Алекс Делавэр - 1-5

Глава 20

Приехав домой, я позвонил в «Лос-Анджелес таймс» и попросил к телефону Неда Бьонди из редакции городских новостей. Бьонди играет там первую скрипку – низенький нервный тип прямо из «Первой полосы»[84]. Несколько лет назад я лечил его дочь-подростка от нервной анорексии. Журналистская зарплата – в сочетании со склонностью регулярно ставить не на ту лошадь в Санта-Анита – не позволяла ему вовремя оплачивать лечение, но девчонка действительно дошла до ручки, и я не стал муссировать этот вопрос. Ему понадобилось целых полтора года, чтобы закрыть долг. Его дочь успешно оправилась – после того как я несколько месяцев слой за слоем счищал с нее корку самоненавистничества, на удивление окостеневшую для человека всего семнадцати лет от роду. Я хорошо ее помнил: долговязую темненькую девчушку в обтягивающих шортах и футболках, которые лишь подчеркивали скелетоподобное состояние ее тела, – девчушку с пепельным лицом и тонкими, как тростинки, ножками, чьи глубокие, темные периоды задумчивого молчания иногда вдруг перемежались неожиданными всплесками гиперактивности, во время которых она была готова выступить в любом виде олимпийских состязаний на три калории в день.

Я устроил ее госпитализацию в Западный педиатрический, в котором она провела две недели. Это, плюс месяцы психотерапии, наконец-то проняло ее, позволив найти общий язык с матерью, которая была слишком красива, с братом, который был излишне атлетичен, и отцом, который был чересчур остроумен…

– Бьонди.

– Нед, это Алекс Делавэр.

Ему понадобилась секунда, чтобы узнать меня только по имени, без титула.

– Доктор! Как вы?

– Хорошо. Как Энн-Мари?

– Отлично. Заканчивает первый курс в Уитон-колледже – в Бостоне. Пока что в основном на пятерки, хотя из-за нескольких четверок тоже не паникует. Относится к себе по-прежнему слишком сурово, но вроде как понемногу приспосабливается к взлетам и падениям жизни, как вы это называете. Вес стабильно держится – ровно сто два фунта[85].

– Превосходно. Передавайте привет, когда будете с ней разговаривать.

– Обязательно передам. Молодец, что позвонили.

– Ну, вообще-то это нечто большее, чем диспансерное наблюдение.

– Да? – В голосе его появилась лисья острота. У того, кто зарабатывает себе на жизнь, заглядывая за запертые двери, перцептивная вигильность уже на уровне рефлекса.

– Хочу попросить об одной услуге.

– Выкладывайте.

– Сегодня вечером я лечу на север, в Сиэтл. Мне нужно добыть кое-какие академические справки из небольшого колледжа в тамошних краях. Джедсона.

– Эй, это несколько не то, на что я рассчитывал! Я думал, вам нужно пропиарить какую-нибудь книжку в воскресном выпуске или что-нибудь в этом духе… А это звучит серьезно.

– Это и в самом деле так.

– Джедсон… Знаю его. Энн-Мари собиралась поступать туда – мы решили, что маленький колледж будет меньше на нее давить, – но там на тридцать процентов дороже, чем в Уитоне, Риде или Оберлине, и по деньгам они не двигаются. А на что вам их справки?

– Не могу сказать.

– Доктор! – Нед расхохотался. – Пардон за выражение, но вы как та баба – дразните, а не даете. Совать нос не в свои дела – это моя профессия. Потрясите передо мной чем-нибудь странным и интригующим, и у меня тут же встает.

– А с чего вы взяли, что тут есть что-то странное?

– Доктора, которые хотят пролезть в закрытые архивы, – уже само по себе странно. Обычно это к мозгоправам пытаются залезть, если мне память не изменяет.

– Я не могу сейчас вдаваться в подробности, Нед.

– Я хорошо умею хранить секреты, док.

– Нет. Не сейчас. Просто доверьтесь мне. Как раньше.

– Это удар ниже пояса, док.

– Знаю. И не стал бы бить вас под ложечку, если б это не было так важно. Мне действительно нужна ваша помощь. Я тут вроде как напал на что-то – а может, и нет. Если это так, вы будете первым, кто про это узнает.

– Что-то крупное?

Я на секунду задумался.

– Возможно.

– О’кей. – Бьонди вздохнул. – Так чего вы от меня хотите?

– Мне нужна возможность на вас сослаться. Если кто-то позвонит, просто подтвердите мою историю.

– И что за история?

Он выслушал.

– Да вроде все достаточно безобидно. Конечно, – жизнерадостно добавил Нед, – если вы спалитесь, то я наверняка останусь без работы.

– Я буду осторожен.

– Угу. Да ладно – я давно уже мечтаю получить золотые часы от благодарных коллег.

Наступила пауза – словно Бьонди фантазировал, что будет делать после отставки. Очевидно, увиденное ему пришлось не по вкусу, поскольку когда он вновь вернулся на линию, то принялся с новым пылом жаловаться на репортерский приапизм[86]:

– Да я же с ума сойду, гадая, что тут да как! Вы точно не хотите хотя бы намекнуть, что затеваете?

– Увы – не могу, Нед.

– Ну хорошо, хорошо! Ладно, прядите свою пряжу и держите меня в голове, когда свяжете свитер.

– Обязательно. Спасибо.

– Ой, блин, только не надо меня благодарить; мне по-прежнему жутко неловко, что я столько времени с вами расплачивался! Сейчас смотрю на свою малышку – и вижу розовощекую, улыбающуюся молодую даму, настоящую красавицу. Она все еще худовата на мой вкус, но всяко не ходячий труп, как раньше. Она теперь нормальная – по крайней мере, насколько я могу судить. Она теперь умеет улыбаться. Я ваш должник, доктор.

– Держитесь, Нед.

– Вы тоже.

Я повесил трубку. Слова благодарности Бьонди заставили меня на миг усомниться в своевременности похорон моей профессиональной карьеры. Но потом я подумал об окровавленных трупах, и сомнение, не успев даже размять ноги, опять послушно полезло в заднюю дверь катафалка.

* * *

Потребовалось несколько фальстартов и остановок, чтобы выйти на нужного человека в Джедсон-колледже.

– Отдел общественных связей, миз Доплмайер.

– Миз Доплмайер, это Алекс Делавэр. Я корреспондент «Лос-Анджелес таймс».

– Чем могу служить, мистер Делавэр?

– Я готовлю материал про небольшие колледжи на Западе – с упором на учебные заведения, которые не слишком хорошо известны, но тем не менее обеспечивают весьма высокий уровень образования. Клермонт, Оксидентал, Рид и так далее. Мы бы хотели включить в этот перечень и Джедсон.

– О, в самом деле? – Она явно удивилась, словно бы впервые кто-то оценил уровень образования в Джедсоне как весьма высокий. – Это было бы очень хорошо, мистер Делавэр. Буду рада прямо сейчас поговорить с вами и ответить на любые вопросы, которые могут у вас возникнуть.

– Вообще-то это не совсем то, что я задумал. Я нацелен на несколько более личный подход. Мой редактор заинтересован не столько в статистике, сколько, так сказать, в живой картинке. Основной лейтмотив статьи в том, что небольшие колледжи предлагают тот градус личного контакта – я бы даже сказал, интимности, – которого так не хватает в больших университетах.

– Совершенно с вами согласна.

– Так что я лично посещаю кампусы и беседую с персоналом и студентами – набираюсь личных впечатлений. Исповедую, так сказать, импрессионистский подход.

– Прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. Хотите, что называется, добавить человечинки.

– Вот именно. Вы просто изумительно выразили мою мысль.

– Я два года проработала в одном специализированном издании в Нью-Джерси.

В глубине души каждого пиарщика прячется журналистский гомункул, нетерпеливо ждущий, когда его выпустят, чтобы оглушительно гаркнуть в ухо всему миру: «Ура, сенсация, мы первые!»

– А-а, родственная душа…

– Ну, с журналистикой я вообще-то уже рассталась, хотя и в самом деле время от времени подумываю вернуться.

– Это не способ разбогатеть, но эта профессия позволяет мне ощутить, что я действительно живу полной жизнью, миз Доплмайер.

– Маргарет.

– Маргарет. Я планирую сегодня вечером прилететь, и вот подумываю, нельзя ли мне завтра заехать и нанести вам визит.

– Дайте проверю. – Я услышал шуршание бумаги. – Как насчет одиннадцати?

– Отлично.

– Не хотите, чтобы я как-то специально подготовилась?

– Первое, на что мы смотрим, – это что происходит с выпускниками небольших колледжей. Мне было бы интересно послушать про каких-нибудь ваших заметных питомцев. Врачей, адвокатов – такого вот все рода.

– У меня еще не было возможности всесторонне ознакомиться с реестром выпускников – я здесь всего несколько месяцев. Но я поспрашиваю и выясню, кто вам может помочь.

– Буду вам очень признателен.

– Как с вами в случае чего можно связаться?

– Я-то в основном мотаюсь. Но если что, всегда можно передать что-нибудь через моего коллегу в «Таймс», Эдварда Бьонди.

Я дал ей телефона Неда.

– Очень хорошо. Договорились – завтра в одиннадцать. Колледж расположен в Бельвью, совсем недалеко от Сиэтла. Вы знаете, где это?

– На восточной стороне озера Вашингтон?

Много лет назад, выступая в качестве приглашенного лектора в Вашингтонском университете, я не раз бывал дома у представителя принимающей стороны в Бельвью. Запомнилась эта местность как спальный район верхушки среднего класса – район агрессивно модернистских домов, четко очерченных лужаек и приземистых торговых центров, занятых лавками дорогих деликатесов, антикварными галереями и галантерейными магазинами с заоблачными ценами.

– Совершенно верно. Если поедете из центра, выезжайте по шоссе один-пять на пятьсот двадцатую, которая уходит на понтонный мост Эвергрин-пойнт. Как переедете по мосту на восточный берег, сразу сворачивайте к югу возле парка Фейрвезер и так и поезжайте вдоль берега. Джедсон – в Мейденбауэр-бэй, прямо по соседству с яхт-клубом. Я на первом этаже Креспи-холла. Вы останетесь на обед?

– Пока не знаю. Как время разложится.

И что я найду.

– Я кое-что приготовлю для вас, просто на всякий случай.

– Вы так добры, Маргарет…

– Для собрата-журналиста – все, что угодно, Алекс.

* * *

Следующей я позвонил Робин. Ей понадобилось девять гудков, чтобы ответить.

– Привет. – Она запыхалась. – У меня большая пила работала, не слышала. Что случилось?

– Мне надо отъехать на пару деньков.

– На Таити, без меня?

– Не столь романтично. В Сиэтл.

– О! Детективная работа?

– Назовем это биографическим исследованием.

Я сообщил ей, что Тоул учился в Джедсоне.

– А ты действительно преследуешь этого типа!

– Это он меня преследует. Когда сегодня утром я был в Западном педиатрическом, Генри Брук перехватил меня в коридоре и продемонстрировал не слишком-то прикрытую версию старого доброго выкручивания рук. Похоже, что Тоул обсуждает мою этику на публике. Постоянно вылезает на поверхность, словно поганка после дождя. У них с Крюгером одна альма-матер – вот потому-то мне и захотелось побольше узнать про увитые плющом залы Джедсона.

– Давай я поеду с тобой.

– Нет. Это чисто деловая поездка. Я возьму тебя в настоящий отпуск, когда все это закончится.

– Ладно, – неохотно произнесла Робин. – Буду скучать по тебе.

– Я тоже буду скучать. Я люблю тебя. Береги себя.

– Ты тоже. Люблю тебя, милый. Пока-пока!

– Пока!

* * *

Сев на десятичасовой рейс в международном аэропорту Лос-Анджелеса, ровно в 23:25 я уже приземлился в аэропорту Сиэтл-Такома. У стойки «Хертц» забрал ключи от прокатной «Новы». Это, конечно, не «Севиль», но радиоприемник с FM-диапазоном тут имелся, и кто-то оставил его на волне станции, передающей классическую музыку. Из динамика на приборной панели медленно полилась органная фуга Баха в минорном ключе, и я не стал ее выключать – музыка вполне соответствовала моему настроению. Я подтвердил свою бронь в «Уэстине», выехал из аэропорта, вырулил на автостраду «Интерстейт» и направился к центру Сиэтла.

Небо было холодным и твердым, как вороненая сталь пистолета. Через несколько минут после того, как я двинулся в путь, пистолет доказал, что заряжен: выстрелил громом и молнией, и с неба полилась вода. Вскоре уже вовсю бушевал один из этих злобных северо-западных ливней, который превратил многие мили автострады в одну сплошную автомойку самообслуживания.

– Добро пожаловать на тихоокеанский Северо-Запад, – пробормотал я про себя.

По обе стороны дороги непроницаемыми рядами росли сосны, элегантные и пушистые. Освещенные светом звезд рекламные плакаты рекламировали сельские мотели и закусочные, предлагающие «завтрак лесоруба». Если не считать длинных лесовозов, стонущих под грузом бревен, я был единственным путешественником на всей дороге. Подумалось, как хорошо было бы сейчас направляться в какую-нибудь уютную бревенчатую избушку: рядом со мной Робин, багажник набит рыболовными снастями и провизией… Я почувствовал внезапный укол одиночества и жаждал человеческого контакта.

Доехал я до центра вскоре после полуночи. Отель «Уэстин» вздымался передо мной, будто гигантская медицинская пробирка из стекла и стали над темной лабораторией города. Мой номер на семнадцатом этаже оказался вполне приличным, с видом на залив Пьюджет-саунд и порт на западе и озеро Вашингтон и острова на востоке. Стряхнув туфли, я растянулся на кровати – усталый, но слишком взвинченный, чтобы уснуть.

Включив телевизор, застал конец заключительного выпуска новостей по какому-то местному каналу. Ведущий с деревянной челюстью и бегающими глазами совершенно обезличенно излагал события дня, с одинаковым выражением вещая о массовом убийстве в Огайо и о результатах хоккейного матча. Я оборвал его на полуслове, выключил свет, в темноте разделся и таращился на огоньки причала, пока не провалился в сон.