Акварель для Матадора

Глава девятая

Прибор ночного видения выхватывал из темноты и окрашивал в мерцающе-красный цвет скамейку, урну, бетонные ступеньки…

Тронутая мерцающе-красным площадка перед подъездом была похожа на сцену игрушечного театра.

Казалось, когда на сцене появится жертва, даже не придётся нажимать на гашетку. Достаточно будет лёгким щелчком сбить её с игрушечной сцены в вечную темноту.

Окна чёрного джипа, припаркованного у подъезда с вечера, были затянуты изнутри плотной чёрной материей.

Первый киллер полулежал перед инфракрасным экраном и пил минеральную воду Evian. Второй киллер держал перед глазами миниатюрную Библию в густозелёном сафьяновом переплёте.

— Сколько раз я тебе говорил, покупай воду «Святой источник», — сказал второй киллер.

— Почему? — спросил первый киллер.

— Она освящена патриархом Алексием. Наш шеф вбухал в её производство уйму баксов. И вообще — надо поддерживать отечественного товаропроизводителя…

Первый киллер ничего не ответил, набрал побольше воды, прополоскал рот и аккуратно выпустил воду в плевательницу.

— Давай, — сказал первый киллер, — Иеремия… Пятьдесят один… девять…

Второй киллер некоторое время шелестел тонкими страницами в поисках заказанного фрагмента.

— Врачевали мы Вавилон, но не исцелился… оставьте его, и пойдём каждый в свою землю…

— Вот видишь, — сказал первый киллер.

— Что я вижу? — не понял второй.

— Книга врать не станет. Пиздец России. Врачевали, но не исцелилась. Покупай отечественные товары или не покупай, один хер. Надо уходить в свою землю.

— А какая у тебя своя земля? — спросил второй киллер. — Ты русский. И я русский. Мы с тобой русские. Наша земля здесь.

— В неё, значит, скоро и ляжем, — сказал первый киллер. — Давай Книгу, твоя очередь.

Второй киллер передал первому Библию, закрыл на несколько мгновений глаза, подумал…

— Левит, десять… Десять-десять… Нет, давай десять-два.

— Ишь, на Левита пробило, — удивился первый киллер. — Где он тут… Ага, секи фишку: и вышел огонь от Господа, и сжёг их, и умерли они пред лицом Господним…

— Иисусе! — второй киллер быстро перекрестился на гашетку пулемёта. — А десять-десять что было?

Ответить первый киллер не успел. Во двор медленно въехал серебряный «Мерседес». Водитель захлопнул дверцу, пикнул брелоком сигнализации, пошёл к подъезду. Через мгновение он оказался на освещённой мерцающе-красной площадке. Как на ладони.

Дверцы джипа торжественно распахнулись, как торжественно распахивается дверца катафалка.

Автомат Калашникова и ручной израильский пулемёт заговорили дуэтом. Дверь подъезда и ступеньки подъезда превратились в щепки и щебень.

Но за миг до того, как пули разорвали в клочья красную сцену, жертва высоко подпрыгнула, уцепилась за козырёк, который нависал над подъездом, и исчезла в окне второго этажа.

Киллер увидел в инфракрасном освещении ужасное: из солнечного сплетения жертвы протянулось вверх несколько светящихся ярких волокон. Они зацепились за козырёк и притянули к себе жертву, как будто гигантские резинки.

Из окна второго этажа вылетело маленькое раскалённое солнце и нырнуло в приоткрытую дверь джипа.

На заднем сиденье джипа вращалась, искрилась и шипела граната размером с теннисный шар.

Киллеры посмотрели на гранату, друг другу в глаза, снова на гранату. В глазах первого киллера мелькнуло что-то вроде удовлетворения. Глаза второго полыхнули животным страхом.

Глаза и вытекли при взрыве первыми, и только потом стало разлетаться по стенкам бронированной машины всё человеческое остальное.

Матадор высунулся в окно, быстро вращая головой на манер вздрюченной совы. Вдруг раздались аплодисменты. Юноша и девушка, вытянувшись почти по пояс из окошка коммерческого лотка, приветствовали победителя.

— Первый, Первый, я Четырнадцатый, приём… Тёмно-зелёный БМВ с номером, замазанным грязью, на скорости 160 километров преодолел пост ГАИ на 24-м километре от Москвы… На требование остановиться не отреагировал… Как поняли, приём?

Запах становился всё глуше и глуше. Всё плотнее нужно было вжиматься носом в ткань трусов и всё глубже дышать, чтобы уловить остатки Арининого аромата.

Он рыл носом землю и скрёб ногтями камни, но он не мог найти Арину.

Переполошив три поста ГАИ, между третьим и четвёртым тёмно-зелёный БМВ ушёл в лес.

Конечно, это была подсказка. Это была подсказка для него, для Матадора. Это было приглашение на…

Надо же, казнь с помилованием… Вот что значила эта маска… И Главный Шаман, и четверо его друзей — они могли жить.

И генерал Барановский посмотрел на него так, словно всё понял.

Так, надо сосредоточиться. Слишком много мыслей. В голове не укладываются.

Матадор расстелил на столе большую карту Московской области. Вот здесь сгинул тёмно-зелёный БМВ.

Отсюда начинался и тянулся до самой Москвы огромный лесной массив.

Ну-ка, ну-ка! Но ведь зелёный БМВ уже однажды исчезал в этом лесу! Именно сюда он ушёл от Гольяновского кладбища.

Матадор всматривался в карту так, будто мог рассмотреть на ней следы таинственного врага…

Чёрт, но ведь недалеко от Гольяновского массива затерялся и след вишнёвой «девятки», которую преследовал от Измайлово Сафин!

Матадор схватил карандаш, отметил на карте три точки. Точка, в которой гаишники потеряли БМВ сегодня. Окраина Гольяновского кладбища. И точка, где исчезла вишнёвая девятка.

Матадор соединил три точки. Провёл от каждой вершины треугольника перпендикуляр к противоположной стороне. Учёные остроумно называют такую линию биссектрисой.

Рядом с точкой, где пересеклись биссектрисы, стоял на карте значок: лохматое дерево на гнутой ножке.

Матадор перевернул карту, нашёл «условные обозначения», нашёл там лохматое дерево и прочёл: «Интересные объекты природы, живописные места…»

Что же, надо срочно посетить это живописное место.

— Там, в штанах посмотри, может, там рука? Нет там руки? Где же рука, ёб её мать… Ага, вот она…

Матадор осторожно выглянул в окно. Вокруг искорёженного джипа галдели, как цыгане, менты. Молоденький лейтенант вырывал у немецкой овчарки руку одного из киллеров, которую она утащила за лавку и хотела там втихушку сожрать.

Матадор посмотрел в отрывной календарь — до рассвета ещё два с половиной часа. Обязательно надо поспать.

— Где тянул, парень?

Краснорожее чудовище в рваной тельняшке, с лупоглазыми русалками и злобными львами на груди, разглядывало татуировку на хрупком плече Жени Ёжикова.

— Ивдель. Северный Урал, — кратко сообщил Женя.

— Сколько оттрубил? — спросил краснорожий.

— Год, — сказал Женька, добавив для солидности три месяца.

— Год — херня, — решительно сказал краснорожий. — Считай, не трубил. Правильно я говорю, Мотыль?

Тот, кого назвали Мотылём, поднял тяжёлую седую голову, похожую на кусок скалы. Такой она была неправильной формы: вся во вмятинах и глубоких шрамах.

— За наркоту сидел? — спросил Мотыль неожиданно высоким голосом.

— Да, — коротко ответил Женька. Исчерченные иглой вены были лучшей визитной карточкой.

— Одеяло ему оставь, — резюмировал Мотыль.

Краснорожий резко выдернул из рук Ёжикова полученный на пороге камеры свёрток: тонкое одеяло цвета высранного гороха и серую подушку. Подушку положил на топчан Мотыля, одеяло швырнул назад Ёжикову.

— Вон твой угол, червяк, — скомандовал краснорожий. — Сиди пока там. С тобой потом покалякают.

— Западло подушку крабить, — возразил Женька, — Оставь правилку до зоны. В предвариловке ходоки не должны крыситься. Западло, тебе это любой бугор подпишет…

Интуиция подсказала Женьке, что надо полезть на рожон. Стальные глаза человека-скалы медленно переползли на Женьку.

Интуиция Женьку жестоко подвела. Через несколько секунд его уже крепко держали за шею и плечи, чтобы он не мог поднять голову из параши.

Ёжиков в своё время отдал дань уринотерапии. Считалось, что моча обладает психоактивными свойствами. Усиливает действие кислоты или грибков. Одно время это просто было модным приколом — пить мочу. Женьке нравилось играть в ценителя: у этого, дескать, моча излишне горчит, а у этого чиста, как поцелуй младенца… Однажды ему дал отпить своей мочи сам Лагутенко.

Теперь его окунули головой в бадью, куда испражнялись двенадцать грязных мужиков, собранных ментами в одной душной клетке. В ноздри, в рот, в уши сочилось прелое жидкое дерьмо. Где-то далеко, за тыщу километров раздавались глухие незнакомые голоса:

— Утоп, червяк? Вытащи, проверь… Вони теперь от него…

Женька очнулся, когда маленький конопатый парнишка, поддерживая на весу женькину голову над жестяным ведром, провёл по его лицу ладонью с хлорной водой.

Парнишку звали Ванькой, он торчал в камере уже четвёртые сутки.

— Хотел толкнуть пару коробков анаши, — быстро говорил Ванька, сглатывая окончания слов. — Повязали, черти, на такой ерунде, жилы тянут, где взял, где взял… По почкам бьют, суки. Я ему деньги предложил: чего, говорю, лейтенант тебе с меня за слава, поймал случайного продавца, давай я тебе отработаю, пятьсот гринов отстегну, в Париж на уик-энд мотанёшь или в «Максим» с блядями закатишься…

Ванька, наверное, долго не мог найти благодарного слушателя: слова неслись из него, как какашки из кролика.

— Да я просто юзер… — отвечал Ёжиков на Ванькин вопрос. — Покупал в клубе таблетки…

— Так не ссы, должны отпустить, — перебивал, не дослушав, Ванька, — Нужны им больно покупатели, плохо, правда, у тебя рецедив, но ты жми на то, что на вокзале брал… Они что, они захотят имена-явки выбить. Если тебе сдавать некого, так помудохают, посмотрят, что ты пустой… тебе есть кого сдавать?

— Я в «Арматуре» у девчонок брал — паспортов не спрашивал.

— И ладно, — не слушал Ванька. — Ты им капустянского предлагай. Пусть в Париж: едут, чем нам кишки выворачивать… Ты не был в Париже?

— Нет. Я в Амстердаме был. — Ёжиков не стал уточнять, что когда он прилетел из Амстердама с гербарием, его скрутили в аэропорту Пулково и дали срок.

— Да ты чо? Кайф! Там траву в барах продают. У меня был пакетик оттуда, приятель привёз, с таким листочком, я потом туда простую траву сыпал и всем давал, будто из Амстердама, все, идиоты, верили, никто не понял, что наёбка. Слушай, а ты не знаешь Димку Соколова? А «Серёжку Соколова? Где-то я тебя видел, точно: а ты не был…

У Ёжикова была хорошая память на лица и на голоса. Нигде он раньше конопатого Ваньку не встречал. Но вот историю с пакетиками от амстердамской дури он откуда-то знал.

Уставший Ёжиков быстро заснул, забыв о подушке. Ему приснился Ванька, забивающий большой вкусный косяк из пакетика с добрым зелёным листочком. Сам Ёжиков сидел во сне рядом, но Ванька, не прерывая своей обычной болтовни, выкурил косяк один.

Грохнула дверь, это Ванька вернулся с ночного допроса. Лёг рядом с Ёжиковым, побормотал сам с собой, засопел.

Ёжиков вдруг проснулся. Осторожно повернул голову, понюхал воздух. Отдалённый запах, заглушённый зубной пастой или мятными таблетками… От Ваньки пахло марихуаной наяву!

Сомнений быть не могло: на допросе Ванька курил траву. Ёжиков отвернулся и стал вспоминать, не сказал ли он Ваньке чего лишнего.

— У вас было отключено…

— Я знаю.

— В два часа пятьдесят четыре минуты…

— Не надо цифр.

— Извините. Он жив.

— Я знаю. Он жив, а они мертвы.

— Так точно. Мертвы в клочья.

— Он должен быть с нами.

— Я боюсь, он не захочет быть с нами.

— Возможно. Пока он не сказал, что не хочет быть с нами, пусть будет жив.

— Понял. Пусть он будет жив.

— Да. Пусть он будет жив. А они пусть будут мертвы. Слабаки.

Д'Артаньян бросил семь палок миледи, а потом его ещё завлекла к себе горничная.

Завлекла в каморку, задрала юбки, навалилась грудью на подоконник. И пока Д'Артаньян охаживал её своим длинным, почти маршальским жезлом, смотрела, как тараканятся в грязном переулке две пёстрые кошки. Потом застонала, сбила локтем настурцию. Горшок бомбой упал в переулок, кошки разлетелись по подворотням.

Портос уговорил в трактире «Святой мост» дородную селянку. И в случайной комнате, где на стенах располагался целый музей клопов, сломалась дубовая кровать.

Даже Арамис в этой главе уединялся с белошвейкой. Где пропадал Атос, никто не знал. Но Арина догадалась, чем он занимался в неизвестном месте.

Дама червей оказалась между шестёркой и десяткой треф: Арина накрыла шестёрку дамой. Но потом пасьянс завис: две карты одной масти никак не хотели окружать третью. Пасьянс назывался «Мария-Антуанетта».

Пленённая восставшим французским народом королева коротала дни перед гильотиной за этим пасьянсом. Она сама придумала его. Она загадала: если все карты соберутся в одну стопку, голова останется у неё на плечах.

Только потом история доказала, что пасьянс «Мария-Антуанетта» не может сойтись никогда. В лучшем случае получается колода + одна лишняя карта. Но сама Мария-Ануанетта этого не знала и продолжала тасовать карты даже в тот момент, когда за ней пришли и кликнули на эшафот.

Одна лишняя карта — это и была голова.

Арина откинула одеяло, не стала натягивать джинсы и подошла к зеркалу в трусах и футболке.

В зеркале она видела, что глазок на входной двери приоткрыт. В его тесной лунке купался чей-то зрачок.

Арина сняла футболку. Соски, возбуждаясь на самих себя, увиденных в зеркале, набухли и вытянулись навстречу своим двойникам. Арина подалась вперёд и коснулась сосками прохладной поверхности зеркала.

Тот, кто смотрел в глазок, должен был в этот момент опустить руку в штаны. Арина представила, как он ощупывает свою горячо каменеющую плоть.

Арина наклонилась и медленно стянула с ног невесомое кружево.

Тот, кто смотрел в глазок, должен был увидеть, как мелькнул внизу мячиков ягодиц чёрный растрёпанный кустик.

Арина стала поглаживать себя ладонью вдоль лобка, с каждым движением всё глубже погружая пальцы в тёплые складки.

Это, наверное, дивное зрелище: охранник со спущенными штанами. Глаз елозит по дверному зрачку, пальцы бегают, как по флейте, по напряжённому красному члену.

За левым плечом соткался из воздуха, проступил, как переводная картинка, знакомый призрак. Член Матадора ворвался в Арину, как негритянский спринтер врывается в финишный коридор. Мгновение — финишная ленточка лопнула, Арина вскрикнула.

Матадора не было. Арина села на кровать и заплакала. Пиковый король лёг между дамой червей и шестёркой червей. Арина накрыла королём даму.

— …Похищена сотрудница телевизионной компании «Самсон интернешнл» Арина Борисова. Источники в Силовом Министерстве полагают, что эта провокация может быть связана с выдвижением владельца компании Самсона Гаева кандидатом в депутаты Государственной Думы по сто сорок четвёртому избирательному округу…

Матадор резко затормозил, едва не вляпавшись носом в лобовое стекло.

Чёрт, какая идиотская история с этой маской…

А как понимать это заявление по радио?

И где это живописное место?

«Мерседес» Матадора медленно ехал по заросшей лесной дороге.

«Надо же, какое мудачьё. Как я должен понимать, какое место показалось им живописным?»

Но уже через две секунды он понял составителей карты. Слева по борту открылась маленькая поляна, посреди которой стоял чудовищных размеров пень. Метров пять в диаметре. Как могло выглядеть дерево, которое здесь росло, и куда оно делось?

На всех планах, в том числе и на рабочих картах ФСБ, здесь спокойно шумел сплошной лесной массив. Лишь на особо секретной карте Матадор увидел среди леса значки «новое строительство». Хитрожопый Шлейфман, к утру надыбавший где-то эту особую карту, объяснил, что в восемьдесят девятом году здесь начали возводить спецобъект ЦК КПСС.

Матадор вспомнил: в самом конце восьмидесятых, когда сахар и спички давали по карточкам, упорно ходили слухи, что Политбюро строит себе бункер на случай непредвиденного развития событий. События развернулись ещё более непредвиденно, но бункер не понадобился.

Шлейфман попросил:

— Глеб, давай я с тобой.

— Хрен тебе… Вот когда у тебя украдут бабу, тогда пожалуйста. Хоть со мной, хоть впереди меня… — Матадор сплюнул, включил зажигание, — Всё, я двинул. Как условились: через три часа ты сообщаешь генералу, куда я поехал. Будет совсем хреново, включу телефон, пусть пеленгуют… Через три часа, Шлейфман, не раньше…

Из отведённых себе Матадором на обнаружение объекта трёх часов прошло два.

«Мерседес» подъехал к оврагу. Матадор присвистнул. Ноль-один. Им удалось его удивить.

Как и учила карта, моста через овраг не было.

Мост — огромная бетонная платформа, опирающаяся на четыре механизма типа домкратов, — располагался на дне оврага. Всё сооружение было завалено толстым слоем еловых веток. Случайный человек не понял бы, что это подъёмный мост. Мало ли бетонных плит и железяк с винтами разбросано по подмосковным лесам…

Случайный человек, наверняка, не подошёл бы так близко к оврагу.

Матадор крепко зажмурил глаза. Сделал глубокий вдох через нос, задержал на минуту дыхание и медленно выдохнул, одновременно поднимая веки.

Конечно, он не подошёл бы к краю оврага, если бы они ему не позволили.

Матадор сделал упражнение второй раз. Дыхание стало ритмичнее и свободнее.

Открыв глаза, он понял, что давно не чувствовал запахов. Вокруг ноздрей закипели ароматы прелой листвы, грибов, кожи его собственных сапог и чужого оружейного масла.

Обшарив краешками зрения верхушки окрестных деревьев, Матадор обнаружил на одном из них кукушку. Снайпера.

Матадор стоял на краю оврага. Как мишень для первокурсников спецназовского училища.

Была у них такая лабораторная работа: кто сколько успеет всадить пуль в падающее с обрыва тело… Каждый метил свои пули какой-нибудь краской. Матадор — красной…

Матадор жив только потому, что так хочет тот, кто привёл его сюда.

Сомнений не было больше — и факс, и отравление в пидорском садике, и покушение на него, и похищение Арины — всё это звенья одной цепи.

Матадор легко спрыгнул в овраг. Тремя рывками поднялся по противоположной, почти отвесной стене. У тех, кто смотрит сейчас в прорезь прицела, должно было захватить дух: Матадор взлетел по откосу, ни за что не держась руками.

Пусть хотя бы увидят, что такое настоящий мастер…

Матадор бодро двинулся вперёд и через минуту вышел к огромному кирпичному сооружению. Кирпичная коробка размером с заводской цех была аккуратно поставлена прямо в лесу. В полуметре от стен росли могучие деревья. Лучшая маскировка: с двадцати шагов сооружения уже не было видно.

Коробка была пуста. Кирпичные стены окружали лишь бетонный фундамент. Дальняя стена коробки была выстроена наполовину. На ней стоял, широко расставив ноги, человек в чёрном джинсовом костюме и тёмных очках.

Матадор взмахнул рукой и, прежде чем кто-то из снайперов успел что-нибудь сообразить, девять граммов смерти прочертили по воздуху рваный пунктир. Чёрный человек молча свалился со стены, как картонный солдатик. Шесть пуль одновременно вошло в череп Матадора. Шесть пуль сошлось в одной точке, в самом центре мозга…

Матадор взмахнул рукой — как ни в чём не бывало. Будто бы они расстались вчера.

Малыш в ответ тоже поднял в приветствии руку и мягко исчез за стеной. Матадор пошёл через кирпичную коробку.

Во рту было нестерпимо сладко.

На шоколадной фабрике вице-премьер Барышев попробовал пять видов продукции. С собой ему всучили ещё целый пакет сладостей в ярких обёртках — «для дочки».

— Беру взятку, — громко сказал Барышев, демонстрируя пакет телекамерам. — Что вы смеётесь, взятка. С детства мечтал: прийти на шоколадную фабрику и накушаться до отвала конфет. Да кто же меня, думал, пустит…

За последние дни он получил уже три обвинения во взятках: одно круче другого. Две газеты напечатали запись его телефонного разговора, где он выглядел не как борец с коррупцией, а как коррупционер номер один.

Барышев вздохнул и незаметно для себя самого вытянул из пакета конфету «Гимназистка румяная». На фантике была изображена краснощёкая девушка, спрятавшая руки в меховой муфточке.

Вчера вечером он получил доклад, что подозрения о причастности Силового Министерства к появлению нового наркотика Акварель, похоже, подтверждаются. Тьфу-тьфу, через левое плечо.

Сегодня утром у Президента была тренировка, и Барышев организовал через тренера лёгкую утечку информации. Реакция Президента, по описанию, была турбореактивной. Услышав о наркотике, он тут же выполнил кручёную подачу, над которой безуспешно бился три месяца. Потом сделал характерный жест руками, будто что-то отвинчивал. Очевидно, голову.

Слово «наркотик» действовало на президента однозначно.

Барышев понял, что с прекраснодушными планами о легализации и государственном контроле над рынком марихуаны следует повременить. Хорошо, что он ещё не успел ничего по этому поводу вякнуть.

С шоколадной фабрики Барышев отправился в Белый дом проводить пресс-конференцию, и вот тут-то его ожидал настоящий удар.

Со взятками всё обошлось. Барышев был к этим темам готов, шутил, легко вытряхивал из рукава интересные цифры и факты, картинно пожимал плечами и строил гримасы…

Но в конце пресс-конференции из задних рядов поднялся корреспондент «Нашей газеты» и спросил:

— Правда ли, что ФСБ имела отношение к разработанному покойным депутатом Значковым законопроекту о легализации наркотиков в России? Если да, то каким коммерческим структурам предполагалось передать право на производство и продажу наркотиков? Какова, по-вашему, связь между убийством Значкова и вашими совместными планами?

К последнему вопросу огород Барышева был полон отборных булыжников…

Матадору стыдно было спрашивать у Малыша, как он мог украсть Арину.

После всего, что было пережито вдвоём.

После того, как во время румынской демократической революции они вместе провоцировали уличные беспорядки и скрывались потом от разъярённой толпы, и Малышу выбило камнем коленную чашечку, а Матадору пришлось его выносить из-под града камней на руках.

После выпитой по окончанию училища кружки кипящей крови: половина на половину, Матадора и Малыша.

После этого Малыш крадёт его женщину, заманивает его в лес и встречает в окружении развешенных по деревьям кукушек…

После всего этого — могли ли что-то изменить или прояснить слова, жалкие сочетания звуков и букв? Инструмент, пожалованный человеку Богом для вранья и измены.

Тому, кого предали, стыдно говорить с предателем. Предатель только усмехнётся в ответ на упрёки: он победил. Он успел предать раньше.

Малыш стоял перед ним спокойный, расслабленный, мягкий. На устах его даже блуждал призрак улыбки.

Матадор нагнул голову, словно бык, и посмотрел на свои сжатые кулаки. Они налились страшным свекольным цветом.

Малыш нахмурился и отступил назад:

— Что с тобой?

Матадор сглотнул ответ, кадык его дёрнулся.

По лицу Малыша пробежала тень, он отступил ещё дальше. Теперь они были в другой, меньших размеров, но столь же глухой и пустой кирпичной коробке.

— Ты что-то не понял… — начал говорить Малыш, — Я хотел тебя предупредить, что тебе не надо заниматься этим делом. Я послал тебе факс, думал, что ты всё поймёшь, вспомнишь о своём обещании…

Ах, вот оно что!

Африканское обещание, данное под маской казни, которая была только спектаклем…

Кровь отлила от кулаков Матадора. Он держал их перед собой и заторможенно наблюдал, как из свекольных кулаки превращаются в тёмно-кирпичные, в мокровные, как возвращается обычный телесный цвет…

Кровь отлила от кулаков и прилила к лицу. Матадор чувствовал, как по щекам разливается тропический жар.

Вся усталость этих дней. Весь мрачный гнёт героинового отходняка. Вся ярость самца, у которого отобрали самку. Всё унижение обманутой дружбы. Весь кошмар с африканской маской… Всё отразилось в жуткой гримасе.

— Брось пистолет, — сказал Малыш со всем другим тоном.

Матадор с удивлением заметил, что уже сжимает ТТ в согнутой правой руке. Что уже сшиб большим пальцем защёлку предохранителя. Матадор бросил пистолет в кирпичную стену.

Пистолет полетел к кирпичной стене. Из кирпичной стены торчал какой-то костыль. ТТ повис, раскачиваясь, на костыле.

Малыш вытащил из кармана свою пушку и, не глядя, швырнул её через плечо.

— Брось нож, — сказал Малыш.

Широкий клинок с затейливой вязью отразил солнечный луч, с трудом выпутавшийся из чёрных облаков. Анти Пууккер, старый мастер из Лахти, сделал ему этот нож: с массивной белой рукояткой из моржовой кости. Матадор повернул лезвие так, чтобы солнечный зайчик прыгнул в лицо Малышу.

— Брось нож, — повторил Малыш.

ТТ сорвался со стены, грохнулся на бетонный пол.

Раздался выстрел, пуля мышью прошуршала к противоположной стене, вздыбилась оранжевая кирпичная пыль.

— Не стрелять! — закричал Малыш так, что затмил солнечный свет.

Матадор прыгнул на Малыша по высокой траектории. Нож: снёс бы Малышу голову, если бы на пути стали не встала сталь.

Путь стали преградила другая сталь: два клинка сошлись в зубовном скрежете. Нож Малыша сорвался, отскочил в сторону.

Малыш сделал шаг назад, упал на спину.

— Не стрелять! — крикнул Малыш. Или он крикнул это мгновением раньше?

Матадор поднял голову. Кирпичную стену облепили, как вороны, чёрные люди в чёрных масках. В руках они держали короткие автоматы. Стволы автоматов смотрели в небо.

Матадор медленно наклонился, положил на пол нож, медленно разогнулся и молнией бросился на Малыша. Он упал на Малыша плашмя всеми своими пятью с половиной пудами хорошо тренированных мышц.

Малыш глухо ойкнул. Матадор рывком перевернул Малыша на себя, чтобы закрыться от автоматчиков, с ходу вбил два мизинца ему в ноздри, запустил большие пальцы под кадык…

Малыш и не думал сопротивляться. Состроил недовольную физиономию. Матадор вытащил из ноздрей окровавленные мизинцы, отпустил кадык.

— Дурак, — сказал Малыш и добавил, — Успокоился?

— Где она? — прохрипел Матадор.

— Кто?

— Арина.

— Не знаю. С ней что-то случилось?

Матадор снова рванулся ладонями к лицу Малыша, но Малыш уже контролировал ситуацию. Малыш крутанул ему кисть руки, Матадор взвыл от боли. Малыш резко вскочил на ноги.

Матадор, бросив оценивающий взгляд на людей-воронов, остался лежать.

— Ты её увёз, — процедил сквозь зубы Матадор. Ему не хотелось, чтобы его слышали автоматчики. — Что ты пиздишь. Ты увёз её на зелёном БМВ.

Малыш медленно, словно с перерывами на приём информации, покачал головой.

— Я тут ни при чём.

— Я тебе не верю, — сказал Матадор, — Где она?

— Не знаю, — сказал Малыш, — Клянусь.

Малыш говорит правду. Малыш должен говорить правду. Малыш всегда говорил ему правду.

— Сегодня ночью в меня стреляли, — сказал Матадор.

— Я знаю, — кивнул Малыш. — Это люди, с которыми я работаю. Они заблуждались. Они больше не будут так делать. Я помогу тебе найти Арину.

Матадор одним движением оказался на ногах. Автоматчики на стенах дружно опустились на одно колено и направили вниз воронёные стволы.

— Что это за фокусы? — спросил успокоившийся Матадор, — Прямо балет телевидения ГДР…

Малыш улыбнулся.

— А маска, — вспомнил Матадор, — Ты знаешь, что это за маска? Ты знаешь, что меня не казнили бы там, в Портсване…

Малыш удивлённо тряхнул головой. Не знает.

Или врёт?

Автоматчики в это время спустились со стен и оцепили Малыша с Матадором почтительным, но грозным кружком.

За стенами кирпичной коробки вдруг словно включился звук: голоса, команды, собачий лай, какая-то перепалка.

Матадор ошеломлённо вращал головой. В проём втаскивали телевизионную камеру. Девица в короткой юбке и с широченными бёдрами, совершенно неуместная на поле брани, прошла, не обращая внимания на вооружённых людей, с сигаретой в зубах и какими-то бумагами в руках.

Малыш призывно чмокнул губами, имитируя звук пробки, вытащенной из бутылки. Девица смерила его безразличным взглядом. Появились люди в синих комбинезонах с целым выводком разноцветных пластмассовых стульчиков.

— Нет, нет, стулья не сюда… Вот под эту стеночку. Камеру левее… Валёк, засними пока Максима, у него рожа в крови. Скорее, ребятки, скорее, сейчас приедет министр…

Импозантный мужчина в дорогом костюме уверенно раздавал указания. Матадор узнал в нём Самсона Гаева.