Акварель для Матадора

Эпилог

Шлейфман с Рундуковым откупорили бутылку «Гжелки» и дёрнули по рюмке, чокнувшись со свинцовым черепом. Коноплянников забивал на диване косяк. В честь победы генерал Барановский разрешил коллективу как следует оттопыриться. Уже помянули Славу Караулова, и Серёжа Сафин пустил Арине на грудь горячую башкирскую слезу, которая скатилась под блузку и приятно обожгла сосок.

— Президент подписал Указ о реорганизации силового блока правительства: Силовое Министерство поглощается Лубянкой. Анисимов оказывается замом Барышева. Генеральный прокурор направил в Выборгскую избирательную комиссию бумагу о вычёркивании Гаева из кандидитов в депутаты. На него заведено Дело о производстве и распространении Акварели. Мы победили, ребята. Ура! — Барановский поднял бокал с морковным соком.

— Ура! — понеслось из разных углов кабинета.

— Слушай, Малыш, — приставал к Малышу Витька Коноплянников, — а катализатор, который придумал твой Игорь, он может ускорять только героин? А кислоту ускорять он не может? Жалко, если такое замечательное открытие никак нельзя по-человечески использовать…

Жора Зайцев, скушав таблетки-сюрприз, угодил в военный госпиталь. В ту самую палату, где уже лежал Володя Потапов. Их ежедневно навещала Галя Мухина, приносила горячие обеды. Лейтенанту Лейкину было приказано охранять Зайцева и, когда он очухается, доставить под конвоем в Москву. У входа в палату дежурило двое солдат — на тот случай, если Гаев с Анисимовым захотят мстить.

— И вот я, значит, делаю рядом с их рубцом свой рубец, подкладываю тампон, другой, а кровь сочится, и запах вдруг странный, — рассказывал Шлейфман об операции над Козловым.

Пакет с Акварелью лопнул в брюшной полости Козлова. Акварель поразила мозг, секретарь впал в глубокую кому. Скорее всего, он не сможет выступить на суде свидетелем гаевских махинаций и никогда уже не сможет выступить ни на каком суде. Но Шлейфман уверял, что теперь Козлов — перспективный научный объект.

Пусю и Ёжикова определили в санаторий при администрации Президента, где в щадящем режиме лечили от опийной зависимости детей высокопоставленных чиновников.

— Наши герои, — Барановский обернулся к Матадору, Арине и Малышу, — исчезают из Москвы на пару месяцев, пока всё не уляжется… Загорают, кушают мороженое, ходят за ягодами…

— Господин генерал, — хором приготовились возражать Малыш с Матадором, но Арина почувствовала, что возражают они скорее из ритуальных соображений. Приказы здесь не обсуждаются. Да Матадор с Малышом и сами, конечно, не прочь поваляться на пляже.

Матадор и Малыш шли по красной ковровой дорожке. Арина чуть отстала и могла наблюдать, как сотрудники Лубянки расходятся в стороны, освобождая Матадору и Малышу путь. По обеим сторонам коридора открывались двери, оттуда высовывались любопытные лица. Все хотели посмотреть на героев.

— Ты мне должен одно желание, — сказал Малыш. — Есть важное дело, я сам не успеваю… Заскочи на Пушку. Там идёт праздничный концерт… Вот фотография…

— Велено везти всех в Шереметьево, — чуть не плакал молоденький лубянский шофёр. — Я должен связаться с генералом и предупредить его об изменении обстановки.

— А это видал? — Малыш показал водителю здоровый кулак. — Хочешь, покажу ещё, что у меня в кобуре и в штанах?

— Слушай, друг, — Матадор тронул водителя за плечо, — не будем ссориться, нам ещё работать вместе. Выпусти Малыша, где он говорит, а нас отвези на Пушку…

Когда Малыш вышел, шофёр осторожно спросил, не поворачивая головы:

— А правда, что генерала Барановского представили к ордену?

— Да что ты?! — воскликнули Матадор и Арина, отрываясь друг от друга. — Мы не знаем. А к какому?

— Я тоже не знаю… Думал, вы знаете…

Шофёр помолчал с полминуты и добавил:

— Говорят, не только генерала представили, а ещё кого-то из вашей группы…

Из кабинета редактора газеты «Известия» в огромном здании на Пушкинской площади хорошо обозревалась праздничная трибуна с почётными гостями.

— Познакомься, это Арина, моя невеста, — сказал Матадор редактору Стасу, своему старому приятелю. — У меня к тебе просьба, — он отвёл Стаса в сторону. — Понимаешь, нам ещё идти на лазерное шоу, домой заскочить некогда, а очень хочется потрахаться… Можно мы у тебя тут, минут десять…

Стас смутился, покраснел, забормотал «конечно, конечно, как же я сам не предложил», забрал со стола какие-то бумажки и удалился…

Малыш, уже добравшись до припаркованного на Петровке серенького «Фольксвагена», вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. Малыш забыл отдать Матадору припасённый для него пузырёк. Он со вздохом повернул машину на Север — придётся поймать ребят в Шереметьево. А в Бутово, к отцу изобретателя Игоря Кузнецова, которому надо дать денег и уведомить, что сын выполняет важное государственное задание, придётся ехать позже.

Янаулов стоял вторым слева. Матадор внимательно осмотрел его через оптический прицел, сравнил с фотографией.

«Мерзкая рожа, но не хуже других», — подумал он.

Арина нежно трогала его сзади за яйца, мешала целиться.

Пуля попала точно в нос. Одним чиновным вором стало в Москве меньше.

— «Волга» 753, чёрного цвета. В машине два пассажира. Подъезжает к площади Белорусского вокзала. Осторожно следуйте сзади, ждите дальнейших указаний…

Малыш чертыхнулся. Звуки в старенькой рации шипели, как сало на сковородке. Интересно, догадался ли Матадор включить в своей машине пеленгатор? Знает ли он, что его засекли на Пушке?

Серый «Фольксваген» догнал чёрную «Волгу» в районе метро «Аэропорт». Опытный Малыш некоторое время держался сбоку, вычислил преследователей Матадора: такси с рекламой «Русского бистро» на крыше, любимый транспорт секьюрити московской мэрии, и огромный джип. Аккуратно сменил ряд, оказался на очередном светофоре рядом с лубянской «Волгой». Тихонько свистнул в приоткрытое окно. Водила молодец, услышал, но не дёрнулся. Только ухо навострил.

— Вашего человека убили агенты Лубянки, — настойчиво говорил Мэру высокий мужчина в тёмных очках. — Через десять минут мы возьмём их живыми. Без шума. Нужно объяснить Президенту, что это убийство — первое последствие опускания Анисимова…

Мэр вздохнул. Ему только что доложили, что Президент, собираясь на праздник, уже дважды поднял по полстакана за Пушкина и ещё полстакана за Арину Родионовну. На Красную площадь привезут двойника.

— Третий поворот налево, — быстро произнёс Малыш, — там под арку с вывеской «Глазки и замки». Тут же тормози, оставляй ключ и все бегите в мою машину. Я в вашу. Подробности письмом.

Зажёгся зелёный. Малыш отвалил в сторону, под мост, чтобы добраться до «Глазков и замков» другим путём.

Чёрная «Волга» вдруг рванула влево, под красный свет, прямо под носом у трамвая. Джип быстро среагировал на побег, но только ткнул в борт дружеское такси.

В подворотне было пусто, ни единого человека. Дверцы «Фольксвагена» были распахнуты, Малыш стоял рядом.

— Держите пузырь, — прыгая за руль «Волги», Малыш сунул что-то в ладонь Арине, — выпьете за моё здоровье.

На Ленинградском шоссе, у поворота на Химки, такси и джип догнали бежавшую «Волгу». Разъярённый водитель джипа попытался сбросить «Волгу» с трассы. Малыш ушёл от удара, но тут же врезался в такси с «Русским бистро». Три машины взорвались одновременно. Десятиметровый столб огня и дыма вознёсся к небу. Из пламени выскочило и долго катилось по шоссе пылающее колесо.

Спустя несколько секунд мимо места аварии проехал серый незаметный «Фольксваген».

— Он просил выпить за его здоровье. А получилось, что мы его поминаем…

Арина разжала ладонь. Матадор увидел пузырёк с ярко-красной жидкостью. Капля упала в стакан минералки и расцвела там причудливым багровым цветком.

Двигаясь по посадочной трубе в салон самолёта, Матадор подумал, что труба похожа на тюремный коридор. А человек в зелёном пограничном кителе у поворота — на надсмотрщика…

Руки Матадора превратились в мощные крылья боинга, два глаза слились в один фонарь на носу самолёта.

Матадор низко летел над взлётной полосой, так низко, что хорошо видел трещины в бетоне. Сквозь трещины пробивалась трава. В одном месте он заметил засохший одуванчик.

Матадор резко ушёл вверх, аэродром превратился в футбольное поле, в хоккейную площадку, в носовой платок.

Арина сдвинулась вниз по сиденью, рука Матадора легла поверх лобка. Сквозь колготки и трусы он начал гладить пальцами Аринины губы, нащупал клитор. Арина замурлыкала. Между ног у Арины стало влажно, отрадно и горячо.

Щёлкнула задвижка туалета. Арина рывком стянула трусы и колготки, оперлась руками о стенку. Горячие ягодицы прижались к брюкам Матадора. Он отстранился, схватил в каждую ладонь по румяной булочке и несколько раз сильно сжал. Несколько раз сильно сжал, пытаясь достать оттопыренными указательными пальцами до лакомой щели.

Матадор стал идеальным обтекаемым серебристым снарядом, мчащимся по бесконечной магистрали. Сзади, в возбуждённых соплах, трепетали языки реактивной пыли. Языки реактивной пыли слились в один, превратились в блистающий член, который оставлял в бетоне глубокую борозду.

Арина ползла через пропасть по толстому живому бревну. Внизу возникали: пенный ручей, зелёный луг, пыльная автострада. Живое бревно ходило ходуном, Арина еле удерживалась на его скользких боках. Впереди бревно утолщалось и меняло цвет. Арина рывком достигла спасительного утолщения и тут же утонула в белой пахучей жидкости.

Арина гладила рукой шершавое тело пальмы. Небо в стране, в которой они приземлились, было огромным и голубым. По небу летали три раскалённых солнца. Арина сама стала пальмой, ловя широкими листьями горячее дыхание ветра.

Вокруг бассейна стояли лимонные деревья, качели в форме мягкого диванчика, два деревянных шезлонга. На круглом крошечном столике — ваза с фруктами. Под одним деревом Арина заметила ведёрко со льдом, из которого выглядывало несколько бутылочных горлышек. В бассейне бил крохотный фонтан.

Ртутное тело Арины струилось в лучах водомёта. В зеркальном теле отражались небо, вода, солнце и Матадор. Арина легла на воду на спину, широко раздвинула ноги. Во влагалище одно за другим таяли зеркала, каждое со своим отражением.

Ветер и дождь вдруг обрушились с небес. Арина расплющила нос о стеклянную дверь, ведущую из дома во двор. Маленькие смерчи раскачивали качели, играли брошенными трусами: большими пёстрыми — Матадора и маленькими розовыми — Арины. Красный персик спрыгнул со столика. Ветер быстро загнал его в воду.

Матадор слился с зелёными узорами на боку пуфика. Он стоял над пуфиком и смотрел вниз, но видел вверх, как если бы смотрел изнутри узоров. На потолке играли ломаные тени. Это дождь, песок и ветер, разбиваясь о дверное стекло, продолжали свой танец на матовом экране потолка.

Арина лежала с плотно закрытыми глазами. На обратной стороне век сливались в клубках пёстрые ленты. Змеи сливались в клубках, выходили из кожи, входили упругими лентами в Арину. Влагалище выплёвывало их обратно: в виде пучка тонких светящихся волокон.

Матадор вдруг взлетел высоко-высоко. Низко-низко, за много километров лежала под ним Арина.

Огромное, сдобное, румяное тело лежало, раскинувшись, на странах, морях и горах. Голова прижала к земле смятое солнце. Вдоль бёдер валялись раздавленные города, похожие на детские конструкторы. Под мышкой дышал вулкан: он даже подпалил кучерявые волоски. У самых врат сладострастия щипали травку чёрно-белые коровы. Через ноги беспорядочно проросла, как лиана, железная дорога.

Матадор резко понёсся вниз, пробил облака, обжёгся о потоки горячего воздуха.

Матадор вошёл в Арину, как к Христу за пазуху. Арина резко подняла ягодицы над простыней. Жёлтая магма потекла по ляжкам. Во влагалище взорвалось маленькое плотное солнце.

Буря за стеклом утихла. Мокрый песок разметало по всему дворику. Три или четыре бледненьких солнца клубились на самом краю горизонта. В бассейне плавали Аринины трусы и два больших персика. Последний порыв ветра сорвал с пальмы охапку брызг и окатил Арину и Матадора с ног до головы.

Матадор внимательно посмотрел на небо, пытаясь понять, в какой стороне находится Россия. Но России, похоже, не было ни в какой стороне.

— Я люблю тебя, Арина, — сказал Матадор.

— Я люблю тебя, Глеб, — сказала Арина.