Ленин встретил последние слова хохотом, поскольку родная мать для этого маленького плюгавенького человека, была не больше партийного товарища. И он грабил ее до 1916 года, то есть до самой ее смерти. Он стал символом безнравственности на ее могиле.
– Наивная ты, товарищ Инесса. Моя мать тоже служит делу ми… овой …еволюции, поэтому она добровольно отдает мне последние гроши, хорошо зная, что я лидер мировой революции. Кроме того, нам значительная помощь поступает от русского магната, русского дурака Саввы Морозова. Но, к сожалению, Морозов покончил с собой еще в 1905 году, боясь нашей экспроприации. И правильно сделал. У Морозова остались наследники. Его племянник Шмидт тоже покончил с собой по нашему совету, а там остались девчонки—наследницы. Наши товарищи Андрианис и Таратута посланы мной в Россию. Они женятся на молоденьких курочках и таким образом все богатства их отца Шмидта перейдут в фонд партии. А фондом партии заведую я, вождь мировой революции. Так что принимай меня таким, какой я есть, я весь перед тобой, как на ладони.
– Какую сумму ты ожидаешь получить, став наследником имущества Шмидта?
– Около десяти миллионов франков, – с гордостью произнес вождь. – Но это далеко не все. Еще товарищ Горький нам помогает. У него значительные гонорары за публикуемые произведения; он со мной делится.
– А ты много получаешь за свои гениальные труды?
– Их пока никто не покупает. Видишь ли, гении распознаются не сразу, но когда я освобожу этих русских дураков от царизма, мои произведения будут издаваться миллионными тиражами. Пусть читают, изучают каждую буковку, учатся, как надо жить. Пятьдесят, сто, двести томов моих произведений наберется к этому времени. Они вытеснят с прилавков магазинов всяких там Достоевских, Гумилёвых, Тургеневых и даже Толстого.
– Так ты же писал, что Толстой это зеркало русской революции, – удивилась Инесса.
– Мало ли о чем я писал. Я, конечно, Толстого запрещать не буду, но все произведения Толстого не стоят ни одной странички моего труда «Что делать?». Я полагаю, что народ сам как бы отвернется от Толстого в сторону моих гениальных произведений. А Достоевскому места нет в русской литературе. Это буржуазный писатель.
– Но в Европе он очень популярен.
– Наплевать. Европа, как и Россия, станет социалистической. Мы освободим Европу.
– Я тоже мечтаю об этом. Но на сегодняшний день я вижу: ты богатый революционер. Смотри, как бы ни превратился в капиталиста.
– Но и это еще не все. У меня есть на примете некий Ермасов из Сызрани, я к нему обращусь со слезливым письмом о помощи партии. Напишу ему о том, что единственная партия, которая может принести счастье русскому народу, терпит бедствие: нет средств не только на издание газет «Искра» и «Правда», но и на тарелку супа вождю мирового пролетариата – га… га… га! И он поможет. Я их потом, когда совершится революция и мы придем к власти, всех перестреляю без суда и следствия – всех, всех: попов, капиталистов, предпринимателей, помещиков и его, подлеца, тоже. Виселицы будут стоять на площадях, чтобы эти русские дураки видели и почитали нас, большевиков.
– Володя, хватит, я не могу больше. Ты якобинец, это нехорошо, – сказала Инесса и опрокинула бокал с шампанским. – Давай о чем—нибудь другом.
– О чем, товарищ Инесса? – спросил Ленин, потягивая дорогой французский коньяк.
– Меня мучает этот проклятый сифилис. Ты наградил меня этой болячкой и давай думай, как от него проклятого избавиться.
Инесса смотрела на него беспомощными глазами и когда маленькие струйки слез потекли по щекам, не вытирала их шикарным платком, что лежал на столе вместо салфетки.
– Ты, товарищ Инесса, не обладаешь достаточным революционным мужеством, поддаешься слабости, а должна быть счастлива, что даже такой проклятой буржуазной болезнью как сифилис, наградил тебя не кто—нибудь, не какой—нибудь буржуа, а гений, вождь мировой революции Ленин. Империалисты специально подослали мне женщину с этой болезнью, они пытаются отомстить мне за то, что я их разоблачаю, что поднимаю против них массы, но у них ничего не получилось. А почему не получилось? да потому, что я – стойкий революционер. И как только я приду к власти, я ликвидирую эту болезнь, а всех, кто болен этой болезнью, повешу, расстреляю. Это будет вердикт революционного суда. Вот вам, империалисты проклятые, кукиш вам, а не победа над гением, гения нельзя победить. Даже время над ним не властно.
Парвус почти все сделал для Ленина, чтобы тот взял власть. Если бы не было Парвуса, не было бы Ленина. Парвус и предположить не мог, что в своем старании, в успешной афере по уговору немецкого руководства выделить огромные деньги на революцию мало известному клерку, Ленин усмотрит подкоп, стремление отодвинуть его от верховной власти и подло предал своего покровителя.
Инесса, как всякая милая и слабая женщина, замерла с бокалом в руках, ее обуял страх, смешанный с любовью к этому человеку, бокал выпал из рук и разбился вдребезги.
– Что с тобой, Инесса? тебе плохо? Сейчас я тебе прочитаю главу из моего произведения «Что делать?» и тебе станет легче. Революционный дух…, он взбадривает, он ведет к победе, а победа – это вопли, свист пуль, потоки крови, рев толпы. А толпа…, это… стадо баранов. Какой кайф, трудно себе представить! Только ты не думай, что я украл у Чернышевского название своей работы. Он, этот роман, так себе. Русь: к топору, а больше ничего там нет. Я совсем недавно прочитал его опус, так через одну страницу. Дошел до топора и бросил. Чернышевский слюнтяй. Нам не топор нужен, а оружие большого калибра. Я заглавие прочитал однажды и подумал: а почему бы мне не написать политический роман «Что делать?» Хочешь, прочту? Там есть выдающиеся места, куда там Льву Толстому или Чернышевскому? Это архи важно, присядь, послушай! Ну, я прошу тебя, а моя просьба все равно, что приказание из уст вождя мировой революции.
– Н—нет! Я испугалась, прости за минутную слабость. Только ответь мне: я тоже попаду под этот список больных, подлежащих повешению или расстрелу?
– Какому расстрелу, ты что, Инесса?! Иногда расстрел заменяют повешением, особенно, когда не хватает пуль и ружей. Давай сделаем так. Прочтешь мой труд «Что делать?» и потом поезжай в Париж, обратись к профессорам, пусть тебя подлечат. Этот сифилис как ты его называешь, мне подослали царские жандармы. Я повешу этого царя! нет, я его живым запихну в бочку с кислотой.
– Да пробовала я, одну страницу твоего труда прочитала, но, прости, там такая галиматья, такой корявый слог, кто может это прочесть до конца?
– Ну, там отдельные места… знаешь, они принадлежат не мне. Это Гершон Апфельбаум подстроил. Он после восьмого бокала пива принялся строчить. Дело в том, что этот выдающийся труд мы пишем с ним вдвоем, сообща, так сказать. И это архи важно. Знаешь, мы всегда сваримся с ним, у гениальных людей гениальные свары, а Гершон – мастер этих свар. Я даже скалкой его по хребту луплю, и это, оказывается, ему нравится: он то плачет, то визжит от радости. И он в мой гениальный труд старается, как можно больше внедрить эти свары. Ты можешь миновать их. Кстати, Гершон хочет стать Зиновьевым, русским человеком, а это значит: он должен порвать с иудеями. Он готов предать свою веру, свое имя… за тридцать сребреников и все это ради мировой революции. Так что ты, после прочтения хотя бы первой части моего гениального труда поезжай во Францию. А пока успокойся, будь мужественна как любая подруга великого человека.
– Откуда я возьму средства на лечение, Володя?
– Я тебе дам десять тысяч франков, – расщедрился Ленин. – А хочешь и пятьдесят. Ты имеешь право на помощь…, ты способствуешь хорошей бодрости вождя мировой революции. Тебе же не у кого взять, а я беру у матери, она мне высылает часть своей пенсии, и это будет продолжаться до тех пор, пока она не отдаст Богу душу. О, прости, пока она не отдаст мне душу, поскольку я, Ленин, стану земным богом, как только мировая революция завершится, как толко мы освободим все страны от ига капитализма.
– Десять тысяч… Да этой суммы хватит на один прием.
Ленин почесал затылок. Мысль у него работала четко и всегда верно. Есть два варианта помощи Инессе: либо он напишет матери – высылай, матушка, на мировую революцию всю свою пенсию, либо товарищ по партии и его законная жена Надя поторопится получить наследство после умерших родителей. Но, когда они умрут? поспособствовать бы. Может, Кобу послать, пусть их умертвит, вернее, положит в кровать и накроет мешками с солью, чтоб не замерзли, мировая революция не может ждать.
Инесса хотела что—то сказать, но он поднял палец кверху, что означало: молчи Инесса. Они оба услышали громкую музыку и звуки барабана. Ленин вздрогнул.
– Это покушение! – испугался Ленин. Он побледнел и бросился напяливать кастрюлю на голову, а потом подобно испуганному коту, сиганул в открытое окно, и был таков.
Инесса невольно расхохоталась, она его раньше таким не видела и, тем не менее, выбежала на улицу, стала следить, в какую сторону он убежал.
Кавалькада людей южной национальности заставила ее остановиться. Сосо Джугашвили действительно постреливал из пистолета в воздух, а другие сопровождали это аплодисментами и танцами.
Из—за поворота показалась толпа – скрипачи, стройные девушки и два могучих кавказца, отбивающих не то чечетку, не то неизвестный грузинский танец с припевом – асса, асса!
Сосо поднял руку.
– Ми на Лэнын, на гостя, на важный гостя.
Инесса не растерялась.
– Володя только что ушел за грибами, я его сейчас найду. Вы подождите нас в саду, садитесь в кресла, там графины с минеральной водой, с пивом, всякие закуски. Икра красная, икра черная, угорь холодного копчения. Мы как чувствовали, что придут гости. Впрочем, у нас каждый день кто-нибудь гостит. Один Гершон чего стоит, – произнесла она его имя полушёпотом и убежала.
Узенькая дорожка, посыпанная красным песком, вела под горку к могучим елям, где побывали недавно санитары с пилами.
– Володя! вождь мировой революции, где ты? не будь таким осторожным, как это по-русски, а, трусливым. Это к тебе гости с Кавказа. Делегацию возглавляет Джугашвили, такой крепыш невысокого роста, рябой.
Но никто не откликался. Вдруг она увидела на небольшой поляне кучу еловых веток, они как – бы все время шевелились. Это Ленин чихал, лежа на сырой земле. Она подошла ближе.
– Гений мировой революции, вставай! Это я, Инесса. К тебе гости. Они ждут у дома.
– А ты не в сговоре с ними? признавайся, лучше будет. Массы тебе не простят.
Вождь вылупился и, полу согнувшись, трусливо опустил голову, и пошел вместе с подругой в гору, опираясь на ее руку.
Ленин, как только увидел гостей, захлопал в ладоши.
– Это Джугашвили, будущий Сталин и Тер—Петросян, два великих революционера на Юге России и моя правая рука по экспроприации – еврей Красин.
Как только кавказцы вошли в дом и грохнули мешки с золотыми рублями на пол, Ленин, словно не обращая внимания на это богатство, разразился гомерическим хохотом, присущим только ему, вождю мировой революции, произнес:
– Товарищ Сталин и товарищ Камо, будьте знакомы, Инесса Арманд – лучшая революционерка Франции. Она приехала к будущему вождю мировой революции Ленину, чтобы передать, что французский народ присоединятся к рабочему классу России, и вместе с ним будет стоять на баррикадах до победного конца.
– Это я буду отныне Сталин? Мнэ разрешайт носит такой звучный кличка? Мне, кавказский бандит, быт отныне Сталин? Ти слышал, Пердосян—Мудосян, Камо? Асса, асса, – снова пустился в пляс молодой Джугашвили, переименованный Лениным в Сталина.
– А мой носит званий Камо. Очэн мудро такой имя. Сталин – Камо, Сталин – Камо. Камо – Ленин, Камо – Сталин – друза, братва, как это сказат лучше на русский?
– Я планировал совершить революцию в Европе, а не среди этих гусских дугаков, но придется изменить тактику. Това… ищ Б… онштейн утверждает, что гусские это навоз исто… ии. Это а… хи важно. Но так