Адаптированный Гораций

У рябины вкус, у забора цвет,

Дальше жизнь и улица сходят на нет,

Здесь и я поселюсь, давши грусть в обет

И на семь ответ;

Замерзая, листва шелестит, и летит

Монах в переулок, за ним скорей,

Там озноб-загрей ледяных кровей,

Загрустил дружок,

Захлебнувшись, свивается желтый отток

Дровяной дали в голубой мешок

И клокочет синь за усталым ртом,

Вот и все, глотнем —

Ка еще, задохнув выпрямляюща,

В улиц ряд ты выходишь, тихо дыша,

За тобой, как всегда, ясень с ликом Христа

И моя душа

Осторожно летит, за тобой, сквозит

Чистый шиферный воздух, и грусть не разгрызть

Если светлая ночь на распутье стоит

И не может уйти.

Фальшивым голосом пою

Приди, красавица, ко мне.

Приди в ночи, густой тиши

И трам-пам-пам с тобой, мой друг.

Шепчу, осипши, ангел мой,

Одна из сладостных наяд,

Чья красота как взгляд назад,

А я халву люблю, мой друг.

У рыбы клацает губа,

Молю у юности тепла,

Молю, русалка, скрась досуг,

Молю любви твоей, мой друг.

Трудно спорить с водой, западая в Оку

С ключевой водицей в груди, в цвету

Красных ягод, где глухо вороны орут

Словно глаз клюют;

Церкви тонут в листве, доносится всплеск,

Придержа разгон разлитых небес,

Чтобы в синей петле лицевых степей

Причастить земле;

Там в одной сельпо и в углу кивот,

В алтаре за мясницким секатором поп

Расчленяет тельца, угощает народ,

Свет, и служба идет;

С околотка богов и святых слободы

На покос гуськом семенят упыри,

Матерятся иконы, и черной зари

Пьют глотком фонари;

В барахолке пространств, запылив леса,

Покатилась из рук, зазвеня, коса,

И в глазах кузнеца поллитровая пся

В черных жилках вся.

Минута медлит, кончена страница.

Часы стоят и не глаголит слово.

Ушли гуляки; замолчи, певица.

Поет петух, но это нам не ново.

Ленора плачет, проклинает Бога,

Летун сигает, молния сверкает,

Зашлась природа глухо, у порога

По косяку, рыдая, мать сползает.

Мертвец несется по пустыне,

Ленору сжав, он корчит рожи,

А та, любя его и ныне,

Гнилую лобызает кожу.

Ты получила все чего хотела.

И в чистой вере лежа на кровати

Кончается единственное тело

В узле тугих небытия объятий.

Сердце бьется, а сверху пласты небес

И тоннаж их, торчащий в торце дренаж

Да зеленая кровь в черноте кости

Зачала цвести.

Я об этом сказал и еще скажу:

Мертвечина черная, зуб за зуб

И вороны ночью как хор орут

И зеленую пьют.

В ребрах птичка стучится, дурней души,

Пей вино, говорит, и кури гашиш,

И она кривей кровотока глуши,

Кровянее, чем жизнь.

Чем чернее кость, чем бледнее блиц,

Тем мертвее остув с пролетами из

Растерявшихся тактов, эпох и сих

«Мне туда не войти».

Шарманка, растрави мои печали,

Звучи, печаль, листай места свиданий,

Пока друзья об этом не узнали

Напоминай мне дни больших страданий.

Я с детства эти звуки ненавижу,

Но здесь сломалась ночь и вьется волос,

Еще квартал, и мертвую увижу,

Как волны камень, точит лепет голос.

Звучат каналы, не сдержав урона,

Почин ведет в последнее изгнанье,

Печали чайки наши и вороны,

Куда мне спрятаться, воспоминанья.

Мотив звучит, но я забыл, что дальше,

Я все отдам, чтоб песню не продолжить,

Заплакал рядом некий пьяный мальчик,

Сейчас и я заплачу, сколько можно.

От нашей злой простуды не убудет

И кашель чаек носит мимо зданий.

Звучи, печаль, пока я не забуду

Осенний ветер и места свиданий.

Калитку крепче свою запри,

Никто не войдет и не выйдет, знать,

Покуда идем, дружок, листать

Свинцовую благодать.

Алкоголик худой, возвращайся домой,

За углом трамвай говорит зарывай,

Незнакомый канал закрывает пенал,

Наступает покой.

Как вчера, повсюду тихая ночь,

Трет мозоль и тепло от легкой тоски.

Мимо улиц косых мы пройдем, не прочь

Растянуть глотки.

Впереди чернота, позади пустота,

Но пока что тепло мы давай еще

Выпьем, что ли, сердца согреть, а потом

Выпьем что ли еще.

Ну где же вы, куда вы подевались,

На сердце грустно, тяжко и мятежно,

Забавницы, с которыми встречались,

Я так один, все страсти безнадежны…

Я помню вас, былые упоенья,

И я скорблю на берегах Коцита,

Где в торжестве играло вдохновенье

Полночного сиянья антрацита.

Не печалься, что кончилось вчера

Время молодости золотое, увы.

Но живи как те, чья стопа легка,

Чьи шаги тверды.

Поверни, баржа, не шурша,

Сонный Бахус лозы, в сустав

Шеи длинной ввинтясь, обернись

Крови черной струей!

Будто умер нынче, слова жду

Актера третьего, коего нет.

И мои матюки тыщи лет подряд

Из суфлерской летят.

Не новейших фраз говорит Талмуд,

Но стекляшка глаз золотых причуд,

Это мне заказала моя звезда

Чтобы жизнь жилась.

Две бутылки мерло, одну

За другой, опускаю в горло.

И густой покой темноты тугой

Наступает легко.