналам. Но того, что нам крайне необходимо, нам не поступает. Поймите, что даже если нам дадут два танка, четыре танка, десять танков, пять-шесть орудий, даже если нам вдруг прилетит один раз самолёт, это уже не сыграет никакой роли. За время перемирия украинская армия провела полное сосредоточение и мобилизацию. Более шестидесяти тяжёлых орудий сейчас смотрят на Семёновку и на Славянск, на Краматорск. Два десятка установок РСЗО, в том числе „Грады“, „Ураганы“ и „Смерчи“. Тяжёлые миномёты. Всё это смотрит сюда. Снарядов у противника столько, сколько я не видел в Чечне, у нас столько снарядов не было в своё время. И вся эта артиллерия непрерывно работает. Колонны снабжения идут непрерывно. Подбрасывается техника. Харьков ремонтирует в день по полтора десятка машин, а мы подбиваем одну-две единицы бронетехники в день. Противник успевает наращивать средства быстрее, чем расходует, причём намного быстрее.

Если Россия не добьётся немедленного прекращения огня и заключения перемирия либо не вступится своими вооружёнными силами за часть русского народа, которая здесь проживает, — мы будем уничтожены. Мы будем уничтожены в течение недели, максимум — двух. Первым будет уничтожен Славянск, со всем его ещё многочисленным населением: здесь осталось ещё более тридцати тысяч человек.

Мне предлагают взять на себя ответственность за их гибель и за гибель той бригады ополчения, которая находится в моём распоряжении. Мы готовы сражаться, мы готовы погибнуть, но не хочется погибнуть бессмысленно и похоронить под развалинами города людей, которые нам поверили.

Некоторые считают, что я паникую, что я нервничаю. Да, я нервничаю. У меня каждый день гибнут солдаты, больницы переполнены ранеными. Очень тяжело видеть детей без ног, разорванных снарядами…

Мы будем сражаться, но нам очень нужна помощь».

Учитывая, что уже полсуток как шла подготовка к выходу из Славянска, это выступление Стрелкова кажется странным. Либо командующий действительно колебался, ещё ожидая гарантий поддержки из РФ, либо это было блефом для того, чтобы уверить противника в намерении сражаться далее.

4 июля Стрелков вёл переговоры с Донецком и Москвой по закрытой связи. Ему было приказано не покидать Славянск, но никакой конкретной помощи в деблокаде города и подвозе вооружения и боеприпасов никто не обещал. Донецк этого сделать просто не мог (для этого не было ни сил, ни средств), а Москва даже обещать не могла, так как решение должно было быть принято на самом верху, и даже в положительном случае на принятие решения и на подход помощи ушло бы очень много времени. А времени у Славянска больше не было.

В 8 утра началась подготовка операции, которая производилась в строгой секретности в течение всего дня. Начало выхода было намечено на 23:00.

В 9 часов утра состоялось совещание командиров, на котором Первый сообщил о своём решении, приведя все доводы «за» и «против». Несмотря на очевидность ситуации и обоснованную Стрелковым необходимость отступления, для большинства командиров это было шоком. Всё-таки не все из них, даже знавших сложность ситуации в Славянске, видели всю картину происходящего и просчитывали то, что может произойти в последующие дни. Некоторые ещё продолжали надеяться на то, что гарнизон будет деблокирован силами ополчения ДНР или наконец придёт военная помощь из России. При этом оспорить решение командира никто не мог: ополченцы были приучены к дисциплине и беспрекословному подчинению командованию.

В 10:00 начали погрузку тыловые службы и артиллерийский склад. Отряды ополчения с дальних блокпостов и посёлков должны были выходить после 23 часов со своими командирами самостоятельно, присоединяясь к общей колонне. Когда в процессе сборов полностью снялся командный пункт Стрелкова, то с этого момента и до прибытия в Краматорск командующий полностью утратил связь и управление войсками. Поэтому всё, что не было учтено (или не успели) в ходе планирования, исправить было уже нельзя.

О том, что происходит, знало очень небольшое количество людей — только командование штаба и командиры, которые после совещания разъехались по позициям для подготовки к выходу своих отрядов и рот. Всем ополченцам перед выходом было приказано оставить мобильные телефоны включёнными на позициях.

Тыловые службы выполняли приказы по сбору грузов и транспорта в неведении. В 16 часов из Славянска в Краматорск был отправлен весь персонал и пациенты военного госпиталя — им сказали, что город будут штурмовать, и все остальные остаются для «последнего боя». Об этом же говорил в переговорах по мобильному Стрелков, чтобы убедить противника (который прослушивал телефон) в том, что всё остаётся по-прежнему.

В 11 часов Стрелков вызвал оставшихся журналистов-стрингеров и сообщил им, что ополчение будет продолжать бои за город. В итоге репортёры остались в городе и выбирались на следующий день самостоятельно.

Позже они упрекали Стрелкова в том, что были брошены с риском для жизни (журналистов украинцы приравнивали к «террористам»), но командующий считает, что сделал правильно, так как всеми возможными способами стремился к предотвращению просачивания информации об операции и был готов идти на малые жертвы ради спасения большинства гарнизона.

Все остальные журналисты уехали за неделю до этого — в частности, категорический приказ от начальства покинуть город получили военкоры «Комсомольской правды» Стешин и Коц. Для Стрелкова это было одним из признаков того, что помогать Славянску в РФ никто не собирается (иначе бы редакция КП, которая тесно сотрудничает с Минобороны, знала бы это и не отзывала военкоров).

Семён Пегов в своей книге писал:

5 июля — день, когда ополчение оставило Славянск и все стрелковцы, так их тогда называли, передислоцировались в Донецк. Нас — троих российских журналистов, Фомича, Андрюху Стенина и меня, единственных, кто оставался в блокадном городе до последнего дня, — Стрелков почему-то не предупредил о таком историческом решении. Мы были в убойных списках украинского СБУ, поэтому — не успей вовремя унести ноги, неизвестно, чем бы эта история закончилась для нас. Но каким-то чудом она закончилась хорошо».

По словам Дмитрия Стешина, группу журналистов вывозил уже упоминавшийся волонтёр-похоронщик Дровосек:

Он спас Мишу Фомичёва, Андрея Стенина и Семёна Пегова, когда их, по сути, бросили в Славянске. Дровосек помог им выбраться из города прямо перед приходом ВСУ. Бросили журналистов, как я понимаю, с чётким расчётом — дать новый информационный толчок и огласку происходящему на Донбассе. Тем более, что оставленные коллеги уже были во всех розыскных списках, и их не ждало ничего хорошего. Впрочем, Михаил Фомичёв придерживается другого мнения, он говорит, что за сутки до ухода гарнизона Стрелков предупредил, что они могут остаться, но „на свой страх и риск“».

Днём 4 июля Стрелков вызвал коменданта Славянска, который также был в неведении относительно планов командования, и «для отвода глаз» приказал тому строить третью линию обороны вокруг Славянска. Работы продолжались и за час до отступления.

Из-за строгой секретности и ограниченного времени при осуществлении операции, конечно, полноценных сборов и оповещения всех людей быть не могло. Тем более многое зависело от командиров на местах, а они в отдельных случаях справились с этим плохо. Например, некоторые бойцы подразделений по разным причинам не находились на своих позициях на момент отступления, и их не успели оповестить, когда все уходили с концами. В любом случае, если бы сборы делались «по-хорошему» и растянулись во времени — в итоге бы не сумел выйти никто: произошла бы утечка и противник предпринял бы все меры противодействия.

При формировании колонн для выхода Стрелков впервые отдал приказ реквизировать любой имеющийся в городе транспорт. Кто что добудет — на том и выбирается со своими людьми и грузами.

На следующий день, когда украинцы вошли в город, по телевидению показали якобы брошенное русскими вооружение. Также пошли слухи о том, что командование оставило в городе списки личного состава ополчения и тыловиков, что вызвало репрессии против родственников бойцов и горожан, помогавших ополчению.

И то и другое неправда. Все списки в штабе гарнизона были уничтожены, их сжигал лично Стрелков и начальники службы контрразведки и военной полиции Здрилюк и Аносов.

Что касается вооружения и боеприпасов, то их было оставлено очень немного. Всё, что представляло ценность, было погружено в уходящие машины. Не были вывезены только цинки с патронами для автоматов — их было действительно много, а мест в машинах не хватало даже для людей, поэтому бо́льшую часть патронов решили не брать. Также осталось некоторое количество «Шмелей» — их завезли в Славянск в достаточном количестве, но годились они только для внутригородских боёв, а против бронетехники были бессильны. Всё остальное вооружение, найденное противником, было неработающим: один ДШК 1942 года (к нему не было лент), неисправный пулемёт «Максим», пять ПТУР и шесть ПЗРК, которые не сработали при выпуске.

Украинцы также засняли и показали по ТВ большое количество пустых труб от ПТУРов и ПЗРК (Стрелков заставлял командиров сдавать их для отчётности).

Всем этим противник хвастался как «брошенным оружием», тогда как это оружие было уже либо использованное, либо непригодное для ведения боя.

Я готовил все службы штаба к выходу, — говорит Эльдар Хасанов. — Уничтожалась документация, изымались жёсткие диски из компьютеров, подчищались все хвосты, которые не должны были попасть в руки украинских военных. Всё вооружение было вывезено, остался только антиквариат и неработающее оружие. Все обвинения в адрес ополчения по поводу оставленных списков людей и ценного оружия — беспочвенны и звучат из уст людей либо безграмотных, либо бессовестных».

Выход из Славянска осуществлялся по последней оставшейся после падения Николаевки свободной полевой дороге, ставшей единственным зазором между украинскими опорными пунктами к юго-востоку от Славянска. Между блокпостом № 5 и передовыми украинскими позициями с востока — поля и равнины около пяти квадратных километров. Через эту местность шла кривая просёлочная дорога через посёлки Черевковка и Беленькое на окраину Краматорска. К тому времени эта дорога уже простреливалась артиллерией, и все последние дни снабжение гарнизона было крайне рискованным, так как машины часто попадали под обстрелы. Сутками ранее была заблокирована и эта дорога — на ней ещё ночью с 3 на 4 июля стоял передвижной пост противника с силами около взвода. Утром по неизвестной причине этот пост был переброшен на другой участок, и ополчению в итоге удалось выйти по «дороге жизни» без боя.

Каждая колонна была снабжена проводником. За несколько часов до выхода местность была тщательно разведана. На «дорогу жизни» выслано несколько машин и на протяжении всей дороги высажено по 2–3 бойца, которые должны были контролировать движение колонн и следить за окружающей обстановкой.

После вечернего совещания командирам подразделений, которые должны были выходить отдельно, и командирам колонн, выступающих из самого Славянска, было выделено по местному проводнику, хорошо знавшему дорогу до Краматорска.

В Славянске было сформировано шесть колонн, которые после 23 часов стали выходить с промежутком в полчаса — таким образом, на выход всего гарнизона отводилось три часа. Учитывая то, что дорога простреливалась и в любой момент прорыв мог быть обнаружен, Стрелков прогнозировал 30 % потерь при выходе колонн и отрядов с дальних рубежей. В итоге потери составили меньше 5 % от всего гарнизона, что, с точки зрения военного искусства, было показателем высокого качества спланированной операции.

По плану, с началом движения первой колонны миномёты и «Ноны» открывали огонь по Карачуну и блокпосту № 5. Затем миномётная батарея отходила за первой колонной. Следом бронегруппа начинала беспокоящий, отвлекающий внимание противника огонь по блокпосту, в то время пока выезжают остальные колонны. Бронетехника должна была выйти вслед за последней, шестой колонной.

Сначала всё шло по плану. Миномёты отстрелялись и пошли вслед за первой колонной, потом отстрелялись и отправились на выход «Ноны». Следом с небольшим интервалом из Славянска вышли остальные колонны. На окраину Черевковки подошла бронегруппа, которой командовал Ярослав Аника, Таран. По приказу Стрелкова он должен был обстреливать блокпост противника, прикрывая отход гарнизона, а потом выводить бронегруппу следом.

Но Таран повёл бронемашины на прорыв.

14. ГИБЕЛЬ БРОНЕГРУППЫ

Около 23 часов, когда колонны начали движение на Краматорск, к украинскому блокпосту выдвинулась бронегруппа ополчения в составе восьми единиц: двух танков Т-64, двух БМД и четырёх БМП.

За бронемашинами шёл КамАЗ и несколько легковых автомобилей, вдалеке — БТР-Д с установленной на нём ЗУ-23-2, которая также должна была отстреляться по блокпосту и уйти.

Незадолго до подхода бронегруппы к украинским позициям по неизвестной причине выехала машина с двумя ополченцами и тремя женщинами. Скорее всего, они просто опередили колонну и стремились самостоятельно выскочить из города, не зная о расположении вражеского блокпоста. Машина тут же была расстреляна и остановилась. Одному ополченцу с позывным Ромео (не путать с другим Ромео, бойцом службы ПВО) удалось выскочить, перелезть через ограждение и скрыться в полях. Четыре человека было захвачено в плен — водитель и три женщины. Две состояли в ополчении (повар и наводчица БМД с позывным Кошка), третья была журналистом. На следующий день пленных показали по украинскому телевидению.

Расстрелянная машина, выехавшая на блокпост № 5 перед прорывом бронегруппы

На блокпосту у стелы «Славянск» находилось около шести единиц единиц бронетехники (БМП и БМД) и до двух рот бойцов ВСУ и МВД — из 25-й аэромобильной бригады и бывшего «Беркута». Машины были окопаны и вели огонь из прикрытия.

Впереди бронегруппы ополчения шли танки. На них были направлены ослепляющие прожекторы. Первый танк протаранил бетонные блоки, выехал прямо на блокпост и стал стрелять по украинским позициям. Он успел сделать не больше семи выстрелов и подбил БМД противника. По танку был открыт шквальный огонь из пушек БМД, затем танк подбили из ПТУРа, и он загорелся. Через минуту раздался страшный взрыв — рванул боекомплект. Танк буквально разорвало на части. На опубликованных позже снимках видны лежащие отдельно части бронемашины: вырванная башня с орудием, двигатель, гусеница, куски ходовой части.

Остатки взорвавшегося танка ополчения

За полминуты до взрыва трое членов экипажа успели выбраться из нижнего люка. Двое танкистов, позывные Чиф и Череп, остались живы — они отбежали от танка, переползли дорогу и скрылись в посадке (позже они встретились с покинувшим легковую машину Ромео и вместе вышли к Краматорску). Третий танкист пропал без вести — скорее всего, погиб, не успев покинуть зону поражения.

Второй танк, шедший следом, так и не успел поучаствовать в бою. Он на большой скорости подошёл к блокпосту, пытался сделать манёвр, но не справился с управлением и съехал в овраг. Экипаж выбрался и принял участие в бою вместе с пехотой.

Съехавший в овраг Т-64 ополчения

Остальные бронемашины шли следом за танками. Одна БМД, в которой ехал командир бронегруппы Таран, была подбита из гранатомётов и загорелась. Механик-водитель погиб, Таран же успел выбраться и уйти из эпицентра боя. Вторая БМД сумела прорваться и уйти по шоссе в Краматорск. Впрочем, дальше Краматорска она не уехала, при отступлении в Донецк БМД пришлось оставить: она вырвалась из Славянска буквально на последнем издыхании, и у неё заклинило двигатель, а оживить его времени уже не было. Машину пришлось подорвать изнутри гранатой, чтобы она не досталась врагу.

Взорванная БМД-2

Из четырёх БМП две прорвались, а две были уничтожены вместе с большинством членов экипажей. Одна из БМП была подбита, в ней взорвался боекомплект, и башня с пушкой отлетела в сторону. Другая БМП подорвалась на мине, встала и была добита из гранатомётов. В ней ехали водитель Пешеход, наводчик Бача и боец с позывным Фантом, пересевший на БМП из свалившегося в овраг второго танка. Когда машина загорелась, Фантом, получив ранения и ожоги, выбрался и вытащил тела товарищей из бронемашины, но убедившись, что они мертвы, отполз с дороги и пошёл по шоссе в Краматорск за Тараном.

Взорванная БМП-2

Погибшего Пешехода звали Николай Карпов, Бачу — Юрий Саматов, имя Фантома — Анатолий Курганов.

Третья БМП начала перестреливаться с блокпостом, но в первые же минуты боя экипаж получил двоих убитых и троих раненых, после чего БМП вышла задом с дороги, ушла в поля и там была брошена (закончилось топливо). Двое выживших ополченцев к вечеру следующего дня вышли в Краматорск.

Четвёртая БМП была второй (после БМД-2) бронемашиной, которая прорвалась через блокпост до Краматорска, и единственной, добравшейся затем до Донецка. Водителем-механиком БМП, который вывел машину, был боец с позывным Скиф, родом из Евпатории. Во время боя и прорыва из десанта этой бронемашины погиб ополченец с позывным Француз, четверо бойцов было ранено осколками.

Итого из восьми бронемашин четыре были уничтожены, одна (танк) осталась на поле боя целой, одна брошена в полях и две прорвались в Краматорск.

Также было уничтожено несколько легковых машин и один КамАЗ ополчения.

Точные потери противника в ночном бою неизвестны. Украинцы признают только одного погибшего и четверых раненых. Скорее всего, эти данные занижены.

Колонна ополчения с бронемашинами и автомобилями насчитывала до восьмидесяти человек — экипажи боевых машин, пехота прикрытия и увязавшиеся за этой колонной ополченцы из разных подразделений. Общие потери ополчения командир бронегруппы Таран оценивает примерно в десять человек. Судя по большому количеству без вести пропавших, скорее всего, людей погибло гораздо больше.

Выжившие отошли обратной дорогой, догоняли выходящие по «дороге жизни» колонны или выбирались в Краматорск разными тропами.

Известные нам имена и позывные ополченцев, погибших в ночь на 5 июля: Юрий Саматов («Бача») из Славянска, Николай Карпов («Пешеход»), Евгений Гайдук («Джокер»), Александр Гальченко, Александр Дмитриев, «Фартовый», «Циклоп», «Француз».

О событиях той ночи и прорыве бронегруппы рассказывает Ярослав Аника, Таран:

Мы вышли на позиции противника в полночь, из-за полной темноты ориентироваться на местности и тем более координировать действия колонны было невозможно. На украинском блокпосту было два хорошо защищённых опорных пункта по двум сторонам дороги. Мы попали под шквальный перекрёстный огонь, плотность огня была очень высокая. Когда противник начал стрелять, мы в основном по вспышкам отрабатывали. Наш танк успел выстрелить несколько раз, кажется, удалось подбить БМД противника. Наша БМД-2 вышла из строя, из-за хаоса боя я до сих пор не могу понять, была ли она подбита РПГ или подорвалась на мине, которых там было много.

Из-за того, что я сидел в броне и было темно, всю картину боя я видеть не мог, а после полученных ранений уже вообще не мог оценивать обстановку и командовать. Когда машину подорвали, меня обожгло взрывной волной и контузило, я получил осколочное ранение ноги. Броня начала плавиться, закапало за шиворот, в голове туман. Открыл люк, прямо над головой трассера летали, я стал отползать от горящей техники и огневых точек противника. Отполз метров на пятьдесят вперёд, находясь под огнём с двух сторон, и оказался уже за блокпостом. За мной вышел раненый танкист Фантом, и мы просто пошли пешком по шоссе в сторону Краматорска, где-то полчаса шли. Я отделался легче, чем танкист — он серьёзно погорел, кожа на нём висела просто лоскутами и у него было прострелено горло. Сам не понимаю, каким чудом он остался жив. Он еле дошёл, на нашем блокпосту у Краматорска ему оказали первую помощь и госпитализировали».

Почему Таран повёл бронегруппу на прорыв блокпоста, а не открыл по нему стрельбу с дальнего расстояния, чтобы потом уйти следом за отступающими колоннами? На этот вопрос Игорь Стрелков и Ярослав Аника отвечают по-разному.

Стрелков утверждает, что отдал приказ атаковать блокпост, но в ближний бой не ввязываться и уходить вслед за шестой замыкающей колонной. А то, что случилось с бронегруппой, называет человеческим фактором, имея в виду, что Таран по непонятной ему причине не выполнил приказ и повёл её на прорыв блокпоста.

Командир бронегруппы же утверждает, что Стрелков отдал приказ атаковать блокпост и он, Таран, выполнил этот приказ так, как его понял:

Решение идти на прорыв не было спонтанным решением, — говорит Ярослав Аника. — Я выполнял приказ атаковать блокпост и сделал это. Стрелков ставил эту задачу на общем совещании, потом ещё отдельно для меня уточнял. Он сказал не просто отстреляться, но атаковать блокпост противника и потом отходить, а как именно отходить, он не уточнял. Идти прямо напролом, на прорыв — Стрелков не говорил, но я понял эту задачу именно так. Это была задача привлечь к себе внимание, принять удар на себя и подавить блокпост противника, чтобы под огонь не попали колонны, выходящие из Славянска. При этом колонны двигались не менее трёх часов, и нам надо было хотя бы на часть этого времени отвлечь противника, навязав ему бой. То есть по-другому я эту задачу выполнить не мог. Если бы мы стреляли издалека, то отвлекающего манёвра бы не вышло, к тому же мы бы очень быстро истратили боезапас. Также мы были в невыгодном положении — блокпост находился на возвышении, слева и справа от него овраги. Чтобы добиться эффекта, нужно было подойти вплотную, нанести удар в лоб и раскатать там всё, что мы и попытались сделать. Экипажи наших бронемашин и пешие бойцы долго вели бой, нанесли ущерб противнику, и многие из них ценой своей жизни дали время на выход нашего гарнизона из Славянска».

Игорь Стрелков считает, что совершил ошибку, уйдя со второй колонной — штабом и артиллерией (для того, чтобы быстрее дойти до Краматорска и там восстановить управление войсками). По словам Стрелкова, если бы он выходил с последней колонной и контролировал работу бронегруппы, то не допустил бы её прорыва и уничтожения вместе с людьми, и весь выход из Славянска мог бы пройти практически без потерь.

По мнению Сергея Дубинского, Хмурого, прорыв бронегруппы через блокпост был ошибкой.

Я предупреждал Тарана ещё за две недели до этого: не вздумайте туда соваться, — говорит Дубинский. — Разведка мне докладывала, что дорога опасна — там лежали кабели через дорогу с противотанковыми минами, украинцы их волоком вытаскивали на дорогу. И само расположение их позиций не позволяло успешно атаковать блокпост со стороны Славянска. Таран должен был только сымитировать атаку — отстреляться по ним, дождаться, когда наши колонны уйдут, и уходить следом. Задача была просто порычать двигателями, пострелять с окраины Славянска, развернуться и уйти, всё».

В заключение рассказа о бронегруппе приведём свидетельство с украинской стороны — рассказ одного из офицеров бывшего «Беркута», который принимал участие в ночном бою и поведал о задержанной машине с женщинами и ходе боестолкновения.

В интервью, опубликованном в интернете через шесть дней, 11 июля 2014 года, украинский офицер сообщал:

5-й блокпост обороняли подразделение запорожского спецотряда милиции численностью 17 человек и подразделение 25-й днепропетровской воздушно-десантной бригады численностью 56 бойцов. Командование было совместным — от МВД я командовал, от армии — командир десантников, Андрей. Он в звании капитана, представлен к майору. На вооружении находились боевые машины десанта БМД-2, стрелковое оружие и гранатомёты. Была налажена связь и огневая поддержка с артиллерийскими и миномётными батареями на горе Карачун.

Мы находились в готовности, но времени прорыва никто не знал. Вначале через наш пост попытались выехать на большой скорости два автомобиля. Они не остановились на предупреждающий знак, и мы были вынуждены открыть огонь. Одна из машин остановилась, другая каким-то чудом сумела удрать благодаря темноте и отсутствию освещения, несмотря на многочисленные попадания. Четыре человека выбрались из подбитой машины и попытались скрыться. Но я их видел в тепловизор, и им пришлось выйти на дорогу по моей команде. Приказал снять штаны — чтобы они не смогли сбежать, и поднять руки. Тут выяснилось, что трое задержанных — девушки, четвёртый — мужчина. Одна из девушек имела удостоверение корреспондента какого-то российского СМИ — кажется, „Рен-ТВ“, а остальные имели документы „ДНР“ за подписью „Стрелкова“. Одна из девушек по документам значилась поваром, а другая — оператором-наводчиком БМД-2. Всех пленных сдали в особый отдел штаба АТО.

Первым шёл танк, мы подпустили его поближе. Нанести ему повреждения с большой дистанции мы не могли — у нас были только БМД. Когда танк приблизился к нашей позиции, он произвёл выстрел, который, к сожалению, имел очень трагические последствия. С первого попадания был накрыт окоп, в котором укрывалось трое бойцов. Один воин 25-й бригады погиб на месте, двое раненых. К сожалению, полностью вышел из строя расчёт одной из наших БМД. Противник, очевидно, хорошо знал наши позиции, потому что выстрелы ночью были прицельными. Танк продолжал стрелять по нашим позициям, меня сбило взрывной волной, и ни я, ни другие бойцы не стреляли по танку из гранатомётов. В этот момент настоящий героизм и самопожертвование проявил воин-десантник Бажура — оператор другой нашей БМД. Он осветил танк прожектором своей боевой машины. Экипаж танка был ослеплён, Бажура открыл по нему огонь, чтобы сбить наводку. Спросил его потом: „Зачем включил прожектор?“ А он: „Хотел тебе цель подсветить“. Танк выстрелил ещё 4 или 5 раз, но больше потерь он уже не нанёс. Бажура отвлёк внимание противника, и в этот момент я сменил позицию и перебрался в окоп ближе к дороге. Я произвёл выстрел из гранатомёта РПГ-26 „Аглень“ с дистанции примерно в 100 метров. Прямое попадание. Танк прекратил стрельбу. Затем в нём отчётливо послышался треск патронов стрелкового оружия и повалил дым. Затем танк взорвался. Не знаю, куда именно удалось попасть — возможно, под башню, возможно, взрыв поразил открытый люк механика-водителя.

С этого момента интенсивность боя резко возросла. На нас наступала группа с двумя БМП и БМД, поддержанные пехотой противника, которая ехала на броне, и крупнокалиберными пулемётами. Бажура начал обстрел противника, на нём сосредоточили огонь. С башни нашей БМД снесли все приборы и оборудования — но Бажура продолжал бой. Капитан десантников Андрей вызвал огонь на дорогу перед нами и осуществлял корректировку. Авангард противника оказался под артиллерийским и миномётным огнём с Карачуна, нашим плотным огнём стрелков и БМД. Огневая поддержка с Карачуна была очень эффективной и не позволила противнику сосредоточиться. Тогда они попробовали прорваться на большой скорости, но перед атакой противника мы установили противотанковые мины. И вот БМП на большой скорости подорвалась на мине, и её накрыли залпом из нескольких гранатомётов. БМП взорвалась. Затем вторая БМП-2 уже проехала мимо нас и была подбита лично мной также из РПГ-26 выстрелом в кормовую часть. БМД-1 террористов, из числа тех, которые они захватили у бойцов 25-й бригады в апреле, скрылась от меня, но попала в прицел капитана той же 25-й бригады Андрея. Он лично подбил эту бронемашину из гранатомёта. БМД загорелась, а потом также взорвался боекомплект — и взрыв».

Украинский блокпост № 5

Вместе с публикацией этого текста украинские СМИ обнародовали снимки уничтоженных бронемашин и погибших ополченцев, а также видеозаписи с пленными женщинами, которые были захвачены при попытке прорыва через блокпост до начала боя.

Пока происходили эти трагические события и ничего не подозревающий противник праздновал победу над бронегруппой, весь остальной гарнизон ополчения покидал Славянск.

Сформированные в городе колонны вышли практически полностью, не считая части четвёртой колонны (которая увязалась за бронегруппой) и части шестой колонны, хвост которой попал под артобстрел с Карачуна.

Из бронетехники в колонне шёл только захваченный на «Рыбхозе» БТР, в котором находился Стрелков, и в последней колонне — единственный выживший БТР-Д с установленной зушкой. По пути через Черевковку в БТР-Д попала мина, и повреждённую машину с зенитной установкой пришлось оставить.

Колонны медленно двигались вдоль полей узкими просёлочными дорогами с потушенными фарами, но в темноте светились стоп-сигналы машин, которые не успели заклеить. Ополченцы даже стали их разбивать автоматными прикладами. Впрочем, из-за поросших кустарником высоких обочин эти огни с большого расстояния видны не были.

Кроме БТР, автобусов и внедорожников, легко проходивших по неровной ямистой дороге, было очень много обычных низких легковушек, которые в темноте садились на брюхо, натыкались на камни, пробивали колёса, перегревались и глохли. Многие машины пришлось бросить, сталкивая на обочину (там уже были в большом количестве расстрелянные ранее гражданские машины). Пассажиры же пытались уместиться в соседних автомобилях.

Ещё до рассвета Славянский гарнизон вступил в Краматорск. В течение всего следующего дня до вечера к городу выходили отдельные бойцы и разрозненные отряды ополчения, по разным причинам не сумевшие присоединиться к колоннам — в первую очередь, из Семёновки и Николаевки.

Некоторые из бойцов, особенно пожилых, отказались покидать родной Славянск. Они решили сначала остаться на позициях и в течение ночи стрелять в сторону украинских позиций для создания видимости присутствия ополчения, а потом, после вступления украинцев в город, ещё долго партизанили в окрестностях.

Из Славянска вышло около 90 % гарнизона — ополченцы, члены их семей и горожане, активно помогавшие ополчению и не захотевшие оставаться в городе, боясь мести украинцев. Около 80 % гарнизона 5 июля прибыло в Донецк (часть бойцов осталась в Горловке). Вместе со славянцами в Донецк вышли гарнизоны Краматорска, Константиновки и Дружковки, которые в считанные дни также могли попасть в окружение.

Утром 5 июля украинцы не поверили своим глазам, обнаружив, что город пустой и на позициях вокруг никого нет. Они успели заметить ночью последние выходящие машины и обстреляли их, не предполагая, что это лишь часть огромных колонн из почти двух тысяч «террористов».

Убедившись, что ополчение действительно покинуло Славянск, силы АТО, ожидая подвоха, медленно и с опаской стали въезжать в окрестности, не встречая на своём пути ни единой души. Днём украинские части вошли в сам город и заняли его центральные здания.

Здание СБУ, бывший штаб обороны ополчения, было заминировано. Противник это предусмотрел и произвёл контролируемый взрыв.

Контролируемый подрыв заминированного ополчением

здания СБУ в Славянске

В этот день в Славянск прилетел министр обороны Украины Валерий Гелетей. Когда он, окружённый охраной, находился у здания городской администрации, к ним выбежал одинокий партизан с одноразовым гранатомётом. Выстрелить он не успел: охранники Гелетея изрешетили ополченца пулями. На фотографиях, которые были опубликованы украинцами, можно разглядеть немолодого мужчину в камуфляжной форме с шевроном «Новороссия» на плече, лица ополченца не видно.

Так погиб последний защитник славного города.

Так закончились восемьдесят пять дней обороны Славянска.