Адская паутина. Как выжить в мире нарциссизма

Нарциссизм в своей самой глубокой и всепроникающей форме — это серьезное психическое заболевание, оказывающее пагубное воздействие на образ «Я» человека, на его установки, настроение, поведение, отношения с другими людьми, а также на его надежды и на его успехи и счастье. Он причиняет боль и страдания не только людям с таким диагнозом, но и тем, кто живет и работает рядом, а прежде всего тем, кто их любит и от них зависит. Не существует таких лекарств, которые бы вылечивали от нарциссизма, к тому же он имеет тенденцию прогрессировать с возрастом. Его самая злокачественная форма неизлечима даже частично, так как, чтобы получить пользу от применения психотерапии, нарциссическая личность сначала должна согласиться с тем, что у нее есть какой-то серьезный дефект Самости, а на это такие люди способны меньше всего.

Хотя серьезное нарциссическое расстройство личности до сих пор считается не совсем обычным явлением, его характерные черты и симптомы являются настолько общими, что многие из нас ежедневно сталкиваются с той или иной формой нездорового нарциссизма. Похоже на то, что им действительно пропитана вся наша культура в том смысле, что усиливает индивидуальную патологию и вместе с тем так ее маскирует, что поведение человека кажется почти нормальным. То, что становится нормальным в культуре, впоследствии переходит к нашим детям вследствие влияния социальных институтов и другого влияния, которое формирует их психику и их характер. Хотя нет никаких сомнений, что основным потенциальным переносчиком нарциссизма от одного поколения к другому является родительское воспитание, но отдельные родители и семьи вступают в тяжкую борьбу, чтобы вырастить здоровых детей в мире, напичканном и насыщенном нарциссическими образами и ценностями. И многие родители не перестали пытаться с ним бороться.

Хотя социологи начали говорить о культурном нарциссизме больше двадцати пяти лет тому назад, «Я-десятилетие» («Me Decade»)[127] не закончилось в конце 80-х годов XX века, а «Я-поколение» («Me Generation»)[128] а дало приплод — целый выводок самых эксцентричных чудовищ, провозглашающих, что они на все имеют право. Оглянувшись вокруг, вы увидите, что семь смертных грехов нарциссизма относятся уже не просто к индивидуальной патологии, а к социальному явлению, которое сохраняется в виде культурного нарциссизма и буйно разрастается и цветет пышным цветом в новом тысячелетии.

Отсутствие границ и непризнание ограничений

Интуитивно мы ощущаем, что для эффективной и продуктивной деятельности нам нужна некоторая степень безопасности, и при этом все время нарушаем границы или видим в них препятствия, которые нужно преодолеть. Наука дала нам возможность не обращать внимания на земное притяжение, «преодолеть пространство и простор» (transcend time and space), медленно стареть, обманывать смерть и даже творить жизнь. Нас ввели во искушение, заставив поверить в то, что пределов не существует, и вместе с тем при отсутствии пределов исчезает реальность и наступает хаос. Существующая рекомендация введения инноваций включает в себя умение to think outside the box[129], а современный ковбой, не признающий никаких правил, по-прежнему остается нашим супергероем. По сравнению со всем этим потребность опираться на реальность кажется косной и старомодной. Мы предпочитаем воображать неограниченные возможности, и эти фантазии подпитывают наше ощущение грандиозности и всемогущества, создавая иллюзию, что мы можем и должны все это иметь. Претензия на обладание правом и соответствующее индивидуальное и коллективное ощущение в наше время приняло характер пандемии[130].

Множество людей встревожено тем, какой отпечаток эти послания наложили на наших детей. Уместно упомянуть о «Движении за самооценку» («Self-Esteem Movement») благородном, но, в конечном счете, ошибочном эксперименте в конце 80-х начале 90-х годов прошлого века. Все это началось в Калифорнии, с члена законодательного собрания штата по имени Джон Васконселлос (John Vasconcellos — также известный под именем «Джонни Яблочное Семечко[131] самооценки»), который в 1987 году стал во главе создания новой школьной учебной программы, в которой к традиционным «трем R»[132] начальной школы добавлялись «ответственность, самоуважение и взаимоотношения»[133]. Идея заключалась в том, чтобы оказать достойное сопротивление пагубным элементам преступности, применению силы, насилию над детьми, тунеядству и лени, подростковой беременности и наркотической зависимости (зачастую все эти вещи считались результатом недостаточной любви к себе) — путем введения детям «социальной вакцины самооценки». Это было «великое видение».

Обладание правом на выражение ярости

Хотя рабочее определение, которое было дано в Калифорнии специальной комиссией по внедрению самооценки, включало в себя такие понятия, как ответственность, формирование реалистических ожиданий и проявление уважения к другим, которые заслуживают всяческой похвалы, прочное и сплоченное ядро этого ретроидеализма потерялось в процессе его осуществления. Какие-то лет двадцать погружения одних людей в «Я-изм» прошлого века, который сейчас стал совершенно безудержным, частично в ответе за то, что другие люди утратили свои чувства. Под влиянием взрослых Я-поколения самооценка детей стала определяться не тем, чтобы хорошо делать, а просто тем, чтобы хорошо чувствовать. Воспитание личности, помогавшее прививать такие хорошие качества, как честность, предупредительность и самоконтроль, у поколения американских детей постепенно стали считаться слишком постыдными.

В «эпоху самооценки» дети получали послания от таких персонажей, как, например, «Памси» («Pumsy») — маленького воображаемого дракончика, который побуждал их посмотреть внутрь себя и сконцентрироваться на свой внутренней доброте. Рабочая гипотеза заключалась в том, что если молодые люди соединятся внутри себя со своим милосердием, существующим у них от природы, то автоматически их поведение станет «индивидуально полезным» («personally rewarding»), а значит, будет иметь и социальное звучание. Иными словами, плохое поведение порождается плохими чувствами, и его можно исправить с помощью позитивного мышления и самоутверждения. Выигрывают абсолютно все. Учителя вносят свой вклад, выдавая детям большими порциями похвалу, внушая им убежденность в их особости, а также давая им обратную связь, что ребенок «хорошо себя ведет», даже если на самом деле его поведение было посредственным и даже плохим. Школам больше не разрешалось отбирать способных детей, создавать особые возможности обучения для одаренных детей и поощрять конкуренцию, которая могла вызывать у кого-то из детей ощущение «я хуже, чем…» («less than»).

Намеренно или нет, мы учили наших детей, что равные результаты так же справедливы, как и равные возможности, и что они могут ждать, что их оценят и поощрят независимо от того, что они сделают и как они себя будут вести. И даже более коварное, скрытое в подтексте послание: ощущение себя «плохим» является нормальным. Если ваши чувства оказались задеты оттого, что вы не получили то, что хотите, значит здесь что-то не так и вы оказались жертвой. В этом виноват кто-то другой или что-то другое, а вы имеете право просить помощи. Такое мышление отчасти служит причиной того, что современные дети более склонны к выражению гнева и более агрессивны, чем предшествующие поколения.

Хотя такие установки по-прежнему глубоко укоренились в нашей культуре и тех посланиях, которые мы получаем от детей, сегодня «Движение за самооценку» повсюду себя дискредитировало. Прежде всего, те самые «экстра-R» стали вытеснять и замещать «изначальное трио»[134], и когда детям пришлось столкнуться с тем, что они не овладели основами, все торжественные заявления в мире не могли их убедить в том, что они действительно хорошие. А поскольку упорство и трудолюбие не входили в этот набор добродетелей, спускаться обратно пришлось по очень крутой дороге. Все это крикливое очковтирательство в отношении особости и исключительности стало тяжелым испытанием для «надутых пузырей», как только они очнулись, не говоря уже об «обвале» антисоциального поведения, — особенно тогда, когда эти «претендующие на обладание правом дети» (entitled youngsters) превратились в требовательных подростков.

Высокомерие, зависть и крушение авторитетов

Обучая детей слушать свой внутренний голос, прежде чем у этого голоса появится возможность стать зрелым, мы тем самым подрываем авторитет взрослого. Будучи убеждены в том, что они в чем-то более чистые (un-adult-erated)[135] по сравнению со старшими, освобождает нас от обязанности их социализировать, но вместе с тем лишает нас и контроля над ними — когда он нам понадобится. Нет ничего удивительного в том, что для детей, предоставленных самим себе, которых учили, что поведение, вызывающее возражения у взрослых, означает просто быть «иным» и которым уделяли мало внимания занятые собой родители, моральный авторитет взрослых не имеет никакого значения при оценке их самих и их поведения. В особенности если перед глазами у детей постоянно присутствуют «взрослые, которые плохо себя ведут».

Согласно данным Национального статистического центра образования (National Center for Educational Statistics)[136], количество директоров учебных заведений высшей школы, жалующихся на серьезные проблемы с дисциплиной, в 90-е годы прошлого века значительно возросло. Примечательно, что такое возрастание в пригородных школах для богатых людей было больше, по сравнению с городскими школами. Хотя число словесных оскорблений учителей в 90-е годы в бедных районах снизилось почти на 10 %, в школах для богатых и людей среднего класса тенденция оказалась прямо противоположной. Социологический опрос, проведенный «Фи-дельта-каппа»[137], показал, что с 1984 по 1997 год на 17 % возросло число учителей начальной школы, которые говорили, что их ученики слишком часто нарушали школьную дисциплину или открыто демонстрировали, что их проблемы не ограничиваются гормональными, во многом определяющими характерное вызывающее поведение подростков.

Отсутствие у молодого поколения уважения к взрослым имеет свой аналог в том, что можно было бы назвать духовной секуляризацией (отделением), в отказе от религий, основанных на всемогуществе Бога, в пользу духовности, которая является более пантеистической и независимой. Вопреки явному возрождению традиционной религии в последние несколько лет, начиная с Эры Водолея и вплоть до совсем недавнего движения Нью-эйдж[138], преобладающей духовной сущностью в конце XX века был уже не Бог, а скорее некая экзальтированная форма «Я».

Огромная проблема нарциссической личности, состоящая в том, чтобы склониться перед внешним авторитетом, может послужить объяснением той разновидности духовности, которая предполагает наличие внутреннего божества, своей собственной внутренней «высшей власти». Независимо от того, является ли такая духовность кульминацией нравственного развития (интериоризация идентификации с авторитетом), или испытанием ощущения инфантильной грандиозности, разумеется, что разные люди относятся к ней по-разному. Если такая высшая сила — просто «Я», играющее в Бога, то человеку становится очень легко себя одурачить и оказаться в плену морального релятивизма. Такие люди требуют, чтобы другие их уважали, одобряли их поведение и восхищались ими, однако на их взаимность рассчитывать не приходится.

Моральный релятивизм и бесстыдство

Сильное замешательство, в которое мы впадаем относительно того, что хорошо, а что плохо, — еще один характерный признак эпохи нарциссизма, отражающий сложности, существующие у нас, взрослых людей, и сказывающиеся на нашей деятельности. Создается впечатление, что наше коллективное сознание еще полностью не сформировалось и мы находимся в плену фантазий о своей грандиозности и своем всемогуществе, позволяющих нам защититься от стыда, вызванного необходимостью признавать свои собственные ошибки.

Как общество мы испытываем крупные неприятности, связанные с проблемой личной ответственности. Мы склонны себя вести, как маленькие дети, занимаясь поисками виновного, если наши дела идут плохо. Подумаем, как часто самые громкие судебные процессы направлены против таких гигантов индустрии, как предприятия, производящие оружие, или табачные компании. Эти культурные иконы служат воплощением «Больших плохих Пап», на которых мы проецируем свою потребность в ощущении всемогущества. Мы завидуем их могуществу, и, купив винтовку или закурив сигарету, чувствуем себя более могущественными. Предполагается, что «Большие плохие Папы» должны гарантировать нам безопасность, хотя хорошо известно, что и винтовки, и сигареты убивают. Когда нам навязывается эта реальность, мы страдаем от полученных травм, которые одновременно являются и нарциссическими, и телесно осязаемыми. Мы не можем перенести чувство стыда из-за исчезнувшего ощущения всемогущества и изменившего нам ощущения грандиозности, и беснуемся, испытывая мстительную ярость.

Помогает нам испытывать такие вспышки гнева, присущие нашему характеру и нашей культуре, именно мечта о правовой системе, в которой «искусство игры»[139] до неузнаваемости искривляет истину. Благодаря искусству адвоката можно почувствовать симпатию к обвиняемому, но очень хорошо известно, что судьи склонны смотреть сквозь пальцы даже на самые вопиющие преступления. Особенно эффективным является так называемое «вынужденное» преступление или преступление, совершенное с целью защиты (perpetrator-as-victim), когда проявляется наша склонность оправдывать любое поведение человека, который кажется нам пострадавшим (опозоренным).

Вполне возможно, что позор становится главным социальным злом — или так могло бы показаться людям, живущим в мире с такими относительными ценностями, что физическое насилие, коррупцию и обман можно морально «очистить» настолько, чтобы отнести их к возможностям «личного выбора». Даже если нам известно, что некоторые поступки неприемлемы, то мы не будем считать виноватым человека, сделавшего этот выбор, а находим какое-то оправдание. Почти каждый может заявить, что в каком-то смысле является жертвой, тем самым мешая нам понять, когда произошла истинная трагедия, и испытывать сострадание к тем, кто на самом деле невиновен.

Искажение реальности: «фантазия — это все»

Среди политических лидеров и «героев спорта», магнатов бизнеса и «звезд» эстрады, — в современном мире лучше всего удается ускользать от ответственности тем людям, которые могут создавать и проецировать именно те образы, которые мы хотим видеть. Искусственно созданный образ — это один из столпов могущества, а могущественные люди — наряду с теми, кто должен их воодушевлять, — опираются на политтехнологов[140], агентов, публицистов, пресс-секретарей и медиаконсультантов, чтобы контролировать то, как мы их воспринимаем. Мы смотрим на них уставшим взглядом, понимая, что они нами манипулируют, но все равно наслаждаемся шоу. По существу реальность уже настолько исказилась, что мы больше не знаем, кому или чему верить. Мы оказались в нарциссической комнате смеха (funhouse)[141], не имея понятия, что находится за зеркалами. Мы перестаем верить своим собственным глазам и становимся отчужденными не только друг от друга, но и от самих себя.

Еще нам кажется, что мы не можем избавиться от иллюзий. Если фантазия становится для нас всем, то мы теряем интерес ко всему реальному. Перед нами огромный стол с воздушными сдобными плюшками, и нам кажется, мы готовы все съесть. Распространенность образов, не имеющих сущностного наполнения, возбуждает наши ощущения, но заставляет нас испытывать духовный голод и вызывает еще более сильное желание. Поэтому мы снова и снова возвращаемся в буфет. Хотя эти образы — всего лишь пустые калории, мы интериоризируем их как культурные идеалы, и они порождают сценарии, позволяющие нам определить свою собственную ценность и ценность всего, что затрагивает нашу жизнь. Именно благодаря им мы приходим к осознанию того, что красиво, что хорошо, что нам хочется и что имеет смысл.

Сила образов — чрезвычайно соблазнительная сила. Спросите об этом у почти двух тысяч (точнее 1840) девятнадцатилетних американских девушек, сделавших операцию по увеличению груди к 1998 году (более 57 % начиная с 1996 года и 89 % начиная с 1992 года)[142]. Большинство из них потратили средства, отложенные на учебу в колледже, только для того, чтобы «удовлетворить свои косметические потребности» и «улучшить самоощущение», причем многие из них получили одобрение своих матерей, которые тоже подвергали себя подобным хирургическим операциям, чтобы как можно больше походить на культурный идеал. Вы можете поставить под сомнение их ценности или их подростковую тревожность, но не можете спорить с тем, что даже в эту эпоху постфеминизма большая грудь создает образ могущественной женщины.

Так как разрушился подлинный авторитет, мы ощущаем, что можем получить, что хотим, просто манипулируя образом. Печальная истина для всех нас состоит в том, что в мире, где фальшь является данностью, эффективными становятся именно такие стратегии.

Когда конкуренция переходит в эксплуатацию

Переполнившись до отказа образами, которые рождаются и нас искушают, как только возможно, вполне естественно, мы хотим иметь то, что воображаем. Чем более навязчивыми являются образы, тем больше возникает требований, а из-за нашего представления об ограниченности потока образов рождается конкуренция.

По существу, в конкуренции нет ничего плохого; напротив верно прямо противоположное. Все мы так запрограммированы, у нас присутствует агрессивный инстинкт, чтобы, если понадобится, бороться за то, что нам хочется. Конкурентная агрессия, когда два человека или больше хотят достичь цели, которую нельзя разделить, — это здоровое стремление, которое завершается победой или поражением, и тогда конкуренция заканчивается. В оптимальных условиях и победитель, и проигравший получают от борьбы пользу и могут почувствовать удовлетворение и от своего участия, и от приложения всех своих сил.

Быть может, конкурентная агрессия в последние десятилетия получила столь тяжелое обвинение по той причине, что слишком часто с прекращением конкуренции агрессия не заканчивалась. Она продолжалась в какой-то иной форме, в виде какой-то метаигры, единственной ставкой в которой являлось человеческое достоинство. Всем нам известна темная сторона победы, когда злорадствующие победители не получают удовлетворения от своего превосходства над противником, пока окончательно его не унизят. Это не здоровая агрессия, а эксплуатация и уничтожение, отыгрывание нарциссической ярости. А если на сцене доминирует нарциссическая ярость, то конкуренция становится грязной.

Характерные признаки культурного нарциссизма глубоко вплетены в ткань современного общества, в окружающую нас обстановку, в которой мы любим и боремся, работаем и играем, воспитываем и учим наших детей. Начиная с некоторого времени мы даем возможность развиваться нездоровому нарциссизму. Если мы хотим спасти себя и будущие поколения, нам нужно сопротивляться этим силам, отстаивать принципы самопознания и самоконтроля, реальности, прочных границ и взаимности, — везде, где мы встретим семь смертных грехов нарциссизма. Это громадный труд, и его следует начинать у себя дома.

Роперовский центр изучения общественного мнения недавно провел исследование[143], в котором подросткам задавали вопрос, что плохого, по их мнению, существует сегодня в Соединенных Штатах. Им было дано пятнадцать возможных ответов на выбор; при этом оказалось, что самыми популярными являются четыре ответа: эгоизм / люди не думают о правах других (56 %); люди не признают власть и закон (52 %); преступления и правонарушения политиков (48 %); родители не приучают к дисциплине детей и подростков (47 %). Видимо, молодые люди хорошо осознавали нарциссизм, в котором тонет наш мир.

Нарциссизм, присущий американскому обществу, находящемуся на рубеже тысячелетий, в основном является результатом воздействия двух факторов: влияния культуры и неправильного родительского воспитания. Между этими двумя факторами существует тесная связь. Когда люди, родившиеся во время демографического взрыва (baby boomers), освободились от оков традиционных ценностей, считая их репрессивными и малокультурными, и основной точкой отсчета стали сверстники, пытавшиеся так обновить родительское воспитание, чтобы оно соответствовало их собственным эгоцентрическим потребностям, то в результате появилось огромное количество людей, оправдывающих свой выбор, меньше связанный с тем, что было хорошо или хотя бы достаточно хорошо для детей, чем с тем, что давало родителям ощущение их выполненного долга. В погоне за собственным удовольствием слишком много родителей потакали себе, испытывая ощущение грандиозности, всемогущества, зависти и перфекционизма, не обращая внимания на собственные потребности своих детей, не понимая или неправильно воспринимая основы развития их поведения, которое иногда становилось вызывающим.

Посмотрите вокруг. Знаете ли вы родителей, которые:

• Имеют нереалистичные ожидания в отношении своих детей?

• Управляют в мелочах жизнью своих детей, не обращая внимания на их желания и чувства?

• Проживают свою жизнь через своих детей?

• Используют своих детей для удовлетворения собственных потребностей?

• Заражают своих детей страхами и тревожностью?

• Видят в своих детях друзей или подруг, которым можно доверять тайны?

• Помещают своих детей в центр конфликта с другим родителем?

А как в отношении родителей, которые:

• Слишком контролируют своих детей?

• Слишком навязчивы?

• Ведут себя слишком развязно или слишком грубо в присутствии ребенка?

• Настолько заняты своей жизнью, что не могут принимать участие в жизни ребенка?

Два вида нарциссического тщеславия ведут нас в направлении существующей культуры нарциссизма. Первое: всем этим я могу обладать — и буду обладать. Второе: никому не позволено мешать моему стремлению к счастью и самореализации. Эти два постулата очень хорошо внедрились в систему воспитания современных родителей, что гарантирует нам, начиная с некоторого времени, внедрение семи смертных грехов нарциссизма в наше общество.

Семь родительских установок, формирующих нарциссических детей

1. Мой ребенок особенный и заслуживает того, чтобы иметь все, получать любой опыт и извлекать из него всю пользу. Если это не могу обеспечить я, значит, это должно сделать общество.

Слово «особенный» в современном мире утратило свой смысл. Оно употреблялось для обозначения людей, обладавших каким-то необычным качеством или в чем-то превосходивших других. Сейчас многие люди считают, что ощущение себя особенным является некой составляющей самооценки и самоуважения, обычным делом, и стараются заставить окружающих считать их особенными. Мы слышим, как люди говорят: «Я не чувствовал себя каким-то особенным», словно их в чем-то обокрали. Это — нарциссическая претензия на обладание правом, которая является бессознательной и навязчивой составляющей современного способа мышления.

Несомненно, любой ребенок является особенным для своих родителей или, по крайней мере, мы надеемся, что так оно и есть. При этом дети — это уникальные личности, имеющие право на то, чтобы к их индивидуальности относились с добротой и уважением. Однако нет никаких оснований на то, чтобы другие люди считали моего ребенка «особенным» только потому, что так считаю я. Эта установка уходит своими корнями в нарциссическое неумение признать, что другие люди — это отдельные личности, а потому не обязаны думать и чувствовать именно так, как думаю и чувствую Я.

В США дети имеют право на защиту от насилия и родительского невнимания, а также на свободное социальное образование. Но есть великое множество других вещей, которые, как нам бы хотелось, чтобы имели дети, однако это во многом зависит от их родителей и от великодушия других людей, которые бы это предоставили. У них нет на это права. В самом деле, можно возложить ответственность за воспитание ребенка на всех членов общества («take a village»)[144] — в том смысле, что благополучным и здоровым развитием ребенка станет заниматься все общество; но в первую очередь и главным образом за воспитание детей отвечают те люди, которые произвели их на свет, или те, которые усыновили или удочерили их на законных основаниях. Предполагается, что большинство родителей будут заботиться о своих детях, даже если ради этого им придется чем-то пожертвовать. К сожалению, далеко не у всех родителей развито такое чувство ответственности.

Ребенок — или взрослый, — который ожидает, что к нему будут относиться как к особенному, оказывается обреченным на постоянные разочарования в жизни и на проблемы в межличностных отношениях, если другие люди не отзеркаливают ему обратно образ его «Я», далекий от реальности.

2. Мой ребенок никогда не должен страдать. (Если мой ребенок несчастлив, значит, я плохой родитель.) Переживание неудач всегда является негативным, поэтому их следует избегать любой ценой.

Посмотрим внимательнее на это утверждение: страдание — одна из составляющих человеческого состояния. Притом что мы хотели бы защитить ребенка от переживания боли, иногда случаются события, которые нам неподконтрольны. Иногда такие события принимают трагический масштаб, как, например, болезнь, несчастье и даже смерть. Хотя по большей части они являются обычными, например проигрыш в соревнованиях или разочарование ребенка тем, что ему не досталась самая новая игрушка, современные родители выворачиваются наизнанку, чтобы разделить большие и маленькие страдания своих детей. Стоит лишь посмотреть на безумную жажду получить какую-то конкретную игрушку во время каникул или на давку, связанную с тем, чтобы ухватить последние новинки в мире детских игрушек (in kiddie culture). Однако, принимая участие в столь сомнительных баталиях, такие родители упускают из вида одну важную вещь. Детям, как и взрослым, можно помочь, когда они в жизни испытывают разочарования или даже проходят через кризисы, чтобы они в них закалились и стали сильнее. При наличии родительской поддержки именно препятствия и даже неудачи в основном формируют человеческий характер.

Проявление мягкосердечия к своему ребенку — это хорошее качество, но иногда родителям мешает вытерпеть страдания ребенка именно то, что кто-то из них чувствует себя так, словно неприятность произошла именно с ним, а не с ребенком. Наша боль — это не боль наших детей, а чувство, которое «включилось» в результате сверхидентификации с ребенком. Она вредна по двум причинам. Первая: она уводит родителя от переживания ребенка, создавая впечатление, что «все это относится ко мне», тем самым лишая ребенка эмпатической поддержки во время беды. Вторая: иногда мы заходим так далеко, что «теряем контроль» («control away») над болью, которую уже не можем терпеть. Если мы не можем вынести боль наших детей, то рискуем создать нереальный мир, где им потакают и осуществляют над ними тревожный сверхконтроль. Дело не только в том, что сам ребенок считает себя вправе жить в таком нереальном мире, но и в том, что он лишается возможности научиться справляться с бедой.

Именно такие дети становятся «чудовищными правообладателями», а их вспышки гнева мы считаем не просто плохим поведением. Они воплощают подлинное отсутствие умения противопоставлять себя препятствиям в жизни, с которыми приходится ежедневно сталкиваться. Детям нужно создать возможности, позволяющие им овладеть чувством фрустрации, потери, разочарования, одиночества, скуки, зависти, вины и гнева — и помочь им в этом должны сочувствующие, доступные для них взрослые. Им требуются переживания, которые давали бы им реалистичное ощущение своего «Я» в мире: победителя и побежденного, хорошего и плохого, самодостаточного и зависимого, дающего и получающего, уверенного в себе и сострадающего другим.

3. Что хорошо для меня, то хорошо и для моего ребенка. Если жертвы, которые я приношу ради своего ребенка, повлияют на мою самоактуализацию, то если я стану несчастной, для моего ребенка это будет хуже, чем если бы я не стала в первую очередь приносить себя ему в жертву.

Истоки такой установки находятся в неумении родителя видеть индивидуальность (separatedness) своего ребенка. Еще более тяжелая истина состоит в том, что потребности родителей и детей зачастую очень разные, конкурирующие и даже взаимоисключающие. В 70-х, 80-х и 90-х годах прошлого века родители иногда совершали выбор, который был хорошим для них самих, но очень травматическим для их детей. Разводы, которые можно было бы предотвратить, приводили к отдалению детей от одного из родителей или от них обоих в период кульминации родительского конфликта и назначения замещающих их опекунов, а также в случае ряда квази- или «как бы» отчимов (или мачех), которые то входили в жизнь ребенка, то уходили из нее, сея хаос в ощущении ребенком безопасной для него привязанности. Родители попадали в наркотическую зависимость или проявляли иные формы зависимого или навязчивого поведения, что делало их эмоционально недоступными или даже хуже того. Родители стремились сделать карьеру или создать такой стиль жизни, в результате которого дети были вынуждены терпеть продолжительное отсутствие родителей, а их воспитание было непоследовательным и нерегулярным. Иногда их выбор был неизбежным, но иногда они лишь потакали себе, не обращая внимания на реальное воздействие на детей своего выбора. Утверждение «то, что хорошо для меня, хорошо и для моего ребенка» легло в основу образа мышления, исключавшего индивидуальные интересы и потребности детей и мешавшего оказывать им нужную поддержку. Такая установка ничем не отличается от зашоренности или даже от бездушного отношения родителей к страданиям его собственного ребенка.

Это обстоятельство способствует развитию детского нарциссизма, так как границы оказываются размытыми, а детям во время стресса приходится рассчитывать на свои собственные, еще не развившиеся ресурсы. Часто такие дети «воспитывали сами себя», и в результате из-за сочетания остаточного ощущения всемогущества, глубоко конфликтной потребности в зависимости и гнева у них возникают сложности в построении доверительных отношений с другими людьми.

Хотя, бесспорно, детям полезнее жить с счастливыми родителями, чем с несчастными, лучше всего для детей, если их родители обретают свое счастье именно в том, что они становятся родителями.

4. Детям нужна свобода выражения. Они «чисты» духом, и без вмешательства взрослых они естественным образом сами станут превосходными людьми. Нет никакой пользы в том, чтобы прибегать к авторитарным методам воспитания, чтобы воспрепятствовать проблемному поведению. Такое воспитание приводит к отчуждению детей, вызывая у них чувство стыда без всякой необходимости.

Никто не любит быть плохим человеком, в особенности в глазах своего собственного ребенка. Но убежденность в «естественной чистоте ребенка» представляет собой нарциссическое искажение реальности, которое позволяет родителям без особого труда выпутаться из неприятной ситуации, связанной с необходимостью социализации ребенка, чтобы тот стал активным членом общества. Дети, лишенные родительского наставничества, как правило, не вырастают «хорошими людьми». Скорее можно сказать, что у них с более высокой вероятностью наблюдаются проблемы в поведении и, быть может, остаточный инфантильный нарциссизм.

Чтобы успешно пройти стадию раннего детского нарциссизма, детям нужна родительская помощь. Им требуется помощь, чтобы избавиться от их инфантильного ощущения грандиозности и всемогущества и чтобы справиться со стыдом, обусловленным надутым инфляционным пузырем нарциссизма. Им нужны сильные заботливые родители, которые могли бы служить моделью для идеализации. Им нужна корректирующая обратная связь относительно убеждений своих родителей, чтобы быть правыми, честными и достойными. Им нужны родители, обладающие самоконтролем, у которых слово не расходится с делом.

Именно посредством интериоризации ценностей идеализированных родителей у детей развивается совесть. Если мы хотим, чтобы наши дети отличали хорошее от плохого, то не только должны их учить, но и сами должны быть такими людьми, которыми они могли бы восхищаться.

5. Проявлять к ребенку эмпатию — все равно что относиться к нему, как к другу, делясь с ним всеми моими чувствами и «моделируя» близость. Быть честным — значит говорить ребенку все, что я думаю или чувствую, и позволять ему рыться в грязном белье моего прошлого или в любых проблемах, которые есть у меня сейчас. Детям всегда нужно знать правду о своих родителях.

Эмпатия по отношению к ребенку основывается на том, чтобы чувствовать его истинные потребности и развивать его способности на каждой стадии его роста, а также подстраиваться под его индивидуальный ритм, понимая, чего он не в состоянии переносить, а также реально оценивать, что может выдержать ребенок в данном конкретном случае. Кроме того, эмпатия основывается на проявлении необходимого внимания для поддержания прочных границ между родителем и ребенком.

Установление и поддержание прочных границ между родителем и ребенком не означает, что к ребенку надо относиться как к приятелю, ровеснику, исповеднику или поверенному. Хотя такое отношение может действительно привести к тому, что ребенок будет чувствовать себя «особенным», это ложное представление об особенности. Ребенку транслируется, что он является равным и что роли ребенка и родителя с самого начала не были ясно определены. Родители, которые так себя ведут со своими детьми, часто удивляются, что их дети проявляют так мало почтительности и уважения к авторитетам (или вообще не проявляют), будь то авторитет родителя или любого другого взрослого. Это происходит потому, что родители, давая ребенку разрешение разделять с ними то, что воспринимается им как родительская грандиозность и всемогущество, тем самым приносят в жертву развитие у ребенка его истинной Самости. Хотя внимательному и заботливому взрослому бывает сложно увидеть неуместность подобных отношений, зачастую дети воспринимают такое «приятельство» либо как навязчивость, либо как незаслуженное вознаграждение. Повторяю, в данном случае скорее идет речь о потребностях родителя, чем о том, что хорошо для ребенка, а это ни в коем случае нельзя считать безвредным.

6. Секс — это естественное явление, и взрослым не следует стыдить детей за их сексуальность, ибо такое поведение взрослых ее «подавляет».

С начала 70-х годов родители получили большой «ассортимент материала» для создания модели поведения, которое они хотели бы сформировать у своих детей. Наверное, в этом было не меньше заблуждения, чем в излишней стимуляции сексуальности у детей, которую они на этой стадии своего развития еще не могли сдерживать.

Иногда излишне стимулирующее влияние на сексуальность детей оказывает шквал материалов сексуального содержания, обрушившийся на нашу культуру. Характерный симптом нашего времени, связанный с расцветом нарциссизма, заключается в том, что взрослым разрешено всеми способами, открыто, неограниченно и вульгарно на глазах у детей возбуждать собственную похоть, игнорируя тот факт, что это оказывает пагубное влияние на детей и все, что их окружает. Заинтересованные родители должны найти защиту от этой тенденции, заставляющей их чувствовать себя подавленными в результате такого воздействия или же испытывать замешательство. Даже если вы не сможете полностью защитить своего ребенка от гиперстимуляции сексуальности (а вы не сможете это сделать), то уже одна ваша попытка создаст некую границу, интериоризация которой будет способствовать формированию у детей внутреннего защитного барьера. Детям требуется любая защита, которую мы им сможем предложить, начиная с той, которую они сами не могут сформировать в силу своего развития.

Несомненно, родительские отношения должны служить моделью взрослой любви и привязанности, и родители должны прямо и откровенно отвечать детям на вопросы о сексе и о том, откуда берутся дети, но их ответы должны соответствовать уровню детского понимания. И, конечно же, спонтанные проявления детской сексуальности следует считать естественными. Но иногда бывает и так, что сексуальные чувства детей стимулируют сами родители, появляясь перед детьми обнаженными, излишне демонстрируя им свое сексуальное поведение или даже делая косвенные намеки, а также выступая в качестве навязчивых источников информации сексуального характера. То, что естественно для здоровых, любящих взрослых, может оказаться излишним для детей, и решать эту проблему нужно не столько с точки зрения искореняющего ее «подавления», сколько с точки зрения существующей реальности, к которой следует относиться с уважением ради сохранения сексуального и эмоционального здоровья ребенка.

Гиперстимуляция детской сексуальности посредством того, что они видят или слышат в доме, представляет собой разновидность эмоционального инцеста, который может принести не меньше вреда, чем физический инцест. Иногда взрослому человеку бывает гораздо сложнее вспомнить и проработать такой инцест, ибо не существует более травмирующего фактора, чем семейная атмосфера, поощряющая неопределенность границ, которая дает возможность взрослому так или иначе получать удовлетворение за счет ребенка. У таких детей часто происходит преждевременное развитие сексуальности, или же они могут мастурбировать в общественных местах, тем самым демонстрируя свое ощущение зыбкости границ.

7. Формирование самооценки состоит в том, чтобы объяснить детям, какие они «особенные», и регулярно заставлять их повторять «подтверждения» своей «особенности». Детям не следует чего-либо добиваться, чтобы в себя поверить, и их нужно оберегать от вредного воздействия конкуренции.

Откуда берется уверенность в себе? Быть может, она приходит, когда вы себе говорите, что можете что-то сделать? Или когда вы идете на риск и пытаетесь узнать, на что вы действительно способны?

Самооценка воздействует точно так же. Когда детей поощряют приложить какие-то усилия, они открывают для себя собственные возможности и получают опыт, который становится частью их представления о себе. Если они все время спотыкаются или терпят неудачи, это тоже обучающий опыт, благодаря которому они впоследствии могут стать сильнее и получить более реалистичное представление о себе. Не каждый и не во всем может быть хорошим, но выявление того, что у вас хорошо, — это одна из составляющих формирования позитивной идентичности. Родители могут помочь такому формированию, создавая окружающую обстановку, где есть разные возможности, где по достоинству оцениваются приложенные усилия и дети приобретают умения и навыки, позволяющие им совладать со своим разочарованием.

Очень важно обратно отзеркалить ребенку точное восприятие этой подлинной детской Самости. Детей невозможно одурачить, назвав их «особенными» и сообщив им, что им не нужно ничего делать, чтобы с полным основанием считать себя таковыми и чтобы таковыми их могли считать другие люди. Однако дети соглашаются с нашими ожиданиями, что они являются особенными, цепляясь за свое инфантильное ощущение грандиозности и всемогущества. Безосновательные подтверждения этого лишь укрепляют у детей нарциссизм в ущерб развитию у них подлинной Самости.

Кроме любви, все дети с самого их рождения и до совершеннолетия испытывают потребность в устойчивости, структуре, прочных границах, эмпатической настройке и в человеке, который должен быть взрослым (someone to be an adult). Им нужно знать, кто является членом их семьи, а кто — нет, какое место или какие места они могут называть своим домом, места, где они будут есть и спать, какие существуют порядки в доме, кто играет какие роли и на кого возлагается ответственность, что принадлежит им, а что — нет. Их следует научить тому, что представляют собой их собственные личностные границы, кто может их нарушать и в каких обстоятельствах. Им также нужно понимать, что другие люди тоже имеют свои личностные границы, к которым следует относиться с уважением. Им необходимо знать, от кого может зависеть удовлетворение каждой их потребности; кто о них позаботится, утешит их и успокоит, если они заболеют, им станет больно или они испугаются; кто их защитит, если им будет угрожать опасность; кто их обеспечит в жизни всем необходимым; кто научит их тому, что им следует знать, чтобы стать уверенными в себе. Полная совокупность таких «знаний» формирует границы в их жизни.

Наша родительская обязанность состоит в том, чтобы расставить по местам все эти структуры и поддерживать их или их изменять с течением времени. Не говоря уже о том, что нам будет крайне сложно сделать это для наших детей, если у нас большие проблемы в том же самом в отношении себя. Если жизнь протекает в хаосе, то вам нужно представить себе, почему так происходит, и постараться ее упорядочить. В той мере, в которой вы можете владеть ситуацией, вам понадобится оградить себя от того, что оказывает на вас вредное воздействие, а также сформировать границы в своих отношениях с другими людьми. Пока вы будете этим заниматься, вы останетесь родителем, а значит, вы позволите детям оставаться детьми. Именно это и есть хорошие границы, существующие между разными поколениями.

Если вы родитель, то вы можете помочь предотвратить нарциссизм у вашего ребенка, начав это делать сегодня — прямо сейчас.