ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Киру на вокзале встретили мать и прибывший утром из Парижа муж, встревоженный неожиданным вызовом жены. Генеральша и маркиз были приятно удивлены благотворной переменой в наружности Киры.

Мертвенно-бледной желтизны и тусклого, усталого взгляда как не бывало; цвет лица — ослепительно свежий; глаза горели, а походка была бодрая и уверенная.

— Чудо свершилось? — спросил на ухо муж, нежно обнимая жену.

— Да, освобождение близко, но нам ещё много осталось ужасного, — с дрожью в голосе ответила Кира.

Дома она дала подробный отчёт обо всём, что было с ней в монастыре и у Шепсу; затем она описала страшную сцену ночью и пояснила указания черкеса, как уничтожить последнюю связь с призраком.

— Но как сделать, чтобы открыть гроб Алексея и совершить предписанный, довольно сложный обряд? На монастырском кладбище — это немыслимо. А не исполнить наказ Шепсу — значит, идти на верную смерть, — волнуясь, закончила она.

— Всё должно быть исполнено так, как тебе было сказано. Шепсу — настоящий чародей, и, конечно, я не соглашусь рисковать нашим счастьем, добытым столь дорогой ценой. Значит, остаётся найти способ исполнить то, что тебе велено.

Маркиз задумался и вдруг радостно вскрикнул:

— Нашёл! Несколько лет тому назад я охотился с Алексеем в его тульском имении, где осматривал их семейный склеп, в котором схоронены его мать, отец и другие родственники. Перевезём туда тело, а так как место усыпальницы довольно пустынное, то мы будем иметь возможность сделать всё, что нам необходимо. Но времени терять нельзя, и я завтра же подам прошение о перевозе праха.

Маркиз энергично взялся за дело, а так как денег он не жалел, то при его влиятельных связях всё делалось без проволочек.

Но по мере того, как приближался решительный момент, слабело мужество Киры, и ужас перед тем, что ей предстояло, обессиливал её. Наступил заключительный акт адской драмы, которая приоткрыла ей уголок страшного мира, закрытого от людей завесой по милосердию и помышлению Божьему.

Сам маркиз чувствовал себя скверно. Он внимательно перечёл предписанный Шепсу порядок обряда и содрогнулся при мысли, что они вдвоём с Кирой останутся лицом к лицу со страшным покойником. Мрачные и нервные молодые супруги решительно всё же готовились к путешествию. Но какова же была их радость и удивление, когда накануне отъезда прибыл Гассан. Довольный и весёлый молодой человек объявил, что его прислал учитель, боявшийся, как бы им не сделать какого-либо промаху со страху.

Маркиз с женой были, понятно, в восторге. Умное, энергичное лицо Гассана придавало им мужества; под руководством ученика Шепсу, уже опытного и ловкого в оккультных делах, они могли быть уверены, что исполнят всё, как было предписано.

Они осыпали юношу подарками и окружили вниманием, а вместе с тем, довольно быстро освоились с его речью, пересыпанной массой грузинских и турецких слов.

Прибыли они на место назначения бодрые духом и обнадёженные. Магический обряд был назначен Гассаном на следующую же по приезде ночь, и он тотчас осмотрел обширный и прочный склеп, в котором уже было шесть гробов, кроме того, который был только что поставлен, — гроба Басаргина. Над склепом высилась часовня, довольно запущенна, но всё же выстроенная из кирпича.

Около половины двенадцатого ночи они втроём отправились в часовню. Гассан нёс большой мешок, а маркиз — другой, поменьше, оба наполненные привезёнными черкесом вещами. Кира была бледна, как полотно, да и маркиз имел растерянный вид. Сходя по лестнице вниз, он пробормотал:

— Будь я проклят, если ещё хоть раз в жизни свяжусь с этой дьявольщиной.

Как только входные двери были заперты на ключ, Гассан начал приготовления. Первым делом, он достал из мешка новый металлический таз, восковые свечи и большую толстую книгу в кожаном переплёте.

Гроб Басаргина стоял поодаль от прочих, посредине склепа.

Напевая вполголоса монотонную песню, Гассан очертил гроб и всех троих концентрическими кругами: синим, красным и чёрным.

Вслед за этим, он открыл крышку гроба, откинул закрывавший тело тюль и укрепил по краям восковые свечи. В головах и ногах гроба он поставил треножники с углём, наложил на них травы и, обсыпав порошком, зажёг.

В таз он вылил содержимое склянки, тоже привезённые с собой, накрыл шёлковым платком, а поперёк положил магический нож. С томительным, совестливым чувством глянула Кира на обнажённое теперь и ярко освещённое дрожащим светом восковых свечей лицо усопшего.

Несмотря на то, то минуло почти два года со дня смерти Алексея Аркадьевича, тело не разложилось, и он казался спящим; только кожа приняла зеленоватый оттенок, и на лице застыло выражение невыразимого страдания, но скоро то, что творилось вокруг, вывело Киру из задумчивости.

Уже при первых приготовлениях Гассана слышался всё сильнее и сильнее треск, а затем раздались громкие стуки в полу и стенах. На дворе началась гроза. Ветер выл и свистел, раскачивая вековые деревья сада. От раскатов грома дрожали стены, страшный град барабанил, чуть не пробивая крышу, и яростные порывы урагана едва не валили такую же древнюю часовню.

Бушевавшая стихия, между прочим, сопровождалась совсем особым шумом. Сначала вокруг часовни раздался вой волков, лай собак и мяуканье кошек; потом началось яростное царапанье в дверь, которую, словно, пытались взломать, а внутри склепа носились порывы холодного ветра.

Старые гробы трещали и чуть не рассыпались. Странные огоньки — зелёные, синие, красные, жёлтые — мелькали на стенах и кружились в воздухе.

Вдруг из тёмного угла появилась гиена, которую Кира видела у Шепсу. Она доползла на брюхе до магического круга и легла, не смея переступить таинственную грань. У чудовища было совсем человеческое выражение лица. Это было почти лицо Малейнен, но вместе с тем морда хищника. Из разинутой пасти с былыми острыми зубами капала кровавая пена. В ужасе Кира схватилась за руку Гассана.

— Не бойся! Смотри. Видишь — учитель нас охраняет и сдерживает эту поганую тварь, — сказал черкес.

В эту минуту Кира с мужем увидали, что из глубины подземелья за страшным животным появился голубоватый свет. Стены как-будто исчезли, широкая светлая полоса тянулась вдали там, как видение, но довольно отчётливо, видна была площадка скалы над пропастью. У базальтового камня, окружённый снопами искр, стоял Шепсу с протянутой к ним рукой, вооружённый магическим жезлом.

Гассан подошёл к гробу, быстро разрезал на покойнике платье, обнажил грудь, и на теле стал виден красно-чёрный опрокинутый треугольник. В часовне же, над их головами, происходило в это время нечто невообразимое.

От топота сотен ног или копыт дрожали своды склепа.

Несвязные крики, рыдания и дикий раскатистый хохот мешались с заунывным, похоронным или весёлым, радостным свадебным пением. Вне круга воздух прорезывали молнии, а снаружи ревел ураган и дрожала земля от ужасных раскатов грома.

Мертвенно-бледный и покрытый холодным потом, маркиз ожидал каждую минуту, что часовня рухнет. Глубокая складка появилась на загорелом челе черкеса, но его могучее спокойствие не ослабевало.

Не отрывая глаз от книги, которую держал перед ним маркиз, он громко читал заклинания, и его звучный голос покрывал шум. Потрясая поднятым в руке жезлом, он властно господствовал над происходившим вокруг хаосом; глаза его сверкали, а короткие волосы на голове искрились. Дьявольский шабаш достиг, казалось, своего апогея.

Вдруг Гассан схватил магический нож и вложил его в руку Кире.

— Смелей!.. Не падать духом, а не то всё погибло!.. Дело идёт о твоей жизни, — говорил он. — Вонзай нож по рукоять в знак на груди покойника.

Кира от ужаса зажмурилась на мгновение. В лицо ей ударил порыв холодного зловонного воздуха, а вокруг ограждавших их волшебного круга всё заходило, засвистело и завыло.

Гассан сжал ей до боли руку и толкнул её к гробу.

— Скорей! Скорей! Дорого каждое мгновение, — повелительно, глухим голосом прошептал он.

Кира выпрямилась и взглянула на видение Шепсу, которое бледнело и точно таяло. Порыв отчаяния воскресил её мужество. Нагнувшись над гробом, она вонзила со всей силой блестящее лезвие в грудь покойного.

Послышалось шипение, точно раскалённое железо коснулось воды, а из треугольника на груди вырвался клуб чёрного дыма. Глаза трупа открылись и укоризненно с выражением страшной муки взглянули на Киру; в то же мгновение, чуть приоткрыл рот, и оттуда вылетел фосфорически блестящий шарик, исчезнувший затем в воздухе.

— Вытащи быстрее нож и брось его сюда, на платок, — приказал Гассан.

Кира беспрекословно повиновалась. Раздался страшный раскат грома, похожий на взрыв и потрясший до основания всё здание, а затем настала тишина. Обессиленная Кира упала в обморок.

— Оставь барыню, мы потом приведём её в чувство. Всякая опасность миновала. Надо сначала со всем здесь покончить, — сказал Гассан маркизу, подходя к гробу. — Смотри, что осталось от трупа.

Керведек взглянул и ужаснулся. Тело, которое секунду перед тем он видел нетронутым, разложилось в кукую-то липкую, тягучую массу, подёрнутую будто тонкой, черноватой кожей и представлявшую на дне гроба форму змеи.

Гассан опрокинул свечи внутрь гроба, высыпал туда же мешок с ладаном, покрыл сверху холстом с каким-то непонятным маркизу узором из знаков и, произнеся заклинания, закрыл крышку.

Тщательно стерев начертанные на полу три круга, он помог Керведеку привести в чувство Киру. Муж вытер ей лицо данной Гассаном жидкостью и влил в рот несколько капель красного снадобья, после чего она пришла в себя и сказала, что в силах идти домой.

В часовне, слабо освещённой повешенным фонарём, наверху был страшный беспорядок: оконные стёкла были перебиты, а все вещи разбросаны и переломаны.

— Смотри, как шайтан бесновался, — заметил Гассан, указывая на валявшиеся на полу обломки. — Сейчас надо ванну принять и — спать, — добродушно ухмыляясь, добавил он.

На дворе теперь стояла тишина; но громадные лужи, сломанные ветки, вывороченное с корнем и поваленное поперёк дерево доказывали ярость пронесшегося урагана.

Вернувшись домой, Кира первая приняла ванну, а за ней — маркиз и Гассан. После этого на костре из можжевельника и смолистого дерева молодой черкес сжёг бывшее на них платье и бельё.

Падая от усталости, маркиз тотчас же лёг в постель, не обменявшись даже впечатлениями с Кирой, которая уже спала, как мёртвая.

Проспав часов двенадцать, супруги проснулись с чувством такого спокойствия, какого давно уже не испытывали. Смеясь и плача от радости, Кира бросилась на шею мужа.

— Наконец, наконец мы отвоевали наше счастье, и страшный призрак не встанет более между нами.

— Да, слава Богу! Адские чары положительно ополчились на нас, и мы воочию убедились, насколько прав был Гамлет, говоря Горацию, что на свете много такого, о чём мудрецы даже не догадываются, — весело ответил маркиз, целуя жену.

— Надо будет щедро наградить нашего помощника, славного Гассана, — заметила Кира. — Затем я решила продать имение. Моей ноги здесь больше не будет, и я горю желанием поскорее выбраться отсюда. У меня каждый нерв дрожит при воспоминании об этой страшной ночи.

— Я понимаю тебя, дорогая, и вполне разделяю твоё намерение продать злополучное имение, что легко сделать. С особым удовольствием могу сообщить приятное известие, что наш сосед желает приобрести всё поместье и даёт хорошую цену. Мне вчера докладывали об этом управляющий.

— Пожалуйста, не упуская случая и кончай дело скорее. А половину вырученных денег я жертвую на сооружение храма в память покойного Алексея. Я вспомнила, что у него было намерение выстроить здесь церковь, ввиду того, что наша сельская обветшала.

Маркиз вполне одобрил намерение жены, и оба они, счастливые и радостные, вышли в столовую, где их ждал Гассан.

Молодой черкес сказал, что намерен уехать вечером ввиду того, что он нужен учителю, приказавшему вернуться, как только он справит дело. Горячо поблагодарив его, маркиз поднёс ему кошелёк с сотней золотых, а Кира — роскошный серебряный с чернью пояс и золотые часы с его вензелем. Кроме того, маркиз поручал ему передать благодарность Шепсу за помощь и уведомить, что они с женой приедут лично выразить ему признательность.

Страшная ночь оставила, однако, видимые следы. Старик управляющий и прислуга доложили господам, что буря наделала много бед в парке, но, по странной случайности, исключительно вокруг надгробной часовни.

— Там внутри, всё исковеркано, и на полу стоят лужи воды, смывшей, должно быть, краску, потому что столетний дуб, росший позади часовни, вырван с корнем. В него ударила молния и сорвала часть коры, а на обнажившихся частях видно, словно вырезанное, изображение головы кошки.

Маркиз заинтересовался и пошёл посмотреть этот странный отпечаток, но Кира наотрез отказалась идти с ним.

— За этот год я уже довольно насмотрелась всяких дьявольских страстей и разных необыкновенных приключений, а потому ничего больше не желаю видеть, — решительно заявила она.

— Просто сказочно! — говорил потом, смеясь маркиз. — На дереве сфотографирована, словно настоящая, голова кошки с взъерошенными усами. Должно быть, это портрет Малейнен, последнее воплощение. Да и кровавые лужи явственно видны. Я всё осмотрел, но ничего не тронул. Бог весть, какая чертовщина скрывается подо всем этим! Теперь я уже не столь силён, но искренне жалею, что Гассан уехал, не видав этого.

Молодые супруги принялись с лихорадочностью поспешностью за продажу имения и скоро окончили дело, а Кира внесла сто семьдесят пять тысяч для постройки церкви и на вечное поминание души Алексея Аркадьевича.

Несколько дней спустя маркиз с женой окончательно уехали в Петербург. Ни одной ночи больше не желали они проводить в соседстве с Басаргиным.

Вернувшись в столицу, молодая чета сперва отдохнула, а затем принялась за устройство дел, ввиду предстоящего длинного путешествия. Они решили, прежде всего, провести несколько месяцев в родовом замке, в Бретони, чтобы спокойно насладиться завоёванным, наконец, счастьем и спокойствием, а зиму рассчитывали прожить в Париже.

Чтобы быть совершенно свободными и окончательно заняться своим состоянием, маркиз вышел даже в отставку. Но перед отъездом они решили съездить на Кавказ повидать Шепсу.

— Это наш благодетель и, притом, настоящий маг. Я хочу непременно лично с ним познакомиться, — сказал маркиз.

С иными, чем в первый раз, чувствами ехала теперь Кира во Владикавказ. С неё точно гора свалилась: она была свободна и невыразимо счастлива.

Тот же старик горец провожал её с мужем в аул, где жил Шепсу. Маг и Гассан встретил их радостно.

Шепсу был обрадован и польщён их горячей благодарностью и признательно принял многие ценные подарки, которые они ему поднесли.

После обеда, когда они сидели перед его саклей, разговаривая о страшной пережитой драме, жертвой которой была Кира. Шепсу заметил:

— Люди — всё равно что неразумные дети. Они воображают, что если глаз их чего не видит, так и нет ничего невидимого. А ведь целый, полный страшных тайн мир скрывается в окружающей их атмосфере, столь прозрачной и чистой на вид! Они содрогнулись бы, если б увидели, как в вооружённых исполинскими силами, которые кишат, потому что невидимый мир несравненно населённее видимого. Все эти астральные массы копошатся, как в муравейнике, и присасываются к живым, пытаясь создать связь, которая дала бы им возможность стать видимыми и наслаждаться при посредстве живого людского тела теми страстями, удовлетворить которые они уже не могут.

Невежественный род людской не знает, насколько надо быть осторожным в своих делах, словах и даже мыслях. Зачастую, люди сами призывают к себе этих невидимых врагов, которые затем и губят.

Всякое проклятие, всякий призыв шайтана создаёт связь между человеком и одним из духов зла, которые только и сторожат мгновение, когда в сердцах призовут их. Такой призыв отражается в воздухе в виде особого таинственного позывного знака; в следствие же возбуждения человека да при подобном знаке дух зла, словно сквозь щель проникает в свою жертву и прилипает к ней.

Позвать шайтана — легко; но чтобы одолеть и изгнать его надо много знания и силы.

Маркиз задумчиво слушал его речь.

— Я понимаю истину ваших слов, Шепсу, — сказал он, наконец, — и, по совести, могу вам сказать, что полученный мною страшный урок не пропал даром. Я перестал быть неверующим и атеистом; я убеждён, что моя встреча с таким могущественным и учёным человеком, как вы, предсказана мне судьбой для моего окончательного просвещения…

Шепсу вдумчиво поглядела на него и добродушно улыбнулся.

— А вам хочется, понятно, использовать нашу встречу, чтобы заглянуть в этот невидимый мир, над которым я имею некоторую власть?

Маркиз покраснел.

— Вы читает мои мысли, Шепсу, что впрочем, вполне естественно для такого необыкновенного человека, как вы…

Он на минуту приостановился.

— Хотя я не желал увидеть что-либо очень страшное.

Шепсу утвердительно кивнул головой.

— Я покажу Вам в эту ночь дух Басаргина, освободившегося, наконец, и очищенного. Это и ему доставит радость, потому что и он желает видеть и проститься с той, которая была его женой. Страшно не будет, не бойтесь. А теперь идете спать и отдыхайте, пока я Вас не разбужу.

После полуночи Шепсу, маркиз с женой и Гассан занялись приготовлением к вызыванию, гораздо более простым, чем в первый раз.

Покурив ладаном, Шепсу зажёг на базальтовом камне травы с приятелем запахом и, став над пропастью, начертил в воздухе каббалистические знаки, а затем запел протяжную, благозвучную песню. Спустя некоторое время на тёмной синеве неба стали проясняться светящиеся контуры громадных сводчатых врат, над которыми сиял крест, и широкий луч света лёг мостом над бездной.

Затем в светящейся аре появилось сероватое облачко, которое сгустилось, приняло человеческий облик, двинулось по светлому пути и остановилось подле Шепсу.

Сгустился призрачный образ, и вдруг перед присутствующими явился, как живой, Басаргин. Голову его окружал широкий круг света. Ни чёрного дыма, ни трупного запаха не исходило от него; на призрачных чертах лица разлито было выражения покоя и счастья. Большие, серые глаза его с кротостью и участием глядели на Киру, а на груди сиял огненный крест.

Охваченная угрызениями совести, Кира упала на колени и зарыдала:

— Прости меня, Алексей, за всё то зло, которое я тебе причинила. Я согрешила по неведению и всю жизнь буду молиться за упокой твоей души, — прошептала она, протягивая с мольбой к нему руки.

— Прощаю. Я свободен и счастлив, в моей душе нет злобы против тебя. Будьте счастливы, и вот тебе на память обо мне, — раздался спокойный и звучный, но словно удалявшийся уже голос.

В это мгновение букет белых лилий и камелий упал к ногам Киры. Затем видение скрылось. Шепсу поднял букет и подал его Кире.

— Не бойся, бери последний знак любви. Цветы чисты.

Когда потом супруги остались наедине в занимаемой ими на эту ночь комнате, то Кира, глядя на таинственные цветы, прижала их к губам, и несколько слезинок скатились из глаз на атласные лепестки.

— Алексей остался верен своим привычкам — не являться без букета, — с улыбкой заметил маркиз.

— Ах, я не заслужила столько любви и снисхождения. Я была неблагородной, дурной в отношении его, — прошептала Кира.

— Почтим его память вечным признательным о нём воспоминанием, — ответил ей серьёзно муж. — Тяжёлое прошлое конечно. Начнём же новую, разумную, деятельную жизнь: будем исследовать малоизученное, к несчастью, тайны природы, над которыми завеса приподнялась для нас.

Невидимое не только любопытно, как полагают ленивые и праздные шалопаи, желающие легкомысленно забавляться даже мрачными тайнами потустороннего мира.

Нет! Невидимый мир — страшен, и человек должен не иначе как с обнажённой головой, со страхом и трепетом касаться «Книги о семи печатях».

Загрузка...