Адский расчет

Глава 19

Римо Уильямс не любил бывать в Синанджу.

Ему не понравилось здесь в тот самый момент, как он – много лет назад – попал сюда впервые. Долгие годы ему приходилось терпеливо выслушивать россказни Чиуна про то, как весь Восток завидовал деревне Синанджу, жизнь в которой богатством и роскошью не уступала жизни в современных городах. Мастер с гордостью повествовал о том, что в древности Луксор и Фивы, Вавилон и Александрия с завистью взирали на Синанджу, где только и существовала истинная цивилизация.

Уже в недавние времена, когда жестокие японцы оккупировали Корею, Синанджу оставалась единственным оазисом мирной жизни. Ни один агрессор не осмелился ступить на ее священную землю. Когда на смену японцам пришли коммунисты, в Синанджу из Пхеньяна – от имени нового премьера Ким Ир Сена – явился мытарь, чтобы обложить деревню данью. Его попросили вытянуть вперед руки – и на них скатилась его отсеченная голова.

Больше сборщиков податей здесь не видели.

Когда разразилась корейская война и на полуострове сцепились в кровавой схватке Восток и Запад, Синанджу осталась в стороне – ничто не нарушило мирный быт деревни.

Синанджу называли жемчужиной Востока, источником Солнца, безмятежным краем. В двадцатом веке деревня сохранилась такой же, какой была во времена оно, – в этом Римо мог убедиться собственными глазами.

Деревушка прилепилась на узкой полоске илистых отложений на самом берегу Западно-Корейского залива. Здесь в беспорядке были разбросаны ветхие мазанки и рыбацкие хижины. Тростниковые крыши проседали, не выдерживая частых дождей. Впрочем, дома побогаче украшали морские раковины.

Зимы тут бывали суровыми, летом, правда, буйствовали дикие сливы. Однако никто не собирал урожай, и, несмотря на то что большинство местных мужчин называли себя рыбаками, рыбу они не ловили. Да и вряд ли в этих местах море изобиловало рыбой. Люди существовали исключительно благодаря пожертвованиям мастера Синанджу и его запасам зерна.

Когда учитель и ученик достигли того места, где обрывалась широкая, трехполосная магистраль, построенная властями, чтобы ублажить мастера Синанджу, Римо увидел, что деревня совершенно не изменилась. Они находились в пути уже несколько часов и ни разу не встретили ни одного автомобиля, если не считать нескольких военных грузовиков, – одни велосипеды. Иметь в частном владении автомобиль в Северной Корее запрещалось. Похоже, тот же запрет распространялся и на продукты питания. Римо то и дело замечал изможденных крестьян, сидевших на корточках у обочин и жующих коренья или пучки травы.

В одном месте они увидели указатель, на котором яркими красками было написано: Синанджу.

Стрелка указывала направо, на асфальтированную дорожку, отходящую от основной трассы.

Полковник Кьюнг затормозил и уже хотел было свернуть, как вдруг сзади раздался голос мастера Синанджу:

– Поезжай прямо!

– Но указатель...

– Он направлен в сторону маленького городишки с таким же названием. Это сделано специально, чтобы отвадить туристов.

– Но здесь не бывает туристов...

– Поезжай прямо!

Полковник Кьюнг больше возражать не стал.

– Я всегда мечтал увидеть деревню трех «нет».

Римо повернулся к Чиуну:

– Трех «нет»?

– Нет риса, нет рыбы, нет пощады. – В голосе старика звучала гордость.

– Отец много рассказывал мне о битве при Синанджу, – продолжал полковник Кьюнг.

– Битва при Синанджу? – снова удивился Римо.

– Это было во время войны с американцами. Могучая армия Корейской Народной Демократической Республики... при помощи братского Китая сбросила в Желтое море Восьмую армию преступника Макартура.

– Почему же я ничего об этом не слышал? – спросил Римо своего учителя.

– В твоих книжках по истории все сказано, – скупо обронил тот.

Дорога внезапно оборвалась, словно в этом месте когда-то произошла осадка грунта. Джип затормозил у самого обрыва. Внизу раскинулась деревня Синанджу. Берег был усеян лачугами, словно пустыми раковинами.

Вечерело, но даже меркнущий свет не мог смягчить гнетущего впечатления от этого жалкого зрелища.

Полковник Кьюнг вышел из машины и подошел к обрыву, в глазах его отразилось смятение. Римо и Чиун последовали за ним. Лицо мастера Синанджу так и светилось от переполнявшей его гордости за свою деревню.

– Это... – полковник Кьюнг осекся, – это и есть Синанджу?

– Великолепный вид, не правда ли? – отозвался Чиун.

Полковник Кьюнг нервно сглотнул и, словно под пыткой, сдавленным голосом произнес:

– Да.

– Теперь, когда мечта твоей жизни осуществилась, можешь убираться отсюда, – холодно бросил старик.

Кьюнг точно не слышал его слов.

– По всей видимости, страшной была эта битва при Синанджу...

– Страшной. Для американцев.

– Мой отец говорил то же самое, – продолжал Кьюнг. – Когда я был еще ребенком, он часто рассказывал мне о жестокой борьбе против белого агрессора, о том, как пришлось беспощадно сражаться – день и ночь на протяжении двух месяцев, пока наконец империалисты не обратились в бегство, зализывая раны и пожирая тела своих погибших, чтобы не умереть от истощения.

– Твой отец лгал, – оборвал его Чиун.

– Зачем ему было лгать? Он говорил, что Дом Синанджу знал периоды расцвета и могущества и что только после произошедшей здесь великой битвы деревня пришла в упадок.

– Глупец! Деревня Синанджу осталась такой же, какой была в те времена, когда строилась Ниневия.

– Как?

– Ни корейцы, ни китайцы не сражались с американцами на этой земле. Не было никакой битвы. Был кровавый пир, когда Чиун Защитник сеял ужас и смерть среди захватчиков, которые в невежестве своем осмелились окружить Синанджу пушками и танками и нарушить его драгоценный сон. Они бежали, а чтобы их не уличили в трусости, выдумали сказку о великой битве, которой не было.

– Но мой отец... – попытался было возразить Кьюнг.

– Каждый бездельник, служивший в армии старого Кима, позднее непременно заявлял, что участвовал в битве при Синанджу. Поскольку на самом деле никто не мог принимать участие в битве, которой не было, эта ложь всем сходила с рук. Но здесь, в Синанджу, врать бесполезно. А теперь убирайся с глаз моих, отпрыск лживого отца.

Полковник Кьюнг на негнущихся ногах покорно ретировался к джипу. Сев за руль, он включил зажигание и задним ходом поехал прочь, не сводя изумленного взора с этих странных незнакомцев. Он проехал, должно быть, добрых полмили, прежде чем догадался наконец развернуть машину.

– История, которую ты рассказал, – это правда? – спросил Римо.

Чиун, прищурившись, взглянул на него:

– Я всегда говорю правду.

– Напомни мне, когда вернемся. Я хочу почитать об этом.

– Как хорошо дома! – тотчас промолвил старик, поворачиваясь, чтобы насладиться знакомым до боли пейзажем.

Римо промолчал. Здесь он не дома. С этим местом у него были связаны тяжелые воспоминания. И теперь они вновь нахлынули на него. Когда-то он думал осесть в этих краях. Хотел даже жениться на кореянке и завести много детей. Только в те дни он чувствовал себя счастливым. Но счастью помешал один старый недруг, который выследил Римо и убил его невесту.

Он нашел глазами старое кладбище, раскинувшееся под сенью сливовых деревьев, – единственное ухоженное местечко во всей деревне.

– Вспоминаешь прошлое? – поинтересовался Чиун. – Мне никогда не нравился этот заброшенный утолок. Думай о дороге, которая ждет впереди, а не о том пути, который уже прошел, – промолвил старик и начал спускаться по узкой тропинке, что вела к деревне.

Римо тряхнул головой, словно желая отбросить мрачные мысли. Ни к чему ворошить старое – забот и без того хватает.

Словно возвещая об их приближении, поднялся ветер.

Над деревней сгущались сумерки. В воздухе пахло солью и гнилыми моллюсками. Очертив догорающими красными лучами скалистый силуэт береговой линии, солнце закатилось за горизонт. На земляной насыпи, слишком низкой, чтобы назвать ее холмом, стояло нарядное, похожее на танцпавильон, сооружение. Обитель мастеров, легендарная сокровищница Синанджу. Дом Чиуна.

Туда и направил свои стопы мастер Синанджу.

Римо нехотя последовал за ним.

Некоторое время их появление оставалось незамеченным. Наконец какой-то мальчишка, до того плескавшийся в грязной луже, оторвавшись от своего занятия, заметил Чиуна и, вскочив на ноги, бросился бежать, оглашая деревню пронзительными криками.

– Идет! – кричал мальчишка на корейском. – Верховный мастер идет!

Обитатели Синанджу стали выходить из домов, потянулись с берега. Начинался прилив, и песчаная полоска пляжа скрылась под водой.

Жители Синанджу, окружив Чиуна, вынудили его остановиться. Лица их тем не менее оставались совершенно бесстрастными.

От толпы отделился сухопарый, жилистый старец с грубой, обветренной кожей, в котором Римо узнал Пуллянга, замещавшего мастера во время его отсутствия.

Подойдя к Чиуну, он опустился на колени и пал ниц, как того требовала традиция.

– Приветствую тебя, мастер Синанджу, наша опора и хранитель обычаев! Наши сердца преисполнены любовью и ликованием при виде того, кто одаривает своими милостями Вселенную, – выпалил Пуллянг на одном дыхании, как школьник, повторяющий таблицу умножения.

Чиун слушал своего заместителя, смежив веки. Его буквально распирало от гордости, и теперь он походил на надутого, самодовольного индюка.

– Как хорошо вновь оказаться среди своего народа! – произнес мастер. – Я привел с собой своего приемного сына Римо, с которым ты уже знаком.

Римо равнодушно скрестил руки на груди, полагая, что на него не обратят внимания. Однако ожидания не оправдались: жители деревни обступили его и принялись оглядывать с головы до ног. В их раскосых глазах угадывалось недоверие.

Пуллянг повернулся к мастеру Синанджу:

– Он все еще белый.

– Всмотрись в его глаза.

Снова поймав на себе пристальный взгляд, Римо нахмурился.

– Ты не находишь, что в них стало больше корейского? – спросил Чиун.

– Ерунда! – буркнул Римо.

– Что-то есть, – признал Пуллянг.

– Вряд ли, – возразил Римо.

– Да, теперь я вижу, от него исходит корейский дух, – заключил Пуллянг. Остальные согласно закивали.

– Со мной он почти изжил в себе христианское начало, – добавил Чиун.

Лица его земляков просветлели, кое-кто даже зааплодировал.

– Еще несколько лет под солнцем Кореи, и его кожа будет такой же золотистой, как твоя или моя, – продолжал Верховный мастер.

Римо фыркнул:

– Чушь собачья!

– А теперь расходитесь! – категорическим тоном произнес Чиун и хлопнул в ладоши. – Пуллянг останься.

Жители разбрелись кто куда, и лишь Пуллянг не двинулся с места.

Чиун взял его за рукав, привлек к себе и прошептал ему на ухо:

– Отвечай, золото все еще не доставили?

– Нет, мастер.

– И ничего не известно? Никаких слухов, никаких следов?

– Никаких следов золота. Только предзнаменования твоего возвращения.

– Предзнаменования?

– Да, мастер. Прошлой ночью грянул гром среди ясного неба, а сегодня над заливом сияли радуги.

– Радуги?

– Да. Они как будто знали о твоем возвращении и, признавая твое превосходство, предпочли раствориться в водах залива.

– Римо, ты слышал? Радуги! Даже во времена Великого Ванга, самого могущественного из мастеров, радуги не возвещали о его возвращении.

– Истинно, тебе суждено прослыть в веках Чиуном Великим, – подобострастно изрек Пуллянг.

– Хотел бы я посмотреть на эти радуги, – протянул Римо.

– Они исчезли. Мастер вернулся, поэтому в них больше нет необходимости.

– Покажи мне, где были радуги.

– Римо. – В голосе Чиуна сквозило нетерпение. – У нас есть дела поважнее, чем гоняться за радугами.

– Сдается мне, что это были не радуги, отец.

– А что же?

– Масло, – произнес Римо.

Кореец нахмурил брови:

– Не смеши людей. Масло не может нести благую весть.

– Может, если ты ищешь пропавшую подлодку, – возразил американец, устремив взгляд на берег залива, туда, где возвышались скалы-близнецы, известные друзьям Синанджу как Рога Гостеприимства, а врагам – как Рога Предостережения.