Аксель и Кри в Потустороннем замке

ГЛАВА IX. НОЧНОЙ ДОЗОР

— Ну, пошли, Пралине… — криво улыбнувшись, выдавил из себя Аксель. — Ты разговариваешь?

Крокодиломакак молча прикрыл глаза пятнистыми веками и затрусил впереди, подметая пол кончиками передних лап. Они вступили в приёмную, где Элоиза по-прежнему полировала когти, и уже повернулись к ней спиной, чтобы выйти в холл, но вдруг позади них раздался сильный хлопок и самый мерзкий визг, какой только можно себе представить. Все резко дёрнули головами и успели заметить, как из факса, стоящего на столе Элоизы, вырвался язык тёмного пламени, но почему-то не к потолку, а горизонтально, по направлению к птерокурице, и опалил ей весь педикюр. Продолжая злобно визжать, та выхватила из настольного письменного прибора длинные щипцы, вытянула из факса огненный язык и, швырнув его на пол, набросила на него что-то вроде резинового коврика очень странной формы. Затем она шлёпнулась на коврик задом, попрыгала так с минуту и, сочтя, что этого недостаточно, принялась яростно топтать его лапами, оставляя на резине следы чёрного лака, а в воздухе — запах гари. Наконец она подняла коврик, и все увидели, что пламя как бы покрылось стекловидной плёнкой, хотя и продолжает ворочаться и клубиться под ней. Тогда Элоиза взяла этот странный клок огня брезгливо поджатыми когтями, вернулась за стол и, положив перед собой горящее письмо, углубилась в чтение.

Чудовище, которому поручили Акселя и Кри, спокойно повернулось и двинулось прочь. Миновали холл со вспыхнувшими факелами, затем вступили в тёмный дугообразный коридор, который, видимо, обвивал каменной спиралью весь замок, и отправились по нему — вверх. Аксель старался запомнить дорогу, что пока было весьма просто — ни дверей, ни развилок. Крокодиломакак двигался быстро и бесшумно, с обезьяньей лёгкостью, и ни разу не покосился горящими глазами на детей, чтобы проверить, поспевают ли они за ним. Но Кри была только рада этому.

— Никогда его не позову, — шепнула она брату. — Он ужасный!

— Нам надо поговорить, — ответил Аксель. — Как только эта тварь уйдёт…

— Я не уйду, — вдруг сказал Пралине голосом Акселя, так, что Кри тихонько ойкнула. — Чтобы я ушёл, надо щёлкнуть пальцами и сказать: «Шахтель!» — Это слово он произнёс с явным отвращением. — Чтоб я появился — то же самое, и сказать: «Десерт».

— А у тебя хороший слух, — неловко протянул Аксель. — Но почему ты говоришь моим голосом?

— На слух мы и впрямь не жалуемся, — хмыкнул жуткий провожатый. — Как раз потому, что собственных голосов у нас, младших духов, нет. Мы слышим мысли друг друга. Так что мне моя пастка, — он любовно щёлкнул челюстями, приведя Кри в дрожь, — нужна вовсе не для общения… А вот у старших духов голоса есть, но нет пасти или, по-вашему, рта. Ясно? — издевательски прибавил он голосом Фибаха.

— Я… ясно.

— Если же ты хочешь что-то сказать другой половине себя… сестре, да?.. — вновь заговорил Пралине голосом Акселя, — да ещё так, чтобы я не слышал, то у тебя только один выход, человечек, — попроси меня оглохнуть. Пальцами можешь не щёлкать. Или подожди, пока я уйду… И знай, — угрюмо прибавил он, — мысли человечков ни старшие, ни младшие духи читать не могут. Но если захотим услышать, о чём вы между собой говорите, — услышим за миллионы миль!

Аксель ошарашенно молчал.

— Впрочем, тебе нечего бояться, что я или кто другой из духов будем вас подслушивать, — успокоил его крокодиломакак. — Я таких решений без старшего духа не принимаю. А кто вы такие, чтобы о вас беспокоился старший дух, не говоря уже о диспетчерах? Какой вред от вас, что за польза? Вы даже ни одного заклятия не знаете!

— А кто знает? Элоиза?

— Элоизе не положено знать заклятий! — сказал Пралине, мрачно щёлкнув пастью. — Она не дух.

— Кто же она? — осторожно уточнил Аксель.

— Подопытное птичье существо. И в своё время будет растерзана! — Пралине явно не выносил подопытных птичьих существ вообще, а Элоизу в частности.

— А… если она самовольно применит заклятие? Такое возможно?

— Возможно, пока не узнает старший дух…

— И что тогда?

— Тогда она будет растерзана!

И, прежде чем Аксель успел обдумать следующий вопрос (и даже решить, а надо ли его задавать — вдруг здесь за лишние вопросы полагается уже известное наказание?), болтун Пралине добавил:

— Здесь, наверху, любят подслушивать, но делают это сами, без заклятий. Потому что никто ничего не умеет!

— Пра-авда? — Аксель даже остановился, радуясь. Ещё один длинный язык — да так скоро! Замерла и Кри, толком не понимая, что происходит, но чувствуя, что не надо мешать. Крокодиломакак тоже остановился, на сей раз повернув к детям уродливую вытянутую голову с горящими в темноте глазами. Мрак сгустился так, что казалось, словно эти глаза смотрят из стены.

— А… как же профессор Фибах? Он тоже ничего не умеет? — торопливо прошептал Аксель.

— Он умеет. Но мало. Знает лишь то, что мы скажем.

— Ну конечно! Я так и знал, так и знал! Значит, ты не прислуга? — совсем осмелел мальчик.

Глаза чудовища на миг закрылись, и в коридоре стало темно и страшно. Но затем глаза опять замигали на фоне чёрной стены, и горели они на сей раз такой лютой злобой, что Кри опять юркнула за Акселя.

— Он так сказал? Прислуга? Я? — выдохнул звонкий голос одиннадцатилетнего мальчика, который можно было бы назвать очень приятным, если бы в нём не звучал сдавленный вой. И этот вой рождал мысли уже не о ребёнке, а о кладбищах, кровавом месяце и открывшихся могилах.

— Н-ну… д-да… — Акселю было неловко чувствовать себя доносчиком, даже по отношению к такому явному врагу, как Фибах.

Крокодиломакак опять прикрыл глаза. Но Аксель уже знал, о каком наказании он думает и кому оно будет причитаться в самом скором времени.

— Когда Четырёхглазый Скотовод назвал меня именем человеческого лакомства и стал вызывать и отпускать дурацкими, оскорбительными заклятиями, я терпел. Мне было велено терпеть! Но теперь чаша переполнилась… Послезавтра вернётся Многоликий, и Главный Диспетчер доложит ему об оскорблении. И Многоликий отдаст ему Пятый Вертикальный Приказ, а старший дух передаст его мне… именно мне! — Пралине, казалось, бредил наяву, лязгая клыками. — Великий Звёздный справедлив, он не откажет своему верному слуге!

— Многоликий? Великий Звёздный? Кто они все?

— Не они, а он! У него много титулов… Но ты слишком любопытен, человечек! И так как ты посмел спрашивать О НЁМ, то я, пожалуй, знаю, какое прозвище ты заслужил! Мы, духи, любим прозвища и никогда не даём их зря…

— Да? — впервые за много часов улыбнулся Аксель. — И как же ты меня назовёшь?

— Не улыбайся, человечек! Это тебе на всю жизнь, и уже никто не решится изменить твоё Потустороннее Имя. Даже Многоликий не оспорит того, что скажет сейчас ничтожнейший из его рабов! И пусть твоё прозвище будет не только признанием твоей смелости, но и предостережением… Итак, я нарекаю тебя «СПРОСИВШИЙ СМЕРТЬ»!

Под низкими сводами тёмного коридора лопнула шаровая молния, и гул её прокатился по всему замку. Где-то внизу — наверное, в подвале — тревожно заухали совы, а за замковыми стенами их крик подхватили ночные птицы. Аксель судорожно вздохнул и провёл рукой по лбу, в тысячный раз спрашивая себя, не снится ли ему затянувшийся кошмарный сон.

— Что ж… Это довольно мрачноватое прозвище. Но всё равно спасибо, — сказал он. — Постараюсь его не уронить. А как твоё настоящее имя?

— Ни к чему тебе это знать! — отрезал Пралине. — Иначе ты стал бы для меня старшим духом и мог бы повелевать мною безраздельно… Я и так наговорил много лишнего! Думаю, это потому, что мы с вами очень любим одного и того же человечка, а? Идёмте скорее!

— Как это — «идёмте»? — высунулась из-за спины Акселя разобиженная Кри. — А мне прозвище?

— Тебе? — ухмыльнулся крокодиломакак. — Сделай сперва хоть что-нибудь — ты, только и знающая, что прятаться за чужую спину! Впрочем, — подумал он с минуту, — вы приблизили час моей мести, и я не буду тебе отказывать. Ты вертишься вокруг своего брата, словно небесное тело, и я нарекаю тебя… «ЕГО ЛУНА»!

Снова лопнула шаровая молния, и опять замок и его окрестности откликнулись воплями ночных созданий. Гордая Кри на миг забыла все свои беды и тревоги и, конечно же, перестала прятаться за Акселя. «А этот Пралине — он ничего, — подумала она. — И быть Луной Акселя совсем неплохо. Конечно, лучше бы я была его Солнцем. Но тогда со мной начнёт скандалить его будущая жена Дженни».

И все пошли дальше в мире и согласии. Правда, не успели пройти и пяти метров, как пришлось остановиться. Из тьмы впереди донёсся лязг и тяжёлый топот многих шагов. Ко всему этому примешивался гул мужских голосов и странные скребущие звуки, от которых у Акселя заныли зубы.

— Капитан Баннинг Кок! — донеслось из мрака. — Берите левее!

— Здесь кто-то есть, э? — протянул хриплый бас, до невозможности растягивая гласные. И загремел: — Факелов сюда, друзья! Аркебузы к бою!

Пралине недовольно фыркнул и проворчал перепуганным детям:

— Не бойтесь, это те придурки…

— Кто там? — дрожа, прошептала Кри. — Ещё духи, да?

— Ночной Дозор! Даже объяснять неохота… Очередная дурь Четырёхглазого, говорю! — Видно, так Пралине окрестил Фибаха за его очки. — Мы сейчас станем невидимками — на одну минуту. Не разговаривать же мне с ними! Нагадить бы им на дорогу… но надо быть лояльным.

Аксель не знал, что значит «быть лояльным», а вот что такое очередная дурь Четырёхглазого, он знал хорошо и был всем сердцем на стороне Пралине. Крокодиломакак прошипел: «Оне Ауген!» — и его глаза погасли. Аксель взглянул на своё тело, но не увидел его. И хотя у самого уха мальчика тихонько дышала Кри, её тоже не было видно. «Оне Ауген… — повторил про себя Аксель. — Запомним».

И тут из тьмы стремительно вынырнула странная, но в то же время очень живописная группа людей. Их было много — на первый взгляд, около тридцати, и задние напирали на передних, всё время подгоняя их. Впереди шествовал надменного вида мужчина с усами и острой бородкой. Он был в старинном тёмном костюме, чулках и туфлях с бантами, а на голове у него лихо сидела чёрная широкополая шляпа. Белый кружевной воротник и широкая красная перевязь яркими пятнами выделялись на фоне его строгого одеяния. В правой руке он нёс не то трость, не то жезл, левой же устало помахивал перед собой, беседуя с господином в нарядной белой одежде и с белыми перьями на шляпе. (Тот держал наперевес небольшую пику.)

— Я не знаю, что говорить, я не знаю, что говорить, придумайте же что-нибудь, мин герр… — донеслось до Акселя странное бормотание чёрного предводителя.

— Что-нибудь придумаем, что-нибудь придумаем, всё-таки триста лет молчали… — успокаивал его белый.

Остальные были одеты примерно так же, только у некоторых на головах вместо шляп с высокими тульями сверкали стальные шлемы с плюмажами. Многие несли длинноствольные аркебузы, а один на ходу заряжал свою с дула. Очень нелегко приходилось несчастным, тащившим копья неимоверной длины. На каждое такое копьё можно было бы насадить всех присутствующих, если бы нашёлся силач его метнуть. Рукояти этих копий волочились по полу вслед за идущими, а наконечники скребли потолок коридора — они-то и издавали тот мерзкий звук, что вызвал у Акселя растущую зубную боль. Но больше всего поразило мальчика то, что оказалось за спинами предводителей, когда те миновали невидимок. Людей в отряде было вовсе не три десятка! Ещё двенадцать безоружных мучеников, надрываясь, волочили дощатый помост. И на нём тоже стояли патрульные копьеносцы и знаменосец с огромным стягом, возвышаясь благодаря помосту над плечами обоих бормочущих. Разумеется, тому, кто взглянул бы на отряд спереди, было бы прекрасно видно и патрульных, и знаменосца, но каково приходилось хрипящим носильщикам! «Неужели они так мучаются, только чтобы задних было видно за спинами передних? — подумал Аксель. — И почему носильщики одеты не так, как стрелки-аркебузиры, а в одежды разных времён и народов?» Мальчик заметил среди них индуса в чалме, египетского раба и даже двух негров. Но самой невероятной фигурой в отряде стрелков была девочка того же возраста, что и Кри. Волосы её были распущены, а белый шёлковый наряд сверкал золотом. В руке она держала пакетик жевательной резинки и энергично лакомилась ею, явно не интересуясь никакими задачами и опасностями странного шествия. Процессия миновала трёх невидимок, бряцая оружием, с возрастающей скоростью покатилась под уклон коридора и скрылась во мраке.

— Райбе Ауген! — выдохнул Пралине, и его глаза опять вспыхнули.

— Интересно, как они нас услышали? — подивился Аксель, запомнив и это заклятие. — Может, заметили по твоим глазам?

— Да ничего они не заметили! — рявкнул дух. — Они вечно голосят в коридорах, что впереди кто-то прячется. Потому что если некому прятаться — к чему тут ошиваться разным патрулям? И о чём говорить между собой, они тоже не знают, а если всё время молчать, станет ясно, что они неживые… Ну, ещё чуть-чуть — и мы у цели!

Действительно, через пару минут в стене справа обрисовалась одностворчатая дубовая дверка с железными скобами. Пралине толкнул её, и все вошли в небольшую комнатку с сырыми каменными стенами и полуовальным окошком, в которое светили ночные звёзды. В комнатке ничего не было, кроме лежанки, грубо сбитого деревянного стола и пары стульев.

— Сейчас натопим! — подбодрил детей крокодиломакак, заметив, что те поёжились. — Ванная в углу, а вот линия доставки, — ткнул он мохнатым пальцем в серебряную морду на внутренней стороне двери. — Заказывайте обои, коврики и этот самый… камин, вам, человечкам, без этого не дыхнуть… Хёллехелле!

На стенах возникли дышащие жаром, но бездымные факелы, от которых не было никакого угара, и при их свете Аксель увидел, что в комнатке всё же есть один предмет роскоши. Это была японская ваза синего фарфора с карликовым деревом. Деревце раскинуло вширь тёмные паучьи ветки слева от двери. Такие же вазы Аксель видел в «салоне желудка» у Шворка.

— Усилитель, — поймав взгляд мальчика, пояснил Пралине. — Нет, это живое дерево, но и антенна тоже. Они у нас повсюду.

— Усилитель чего?

— Долго объяснять… — уклончиво ответил дух без обычной словоохотливости. — Такая же комната дальше по коридору — для Его Луны.

— Для кого? — с непривычки переспросил Аксель.

— Для меня! — с достоинством напомнила Кри. — Уже забыл?

— Ах, да! Спасибо… — повернулся он к духу.

— Не за что, — ответила Кри вместо Пралине. — Потому что я туда не пойду. — Она говорила не просто с достоинством, но и с железной твёрдостью в голосе. — Ещё чего! Мы тут поставим ширмочку в углу, и я за ней буду жить. И передайте это Клетчатому Балбесу… Надеюсь, объяснений не требуется? — осведомилась она у Акселя. — Или ты не только Спросивший Смерть, но и Спросивший Глупость?

— Нет-нет, что ты! Я и сам хотел предложить… — поспешно сказал брат. Бедная девочка и впрямь умерла бы со страху, оказавшись одна в таком вот склепе, посреди темноты и кошмаров — даже если разукрасить его всеми коврами на свете! Не успел Аксель подумать об этом, как под потолком взорвалась молния. Кри с визгом шарахнулась понятно куда.

— Это насчёт твоего запроса, — деловито объяснил ей Пралине. — Потусторонний Мир благодарит тебя за работу и принимает её.

— Какого ещё запроса? Что за работа? — пробормотала Кри.

— Как какого? Ты придумала новое прозвище для Четырёхглазого, мне оно понравилось, я доложил Главному Диспетчеру, и он утвердил его наравне с нашими. Не припомню, чтобы хоть один человечек удостаивался когда-нибудь подобной чести! Но ты заслужила… Клетчатый Балбес! Сколько фантазии, огня, а главное, ненависти! Ну, я пойду, — заключил Пралине. — Что нужно — зовите, явлюсь с удовольствием даже сто раз за ночь!

«Хорошая была бы ночка!» — подумал Аксель. И спросил:

— А как гасить факелы?

— «Ферфинстерунг»! Да не забудьте пальцами щёлкать.

— Ты-то небось не щёлкаешь… Да, слушай, я вот ещё хочу спросить… или ты устал?

— Спрашивай, — милостиво разрешил Пралине. — Когда я устану, вас давно похоронят.

— Кгм… А почему у старших духов есть голоса? Уж если вы, младшие духи, можете читать мысли, неужели старшие не могут?

— Хороший вопрос, — расцвёл Пралине (если только слово «расцвёл» уместно для крокодильей морды). — Старшие духи, конечно, могут обойтись без голоса, да ещё получше нашего! Голоса нужны им, чтобы обращаться к низшим: нам и человечкам.

— К нам — понятно. Но к вам-то для чего?

— А как иначе они смогут ежеминутно подчеркивать наше ничтожество? Нам ли, как равным, беседовать с ними мысленно?

— Да, но… чьим же голосом вы отвечаете старшему духу? Его собственным?

— Я поистине мастер прозвищ! — вскричал крокодиломакак, отшатываясь от Акселя и глядя на него с ужасом и восторгом. — Только Спросившему Смерть может привидеться такое! За подобную дерзость вырванными кишками не отделаешься! Нет-нет, это я не о тебе, это я о нас… Мы не отвечаем — мы повинуемся. А уж ежели старший дух изволит нас осчастливить и задать вопрос, он протягивает милостивый коготь к Кладбищу Голосов и сам выбирает голос своему рабу! Когда доволен нами — наградит голосом растерзанного животного — жабы, гиены, боровка… Недоволен — отвечаем голосом какого-нибудь человечка.

Аксель и Кри только рты разинули, глядя друг на друга.

— Ну и ну! — сказал, наконец, Аксель, покрутив головой. — Как вы тут все мудры! — тут же добавил он. — Даже я, хоть я ещё не окончил школу, мог бы назвать многих людей, которым бы ваши порядочки очень даже понравились…

— Учись, учись… Если мы тебя сразу не растерзаем и ты станешь хорошим волшебником, то почти приблизишься к младшему духу. А станешь великим чародеем — глядишь, и старшие тебя заприметят. Ещё и сам потерзаешь! Моя бы воля, я бы, когда Не Тот будет растерзан, тут же поставил тебя на его место…

— «Не Тот»? А это ещё кто такой?

— Одно из прозвищ Клетчатого Балбеса, — с удовольствием пояснил дух.

— Сколько же их у него всего?

— Пятьдесят два! Пятнадцать обиходных, одно пренебрежительное, двадцать четыре насмешливых, десять издевательских и два позорных. Доброй ночи, человечки!

И крокодиломакак двинулся к вазе с деревцем, зайдя за которую, вдруг ухнул вниз и, рассыпавшись фейерверком, пропал. Осторожно заглянув за вазу, Аксель обнаружил уже знакомый до тошноты колодец. Брат и сестра молча поглядели друг на друга.

— Ох… — У Акселя вдруг подкосились ноги, и он почти рухнул на лежанку. — Ну и денёк… Не зря мы так старались за завтраком! Мне кажется, с тех пор прошло полжизни…

— Верю, Акси, — твёрдо и спокойно сказала Кри, оставшаяся стоять. — Но ты должен собраться с силами! Этот день ещё далеко не кончен. Для начала скажи мне то, что собирался. Хотя я это уже знаю.

— Знаешь? — с трудом поднял на неё глаза мальчик.

— Да. Ты хотел мне сказать, чтоб я крепилась и держалась, потому что нас подло обманули. Так?

Аксель молча кивнул.

— Ты думаешь, я совсем глупая… Но я же знаю, знаю, знаю, что у тебя нет никакого кролика! Кто это был — там, в телевизоре?

— Кто угодно, только не мама… Колдовство. Но, думаю, он не сам себе отвечал. Он ведь ничего о нашей семье не знает! Да и не сыграть ему одному так здорово. Мне кажется, ему отвечали наши шлемы.

— Шле-мы? Как это?

— Ну, припомни сама… Сперва он вытащил у меня из памяти нужную ему фразу, и она грохотала у нас в ушах. — Оба — и Аксель, и Кри — избегали произносить ненавистное имя. — Вот точно так же, наверное, из нашей памяти вытащили кое-что о маме. Но я могу поспорить, что тут не только колдовство, а и техника. На наше счастье.

— Почему?

— Потому что техника, пусть даже очень сложная, может не всё. Только когда эти шлемы у нас на головах, они могут читать мысли. И только то, о чём мы думаем сию минуту.

— Откуда ты знаешь?

— А иначе эта ведьма на экране ответила бы мне правильно: «Что ты, сыночек, какой ещё кроличек?» — с омерзением передразнил Аксель. — Но стоило нам вдруг снять шлемы — и всё! Она уже не знала, что нам врать. И теперь Клетчатый Балбес думает, что обманул нас. Ну что ж, пусть думает. А зачем ты просила у него чек, Кри? Он ведь наверняка фальшивый…

— Не знаю… — замигала Кри. — Я, наверное, немножко надеялась…

Она отвернулась. Аксель встал и обнял её.

— Не плачь! Ты замечательно держалась сегодня. И не забывай, что ты — Его Луна.

— Ох, ничего мне не надо… — Кри прижалась мокрым от слёз лицом к его плечу. — Мы здесь умрём?

— Если поддадимся! Надо выстоять, Кри. Старый план не сработал — придумаем новый.

— Да с чего ты взял, что он не сработал? — отстранилась Кри. — Ты о чём?

— Как о чём? О Шворке, разве не ясно?

— Это тебе ничего не ясно! — вдруг разъярилась Кри. — Ты даже понятия не имеешь, каково мне было весь вечер! И не только из-за всех этих зеркальных духов и крокодилов… Ведь там, внутри Шворка, — комиссар Хоф!