Аграрные реформы в довоенной Ичкерии - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Владимир Прибой (Плоды неоднозначного подхода) #5

Плоды неоднозначного подхода

У выстроенной (а точнее — воссозданной) системы было две основные проблемы. Первая — она не была прибыльной и камнем повисла на государственном бюджете. Вторая — она нисколько не устраивала население, особенно непосредственно занятое в госхозном сельском хозяйстве.

Первая проблема имела несколько звеньев и начиналась с самой порочности понятия «государственная собственность в Ичкерии». По воспоминаниям Абубакарова, «частная собственность пробивала себе дорогу явочным порядком, вопреки мировоззрению и отчаянным усилиям президента»[141]. Процесс теневой приватизации в сельском хозяйстве всё равно шёл, но только уже обходными путями. По воспоминаниям Абубакарова:

«Механизм приватизации был прост и надёжен: обновление трудовых коллективов за счёт близких и дальних родственников, создание, таким образом, своеобразных семейных предприятий. Подобное зародилось ещё в советское время, но развитие получило при Дудаеве. Толчком послужило решение, принятое его первым замом Я. Мамодаевым. Оно позволяло руководителям хозяйств реализовывать за наличный расчёт до 10 процентов товарной продукции с использованием полученных денег для выплаты заработной платы. Вынужденное, но экономически несостоятельное решение не только подтачивало финансовую систему, но и привело к разбазариванию имущества. Как и следовало ожидать, руководители не ограничились установленной квотой: в продажу они запустили всю товарную продукцию, и даже часть основных средств. На этой основе создавались новые частные предприятия. Самыми алчными оказались руководители сельскохозяйственных предприятий. Не все, конечно, но большинство»[142].

Свидетельства о подобных разграблениях исходят и от других очевидцев[143]. Косвенным подтверждением данной ситуации служит также Указ самого Дудаева «О приостановлении изменений границ землепользования в Чеченской республике»[144]. Весной 1994 года вышел ещё более суровый Указ «Об уголовной ответственности за самовольный захват земли»[145]. Хотя, по-видимому, ситуация существенно так и не изменилась.

Но она и не была столь плачевной как можно подумать (по крайней мере, на равнине), что и позволило выстроенной системе сельхозпроизводства выстоять. По сведениям Абубакарова, к весне 1994 года по итогам очередной инвентаризации в целом по экономике только 10 % оценочной стоимости госимущества (по отношению к весне 1992 года) было втянуто в теневые операции[146].

Куда большие проблемы были связаны с ценовой политикой. Дело в том, что тот же феноменально дешёвый для России 90‑х хлеб начисто вымывала спекуляция, которую государство было бессильно остановить и которую гасило всё большим и большим нажимом на крестьянство, постоянно увеличивая план закупок[147]. Ведь прозрачность границ Ичкерии в совокупности с сохранявшимся единым валютным пространством создавала отличный повод для афер: Шерип Асуев в 1992 году фиксировал, что «искусственное замораживание цен уже создаёт в республике немало проблем. Отсюда мешками вывозятся хлебобулочные изделия и автоцистернами — бензин. Предполагается, что будет ужесточён таможенный контроль на границах республики»[148].

Вот ещё одно свидетельство:

«Закон „Об административной ответственности за некоторые виды правонарушений“ предполагает строгую кару за попытку незаконного вывоза из республики товаров народного потребления, продукции производственно-технического назначения, оборудования и механизмов. Запрещён также вывоз всех видов продовольствия. Многотысячный штраф, либо арест на один-три месяца грозит работникам торговли, попытавшимся скрыть товары и продукты или же реализовать их „левыми“ путями. Многим людям, видимо, эти меры придутся по душе, но изобилия на прилавках они вряд ли дадут. В госторговле сейчас в Грозном и сельских районах республики можно купить лишь хлеб и овощные консервы. А на рынках цены растут буквально по часам. Пачка советских сигарет стоит уже 20 рублей. Только по червонцу за килограмм можно купить картофель, морковь, капусту. Совет старейшин республики запретил повышать цену на мясо выше 25 рублей. Естественно, за такую цену никто его продавать не собирается, и мясо практически исчезло и с рынков. Очень дорого стоит битая птица, но она хоть есть»[149].

В декабре 1993 года правительство приняло весьма категоричный закон: запретить коммерческим структурам и частным лицам выпекать хлеб без государственной лицензии и запретить полностью торговлю хлебом предприятий системы Департамента хлебопродуктов всем коммерческим структурам и частным лицам[150]. Уже в январе 1994 года за нарушение данного закона в первый раз уличённые в преступлении лица привлекались к административной ответственности (в некоторых случаях с изъятием всего сырья и средств производства), в случае рецидива — виновному грозил уголовный срок до двух лет[151]. Эти указы явно свидетельствуют о том, что продовольственный кризис, несмотря на все усилия, не остался в 1992 году, а был постоянной угрозой для республики.

Также в течение неизвестного периода существовал закон, запрещающий предприятиям госторговли обслуживать лиц, не являющихся гражданами Чечни[152].

Что касается недовольства как рядовых сельских тружеников, так и директоров данных предприятий выстроенной системой, то объясняется оно несколькими моментами.

Во-первых, весьма скорый крах денежной развёрстки. Это создавало существенные затруднения как в функционировании всего АПК, так и, в частности, выплате зарплат. Причём, по-видимому, речь даже не всегда шла о деньгах. Для межвоенного периода есть следующее любопытное свидетельство:

«В некоторых сёлах, особенно равнинных (курсив мой — В. П.), выжить крестьянам помогают госхозы. Когда нет денег, их руководство выдаёт вместо зарплаты часть урожая»[153].

Фактически, это такой более либеральный вариант работы за трудодни, который был совсем не чужд и остальному российскому селу в те годы.

Во-вторых, в случае подобных регулярных невыплат сельскому жителю было просто некуда деться. Он всюду был окружён законами, запрещающими передел земли и фактически любое выделение из госхозов.

В-третьих, это выделение даже с учётом наличия вокруг массы свободной рабочей силы ему ничего бы не дало. Существование жёсткого регулирования цен, которые имели силу закона, делало бы его работу убыточной. Ведь даже госхозы не могли справляться с выставленными государством условиями.

Несмотря на падение всех административных барьеров советского времени, бежать из этой системы в город также было невозможно — для работы в промышленности и на транспорте требуется образование, к тому же промышленное производство само находится в глубокой стагнации. Из чеченского села тех лет для рядового сельского жителя вырисовывается только два реалистичных выхода — либо взяться за автомат и жить войной, либо уехать из республики вовсе.

В целом, вспоминая о той нагрузке, которую оказывали выстроенные производственные отношения на бюджет, Абубакаров говорил следующее:

«…отрасль, которую не могли спасти никакие ссуды. Речь о сельском хозяйстве. По итогам взаимозачёта общий долг аграриев составил почти 15 млрд рублей, из них 11 млрд рублей составили многолетние долги за горюче-смазочные материалы. Мы как-то подсчитали, что сельское хозяйство потребляло ресурсы, достаточные для удвоения объёмов производства или закупок продукции на внешнем рынке»[154].

На самом деле, такую ситуацию во многом создавало само Ичкерийское государство. Министр с порога отрицает существование диспаритета цен между товарами сельского хозяйства и промышленности[155], но только им и можно объяснить возникновение долгов у сельхозпредприятий в условиях, когда государство являлось и единственным поставщиком промышленных товаров, и единственным покупателем сельхозпродукции. Подобная схема перекачивания ресурсов из деревни для поддержания промышленности в нашей истории уже успешно реализовывалась, но существенная разница в том, что в советский период помимо «выкачивания», туда ещё и серьёзно вкладывались — в механизацию ради облегчения труда, в социальное обеспечение (больницы, школы), а затем советскую деревню и вовсе оставили в покое. Сепаратисты, усвоив некоторые принципы этого планирования, решили, что всякая «отдача» — дело излишнее.

Так или иначе, по имеющимся данным видно, что сельское хозяйство нещадно эксплуатировалось ради обеспечения автономного существования суверенной республики. И это не вызывало особого энтузиазма у сельских жителей севера страны.

В июне 1993 года, после разгона митинга антидудаевской оппозиции (общенациональная забастовка профсоюзов под руководством Движения демократических реформ) в Грозном, противники Дудаева нашли прочную социальную базу на сельском севере страны: в Надтеречном, Урус-Мартановском и Грозненском сельском районах[156]. Тимур Музаев отмечал, что равнинные чеченцы перешли на сторону оппозиции ещё раньше, съезжаясь из своих районов поддержать митинг на Театральной площади[157].

Каковы же были требования оппозиции в аграрной сфере? Ведь судя опять-таки по социальной базе, они должны были быть ярко выражены. К сожалению, источников по этому вопросу крайне мало. Гакаев, например, писал о безоговорочном требовании приватизации[158], а также о немедленном разблокировании кредитно-финансовых расчётов и разрешении денежной наличности[159]. Оппозицией Дудаев обвинялся в «необольшевизме», попытках «реанимировать практически мёртвую командно-административную систему хозяйствования» и включении в Кабинет министров людей, «неприемлющих разгосударствление, особенно в сельском хозяйстве (курсив мой — В. П.)»[160]. Последнее особенно примечательно, так как даже сторонники Дудаева отмечают, что население требовало передела земли[161]. На фоне всех этих источников свидетельство Хизара Ахмадова о том, что режим Дудаева поддерживал фермерство, а антидудаевская оппозиция была кровно заинтересована «затащить» работника обратно в коллективное предприятие, выглядит неубедительно[162].

Фактически, с лета 1993 года и до ввода федеральных войск в Чеченской республике разгоралась полновесная гражданская война. Джабраил Гакаев фиксирует:

«Вооружённая оппозиция опиралась не только на базовый Надтеречный район, но и на поддержку значительной части населения равнинной Чечни. В ответ грозненский режим предпринял карательные экспедиции против мятежных чеченских сел и районов, обстреливая мирное население из тяжёлых орудий, танков и самолётов»[163].

С обеих сторон основную ударную силу составляли именно сельские жители[164]. Своеобразная «крестьянская война» между сельским люмпен-пролетариатом и «госхозным» крестьянством. В сборнике «Чеченский кризис: испытание на государственность», под ред. А. Г. Горлова прямо говорится:

«В боях в г. Грозном принимало участие, как правило, население горных поселков, как наиболее фанатичное, воинственное и преданное Дудаеву»[165].

А вот как один из руководителей отряда антидудаевской оппозиции, бывший сотрудник МВД ЧИАССР, Ахмед Келиматов, описывает оборону Кень-Юрта от дудаевских войск в августе 1993:

«Уже к трём часа утра к селу Кень-Юрт съезжается ополчение. Из 19 сел приехало по 150—200 человек. Лишь село Братское было представлено одним человеком. ‹…› Задача была чрезвычайно ответственная, а главное — судьбоносная. Меня смущали не её масштабы, а люди, пришедшие без оружия: с палками, лопатами и вилами, среди которых находились старики, женщины, дети…»[166].

Он также подтверждает, что появление вооружённых противников режима Дудаева на севере республики было воспринято с радушием[167]. Подробное рассмотрение противостояния между Дудаевым и оппозицией не входит в задачи данной работы, но стоит принять во внимание то озлобление, которое вызвал режим мятежного генерала на севере республики. Что любопытно, после окончания Первой чеченской войны правительство Масхадова, по-видимому, решило не перегибать палку и разрешило аренду земли, что привело к взрывному росту фермерских хозяйств, причём наибольшее их число было сконцентрировано именно на севере[168]. Своеобразное «замирение» севера и юга.