Аграрные реформы в довоенной Ичкерии

«Регулируемый» рынок и рыночная действительность

Напоследок хочется отметить следующую, довольно примечательную деталь. Говоря о долговой яме, в которой оказалось хозяйство республики в довоенные годы, Таймаз Абубакаров сетует, что в сельскохозяйственных предприятиях «производство сокращалось при одновременном росте затрат»[169].

Это замечание на самом деле куда ценнее, чем представляется изначально. Если мы подходим к делу с точки зрения трудовой теории стоимости, то такая ситуация возможна только в двух случаях: либо происходит регресс техники, то есть уменьшение доли постоянного капитала, либо сокращается норма прибавочной стоимости без возрастания величины переменного капитала (происходит уменьшение прибавочного рабочего времени без сокращений рабочих мест). Никаких данных о резком сокращении рабочего времени в Чечне у нас нет, но есть данные о резком сокращении механизации и деградации производительных сил республики в целом.

Ко всему уже сказанному в начале статьи прибавим следующее:

Для понимания масштабов можно привести следующие сведения из монографии Решиева:

Авторами отмечается, что применение удобрений за время независимости практически сведено на ноль, как и средств защиты растений от болезней[172], разрушены долгое время существовавшие годовые производственные циклы смены разносезонных пастбищ[173]. Это тоже является разновидностью деградации производительных сил.

По идее, это должно приводить к возрастанию спроса на рынке труда, что, пусть и ценою удорожания производства продукции и ухудшения условий труда, должно было обеспечить рабочие места. К слову, в годы Великой депрессии в США шли обратным путём — принимались меры по осознанному уменьшению абсолютной прибавочной стоимости, сокращению рабочего времени, но особого эффекта это не дало, ведь соответственно этому падали зарплаты, а уровень техники и повышение производительности труда за счёт интенсификации компенсировали законодательные ограничения, а потому относительное перепроизводство никуда не уходило. Это был пример того, что совмещение частной собственности и плановых методов — не самая лучшая идея.

Однако советский исследователь В. И. Лан в 1947 году, довольно толково разбивая саму затею «плана на условиях частной собственности» писал о том, что «логически мыслимо» достижение эффекта, столь желаемого Рузвельтом, через регресс техники[174]. Но нужно понимать, что в те годы подобное всерьёз не рассматривалось. Что ж, история умеет шутить! Конечно же, нам точно неизвестно, преследовал ли кто-то в правительстве Ичкерии подобную цель осознанно или подобный эффект мог быть чисто побочным по отношению к поддержанию промышленности, но предпосылки к тому, чтобы добиться подобных результатов, были. Получилось ли? Собственно, Вениамин Израилевич может спать спокойно — нет. Как и следовало ожидать, товарное производство ничто не спасёт — ни законодательное уменьшение нормы эксплуатации, ни регресс производительных сил.

Для того, чтоб понять вопрос подробнее, напомним, что понижение строения капитала приводит к увеличению использования переменного капитала лишь в том случае, если сохраняются объёмы производства. Последнего условия достичь не удалось, и по сравнению с РФ существенных успехов не было, скорее напротив. Хотя конкретно за 1993 год отмечается, что «темпы снижения объёма производства по основным видам сельхозкультур были ниже, чем в среднем по России, продукции животноводства — сравнимы с российскими»[175]. Однако, плачевную ситуацию за период с 1991 по 1994 год в целом это переломить не смогло. Сравнивать производство основных видов продукции напрямую действительно нет смысла, так как вполне очевидно, что в отношении РФ речь идёт о величинах в миллионы тонн, а в отношении Чечни — тысяч тонн, но вот на темпы спада в сельском хозяйстве, который переживали оба государственных образования в сравнении с последними годами Советской власти, посмотреть весьма интересно.

Среднегодовое производство основных видов продукции сельского хозяйства во всех категориях хозяйств за период 1991—1994 гг. в % к 1986—1990 гг.[176]

В монографии «Экономика Чеченской Республики» упомянуто, что уровень занятости на селе в межвоенный период составил 21 %[177] и в свете всего вышесказанного вряд ли есть основания полагать, что в довоенное время он был больше.

Конечно же, можно утверждать, что такая ситуация сложилась в результате материальных потерь в ходе военных действий, но замечание Таймаза Абубакарова, с которого мы начали данное рассмотрение, относится именно к довоенному периоду. Из этого следует, что вывод основных фондов из сельскохозяйственного производства, то есть понижение строения капитала, шло в довоенное время, несмотря на все усилия сепаратистов. Как, впрочем, не было и решения проблемы занятости на селе, с которой в том числе и начался сам мятеж.

Не стоит, однако, говорить, что выстроенная в Ичкерии система себя никоим образом не оправдала. Если смотреть на неё не как на средство улучшения жизненного уровня сельского населения, а как на средство обеспечения того минимума, который позволил пережить сначала довоенную конфронтацию с РФ, а затем и Первую Чеченскую войну, то она себя оправдала. Молчаливое согласие на разгосударствление на юге обеспечило Дудаеву необходимую социальную опору, а госхозная система на севере — вообще способность поддерживать некое подобие продовольственной самостоятельности. Нельзя забывать и про морально-психологический эффект от отказа раздачи земли в частные руки и установления твёрдых цен, в то время как на остальной территории России они стремительно росли. К тому же есть основания полагать, что Чечня тех лет, в силу своего малоземелья и характера экономических процессов на постсоветском пространстве в целом, выбирала не столько между более и менее эффективной системой сельскохозяйственного производства, сколько между сохранением его как такового и полнейшей деградацией.

Наглядным свидетельством справедливости последнего утверждения является тот факт, что в 2002 году, уже после окончания острой фазы чеченского кризиса и установления контроля федеральных войск над большей частью республики, 70 % валового внутреннего продукта Чечни дало именно производство зерна, сосредоточенное в госхозах. Именно это позволило А. И. Авторханову в 2005 году утверждать, что «основой агропромышленного производства в республике являются госхозы»[178]. Частные же хозяйства оказались способны лишь обеспечивать ближайшие города овощами.

Подводя итог нашему рассмотрению, можно сделать несколько важных выводов.

Прежде всего, земельный вопрос действительно играл достаточно большую роль в формировании тех предпосылок, которые затем приведут к установлению власти ОКЧН, расколу чеченского общества и последующим российско-чеченским столкновениям. Безусловно, перед республикой в роковом 1991 году стоял не один лишь вопрос о земле, это лишь часть общей картины.

Подход к аграрной политике был дифференцированным и зависел от специализации различных частей республики и, возможно, от политических предпочтений основной массы населения северных и южных областей. На юге осуществился характерный и для России сценарий неудачного перехода к частнопредпринимательским формам хозяйствования, который привёл, в конечном счёте, к потере этими хозяйствами какой-либо рентабельности и уходу с рынка.

В северной Чечне правительство напротив, активно препятствовало приватизационным процессам, стремясь сохранить продовольственное самообеспечение республики. Здесь ичкерийская аграрная политика представляла собой жёсткий нажим на северное крестьянство через госхозную систему единой государственной монополии, основанной на системе диспаритета цен между продукцией сельского хозяйства и промышленности. Подобная система обеспечивала деревне гарантированный рынок сбыта продукции, а также частичное сохранение инфраструктуры колхозно-совхозной системы. Хотя рассмотрение промышленного сектора осталось за пределами данной работы, есть основание полагать, что ответное обеспечение деревни промышленными товарами было поставлено более чем скверно. В условиях продолжающегося экономического спада и популистских социальных программ, дальнейшее ужесточение нажима вполне предсказуемо привело к социальному взрыву, который охватил север республики.

Ещё одним, и, наверное, самым главным итогом рассмотрения является тот факт, что выработанная ичкерийскими властями модель преодоления кризиса постсоветской деревни оказалось явно недостаточной. Она не смогла обеспечить ни разрешения важнейших социальных проблем населения, ни остановить спад производства.

Данный материал даёт пищу для размышлений и относительно программ околокоммунистических сил того периода, рассматривавших признание основных принципов частной собственности, но вместе с тем выступавших за самое широкое государственное регулирование как панацею от всех бед. Особенно в отношении сельского хозяйства. Прежде всего, это относится к КПРФ, которая в возвращении к дотациям для крупных предприятий видела верх справедливой аграрной политики. Что же, дудаевский опыт даёт ещё один аргумент в пользу того, что рынок нельзя «приручить» — его можно только уничтожить.