Глава четвертая В ЧЕМ СИЛА, БРАТ?

Решение международного арбитража о репарациях Украине в размере 1,5 триллиона долларов привело к закрытию Московской товарно-сырьевой биржи.

В Санкт-Петербурге опустевший небоскреб «Лахта-центр» захвачен сквоттерами.

В Краснодаре областное собрание депутатов провозгласило Кубанскую казачью республику.

Государственная Дума утвердила новый гимн Российской Федерации «Возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть по одиночке».

* * *
Recording-12
НЕВОЗМОЖНОСТЬ УКРАИНЫ

БЕС:

На чем мы в прошлый раз остановились? А, да. На Украине. Ну, с ней всё очень просто.


Я:

Да?


БЕС:

Конечно. То древний спор славян между собою. Восходит еще к Древней Руси. Начиналось со сказки «Маша и три медведя», где Маша — Русь, а три медведя — Киев, Новгород и Москва. Три государственные модели. В одной берлоге трем медведям было не ужиться. Торгово-республиканского, новгородского мишку московский Топтыгин скоро загрыз, но с киевским ему пришлось повозиться. Очень уж они разные, эти два зверя. Один угрюмый, лесной, на монгольской цепи выращенный, хозяину послушный, до драки охочий. Другой гулевый, плясучий, порядка не признающий. Это вековой конфликт Ордера и Хаоса, царской вертикали с шляхетско-казачьей горизонталью. В разные эпохи медведей звали по-разному. То «Великое княжество Московское» и «Великое княжество Литовское», то «Российская империя» и «Малороссия», теперь — «Российская Федерация» и «Украина».

Тут важно понять главное. Маша — она одна. Надвое не делится. Или пойдет с восточным медведем строем маршировать, или с западным гопака плясать. А еще надо уяснить вот что. Привольно жить да приплясывать всякой девке приятней, чем под барабан в ногу шагать. Россия может терпеть рядом Украину, только если там нищета и бардак. А если там весело, сытно да еще и привольно, наша Маша начнет глазом налево стрелять. И не будет великой России, развалится к черту. Вот почему никак нельзя нам было допустить, чтоб Украина с Европой хороводы водила. Тут не в Украине дело. Дело в том, что и Москвы бы не осталось. Ну, как с немцами было. Глядели гэдээровцы на ФРГ, как те сладко живут, и тоже так захотели.

Вот почему мы нисколько не врали, когда говорили, что наша спецоперация — не акт агрессии, а наоборот, акт самозащиты. Независимая от России Украина физически невозможна. Или Украина должна быть частью России, или Россия — частью Украины. Третьего не дано. При этом учтите, что я Украину очень люблю, я ведь сам по крови украинец. (Поет). «Твої очі кличуть, хочуть мене, ведуть за собою. Хто ти є? Ким би не була ти, я не здамся без бою». Но если Русь украинизируется — это катастрофа.


Я:

А чем плохо, если вся Русь начнет песни петь и хороводы водить? Ну, отпали бы от страны какие-то инокультурные регионы, которым хочется жить по-своему. И пускай бы.


БЕС:

Эх, Борис Григорьевич, ведь вы же писатель, носитель духовности. Разве вы не знаете, что человек — это звучит гордо? Отними у людей общее дело, полет, высокую мечту, величие — и во что превратится народ? В жвачное стадо, уткнувшееся мордами в подножный корм. Не такую Россию нам предки завещали, не за такую свои жизни отдавали. У русских всегда была высшая цель — неважно, Третий Рим, или коммунистическое завтра, или «зато мы великая держава». Эта цель приподнимала народ, раскрывала ему крылья. Что же, двухглавому орлу превратиться в безголовую курицу?

Вот сейчас ваша взяла. И что теперь будет с Россией? Бардак, национальное унижение, распад, оскотинивание. На вашем сине-белом знамени будет начертан девиз «Ипотека и дискотека», ничего другого у людей в жизни не останется.


Я:

И вот этот параноидальный бред вы собираетесь декларировать на суде?


БЕС:

Не я. Вы, мой защитник. Уверен, вы найдете правильную форму подачи.


В тот же вечер я должен был участвовать в популярном телевизионном ток-шоу «В чем сила, брат?»

Еще с прежних, тошнотворных времен у меня стойкое отвращение к телевидению. Даже капремонт не избавил меня от этой идиосинкразии. Популярную телепрограмму, на которую меня пригласили в качестве главного гостя, я тоже на дух не выношу.

Во-первых, мне неприятна ее пошлость и базарность.

Во-вторых, я не могу забыть ведущему Андрею Проныркину, что он вечный перевертыш: начинал как борец за свободу, потом переметнулся к душителям-гонителям, а теперь снова оказался в стане победителей.

В-третьих, всенародно любимая кинокартина «Брат» и ее ублюдочный герой Данила-В-Чем-Сила всегда вызывали у меня рвотный рефлекс.

Я очень не хотел идти. Но Мефодий Кириллович сказал, что такой шанс упускать нельзя. «Обращайтесь не к зевающей телеаудитории, а к присяжным заседателям — они будут смотреть это шоу, можете не сомневаться. При этом вы не связаны процессуальными ограничениями, никакой судья вас не оборвет. Долг защитника — использовать всякую возможность помочь подзащитному. А эта возможность уникальна. Рейтинг проныркинской передачи пятнадцать процентов, доля — сорок, а YouTube-версия набирает до тридцати миллионов просмотров».

Я дал себя уговорить еще и потому, что мне надоело читать вбросы про то, что Борис Тургенчиков продался за офшорный гонорар или, того хуже, что мои книги плохо продаются и я надеюсь скандальной известностью восстановить интерес публики. Нужно открыто и четко объясниться перед максимально широкой аудиторией, почему я взвалил на себя эту тяжкую ношу, решил я.

С этого и начал.

— Сразу хочу заявить, что я защищаю не политическую платформу Владислава Хомяченко. Она мне глубоко чужда, этот человек — мой идеологический враг…

— Ага, так мы вам и поверили! — немедленно перебил меня ведущий. Он не пытался даже изображать объективность. — Кто же станет защищать врагов? Чего ради?

— Чтобы показать всем: мы лучше прежней власти. Мы не расправляемся, а судим — честно и беспристрастно. Не мстим, а взвешиваем все «за» и «против». Суд не может поддаваться эмоциям — гневу и злобе. Вспомните великие слова философа: «Дьявол начинается с пены на губах ангела». А еще я писатель, русский писатель. У меня, если угодно, генетический инстинкт: когда все толпой набрасываются на кого-то одного — должно заступиться за этого человека, даже если он кругом виноват.

Вита Солнцева, сидевшая в первом ряду, одобрительно мне кивнула. Но только она одна, все остальные насупили брови, многие загудели.

— Любят интеллигенты, розовые пони, сами перед собой покрасоваться, — усмехнулся мой оппонент Баобабченко, лидер движения «Возмездие». — Такой и за Чикатилу заступится, лишь бы посмотреть на себя в зеркало и сказать: «Ай, какой я Махатма!».

Публика засмеялась, захлопала. Ударил гонг. Ведущий объявил:

— По нашим правилам, у каждого участника пять минут, чтобы убедить зрителей в своей правоте. Смотрите, слушайте и голосуйте! Слово Абрахаму Баобабченко. Итак, в чем сила, брат?

— Само собой в правде, — ответил мой оппонент. — А правда известна всем. Она состоит в том, что Бес по шею в крови и дерьме. Давайте я освежу память нашему забывчивому писателю.

И он начал перечислять все злодейства, в которых участвовал Хомяченко. За пять минут не успел добраться даже до войны, но список и так получился чудовищный. Рейтинг поддержки оппонента — я наблюдал по монитору — перевалил за 90 процентов.

— Слово Борису Тургенчикову, — объявил ведущий. — Теперь пусть он расскажет, в чем сила. А я попрошу зал не шуметь. Писателю трудно.

И глумливо улыбнулся.

— Я не считаю, что сила в правде, — сказал я. — Сила в справедливости. Потому что правда у каждого человека своя, а справедливость — она общая, учитывающая все индивидуальные правды. И я хочу, чтобы вы поняли: у моего подзащитного тоже есть своя правда. Мне, как и большинству из вас, она мягко говоря неблизка. Очень легко поддаться желанию объявить человека, который исповедует неприятные тебе взгляды, закоренелым злодеем. Моя задача как защитника не отстаивать политическую позицию Хомяченко — я ее отнюдь не разделяю, а отделить ее от живого человека. Показать, что это человек с принципами, хоть эти принципы нам и не нравятся.

В оставшиеся четыре минуты я коротко рассказал о том, что правда, которую отстаивает мой подзащитный, — государственнический взгляд на Россию, имеет долгую историю и что среди государственников были не только злодеи, но и люди весьма достойные: Сперанский, Лорис-Меликов, Столыпин.

Мне кажется, я хорошо говорил. Во всяком случае, слушали меня неплохо. Баобабченко несколько раз вставлял едкие реплики, но ему не хлопали.

В перерыве между раундами Добряков шепнул мне:

— Супер. Правильно делаете, что не огрызаетесь на его шпильки. Вы выглядите солидно, а он шпана шпаной. И про Столыпина класс. Даже тетя Мотя из Зажопинска про него что-то слышала. А про Сперанского и этого, другого, присяжные погуглят. Глядите, ваш рейтинг перевалил за 30 процентов. Это очень круто.

Вторая половина шоу тоже прошла неплохо. Мой оппонент хамил и драл глотку, я был корректен и в ответ на грубости лишь слегка приподнимал бровь. Искоса поглядывал на себя в монитор. Выглядел я весьма достойно. И цифра поддержки понемногу росла. Под конец мы почти сравнялись.

На улицу, под вспышки и крики, я вышел, в общем, довольный. Сделал что должно, а там будь что будет.

И тут произошло ужасное происшествие. Даже два ужасных происшествия, одно за другим.

У подъезда темнела густая толпа, разделенная полицейскими надвое. Слева рокотали взыскующие возмездия. Я прочитал плакаты: «Беса в ад!», «Хомяк ще не здох!», «Рашизм не пройдет!». Справа, кажется, собрались сторонники Хомяченко. Я, честно говоря, и не подозревал, что такие в сегодняшней России имеются. Вместо плакатов они держали бело-сине-красные флаги и почему-то хоругви.

Слева меня встретили свистом и улюлюканьем, справа — криками одобрения. Я попятился, хотел ретироваться к двери, но тут ко мне подбежал некто угловатый, ощеренный, размахнулся — и я ослеп, мое лицо залепило какой-то текучей дрянью.

— Это тебе от украинцев!

Я ощутил сладковато-перечный запах. Опять кетчуп!

Разлепил глаза. Увидел свалку. На моего обидчика накинулись, сбили с ног.

Какая-то дама сердобольно приложила к моему запачканному лицу платок. Подняла его, показала всем. Там осталось пятно.

— Как Спас Нерукотворный! — крикнула дама. — Слава патриоту России, русскому писателю Тургенчикову!

Справа все закричали, захлопали.

Даже не знаю, что было хуже — кетчуп или вот это.

Загрузка...