Абсолютная Энциклопедия. Том 2

Глава 62

Сиди Баррани находился на некотором удалении от линии побережья Средиземного моря в глубине одной из тех первых территорий, которые еще двести лет тому назад были отвоеваны у североафриканской пустыни. Там были построены высокие градирни, — на самый верх которых закачивалась вода, поступающая из Средиземного моря, и затем эта вода сотнями струй изливалась с высоты башни навстречу мощному потоку воздуха, поднимающегося от расположенных внизу огромных вентиляторов; выходящий из башен воздух, насыщенный водяными парами, увлажнял окружающую атмосферу.

В результате такого искусственного орошения сухая земля покрылась пышной растительностью; с течением времени начали происходить климатические изменения, повысилось плодородие почвы, и граница пустыни, за которую в середине двадцатого века сражались Роммель[14] и Монтгомери[15], отодвигалась все дальше от морского побережья.

В этом месте пустыни полностью исчезли, уступив место зеленому оазису, окружающему озеро Каттара — новый большой водоем, возникший после того, как воды Нила, перегороженного гигантской Асуанской плотиной, в поисках нового русла заполнили котловину Каттара к западу от долины.

На берегу этого озера возле отеля под названием «Бахрейн», ничем не приметного здания с белыми стенами, и завершилось путешествие Хэла и Джейсона в поисках Рух.

Несмотря на царящий повсюду мир и покой, едва перешагнув порог отеля, они почувствовали себя так, как будто посреди чистого поля их застигла гроза. Хэл бросил быстрый взгляд на Джейсона, который после долгих лет пребывания в отрядах сопротивления на Гармонии, тоже, несомненно, ощутил витавшее в воздухе эмоциональное напряжение в тот же миг, как только они вошли в холл, но ему могло не хватить опыта для того, чтобы правильно среагировать на ситуацию.

Однако лицо Джейсона оставалось спокойным. Может быть, чуть более бледным, чем обычно, но спокойным.

В расположенном ниже уровня земли холле с высоким сводчатым потолком не было видно ни одного постояльца. Взгляд портье был устремлен куда-то под стойку, и вообще он выглядел очень занятым или делал вид, что очень занят.

Портье поднял глаза, только когда они подошли к самой стойке и остановились сбоку от нее. Это был хрупкий молодой человек с гладкой смуглой кожей и круглым лицом.

— Добро пожаловать в «Бахрейн», — произнес он. — Могу быть чем-нибудь вам полезен?

— Спасибо, да, — сказал Хэл. — Не передадите ли вы леди, что с ней приехал повидаться Ховард Иммануэльсон?

— Какую леди вы имеете в виду, сэр?

— Здесь только одна леди может ожидать этого сообщения, — ответил Хэл. — Пожалуйста, передайте, немедленно.

Портье положил обе ладони на стойку и слегка наклонился вперед:

— Боюсь, джентльмены, я вас не понимаю. Я не могу передать сообщения до тех пор, пока не узнаю, для кого оно предназначается.

Хэл секунду разглядывал его.

— Я понимаю ваше положение, — мягко отозвался он. — Но вы ошибаетесь. Сейчас мы пойдем и сядем там возле бассейна, а вы проследите за тем, чтобы сообщение попало по назначению. В противном случае... возможно, вам стоит у кого-нибудь поинтересоваться, кто такой Ховард Иммануэльсон.

— Простите, джентльмены, — пожал плечами портье, — не зная, с кем вы хотите встретиться, я не могу даже сказать, живет ли здесь этот человек, и...

Но они уже повернулись и направились к бассейну — Хэл впереди, Джейсон немного позади, — и голос юноши за их спиной затих. Хэл сел в кресло спиной к стойке, а Джейсон направился к креслу напротив, с тем чтобы вдвоем они могли бы просматривать весь холл. Хэл слегка нахмурился, и Джейсон после секундного замешательства подошел к нему и сел в кресло рядом.

Они сидели не разговаривая. Со стороны стойки также не доносилось ни звука. Все чувства Хэла были напряжены до предела. Внезапно его ноздрей коснулся слабый, но приятный аромат, разлившийся в воздухе холла, и в голове его тотчас прозвучал сигнал тревоги. В любом из Молодых Миров такое трудно было бы даже представить, но здесь, на Земле, где богатства открывают доступ даже к самым экзотическим видам оружия и еще не изжито порой непочтительное отношение как к местным законам, так и международным соглашениям, нельзя было исключать попытки отравить их, пустив в холл газ.

Причем вовсе не требовалось полностью лишать их сознания; для того чтобы дать невидимым наблюдателям решающее преимущество, достаточно было лишь немного притупить их чувства или способность правильно оценивать ситуацию.

С другой стороны, запах мог быть просто запахом и ничем больше.

Был только один способ проверить это. Единственная способность, наиболее чувствительная к воздействию отравления в любой форме, — это способность к творческому созерцанию. Невесомые пузыри воспоминаний или фантазий, рождающиеся в мозгу, и вызванный ими мощный эмоциональный всплеск, неизбежно пропадают при любом внешнем воздействии на механизм, который управляет ими.

Мгновенно выйдя из состояния настороженной бдительности, автоматически поддерживаемого на сознательном уровне, он дал возможность созерцательному механизму своего разума унести себя в годы детства, к тому времени, когда все эмоции были простыми, чистыми и непосредственными.

Однажды, когда ему не было еще и пяти, Малахия Насуно в чем-то отказал ему. Он уже не помнил, что это было, а копаться в памяти не было смысла, поскольку сейчас это не имело никакого значения. Возможно, он хотел попользоваться каким-нибудь оружием или инструментом, а Малахия счел, что ему еще рано, и не разрешил. В тот момент в нем вспыхнула ярость на всю Вселенную, на Малахию, на все эти правила и принципы, на этот мир, созданный лишь для взрослых и в котором все только помыкают маленькими и беззащитными вроде него. Он набросился на Малахию, выкрикивая ему в лицо все свое отчаяние и негодование, потом повернулся и побежал в лес.

Он бежал и бежал, пока хватало дыхания и несли ноги, затем свалился без сил у ручья в безмолвном горе от мысли, что ему никогда не удастся стать тем, кем он хочет быть, или тем, кем хотят, чтобы он стал, Малахия и другие. Про себя он обвинял их в том, что они не понимают его, не считаются с ним, в то время как у него, кроме них, никого нет и он всеми своими силами старается быть таким, каким они хотят его видеть.

...И в этот самый момент, когда он лежал, свернувшись клубочком, всеми покинутый, на земле, две огромные руки Малахии подхватили его и нежно прижали к широкой груди. Было так невыразимо сладко сознавать, что тебя наконец нашли, и сидеть на этих сильных руках, что он снова заплакал, на этот раз уже от облегчения. Старик ничего не говорил, только крепче прижимал его к себе. Сквозь куртку и грудную клетку старого воина Хэл слышал мощные размеренные удары взрослого сердца. Ему показалось, что и его собственное сердце замедлило свой ритм, приноравливаясь к биению сердца Малахии; и перед тем как провалиться в глубокий сон, от которого он пробудился несколько часов спустя в своей постели, он почувствовал так ясно, как будто в самом себе, боль и грусть, томящиеся в груди его учителя, равно как и потребность любить, не менее сильную, чем у него самого...

Он вернулся к действительности в холле отеля «Бахрейн», но некоторое время все еще оставался в плену вызванных воспоминаниями чувств. Тот первый шаг на пути человеческого взаимопонимания стал поворотным в его жизни. Легкость, с какой ему удалось вызвать воспоминания прошлого, убедила его в том, что запах, разлившийся в воздухе холла, не имеет ничего общего с попытками воздействовать на его тело или разум.

За спиной послышался звук приближающихся шагов. Они обернулись и увидели все того же юношу-портье.

— Не могли бы вы, джентльмены, подняться в номер четыреста тридцать девять? Это пятая дверь направо, как выйдете из лифта.

— Благодарю. — Хэл, встал, Джейсон поднялся вслед за ним, и они направились в сторону лифтов, куда указал им портье.

Когда они вышли на четвертом этаже из лифта, то увидели уходящий вправо и влево от них коридор с выкрашенными в ненавязчивый белый цвет стенами, слегка изгибающийся так, что на коротком расстоянии уже ничего не было видно. Безусловно, он был спроектирован так специально для того, чтобы постояльцы могли спокойно ходить из комнаты в комнату. Они свернули вправо. Когда они проходили мимо какой-либо двери, раздавался мелодичный звон и включалась подсветка; как только они удалялись, подсветка двери гасла.

— Пижоны! — презрительно фыркнул Джейсон. Хэл посмотрел на него и слегка улыбнулся.

Метрах в тридцати от лифта на засветившейся при их приближении двери они увидели цифру 439 и остановились.

— Это Ховард Иммануэльсон, — четко произнес Хэл, повернувшись к двери лицом, — вместе с нашим общим другом. Можно войти?

Несколько мгновений все оставалось без изменений. Потом дверь бесшумно отворилась, и они вошли внутрь.

Они оказались в просторной квадратной комнате. Прямо напротив двери находился выход на длинный балкон; несмотря на это, воздух внутри был прохладным и спокойным, что говорило о существовании невидимого силового барьера между комнатой и балконом. Плотные зелено-коричневые шторы были полностью раздвинуты, и между ними, как в рамке, виднелась синяя гладь озера Каттара с тремя белыми треугольниками парусов, какими оснащались одноместные прогулочные плотики.

В комнате никого не было видно; дверь за их спиной снова закрылась. Хэл повернулся к двери слева.

— Стой! — приказал чей-то голос. Из-за собранной в складки шторы, шагах в трех от боковой двери, выступила тощая напряженная фигура с длинноствольным вакуумным пистолетом. Это был Эмит Барбедж, все такой же костлявый, как и прежде, и такой же непредсказуемый и смертельно опасный, в нелепом одеянии — пляжные шорты цвета хаки и пестрая рубашка с засученными рукавами. Пистолет в его твердой руке держал под прицелом одновременно и Хэла и Джейсона.

Хэл сделал шаг ему навстречу.

— Стой, где стоишь, — приказал Барбедж. — Я знаю, на что ты способен, Хэл Мэйн, если позволить тебе подойти достаточно близко.

— Хэл! — быстро произнес Джейсон. — Все в порядке. Он теперь на стороне Рух!

— Я ни на чьей стороне, слабый человек, кроме как на стороне Господа, — сухо заметил Барбедж, — и никогда не был, как, возможно, ты. Но не стану отрицать, теперь я знаю, что Рух Тамани — избранница Божья и ее устами говорит Господь, и поэтому, пока я жив, я буду оберегать ее. И не позволю беспокоить ее кому бы то ни было.

Хэл изумленно смотрел на него.

— Ты веришь всему этому? — спросил он Джейсона, не спуская глаз с тощей застывшей на месте фигуры и замершей в неподвижности мушки пистолета. — Когда он успел перейти на другую сторону?

— Ни на какую другую сторону я не переходил, — отозвался Барбедж, — я уже сказал. Как я мог это сделать? Я, один из богоизбранных, поклявшийся беспрекословно следовать его воле? Но, как ты помнишь, тогда во дворе Его воля проявилась в том, что Он снял пелену с моих глаз, и я наконец увидел, что именно Рух, а не мне или кому-либо другому, Он открыл свой путь и именно ее возлюбил больше других. Я, слабый человек, заблуждался, но благодаря милости Божьей я теперь снова обрел свой путь. Предупреждаю вас, что ради защиты ее жизни не позволю ни вам, ни кому-нибудь другому нарушать ее покой. Он был предписан ее врачом, и я прослежу, чтобы это предписание выполнялось.

— Эмит Барбедж, — произнес Хэл, — мне необходимо ее увидеть немедленно; и я намерен увидеть ее. Если мне это не удастся, вся проделанная ею работа окажется напрасной.

— Я тебе не верю, — покачал головой Барбедж.

— А я верю, — сказал Джейсон, — потому что знаю об этом больше, чем ты. И мой долг перед Господом не меньше твоего. Можешь рассчитывать на это, Хэл...

— Стой!

Его окрик оказался как нельзя кстати. Он почувствовал, как внезапно напрягся его спутник, и понял, что Джейсон готов броситься под огонь пистолета Барбеджа для того, чтобы дать Хэлу возможность атаковать упрямого стражника.

Джейсон медленно, незаметно для глаза, расслабился. Хэл в упор смотрел на человека с пистолетом.

— Я думаю, что та пелена, о которой ты говорил, частично все же осталась у тебя на глазах, Эмит Барбедж. Ты слышал, что я сказал? Если я не увижу Рух и не поговорю с ней сейчас, вся ее работа окажется напрасной.

Его глаза смотрели прямо в глаза Барбеджа. Молчание растягивалось на секунды. Затем, не отводя от них прицела своего вакуумного пистолета и не спуская с них глаз, Барбедж боком продвинулся к двери, против которой они все еще стояли, легким прикосновением открыл ее и спиной шагнул внутрь. Остановившись на расстоянии шага от двери, он позвал их так тихо, что они едва его расслышали.

— Входите. Входите, только тихо.

Они вошли вслед за ним в довольно необычную комнату. Она была очень узкой и абсолютно без мебели. Ее дальняя стена была затянута шторами из такой же ткани и такого же цвета, как и те, что висели в первой комнате; а стена справа от них, казалось, слегка мерцала.

Как только они оказались внутри и дверь за ними автоматически закрылась, Барбедж жестом руки остановил их.

Сам он повернулся и исчез в мерцающей стене, которая на самом деле оказалась проекцией изображения звукового барьера. Хэл и Джейсон остались ждать; прошло несколько томительных минут. Наконец изображение стены исчезло, и на ее месте они увидели большую, хорошо обставленную гостиничную спальню с раздвинутыми шторами, в кровати, трансформированной для сидячего положения, находилась Рух.

Барбедж стоял рядом и мрачно смотрел на них.

— Ей надо беречь силы. Я согласился на это только потому, что она настояла. Вам придется быть предельно краткими.

— Нет, Эмит, — отозвалась Рух с постели, — они будут говорить, пока я сама не попрошу их остановиться. Хэл, подойди, и ты тоже, Джейсон.

Они подошли и встали рядом с кроватью. Хэл сразу обратил внимание на то, что Рух так и не смогла избавиться от своей невероятной худобы, приобретенной ею за время пребывания в милицейских застенках на Гармонии, и теперь с забинтованным левым боком и плечом, которые не могло скрыть небрежно наброшенное на нее тонкое белое покрывало, она казалась еще более хрупкой. Но, несмотря ни на что, ее редкостная красота была еще более поразительной, чем прежде. Проникающий снаружи свет отбрасывал на нее зелено-голубые блики от зеленой растительности и голубой водной глади, отчего ее смуглое тело на белом фоне постельного белья казалось прозрачным.

Джейсон протянул руку и нежно, самыми кончиками пальцев, прикоснулся к ее здоровому плечу.

— Рух, тебе не больно? Ты хорошо себя чувствуешь?

— Все в порядке, Джейсон. — Она улыбнулась. — Я не так уж сильно пострадала. Как сказал врач, мне в любом случае пора было немного отдохнуть...

— На протяжении нескольких месяцев она была на грани истощения, а теперь... — резко вставил Барбедж, но под ее взглядом осекся.

— Все в порядке, — сказала она, — Но, Эмит, я хочу поговорить с Хэлом с глазу на глаз. Джейсон, извини...

— Как пожелаешь. — Барбедж опустил пистолет, повернулся к мерцающему изображению стены и исчез в нем. Джейсон повернулся, чтобы последовать за ним.

— Джейсон, мы поговорим с тобой тоже. Позже, — поспешно произнесла Рух. Он улыбнулся в ответ.

Когда они остались вдвоем, она с усилием высвободила здоровую руку из-под покрывала и потянулась к нему. Хэл шагнул вперед и перехватил ее руку, не позволяя напрягаться дальше. Затем, не выпуская из руки ее ладонь, он придвинул поближе к кровати кресло и сел рядом с ней.

— Я так и думала, что ты появишься здесь. — Рух улыбнулась. Он ощущал тепло ее узкой ладони в своей руке.

— Мне захотелось приехать сразу же, как только я услышал, — сказал он. — Но мне напомнили, что надо еще кое-что сделать. К тому же я узнал, где ты находишься, только несколько часов тому назад.

— Эмит и другие решили, что мне лучше исчезнуть, — ответила она, — и я подумала, что они, наверное, правы. Все здесь относятся ко мне хорошо.

Рух снова улыбнулась. Несмотря на всю ее красоту, в улыбке сквозила усталость.

— Выходит, твои дела не позволили тебе сразу же отправиться разыскивать меня, — кивнула она. — А сейчас тебя привело сюда тоже дело?

— Боюсь, что да, — отозвался Хэл. — Мне надо принимать решение о выступлении. Времени нет. Я уже отправил депешу дорсайцам — они направляются сюда. Вокруг всей Земли, включая орбиту Энциклопедии, будет создан фазовый защитный экран, и с этого момента мы уподобимся осажденной крепости.

— А экзоты? — Рух заглянула ему в глаза. — Мы все думали, что ты намерен укрепить и оборонять вместе с дорсайцами один из экзотских миров.

— Нет. — Хэл покачал головой. — Я с самого начала имел в виду эту планету, но до поры до времени никому об этом не говорил.

— А как же Мара и Культис? Что случится с ними?

— Они погибнут. — Хэл не ожидал, что его голос прозвучит столь беспощадно. — Мы забрали их космические корабли, их специалистов и все ценное, что только может пригодиться. Разумеется, Иные заставят их заплатить за это.

Рух грустно вздохнула, не отводя от него печального взгляда.

— Экзоты знали, что это должно произойти?

— Знали. Так же как знали и дорсайцы, что им придется покинуть свою родную планету. Так же как знала и ты со своими соратниками, прибывшими сюда с Гармонии и Ассоциации не на месяц или год, а возможно, на всю оставшуюся жизнь. — Он секунду пристально смотрел на нее. — Ты же ведь знала, не так ли?

— Господь сказал мне. — Рух осторожно высвободила свою ладонь из его пальцев и сама сжала его руку. — Конечно, мы знали.

— Все шло к этому с самого начала. — В его голосе слышалось раздражение, как у человека, охваченного сильным гневом. Он знал, что не обязан говорить ей всю правду такой, как она есть, но его толкала на это та боль, которая сидела глубоко внутри его самого. — В конечном итоге, когда дело дошло до окончательного распределения ролей, дорсайцам выпало сражаться за тех, кто на стороне будущего, а экзотам — создать для них все условия ценой всего, что у них есть. И те из вас, обитателей Квакерских миров, кто продолжает крепко держать в своих руках веру, должны были пробудить разум всех, кто сражается на нашей стороне, чтобы они ясно видели, за что они сражаются.

Ее пальцы нежно поглаживали его руку.

— А что Земля? — спросила Рух.

— Земля? — Улыбка у Хэла вышла немного горькой. — Задача Земли та же, что была и всегда — выжить. Выжить для того, чтобы дать жизнь новым поколениям, которых ждет лучшая участь.

— Ш-ш-ш... — Она не переставала поглаживать его руку своими тонкими пальцами. — Ты тоже, как и все мы, делаешь свое дело.

— Ты права, — сказал Хэл. — Мои переживания ничего не меняют, ты права.

— Разумеется. А теперь скажи, зачем ты приехал сюда, что тебе от меня нужно?

— Я хочу, чтобы ты вернулась на Энциклопедию, — прямо заявил он, — если ты в состоянии совершить это путешествие. Я хочу, чтобы ты обратилась оттуда ко всем землянам, и хочу, чтобы земляне знали, что ты обращаешься к ним с Энциклопедии. Я хочу, чтобы ты помогла им понять, зачем на Землю прибывают дорсайцы и почему вокруг Земли создается фазовый экран, причем без какого-либо согласования с самими землянами. Я могу обратиться к ним вместе с тобой и признать за собой ответственность за все, что ты сочтешь нужным. Но растолковать им все это лучше тебя не сможет никто. Весь вопрос только в том — сможешь ли ты лететь?

— Конечно, Хэл, — сказала Рух.

— Нет. — Он покачал головой. — Я спрашиваю буквально: твое физическое состояние позволяет тебе предпринять это путешествие? Не следует рисковать тобой из-за одного выступления, каким бы важным оно ни было.

Она улыбнулась ему:

— А если я не поеду, представляешь, что произойдет, когда начнут прибывать дорсайцы и вдобавок обнаружится существование фазового экрана?

— Не знаю, — честно глядя ей в глаза, ответил Хэл.

— Вот видишь? — улыбнулась Рух. — Я должна лететь. Так же, как каждый из нас должен делать то, что ему положено. Но обо мне не беспокойся, Хэл. Я в самом деле чувствую себя нормально. О ране можно забыть, а остальное — ничего серьезного, потребуется лишь хороший отдых после того, как прибудут дорсайцы и начнет работать защитный экран. Надеюсь, тогда не будет причин отказать мне в небольшом отпуске, не так ли?

— Разумеется, нет.

— В таком случае...

Он так и не узнал, что она хотела сказать, поскольку их разговор был прерван неожиданным вторжением через иллюзорную стену человека обычного среднего роста, с редкими седыми волосами, с седой щеточкой усов и необыкновенно молодым лицом. На нем был деловой костюм песочного цвета, оставлявший впечатление, что в нем проспали всю ночь и только что встали. Лицо незнакомца пылало гневом. Вслед за ним в комнате появился Эмит Барбедж.

— Вы! — набросился он на Хэла. — А ну, убирайтесь отсюда!

Он повернулся к Рух.

— Я ваш доктор или нет? — Его голос буквально звенел под белым низким потолком этой тихой комнаты. — Если нет, так и скажите. И можете искать себе кого-нибудь другого, кто будет заботиться о вас!

— Конечно, вы — мой доктор, Роже, — кивнула она.