ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ






ГИРД

«Ко всем, кто интересуется проблемой «межпланетных сообщений», просьба сообщить об этом письменно по адресу: Москва, 26, Варшавское шоссе, 2-й Зеленоградский пер., д. 6, кв. 1. Н. К. Федоренкову». («Вечерняя Москва», 12 декабря 1930 г.)

На объявление откликнулись более 150 человек. Так началась организация ГИРД[3] — Группа изучения реактивного движения.

Королев был в ЦАГИ, В одном кабинете он увидел лысеющего рыжеватого старичка. Старичок дремал за пустым столом, перед ним лежала полуметровая логарифмическая линейка.

Вдруг старичок зафыркал, открыл глаза и виновато улыбнулся.

Королев вышел в коридор и спросил у своего знакомого:

— Кто этот старичок?

— Он не старичок. Ему немного за сорок. Он Цандер.

— Так это Цандер! — пробормотал Королев смущенно. — Лучший специалист по ракетам. Первый, кто применил у нас инженерные методы в ракетной технике. А мне показалось, что он не в своем уме.

— Фыркает?

— Фыркает.

— Это он тренируется задерживать дыхание. Ведь в ракете по пути на Марс особенно не надышишься.

— Понятно, — сказал Королев серьезно, но тут же улыбнулся, вспомнив анекдот про женитьбу Цандера.

В Авиатресте, видя обшарпанность и неухоженность своего товарища, сослуживцы решили его женить. Состряпали «приказ по Авиатресту», в котором инженеру Цандеру предписывалось жениться на гражданке такой-то, срок исполнения — такой-то. Подписи.

«Так это и есть Цандер, — думал Королев. — Наивный чудак, блестящий инженер, фантазер, чьи фантазии крепко держатся на железной логике математики. Все, что делает Цандер, с инженерной точки зрения правильно, только пока не тот уровень техники, чтоб осуществить его идеи. Задерживать дыхание пока рано. Как это говорил Циолковский? «Представление о легкости ешь временное заблуждение. Конечно, оно полезно, так как придает бодрость. Если бы знали трудности дела, то многие работающие с энтузиазмом отшатнулись бы с ужасом».

Королев знал, что Цандер делает опытный ракетный двигатель ОР-1, а говоря проще, переделывает паяльную лампу в «опытный реактивный» и испытывает ее в заброшенной гулкой кирке. Немногие глядели на его работы без веселья.

Королев познакомился с Цандером, когда появилось слово «ГИРД», Только слово и несколько энтузиастов.

Вечером гирдовцы — Цандер, Победоносцев, Тихонравов, Щетинков собрались на квартире Королева, недалеко от зоопарка на Конюшковской улице. Квартира была крохотная, со смежными комнатами, перестроенными в отдельные самим Сергеем Павловичем. Он был единственным владельцем отдельной квартиры, где можно собраться.

Королев сказал:

— Фридрих Артурович, а что, если ваш двигатель…

В этот момент вошла жена Сергея Павловича Ляля Винцентини.

— Пойдемте чаю попьем, — сказала она.

— А может, потом?

По виду мужчин она поняла, что в самом деле лучше потом.

Цандер заговорил о каких-то бобах, которые можно выращивать в ракете, летящей на другую планету.

«Уже и до бобов додумались, — улыбнулась Ляля, прикрывая дверь снаружи. — А может, этот бобовый разговор для конспирации? Удивительное дело, мужчины никогда не взрослеют окончательно. Это однажды сказала мне Мария Николаевна, но только я тогда не прочувствовала ее слов».

Мужчины поглядели на закрытую дверь.

— Фридрих Артурович, что, если ваш двигатель поставить на планер? — сказал Королев.

— Но я его делал как лабораторный, у него тяга пять килограммов. Я, правда, делаю второй…

— А я и имею в виду ваш второй двигатель. Видите ли, нам нужны средства и производственная база. Только непосредственные успехи дадут нам поддержку. Полет на Марс никто финансировать не будет, а ракетоплан — другое дело, более реальное.

— Может, вначале поставить двигатель на велосипед?

— Это не произведет никакого впечатления. Нужно брать быка за рога, то есть двигатель ставить на планер. Это реально, и на этой почве возможны успехи. Мы обязаны разорвать заколдованный круг: нет практических результатов — нет средств — работа стоит. Круг этот, кроме нас, никто рвать не будет.

— Но ведь на планере тут же отгорит хвост.

— Мы возьмем бесхвостку Черановского, там хвост не отгорит: там его нет. Правда, этот аппарат еще не достроен и не облетан.

— Кто же его облетает?

— Недаром же я занимался планеризмом, Фридрих Артурович.

Остальные поддержали Королева, в самом деле, нужно опуститься на грешную землю. А где взять производственную базу?

— Тут также необходимо опуститься на землю, — сказал Королев. — Если мы будем ждать, когда нашу организацию узаконят, пройдет неизвестно сколько времени. Нужно найти помещение и приступить к работе.

Цандер улыбнулся.

— Вы фантазер, Сергей Павлович. Кто же нам даст помещение?

— Никто. Помещение мы должны отыскать и взять его штурмом. Какой-нибудь подвал, так называемый нежилфонд.

— Где же искать подвал?

— Мы разобьем Москву на районы, и каждый из нас начнет поиски. Иногда придется пустить кое-кому пыль в глаза, иногда прикинуться дурачком, это уже зависит от индивидуальных способностей. Разнюхать у дворников, поболтаться около колонок, где женщины собираются посудачить за жизнь.

— А милиция ничего? — спросил Цандер.

— Милиция ничего. Но вас, может быть, и не стоит посылать на это дело.

И все согласились, что не стоит. Все-таки подозрительный немецкий акцент, несколько непривычная внешность.

Говорили допоздна. Строили планы, спорили, у каждого была своя идея, но всех объединяло одно желание — работать.

Когда вышли на улицу, была ночь. Сияли звезды. Цандер остановился. Его лицо было так бледно, что казалось светящимся. Он поднял руку и воскликнул:

— Да здравствуют межпланетные путешествия на пользу всего человечества!


Королев оделся «нейтрально». В такой форме одежды его можно принять и за студента, и за молодого рабочего, и за интеллигента, все в зависимости от обстановки. И двинулся на поиски помещения. Но, пройдя некоторое расстояние, он подумал:

«А собственно, зачем городить огород? На углу Садово-Спасской и Орликова есть прекрасный подвал. Там мы занимались теорией планеризма от МВТУ. Помещение это, кажется, сейчас свободно и числится за Осоавиахимом».

И в самом деле, подвал пустовал, в нем, кроме рваной оболочки аэростата, ничего не было, если не считать всякого хлама и грязи.

Через некоторое время гирдовцы посетили подвал и решили, что ничего лучшего и быть не может. Осталось только произвести ремонт и приступить к делу.

— Сергей Павлович, — улыбнулся Цандер, — как это у вас все ловко получается. Ракетоплан, подвал, бабы у колонки. У вас талант руководителя, а это так нужно для современного ученого…

— Ну, какой там талант, — отмахнулся Королев. — И какой я ученый. Просто я стараюсь не делать лишних ходов.

— Сколько вам лет? Мне все неудобно было спросить.

— Двадцать четыре.

— На двадцать лет меньше, чем мне.

Гирдовцы начали выносить из подвала мусор.

Цандер тащил ведро с хламом на помойку, обернулся и воскликнул:

— На Марс, на Марс!

Подвал заново оштукатурили, протянули электропроводку, каждый тащил сюда все, что мог, начиная от сломанного стула, кончая напильником. Скоро подвал принял божеский вид.

— Вот теперь хорошо, порядок, — сказал Королев. — Как сказал Декарт, «порядок освобождает мысль».

В ЦАГИ, Военно-воздушной академии и других подобных организациях повесили объявления:

«При Центральном совете Осоавиахима образовалась группа по изучению реактивных двигателей, сокращенное название которой ГИРД. Всех работающих в области реактивных двигателей или интересующихся ими, а также желающих работать в данной области, которая может считаться областью, способной подготовить звездоплавание, просят сообщить свой адрес по адресу: Москва, Никольская, д. 27, Центральный совет Осоавиахима, секретарю ГИРДа…»

Жильцы дома относились к «лунатикам» юмористически. И прозвали их «группой инженеров, работающих даром», ведь все собирались в подвале после работы. Жильцы не знали, что им сулит в дальнейшем это соседство. Но пока ничего страшного. Не пьяницы, не буяны, правда, чуточку чокнутые, но безобидные. Пусть живут…

Жильцы дома на углу Садово-Спасской и Орликова не могли предположить, какие опасности им сулит соседство инженеров, работающих даром. Правда, кое-что в их поведении настораживало, и главное, почему это они работают бесплатно. Тут что-то не так, что-то нечисто. И мамаши на всякий случай оттаскивали своих детей подальше от окна, за которым иногда слышалось: «На Марс, на Марс!»

Мирная жизнь нарушилась, когда однажды в подвале раздался взрыв и из окон и дверей пошел подозрительный белый дым. «Лунатики» вылетели на улицу и, усевшись на бревнах, щурили глаза. Кто-то из жильцов крикнул:

— Пожар!

Перепуганных жильцов успокоили, что все в порядке, все шло, как и предполагалось, и результаты получились близкие к расчетным.

На другой день взрыв повторился, но теперь из окна пошла пыль, оказавшаяся капельками воды. А буквально через час взрыв снова напугал мирное население, а черный дым, валивший из окна, закоптил белье, висевшее на веревке.

На чудаков, высыпавших из подвала, накинулась хозяйка белья:

— Немедленно прекратите безобразие! Я вызову милицию.

А двое мужчин, явившихся узнать, пожар ли это или еще что, подошли с видом героев из фильма, и один сказал:

— Если вы не прекратите свое черное дело, мы соберемся и побьем вас, чтоб не хулиганили. Идите в другое место, там и хулиганьте.

Королев стал начальником ГИРДа. Это получилось как-то само собой, и приказ по ЦС Осоавиахима только зафиксировал установившееся положение. Вначале к нему обращались с вопросами, потому что он всегда был в курсе дел и незаметно направлял деятельность всей организации в сторону реального, а не «лунных фантазий», хотя места и для лунных фантазий оставалось предостаточно. Он мгновенно мог принять нужное, единственно возможное из десятков решение, казалось, он не думая бьет в самое яблочко, просто он быстрее соображал. Через некоторое время он стал так необходим, что без него и обойтись было трудно. Фридрих Артурович занимался «чистой наукой» и в вопросах практических оказывался беспомощным, как ребенок. Он терялся, когда ему задавали земные вопросы, и неизменно отвечал: «Поговорите с Сергеем Павловичем».

В Королеве счастливо сочетались молодость, жизненный опыт, опыт конструктора и летчика, организаторский талант, редкостная наблюдательность, умение разбираться в людях и ставить их на то место, где они больше принесут пользы, умение быстро соображать, предвидение событий, исходя из предварительного расклада, умение четко выразить мысль, поставить задачу, убедить в своей правоте, неизменное чувство юмора, требовательность к подчиненным, двойная требовательность к себе и исключительная вера в свое дело. И еще — человечность. Кроме того, он казался постоянно заряженным энергией. Никто не видел его усталым или слабым. И еще он тянул свою работу, не давая себе скидок на занятость общим руководством.

Иногда он с некоторым удивлением замечал, как в его теперешней работе помогал и опыт грузчика, и моториста, и столяра, и планериста, и он думал, что вся его прежняя жизнь была подготовкой к этой жизни. Теперь он чувствовал, что приступил к главному своему делу, а все прежнее — путь к этому делу. Какой-то невидимый компас помогал ему выдерживать нужное направление и избегать лишних ходов. Что это за компас? Любовь к небу? Неважно. Важно, что все в порядке. А трудности? Трудности, пожалуй, помогали. Королев считал, что организм развивается оптимальным образом при действии на него посильных трудностей.

Инженеры, работающие даром, были разбиты на четыре бригады. Первой руководил Цандер, он делал второй реактивный двигатель ОР-2, ракету ГИРД-Х, стенд для испытания силы тяги двигателя, проводил все термодинамические и прочностные расчеты. Второй бригадой руководил Михаил Клавдиевич Тихонравов, он занимался ракетами 05, 07, 09. Третий руководитель — Юрий Александрович Победоносцев. Его бригада делала установку для получения потоков воздуха со сверхзвуковой скоростью и снаряд с воздушно-реактивным двигателем. Королев возглавлял четвертую бригаду и занимался ракетопланом под цандеровский двигатель ОР-2. Его мог подменить Евгений Сергеевич Щетинков. Королев считал, что хорош тот руководитель, без которого работа может идти ничем не хуже, чем с ним.

К этому времени ГИРД из самодеятельной организации превратился в финансируемую Осоавиахимом. Осоавиахим поверил в ГИРД. Зарплату, правда, платили маленькую, намного меньше, чем в любом другом месте, с продовольственными карточками постоянно происходили неувязки, и столовая для домработниц, к которой прикрепили гирдовцев, напоминала о неустроенности мира. Но это были мелочи. Все понимали, что настоящее рождается в муках, никто не ждал широкой столбовой дороги и зеленого света. Здесь не было медников, копировщиц, снабженцев, инженеров, здесь были люди, занятые одним делом, и у каждого болела голова, если что-то не выходило.

Собрались в кабинете начальника все, кто связан с ракетопланом, обсуждались технические вопросы.

— Двухмоторная схема отпадает. Аппарат неустойчив и при отказе одного двигателя может… ну и так далее.

— Окажутся ли рули эффективны в струе газа?

— Так мы остановились на бесхвостке. Проектировать специальный планер — это значит потерять массу времени.

— Необходимо изменить конструкцию крыла и пересчитать его на прочность и устойчивость. Ведь баки с горючим и окислителем придется располагать в крыльях.

— Может, облетать бесхвостку с поршневым двигателем, имитирующим реактивный?

— Это мысль. Как раз увидим, каково смещение центра тяжести: планер может быть готов раньше ракеты.

— Может, сделать топливные баки сбрасывающимися? На всякий пожарный случай.

— Это очень усложнит конструкцию.

— Баки будут выходить за контур крыла. Летные качества аппарата и так скромны…

— Как поживает ОР-2?

Во время совещания вошел начальник производства Бекенев и с порога заговорил, глядя на Королева. Все замолчали, потому что производственник был возмущен и говорил громче всех, вместе взятых.

— Скоро меня будут гонять грязной метлой со всех заводов. Каждую гайку и штуцер — пожалуйста, оформляй, собирай подписи, и на тебя глядят как на бедного родственника. Как будто мне больше всех надо. Нужно самим делать гайки.

Королев молча слушал.

— А как токарный станок? — спросил он.

— Это вы говорите о «Комсомолке», которую нам никак не передадут?

— Да.

— Не хотят подписывать бумагу, все кокетничают, Королев поглядел на осоавиахимовскую гимнастерку Бекенева и сказал:

— Придите в кабинет самого высшего командования в этой гимнастерке, а на петличках сделайте следы от шпал. Ну, как будто вы недавно сняли шпалы, якобы вы бывший капитан. Тогда постесняются выгнать.

Все засмеялись.

— Разрешите идти? — спросил Бекенев и по-военному повернулся и щелкнул каблуками.

— Итак, подведем итоги, — сказал Королев.

После совещания разошлись по рабочим местам.

— Фридрих Артурович, пойдете на Прандтля из Геттингена? — спросил Цандера товарищ по бригаде. — У меня два билета.

— Он будет о своих работах по аэродинамике?

— Да.

— Это очень интересно. А где он будет?

— В физической лаборатории МГУ.

— Где это?

— В МГУ.

— А где МГУ?

— Вы смеетесь? Около Манежа.

— А где Манеж? Нет, я не пойду. Далеко. Спасибо. Составьте конспект. Мне нужны цифры. А глядеть на ученого… Что он, знаменитый тенор? Впрочем, на тенора я бы тем более не пошел.

Цандер сел за свой стол.

В его записях не было ни слова: тройные интегралы, дифференциальные уравнения и всякие прочие сложности, которыми в практике инженеры не пользуются. Впрочем, в его записях были слова: «Следовательно», «Итак», «В результате элементарных математических преобразований получаем». Но и эти слова были записаны немыслимыми буквами: Цандер, чтобы не терять времени напрасно, пользовался стенографией.

— Ну, так вы домой не едете? — спросили его.

— A-а? Да-да. Сейчас иду. Посижу десять минут. Закончу.

На другой день Королев пришел на работу первым и увидел, что в кабинете второй бригады не погашен свет. Он нахмурился и толкнул дверь. И увидел Цандера. Фридрих Артурович сидел за столом с логарифмической линейкой. Он поднял голову и спросил:

— А что, разве рабочий день уже закончился?

Королев поглядел в серьезные наивные глаза бригадира первой бригады и не сказал ни слова.

«Ну да, — подумал он. — Окон-то нет, он и не заметил, что наступила ночь и утро».

Потом Королев дал устный приказ работникам ГИРДа: последнему уходящему забирать с собой Цандера.

Появился начальник производства. Он поздоровался и положил перед Королевым бумаги.

— Ну что?

— Вот она, «Комсомолка» — токарный станок.

Королев и Бекенев переглянулись и засмеялись. На петличках начальника производства красовались следы от шпал.

— Синькой? — спросил Королез.

— Синькой, — ответил Бекенев.


Гирдовцы были закреплены за столовой для домработниц. Цандер ходил в столовую с жестяной банкой на проволочной дужке. Обед он брал на семь копеек, съедал первое, а гарнир складывал в банку и относил в подвал: это был его ужин.

Мошкин, работник первой бригады, котлету, положенную ему, оставлял на тарелке.

— Разве вы вегетарианец? — спросил Цандер Мошкина и покраснел.

— Да.

Мошкин переложил котлету в тарелку Цандера и подумал, что в следующий раз будет садиться с ним за один стол и котлету перекладывать незаметно.

Королев, сидевший за соседним столиком, наклонил голову пониже к тарелке.

— Черт знает, что делать, — сказал Мошкин. — Меня из комсомола выгнали.

— За что? — спросил Цандер, стараясь погасить в глазах голодный блеск: он был увлечен котлетой.

— На собрания не ходил. Работы до черта…

— А вы бы объяснили.

— Как объяснить-то? Ведь наш объект считается секретным, и тем, у кого с языком неблагополучно, у нас делать нечего.

— A-а. А вы обращались к Сергею Павловичу?

— И в самом деле, нужно поговорить с ним.

Стояло жаркое лето, но в подвале было холодно, и приходилось выбегать на улицу греться, не обращая внимания на злые глаза жильцов, направленные изо всех окон. Поэтому те, кто не был занят непосредственно цандеровским ОР-2 или самолетными системами, которые требовали лабораторных испытаний, с восторгом выслушали приказ о поездке на испытания бесхвостки. «Женчасть» ГИРДа также выразила желание ехать на природу и тянуть амортизаторы изо всех своих женских сил.

Испытания проводились на станции Планерная Октябрьской железной дороги.

При виде бесхвостки у многих возникло сомнение в возможности ее полета. И этот вопрос вертелся у всех на языке, но рядом мрачно расхаживал конструктор Черановский, и задавать вопросы никому не хотелось.

Королев привыкал к кабине, ерзал на сиденье, отклонялся в стороны, запоминая телом, далеко ли до края борта, трогал рули. Казалось, он не замечал всего происходящего за пределами аппарата.

— Нужно два мешка с песком — сместить центр тяжести, имитируя вес движка, — сказал он.

Первые полеты были проведены на малой высоте, не более двух метров над землей, Королев «учился» и привыкал к бесхвостке, чтоб в дальнейшем в случае капризов аппарата действовать должным образом, не думая, куда двигать ногой или рукой. Аппарат должен стать продолжением собственного тела летчика. По вечерам он писал донесения.

«Донесение № 1. Секретно. Комиссия по испытанию РП-1. Мною был испытан самолет РП-1 (он же БИЧ-11). Испытательные полеты были проведены без мотора. Старт осуществлялся при помощи амортизатора. Сила ветра 4–6 м/сек. Полет первый: на ровном месте с отрывом от земли 1–2 метра показывает хорошую управляемость машины, но отрыв от земли тяжелый, так как машина имеет сильную тенденцию идти на нос… По моему предложению вынут один из двух мешков с песком… Взлет облегчился, но после набора скорости, на взлете, приходится ручку сильно выбирать на себя (машина «висит» на ручке). Летчик Королев».

«Донесение № 4. Секретно… Мотор на полном газу в момент начала старта. Запуск на двух амортизаторах силой… в 20 человек… Отрыв от земли очень легкий. Но в момент, когда самолет тронулся с места, мотор заглох, затем все время работал с перебоями… В моменты, когда мотор сдавал, самолет имел довольно сильную тенденцию идти на хвост, а когда мотор забирал, идти на нос. В подобных условиях полета посадка весьма затруднительна, так как машина раскачивается мотором и, кроме того, имеет большую посадочную скорость… На малых оборотах мотор трясет всю машину… Летчик Королев».

За время испытания РП-1 гирдовцы загорели и посвежели. Все шло прекрасно. Но во время одного полета аппарат стало раскачивать вверх-вниз, мотор работал с сильными перебоями, и все увидели, что бесхвостка идет точно на бугор вынутой земли. Королев, по-видимому, попытался как-то миновать это препятствие, наклонил машину, но опоздал. Аппарат беззвучно ударился о бугор и перевернулся. Все замерли. Неужели конец? Кто-то из женщин назвал Королева «Сереженькой». В следующий момент донесся звук удара от столкновения аппарата с землей, и все кинулись к месту происшествия. Еще издали все заметили, что Королев лежит не под машиной, а рядом. Вот он зашевелился, сел, Когда стартовая команда — а здесь все присутствующие были стартовой командой — подбежала к нему, он тяжело поднялся.

— Все в порядке, — пробормотал Королев. — Теперь я знаю, в чем дело.

Он повернулся и, ни на кого не глядя, двинулся к реке.

И, сидя на берегу, написал следующее донесение.

«Донесение № 6. …Считаю необходимым тщательно отрегулировать мотор на земле заново, сменив ему карбюратор «Форд» на «Зенит». После этого можно продолжить испытания. Бак оставить под давлением. Насос для подкачивания врезать в доску приборов и установить как следует. Кран в кабине подтекает. На секторе поставить затяжной барашек. На кабину сверху поставить зеркало, позволяющее пилоту видеть в полете моторную установку… Летчик Королев».

Королев думал: «Хорошо, что я сам летал и получал сведения о машине из первых рук».

На другой день «женчасть» ГИРДа, которая с таким восторгом выезжала на природу и исправно тянула амортизаторы, всеми правдами и неправдами отбодалась от последующих поездок.

Вечером он вложил в свою «черную папку» очередной некролог: разбился на грузовом планере летчик Кошиц.

Испытания бесхвостки продолжались.


— Меня из комсомола исключили, — сказал Королеву Мошкин.

— Знаю. Завтра схожу в комитет комсомола, надеюсь, все обойдется. Как называется ваша организация?

— ГЭМИХШ. Видите ли, как получилось…

— Не нужно слов, мне все ясно.

— И еще я решил работать только здесь.

— Вы сильно проиграете в зарплате.

— Я это знаю.

— Очень хорошо. Ракета — дама очень ревнивая, она не потерпит, чтобы вы проводили время не с ней. Она требует человека без остатка… И еще вот что. Организуйте сбор денег для Цандера. Только сделайте это деликатно. Вы это умеете, я знаю. У него не слишком хорошее материальное и семейное положение, все-таки двое детей, жена и все такое. А эти деньги мы внесем в столовую, Фридрих Артурович ничего и знать не будет. Как вы на это смотрите?

— Я это сделаю, Сергей Павлович.

На другой день Цандер, получив свой обед, сказал:

— Гляньте-ка! Стали лучше кормить. Трачу семь копеек, а какой обед! Раньше такой можно было взять только за тридцать пять копеек.

— Да, жить стало лучше, — пробормотал Мошкин. Обед и в самом деле стоил тридцать пять копеек.


Королев думал не только о непосредственной работе по осуществлению полетов при помощи ракет, он постоянно думал о том, как бы изменить общественное мнение в пользу своего дела. Что делать, если вначале каждая новая мысль кажется ересью? И он завел переписку с писателем Перельманом, автором книг «Межпланетные путешествиям и «Ракетой на Лунум. Королев и сам думал написать книгу, в которой намеревался убить сразу нескольких зайцев. Во-первых, она должна быть строго научной, но сложные для неспециалистов главы вынести отдельно, чтобы они не мешали плавности изложения, понятного школьнику. Во-вторых, нужно указать ее целенаправленность. К примеру, взять эпиграфом что-нибудь из Климента Ефремовича Ворошилова, наркома обороны, ну, скажем: «Кто силен в воздухе, тот в наше время вообще силен». В-третьих, надо лишний раз напомнить, что немцы делают свои ракеты не для карнавалов, кое-кто там поднимает голову и с вожделением пялит глаза на Россию. И главное: ни слова о Марсе, ни слова о Луне! Назовем книгу скромно: «Ракетный полет в стратосфере». Нельзя пугать общественное мнение баснями о других мирах, это преждевременно. Ведь большинство издательств отказывается печатать «лунные фантазии», что, однако, не мешает некоторым журналам печатать всякую чушь. Где это я прочитал следующее сообщение: «Для испытания отдачи была сконструирована мощная ракета. Ее прикрепили к телеграфному столбу. Будучи подожжена, она унеслась ввысь со скоростью 1000 км/ч, унося вместе с собой столб…»?

Королев сел за письмо к Перельману.


«Несмотря на большую нагрузку по линии разных экспериментальных работ, все мы очень озабочены развитием нашей массовой работы. Ведь несомненно, что базироваться только на военную современную засекреченную сторону дела было бы совершенно неверно. В этом отношении хорошим примером нам может послужить развитие нашего гражданского воздушного флота. Ведь прошло только 1,5–2 года, а как далеко и широко развернулось дело, как прочно сложилось общественное мнение! Поэтому нам надо не зевать, а всю громадную инициативу мест так принять и направить, чтобы создать определенное положительное общественное мнение вокруг проблемы реактивного дела, стратосферных полетов, а в будущем и межпланетных путешествий. Нужна… литература. А ее нет… Хотелось бы только, чтобы вы больше уделили внимания… не межпланетным вопросам, а самому ракетному двигателю, стратосферной ракете и т. п., т. к. все это ближе, понятнее и более необходимо нам сейчас… А если это будет, то будет и то время, когда первый земной корабль впервые покинет Землю. Пусть мы не доживем до этого, пусть нам суждено копошиться глубоко внизу, все разно только на этой почве будут возможны успехи…»


10 июля гирдовцы вновь были приглашены в Центральный совет Осоавиахима на заседание к Эйдеману. Королев сделал доклад председателю союза. И появился приказ от 14 июля о назначении его начальником ГИРДа.


И вдруг вечером нагрянула профсоюзная комиссия по борьбе со сверхурочной работой, a g комиссией и бухгалтер. Бухгалтер подошел к чертежнице Вале Ивановой, по прозвищу Огонек, и сказал:

— Зря сидите, я не заплачу вам ни копейки за сверхурочную работу.

— Мы сидим не для бухгалтерии.

— А вот вы… нет, не вы, а вы, вы почему на работе? Рабочий день закончен.

— Отрабатываю часы, потраченные на личные дела.

— А вы?

— Не закончил деталь, допустил разгильдяйство.

— А вы?

— Это мой личный график, я черчу для себя…

Комиссия удалилась ни с чем.


Королев собрал всех работников ГИРДа и сказал:

— Товарищи, к нам приедет заместитель председателя Революционного военного совета и начальник вооружений РККА.

— Тухачевский?

— Да, Михаил Николаевич Тухачевский. Этот визит может иметь для нас очень большое значение. Но, главное, ни слова о Марсе или Юпитере. Выражайтесь кратко, военные люди не любят пустозвонства. Говорите только то, что знаете. Все ясно?

— Все ясно. Надо навести порядок, кое-что подкрасить, помыть.

— Приступим к делу. Кстати, кто взял веник из моего кабинета? — спросил Королев.


Когда Тухачевский, рослый, красивый мужчина, и сопровождающие его лица спустились по железным Ступеням в подвал, то увидели спокойную, деловую обстановку. Гирдовцы были небогато, но опрятно одеты, инженеры склонились над чертежами и расчетами, пылал кузнечный горн, гудели станки. Все, что должно сверкать, сверкало, все, что должно белеть, белело. Тухачевского познакомили с работами, рассказали о перспективах.

— Да-да, — сказал он. — Трудно сказать, что за человек получится из новорожденного младенца.

Он поглядел чертежи, нарочно вставил несколько фраз, показывающих, что он разбирается в чертежах, он знал: это должно понравиться, и подошел к Цандеру.

— А это что?

Фридрих Артурович стал говорить о двигателе ОР-2, о методах расчета сопла, камер сгорания, об установке его на бесхвостку, потом увлекся и заговорил о Марсе. Тухачевский поморщился.

— Да-да, — сказал он. — Это будет не скоро, но думать об этом нужно.

Цандер замолчал, наверное, вспомнил предупреждение Королева и кашлянул в кулак.

— Положение у вас, — продолжал Тухачевский, оборачиваясь к Королеву, — хуже, чем я ожидал. Подготовьте данные о том, что вам необходимо, мы вместе прикинем, чем я смогу помочь. А вообще, нужно организовывать реактивный исследовательский институт с достаточно мощной производственной базой. Я буду докладывать выше. Желаю успехов, товарищи!

Были объявлены дни штурма. Нужно добить ракетоплан и запустить ракету 09 второй бригады Тихонравова. Уходили с работы не раньше десяти-одиннадцати часов вечера. Цандер осунулся и поблек еще больше, но с работы не уходил, хотя его и отправляли отсыпаться. Теперь последний уходящий, обязанный забирать с собой Цандера, оказывался в подвале круглосуточно. Его соратники, молодые и крепкие, легче переносили бессонные ночи и однажды, глядя на спящего за столом своего шефа, подняли его, насильно одели и отправили домой.

К утру один механик, подражая цандеровскому немецкому акценту, крикнул:

— Поднимай давление! На Марс, на Марс!

И вдруг стоявший в глубине топчан с грохотом опрокинулся, и из ящика вылез облепленный стружками Цандер.

— На Марс, на Марс! — радостно воскликнул он. Его голубые глаза сияли.

— Как вы здесь очутились?

— Я пробрался сюда. Вы так увлеклись, что не заметили, как я забрался в ящик со стружками. Там я закончил свои расчеты и… прекрасно отдохнул. Отряхните меня со спины, там висят стружки. Спасибо.

— Несносный вы человек, Фридрих Артурович.

— Да-да, — пробормотал Цандер, поднял руки и заговорил: — Кто, устремляя в ясную осеннюю ночь свои взоры к небу, при виде сверкающих звезд не думал о том, что там, на далеких планетах, может быть, живут подобные нам разумные существа, опередившие нас в культуре на многие тысячи лет. Какие несметные культурные ценности могли бы быть доставлены на земной шар, земной науке, если бы удалось туда перелететь человеку, и какую минимальную затрату надо произвести на такое великое дело в сравнении с тем, что бесполезно тратится человеком…

— На Марс, на Марс! — сказал кто-то, когда Цандер закончил свою речь.

Усталость давала себя знать. Все начали тихо обалдевать. Один инженер заказал шесть пятигранных гаек вместо пяти шестигранных. Другой перепутал размеры в чертежах и вынужден был надеть под звуки туша ожерелье из тридцати бракованных штуцеров, изготовленных по его чертежу. Обязательно одна неудача вытягивала другую и так бесконечно, как бесконечная лента, вытягиваемая изо рта фокусником-китайцем. Как назло, кольцевая окантовка под вырезы топливных баков покоробилась после сварки. Делать клепаный вариант — это время. Медник, скромный, молчаливый парень, сказал:

— Не торопитесь с клепаным вариантом. Утро вечера мудренее.

И за ночь выправил кольца. Его хотели качать, но он убежал.

Испытать двигатель не удалось до Нового года, да и весь январь прошел в пустых хлопотах. Цандер во обще перестал уходить с работы, словно чувствовал угрызения совести за неудачи двигателя.

Однажды появился Королев и сказал:

— Фридрих Артурович, вот вам путевка в Кисловодск, в санаторий. Только вначале нужно будет взять у врача разрешение на продление отпуска. Скажите, что вы устали, ну и так далее.

— Не могу я, Сергей Павлович.

— Никуда не денетесь, уже готов приказ. Испытания мы проведем без вас, ведь все сделано, идут мелкие неудачи, которые носят вполне объяснимый характер.

Цандер вздохнул и сказал:

— Да, я и в самом деле устал…

Но вечером он снова появился в подвале.

— Как дела?

— Врач продлил вам отпуск?

— Да. Я говорю: «Продлите мне отпуск на неделю». — «А что такое? Зачем продлевать?» — спрашивает врач. «Устал», — «Что у вас за работа? На морозе или в горячем цеху? Что это вы так устали?» — «Да нет, не на морозе. Я занимаюсь полетами на другие планеты». — «A-а, тогда понятно. Может, вам дать месяц?»

Соратники Цандера и Королев полегли со смеху. Только один человек не понимал, что здесь смешного, это Цандер.

ПОЛОСА НЕВЕЗЕНИЯ

Визит Тухачевского не был просто обоюдно приятным разговором: ГИРД получил три старых токарных станка и свою экспериментальную базу — семнадцатый участок научно-испытательного инженерно-технического полигона в Нахабине. Там можно запускать ракеты и не бояться, что рассерженные жильцы устроят драку, марта.

— Жалко, что я не увижу испытаний, — сказал он.

— Кого удивишь стендовыми испытаниями? — ответил Королев. — Вот вернетесь, а ваш двигатель стоит на бесхвостке. Тогда — другое дело.

Цандер уехал. Потом написал письмо. «Нас кормят здесь прелестно. 4 раза в день… много масла, молока, овощей, мяса!»

А через несколько дней он заболел тифом.


Начались испытания ОР-2 в Нахабине. Не работала система подачи топлива, движок не хотел запускаться. Наконец заработал, но тут же прогорело сопло. Отремонтировали сопло и снова запустили. На двадцатой секунде из сопла полетели искры — прогорела камера сгорания. Неудачи шли полосой…

Цандер умер 28 марта.

Когда пришла телеграмма о его смерти, все оцепенели. Королев, железный человек, которого не могли даже представить слабым, заплакал. Но это была не слабость: это была сила любви, которая сильнее железа.

А потом пришло письмо от Цандера.

«Вперед, товарищи, и только вперед! Поднимайте ракеты все выше и выше, ближе к звездам».

Не все понимали значение для ракетного дела этого чудака с наивно-серьезными глазами и жестяной баночкой на проволочной дужке. Не все понимали, что его труды — кладезь, из которого многие поколения исследователей и конструкторов будут черпать идеи. Королев это знал.

Остальные бригады в это время не сидели сложа руки. Бригада Тихонравова начала испытания ракеты 09, Заправленная топливом и окислителем, она весила 19 килограммов. Горючее — раствор бензина в канифоли, горело с жидким кислородом ровно и устойчиво. Тихонравов и Королев надеялись на успех «девятки». Но самые скромные надежды не оправдывались: прогорала камера, замерзали клапана, вылетали форсунки, горели сопла…

Королев отправил Тихонравова в отпуск.

— Проветритесь, Михаил Клавдиевич. Поудите рыбку. Вас качает от усталости.

— Не могу, Сергей Павлович. А нагрузки полезны.

— Нагрузки полезны, пока они посильны. Приказываю вам удить рыбу, и никаких разговоров, Тихонравов мне нужен живой. Да и не только мне.

ПЕРВАЯ СОВЕТСКАЯ

Был конец августа. Придя на службу, Королев увидел стенгазету «Ракета № 8». В подвале стояла удивительная тишина. Королев прислушался и услышал, как стучат его часы.

Он поглядел на фотографию участников запуска ракеты 09. Потом стихотворение:

Вторая бригада глядит

именинно,

В итоге длиннейших и трудных хлопот

Случилось, что ждали мы, братцы, а именно:

Ракета свершила свой первый полет…

Круглова кружится, ругается меньше,

Ее треволненьям итог подведен…

Королев улыбнулся. Просмотрел свою заметку:

«Первая советская ракета на жидком топливе пущена. День 17 августа, несомненно, является знаменательным днем… Коллектив ГИРДа должен приложить все усилия для того, чтобы еще в этом году были достигнуты расчетные данные ракеты, и она была бы сдана на эксплуатацию в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию».

«А это чья заметка? Паровиной. Интересно».

«Наша первая победа… совершила переворот. Люди после долгого и упорного труда наконец увидели плоды своей работы… В мае 1932 года… мы впервые пришли в ГИРД… Здесь, в этом мрачном сыром подвале с каменным холодным полом, Михаил Клавдиевич познакомил нас со своими идеями и нашей будущей работой… Работать было трудно. Помещение настолько было не подготовлено, что, приходя с жаркой солнечной улицы, через час мы дрожали, пронизанные адским холодом, сыростью. Приходилось выбегать на улицу греться… Потом постепенно оборудовались, стали появляться деревянные полы, обшитые фанерой стены, обклеенные беленькими обоями. Стало теплее… наши чертежи побежали быстрее… Медленно, но верно стал расти ГИРД. Появились свои станки, свои рабочие. Мы растем и крепнем! А теперь мы пережили громадное счастье и вместе со взлетом нашей ракеты будто и мы выросли на ту же высоту…»

«Пуск был назначен на 9-е, но по некоторым причинам отложен на 11-е. Поехало на полигон чуть не 30 человек. Настроение немного нервное. У станка масса народу. Каждый находит нужным дать совет. А тут и без того идет стечение самых неблагоприятных обстоятельств. Вот уже все готово. Спрятались в блиндаж. Кислород залит — травит кран. На исправление нужно минимум 40 минут. Наконец все в исправности. Все на местах. Опять неудача — свеча не дает искры… Наступило 13 августа. Второй день пуска. Народу гораздо меньше. У некоторых с первого дня пропала вера. И этот день не принес нам радости. Опять неудачи… Виноваты сами. Признали свои ошибки, но от этого не легче. И еще в некоторых сердцах исчезла вера А дождливый день закончился тем, что перевернулась в канаву наша машина. Усталые, холодные, голодные, мы только в 12 часов ночи попали домой… А к третьему дню пуска ракеты пронеслись по ГИРДу слухи, что ракета не полетит вообще. И вот 17-го в 1 час дня на полигон отъехала только вторая бригада… Спокойно и тихо подготовлялась ракета в свой путь. Сердце сжималось при мысли: «А вдруг опять что-нибудь помешает?» Николай Иванович Ефремов говорит: «Бросьте малодушничать. Ракета полетит, иначе оторвите мне голову!» И вот все готово. Николай Иванович подходит заглянуть на манометр и знаками показывает повышение давления. Вот уже Сергей Павлович поджигает бикфордов шнур. Сердце жутко бьется. Кругом тишина. ААинута кажется бесконечной. Но что это? Шум, огонь. Глаза смотрят не моргнув. Ракета будто удлиняется. Только когда она медленно и плавно взошла над станком, я сообразила, что она летит! Ведь это наша ракета гордо и абсолютно вертикально, с нарастающей скоростью врезается в голубое небо. Полет длился 18 секунд… Весь вечер мы изливали друг другу свою радость, и очень жаль, что в это время не было с нами того, чьи идеи воплотились в действительность, жаль, что он не пережил этих секунд громадного счастья».

Королев углубился в чтение следующих заметок.

«У меня было задание снять ракету во время полета. Когда было улажено с неполадками и ракета была поставлена в станок, тов. Ефремов Николай Иванович стал заливать кислород, а мы разошлись по своим местам. Я стоял за блиндажом, в трех метрах от места пуска, и ждал момента подъема, чтобы фотографировать. Затем с ревом и конусным пламенем ракета вышла из станка и поднялась в воздух. Вышла она медленно, а затем сразу взяла большую скорость и поднялась вверх метров на 500, потом, пройдя по горизонтали, упала около забора… В этот момент у всех нас было такое настроение, что все мы были готовы от радости кричать. Я совсем обалдел и вместо ракеты заснял один лес. Б. Шедко».

«Наконец последнее предупреждение. «Будьте го-товы!», «Внимание, кран открыт!», «Контакт!..» Весело собираемся домой. Весь путь до Москвы звучат песни, прерываемые захлебывающимися воспоминаниями. Возбуждение и радость не спадают… Ефремов».

«…Я никак не думал, что она полетит, а если и полетит, то никак не выше пускового станка или же опять сгорит в станке, как было раньше. Но вышло но так. Я в это время сидел на дереве и никак не пойму, что случилось, Неужели летит? В это время Женька не своим голосом заорал: «Ура! Летит!» А сам не может слезть с дерева. Я обогнал его, и ему это не понравилось. Я бежал за ракетой. После пуска стало все по-праздничному, веселей и даже есть не захотелось. Иконников».

«Сейчас, когда гордостью за достижение нашего маленького подземного завода полно сердце, забыты все трудности, вспоминаются слова нашего славного товарища Цандера: «Вперед, все выше и выше, ближе к звездам!» И, товарищи, будьте уверены, мы перекроем Оберте, чего бы это нам ни стоило. Если же не верите, спросите у Левушки Иконникова, и он вам расскажет, какие корабли будут строиться, и куда полетят, и каким местом гробиться будут. Может быть, вы думаете, что мы не знали, что девятка именно в том направлении полетит и что у нее отвалится при падении один стабилизатор? Ничего подобного, все знали наперед. Предупредил нас на этот счет Левушка. Ему приснился в ночь на 17-е вещий сон!.. Тяжело было у меня на душе, когда перед заливкой ракеты удалились мы четверо за прикрытие для наблюдения. Заряд бензина был последний. Если будет опять неудача, то взлет «первой советской» будет отложен на долгое время, до получения новой партии горючего. Кроме того, на производстве стал проскальзывать дух недоверия к нашему объекту. Все, кроме Николая Ивановича и Шедко, притаившихся за блиндажом с фотоаппаратом, удалились. На верхушке сосны закачались Иконников и Женя Матысик. Давление в цилиндре ракеты поднимается равномерно, с каждой минутой вырастая на одну атмосферу. Вот Николай Иванович показал нам на пальцах 12 атмосфер. Вот уже 13,5, и он командует: «Контакт!» — «Есть контакт». Зина крутит ручку магнето — и из сопла появляется огненный конус… Вот она уже видна в половину своей настоящей величины, выделяется, серебристая, на фоне голубого неба и начинает поворачивать в нашу сторону. Из сопла полетели огненные брызги — это металл. Мы дружно полезли под укрытие и, выставив оттуда головы, следим за ее полетом… Все мы бросились к забору, за которым еще слышалось дыхание ракеты. Гирдовцы один за другим исчезли за ним. Мы же, «женчасть», взобравшись до проволоки, с тоской поняли, что это не наших ног дело, и, соскользнув обратно, принялись исследовать забор и, заметив в одном месте недостаток одной доски, с помощью Матысика увеличили его до двух досок и при полном одобрении начальства полезли к месту падения ракеты. По снимкам можете судить о состоянии ее и нашем. Могу только добавить, что Матысик в спешке где-то на дереве или под деревом потерял одну крагу. Этого на снимке незаметно. Н. Шульгина».


Когда гирдовцы явились на службу, они увидели своего начальника перед стенгазетой. Он, казалось, ничего не замечал вокруг.

— Здравствуйте, Сергей Павлович!

— A-а, Здравствуйте.

Королев улыбнулся. Все ждали, что он скажет по поводу стенгазеты.

— Когда-нибудь эту газету повесят в музее, — сказал он.

— Ну да!

— И через два десятка лет ракеты полетят на Луну и Марс.

— Неужели мы доживем до этого?

— Тогда вспомнят нашу девятку. Ведь даже самый сильный солдат, когда родится, не больше краги. Кстати, Женя; вы нашли свою крагу? Где она оказалась?

— На дереве, — сказал Матысик. — Неужели мы и в самом деле доживем?

— Обязательно доживем, — сказал Королев.

Все молчали. Королев никогда не врал. А слова человека, который никогда не врет, приобретают материальную силу.


Загрузка...