Адвокат Беса

Глава пятая РАСПНИ ЕГО!

«Парад суверенитетов» продолжается. Вятская республика настаивает на восстановлении границ 1489 года.

Чеченский султанат объявил войну Аварскому ханству. На спорную территорию введены азербайджанские миротворцы.

«Патриотическое крыло» партии «Честная Россия» объявило о возвращении в «Единую Россию», которая после годового интервала вновь становится крупнейшей фракцией Думы.

Сегодня, будет вынесен приговор на «Процессе века». Эксперты прогнозируют пожизненный срок без права апелляции.

Судебное разбирательство, вымотавшее мне все нервы, рассорившее меня с массой хороших людей и сделавшее меня любимцем людей отвратительных, наконец подходило к концу. За эти месяцы развалилась на куски федерация, все демократы друг с другом переругались, сменилось три правительства, рейтинг президента скатился до однозначных цифр, на окраинах попахивало резней, но сага «Свой среди чужих, чужой среди своих», в которой я против собственной воли оказался главным героем, слава богу, завершалась.

Я давно уже выходил из дому только под защитой телохранителей из движения «Ура, Россия!» — вот какое теперь у меня было окружение. Счет пиджакам, испорченным кетчупом, зеленкой и тухлыми яйцами, шел на десятки. Сразу после вердикта — решено и обещано жене — я собирался вернуться из этой несчастной, озлобленной страны в милый Коннектикут и там, в блаженном покое, приступить к работе над книгой.

Оставалось пережить последний день.

Целую неделю длилась речь прокурора. Если суммировать сроки по всем статьям, которые вменял подсудимому Мика Голубикин, набиралось что-то под тысячу лет.

Я же собирался уложиться в полчаса. Моя аргументация была не юридической, а эмоциональной. Как у великого Плевако, который, защищая провинившегося попа, сказал присяжным: «Он столько лет отпускал людям грехи, отпустите ему грех и вы». Только, поскольку Хомяченко был не поп, а черт, я думал сделать упор на великодушии и милосердии как главной национальной ценности русского менталитета. Как раз послезавтра будет Прощеное Воскресенье, к нему очень красиво и выводил финал моей речи. Ах, что это была за речь! Фраза к фразе, слово к слову — хоть вставляй в хрестоматии. Может, еще и вставят, думал я. Если присяжные в своем вердикте скажут, что подсудимый заслуживает хоть какого-то снисхождения, я буду считать свою миссию исполненной.

Но когда перед заседанием я встретился с подзащитным, он протянул мне пакет и сказал:

— Просто прочтите вслух вот это. Больше ничего не нужно.

Я открыл, пробежал глазами распечатку. Это была настоящая бомба!

— Но почему вы не зачитаете этот документ сами? — воскликнул я. — Он же поможет вам оправдаться по самому тяжкому обвинению!

— Потому что я не желаю оправдываться, — ответил Бес.

Он просидел весь процесс не раскрывая рта, с видом надменным и презрительным, да еще обычно сложив руки на груди. Пресса называла это бесовским вызовом и отъявленным цинизмом. Лишь на самом первом заседании, когда судья по установленной процедуре спросил, понятно ли подсудимому обвинение и признает ли он себя виновным, Хомяченко произнес два слова: «Да. Нет».

— Я просто прочту вам выдержку из сверхсекретного документа, который озаглавлен «Протокол заседания Совета Безопасности». Вот, прошу удостовериться, что документ подлинный: печать, подписи, электронный код. — Я подошел к скамье присяжных, пустил титульную страницу по рукам. — Обратите внимание на число и время. Это утро того самого дня. Сразу после заседания бывший президент отправился на «Прямую линию», где с ним случился инсульт.

Потом я стал читать вслух места, отчеркнутые красным фломастером.

«ПРЕДСЕДАТЕЛЬ:

Учитывая тяжелую ситуацию на фронте, учитывая беспрецедентное давление со стороны коллективного Запада, учитывая предательство Пекина и двурушничество Тегерана, я как верховный главнокомандующий принял решение перейти к фазе „Дубль-Зет“. Сегодня перед полуночью, в самом конце „Прямой линии“, я объявлю народу, что у России нет иного выхода кроме нанесения ядерного удара по киевскому центру принятия решений. Я отдам приказ прямо перед камерами. Ракеты уже приведены в боевую готовность. Враг не успеет ничего сделать. Прошу присутствующих высказываться… Не вижу радостного оживления на лицах. Повторяю: У НАС — НЕТ — ДРУГОГО — ВЫХОДА. Иначе вот вам придется прятаться в тайге, вам — сматываться на ваш остров Тувалу, где, как мне докладывают, вы уже прикупили виллу с личным пляжем, вы отправитесь припухать в психушку, вы сделаетесь из дяди тетей. Я про всех всё знаю. Мне докладывают. Ну так что, голосуем? Кто за превентивный ядерный удар, поднимайте руки. Выше, выше, бодрее! Так. А что это у нас Владислав Сергеевич ручки на груди сложил?

ВИЦЕ-СЕКРЕТАРЬ ПРЕЗИДЕНТСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ:

Если мы сегодня нанесем ядерный удар по Киеву, НАТО немедленно задействует план „Бэкфайр“.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ:

Побоятся. А если посмеют, у нас на это имеется план „Добрыня Никитич“. Запустим разом пятьсот ракет. Да только никакой „Бэкфайр“ они не задействуют. Им жить не надоело.

ВИЦЕ-СЕКРЕТАРЬ ПРЕЗИДЕНТСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ:

Военное командование НАТО уверило глав западных государств, что через их ядерный щит не пробьется ни одна русская ракета. По нашим сведениям, десять процентов ракетных ударов достигнут цели, но западные лидеры уверены в своей неуязвимости. Это значит, что „Бэкфайр“ осуществится.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ:

Значит, и наш „Добрыня“ себя покажет. Десять процентов — это гуд-бай Ландон, адьё Пари, ауфвидерзен Берлин и чао-какао Вашингтон. Нам, конечно, тоже прилетит. Ничего, построим новую Москву краше прежней. По этой все равно уже ездить невозможно. Сразу с телевидения я отправлюсь в подземный бункер экстренного управления. Всем членам Совета Безопасности предписывается прибыть туда не позднее двадцати трех ноль ноль. Так что, единогласно?

ВИЦЕ-СЕКРЕТАРЬ ПРЕЗИДЕНТСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ:

Нет. Это решение — страшная ошибка. Я голосую против».

Больше я зачитывать не стал. Вполне достаточно было и этого.

— Таким образом, уважаемые присяжные заседатели, вы видите, что мой подзащитный единственный из всего Совета Безопасности не побоялся выступить против мировой войны, которая скорее всего уничтожила бы жизнь на планете Земля. Если бы не случилось чуда и Бог не поразил бы безумца в самый последний момент, грянул бы всемирный Апокалипсис. На Страшном Суде, где каждого взвесят по делам его, за эту последнюю, отчаянную попытку спасти мир, Всевышний, я уверен, простит Владиславу Хомяченко многие грехи. Простите их и вы.

Зал был потрясен. Я положил секретный протокол на стол судьи и вернулся на свое место.

На минуту, а то и на две воцарилась тишина. Лишь шелестели страницы — судья ошарашенно перелистывал исторический документ. Спросил:

— У защиты всё?

Тут внезапно поднялся Добряков.

— Нет, ваша честь. Имеется еще видеодокумент. Запись, которую сделал подзащитный сразу после заседания Совета Безопасности. Это видно по хронокоду в нижней части кадра. Вы позволите?

На огромном мониторе, где всю прошлую неделю прокурор демонстрировал видеодоказательства обвинения, появился крупный план Хомяченко.

— Терять мне нечего. После сегодняшнего голосования мне все равно кранты, — сказал мой подзащитный приглушенным голосом. Судя по ракурсу, он снимал себя сам. — Сейчас я войду в кабинет к нашему окончательно свихнувшемуся нацлидеру и заменю ему энергетическую пилюлю, которую он всегда принимает перед телевыступлением, вот на эту. — Два пальца показали оранжевую овальную таблетку. — Получится у меня или нет, я не знаю. Там четыре камеры наблюдения. Застукают так застукают. Как говорится, я по крайней мере попытался. Ну, где наша не пропадала…

На мониторе возникает высокая дверь с золотой лепниной. Рука с белым манжетом стучит. Слегка приоткрывает створку.

Голос Хомяченко:

— Разрешите? Хочу объяснить свою позицию.

Из-за приоткрытой двери:

— Входи-входи, засранец. Я тебе сейчас тоже кое-что объясню.

Монитор гаснет.

Адвокат подошел к присяжным. Скорбно вздохнул.

— Теперь вы знаете всё. В ваших руках судьба человека, который не только принес нашему отечеству свободу, но и спас жизнь на Земле. Это рыцарь Ланцелот, сразивший Дракона. Нет, поднимайте выше! Вас убеждали, что вы судите Дьявола, а это Спаситель. — Широкий жест в сторону подсудимого. — Вам кричали «Распни, распни его!». Что ж, распните того, кто всех нас спас… У меня всё, ваша честь.

Зал смотрел только на Хомяченко. Обернулся к нему и я.

— Почему, почему вы не открыли всю правду в самом начале? — тихо спросил я. — Не понадобилось бы никаких защитников.

— Всему свое время, — почти не шевеля губами, ответил он. — Полгода назад даже это меня бы не спасло. Я ведь сразу вам сказал: линию моей защиты построит новостная лента.