Адаптированный Гораций

Сойдет ли лед на Неве, прилетят ли чайки,

Душа захлопает крыльями, клюв раскроет,

Издаст буддийское «вья-кха» той самой птицы

Которая прилетит когда-то.

Сойдет ли лед на Неве, прилетят ли чайки,

Но пробужденный от смерти город знает

Что все равно: прилетят, закричит, сойдет ли,

Увидим ли мы и доживем ли.

Оно прошло уже, жуткое время года,

Когда, замерзнув во тьме, за душой стояли

Кресты, руины, ледняк и любовный голод,

А впереди то чума, то холод.

На глаза мои навернулись слезы,

Грустные слезы печальной страсти,

Страсти ни к чему. С теплого неба

Дует ветер.

Прилетели чайки, а мне тоскливо,

Сердце мое разболелось нынче,

Ибо ночь пуста. Вязнет в канале

Дом напротив.

Масляна вода, а в душе дурманы,

Как мои чувства, плывут бутылки,

Рядом поворот. Вот и стемнело,

Я не пьяный.

На глаза мои навернулись слезы,

Грустные слезы печальной страсти.

Прощай, Лесба, встретимся ли, не знаю,

Ступай, блуждая дорогами своими кривыми,

Иди и делай, чего ты сама захочешь,

Я тебе не указчик.

Пусть тебе выпадет все, что желала,

Лоснящиеся тельцы, кудрявые бараны, —

Любовь к животным я осуждать не смею,

Ибо сам, увы, подпадаю.

И если встретимся, то я тебя не узнаю,

Переспрошу как зовут, сделаю скучну рожу

И вовсе не выдам, что по тебе страдаю;

Может, встретимся завтра?..

Вот, наступило прекрасное счастье.

Прилетели птицы, хорошо идет пиво.

Небеса отражают мое равнодушие.

Тихий ветер.

Словно дитя, повторяю я ноты

Неприличной песенки печали, весенней

И усталой печали. Повсюду спокойствие,

Чайки, солнце.

Это поток, уходящий в пространство,

Отразил небесную лазурь: пролетели

Птицы, крылышками шелестя, и молчание

Замолчало.

Если Лесбия любит анацефалов, мутантов

Предпочитает, то ты скорби, Катулл,

Но не покажи виду — бог с ней, с дурой этой,

Мы сами шиты не лыком, хотя чуть живы.

Езжай, Лесба, в деревню дальню с козлом своим гнусным,

Трахай козла и плодись, ценя мечеть

Шатрового стиля, Аллах да будет к детям

Так благосклонен, чтоб дети «мама» сказали.

Ты, Катулл, не грусти, поставь что ли лучше пластинку

Что ли Колтрейна, что ли винца попей.

Ибо ты уже понял жизнь и все прощаешь,

Прощаешь именно всем, не забыв Катулла.

Закоротило от адаптации,

По ходу жизни тугой, Горация,

И околели, увы, грации,

Не в силах спеть о нашей мутации.

Не дли обиду — занятье глупое,

Ведь жизнь одна и уходит с трупами,

Чтоб жил отменно, далек от гадости,

От любви немея и радости.

Достигнув счастья, жизнь алкоголика

Уже не хочет другой, да и не надо мне, —

Найду еще бутылку под столиком,

Допью с тобою, любовь моя…

Блестя на ветвях орешника, шелестит

Магнитная лента. Люблю природу.

Как птица, что в летнем саду тихо кричит,

Пою я песни моего народа.

Дорогая Монголия, думаю о тебе,

Слезы из глаз катятся, неостановимы,

Душа рыдает, крыльями машет,

Я страдаю.

Зачем ты лежишь во прахе, зачем ты упала,

Когда бараном ты побежишь, вырвавшись, пыль

Подняв, к небу — из руин былого

Могущества?

Бурятская девушка, одинокая, как сердце,

Поет: «Веретено мотает, лошадь скачет,

Ветер свищет, жених лежит в поле,

Давно мертвый».

Так же Родина моя, ожидала давно счастья,

Но устала, скорбит о гибельности надежд.

Мне голос был: «Абрам, возьми бутыль,

Иди на остров, залезь на крышу,

Бутылку выпей». Звучал глухо

Прекрасный голос божественный.

Не оскорбляю волю божества,

Но слушаюсь, ибо нечестиво

И глупо волю забыть Бога.

Винище дую торжественно.

Вино в устах пророка хитрого

Имеет сладкий и пряный запах.

Я рад, что, место найдя в жизни,

Исполнил Твое желание.

Заметно промысла прибавилось,

Стада баранов на небе, дети.

Соленый ветер власы тронул.

Я слышу Твое молчание.