Аккорды мракобесия. Книга первая

8

Апфельбаум смутно догадывался, что будущая революция будет принадлежать босякам и люмпенам, тем, кто сидит в тюрьме за убийство, изнасилование, а ее успех зависел «только от одной его „наглой“ требовательности, от одной его „хамской“ ненасытности».

– А что такого сделал великий Янкель на Урале, поделись. И потом, я не понимаю, куда мне чапать, на Урал к этому жиду паршивому или у Париж за прекрасной дамой? У тебя мозги на месте? Похоже, что не совсем.

– Гершон, у великих людей бывают заскоки. Ты не обращай внимания, сколько тебе говорить? Пойди, достань Инессу, а потом отправишься на Урал за Янкелем.

– Помилуй и спаси! я не выдержу всего этого и потом, где мне взять деньги на дорогу? Ты все жмешься. Дошло до того, что я в рваных башмаках хожу.

– Ладно, пришлет мать свою пенсию, выделю тебе на тапочки, так уж и быть.

Гершон прослезился. Он хотел еще выразить какую—то мысль, но слова получились только «потом, потом, потом».

– Потом, потом, подожди, мне твои слезы по фигу. О Янкеле потом. Он там делает чудеса. Мои советы о том, чтоб привлекать к большевистской партии всех без исключения: и кустарей, и пауперов, и нищих, и прислугу, и босяков, и проституток, и бывших зэков Янкель выполняет четко. И есть результаты. Это девиз будущего переворота, учти. Все демократические принципы должны быть исключительно подчинены выгодам нашей партии, включая и неприкосновенность личности. Опорой, основой нашей партии остаются, и будут оставаться люмпен—пролетарии, уголовники и босяки. Опираясь на опыт многочисленных российских сионистских сект, мы должны строить структуру партии на жестких диктаторских принципах абсолютного подчинения. Несогласные с этими методами внутри партии подвергаются, шельмованию, клевете и… уничтожению.

Апфельбаум на этот раз совсем потерял спокойствие и чувство меры.

– Ты упрям и жесток, – выдал он, – не переносишь чужих мнений, по поводу чего бы то ни было, и не только в политике. Ты завистливый до исступления, не можешь допустить, чтобы кто—нибудь, кроме тебя, остался победителем. Жестокое и злое проступает в тебе – как в споре, как в игре в крокет или в шахматы, когда проигрываешь. Проявить независимость, поспорить с тобой о чем угодно или обыграть тебя в крокет – значит раз и навсегда приобрести себе врага в… лице Ленина.

– Га—га—га, это правда. Вот черт: не в бровь, а в глаз. Это черты гения, Гершон, учти. Но… дальше, ты только послушай: в Православии мы видим огромного конкурента в борьбе за души людей. Всякая религиозная идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье с боженькой есть невыразимая мерзость… самая опасная мерзость, самая гнусная зараза. Я собираюсь написать труд «О религии и церкви». Еще в 1901 я заявлял: «Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказываться от террора». Исходя из этих двух принципов, и надо начинать строительство партии большевиков. А, забыл. Церковь… мы ее снесем с лица земли, а попов перевешаем, могилы раскопаем, серебро и золото соберем и отошлем европейскому пролетариату… еврейской национальности.

– У меня голова раскалывается, отпусти меня. Я уже опаздываю на поезд.

– А Янкель Кацнельсон? Ты не хочешь услышать о нем хороший отзыв?

– Потом, потом.

Ильич еще раз вспомнил по пунктам свое строение партии и успехи Кацнельсона на Урале.

Они, два еврея, сидели на поляне под швейцарским дубом, ели икуру, пили пиво, п отом Ленин поднял палец кверху и сказал:

– Ты, Гершон, возвращайся обратно, дописывай главу, Париж уже недалеко, я пойду один. В любой газетенке дам объявление «Коммунизм – общество свободных половых связей». Я прочитаю эту лекцию сам. Инесса, конечно же, придет. Она не может не прийти. В последнем письме, уже которым по счету, она выразила желание познакомиться и вот там—то и состоится знакомство.

На окраине Парижа несложно было снять небольшую общественную столовую и быстро превратить ее в зал для слушателей. Соорудили трибуну, поставили вазу с цветами на непокрытый столик, и вождь мирового пролетариата, еще мало знакомый парижанам, уже сидел за этим столиком, просматривая написанную лекцию неделю тому назад.

Как любое произведение Ленина она получилась сумбурной и мало доступной. Поэтому мы просим извинения у читателей за ее несуществующие прелести с крючковатыми загибами, что способствовали позывам ко сну, а некоторых возбуждали и заставляли верить в гениальность лектора.

– Социалистическое общество, архи важно, освободится от буржуазного брака. Ну, там, которое требует венчания в церкви, а церковь – это обман, сами понимаете. Общество свободных пролетариев и прочих протестующих, содержащихся за решеткой по указанию царя, могут совокупляться без регистрации. Девочки, достигшие 16 лет, у которых там, в запретном месте появился пушок, обязаны оголяться в помещении и на улице, если нет сильных морозов. Они не должны отказывать двуногим жеребцам в совокуплении, особенно если видят, что пенис в готовности, в социалистической потребности, распирает штаны. Таково веление партии большевиков.

Важно, чтоб социалистический пенис находился в революционной готовности, чтоб был тверд, как социалистический штык. Женщина может визжать от удовольствия или принять пенис молча. Сами понимаете, при социализме общество будет свободным.

– А если пенис будет заражен сифилистом? – задала один вопрос дама с сигарой во рту.

– Ему, мужику с социалистическим пенисом, разрешается найти женщину, болеющую, тоже зараженную сифилисом, – ответил докладчик. – Пошли дальше. Конечно, будут появляться внебрачные дети, и никто не сможет определить, кто чей отец. Таким отцом может стать вождь мирового пролетариата, то есть, разумеется, я. Прошу любить и жаловать. Перед вами не х. собачий, а будущий вождь мирового пролетариата. Нам нужно общество без отцов, а точнее с одним отцом. Можно это общество назвать просто – общество без отцов. Пролетариат всего мира поддержит такое начинание. В России у меня уже много сторонников.

Слушатели, поумнев, а некоторые подурнев, начали перешептываться, поднимать свои пятые точки, потом строиться в одну шеренгу. Докладчик мужественно стоял, заложив руку за жилетку. И не зря. За первой же колонной прятались таинственная женщина в шляпе, шикарном пальто, с воротником вокруг шеи —впритык. Она редко выглядывала из—за колоны и подмаргивала. Никак Инесса?

– Ес, – сказала Инесса и снова спряталась за колону, запуская магнитные линии в сторону гениального докладчика.

Докладчик подпрыгивал, собираясь освободить пролетарку от колонны, в которой прятался капиталист, но снова садился, будучи в глубоком раздумье. Положив подбородок на раскрытую ладошку, и включив все свои пролетарские силы, он продолжил:

– Тогда прошу поближе. Можете мне засунуть руку в районе живота, под бруку и пощупать, если там что—то есть, спеть «Мы смело в бой пойдем»…А если там пролетарская пустота, можно сказать: передышка, надо немного подождать, ибо это архи важно.

У Ленина запылали щеки, он не знал, куда девать правую руку, запихивая ее то за жилетку, то расстегивая мотню.

Инесса, как настоящая революционерка, одобряющая безбрачный союз, приблизилась к докладчику и уперла взгляд в то место, откуда растут ноги.

– Ничего не видно, но давай не торопиться. Я только что купила твою книгу за 10 франков под названием «Что делать?» Муть, конечно, но, что делать? Давай совокупляться. Или ты против?. Я женщина горячая и страстная. К тому же, там у меня мышцы, как куски резины на колесах брички. Как сожму, глаза на лоб, не смотря на то, что я мать пятерых детей.

– Именем мировой революции, обнажайся. Надо удостовериться.

– Ты обрезанный?

– Нет, к сожалению..

– Тогда это хорошо. Но не будем торопиться. Собери все свои конспекты, и поедем ко мне, я живу одна, у меня шикарные условия. Ты такого кайфа еще не испытывал. Приспусти штаны, я должна увидеть твой социалистический пенис.

Ленин повиновался. К этому времени его дружок уже был готов к революционному сражению.

– Красавиц! ну потерпи, что ты так вздрагиваешь? Ну, уж если невтерпеж…

– Скорее. Именем мировой революции. Это архи важно.

Как всякая женщина, Инесса решила помучить немного будущего любовника.

– Что—то я не очень, к тому же он уже крючком. У меня дома – сколько хочешь. Надо принять душ, выпить бокал вина, снять с себя одежду, побаловаться, обниматься, в том числе помять твоего красавчика, да так, чтоб у него начались позывы к рвоте. Ради нее, этой головки со шляпкой женщины идут на всякие непредсказуемые мучения. На аборт, тяжело рожают, и тяжело воспитываю детей, особенно таких, которые не знают, кто у них отец.

Ленин, как будущий гений, много слышал всяких историй, теорий и доказательств, всегда возражал, но то, что говорила Инесса, он слышал впервые, и ничего возразить не мог. Язык не поворачивался. Стоило банану приподняться, язык тут же немел и не подчинялся. Эта красивая женщина говорила такие вещи, от которых он пришел в непрекращающуюся дрожь и все время намеревался кулаком свалить ее на пол, и задрать юбку, чтоб самому увидеть пылающий костер.

– Пошли, куй железо пока горячо.