А отличники сдохли первыми... Часть 2

Глава 3. Знакомство с парой омерзительных существ

Я даже не думал, что буду добираться до правого берега в таком комфорте. Не ожидал я и того, что меня довезут прямо до пункта назначения — детской областной больницы, которая сейчас стала импровизированной кадетской твердыней. И уж точно не предполагал, что при этом я буду находиться в составе целой роты вооружённых малолетних бандитов, поставивших своей целью безоговорочное уничтожение это самой твердыни.

Но именно так сейчас и обстояли дела — сидя в удобном кресле внутри бронированного зелёного фургона, в окружении стрелков в синей форме, мы аккуратно рулили по старому мосту между выбоинами, провалами и остовами брошенных машин. Наш броневичок двигался в составе целой колонны автомобилей, в которые погрузились как бойцы Лётки, так и целая ватага гопников Капрона. Некоторые пацаны помельче ехали даже внутри открытых багажников.

В головную машину — дизельный внедорожный «БМВ» втиснулся жирный Вован. Как я успел заметить издали, залезая под дулами автоматов в броневик, туда же уселись те три подростка в камуфляже, которых впустили через проход в укреплениях. Очевидно, среди них был тот самый переговорщик, которого все называли Перцем.

Перед тем, как сесть в «буханку» рядом с водителем, Механ минут пять о чём-то с ними всеми совещался. В это время в линии укреплений мелкие пацаны устраивали небольшой проезд для колонны, растащив в стороны мусор и сдвинув разбитые автомобили, служившие воротами.

Меня сразу усадили на заднее сиденье между двух автоматчиков — кабина была отделена от грузовой части, в которой находилась пушка. Судя по звукам за переборкой, вместе с пушкой тоже кто-то ехал. Косу без разговоров закинули наверх, в наставленный на рельсы решётчатый багажник. Патронов мне, само собой, никто выдавать не стал, поэтому на данный момент это было моё единственное оружие, способное не только на то, чтобы, к примеру, подпереть дверь.

— А ему обязательно с нами ехать, Механ? Несёт от него — пиздец! — Водитель встретил командира жалобой на меня. — Как из могилы вылез!

— Потерпишь. — Механ захлопнул дверь и повернулся ко мне. — Ты чё-нить знаешь про кадетов? Мутил с ними?

— Да откуда… — Я посмотрел ему прямо в измождённые глаза и пожал плечами. — Ты же сам говорил — на левый берег они пока не лезут. А что у них там на правом? Какая-то крепость? Штурмовать собрались?

— Собрались… Они там в детской больничке окопались. Центровые отрезали их от реки, перекрыли все их крысиные тропы со стороны Чернышей… Надо ещё с двух сторон перекрыть. Знаешь тот район?

— Примерно… Там вроде с запада Вольская должна быть. С севера — не помню… А на востоке — вроде взрослая больница примыкает…

Следовало придумать план действий и как можно скорее. Попытаться устроить тут в машине возню и выпрыгнуть, как только пересечём мост? Проблематично в моём состоянии. Они хоть и мелкие, по сравнению со мной, но сытые и отдохнувшие. И вооружённые. Даже если получится — меня расстреляют из соседних машин, пока ещё буду кувыркаться. Такие трюки хорошо смотрятся в кино и играх. А в жизни у меня только одна попытка… Которая, в случае провала, закончится лёгкой и быстрой смертью только для меня. А остальным в больнице точно придётся помучиться.

Впрочем, тоже самое ждёт их и в случае моего успешного побега. Я же не смогу снять осаду из трёх банд в одиночку.

Значит, подожду до пункта назначения. И пока хотя бы постараюсь узнать, что меня там ждёт…

Механ удовлетворённо кивнул, шмыгнул и отвернулся. И теперь разговаривал глядя на медленно проплывающие мимо ржавеющие легковушки:

— На севере как раз мы будем крыть. Там улица имени какой-то дивизии… То же не помню. В вот с востока ты нам как раз и нужен.

— О как. Но это не моя война. Я на следующей схожу. Вроде договорились.

Механ усмехнулся и, не глядя на меня, продолжил:

— Не знаю, с кем ты тут договорился, упырь… Сомнения у нас большие по твоей теме. Так что скажи спасибо, что ещё башку не прострелили…

— Последний раз, когда я слышал что-то подобное от такого же напыщенного щегла — его команда кровью захлебнулась. — Говорят, люди любят наглецов и глупцов. Сейчас я казался себе и тем и другим.

— Может это и правда был последний раз… — Командир снова усмехнулся. — Выбора то у тебя нет. Но мне лень с тобой зарубаться, упырь. Сделаешь чё нужно — может ещё и патронов отсыпем. Своих-то нет? Пушки-товон — как в говне извалял.

Он снова обернулся:

— Короче… Там с востока, как ты и сказал — тоже больничка. Токо взрослая. И пустая. Точнее… В общем нужно выяснить, можно ли там пройти как-нить к их восточной ограде. Там меньше всего охраны должно быть. Оттуда они людей не ждут.

Я примерно понимал, почему именно. Но спросить следовало:

— Чего это вдруг? Если там другие корпуса близко — то оттуда как раз и нужно ждать атаки, а не с открытых площадей.

— Сечёшь… Жор там ебетник. Как со всего центра сбежались. Там же инфекционка была, куда зимой ковидных свозили. Её тогда расширили до упора, и онкологию под них отвели часть, и этих… Безнадёжные которые. Чуть ли не во дворе палатки ставили, когда уже некуда класть было. А потом уже и никому не надо стало… — Он, видимо, вспомнил что-то личное, связанное с началом катастрофы, шмыгнул, отвернулся и заговорил снова через пару секунд. — Вот ты пойдёшь туда и разведаешь. Ты ж у нас грёбанная легенда, упырь. Тебе такое — раз плюнуть. Только смотри не высовывайся, если проход найдёшь. Как я говорил — с этой стороны кадеты людей не ждут. Поэтому если кто-то идёт от этих корпусов — сначала очередь херачат, а потом спрашивают.

Судя по его смягчившемуся тону, я всё-таки смог немного расположить его к себе. Но доверять больше он пока не стал. Теперь применим лесть:

— Слушай, а эта дура там сзади — она вообще стреляет? Я охренел, когда такое увидел. Ты ж с таким арсеналом даже этих центровых порвёшь как тузик грелку. Я уж о Воване с его шпаной вообще молчу. Много у вас таких?

Я не видел его лица, но по дёрнувшейся щеке понял, что попал в цель. Его амбиции точно шли далеко.

— Стреляет… Пять тачек навылет прошивает или сносит. Больше мы не проверяли. — Я всё время забывал, что имею дело с детьми. С самыми жестокими, хитрыми и изворотливыми, но всё же детьми. А таким как он, если не похвастался — день зря. Да ещё и в окружении корешей. Понятием военной тайны здесь ещё и не пахло.

— Офигеть! — Я постарался подлить масла в огонь его гордости и спровоцировать на технические подробности. — Она ж ещё и очередями лупит, да? Какой там калибр?

— Двадцать третий. Почти полсотни выстрелов в секунду.

— Ни хера себе! Это ж патронов не напасёшься! Там ещё и один снаряд, наверное, полкило весит!

— Триста грамм примерно, смотря какой вид. Думаем сверху короб поставить, чтобы секунд на двадцать хватало хотя бы. — Он стал общаться гораздо азартнее и даже опять развернулся — не лениво, одной головой, а всем телом. Вот откуда у тебя такая кличка. Явно фанатеет по этой части.

— А кто ж у вас такой гений, что смог её на эти шасси переставить? Её ж руками не удержишь ни на каком станке, как присобачили? — Я уже знал ответ заранее.

— У меня батя механиком-оружейником служил на базе, я всё про эти пушки знаю. — С командира «лётчиков» даже почти сошла былая бледность, подсев на любимую тему он прямо-таки разрумянился. — Сняли весь блок, вместе с кишками и проводами. И наварили на рельсы в кузове. Поворачивает теперь только вместе с машиной. Но спуск работает. Дольше месяца возились…

Так вот чего они тебя слушаются… И теперь я понял, что оружие в таком состоянии у вас только одно. Или?

— Ну ты мастер, Механ! — Да, сволочь бледная, щас я стану твоим дружком, хочешь ты этого или нет. — И ещё, наверное, есть? Чё ты до сих пор весь Энгельс под себя не подмял?

— А я и подмял… Даже с одной. «Гошу» все сразу ссут. — Он говорил с полуприкрытыми глазами, наслаждаясь своей минутой славы. — Как только увидят.

— Гошу?

— ГШ-23.

— А… Ну Вован-то, наверное так не думает. — Попытался я немножко уколоть возгордившегося командира. Чтобы не пережать с комплиментами.

— А!.. — Он махнул рукой. — Просто не хочу с этой мелюзгой возиться. Он там этим детским садом командует у себя в промзоне. Думает, что охуеть какой крутой босс. Босс-хуесос…

Водитель и стрелки́ по сторонам от меня с готовностью заржали. Подождав, пока публика достаточно насладится его остроумием, Механ продолжил:

— Удобно. Сам-то он жрёт как не в себя. Жоре не угнаться. — Бойцы снова хохотнули. — Но мелюзгу свою на голодном пайке держит, экономит. А они в итоге для нас угли из костра голыми руками таскать готовы. Бунтовала как-то раз парочка. Революцию, блядь, устроить хотели. Отнять и поделить. Пиздюшня ебаная… Так все сразу и разбежались — как только мы с парнями подъехали. Кроме этих двух пионеров. Я не пожалел потом керосина. Мы их к пропеллерам привязали и раскрутили. Даже прогреться толком не успело — а у них уже бошки поотрывало. Только сначала изо всех дыр кровь пошла — из носа, ушей, глаз, жопы… Крутятся, орут чуть ли не громче движков! Ништяк было, да пацаны? Надо кого-нить ещё так покатать на самолётике…

Пацаны снова заржали и дружно замахали гривами. А Механ испытующе вперился в меня весёлым взглядом воспалённых глаз. Такой взгляд мне тоже хорошо знаком. Это мой собственный взгляд. Взгляд клинического психопата. Взгляд существа, патологически неспособного на сочувствие и эмпатию. В борьбе за место на верхушке таким ничего не мешает, кроме излишней самоуверенности.

А своих прямых конкурентов я ненавидел ещё больше, чем обычных людей. И сейчас он, кажется, всё-таки сумел прочесть это на моём лице. И резко перестал улыбаться.

Шмыгнув и отвернувшись, командир проговорил после небольшой паузы:

— Так что смотри, не разочаруй, упырь. А то тоже покатаем…

Что ж… Если они фактически собираются меня просто отпустить, чтобы я нашёл путь к кадетам через больничный комплекс — это не самый плохой расклад. Возвращаться к ним с развед-данными я не собираюсь. А вот что рассказать Киту об их осаде — я уже знаю. Глядишь, вместе что-нибудь придумаем, как нам с ними всеми справиться. Представляю, как обрадуется Алина, когда снова меня увидит… Хм… Что-то как-то пульс вырос… Наверное, всё ещё последствия обезвоживания.

Но вот что ждёт меня сейчас на территории больницы, переделанной в разгар эпидемии под максимальный приём пострадавших от прошлых штаммов вируса… В памяти пронеслись события нашей ночной поездки. Плотоядные красноглазики, обезьяноподобные хрюкающие прыгуны… И этот гигантский комок плоти, чуть было не ставший моей могилой. Почему же он всё-таки издох…

Пока я размышлял о предстоящем ночном путешествии по мёртвой клинике, мы проехали мост и быстро достигли улицы Чернышевского — ведущей вдоль берега прямо к больнице. Это её дети называли Чернышами. И на ней, видимо базируются бойцы центровых, перекрывая кадетам доступ к воде. Наверное, Кит успел доставить припасы из бомбоубежищ по тоннелям, раз не подаёт центровым признаков слабости. Но дети подземелья тогда тоже теперь вместе со всеми в осаде…

Колонна затормозила на пересечении Чернышевского и Провиантской — у юго-восточного угла комплекса больничных зданий.

— Ну чё… В добрый путь упырь. — Механ достал из бардачка фонарик, повернулся и протянул его мне. — Держи. Ждём здесь обратно до рассвета. Если не вернёшься… Ну стало быть пути тут нет, придётся тратить патроны, стену ломать… А пытаться сбежать не советую. На Чернышах, снизу, тебя Перец выстегнет. На севере — мы. Так что… Гоу вест, ёпта!

Он сухо засмеялся и вылез из машины. Автоматчики рядом со мной тоже выпрыгнули наружу и выпихнули меня следом.

— Оружия вы мне, конечно, не дадите…

— А зачем тебе? Ты ж супергерой. Да ещё и шмалять там начнёшь, охрану с востока насторожишь… Вон у тебя какое ковыряло понтовое. — Командир показал на косу, которую я достал с крыши. — Вот с ним и пиздуй, Чёрный жора… Блядь…

Вывеска на дверях углового корпуса подсказывала, что мы находимся у входа в хирургию. В него я и вошёл.

В приёмном отделении и в коридоре, ведущем через весь корпус дальше на запад, не было ничего примечательного. Перевёрнутая мебель, разбросанные, никому не нужные карточки и бумаги, пустые каталки. Заглянув в пару ответвлений, я тоже не заметил ничего интересного — пустые койки, разбитые мониторы и лампы. Грязь, пыль, рухлядь.

Свернув в конце коридора направо, я высветил двустворчатую дверь пожарного выхода. Наполовину распахнутую. Здесь можно было выйти в больничный двор и снова двигаться на запад, уже снаружи — вплоть до инфекционного отделения.

На улице меня встретила знакомая оглушительная тишина мёртвого города. На берегу плескалась вода, у лесопарка шумели деревья. Ещё недавно тишину разбавляли урчащие двигатели машин у входа. А теперь ничего из этого не было слышно. Только тысячи молчаливых звёзд над головой, луч фонаря, костлявые тени неподвижных деревьев и мёртвые корпуса вокруг. Во дворе, окружённом зданиями, ветра не было.

«Морг» — высветил луч табличку на ближайшем к хирургии корпусе. К счастью, мне совсем в другую сторону. Сюда я всегда успею.

В другой стороне двора тишину очень скоро начали нарушать отдалённые шорохи, вздохи и хрипы. Я приближался к онкодиспансеру. И, осторожно подойдя поближе, начал замечать первых живых. Ну как живых… Живущих. И перехватил косу поудобнее.

Жоры, медленно переставляя ноги, словно патрулировали пространство перед раковым корпусом. Плотной толпы здесь не было. Не было и сбитых групп. Одинокие жертвы вируса медленно шагали из стороны в сторону от стены до стены и обратно. Иногда останавливаясь и поднимая голову на звёзды, будто бы любуясь. Но вскоре снова упирали взгляд в землю и шагали дальше с хриплыми вздохами и сиплыми выдохами.

Те, кого выхватывал свет фонарика, медленно на него оборачивались и некоторое время слепо пялились в его сторону. Но так и не пытались подойти ко мне, через некоторое время снова продолжая своё медленное патрулирование.

Осторожно прошагав между ними, я обошёл онкологию слева и, продвинувшись в западном направлении ещё немного, вышел к просторному дворику. С четырёх сторон он был окружён зданиями. У меня за спиной был всё тот же раковый корпус, слева — инфекционка. Справа, на северной стороне двора было какое-то высокое длинное здание — вроде бы кардиология. Рядом с ним, по другую его сторону, Горян тогда совершил свой отчаянный подвиг. А прямо через двор располагалось небольшое здание паллиативной медицины — отделение, в котором пациентам, уже гарантированно отходившим в страну вечной охоты, пытались облегчить страдания. Прямо за ним и был путь к свободе — через небольшой участок открытой земли начинались ограды медицинского колледжа и детской больницы.

Вот только весь этот дворик был битком забит жорами. Сотни… Может и тысячи. Они стояли, сидели, лежали… Между ними нельзя было и руку просунуть, не то что пройти. Пространство было наполнено хрипом, тихими стонами, гортанным бульканьем и шумными выдохами. Они точно также оборачивались на свет фонаря, но никуда не двигались.

Я осторожно попробовал просунуть между крайними двумя телами черенок косы. Медленно мотнув головой, словно отмахиваясь от досаждающей мухи, жоры лениво отпихнули деревяшку в сторону с недовольным ворчанием. Пожалуй, протискиваться между ними и пытаться их растолкать — будет не лучшей идеей. Если и не отпихнут, то раздавят, навалившись всей массой.

Единственный путь, по которому здесь можно было двигаться дальше на запад, лежал через разбитые угловые окна инфекционного отделения. Пройдя через корпус, я бы оказался прямо у ограды, за которой до укреплений кадетов было рукой подать.

У этого угла тоже слепо толклись заражённые. Но между ними можно было просочиться без опаски быть избитым случайными отмашками или задохнуться под грузом десятков тел. Что я и сделал.

Достигнув угла, я перемахнул через подоконник и огляделся, оказавшись внутри. Обстановка напоминала хирургические покои — тот же застаревший хаос, разорённые, уставленные койками палаты. Только здесь тоже были жоры. Где-то плотными группами, где-то поодиночке, они жались по углам или, словно пригорюнившись, сидели на койках, свесив худые ноги.

Должно быть пролезать в окна также ловко, как я, они не умели. И поэтому их тут их плотность была гораздо меньше, чем на улице. Но определённо росла по мере моего продвижения дальше по коридору, который вёл вдоль корпуса на запад. Я надеялся, что он также закончится каким-нибудь пожарным выходом или окнами, из которых я смогу выбраться наружу.

Неожиданно из боковой палаты прямо перед моим носом вышел заражённый и я чуть не врезался в него в темноте, которую нарушал только шаривший по сторонам луч фонаря. Высветив его, я ненадолго привлёк внимание твари. Но существо лишь равнодушно отмахнулось от моего силуэта и медленно зашагало по коридору дальше во тьму — туда же, куда шёл я. Иногда задевая плечами сородичей, жора что-то буркал и, не останавливаясь, продолжал целеустремлённо шаркать стоптанными ботинками вперёд. Я медленно продвигался следом за ним.

Вскоре из темноты перед ним появилась достаточно плотная группа тварей, занимавших всё пространство коридора, от стены до стены. Я начал искать возможность обойти их через боковые палаты, светя туда фонариком, но вдруг услышал, как толпа тоже пришла в движение. Метнув туда луч света, я увидел, как плотная группа, негромко ворча, начала расступаться перед продолжавшим движение существом. Прижимаясь к стенам, они образовали достаточно свободного места, чтобы он спокойно прошаркал прямо. Недолго думая, я юркнул следом за ним. Хотя жоры так и остались стоять вдоль стенок, не спеша вновь забивать собой проход.

Ещё через несколько метров мой провожатый достиг двойных дверей, отделявших так называемую «красную зону» от остальных помещений — за этими дверями когда-то только начинались койки с ковидными. Но ближе к пику эпидемии, когда класть больных было уже почти некуда, эта зона распространилась на весь корпус и далеко за его пределы. Двери были распахнуты изнутри отделения и подпёрты по бокам каталками.

По моим ощущениям, до противоположного конца здания оставалось совсем немного.

Продолжая упорно шагать вперёд, жора по-прежнему не оглядывался и не обращал никакого внимания на своих сородичей вдоль стен. А они только провожали нас равнодушными взглядами и хриплыми вздохами.

Спереди из тьмы послышался какой-то протяжный стон, полный глубокого сожаления. Так вздыхает человек, которому только что сообщили, что он по какой-то причине обязан работать все выходные. И через несколько секунд стон повторился. Он был ещё более горестным и обречённым.

Я поравнялся с моим попутчиком и посветил вперёд, чтобы увидеть источник этой вселенской скорби. И меня чуть не стошнило.

Прямо по курсу, почти у самого пожарного выхода, на полу лежало существо, лицом напоминающее женщину среднего возраста, с закрытыми впавшими глазами. Только очень истощённую. К этому образу добавлялись ещё и густые тёмные волосы, разбросанные вокруг головы по полу длинными прядями — не оставляя сомнений в половой принадлежности тела.

Помимо этого, сомнения рассеивались ещё и при взгляде ниже лица — обвисшие по бокам сморщенные груди обрамляли неимоверных размеров полупрозрачный, мерно подрагивающий живот. Размер раздувшегося чрева был примерно с лежащего гиппопотама. Ниже из-под него выглядывали только босые ступни — остальные ноги были полностью скрыты под раздувшимся кожаным мешком, покрытым сетью пульсирующих кровеносных сосудов. А под сосудами в свете фонаря сквозь кожу виднелся силуэт какого-то скрюченного тела с плохо различимыми чертами, будто бы плавающего внутри этого отвратительного пузыря. Силуэт иногда судорожно подёргивался, толкая свою оболочку — при этом становилось заметно, насколько она тонкая и как сильно растянута.

Вокруг валяющегося на полу существа спиной к нам стоял редкий строй достаточно крупных жор. Примерно с десяток. Заметив свет фонаря, они обернулись и глухо зарычали.

Мой проводник не остановился ни на секунду, продолжая приближаться к этой кошмарной сцене — и я крадучись шагнул за ним. Жоры вокруг «беременной» твари заворчали громче, развернулись и шагнули нам на встречу. Они не обратили никакого внимания на идущего впереди меня, но совершенно точно вперились взглядами в мою фигуру.

Я сунул фонарик в рот, перехватил косу двумя руками и отступил.

Словно убедившись в том, что я отошёл обратно за какую-то невидимую черту, здоровенные твари расслабились, медленно повернулись назад и снова вгляделись в отвратительное пузо прямо перед ними.

Мой проводник прошёл мимо них, обошёл подрагивающий пузырь и опустился на колени перед лицом женщины. Медленно наклонившись, он взялся руками за подбородок и нос, раскрыл рот и припал к нему губами. Тело жоры сотрясла судорога. Ещё одна. И, судя по звукам, его начало тошнить прямо в раздвинутый рот.

Не в силах наблюдать это зрелище, я выплюнул фонарик обратно в руку и попятился. Пустой желудок всё-таки попытался извергнуть из себя хоть что-то, но кроме плевка желчи, из него так ничего и не вышло.

Этот выход был для меня закрыт. Двери в боковые палаты, из окон которых можно было бы вылезти в нужную сторону, были за той самой невидимой границей, которую охранял этот могучий десяток. Можно было поискать выход через окна второго этажа. Хотя в этом старом здании он был довольно высоким. И прыжок легко мог закончиться переломом или вывихом.

Но теперь у меня созрела совсем другая идея…